Поиск по сайту

Помню на последних курсах доминиканского института в Кракове, где я тогда учился, нас, студентов, живо интересовал вопрос: что означает, что через год-два, выйдя из колледжа, мы будем называться Отцами? Наши наставники отвечали по-разному, но мы заметили, что в своих ответах они исходили из понятия "естественного Отца" – отца семейства. По окончании учебы мы стали служить в живом, реальном мире, и нам, как пастырям, нужно было искать дорогу к реальным отцам, у которых есть сыновья и дочери, и стараться понять, что для них значит быть отцом. Можно сказать, с этого и начались мои серьезные размышления об отцовстве. Их результатами мне хотелось бы поделиться с вами. Это – не богословский трактат, а скорее личные практические заметки священника, не один год работающего среди людей, их исповедующего и стремящегося понять их. Подобные заметки составляют, так сказать, первую часть статьи. Вторая (и главная для меня) часть носит более отвлеченный характер и имеет целью показать идеальный образ отца, каким он предстает в евангельском повествовании, – образ Иосифа Обручника, мужа Приснодевы Марии и отца Богомладенца Иисуса.

Мужчины: ситуация, в которой мы оказались

Первым из факторов, на который я хочу обратить ваше внимание – историко-демографический: многие из тех, кто сегодня отцы, суть дети, воспитанные без отцов. Они лишены духовной традиции отцовства, тех знаний, которые юноша в семье получает не на вербальном уровне, не из книг, а из живой жизни.

В XX веке в России и во всем Советском Союзе мужчины (отцы) являлись самой уничтожаемой группой общества. Во-первых, мировая война и революция, а потом – гражданская война, восемь лет сражений и, соответственно, жертв – в первую очередь среди солдат и офицеров. Затем – поколение сыновей революционеров, в большинстве своем потерявших своих отцов во время репрессий 30-х. Несколько лет спустя: вторая мировая война с миллионами погибших, большинство которых военные – опять-таки, отцы и мальчики, так никогда не ставшие отцами.

Трагедия послевоенного десятилетия – это нехватка мужчин. В воспоминаниях о послевоенных ссылках можно найти рассказы о "женских" колхозах, где было всего несколько мужчин, в буквальном смысле выполняющих роль трутней. Таким образом, получается следующее поколение, выросшее без отцов. Это очень болезненная тема, и даже сегодня мало кто решается о ней говорить.

Негативные последствия демографической ситуации 30-х – 50-х годов сказываются и сегодня: отсутствует позитивное понятие отца, по крайней мере, каждый третий брак в нынешней России распадается, образуя неполные семьи. Конечно, нельзя согласиться с пессимистами, утверждающими, что эта предыстория неизбежно определяет нас сегодняшних – она только (!) обуславливает.

Второе. Армия как фактор воспитания будущего мужчины и отца.

Армия – это первый опыт жизни взрослого человека. Какой же закон встречает юношу в первой общине взрослых людей? – Закон кулака. Здесь проблема не в том, кто прав, а в том, кто сильнейший. Все вопросы решаются посредством грубой силы, – не только между офицером и солдатом, но также (и в основном) между солдатами. Приобретается опыт власти сильнейшего и бесправия перед силой. Солдат живет в беспрерывной борьбе, поэтому "солдаты мира" – понятие, не имеющее смысла. Солдаты – это всегда солдаты войны. Даже во время мира. Власть силы бессмысленна вдвойне: во-первых, в ней нет нужды, во-вторых – она делает ненужным процесс мышления: мысль умирает там, где действует право силы.

Дело не в том, чтобы отрицать институт армии вообще. Коммунистические армии использовались не только для обороны страны. С момента, когда перед армией ставилась задача участвовать в конфликтах внутри страны, дисциплина в ней направлялась на абсурдное послушание, которое готовило "борца за демократию" безоговорочно исполнять самый абсурдный приказ стрелять в братьев – к примеру, во время забастовок.

Помню, как мой дед вместе со своими братьями издевался над старшим из них, который по каким-то причинам не служил в армии. Меня это удивляло, поскольку для моего поколения почти добродетелью было избежать армии. Но они говорили об армии нормальной, хотя и не идеальной. Тогда я понял, сколь важным был этот опыт для молодых крестьянских сыновей. Из своей деревни они вдруг входили в реальность страны как целостности территории и истории, а офицер, который принадлежал к элите общества, мог стать для молодого мужчины существенным ориентиром на всю жизнь. Потому того, кто был лишен этого опыта, не считали настоящим мужчиной. Стоит помнить об этом в наше пацифистское время.

Третье. Сексуальность в жизни мужчины пробуждается очень рано, еще в психологическом детстве. И здесь коренится множество проблем, с которыми в пастырской практике сталкиваешься постоянно. Самое трагичное – то, что ранняя сексуальность развивается в отрыве от чувства любви, взрослого понятия о любви.

