Возврат к идее церковной культуры, пересмотр основ мировоззрения в свете христианских начал ставит на очередь вопрос о взаимоотношении Церкви и школы. Из ряда конкретных проблем школьного дела мы считаем нужным выделить именно этот вопрос в виду его принципиального значения. В сфере школьного строительства мы еще глубже, чем в какой-либо другой сфере культуры, возвращаемся к основной идее единства жизни и Церкви, – ибо встреча жизни с Церковью и преобразование ее в духе Церкви должны начинаться уже в школе. Этого, конечно, не следует понимать упрощенно – в смысле усиления религиозного преподавания в школе или в смысле административного подчинения школы духовенству. Дело идет не о внешнем, а о внутреннем воздействии Церкви на школу.
Основная трудность вопроса о новом типе школы, о религиозном ее устроении та же, что и трудность идеи церковной культуры вообще. Разрыв культуры
_______
1) Этюд о "Церкви и школе" был первоначально напечатан в сборнике "Вопросы религиозного воспитания и образования". Вып. I (Изд. Ред. Пед. Кабинета).
– 243 –
с Церковью совершился в свое время во имя свободы – и ныне вопрос о свободе стоит по прежнему в центре всей проблематики церковной культуры. Для школы, глубоко живущей идеей свободного раскрытия личности ребенка, трудность религиозного воспитания всегда заключалась в том, чтобы избежать всякой принудительности и насильственного навязывания религиозной жизни, – отсюда идеал свободной, секуляризованной школы. Этот идеал царил в XIX веке в педагогике, сильно его очарование и ныне, и сила этого очарования в том, что он охраняет свободу ребенка от принудительности, лицемерия там, где должна быть подлинная свобода. Но этот идеал секуляризованной школы осуществлен уже давно в Соединенных Штатах С. Америки – и что же дает нам опыт такой школы?
Отделение школы от Церкви было вызвано в Сев. Америке не торжеством безбожия, а чрезвычайной конфессиональной пестротой. При пестроте и крайней многочисленности различных протестантских исповеданий, американцы, оберегая детей одного исповедания от религиозного влияния другого, давно пришли к убеждению, что в школе не должно быть никакого места для религиозного преподавания, которое всецело отошло таким образом к семье и к церквам. Никогда еще не был проделан опыт внерелигиозной школы в таком объеме, в таких благоприятных для этого опыта условиях (ибо Америка была, да и сейчас еще остается глубоко религиозной страной), как это было в Соединенных Штатах, – и тем более поучительны и важны итоги этого опыта. В чрезвычайно ценной и объективной книге Teaching Work of the Church, изданной федеральным советом протестантских церквей Америки, описаны очень ярко печальные
– 244 –
итоги безрелигиозной школы
1). Религиозное одичание и огрубение, шаткость духовных основ в моральном воздействии школы одинаково ярко характеризует пагубные результаты принятой системы – пагубные как для Церкви, так и для школы. Огромное количество детей в Соединенных Штатах растет вне всякого религиозного влияния, пропадает для Церкви, грубеет и дичает, а с другой стороны духовная атмосфера школы искусственно отстраняет в детях их религиозные запросы, искусственно рассекает духовный мир ребенка, отделяя в нем его религиозные движения от всего остального содержания души, заранее расслабляет и принижает религиозные силы детской души. В такой "свободной" школе (свободной от религии) дети вовсе не воспитываются в подлинной свободе, ибо одна из важнейших, можно сказать – центральная сила души, какой является религиозная сфера, должна притаиться, должна быть искусственно смятой и отстраненной. Можно ли потому думать, что религиозная свобода достигается в секуляризованной школе? Не отрицая того, что она часто не достигается и в той школе, которая не порвала с Церковью, подчеркнем лишь, что отделение школы от Церкви неизбежно
давит на религиозный мир ребенка, расслабляет и принижает религиозные движения. Очевидно, что свобода в религиозной жизни ребенка не должна быть связываема с вопросом об отношении школы и Церкви, – а это значит, что защищать идею секуляризованной школы во имя религиозной свободы невозможно.
Мы должны подчеркнуть первостепенное значение проблемы религиозной свободы именно для верующего, а вовсе не для неверующего сознания. Путь религиозной свободы открыт и провозглашен как
_______
1) "The Teaching Work of the Church" (New-York. 1923).
