Белат Анджей о. Иосиф Обручник как икона отца (текст)

Вероятно, моя тема – отцовство – звучит несколько необычно для католического священника и монаха, однако это – только на первый взгляд. В христианской Церкви – и в католической, и в православной – верующие обращаются к клирику, говоря: "Отче!" И это не случайно. Главное для священника, пастыря, – быть отцом для верующих, духовным отцом людей.

Помню, на последних курсах Доминиканского колледжа в Кракове, где я тогда учился, нас, студентов, живо интересовал вопрос: что означает, что через год-два мы, выйдя из колледжа, будем называться отцами? Наши наставники отвечали по-разному, но мы заметили, что в своих ответах они часто исходили из понятия "естественного отца" – отца семейства. По окончании учебы мы стали служить в живом, реальном мире, и нам как пастырям нужно было искать дорогу к реальным отцам, у которых есть сыновья и дочери, и стараться понять, что для них означает быть отцом. Можно сказать, с этого и начались мои размышления об отцовстве. Их результатами мне хотелось бы поделиться в данной главе. Первая ее часть – это скорее личные практические заметки священника, не один год работающего среди людей, их исповедующего и стремящегося понять их. Вторая (и главная для меня) часть носит более отвлеченный характер и имеет целью показать идеальный образ отца, каким он предстает в евангельском повествовании в образе Иосифа Обручника.

Вначале – о ситуации мужчины и будущего отца в посткоммунистическом обществе. Эту ситуацию определили разные условия. Перечислим лишь некоторые из них.

Во-первых, существенно определяющим является здесь демографический фактор, последствия 30-40-х годов, преждевременной гибели множества отцов, мужчин в годы войны. В результате, многие из тех, кто сегодня отцы, были детьми, воспитанными без отцов. Они были лишены непосредственной духовной традиции отцовства, тех знаний, которые юноша в семье получает не на вербальном уровне, не из книг, а из живой повседневной жизни.

Второе. Армия как фактор воспитания будущего мужчины и отца. Следует признать, что армия как первый опыт жизни взрослого человека часто сводится к усвоению закона кулака. Здесь проблема не в том, кто прав, а в том, кто сильнейший. Все вопросы решаются посредством грубой силы и не только между офицером и солдатом, но также (и в основном) между солдатами. Приобретается опыт власти сильнейшего и бесправия перед силой. Солдат живет в беспрерывной борьбе, поэтому "солдаты мира" – понятие, не имеющее смысла.

– 139 –

Солдаты – это всегда солдаты войны. Даже во время мира. Власть силы делает ненужным сложный процесс мышления: мысль умирает там, где действует право силы.

Третье. Сексуальность в жизни мужчины пробуждается очень рано, еще в психологическом детстве. И здесь коренится множество проблем, с которыми в пастырской практике сталкиваешься постоянно. Самое трагичное – то, что ранняя сексуальность развивается в отрыве от чувства любви, взрослого понятия о любви. У ребенка, разумеется, существует понятие любви, например, любви родителей к нему или любви, которую он видел по телевизору. Но что для него "Анна Каренина", когда "взрослого" представления о любви еще нет? Трагизм ситуации в том, что сфера сексуального становится для него автономной, самодостаточной. Нет связи ни с понятием семьи, ни с понятием любви, ни с понятием нравов, супружеской жизни. Можно сказать, что ранняя сексуальность – хитрая дьявольская вещь. Не потому, что влечение полов – дьявольское по природе, но, как говорится, дьявол – тот, который разделяет единое. И он действительно разделяет: семью в одно место, секс – в другое, супружескую жизнь – в третье.

Четвертое. В коммунистических странах мужчина, как правило, не мог реализовать себя в профессиональной сфере: его успехи зависели не от его личных профессиональных качеств, а от "места", от принадлежности к определенной группе. Он мог работать хоть круглосуточно – и все за ту же зарплату и с тем же успехом. Мог и вообще делать только вид, что работает – результат тот же. Постоянное смутное ощущение своей нереализованности, ненужности рождало глухую агрессию, которая зачастую "разряжалась" в семье и оформлялась в умонастроении: "Если бы у меня не было вас, особенно ребят, я бы добился успеха. А вы мне мешаете".

