ВСЕ будут согласны с тобою, и никто, даже из весьма любомудрых, не станет противоречить тому, что ты получила тяжкий удар, и что посланная свыше стрела поразила тебя в самое роковое место; но так как раненные должны не в плаче и слезах проводить все время, а тщательно заботиться и об уврачевании ран, чтобы они, быв оставлены без внимания, не причинили больших слез и не усилили пламени скорби: то полезно и тебе принять словесное утешение, и остановив несколько потоки слез, хотя на краткое время предать себя тем, которые намереваются утешить тебя. Поэтому и мы не беспокоили тебя во время самой сильной скорби, когда эта молния лишь только упала (на тебя); но, переждав этот промежуток времени и предоставив тебе насытиться рыданиями, когда, наконец, ты получила возможность проглянуть несколько из этой мглы и открыть слух тем, которые стараются утешить тебя; и мы теперь, после (утешительных) речей служанок, предлагаем и свою. Кто стал бы убеждать (тебя) отложить печаль тогда, когда еще буря была велика и горе весьма сильно, тот более усилил бы твои рыдания, и своими словами придал бы много пищи огню (печали), а на себя навлек бы неудовольствие и мнение, как о человеке недобром и безрассудном; когда же буря, наконец, начала утихать и Бог усмирил ярость волн, то мы свободно распустим паруса слова. Во время умеренной непогоды искусство, может быть, в состоянии будет сделать свое дело; а когда бывает непреодолимый напор ветра, тогда и опытность не приносит никакой пользы. По всем этим причинам мы во все предшествовавшее время молчали, и даже теперь едва решились открыть уста, когда услышали от твоего дяди, что можно, наконец, осмелиться на это, что уже осмеливаются вести с тобою длинные речи об этом и почетные служанки, и посторонние женщины, и родственницы, и другие близкие (к тебе). Если их слова ты принимаешь, то мы вполне надеемся и убеждены, что не отвергнешь и наших, но выслушаешь их с возможным спокойствием и благодушием. Женщины и всегда очень чувствительны к несчастью; когда же присоединится еще молодость, и преждевременное вдовство, и неопытность в делах, и великое множество забот, между тем, как все прежнее время было проведено в удовольствиях, в довольстве и богатстве, – то горе в несколько крат увеличивается; и если подвергшаяся ему не получит помощи свыше, то и случайная какая-нибудь мысль может поразить ее. В этом я и нахожу первое и величайшее доказательство великого Божеского попечения о тебе; ибо при внезапном стечении стольких бедствий не прийти в отчаяние от печали и не лишиться естественного состояния своего разума, – это было делом не человеческой помощи, но Десницы всемогущей, того Разума, которому нет числа, той Премудрости, которая неисследима, Отца щедрот и Бога всякого утешения. “Ибо Он уязвил, – говорит (пророк), – и Он исцелит нас, поразил – и перевяжет наши раны” (Ос. 6:1, 2). Доколе жил с тобою блаженный муж твой, ты пользовалась почетом, внимательностью и заботами, пользовалась столько, сколько можно было получать от человека; а когда Бог взял его к Себе, то Он Сам заступил его место для тебя. И это не моя мысль, но блаженного пророка Давида, который говорит: “Господь… поддерживает сироту и вдову” (Пс. 145:9); и в другом месте называет Его Отцом сирых и Судиею вдовиц (Пс. 67:6); и часто ты можешь видеть такое великое попечение Его об этих людях.