– 245 –
раз
христианством, которое обращается не к внешнему, а к внутреннему человеку, которое расценивает жизнь человека по внутренним побуждениям, определяющим его поступки, которое не довольствуется соблюдением закона, но требует искренности в обращении к Богу и чистоты во внутреннем мире. Лишь свободное обращение к Богу имеет в христианстве ценность, так что одной из задач религиозного воспитания является раскрытие и укрепление "дара свободы", как говорит ап. Павел, призывающий нас "стоять в свободе". Но свободное раскрытие души в ее религиозной жизни никоим образом не означает оставления детской души на произвол судьбы, не предполагает искусственного молчания взрослых относительно религиозной сферы. Свобода в религиозном воспитании означает отсутствие насильственного навязывания детям религиозных действий, отсутствие момента принудительности или чисто внешней дисциплины там, где дело идет о свободном проявлении душевной жизни, – и еще больше оно означает
воспитание к духовной свободе, – т. е. то духовное созревание, в котором человек до глубины сознает всю духовную ответственность свою за принимаемый им путь жизни, сознает себя перед Богом. Религиозная свобода предполагает, конечно, известную ступень в развитии религиозного сознания, известную духовную зрелость, как скажем, телесная (физическая) свобода предполагает развитой телесный организм, способный к самостоятельным действиям. Было бы насмешкой над ребенком, если бы во имя свободы мы перестали помогать ему телесно развиваться в те годы, когда он беспомощен и нуждается в нас. Таким же извращением понятия свободы является то положение, в котором ребенка оставляют
– 246 –
без всякого участия к его религиозной сфере, искусственно ее изолируют от всей иной духовной жизни, развивающейся при активной помощи со стороны взрослых.
Мотив религиозной свободы, столь часто приводимый защитниками отделения школы от Церкви, восходит, как мы видим, не к подлинной заботе о духовном здоровье детей, а к чему то другому. Я думаю, что корни этого течения педагогической мысли лежат именно в Просвещенстве, в вере в естественную ценность и разумность ребенка независимо от религиозной сферы, в вере, что в деле воспитания все в руках наших, что Бог здесь не при чем. Тем более существенное значение для мыслящих педагогов должен иметь опыт Америки, где просвещенские настроения отсутствовали, где отделение школы от Церкви происходило в максимально здоровой религиозной атмосфере, где педагогическое сознание лишь в последние десятилетия стало отходить от религиозного мировоззрения. Итоги американского опыта оказались плачевны не только для церкви – они еще более печальны для всей духовной атмосферы Америки, в которой все более воцаряется (там, где слабеет или выпадает религиозная жизнь) материализм, аморализм и даже чистейший нигилизм. Духовное опустошение, идущее в современной жизни с ее могучим развитием техники, внешней цивилизацией и ее отходом от целостной духовной жизни, не встречает в школе никакого противодействия – и в те годы, когда формируется ребенок, когда он нуждается в особенно усиленной помощи со стороны взрослых, чтобы духовно окрепнуть и развиться, – школа дает лишь развитие умственных сил, социальных навыков и отгораживается от духовных исканий ребенка...
– 247 –
Я думаю, что не буду обвинен в преувеличении, если скажу, что идеал религиозной свободы в той форме, как он выдвигается в педагогике и как он восходит к общей (внерелигиозной) идеологии Просвещения, в наше время все яснее и яснее раскрывает свое внутреннее родство с активным неверием. Жизнь настолько остро ставит ныне вопрос об отношении к религии, что школы, идущие под знаком внерелигиозного просвещения, неизбежно ведут к активному неверию. При всей нелепости того, что в этом отношении проделывает с школой советское правительство, оно по существу лишь заостряет и огрубляет то, что содержала в себе педагогическая мысль и раньте. Скажу даже резче и сильнее: если серьезно становиться на позицию Просвещенства и строить идеал внерелигиозной культуры, то будет совершенно последовательно и разумно бороться с религиозными влияниями в школе и устранять и подавлять религиозные запросы детей. То полуотрицание религии, которое имелось в Просвещенстве, не может не переходить последовательно в честное и серьезное отрицание. Религия не принадлежит к числу пустяков и мелочей, она имеет огромное влияние на весь строй душевной жизни, и если религия есть лож, то борьба с религией, по крайней мере, в педагогической работе, законна и понятна. Советская школа в этом отношении закончила и откровенно выявила лишь то, что напр., в иной, но вовсе не очень далекой форме давно уже проводит французское правительство.