У ребенка, разумеется, существует понятие любви, – например, любовь родителей к нему. Хотя, вероятно, в большей степени на него влияет то, что он видел по телевизору: "любовь с первого взгляда" – через десять минут в постели; а если что-то не так – "расстанемся друзьями". Что он поймет из "Анны Карениной", когда "взрослого" представления о любви еще нет? Трагизм ситуации в том, что сфера сексуальности оказывается для него оторванной от жизни в целом. Нет связи ни с понятием семьи, ни с понятием любви; представление о сексе не зависимо от заботы о другом и... третьем человеке. Можно сказать, что такая сексуальность – хитрая дьявольская вещь. Не потому, что секс – дьявольский по природе, он Божий; но, как говорится, дьявол – тот, кто разделяет единое. И он действительно разделяет: детей в одно место, секс – в другое, жену – в третье.

Парадоксально, но часто воспитанию мужской ответственности и благородства препятствуют сами женщины, которые уже не ждут от мужчин ни опеки, ни опоры. Соглашаются на жизнь в отношениях унизительных для себя, но удобных и комфортабельных для партнеров. Между тем, в контакте с сильной, уважающей себя женщиной, мужской эгоизм и даже агрессия смиряются, что влияет на увеличение зрелости и самообладания.

Четвертое. В коммунистических странах мужчина, как правило, не мог реализовать себя в профессиональной сфере: его успехи зависели не от его личных профессиональных качеств, а от "места", от принадлежности к определенной группе. Он мог работать хоть круглосуточно – за ту же зарплату и с тем же успехом. Мог и "вообще делать только вид, что работает – результат тот же. Постоянное смутное ощущение своей нереализованности, ненужности рождало фрустрацию и заторможенность или глухую агрессию, которая зачастую "разряжалась" в семье и оформлялась в умонастроении: "'Если бы у меня не было вас, особенно ребят, я бы мог добиться успеха. А вы мне мешаете. Я бы мог работать 14 часов в сутки, а не 12, как сейчас. Я бы достиг чего-то". Заторможенный или агрессивный мужчина не в состоянии выполнять своих воспитательских функций. Он не может быть ни хорошим мужем, ни хорошим отцом, поскольку живет с чувством собственной неполноценности: он не сумел своим тяжелым трудом добиться обеспечения судьбы своего семейства; он пошел на уступки, который, по сути, являются изменой самому себе и унаследованным ценностям.

Новую ситуацию создает рыночная экономика. Молодой человек умеет зарабатывать большие деньги, берет себе девушку на содержание и в общем-то делает из нее рабыню. Факт, что он содержит жену и детей, вроде бы положительный. Но часто именно на этом заканчивается его чувство ответственности – он полагает, что может позволить себе все что угодно.

Следующим фактором, усложняющим воспитание полноценных мужчин, является феминизация школы. Сегодня там работают почти исключительно женщины. В старой системе, особенно в гимназиях, большинство профессоров были мужчины. Сегодня мальчик-ученик пребывает в состоянии зависимости от женщин. Это не способствует его созреванию и становлению как мужчины. Ученик остается мальчиком, или бунтующим, или покорным, или бунтующе-зависимым. Учительницы зачастую – это "мамаши", которые отдают преимущество "гуманистическим" ценностям, таким как понимание, нежность, спокойствие, мягкость. Часто даже провозглашается модель жизни без напряжений и стрессов. Зато исчезает восприятие черт, которых женщины могли бы требовать от мужчин: соблюдение четких норм и границ, мужество, гражданская отвага, умение признать свою вину. В этой модели воспитания отсутствуют мужские качества – сила, энергия, воинственность. Учительницам, даже хорошим, не хватает понимания, что молодые двенадцатилетние мужчины должны драться. Это нормальное мужское дело.

И, наконец, то, что мешает мужчине стать отцом, – это отношение к нему его жены, молодой матери. Эта проблема имеет разные уровни. Первый: молодой отец первого ребенка, как правило, боится тронуть его. Я видел молодых отцов. Один из них так смотрел на принесенного из роддома малыша, будто хотел спросить: "Что с этим делать?" Похоже, он чувствовал себя, как слон в посудной лавке. А молодая мать, вместо того, чтобы помочь мужу, (а в конечном счете, и себе, и ребенку), делает все прямо противоположное тому, что надо делать. Надо сказать: "Бери и держи!", – а она говорит: "Нет, ты его лучше не трогай, а то уронишь". А ведь мужчина тоже был "беременный" ожиданием этого ребенка. И то, что родилось, вводит его в страшное удивление, но одновременно бросает ему новый вызов.