2. Но чтобы самое название (вдовы), часто произносимое, не огорчало твоей души и не смущало тебя мыслью о том, что оно пришло к тебе в самом цветущем возрасте, я хочу наперед сказать об этом и объяснить, что название вдовства есть название не несчастья, но почести, и почести величайшей. Не приводи мне в свидетельство ложного мнения толпы, но (выслушай) законоположение блаженного Павла, или лучше, Христа; ибо, что говорил Павел, то через него говорил Христос, как и сам он сказал: “Вы ищете доказательства на то, Христос ли говорит во мне” (2 Кор. 13:3). Что же он говорит? “Вдовица должна быть избираема не менее, как шестидесятилетняя” (1 Тим. 5:9); и еще: “Молодых же вдовиц не принимай” (ст. 11); теми и другими словами он желает показать нам величие этого состояния (вдовства). Когда он дает постановления о епископах, то нигде не определяет числа лет, а здесь делает это с великою точностью. Почему? Не потому, чтобы вдовство было больше священства, но потому, что эти (вдовы) встречают больше трудностей, нежели те (епископы), так как их с разных сторон окружает множество дел, общественных и частных. Как город, не огражденный стеною, бывает открыт для всех желающих вторгнуться в него для расхищения, так и юная вдова бывает окружена отовсюду множеством коварных людей, не только домогающихся ее имущества, но и готовых растлить ее целомудрие. И не только эти, но и другие мы можем указать случающиеся поводы к ее падению. Так неуважение от домашних, запутанность дел, лишение прежнего почета, видимое благополучие сверстниц, а часто и желание удовольствий располагают вдов вступать во второй брак. Бывают между ними и такие, которые не хотят вступать в законный брак с мужчинами, но (живут с ними) тайно и скрытно; и это делают для того, чтобы получать похвалы за вдовство, – так это состояние не только не поносно, но и считается у людей достойным удивления и почтения не только у нас верных, но и у самих неверных. Когда я был еще молод, помню, как учитель мой (а он был суевернейший из всех людей) при многих удивлялся моей матери. Желая узнать, по обыкновению, от окружавших его, кто я таков, и услышав от кого-то, что я сын вдовы, он спросил меня о возрасте моей матери и о времени ее вдовства. И когда я сказал, что ей сорок лет от роду и что двадцать лет уже прошло, как она лишилась моего отца, он изумился, громко воскликнул и, обратившись к присутствовавшим, сказал: "ах! какие у христиан есть женщины!" Таким удивлением и такою похвалою пользуется это состояние (вдовства), не только у нас, но и у внешних (язычников)! Зная все это, блаженный Павел сказал: “Вдовица должна быть избираема не менее, как шестидесятилетняя” (1 Тим. 5:9). Впрочем, не по этому только свидетельству годов позволяет он причислять ее к священному лику (вдовиц), но присовокупляет и другие качества: “Известная, – говорит, – по добрым делам – если она воспитала детей, принимала странников, умывала ноги святым, помогала бедствующим и была усердна ко всякому доброму делу” (ст. 10). Какое внимание и испытание! Каких добродетелей он требует от вдовицы, и с какою точностью исчисляет их! Этого он не сделал бы, если бы не хотел вверить ей дело почтенное и достоуважаемое. “Молодых же, – говорит, – вдовиц не принимай”. Потом присовокупляет и причину: “Ибо они, впадая в роскошь в противность Христу, желают вступать в брак” (ст. 11). Этими словами (апостол) внушает нам, что жены, лишившиеся мужей, вместо них соединяются со Христом. Заметь, как он этими словами показывает, что такой союз легок и приятен; именно в словах: “Ибо они, впадая в роскошь в противность Христу, желают вступать в брак”, (он говорит о Христе), как бы о каком кротком муже, который не поступает с ними самовластно, но позволяет им жить на свободе. И на этом он не остановил речи, но показал великую заботливость о вдовице еще в другом месте, сказав: “А сластолюбивая заживо умерла” (1 Тим. 5:6). “Истинная вдовица и одинокая надеется на Бога и пребывает в молениях и молитвах день и ночь” (ст. 5). И в послании к Коринфянам он говорит: “Она блаженнее, если останется так” (1 Кор. 7:40). Видишь ли, какие похвалы (воздаются) вдовству, и притом в Новом Завете, когда уже просияла и красота девства? Однако и в это время блеск девства не мог помрачить светлости вдовства, но оно и теперь сияет, имея собственное достоинство. Итак, когда мы упоминаем о вдовстве, ты не падай духом и не считай этого состояния позорным; ибо если оно позорно, то тем более девство. Но нет, нет; да не будет! Если все мы почитаем и уважаем тех жен, которые живут воздержно еще при жизни своих мужей, то как не почитать и не хвалить тех, которые, и по смерти своих мужей, оказывают прежнее к ним благорасположение? Пока ты жила вместе с блаженным Фирасием, то, как я сказал, ты, пользовалась и почетом и вниманием, какие можно получать от человека; теперь же, вместо него, ты имеешь Владыку всех – Бога, который и прежде хранил тебя, а теперь еще больше и с особенною заботливостью будет пещись о тебе; и немалое доказательство Своего великого промышления о тебе, как я выше сказал, Он уже показал нам тем, что сохранил тебя здравою и невредимою среди такого пламени забот и печали, и не попустил тебе потерпеть ничего нежелательного. Если же Он не попустил быть кораблекрушению во время такой бури, но тем более сохранит твою душу во время тишины, и облегчит для тебя тяжесть, как вдовства, так и представляющихся в нем бедствий.