И, наконец, пятое. То, что мешает мужчине стать отцом, – это отношение к нему его жены, молодой матери. Эта проблема имеет разные уровни. Первый: молодой отец первого ребенка, как правило, боится тронуть его. Я видел молодых отцов. Один из них так смотрел на принесенного из роддома малыша, будто хотел спросить: "Что с этим делать?" Похоже, он чувствовал себя как слон в посудной лавке. А молодая мать вместо того, чтобы помочь мужу (а в конечном счете себе и ребенку), делает прямо противоположное тому, что надо делать. Надо сказать: "Бери и держи!", – а она говорит: "Нет, ты его лучше не трогай, а то уронишь". И здесь – не только забота о ребенке, здесь нечто более глубокое: ревность, причем ревность особого рода, и вот почему. Многие смутно ощущают, что в окружающей жизни, в общем, мало смысла: в работе, политике, экономике. Все бессмысленно. Даже супружеская жизнь не имеет смысла. Стоит посмотреть вокруг себя: есть ли где-то рядом счастливая семья? Как правило, таковой не находится. Но есть счастливые матери. "Тогда, может быть, я буду такой счастливой матерью? Я буду любить ребенка, воспитывать. И в этом будет смысл моей жизни". Тогда все и начинается: молодая мать боится,

– 140 –

чтобы муж не подошел к малышу, потому что одного ребенка не хватит на двоих.

В России ситуация была еще более сложная, чем в других коммунистических странах. Ведь на протяжении 70 лет, т.е. жизни четырех (!) поколений, всем женщинам говорили, что воспитать ребенка (одного, двух, десятерых) для советской женщины недостаточно. Женщина должна прежде всего быть активным строителем новой жизни, добиться успехов на профессиональном поприще. То же и у нас в Польше, но все же в течение меньшего времени. Я помню, как в детстве любил листать мамины журналы. Так вот, там вечно высмеивались женщины, идеалом которых было воспитание детей, дом, семья. Положительный идеал женщины – активная общественница, член профсоюза (а лучше – партии), грамотный и творческий специалист своего дела. Результат подобной ориентации общества – ребенок воспитывается дома максимум до 3-х лет, затем его отдают в детский сад, а женщина начинает заниматься устройством своей профессиональной жизни. В итоге с самых ранних лет ребенок уже не имеет ни отца, ни матери. Между ребенком и отцом с самого начала не возникает связи на невербальном уровне – ума и чувств. И чего-то еще более глубокого. Как это проявляется практически? Молодая мать почти всегда ищет помощи в воспитании ребенка не у мужа, а у своей матери. И здесь ответ на вечную проблему ссор мужа и тещи: та же ревность к ребенку. Тогда становятся понятнее чувства молодого отца после появления ребенка: он чувствует себя дома лишним. Свою задачу он выполнил: ребенок родился. Мужчине дают понять, что его присутствие в доме не обязательно, в идеале его актуальная функция – финансовое обеспечение семьи. И только. (Как тут не вспомнить горький афоризм Ницше: "Для женщины мужчина никогда не есть цель, но только средство. Цель всегда – ребенок".) В таком контексте, думается, несколько нестандартно выглядит проблема мужского алкоголизма: отец плох не потому, что пьет, он пьет потому, что ему не дано было стать отцом. Разумеется, это не универсальное, но довольно частое наблюдение.

Св. апостол Иоанн сказал в своем Послании, что Бог – это любовь (I Иоан. 4,8). Человек создан по образу и подобию Божию. Однако нет "человека вообще": человек создан мужчиной и женщиной. Мужчина – это один образ Божий, женщина – другой. Два разных образа единой любви Божией. И если человек встретил любовь только матери, а не встретил любви отца, в его любви нет глубины, это плоский образ. И здесь разница – как между картиной и скульптурой, совсем другое качество.