В этой попытке изолировать ребенка от мужа – не только забота о младенце, здесь нечто более глубокое: ревность, причем ревность особого рода, и вот почему. Многие смутно ощущают, что в окружающей жизни, в общем, мало смысла: в работе, политике, экономике. Все бессмысленно. Даже супружеская жизнь не имеет смысла. Стоит посмотреть вокруг себя: есть ли где-то рядом счастливая семья? Трудно найти. Но кажется, что есть женщины, которые именно в материнстве нашли счастье. "Тогда, может быть, я такой счастливой матерью? Я буду любить ребенка, воспитывать. И в этом будет смысл моей жизни". Так все и начинается: молодая мать боится, чтобы муж не подошел к малышу, потому что одного ребенка не хватит на двоих. И мне кажется, что здесь, в России, ситуация еще более сложная, чем в других странах. Ведь на протяжении 70 лет, т.е. жизни четырех поколений, всем женщинам говорили, что воспитать ребенка (одного, двух, десятерых) для советской женщины недостаточно. Женщина, прежде всего, должна быть активным строителем новой жизни, добиться успехов на профессиональном поприще. Я помню, как в детстве любил листать мамины журналы. Так вот, там вечно высмеивались женщины, идеалом которых было воспитание детей, дом, семья. Положительный идеал женщины – активная общественница, член профсоюза (а лучше – партии), грамотный и творческий специалист своего дела, которая после работы заходит домой приглядеть за детьми. Результат подобной ориентации общества – ребенок воспитывается дома максимум до 3-х лет, затем его отдают в детский сад, а женщина начинает заниматься устройством своей профессиональной жизни. В итоге с самых ранних лет ребенок уже не имеет ни отца, с которым его объединила бы мать, ни матери, которая пошла зарабатывать. Между ребенком и отцом с самого начала не возникает связи на невербальном уровне – ума и чувств, И чего-то еще более глубокого. Как это проявляется практически? Молодая мать почти всегда ищет помощи в воспитании ребенка не у мужа, а у своей матери! И здесь ответ на вечную проблему ссор мужа и тещи: та же ревность к ребенку. Тогда становятся понятнее чувства молодого отца после появления ребенка: он чувствует себя дома лишним. Свою задачу он выполнил: ребенок родился. Мужчине дают понять, что его присутствие в доме необязательно, в идеале его актуальная функция – финансовое обеспечение семьи. И только. В таком контексте, думается, несколько нестандартно выглядит проблема мужского алкоголизма: отец плох не потому, что пьет, он пьет потому, что ему не дано стать отцом. Разумеется, это не универсальное, но довольно частое наблюдение.

Гений мужской любви

Св. Апостол Иоанн сказал в своем Послании, что Бог – это любовь (1 Ин. 4,8). И он прав.

Человек создан по образу и подобию Божию. Однако нет "человека вообще": человек создан мужчиной и женщиной. Мужчина – это один образ Божий, женщина – другой. Два разных образа единой любви Божией. И если человек испытал только любовь матери, а не встретил любви отца, – в его понятии любви чего-то не хватает, и приобрести понимание этого измерения стоит немалых усилий.

Любовь матери со всеми своими противоречиями кажется нам чем-то естественным, поскольку все наше начало разыгрывалось внутри ее чувств. В чем же гений мужской любви, этого другого лица любви? Мужская любовь тоже внешне противоречива, и здесь попробуем назвать два таких противоречия. Это своеобразная тонкость мужчины, мягкость и – его последовательность. Любовь матери очень часто непоследовательна: если маму просить три дня, она уступит. Папа, как правило, говорит один раз, второй раз его уже просить бесполезно. Отец – человек твердый, но с другой стороны -теплый и сердечный. Потому быть отцом труднее, чем матерью. Без этих противоположностей нет хорошего отца. Он будет или второй матерью (что не имеет смысла), или же тираном (что гораздо чаще). Где опасность? Мы очень часто подменяем две схожие черты первого противоречия, на место мягкости ставим непоследовательность. "А, пусть будет..." Последовательность же подменяем твердостью, жесткостью, тиранством. Есть большой соблазн в такой подмене. А ведь именно последовательность вместе с теплотой и сердечностью являются теми истинно мужскими чертами, которые суть источник покоя, стабильности и безопасности для ребенка. В государстве безопасность и покой гарантируются армией и законом, в семье – уверенностью в отце, если отец сильный, как армия, мудрый и последовательный, как закон, и не меняет так просто своих решений, и что благо семьи для него – самое важное. Жена также ждет от мужчины гарантий покоя и безопасности. И нет другого пути дать ей это, как через сугубо мужские черты, сочетающие твердость с теплотой и сердечностью.

Важнейшая функция отца – сохранять и передавать историческую память, память о том, что было. Через отца я, как человек, включен в человеческую историю. Неслучайно я ношу фамилию отца. Он вводит меня в традиции семьи, страны, культуры. Так получается, что история страны – это история каких-то войн, походов, открытий, строек. И мужчина больше знает именно эту историю. (Я не утверждаю, что женщина вне истории: именно она дает истории основу , которая называется семьей. Но через отца я вхожу в традицию этой страны.) Наконец, отец помнит (трудно себе представить!) время, когда меня не было. Он смотрит в будущее дальше меня. Благодаря отцу, время – этот роковой и непредсказуемый фактор – становится как бы "своим", "прирученным". Опасное пространство истории через усвоенную с помощью отца традицию становится безопасным. Потенциально опасное будущее перестает пугать благодаря мудрому предвидению отца, его способности заглянуть вперед. Отец, глядя на твои успехи, говорит: "Я достиг чего-то в этой жизни, но ты пойдешь дальше".

В передаче традиций отец, используя примеры предков, может привить сыну понятие чести, достоинства, благородства, рыцарства. Отец имеет возможность своим поведением показать мальчику, что есть границы и нормы, которых джентльмен не переступает.