3. Если же тебя смущает не название вдовы, а потеря такого мужа, то согласно с тобою и я признаю, что на всей земле между светскими людьми немного бывало таких любезных, кротких, смиренных, искренних, разумных и благочестивых. Но, если бы он совершенно разрушился и обратился в ничто, тогда следовало бы скорбеть и сокрушаться; если же он приплыл в тихую пристань и переселился к своему истинному Царю, то об этом должно не плакать, а радоваться. Эта смерть не смерть, но некоторое переселение и перемещение из худшего (состояния) в лучшее, с земли на небо, от людей к ангелам и архангелам, к Владыке ангелов и архангелов. Здесь на земле, когда он служил царю, ему можно было ожидать опасностей и многих козней от завистников; ибо по мере того, как возрастала его знаменитость, умножались и козни врагов; а по отшествии туда, ему уже не нужно опасаться ничего такого. Поэтому, сколько ты скорбишь о том, что Бог взял к себе столь полезного и добродетельного человека, столько же должна и радоваться, что он переселился отсюда с великою безопасностью и славою, и, избавившись от смятений настоящей непостоянной жизни, пребывает в совершенном мире и спокойствии. Подлинно, не странно ли признавать небо гораздо лучшим земли, а переселившихся отсюда туда – оплакивать? Если бы покойный жил порочно и вопреки воле Божией, то следовало бы сокрушаться и рыдать о нем не только по смерти, но и при жизни его; а так как и он принадлежал к числу возлюбленных Божиих, то одинаково должно радоваться, жив ли он, или умер. И что так должно поступать, об этом ты конечно слышала от блаженного Павла, который говорит: “Разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше” (Флп. 1:23). Но ты, может быть, хочешь слышать слова мужа и наслаждаться дружбою с ним, желаешь по-прежнему обращаться с ним, и пользоваться бывшею при нем славою, блеском, почетом и спокойствием, и потеря всего этого смущает и омрачает тебя? Любовь к нему ты можешь сохранять и теперь также, как и прежде; сила любви такова, что она объемлет, совокупляет и соединяет не только тех, которые находятся при нас, или близко к нам, и которых мы видим, но и тех, которые удалены от нас; ни продолжительность времени, ни дальность расстояния, и ничто другое подобное не может прервать и прекратить душевную дружбу. Если же ты желаешь и видеть его лицом к лицу (я знаю, что ты весьма желаешь этого), то соблюди ложе его недоступным для другого мужа, постарайся сравняться с ним по жизни, и ты, конечно, отойдешь отсюда в один и тот же с ним лик, и будешь жить вместе с ним не пять лет, как здесь, не двадцать или сто, даже не тысячу или две, не десять тысяч или несколько десятитысячелетий, но беспредельные и бесконечные веки. Наследование теми местами упокоения получается не по телесному родству, но по одинаковому образу жизни. Если одинаковость жизни привела и Лазаря, незнакомого Аврааму, в самые недра его, и удостаивает к возлежанию с ним многих от востока и запада, – то и ты займешь место упокоения вместе с прекрасным Фирасием, если захочешь жить так же, как он жил; тогда ты опять увидишь его, но не в этой красоте телесной, с которой он умер, а в некотором ином блеске и сиянии, которое гораздо светлее лучей солнечных. Настоящее тело, какой бы великой высоты ни достигло, тленно; но тела благоугодивших Богу облекутся такою славою, на которую и смотреть невозможно этими глазами. Некоторые знаки и неясные следы этого Бог показал нам как в Ветхом, так и в Новом Завете. Тогда лицо Моисея сияло такою славою, что израильтяне не могли смотреть на него; а в Новом Завете гораздо больше просияло лицо Христово. Скажи мне: если бы кто обещал сделать его (Фирасия) царем всей земли, и для этого повелел расстаться с тобою на двадцать лет, а после того обещал бы возвратить его к тебе в диадеме и багрянице и тебя также сделать участницею его славы, ужели ты не перенесла бы такой разлуки благодушно и с надлежащим благоразумием? Ужели не обрадовалась бы такому дару и не сочла бы его вожделенным? Переноси же эту разлуку и теперь, не для земного царства, но для небесного, не для того, чтобы опять увидеть мужа в золотой одежде, но – в бессмертии и славе, какая свойственна небесным жителям. Если же тебя очень тяготит продолжительность времени (разлуки), то он, вероятно, иногда является тебе в сновидениях, по-прежнему разговаривает с тобою, и показывает тебе вожделенное лице свое; это пусть будет утешением для тебя вместо писем, или лучше, даже яснее писем. Там видны одни только буквы, а здесь можно увидеть и образ лица, и кроткую улыбку, и осанку, и походку, можно услышать и звук и узнать любезнейший голос.