В чем же гений мужской любви, этого другого лица любви? Мужская любовь внешне противоречива. Например, это своеобразная тонкость мужчины, мягкость и одновременно – его последовательность. Любовь матери очень часто непоследовательна: если маму просить три дня, она уступит. Папа, как правило, говорит один раз, второй раз его уже просить бесполезно. Отец – человек твердый, но с другой стороны – теплый и сердечный.

– 141 –

Без этих противоположностей нет хорошего отца. Он будет или второй матерью (что не имеет смысла), или тираном (что гораздо чаще). Где опасность? Мы очень часто подменяем схожие черты противоречия, на место мягкости ставим непоследовательность. "А, пусть будет..." Последовательность же подменяем твердостью, жестокостью, тиранством. Есть большой соблазн в такой подмене. А ведь именно последовательность вместе с теплотой и сердечностью являются теми истинно мужскими чертами, которые суть источник покоя, стабильности и безопасности для ребенка. В государстве безопасность и покой гарантируются армией и законом, в семье – уверенностью в отце, если отец сильный, серьезный и не меняет так просто своих решений. Жена также ждет от мужчины гарантий покоя и безопасности. И нет другого пути дать ей это, как через сугубо мужские черты, сочетающие твердость с теплотой и сердечностью.

Важнейшая ролевая функция отца – сохранять и транслировать историческую память, память о том, что было. Через отца я, как человек, включен в живую человеческую историю. Неслучайно я ношу фамилию отца. Он вводит меня в традиции семьи, страны, культуры. Так получается, что история страны – это история каких-то войн, походов, открытий, строек. И мужчина больше знает именно эту историю. (Я не утверждаю, что женщина вне истории: именно она дает основу истории, которая называется семьей. Но через отца я вхожу в традицию моей страны). Наконец, отец помнит (трудно себе представить!) время, когда меня не было. Он смотрит в будущее дальше меня. Благодаря отцу время – этот роковой и непредсказуемый фактор – становится как бы "своим", "прирученным". Опасное пространство истории через усвоенную с помощью отца традицию становится безопасным. Потенциально опасное будущее перестает пугать благодаря мудрому предвидению отца, его способности заглянуть вперед.

Другая важнейшая ролевая функция отца – он являет собой первый образ, первый пример правителя. В этом плане государство, если оно хочет иметь хороших граждан и хороших правителей, должно заботиться о воспитании хороших отцов. Если у меня в детстве опыт отца-тирана, я никогда не буду верить власти, это остается на подсознательном уровне. Я буду везде и всюду искать черты тиранства, буду предельно подозрителен ко всему, что отдает государственной тиранией. А когда отец – человек твердый, последовательный, но сердечный, умеющий слушать и понимать, у ребенка формируется доверие и к власти. В противном случае он вырастет анархистом.

Отец – это, конечно, первый авторитет. Помню школьный разговор: "А мой папа сказал...", "А мой так сказал...", – и согласия нет, потому что папы по-разному говорят. Дети не договорятся, потому что последний аргумент – папа. Однако папа – авторитет лишь до поры до времени. Приходит определенное возрастное время, семейная буря и он уже не авторитет. А потом снова авторитет, но уже на новом уровне. Именно через отца впервые ребенок учится принимать авторитет, а потом его обсуждать-осуждать, а не наоборот. В этом – проблема

– 142 –

современного общества, нашей цивилизации: мы раньше осуждаем, а потом понимаем (принимаем). Отсюда вопросы, задачи, стоящие перед воспитанием в посткоммунистическом мире. Как вернуть значение авторитета в нашу повседневную жизнь? Как в условиях идиосинкразии к дутым авторитетам "вождей" научиться ценить и уважать подлинные авторитеты?