Если педагогическая мысль пребывала до сих пор на позиции полуотрицания религии, то это неизбежно создавало и в тех школах, где оставалось преподавание Закона Божия, глубочайший и педагогически весьма опасный дуализм. Я так отчетливо
– 248 –
вижу это, когда оглядываюсь на свои гимназические годы, когда я впал на несколько лет в неверие. У нас было очень хорошее
преподавание Закона Божьего, мы все обязательно ходили в церковь и в первые годы своей гимназической жизни я оставался верен тому религиозному одушевлению, которое было у меня с детства. Когда, на 15-м году жизни, я утерял веру, то причины этого, как мне это ясно теперь, лежали в той глубокой двойственности, которая духовно окружала меня в школе, хотя я не сознавал ее. Официально школа была верна религии, но, по существу, все то, что шло в душу от школы и благодаря ей, уводило душу на пути внерелигиозного миропонимания. Не школа создавала этот дуализм, пронизывающий всю духовную жизнь нового времени, но для детей школа была сильнейшим проводником этого дуализма и этим, конечно, совершенно подтачивала самые корни религиозной жизни. То, что сделала со мной школа в несколько лет, то мне пришлось долго залечивать, и я отчетливо сознаю, что именно в школьный период совершенно невыносим и пагубен разрыв Церкви и школы, религии и современности. Правда, школа наша тогда (да часто и ныне) официально не только не была в разрыве с Церковью, но даже весьма основательно связывала нас с Церковью, но это было тем более духовно опасно, что в то же самое время через школу, через книги, через всю культуру перед нами открывалась иная перспектива, нас увлекавшая и всецело заполнявшая, и здесь необходимо с полной ясностью и строгостью сказать, что школа вообще не может быть изолированной от жизни, что она неизбежно и невольно является проводником тех идей и настроений, какие живут в данное время в обществе и народе.
– 249 –
Вся ненормальность религиозного воспитания до последнего времени заключалась в том, что оно соединялось в школе с тем внерелигиозным, а зачастую и откровенно антирелигиозным жизнепониманием, которым проникнута новейшая культура. Отсюда глубокое противоречие в духовной атмосфере, как она царила в школе. Не одно хождение в Церковь было для нас обязательно, ибо "обязательность" была вообще в духе самой воспитательной системы; дети многое делали "обязательно" – и это не раздражало и во всяком случае не разрушало в нас уважения и интереса к литературе, к науке. Поэтому если обязательность посещения Церкви так часто выставляется, как основный грех прежней школьной системы, то справедливость требует признать, что равнодушие и даже вражда к Церкви создавались вовсе не обязательностью ее посещения, а вытекали из основных предпосылок современной культуры, в атмосфере которой живут наши дети. Религиозное преподавание потому так часто бессильно, а иногда даже углубляет антицерковные настроения, что эти настроения растут из самой же школы, ею питаются и поддерживаются. Когда я думаю обо всем этом, об этой ужасающей официальной лжи, которая была в школе и от которой так ужасно страдала религиозная жизнь детей, я не могу не радоваться тому, что ныне само время обнажило всю неправду, всю противоречивость той духовной атмосферы, в которой жила наша школа. Школа была внешне очень сильно связана с Церковью, а внутренне была так далека от нее! И сама внешность этой связи, ее официальность и крепость были источником нового раздражения, отзвуки которого иногда и сейчас можно найти в старшем поколении. Тот разрыв школы и Церкви, который совершен
– 250 –
советской властью, не есть поэтому выдумка большевиков, он существовал и углублялся давно, вследствие внешнего характера фактической связи школы с Церковью.
Культура нового времена несет в себе невыносимую двойственность: с одной стороны в ней не только не угасли, но даже окрепли и как то выросли христианские силы, а в то же время в ней так глубоко развились внехристианские и антихристианские стремления. Просвещенство прикрывало этот существенный дуализм, ныне же он достаточно обнажен, а мы подходим теперь к эпохе, когда верующие люди должны совершить какой то внутренний уход от современной культуры, чтобы сбросить с себя все то, что несоединимо с верой и чуждо ей. Менее всего мы должны были бы насильственно проводить те меры, которые нужны, по сознанию верующих, для оздоровления современной культуры, – но мы можем, мы должны для себя, для тех, кто сознает двойственность современности, стремиться выйти из нее, чтобы создать целостную духовную атмосферу. Мы нуждаемся в церковной культуре, нуждаемся в том, чтобы Церкви было возвращено ее центральное место в системе культурного творчества, чтобы вся система жизни была внутренне, свободно и подлинно, соединена с тем, чем всегда жила и живет Церковь. Не следует бросать камнями в тех, кто хочет утвердить двойственность современности, внешне соединить истинную преданность Церкви со всей системой современной культуры, ибо и мы хотим соединения Церкви и культуры, только хотим подлинного и действительного их соединения. Мы не приемлем современной культуры потому, что не можем признать ее внерелигиозные и антирелигиозные движения,
– 251 –
и сознаем, что наука и искусство, экономика и социальная жизнь, частная и общественная жизнь, не теряя своей свободы и даже утверждаясь в ней, могут и должны быть одушевлены верой в Бога, могут и должны быть освящены. Дальние идти по пути той культурной двойственности, в которой мы жили, невозможно для обеих сторон; особенно для людей, верующих в Бога, пришла пора покончить с мифом нейтралитета культуры и признать невозможность для нее быть вне сферы религии. Культура должна быть внутренне связана с Церковью, либо должна совершенно стать вне Ее, что неизбежно обнажит в ней антирелигиозную установку. Мы не должны посягать на свободу тех, кто любит и ценит культуру вне Церкви, но мы хотим и для себя свободы строить целостную культуру, воссоздавать утраченное ее единство с нашей верой.