4. Если же ты жалеешь еще о том спокойствии, каким прежде наслаждалась при нем, а может быть и о тех надеждах, какие представлялись ему еще на большие почести (я слышал, что он скоро мог достигнуть высокого места градоначальника; а это больше всего, думаю, мучит и смущает душу твою), то представь себе тех, которые были на высшей, чем он, степени достоинства, и кончили жизнь весьма жалким образом. Напомню тебе о них. Ты, может быть, слышала о Феодоре сицилийском: он был из числа очень знаменитых мужей; превосходя всех красотою, величественным видом и дерзновением пред царем, и имея столько силы, сколько никто из приближенных (к царю); он не перенес скромно этого благополучия, но, замыслив зло против царя [1] и быв уличен в этом, был казнен весьма жалким образом; а жена его, нисколько не уступавшая твоему благородству ни по воспитанию, ни по происхождению, ни во всех других отношениях, вдруг лишилась всего своего имущества и даже свободы, была включена в число домашней прислуги и принуждена была жить хуже всякой служанки, имея то преимущество пред другими, что своим чрезвычайным несчастием возбуждала слезы у всех видевших ее. Рассказывают и об Артемизии, жене очень знатного человека; за то, что и он стал домогаться верховной власти, она доведена была до такой же бедности и ослепла; потому что частью великость печали, частью множество слез помрачили ее зрение, и она теперь нуждается в сторонней помощи, чтобы дойти до чужих дверей и таким образом получить необходимую пищу. Мог бы я указать и на многие другие семейства, потерпевшие такое унижение, если бы не знал благочестия и благоразумия твоей души, которая утешения в своем несчастье не желает искать в чужих бедствиях. И упомянутые примеры представил я теперь только для того, чтобы ты убедилась, что дела человеческие ничтожны, и что поистине, как сказал пророк, “вся красота… – как цвет полевой” (Ис. 40:6). Чем выше человек поднимется и чем больше приобретет блеска, тем глубже бывает его падение; и это бывает не только с подчиненными, но и с самими царствующими (особами). Нельзя найти частный дом, который был бы исполнен таких несчастий, какими бедствиями бывают исполнены царские чертоги: и преждевременное сиротство, и вдовство, и насильственная смерть, убийства, гораздо беззаконнейшие и тягчайше тех, о которых рассказывается в трагедиях, особенно поражают облеченных этою властью. Оставив древние примеры, скажу, что из царствовавших в наш век (всех их было девять) [2] только двое окончили жизнь обыкновенною смертью [3]; из прочих же один погиб от мятежника, другой на войне, третий от козней своих телохранителей, четвертый от самого того, кто избрал его и облек багряницею; а жены их умерли, как говорят, одни от яда, другие от самой печали. Из остающихся доселе в живых одна, у которой есть дитя сирота, дрожит от страха, чтобы кто-нибудь из властителей не погубил его из опасения касательно будущего; а другая едва по ходатайству многих возвратилась из ссылки, в которую раньше отправил ее властитель. Из жен ныне царствующих особ одна, освободившись от прежних несчастий, вместе с этою радостью испытывает и большое горе потому, что властитель еще очень молод и неопытен и окружен множеством зложелателей [4]; а другая совсем истомилась от страха, и живет хуже осужденных на смерть от того, что муж ее, с того самого времени, как облекся диадемою, доселе проводит время на войнах и в сражениях [5]; и больше, чем от несчастий, страдает от стыда и всеобщих укоризн. Ибо никогда прежде не бывало того, что случилось теперь, чтобы варвары, вышедши из своей страны, проникли на тысячу, и даже на несколько тысяч стадий в нашу землю; сжигая селения и разрушая города, они и не думают возвращаться домой, но, как будто забавляясь игрою, а не воюя, издеваются над всеми нашими; а кто-то из их царей, говорят, сказал, что он изумляется бесстыдству наших воинов, которых режут более, чем овец, а они еще надеются победить и не хотят выйти из своей местности; сам я, говорил он, уже пресытился, часто поражая их. Каково, думаешь, на душе у царя и его супруги, когда они слышат такие слова?