Вторая важнейшая функция отца – он являет собой первый образ, первый пример правителя. В этом плане государство, если оно хочет иметь хороших граждан и хороших правителей, должно заботится о воспитании хороших отцов. Если у меня в детстве опыт отца-тирана, я никогда не буду верить власти, это недоверие остается где-то в глубине. Я буду везде и всюду искать черты тиранства, буду предельно подозрителен ко всему, что покажется тиранией государства или начальника. А когда отец – человек твердый, последовательный, но и сердечный, умеющий слушать и понимать, – у ребенка формируется доверие к власти как таковой. В противном случае он вырастет анархистом. Есть такая поговорка: кто в детстве был плохим сыном, тот будет плохим отцом. Можно продолжить: кто в детстве был сыном-анархистом, тот станет отцом-тираном.

Отец – это, конечно, первый авторитет. Все мы помним школьные разговоры: "А мой папа сказал...", "А мой так сказал..." – и согласия нет, потому что папы говорят по-разному. Дети не договорятся, потому что последний авторитет – папа. Однако папа – авторитет лишь до поры до времени. Приходит семейная буря – и он вообще уже не авторитет. Кстати, потом он получит шанс снова стать авторитетом, но уже на новом уровне. Именно через отца – впервые – ребенок учится рационально принимать авторитет и определять его границы: в чем папа разбирается лучше, а в чем со временем я стал лучшим знатоком.

Как вернуть значение авторитета в нашу повседневную жизнь? Как, в условиях отвращения к дутым авторитетам "вождей", научиться ценить и уважать подлинные авторитеты?

Путь к отцовству

Много говорится о том, как семья воспитывает детей. Но она воспитывает также и взрослых, в том числе и отца. Это уже не происходит на уровне приказов и запретов или ценностей, прививаемых молодому человеку. Здесь дело в метафизическом опыте любви и несовершенства. По своей природе семья дает мужчине опыт любви и в то же время несовершенства.

В армии или университете юноша может достичь какого-то совершенства, например, в каком-то виде спорта, в боевой или профессиональной подготовке. Это укрепляет его самооценку. Но вот он женится, у него свой дом, рождаются дети, – и он видит, что не готов для новой роли. "Как же так, я – чемпион по самбо, инженер-программист, а что с ребенком делать – не знаю". Это и есть метафизический опыт человеческого несовершенства.

В более глубоком духовном плане – это проблема первородного греха, вообще зла в жизни людей, когда человек знает, что он в целом несовершенен. "Я люблю другого человека, я живу для другого человека как несовершенный. Мой дар другому человеку ограничен". Это ужасное чувство. Если оно развивается в отсутствие любви, последствия могут быть самые трагические: самоубийство, алкоголизм, наркомания. Семья, дети, супружеская жизнь помогают приручить это несовершенство, не довести его до крайности. Разумеется, это не помогает стать более совершенным, или хотя бы приобрести такой имидж. Нет, я буду служить другим людям как несовершенный. Для меня это опыт несовершенства открывает общение с Богом. Можно даже не называть это Богом, но это будет опыт Бога, Кого-то, Кто бесконечно больше меня, бесконечно совершеннее меня, и несмотря на это, входит в общение со мной и даже любит меня. Тогда я вижу, что в сравнении с Отцом я ребенок. И когда я говорю: "Отче наш!", – как ребенок в детском саду, – начинаю видеть, что между мной и Богом существует Его солидарность.

Я знаю, что наши отношения с Богом и с людьми похожи. Мне как священнику прихожанин может быть сыном, и я ему – отцом, хотя одновременно мы братья – дети единого Бога.

В наших рассуждениях уже не раз мы затрагивали "армейский" фон жизни мужчины. Несмотря на убеждения гуманистов-пацифистов, воинственность просто заложена в природе мальчика-мужчины. Правда, не все принимают вещи такими, какими они есть, полагая, что любого человека – ребенка – можно перевоспитать в любую сторону. Но если Бог сотворил человека целенаправленно, то соответственно одарил его определенной природой. Послед идеалистического периода, когда все прогрессивное человечество доказывало, что принципиальной разницы между мужчиной и женщиной нет, настало время, когда самые серьезные ученые все чаще представляют доказательства того, что было известно нашим благоразумным предкам: мужчина и женщина очень разные. Так, если мальчику не дадут игрушку-пистолет, он возьмет палку и будет стрелять. Родители, у которых есть и сыновья и дочери, наблюдают, что у мальчиков огромная потребность расширять свою территорию. Им надо все увидеть, проверить, снять, переставить, им надо быть везде. Они ломают в десять раз больше вещей, чем их сестренки. Вероятно, именно эта экспансивность является источником воинственности, которая в свою очередь оказывается естественной чертой мужской природы. Наблюдая за игрой в "войнушку", мы неоднократно можем увидеть, что там необязательно присутствует агрессия. Оказывается, что поведение воина – солдата – более связано с необходимостью приобрести достоинство, показать другим мужчинам свою силу и отвагу. Этих чувств нельзя перечеркнуть или пустить на самотек. В первом случае воспитается эмоционально неполноценный "подкаблучник", в другом – человек, который будет разрушать и бить вслепую, к примеру, болельщиков другой команды. Задача родителей и окружающих молодого человека мужчин – показать, что агрессия – это нечто другое, нежели мужество, воинственность или рыцарство.