Но тем самым мы от эпохи прикрытой или наивной культурной двойственности идем к открытой системе культурного дуализма. Мы зовем верующих православных людей, работающих в культурной жизни, сплотиться для того, чтобы общими усилиями строить во всех направлениях целостную культурную систему, внутренне и свободно связанную с Церковью и ищущую в ней освящения. Сознавая, что возможно еще долгое развитие безрелигиозной науки, философии, безрелигиозного искусства, общественного и бытового творчества и решительно не помышляя о том, чтобы препятствовать этим формам жизни существовать, мы должны искать для себя иных путей, искать науки, исходящей из того, что Бог есть, и изучающей созданный Богом мир, искать искусства, внутреннее освещенного и одушевленного лучистой силой, исходящей от Церкви. Мы должны творить
– 252 –
оазисы религиозной культуры среди современности, напоминающей одичавшие поля, где рядом растут сорные травы и культурные растения, мы должны для себя, никому не навязывая, искать подлинной, а не внешней сочетанности Церкви и мира, Церкви и культуры. Это неизбежно будет связано с каким то уходом от современности с ее безнадежной перепутанностью глубокого и мелочного, подлинного и извращенного, истинного и лживого, – и это обрекает нас на некое культурное "юродство". Никому не дано заранее знать пути истории, но творя церковную культуру, нельзя не сознавать, что это дело огромного исторического смысла и значения. Мы должны искать свой путь для себя, ибо иначе нельзя нам жить, но нельзя не сознавать, что наша задача есть в то же время величайшая тема всей нашей эпохи, что ища для себя проблемы освящения жизни, мы идем к разрешению всех трагических проблем современности, выросших как раз на почве оторванности культуры от Церкви.
Я коснулся всех этих вопросов потому, что они теснейшим образом связаны с проблемой религиозного воспитания и образования в школе. Школа не может быть изолирована от жизни, и если оставаться в современной духовной атмосфере, то как бы ни было хорошо поставлено религиозное преподавание и воспитание в школе, она – беря ее в целом и не касаясь отдельных случаев – не в состоянии бороться с могучим влиянием жизни. Существенная двойственность, здесь возникающая, не только ослабляет все усилия религиозного воздействия, но нередко даже ведет к тому, что сама наличность религиозного воспитания и образования усиливает в детях враждебные религии настроения и этим ухудшает положение. Нередко
– 253 –
жизнь создает такой парадокс, что отсутствие религиозного воспитания и образования бывает иногда менее опасно, чем наличность его при современных жизненных и школьных условиях. В первом случае мы имеем религиозное огрубение и одичание, но никакого серьезного ущемления религиозной сферы души, во втором же случае нередко образуется такое ущемление души, которое ведет к цинизму и скептицизму, к богохульствам или воинствующему неверию. Неслучайно в наших духовных учебных заведениях, на ряду с самыми добрыми и высокими проявлениями религиозности, попадались такие глубинные отхождения от Церкви, которые являлись затем источником безудержной, не знающей границ и меры борьбы против Бога и Церкви. Этот факт, как ни был он парадоксален, заслуживает самого серьезного внимания, ибо он красноречиво говорит о невозможности изолировать школу от жизни, о необходимости связывать реформу школы с реформой жизни.
Борясь с идеей секуляризации школы, выдвигая идеал церковной школы, мы должны очень тщательно различать в этом вопросе две стороны – внутреннюю и внешнюю. Есть две секуляризации, вернее две стороны в ней: кроме внешнего отделения школы от Церкви, может быть и внутренняя секуляризация школы, под которой мы разумеем ее духовный отход от Церкви, могущий иметь место и тогда, когда школа внешне остается в союзе с Церковью. Именно эта внутренняя секуляризация и господствует всюду (хотя внешняя секуляризация не так распространена), и она то и восходит своими корнями к Просвещенству, в идеологии и психологии которого она нашла свое положительное содержание. Пока мы не вернемся к
– 254 –
целостной религиозной культуре, Просвещенство будет оставаться единственной серьезной основой педагогической жизни и мысли. Философский и общекультурный кризис Просвещенства потому и не мог задеть школу, что современная школа им как раз и живет, на нем держится. Уйти от Просвещенства, пронизывающего нашу школьную жизнь и педагогическую мысль можно, лишь имея другую систему жизни – и пока идея церковной культуры является лишь идеей и не имеет ясного и всецелого своего раскрытия,
школе некуда уйти. Просвещенство потому и держится в школе, что сама школа держится духовно Просвещенством. Одно идейное преодоление системы секуляризованной культуры не может помочь школе: оно расшатывает идеологические основания современного педагогического творчества, но не может психологически вывести за их пределы. Школа ждет новой жизни, тех островков целостной жизни, в которых не будет современной разорванности отдельных сфер – и только тогда для педагогического творчества может открыться реальный выход на иной путь. Не следует забывать, что педагогическая мысль так глубоко связана с педагогической практикой, как никакая другая сфера культурного творчества. Поэтому преодоление внутренней секуляризации школы от Церкви должно совершаться не в одной школе, не в одном педагогическом сознании, – оно предполагает процессы религиозной культуры, начатки целостной жизни, сознательное и планомерное отхождение от современной духовной атмосферы с ее смешением двух противоположных исторических движений.