5. Когда я вспомнил об этой войне, то мне представился великий ряд вдов, которые прежде весьма блистали знаменитостью своих мужей, а теперь вдруг все, облекшись в печальную черную одежду, проводят все время в слезах. С ними не то было, что с твоею почтенною главою. Ты, почтеннейшая, видела своего прекрасного мужа лежащим на одре, слышала последние слова его, получила от него наставление, как вести домашние дела, и узнала завещание, которым он совершенно оградил тебя от людей корыстолюбивых и коварных. Кроме того, ты часто припадала к нему, когда он лежал уже мертвым, целовала глаза его, обнимала и оплакивала его, видела, с какою честью он был провожаем, сама приготовила все, нужное для приличного его погребения, и доселе получаешь немалое утешение в скорби, часто посещая могилу его. А те были лишены всего этого; они все, отправив своих мужей на войну в надежде их возвращения, вместо мужей получили печальную весть об их смерти; пришедшие к ним не тела убитых (мужей) принесли им, но только рассказы об образе их смерти. А есть такие, которые не удостоились и такого повествования и не могли узнать, как пали (мужья их), которые были завалены множеством убитых. И удивительно ли, что так погибли многие из военачальников, когда и сам царь, скрывшись с немногими воинами в одном селении, не решился выйти из него и противостать нападающим, но, оставаясь там, был подожжен ими и сгорел со всеми бывшими там, не только людьми, но и лошадьми, оружием, стенами, так что все это обратилось в пепел? [6] Такую весть о царе, вместо него самого, принесли жене его, отправившиеся с ним на сражение. Подлинно, мирской блеск нисколько не отличается от представлений на зрелище и от красоты весенних цветов; и во-первых, он исчезает прежде самого появления; потом, если когда и остается на малое время, тотчас оказывается тленным. Что ничтожнее чести и славы народной? Какой она приносит плод, какую пользу? К какому приводит она благому концу? И, о если бы при ней было только это горе! А теперь, преданный этой жесточайшей госпоже (страсти к славе), не только не приобретает ничего хорошего, но еще принужден бывает постоянно терпеть много неприятного и вредного. Она господствует над теми, которые предаются ей, и чем больше получает угождений от этих рабов, тем больше надмевается над ними и тем тягчайшими изнуряет их повелениями; а тем, которые отвергают и презирают ее, она не может мстить. Таким образом она свирепее и тирана, и всякого зверя; потому что от ласкового обращения часто делаются кроткими и тиран и зверь, а эта страсть тогда особенно и свирепствует, когда ей больше повинуются и, если найдет кого послушным себе и готовым на все, то не откажется ни от каких приказаний ему. Она имеет своею сотрудницею еще и другую (страсть), которую безошибочно можно назвать ее дочерью. Когда сама она, быв воспитана и возращена, уже крепко укоренится в нас, тогда порождает гордость, которая не меньше ее самой может низвергнуть в пропасть душу предавшихся ей.