Важный этап на пути к отцовству – непосредственная подготовка к браку, период помолвки. Особенно это важно в ситуации, когда у мужчины не было отца вообще, либо он остановился на этапе полного его отрицания "старика". Кто может подготовить мужчину к браку? Мужчине по природе не хватает некоторой тонкости, деликатности. Если к этому добавить идеал героев современных боевиков, где удача предприятия зависит от степени беспощадности и агрессивности – даже положительного персонажа, – в итоге получается весьма непростой "исходный материал" для будущего мужа и отца. Необходимые качества – сдержанность и нежность – потенциально дремлют в каждом из нас; они могут проявиться, но могут и не возникнуть. Именно общение с девушкой, женщиной способно проявить, воспитать эти чувства, чувства отца. Период перед браком, когда юноша и девушка встречаются и общаются между собой, – период воспитания мужчины, в том числе и как мужа. Здесь – великая работа женщины, как воспитательницы своего первого ребенка -мужа, как будущего отца их общего ребенка. Если это будет упущено, то уже навсегда муж останется вечным мальчиком – Питером Пэном, который никогда не возьмет ответственности ни за кого.

Очень часто женщина говорит мужчине: "Вы нас не понимаете". Я могу сказать: "И вы, женщины, тоже нас не понимаете".

Вспомним "Анну Каренину". Привычны рассуждения о том, что чувствовала Анна – именно в таком ключе сделаны все экранизации этого романа. Но кто задумывается над чувствами Каренина? Никто не пытался снимать фильм с точки зрения переживаний Каренина или Вронского. В романе их переживания – это почти половина книги, но пересказывать эту половину представляется более трудным делом. Принято считать: Анна – жертва, он – ужасный офицер. Почему бы не взглянуть с другой стороны?

Я это говорю для того, чтобы молодая девушка, собирающаяся замуж за молодого лейтенанта, понимала, что перед ней пока – именно молодой лейтенант, а не муж и тем более не будущий отец, что ему еще надо "родиться" для этого. И в этом рождении у них есть верный союзник и помощник – любовь, которая зародилась в сердцах молодых и влечет их друг к другу.

Каждый мужчина по своему составу в идеале – философ, если иметь в виду специфически мужское отношение к реальностям внешнего бытия. Хороший же мужчина – не просто философ, но метафизик. Главная черта мужского философского отношения к жизни – кротость реалиста. Он уважает этот мир и смиренно, кротко принимает его таким, каков он есть. (Разумеется, речь не идет о идеалистах нового времени, озабоченных "изменением" мира.) И когда его мышление не согласно с миром, он изменяет не мир, а свое мышление. Почему? Потому что мир для него всегда – сюрприз, всегда – неожиданность. Это видно хорошо на примере отцовства. Мы знаем, откуда дети, но это все равно всегда неожиданно, непредсказуемо. Мы хотели, чтобы была девочка, а родился мальчик, – или наоборот. Все это учит смирению и уважению к тайне. Мы хотели, чтобы ребенок вырос замечательным математиком, хорошо учился по русскому языку, а он – отличный музыкант или ремесленник.

Жизнь постоянно погружает нас в неожиданные ситуации. И этот элемент неожиданности требует, чтобы мы были философами и относились кротко и смиренно к действительному миру, к живой жизни. Это также касается и нашей ответственности перед новой жизнью, которая приходит в мир через нас.

В этом плане – что я должен прежде всего дать своему ребенку как отец? (Это также относится и к священнику, потому что каждому чаду Церкви он дан как отец.) Прежде всего – быть самим собой. Мой ребенок не нуждается в том, чтобы я был Рембо, или Шварцнеггером, или Эйнштейном. Он любит меня таким, каков я есть. И он может помочь мне залечить раны, которые я получил в детстве. Каков бы я ни был – он будет называть меня папой, потому что я его отец. И это для меня шанс.

Отец нуждается в ребенке так же, как ребенок – в отце. Говорят, мы раним друг друга не плохими чертами своего характера, а своими, полученными некогда, ранами. Наш шанс в отцовстве – залечить эти раны с помощью ребенка. И помочь ему уж очень не пораниться.

Святой Иосиф Обручник как икона отца

Один из известных американских психологов д-р Филипп Манго считает, что одним из главных факторов, конституирующих мужскую сущность, является архетип мужчины. В состав этого понятия входят три элемента: общественный, культурный и богословский. Очевидно, что для меня, как для богослова, наиболее интересен третий элемент. Впрочем, я думаю, что понимание этой составляющей необходимо каждому человеку.

В заглавии этой статьи есть понятие иконы. Почему именно "икона", а не образ", что отличает икону от образа? Следует заметить, что эта проблема касается не только искусствоведов. Это. по сути своей, проблема философская.