Внутренняя секуляризация школы от Церкви есть всеобщий факт новой истории, захвативший и
– 255 –
русскую жизнь, хотя на почве Православия не было тех исторических и принципиальных предпосылок для этого, как это было на Западе. Но мы и здесь разделили судьбу Запада, усвоив продукты глубочайшего трагического раздвоения западной духовной жизни. Наше Православие, религиозно свободное от всего того, что исторически обусловливало пути Запада, оставалось неиспользованным нами, и лишь в итоге того духовного труда, который лег на русское сознание XIX и XX века, мы возвращаемся ныне к полноте и силе Православия и сознаем его историческую и культурно творческую мощь. Для нас открывается принципиальная возможность преодоления чуждой нам по существу системы секуляризованной культуры – и на этих путях вопросы об отношении школы и Церкви имеет самое актуальное и серьезное значение.
Преодоление того духа, который проникает современную школу, который струится от всей нашей современности, составляет главную задачу церковной школы. Но прежде чем мы перейдем к этому вопросу, скажем еще несколько слов о внешней секуляризации. Нам нечего бояться ставить этот вопрос, мы должны смело и безбоязненно подойти к нему и спросить себя: может быть, внешнее отделение школы от Церкви все же может быть защищаемо даже при устранении внутренней секуляризации, может быть общий религиозный дух, если он будет проникать школу, будет обеспечивать религиозный рост ребенка без всякого специального преподавания Закона Божия? В такой постановке вопроса нет уже потому ничего диковинного, что, как мы видели, внешняя секуляризация школы до сих пор действует в стране, где лишь в самое последнее время стало
– 256 –
ослабляться значение Церкви во всей системе культуры – я имею в виду Сев. Америку.
Но американский опыт, как мы указывали, говорит нам, что внешний отрыв школы от Церкви не может быть парализован даже при тех исключительных и неповторимых нигде, кроме Америки, усилиях, которые делались со стороны Церкви и семьи для религиозного воспитания детей. В то же время справедливость требует отметить, что там, где воцаряется внешняя секуляризация школы (особенно ясно это во Франции), всюду в связи с этим чрезвычайно усиливаются процессы сосредоточения духовных сил общества на религиозном воспитании детей. Этот парадокс жизни нисколько не смягчает неправды секуляризации, но вместе с тем он подчеркивает известную мобилизацию духовных сил, вызываемую внешней секуляризацией. В школах же, связанных внешне с Церковью, дело часто настолько обстоит обратно, что я готов даже признать, что опасность секуляризованной школы иной раз меньше, чем опасность той – внешне не секуляризованной школы, которая в то же время внутренне глубоко и существенно секуляризована. Не в одной России, но и во всем мире внешняя связь школы с Церковью, при той двойственности (в отношении к христианству), которая отличает современную культуру, нередко оказывалась религиозно двусмысленной, опасной для духовного здоровья детей, их религиозного развития. Итоги такого порядка вещей заставляли не раз, во имя религии, во имя религиозного здоровья детей, подымать голос за то, чтобы религиозное воспитание и преподавание были изъяты из школы. Нежному цветку религиозной жизни трудно развиваться в холоде современной
– 257 –
духовной атмосферы, пронизывающей школу, – и отсюда не раз возникала мысль, что в условиях современной культуры, глубоко проникнутой безрелигиозной и антирелигиозной стихией, религиозное воспитание лучше сохраняется в семье и Церкви. Была поэтому какая то глубокая неправда в том, как ставились раньше задачи религиозного воспитания в школе, и наши законоучители нередко глубоко и скорбно переживали это.