6. Итак, скажи мне, неужели ты плачешь о том, что Бог избавил тебя от столь жестокого рабства, что совершенно заградил доступ (к тебе) этим губительным недугам? При жизни твоего мужа они не переставали часто вторгаться в твои душевные помыслы; а когда он умер, то уже не могут с какой-либо стороны напасть на ум твой. Затем тебе остается не плакать об их удалении и не допускать несносного их владычества; потому что, где они станут действовать сильно, там все ниспровергают и разрушают до основания; и как многие из распутных женщин, безобразные и отвратительные от природы, притираниями и прикрасами обольщают еще неопытные души юношей, и, когда подчинят их своей власти, обращаются с ними хуже, чем со всяким невольником, так и эти страсти, тщеславие и гордость, оскверняют человеческие души хуже всякой язвы. Поэтому и богатство многим казалось благом, а без этих страстей и оно не будет привлекательно. Те, которые успели приобрести славу в народе бедностью, не только уже не старались богатеть, но и отвергали золото, предлагаемое им в большом количестве. Ты не нуждаешься, чтобы я указал тебе на таких людей, но сама лучше нас знаешь Епаминонда, Сократа, Аристида, Диогена, Кратиса, который отдал свое поле на пастбище для овец [7]. Другие, у которых не было богатства, видя, что бедность может доставить им славу, тотчас обратились к ней; а этот (Кратис) бросил и то, что имел: с таким неистовством все старались приобрести этого свирепого зверя (славу)! Не будем же плакать, что Бог избавил нас от гнусного, смешного и весьма постыдного рабства этой властительнице; у ней только имя блистательно, а на деле она приводит преданных ей в состояние, противоположное этому названию, и нет никого, кто бы не смеялся над делающим что-нибудь для славы. Тот только может сделаться знаменитым и славным, кто не домогается этого; а кто народную славу считает за нечто великое и для приобретения ее переносит и делает все, тот особенно и не достигает и не получает ее, но удостаивается всего противоположного: осмеяния, осуждения, злословий, вражды и ненависти. И это, обыкновенно, бывает не только с мужчинами, но и с вами, женщинами, и в особенности с вами. Той, которая соблюдает простоту и во внешнем виде, и в походке, и в одежде, и ни от кого не домогается чести, все (женщины) удивляются, восхищаются ею, ублажают ее и желают ей всего хорошего; а от тщеславной отвращаются с ненавистью, убегают, как бы от какого дикого зверя, и осыпают ее тысячами проклятий и злословий. Не гоняясь за людскою славою, мы не только избегаем этих зол, но сверх выше сказанного приобретем то, что важнее всего, приучаясь мало-помалу облегчать себя, возноситься к небу и презирать все земное. Не ищущий почестей от людей, что ни делает хорошего, делает все это спокойно, и, будут ли прискорбны или благоприятны обстоятельства его жизни, не потерпит никакого вреда: первые не в состоянии поразить его и повергнуть (в уныние), а последние – сделать его гордым и надменным, но среди всех перемен и замешательств сам он остается вне всякой перемены. Это, надеюсь, скоро будет и с твоею душою, и ты, отрешившись от всего житейского, явишь нам образ жизни небесной, и, недолго спустя, будешь смеяться над этою славою, о которой плачешь теперь, увидев, как пуста и суетна внешность ее. Если же ты желаешь иметь спокойствие, какое было у тебя при муже, сохранить имущество и не подвергаться никаким козням пользующихся чужими несчастиями; то “возложи на Господа заботы твои, и Он поддержит тебя” (Пс. 54:23). “Взгляните, – говорит (премудрый), – на древние роды и посмотрите: кто верил Господу — и был постыжен? или кто пребывал в страхе Его — и был оставлен? или кто взывал к Нему— и Он презрел его?” (Сир. 3:10). Тот, кто помог тебе перенести столь невыносимое несчастье и успокоил тебя теперь, Тот и впредь оградит тебя от бед; а что больше этого несчастья ты уже не испытаешь другого, в этом и сама ты согласишься с нами. Если же ты так мужественно перенесла настоящее бедствие, будучи притом неопытна, то гораздо легче перенесешь, если – чего да не будет! – случится с тобою впоследствии что-нибудь нежелательное. Итак, ищи неба и всего того, что ведет к тамошней жизни, и тогда ничто здешнее не может повредить тебе, даже и сам “мироправитель тьмы” (Еф. 6:12), только бы мы не причиняли вреда самим себе. Хотя бы кто отнял у нас имущество, хотя бы изрезал (наше) тело, все это для нас ничто, когда душа у нас остается здравою.