Несколько слов о чрезвычайно важной теме – о дороге к отцовству. Мне очень нравятся размышления Ю.А. Шрейдера о метафизическом опыте семьи. Он имеет в виду тот опыт, который приобретают дети в семье, но я заметил, что для отца семья тоже дает важный метафизический опыт, прежде всего – опыт любви и понимания своего несовершенства.

В армии юноша может достичь какого-то совершенства, например, в каком-то виде спорта, "в боевой и политической подготовке". Это укрепляет его самооценку. Но вот он возвращается домой, женится, рождаются дети, и он видит, что не готов для новой социальной роли. "Как же так, я – чемпион по самбо, а что с ребенком делать – не знаю". Это и есть метафизический опыт человеческого несовершенства.

В высоком духовном плане – это проблема грехопадения, вообще зла в жизни людей, когда человек осознает, насколько он несовершенен. "Я люблю другого человека, я живу для другого человека как несовершенный. Мой дар другому человеку ограничен". Это ужасное чувство. Если оно развивается в отсутствие любви, последствия могут быть самые трагические: самоубийство, алкоголизм, наркомания. Семья, дети, супружеская жизнь помогают справиться с ним, не довести до крайней точки. Разумеется, справиться не в том смысле, что я стану совершенным или буду говорить всем, что я совершенен. Нет, я буду служить другим людям как несовершенный. Опыт такого служения, такой любви, ощущающей несовершенство и одновременно преодолевающей его, есть опыт метафизический, опыт познания Бога. Можно даже не называть это Богом, но это будет опыт Бога. Опыт восприятия Кого-то, Кто бесконечно больше меня, бесконечно совершеннее меня, перед Которым я ребенок, все мы дети. И тогда я начинаю говорить не только устами, но и сердцем: "Отче наш!", и тогда рождается сыновья связь между мной и Богом.

Важный этап на пути к отцовству – подготовка к браку. Особенно это важно в ситуации, когда у мужчины не было отца либо не было подлинного, настоящего отца. Кто же в этом случае может подготовить мужчину к браку? Мужчина по природе, а особенно после армии, не имеет должной тонкости, деликатности, уважения к другому человеку. Эти положительные черты потенциально дремлют в каждом из нас; они могут проявиться, но могут и не возникнуть. И я считаю, что именно общение с девушкой, женщиной способно проявить, воспитать эти чувства, чувства отца. Период перед браком, когда юноша и девушка встречаются и общаются между собой, – период воспитания мужчины, в том числе и как мужа. Здесь – великая работа женщины

– 143 –

как воспитательницы своего первого ребенка – мужа, как будущего отца их общего ребенка.

Молодая женщина, собирающаяся замуж, скажем, за молодого лейтенанта, должна понимать, что перед ней пока именно молодой лейтенант, а не муж и тем более не будущий отец, и что мужа и отца из лейтенанта ей еще предстоит воспитать. И в этом воспитании у молодой женщины есть верный союзник и помощник – любовь, которая зародилась в сердцах молодых и влечет их друг к другу.

Каждый мужчина по своему составу в идеале – философ, если иметь в виду специфически мужское отношение к реальностям внешнего бытия. Хороший же мужчина – не просто философ, но метафизик. Главная черта мужского философского отношения к жизни – кротость. Он уважает этот мир и смиренно, кротко принимает его таким, какой он есть. (Разумеется, речь не идет о философах новейшего времени, преисполненных пафосом "изменения" мира.) Мир для него – всегда неожиданность. Это хорошо видно на примере отцовства. Мы знаем, откуда дети, но это все равно всегда неожиданно, непредсказуемо. Мы хотели, чтобы была девочка, а родился мальчик, или наоборот. Мы хотели, чтобы ребенок вырос математиком, а он – музыкант или художник. Жизнь постоянно погружает нас в неожиданные ситуации. И этот элемент неожиданности требует, чтобы мы были философами и относились кротко и смиренно к действительному миру, к живой жизни. Это также касается и нашей ответственности перед новой жизнью, которая приходит в мир через нас.