Но стать на сторону внешнего отделения школы от Церкви никак невозможно ни по педагогическим, ни по религиозным основаниям, для нас Православных особенно сильным. С одной стороны совершенно ясно, что искусственно выделить из целостной душевной жизни ребенка религиозную сферу совершенно невозможно и пагубно не только для религиозной сферы, но и для всей душевной жизни в целом. Подавление, оттеснение какой либо сферы души неизбежно влечет за собой расстройство психического равновесия, расстройство в иерархии психических сил. Дитя цельно (это цельность еще наивная, но все же глубокая и сильная), и всякий разрыв в какой либо сфере души неизбежно влечет за собой тяжелые последствия. Но кроме этих общих соображений, здесь необходимо отметить и высокое воспитательное значение религиозной жизни ребенка – которого не станут отрицать и атеисты. В детской душе нормальное развитие религиозной сферы оказывается очень важным для духовного здоровья всех других сфер души. Дитя нуждается в том миропонимании, при котором для него все в мире имеет смысл, все восходит к Творцу и Отцу Небесному; религиозные образы в душе ребенка помогают развернуться лучшим движениям детской души, изнутри согревают и
– 258 –
просветляют ее. Школа, которая не хочет иметь дела с религиозной сферой ребенка, которая искусственно отодвигает от себя эту сферу, отбрасывает от себя огромную и творческую силу и вынуждена прибегать к суррогатам и подменам. Если мы выдвигаем идеал всестороннего развития личности, свободного раскрытия ее, почему же мы не хотим дать свободы в проявлении религиозных движений ребенка, почему хотим мы подавить эту сторону души или искусственно ее отделить от других ее сторон? Отделение школы от Церкви, устранение религиозного воспитания и образования из задач школы совсем не есть выход из ненормального положения, созданного жизнью, – ибо это отделение педагогически ложно и может быть оправдано только в той системе агрессивного атеизма, которая господствует в Советской России. Даже при религиозном равнодушии не может быть оправдан отрыв школы от Церкви, ибо равнодушие как раз и означает такое отношение к Церкви, при котором одинаково неважно и отсутствие связи с Церковью и тесное сближение с Ней. Религиозно равнодушные люди
для себя обращают веру в нуль, в ничто, но это должно освобождать их и от всякого пристрастного отношения к вере и подчеркивать для них тот элементарный факт, что безрелигиозность психологически осуществима лишь на известной ступени духовной жизни. Для них это здоровье, для нас это болезнь, но в раннем детстве безрелигиозностъ может быть только искусственной или насильственной; обыкновенно она является вовсе не естественным продуктом соответственных влияний, а просто известным одичанием и огрублением души.
Но отрыв школы от Церкви для нас
– 259 –
неприемлем особенно по религиозным мотивам. Противопоставление Церкви и мира, Церкви и культуры (творчества и работы в миру и для мира) чуждо христианству с его основным догматом Боговоплощения, с его верой в спасение мира, с его идеалом обожения, как его формулировал святой Афанасий Великий. Христианство не только утверждает мир, но оно именно и занято спасением мира устроением его, восстановлением правильной иерархии сил мира. Аскетика есть путь к устроению личности, а через нее и мира. Эта основная истина христианства была ущерблена в средневековом католичестве; и только внутри католического мира, с его не принципиальным, но не менее от этого глубоким психологическим отвержением мира (точнее, резким противопоставлением всего натурального – благодатному), создалась система теократии, суть которой не только в идеале оцерковления мира (что дорого и нам), но и в использовании для этого внешнего пути власти. Система секуляризации, возникшая в Западной Европе на этой почве, не только исторически для нас осуждена – она неприемлема для нас по существу. Поэтому отделение школы от Церкви для нас означало бы отказ в педагогической области от основного начала христианства. Это так бесспорно, что нет надобности развивать. Но тем важнее для нас вопрос:
как следует конкретно мыслить отношение школы к Церкви, если мы против их отделения?
История европейской школы говорит, что она была всегда теснейшим образом связана с Церковью, родилась в ее недрах. Старый тип церковной школы, конечно, внутренне соответствовал общему характеру всей культуры, тоже глубоко связанной с Церковью. Возникновение светской,
– 260 –
в частности государственной, школы не уничтожило церковной школы, но по преимуществу оттеснило ее к низшим ступеням. Однако через всю новую историю тянется церковная школа и высшего типа, обслуживающая не только чисто церковные, но и общие нужды. Особенно любопытен тип церковной школы – низшей, средней, высшей – в Америке, где церковные общины и до сих пор очень часто являются собственниками школ. У нас в России церковные школы существовали всегда, но только народные церковные школы обслуживали общие нужды населения, а средняя и высшая церковная школа была у нас специальной, подготовляя пастырей. Одни женские епархиальные училища были у нас церковными средними школами, дававшими общее образование.
Идея церковной школы получила во второй половине XIX века новый и плодотворный толчок благодаря С. А. Рачинскому, вдохновенному и убежденному защитнику церковной школы. Однако, когда идея церковной школы была выдвинута К. П. Победоносцевым как мера охранения народа от революционных идей, вообще когда эта идея была использована в политических целях, то это чрезвычайно ее дискредитировало в широких кругах русского общества. Справедливость требует сказать, что церковно-приходские и церковно-учительские школы часто стояли очень высоко, но русское общество перенесло на идею церковной школы всю ту антипатию, которую вызывала личность К. П. Победоносцева. Так встретились в русском сознании европейская идея светской школы, отделенной от Церкви, с нашей критикой церковной школы; и эта встреча взаимно усилила их. Для русского общества, переживающего ныне с большой глубиной возврат к Церкви, идея
– 261 –
церковной школы кажется все же правильной – и то условно – лишь в форме народной школы. Самый даже термин "церковная школа" вызывает обыкновенно неприятные ассоциации, к нему относятся недоверчиво, даже не входя в более глубокое исследование того, что следует разуметь под церковной школой.