7. Вообще, если ты желаешь, чтобы и имущество твое было в безопасности и даже умножилось, я покажу тебе и способ к этому и место, куда невозможно проникнуть никому из людей злонамеренных. Какое же это место? Небо. Отправь его к своему прекрасному мужу, и ни вор, ни злоумышленник, и ничто другое вредное не может прикоснуться к нему. Если ты сложишь это имущество там, то получишь от него большую прибыль; ибо все, насаждаемое нами на небесах, приносит больший и лучший плод, такой, какой свойственно приносить растениям небесным. Если так поступишь, то смотри, какие получишь блага: во-первых, вечную жизнь и обещанные любящим Бога блага; “не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку” (1 Кор. 2:9); потом, – постоянное жительство с прекрасным твоим (Фирасием); и избавишься от здешних забот, опасений, опасностей, козней, вражды и ненависти. Пока ты будешь держать имущество при себе, то, может быть, найдутся люди, которые присвоят его себе; а если переложишь его на небо, то будешь вести жизнь безопасную, спокойную и безмятежную, наслаждаясь благодушием вместе с благочестием. Подлинно, весьма безрассудно, что, желая купить поле, ищут земли плодоносной, а когда предлагается вместо земли небо и можно приобрести место там, остаются на земле и терпят на ней горести, потому что надежды (земные) часто обманывают нас. Если твою душу сильно возмущает и тревожит то, что муж твой неоднократно имел надежду получить достоинство градоначальника, и восхищен прежде получения этой власти, то, во-первых, обрати внимание на то, что, хотя эта надежда была и весьма очевидна, однако она была надежда человеческая, которая часто не сбывается; много мы видим в жизни таких случаев, когда самые, по-видимому, несомненные надежды оставались без исполнения, и напротив, часто сбывалось то, что и на ум нам не приходило, и это, как мы видим, непрестанно бывает и с властями, и с царствами, и с наследствами, и с браками, и со всем; так что, хотя бы и очень близко было время (достижения такой надежды), однако, по пословице, “от чаши до верхней губы – большое расстояние”. И Писание говорит: “От утра до вечера изменяется время” (Сир. 19:26). Так иной сегодня царствует, а завтра умирает. И еще, объясняя нам неверность надежд, тот же премудрый говорит: “Многие из властелинов сидели на земле, тот же, о ком не думали, носил венец” (Сир. 12:5). Так (и о твоем муже) не совсем известно было, что он при жизни достиг бы этой власти, в чем заставляют нас сомневаться и неизвестность будущего и другие обстоятельства. Из чего видно, что он, если бы остался жив, достиг бы этой власти, что с ним не случилось бы даже противное, что он не потерял бы и то достоинство, какое имел, подвергшись болезни, или потерпев от зависти и злобы людей, хотевших повредить ему, или испытав какое-нибудь другое несчастье? Впрочем примем, если угодно, за несомненное, что он при жизни непременно достиг бы такой высоты; но, чем выше достоинство, тем большими оно необходимо сопровождается опасностями, заботами и кознями. Пусть даже не будет и этого; пусть он переплывал бы это море безопасно и очень спокойно: какой же, скажи мне, был бы конец? Не такой же ли, какой и теперь? Даже, может быть, и не такой, а другой – неприятный и нежелательный. Во-первых, он позже увидел бы небо и все небесное, а это немалая потеря для верующих в будущее; потом, хотя бы он жил очень чисто, но вследствие продолжительности жизни и неизбежных в том звании обстоятельств, не мог бы отойти также чистым, как теперь. Неизвестно, не испытал бы он много перемен и не впал ли бы в крайнюю беспечность, в которой и умер бы. Теперь мы убеждены, что, по милости Божьей, он отлетел в страну упокоения, потому что не сделал ничего, что лишает царства небесного; а тогда, проведя долгое время в общественных делах, он, может быть, покрыл бы себя многими пятнами; ибо обращаться среди столь многих зол и прожить хорошо – это большая редкость; а грешить волею или неволею – это дело обыкновенное и непрестанно случающееся. Но теперь мы избавлены от такого опасения и очень уверены, что он в день суда явится в великом блеске, сияя близ Царя, вместе с ангелами предшествуя Христу, облекшись в неизреченную славу, предстоя Судии – Царю и служа Ему на первом месте. Посему, оставив слезы и рыдания, старайся жить так же, как он жил, или еще лучше его, чтобы, сравнявшись с ним по добродетели, тебе поселиться в одной с ним обители, и опять соединиться с ним на бесконечные веки, не этим союзом брака, но другим, гораздо превосходнейшим; ибо этот (брак) есть только союз тел, а тогда будет соединение души с душою, гораздо теснейшее, приятнейшее и превосходнейшее.
[1] Аммиана Марцелл. Истор. Книг. XXIX
[2] Констанций Хлор, Константин, Констанций, Констант, Галл, Юлиан, Иовиан, Валентиниан и Валент (304-378 г. по Р. Х. ).
[3] Константин и Констанций.
[4] Император Грациан.
[5] Император Феодосий Великий.
[6] Император Валент.
[7] Епаминонд – фивский полководец; Сократ – философ; Аристид – афинский правитель; Диоген Синопский – философ-циник; Кратис Фивский – ученик Диогена.
Первоначальный электронный файл с сайта ispovednik.ru.
Текст в данном оформлении из библиотеки сайта Христианская психология и антропология.
Последнее обновление файла: 20.04.2012.