Новая жизнь не только обязывает нас, требует всех сил и внимания. Она бесконечно много дает нам. Отец нуждается в ребенке так же, как ребенок – в отце. Говорят, мы раним друг друга не плохими чертами своего характера, а своими, полученными некогда ранами. Наш шанс в отцовстве – вылечить эти раны с помощью ребенка. И помочь ему не очень пораниться в своей жизни.

А теперь – после рассуждений, инициированных конкретной пастырской практикой, – об идеальном образе отца, каким он предстает в Святом Евангелии, образе Иосифа Обручника.

* * *

В названии этой главы есть понятие иконы. Почему именно "икона", а не "образ", что отличает икону от образа? Следует заметить, что эта проблема касается не только искусствоведов. Это, по сути своей, проблема философская и богословская.

Образ – понятие более или менее объективное. Это живое, наглядное представление о чем-либо, облик человека, события или переживание, запечатленное в памяти. Икона – нечто совсем иное.

Один из французских монахов-доминиканцев о. Жан-Ив Лелюп отмечал, что именно икона определяет настоящее лицо, ибо она показывает лицо, становление которого должно стать целью всей человеческой жизни. Потому что главная цель жизни человека – исполнение

– 144 –

Божьего Замысла о нем. В этом смысле путь каждого христианина – от наличного бытия к долженствованию, т.е. от образа – к иконе.

В этой связи я хочу рассказать об иконе святого Иосифа как идеала отца. Евангелие от Луки свидетельствует нам, что, несмотря на то, что в физическом смысле Иосиф не был отцом Иисуса Христа, Мария сама называла своего мужа отцом Иисуса, говоря двенадцатилетнему Христу: "Вот, отец Твой и Я с великой скорбью искали Тебя". Вслед за Марией мы также имеем право называть св. Иосифа отцом, но это, в свою очередь, дает нам импульс к размышлению, в частности, о том, какие же черты включает в себя архетип отца, архетип мужчины?

С одной стороны, отец – это всегда патриарх, человек, дающий жизнь, человек, создающий народ. Но с другой стороны, отец – это защитник жизни, тот, кто призван эту жизнь сохранить. Можно провести параллель между этой частью понятия архетипа отца и понятием мужчины вообще как воина. Отец призван выполнить две задачи: дать жизнь и защитить ее.

Называя св. Иосифа отцом Иисуса, мы, разумеется, имеем в виду, что не он дал Иисусу жизнь, но зато в буквальном смысле слова защищал ее.

Почти все наше знание о св. Иосифе заключается в первых двух главах Евангелия от Матфея⁴¹. Апостол, пишущий икону св. Иосифа, показывает нам, как в действительности выглядит призвание отца к защите младенца.

41 Более полные сведения см. в апокрифическом Первоевангелии Иакова "Рождение Марии, Святой Богородицы и преславной Матери Иисуса Христа" (Человек, 1992, № 1).

Жизнь и плоть, которые Иисус получил не от Иосифа, а "от Духа Свята и Марии Девы", – это еще не все. Иосиф должен был поддержать в плане психическом жизнь Младенца, который не был его сыном.

Знаменательно также то, что наш Спаситель хотел родиться в настоящей семье, хотел, чтобы в его жизни были и мать, и отец. Это отнюдь не случайно и является для нас замечательным знаком того, что христианство есть религия семьи. Можно сказать – религия, приносящая спасение семье через семью. Ведь христианство – это религия, которая даже единство всего человечества рассматривает в плане семьи. Поэтому не случайно, что первые христиане, обращаясь друг к другу, говорили "братья" и "сестры".

Единство семьи общечеловеческой, как единство любой семьи вообще, основано на присутствии настоящего отца. Именно так и происходит в жизни Иисуса, Марии и Иосифа.

Поэтому мы с восхищением смотрим на лицо св. Иосифа, человека, который был обыкновенным отцом необыкновенного Ребенка.