И все же мы стоим на пороге создания церковной школы – в подлинном и серьезном смысле этого слова. Дело идет совсем не о том, чтобы школы – народные, городские, средние и т. п. – находились в ведении и управлении церковных общин. Это, конечно, возможно, но не в этом суть и смысл идеи церковной школы. Дело и не в том, чтобы школой заведовали священники; и даже не в том, чтобы в школах было отведено много часов Закону Божию. Все это может быть, но может и не быть – и не в этом смысл идеи церковной школы. Ее суть в том, чтобы школа была внутренне пронизана религиозным началом, чтобы она по духу своему вела детей к Церкви, а не уводила от Нее, чтобы она укрепляла и развивала религиозные запросы детей, а не убивала, не коверкала их. Религиозная сфера имеет центральное значение в иерархии душевных сил, и нет никакой психологической необходимости для питания религиозной сферы давать много чисто религиозного материала. Все, решительно все в школе и жизни может питать и углублять наши религиозные силы – это всецело зависит от духовной установки, зависит от того, какой дух царит в школе. Как отдельные люди могут, ни слова не говоря о Боге, привести к Богу одной своей личностью, устремлением души своей к вечной правде, так и школа может вести детей к Богу не тем, как
– 262 –
и что будет говорить она детям о Боге, а тем, куда духовно устремит она движения души, чем зажжет и воодушевит детские сердца. Проблема религиозной школы лежит больше всего в ее духовной атмосфере, в подлинности, искренности и целостности ее внутренней религиозной установки, а не в обилии преподавания Закона Божия, не в специальных мерах религиозного воспитания. Огонь веры зажигается только от огня же в другой душе; и роль интеллекта, роль образования здесь вторична, хотя и очень существенна. Можно считать бесспорным, что основной почвой, на которой возникают религиозные сомнения, являются вовсе не какие-либо интеллектуальные трудности, а все то, что отравляет и обременяет сердца ребенка или юноши. Не нужно держать детей под стеклянным колпаком, в искусственной оранжерейной обстановке, не нужно вовсе закрывать от детей реальную жизнь со всеми ее провалами и скорбями; но чтобы укрепить и развить религиозные движения в душе ребенка, нужна
прежде всего атмосфера духовной свободы и религиозного одушевления. Нужно, чтобы дети
любили Церковь, любили ее всей душой искренне и свободно, ибо не терпит наше сердце никакого принуждения, отвращается и от него, и от того, к чему нас принуждают. Церковь так полна красоты и правды, что к Ней не нужно принуждать; но нужно, чтобы каждой душе дано было найти в Церкви отзвук на ее искания и запросы, дано было опытно познать правду и силу Церкви. Основная предпосылка и
основная трудность церковной школы заключена именно здесь – в создании атмосферы свободной, всецелой, безграничной
любви к Церкви. Конечно, к свободе должно еще воспитывать детей, свобода не дана на ранних
– 263 –
ступенях жизни, вернее, сознание еще не может владеть ею, но к свободе можно воспитать лишь в атмосфере свободы. Нигде это так не сказывается, как в вопросе об обязательности посещения Церкви.
В нормальных условиях не нужно обязывать детей ходить в Церковь – они идут туда охотно, если идут взрослые. Не хочу этим отвергать трудных случаев в педагогической практике, но во всех этих трудных случаях основная беда обыкновенно совсем не в том состоит, что дети уклоняются от посещения Церкви. Родители и педагоги должны вдуматься в другое – в те душевные перемены, которые стоят за этим. И как бывает опасно, а порой даже гибельно для религиозной жизни подростков (а именно с подростками это чаще всего и случается), когда в период сложной душевной работы, тревожных исканий мятущейся души, родители или школа думают не о том, чтобы войти в эту внутреннюю драму души, а заставляют идти в Церковь! Ничего, кроме лицемерия, недоброй враждебности к религиозной жизни, не дают такие меры.