Образ – понятие более или менее объективное. Это живое, наглядное представление о чем-либо, облик человека, событие или переживание, запечатленное в памяти. Икона – нечто совсем иное.

Один из французских монахов-доминиканцев о. Жан-Ив Лелюп отмечал, что именно икона определяет настоящее лицо человека, ибо она показывает это лицо уже преображенным в Боге, соответствующее Его замыслу. В этом смысле путь каждого христианина: от образа бытия настоящего – к иконе бытия воскресшего.

В этой связи я хочу рассказать об иконе св. Иосифа как идеала отца. Евангелие от Луки свидетельствует нам, что, несмотря на то, что в физическом смысле Иосиф не был отцом Иисуса Христа, Мария сама называла Своего мужа отцом Иисуса, говоря двенадцатилетнему Христу: "...вот, отец Твой и Я с великой скорбью искали Тебя". Вслед за Марией мы также имеем право называть св. Иосифа отцом. В традиции Западной Церкви св. Иосифа называют также Опекуном Святого Семейства.

На примере Иосифа видно, что, с одной стороны, отец – это человек, дающий жизнь. А с другой стороны, отец – это патриарх, защитник жизни, тот, кто призван эту жизнь сохранить, и таким образом, создавать народ. Можно провести параллель между этой частью понятия архетипа отца и понятием мужчины вообще как воина. Отец призван выполнить две задачи: дать жизнь и защитить ее.

Называя св. Иосифа отцом Иисуса, мы, разумеется, не имеем в виду, что он дал Иисусу жизнь, но зато в буквальном смысле слова защищал ее.

Почти все наше знание о св. Иосифе заключается в первых двух главах Евангелия от Матфея. Апостол, пишущий эту икону св. Иосифа, показывает нам, как в действительности выглядит призвание отца к защите младенца. Любопытно, что насчет дела защиты Новорожденного Бог не стал беседовать с Марией, но именно с Ее мужем. Марии приходится быть послушной распоряжениям мужа, которому "что-то" приснилось.

Жизнь и плоть, которые Иисус получил не от Иосифа, а "от Духа Святого и Марии Девы", – это еще не все. Иосифу пришлось быть воспитателем Младенца, который не был его сыном.

Знаменательно также то, что наш Спаситель хотел родиться в настоящей семье, хотел, чтобы в его жизни были и мать, и отец. Это отнюдь не случайно и является для нас замечательным знаком того, что христианство есть религия семьи. Можно сказать – религия, приносящая спасение семье через семью. Ведь христианство – это религия, которая даже единство всего человечества рассматривает в плане семьи. Поэтому не случайно, что первые христиане, обращаясь друг к другу, говорили "братья" и "сестры".

Единство семьи общечеловеческой, как и единство любой семьи вообще, основано на присутствии настоящего отца – общего источника жизни и культуры. Именно так и происходит в жизни Иисуса, Марии и Иосифа.

Поэтому мы с восхищением смотрим на лицо св. Иосифа, человека, который был обыкновенным отцом необыкновенного Ребенка.

О св. Иосифе написано очень мало. Всего несколько предложений в первых двух главах Евангелия от Матфея и всего несколько слов во второй главе Евангелия от Луки. И эта черта библейского повествования очень выразительно характеризует св. Иосифа. Икону св. Иосифа евангелист пишет особыми красками. Чтобы передать суть этой иконы, достаточно одной фразы, одного предложения.

Первый этап отцовства св. Иосифа. Первоначально для Иосифа весть о том, что он должен стать отцом, показалась ужасной. Девушка, которая была передана ему "в соблюдение", которая отличалась от всех остальных женщин замечательной красотой души, вдруг оказывается беременной!

Каким ужасным было страдание этого человека, каким обманутым он себя чувствовал! "Был ей уже шестой месяц; и вот, Иосиф возвратился от плотничных работ своих, и вошедши в дом свой, заметил ее имеющую во чреве. И ударил себя в лицо, и пал на вретище долу, и горько плакал, говоря: "Каким лицом буду взирать я к Господу Богу моему? Как буду молиться о сей отроковице, ибо я принял ее из храма Господня девою и не соблюл? Кто уловил меня коварством? Кто сделал это зло в доме моем и опорочил деву? <...> "И встал Иосиф от вретища, и призвал Мириам, и сказал ей: "Удостоенная попечения Божия, что это ты сделала и забыла Господа Бога твоего? Для чего ты уничтожила душу твою, ты, которая воспиталась во Святая Святых и принимала пищу от руки Ангела?" Она же горько заплакала и сказала: "Я чиста и не знаю мужа". И сказал Иосиф: "Откуда же имеющееся во чреве твоем?" Она же сказала: "Жив Господь Бог мой, что я не знаю, откуда это у меня"" (т.наз."Первоевангелие Иакова", гл. XIII).

Таким образом, начало отцовства св. Иосифа – это огромное страдание и личное несчастье. Какова же его реакция?

По еврейскому закону женщина, виновная в грехе прелюбодеяния, должна быть убита. Но, как мы узнаем из первой главы Евангелия от Матфея, "Иосиф же муж Ее, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее" (Мф. 1,19).