О св. Иосифе написано очень мало. Всего несколько предложений читаем мы в первых двух главах Евангелия от Матфея и всего несколько слов во второй главе Евангелия от Луки. И эта черта

__________

¹ Более полные сведения см. в апокрифическом Первоевангелии Иакова "Рождение Марии, Святой Богородицы и преславной Матери Иисуса Христа" (Человек, 1992, № 1).

– 145 –

библейского повествования очень выразительно характеризует св. Иосифа. Икону святого Иосифа евангелист пишет особыми красками. Чтобы передать суть этой иконы, не нужно много слов, достаточно одной фразы, одного предложения.

Первый этап отцовства св. Иосифа. Первоначально для Иосифа весть о том, что он должен стать отцом, показалась ужасной. Девушка, которая была вручена ему "в соблюдение", которая отличалась от всех остальных женщин замечательной красотой души, вдруг оказывается беременной!

Каким ужасным было страдание этого человека, каким обманутым он себя чувствовал! "Был ей уже шестой месяц; и вот, Иосиф возвратился от плотничных работ своих и, вошедши в дом свой, заметил ее, имеющую во чреве. И ударил себя в лицо, и пал на вретище долу, и горько плакал, говоря: "Каким лицом буду взирать я к Господу Богу моему? Как буду молиться о сей отроковице, ибо я принял ее из храма Господня девою и не соблюл? Кто уловил меня коварством? Кто сделал это зло в доме моем и опорочил деву? (...) И встал Иосиф от вретища, и призвал Мариам, и сказал ей: "Удостоенная попечения Божия, что это ты сделала и забыла Господа Бога твоего? Для чего ты уничтожила душу твою, ты, которая воспиталась во Святая Святых и принимала пищу от руки Ангела? Она же горько заплакала и сказала: "Я чиста и не знаю мужа". И сказал ей Иосиф: "Откуда же имеющееся во чреве твоем?" Она же сказала: "Жив Господь Бог мой, что я не знаю, откуда это у меня" (Первоевангелие Иакова, гл. XIII).

Таким образом начало отцовства св. Иосифа – это огромное несчастье, личное страдание. Какова же его реакция?

По еврейскому закону женщина, виновная в грехе прелюбодеяния, должна быть убита. Но, как мы узнаем из первой главы Евангелия от Матфея, "Иосиф же муж Ее, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее" (Мф. I, 19).

Иосиф отказывается от справедливого, по закону, возмездия.

Конечно, не потому, что считает закон глупым. Все дело в том, что брак для Иосифа не был только социальным институтом. Этот союз, который он создал с Марией, этот брак для него был прежде всего делом любви. И несмотря на страдания, которые он испытывал, несмотря на очевидность измены, он все-таки решил не наказывать Марию, все-таки решил отпустить Ее. Причем отпустить тайно, чтобы никто не мог о Ней даже плохо подумать. Иосиф не мог допустить, чтобы с этой девушкой случилось что-нибудь плохое, потому что он действительно любил Ее. Принять Марию к себе Иосиф не мог. Это было бы для него слишком страшным, потому что невозможно жить под одной крышей с грешницей. Но все, что он мог для Нее сделать, сделал – простил и хотел отпустить Ее. И такой подход Иосифа к исполнению закона, его понимание брака – важный урок для каждого из нас. Потому что сегодня, к сожалению, многие смотрят на брак только как на фактор социальный.

– 146 –

Что важно в решении Иосифа, формально противоречащем закону? В человеке, которого истинно любишь, довольно быстро замечаешь его человеческое несовершенство: ты, по словам свв. отцов, ненавидишь грех, но любишь грешника. Такова истинная любовь к ближнему, любовь в Боге. Иосиф учит нас такой любви.