Иосиф отказывается от справедливого, по закону, возмездия. Конечно, не потому, что считает закон глупым. Все дело в том, что брак для Иосифа не был только социальным институтом. Этот союз, который он создал с Марией, этот брак для него был, прежде всего, делом любви. И, несмотря на страдания, которые он испытывал, несмотря на очевидность измены, он все-таки решил не наказывать Марию, все-таки решил отпустить Ее. Причем отпустить тайно, чтобы никто не мог о Ней даже плохо подумать. Иосиф не мог допустить, чтобы с этой девушкой случилось что-нибудь плохое, потому что он действительно любил Ее. Принять Марию к себе Иосиф не мог. Это было бы для него слишком страшным, потому что невозможно жить под одной крышей с грешницей. Но все, что мог для Нее сделать, сделал – простил и хотел отпустить Ее. И такой подход Иосифа к исполнению закона, его понимание брака – важный урок для каждого из нас. Потому что сегодня, к сожалению, многие смотрят на брак только как на фактор социальный, вступают в брак только из-за того, что не видят другой возможности устроить свою жизнь, не представляют своей жизни по-другому. Ничего удивительного, что многие молодые люди, бунтующие против "мещанских" понятий о жизни, отрицая их, "выплескивают вместе с водой ребенка", не признавая значения семьи как таковой и не вступая в брак.

Что важно в решении Иосифа, формально противоречащем закону? В человеке, которого истинно любишь, довольно быстро замечаешь его человеческое несовершенство, его греховность. Но не уничтожаешь его за это несовершенство: ты, по словам свв.отцов, ненавидишь грех, но любишь грешника. Такова истинная любовь к ближнему, любовь в Боге. Иосиф учит нас такой любви.

Второй этап отцовства св. Иосифа начинается с того момента, когда Иосиф принимает Марию и Дитя во чреве Ее. Во сне он получает свое благовещение: "Се, Ангел Господень явился ему во сне и сказал: "Иосиф, сын Давидов! Не бойся принять Марию, жену твою; ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого" <...> Встав от сна, Иосиф поступил, как повелел ему Ангел Господень, и принял жену свою, и не знал Ее, как наконец Она родила Сына Своего первенца, и он нарек Ему имя: Иисус" (Мф. 1,20-25).

Проблема не в том, какую роль играют сны в нашей жизни. Сны Иосифа только свидетельствуют о его духовной чуткости, о внутренней собранности человека, всегда открытого для Божиего Откровения, всегда готового внимать слову Господа. Это и является одной из главных черт настоящего отца. Отец – человек, который всегда должен быть готов встретиться с самыми неожиданными обстоятельствами. И Иосиф готов был принять все сюрпризы, которые приготовил ему Господь, решить все задачи, возникающие перед ним, согласиться на самые неожиданные повороты судьбы. При этом он не чувствовал себя оскорбленным, не жаловался, что так внезапно и помимо своей воли стал отцом. В этой готовности услышать Божие Откровение заключена огромная кротость, истинное смирение по отношению к действительности, которую творит Господь, которую Он преподносит нам как дар. Ребенок для каждого из нас – такая же действительность. Потому что ребенка мы не выбираем, он всегда приходит к нам неожиданно. В каком-то отношении мы избираем себе супруга (или супругу), ребенок же всегда приходит к нам неизбранным. Но и ребенок не избирает своих родителей. Он должен просто принять их такими, каковы они есть. Необходимо сознать, что мы даны друг другу Богом, даны как дар. Можно сказать, что эта готовность принять нового человека, своего ребенка, и одновременно все неожиданные ситуации, возникающие через него, – является почвой для формирования метафизического миропонимания человека, метафизического опыта отца. Невозможно, чтобы идеолог, "лучше всех" априорно знающий, как должен выглядеть мир, был бы хорошим отцом. Ведь идеолог "заранее знает" и то, как должен выглядеть его ребенок. И каждый из нас должен обнаружить в себе этого идеолога, у которого уже готов очередной "гениальный" рецепт обновления мира, обновления "нехорошего" ребенка, который доставляет так много хлопот в повседневной жизни. Рецепт, как "переделать" этого ребенка, как сделать его "хорошим", – закрыв глаза на то, кем он является в действительности. Подобная идеология сидит в наших сердцах очень глубоко, и это – абсолютно обезбоженный тип мышления.

И здесь мы сталкиваемся с проблемой уважения к своему ребенку. Уважения его реальности, его действительности, – просто того факта, что он есть.