Второй этап отцовства св. Иосифа начинается с того момента, когда Иосиф принимает Марию и Дитя во чреве Ее. Происходит это во сне: "Се, Ангел Господень явился ему во сне и сказал: "Иосиф, сын Давидов! Не бойся принять Марию, жену твою; ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого" (...) Встав от сна, Иосиф поступил, как повелел ему Ангел Господень, и принял жену свою, и не знал Ее, как наконец Она родила Сына Своего Первенца, и он нарек Ему имя: Иисус" (Мф. I, 20-25).

Проблема не в том, какую роль играют сны в нашей жизни. Сны Иосифа только свидетельствуют о его духовной чуткости, о внутренней собранности человека, всегда открытого для Божьего Откровения, всегда готового внимать слову Господа. Это и является одной из главных черт настоящего отца. Отец – человек, который всегда должен быть готов встретиться с самыми неожиданными обстоятельствами. И Иосиф готов был принять все, что приготовил ему Господь, решить все задачи, возникающие перед ним, согласиться на самые неожиданные повороты судьбы. При этом он не чувствовал себя оскорбленным, не жаловался, что так внезапно и помимо своей воли стал отцом. В этой готовности услышать Божие Откровение заключены глубокая кротость, истинное смирение по отношению к действительности, которую творит Господь, которую Он преподносит нам как дар. Ребенок для каждого из нас – такая же действительность. Потому что ребенка мы не выбираем, он всегда приходит к нам неожиданно. В каком-то отношении мы избираем себе супруга (или супругу), ребенок же всегда приходит к нам неизбранным. Но и ребенок не избирает своих родителей. Он должен просто принять их такими, каковы они есть. Необходимо осознать, что мы даны друг другу Богом, даны как дар. Можно сказать, что эта готовность принять нового человека, своего ребенка, и одновременно все неожиданные ситуации, возникающие через него, является почвой для формирования метафизического миропонимания человека, метафизического опыта отца. Невозможно, чтобы идеолог, "лучше всех" априорно знающий, как должен выглядеть мир, был бы хорошим отцом. Ведь идеолог "заранее знает" и то, как должен выглядеть его ребенок. И каждый из нас должен обнаружить в себе этого идеолога, у которого уже готов очередной "гениальный" рецепт обновления мира, обновления "нехорошего" ребенка, который доставляет так много хлопот в повседневной жизни, рецепт, как "переделать" этого ребенка, как сделать его "хорошим", закрыв глаза на то, кем он является в действительности. Подобная идеология сидит в наших сердцах очень глубоко, и это – абсолютно обезбоженный тип мышления.

– 147 –

И здесь мы сталкиваемся с проблемой уважения к своему ребенку. Уважения его реальности, его действительности, просто того факта, что он есть.

Для св. Иосифа отношение к сыну было сложным, противоречивым. Он знал, что Иисус – не его ребенок, что жизнь этого ребенка не является его даром. И возникающее здесь противоречие (я – отец этого ребенка, его настоящий отец; я – вообще не его отец) дано не только св. Иосифу. Это – опыт каждого отца. Каждый отец должен, посмотрев на своего ребенка, сказать себе: я слишком мало сделал для того, чтобы дать жизнь этому новому человеку. Его жизнь – нечто гораздо большее, чем я ему дал. Мне нужно осознать и принять ту истину, что Кто-то третий, гораздо больший, чем я, есть истинная причина этой жизни. Здесь возникает великая проблема осознания того, что мой ребенок на самом деле – не мой ребенок, в смысле – не моя собственность. К сожалению, слишком часто мы рассматриваем наших детей как свою собственность, ребенок часто является для нас одним из предметов интерьера.

Для Иосифа же Иисус не был собственностью. Иосиф стоял слишком близко к тайне жизни Иисуса, чтобы принимать Его как свою собственность. Иосиф гениально осознал, что Иисус – это ценный депозит, который Бог дал ему на хранение. Такой подход к жизни маленького человека и есть идеал отца, отца, который понимает, что его ребенок – дар от Бога, ценный депозит, данный ему Богом на хранение.

Еще одна характерная черта иконы св. Иосифа, созданной евангелистом Матфеем, – немногословие, молчаливость Иосифа. В канонических евангелиях Иосиф, в сущности, не произносит ни слова. Мария в отличие от него говорит относительно много, даже ведет диалоги с Иисусом. Иосиф же не говорит ничего. И тем не менее, читая Евангелие, мы не ощущаем, что Иосиф в евангельской драме является неким статистом. На знаменитых кинофестивалях существует награда за исполнение второстепенной роли. В этом плане можно сказать, что и св. Иосиф, исполнивший свою роль, не сказав ни единого слова, был великим мастером второго плана. Известно, что второстепенные роли требуют от исполнителя гораздо большего мастерства, чем главные. Роль отца, в сущности, и не требует большого количества слов. Здесь каждое дело, каждый жест говорят сами за себя. И для отца, присутствующего как бы на втором плане, не является обидой то, что его дети празднуют День матери, что нет Дня отца, что вся слава в воспитании ребенка достается его супруге, женщине. Потому что слава для отца – это будущее его ребенка, будущее его сына. И для ребенка этот покой отца, который, не стремясь к выигрышной роли, спокойно живет и работает, по-мужски заботясь о своем сыне, является всегда фактором огромной значимости. Особенно в такие моменты, когда рушатся устоявшиеся стереотипы, когда гибнут ценности. Потому что

– 148 –

слава мира сего исчезает быстро, покой же отца всегда остается источником спокойствия для сына.

На своем жизненном пути каждый человек встречает какие-то искушения, с которыми он вступает (или не вступает) в борьбу. Св. Иосиф не был исключением. В призвании святого Иосифа тоже было искушение – искушение убежать, "отпустить" Марию с ее проблемами.

Для одного человека ребенок – это всегда слишком много. Искушение убежать сильно даже в первый момент, когда человек только осознал, что он – отец. Но гораздо сильнее и страшнее оно потом, когда повседневная жизнь востребует от тебя твое отцовство. Мать ощущает нечто похожее. Только убежать ей гораздо труднее, потому что она беременна ребенком. Но женщина тоже ощущает, что новая жизнь – это слишком тяжело, слишком много для нее одной. И единственный способ победить подобного рода искушение – родить ребенка в браке. Заключение брака происходит на трех уровнях: супружеской любви, отцовства и материнства, которые в совокупности образуют великий союз, дающий новую жизнь.

И последний штрих этой иконы. Признание св. Иосифа в Евангелии от Матфея начинается со слов: "Иосиф, сын Давидов! не бойся..." (Мф. I, 20). Похожие слова; "не бойся", – говорил Ангел Марии (Лк, I, 30) и Захарии, отцу Иоанна Предтечи (Лк. I, 13).

Это – призвание к жизни без страха.

В заключении того же Евангелия Ангел, который является женщинам после воскресения Христа, также говорит: "Не бойтесь!" (Мф. 28,5).

Призыв не бояться – это призвание к вере, призвание всех свидетелей Христа живого, Христа воскресшего. И Мария, жившая во время Его воскресения, и Иосиф, умерший раньше Него, были свидетелями Христа живого, Христа, который живым вошел в их жизнь.

"Не бойся!" – призвание каждого человека. Не бойся принять жизнь нового человека, не бойся признать его неповторимость! Не бойся того, что он заставит тебя изменить твое мышление. Не бойся, потому что Господь воскрес! Не бойся, потому что Он – Господь. Не бойся, потому что весь этот мир принадлежит Ему. Не бойся потому, что Он – Царь и Отец этого мира.

– 149 –

Издание:

Белат Анджей о. Иосиф Обручник как икона отца // Начала христианской психологии. – М.: Наука, 1995, с. 139-149.

Текст в данном оформлении из Библиотеки христианской психологии и антропологии.

Последнее обновление файла: 01.11.2012.

ЦЕНТР
ХРИСТИАНСКОЙ
ПСИХОЛОГИИ И
АНТРОПОЛОГИИ
Санкт-Петербург