Для св. Иосифа отношение к сыну было сложным, противоречивым. Он знал, что Иисус – не его ребенок, что жизнь этого ребенка не является его даром. И возникающее здесь противоречие (я – отец этого ребенка, его настоящий отец; я – вообще не его отец) дано не только св. Иосифу. Это – опыт каждого отца. Каждый отец должен, посмотрев на своего ребенка, сказать себе: я слишком мало сделал для того, чтобы дать жизнь этому новому человеку. Его жизнь – нечто гораздо большее, чем я ему дал. Мне нужно осознать и принять ту истину, что Кто-то третий, гораздо больший, чем я, есть истинная причина этой жизни. Здесь возникает великая проблема осознания того, что мой ребенок на самом деле – не мой ребенок, в смысле – не моя собственность. К сожалению, слишком часто мы рассматриваем наших детей как свою собственность, ребенок часто является для нас одним из предметов интерьера. С появлением ребенка в семье всегда возникает много проблем, начиная с определения места ребенка в доме и кончая вопросом, кем он станет в будущем. И нередко случается так, что ребенок хочет стать, например, шофером, а вынужден пойти в медицину или приобрести профессию инженера только потому, что так хотят его родители, которые считают его своей собственностью.

Для Иосифа же Иисус не был собственностью. Иосиф стоял слишком близко к тайне жизни Иисуса, чтобы принимать Его как свою собственность.

Иосиф гениально осознал, что Иисус – это ценный депозит, который Бог дал ему на хранение. Такой подход к жизни маленького человека и есть идеал отца. Отец, который понимает, что его ребенок – дар от Бога, ценный депозит, данный ему Богом на хранение.

Еще одна характерная черта иконы св. Иосифа, созданной евангелистом Матфеем, – немногословие, молчаливость Иосифа. В канонических Евангелиях Иосиф, в сущности, не произносит ни слова. Мария, в отличие от него, говорит относительно много, даже ведет диалоги с Иисусом. Иосиф же не говорит ничего. И, тем не менее, читая Евангелие, мы не ощущаем, что Иосиф в евангельской драме является неким статистом. На знаменитых кинофестивалях существует награда за исполнение второстепенной роли. В этом плане можно сказать, что св. Иосиф, исполнивший свою роль, не сказав ни единого слова, был великим мастером второго плана. Известно, что второстепенные роли требуют от исполнителя гораздо большего мастерства, чем главные. Роль отца, в сущности, и не требует большого количества слов. Здесь каждое дело, каждый жест говорят сами за себя. И для отца, присутствующего как бы на втором плане, не является обидой то, что его дети празднуют День матери, что нет Дня отца, что вся слава в воспитании ребенка достается его супруге, женщине. Потому что слава для отца – это будущее его ребенка, будущее его сына. И для ребенка этот покой отца, который, не стремясь к выигрышной роли, спокойно живет и работает на заднем плане, по-мужски заботясь о своем сыне, – является всегда фактором огромной значимости. Особенно в такие моменты, когда рушатся устоявшиеся стереотипы, когда гибнут ценности. Потому что слава мира сего исчезает быстро, покой же отца всегда остается источником спокойствия для сына.

На своем жизненном пути каждый человек встречает какие-то искушения, с которыми вступает (или не вступает) в борьбу. Св. Иосиф не был исключением. В призвании святого Иосифа тоже было искушение – искушение убежать, "отпустить" Марию с ее проблемами.

Для одного человека ребенок – это всегда слишком много. Искушение убежать сильно даже в первый момент, когда человек только осознал, что он – отец. Но гораздо сильнее и страшнее оно потом, когда повседневная жизнь востребует от тебя твое отцовство. Мать ощущает нечто похожее. Только убежать ей гораздо труднее, потому что она беременна ребенком. Но женщина тоже ощущает, что новая жизнь – это слишком тяжело, слишком много для нее одной. И единственный способ победить подобного рода искушение – родить ребенка в браке. Заключение брака происходит на трех уровнях: супружеской любви, отцовства и материнства, которые в совокупности образуют замечательную плоскость великого союза, дающего новую жизнь.

И последний штрих этой иконы. Призвание св. Иосифа в Евангелии от Матфея начинается со слов: "Иосиф, сын Давидов! не бойся..." (Мф. 1,20). Похожие слова: "не бойся", – говорит Ангел Марии (Лк. 1,30) и Захарии, отцу Иоанна Предтечи (Лк. 1,13).

Это – призвание к жизни без страха.

В заключении того же Евангелия Ангел, который является женщинам после воскресения Христа, также говорит: "Не бойтесь!" (Мф. 28,5).

Призвание не бояться – это призвание к вере, призвание всех свидетелей Христа Живого, Христа Воскресшего. И Мария, жившая во время Его воскресения, и Иосиф, умерший раньше Него, – были свидетелями Христа Живого, Который живым вошел в их жизнь.

"Не бойся!" – призвание каждого человека. Не бойся принять жизнь нового человека, не бойся признать его неповторимость! Не бойся, что он заставит тебя изменить твое мышление. Не бойся своих ран, которые нанесла тебе история. Не бойся, потому что Господь воскрес и твои раны, так же как у Христа, больше не являются источником страдания и смерти, а лишь только знаком жертвующей себя любви. Не бойся, потому что Он – Господь. Не бойся, потому что весь этот мир принадлежит Ему.

Не бойся, потому что Он – Царь и Отец этого мира.

 

 

Издание: журнал "Человек". 1994, № 3.

 

Текст в данном оформлении из Библиотеки христианской психологии и антропологии.

 

 

Последнее обновление файла: 01.04.2013.