Для церковной школы ее первая проблема в том и состоит, чтобы любовь к Церкви была свободной, чтобы обратно – свобода питала любовь к Церкви. Пути духовной жизни не только взрослых, но и детей бывают часто так извилисты, так напряженны и остры, что один неверный шаг может буквально искалечить душу. Духовного здоровья нет налицо, если подросток Церкви предпочитает чтение книги, беседу с товарищем и т. п. Но разве не существуют у души свои периоды сухости, какого-то внутреннего потемнения и бесчувствия? Разве религиозное чувство не знает, подобно другим чувствам, своих приливов и
– 264 –
отливов? Надо уметь щадить эти зигзаги души, не преувеличивать, не подчеркивать того, что в ней временно, что спазматически схватывает душу и что может пройти само собой. Психология раскаяния такова, что оно является действительным внутренним событием, целительным и творчески выпрямляющим лишь тогда, когда оно свободно; всякое принуждение только отгоняет его. Но то же самое относится и к другим проявлениям религиозных движений в нас. Задача религиозного воспитания должна быть понята именно в своем положительном, а не отрицательном содержании, не как система внешних принуждений, а как содействие раскрытию и цветению лучших движений души.
Но тут возникает вторая основная проблема церковной школы. Если истинный путь религиозного воспитания связан со свободной любовью детей к Церкви, то как же парализовать то охлаждающее и расслабляющее действие, какое имеет на душу вся наша жизнь с ее ложью и соблазнами, с ее натурализмом и даже активным неверием? Духовно так холодно, неуютно, скудно в наше время, столько кругом явного и скрытого зла, что детские души как ржавчиной покрываются ядовитыми осадками всей этой лжи, неправды, злобы. Перед лицом этого говорить о свободе для детской души кажется наивностью и лукавством. И этого нельзя отвергать – ибо такова основная антиномия религиозного воспитания в наше время, такова ее основная трудность. Не раскрывается душа в своих религиозных порывах вне свободы, вне одушевленного подъема, а с другой стороны, ядовитое дыхание лжи, злобы тонким соблазном входит в душу и обольщает ее, уводя на низшие, неверные пути.
– 265 –
Для семейного и школьного воспитания одинаково неотвратимо и настойчиво встает один и тот же вопрос – вопрос о создании островков целостной, религиозной культуры. Не об утопии невозможной святости идет дело, а лишь о подлинной, свободной и творческой устремленности к Богу. Наши грехи не смутят души ребенка, хoтя и запoлняют ee груcтью, – лишь бы oна видeла нe oдни грeхи, нo и раcкаяниe в них. Дeти так чутки, чтo oни бeз cлoв, бeз внeшних данных лeгкo и быcтрo угадывают духoвный мир взрocлых. И ecли oни живут в атмocфeрe иcкрeннeй рeлигиoзнoй жизни – как лeгкo и cвoбoднo загoраeтcя их душа любoвью к Бoгу и Цeркви! Дeтcкoй душe так ecтecтвeнна, так нужна рeлигиoзная жизнь, чтo, ecли тoлькo oна видит ee пeрeд coбoй, oна бeз вcяких уcилий oтдаeтcя eй. Нo для этoгo нeoбхoдима здoрoвая духoвная атмocфeра, нeoбхoдимo, чтoбы вcя жизнь иcкала cвoeгo ocвящeния в Цeркви. Этo ocвящeниe нe даeт eщe cвятocти, oнo тoлькo coeдиняeт жизнь c благoдатными cилами Цeркви, oнo cвeтит нам, как нoчью cвeтит в мoрe маяк, чтoбы нe заблудилиcь мoряки. Для рeлигиoзнoгo вocпитания нeoбхoдима духoвнo здoрoвая ceмья, нeoбхoдима шкoла, прoникнутая рeлигиoзным духoм, нo eщe бoлee нeoбхoдима духoвнo здoрoвая культурная атмocфeра. Шкoла нe мoжeт твoрить cвoe дeлo внe жизни, oна нe мoжeт изoлирoвать рeбeнка oт жизни, oт ee дыхания, – иначe гoвoря, цeркoвная шкoла мoжeт ocущecтвить cвoи задачи лишь в духoвнo здoрoвoй культурнoй атмocфeрe. Нужнo coздавать ocтрoвки цeркoвнoй культуры, нужнo вeрующим людям тecнee примыкать друг к другу и тoлькo тoгда шкoла мoжeт быть нe разрушитeльнoй, а coзидатeльнoй cилoй в рeлигиoзнoм рocтe дeтeй. Нe шкoла мoжeт пeрecoздать жизнь, а наoбoрoт –
– 266 –
coздавая угoлки здoрoвoй жизни, угoлки цeркoвнoй культуры, мы мoжeм oткрыть для шкoлы вoзмoжнocть дeйcтвитeльнo плoдoтвoрнoгo ee влияния на дeтeй.
Церковную школу, как я ее понимаю, я не мыслю в государственном объеме. Пусть возрожденная Россия развивает тот или иной тип школы, но церковная школа должна быть созданием церковных общин, ищущих не только для детей, но и для себя правильной жизни. Церковная школа должна быть лишь одной из частей общей программы в создании церковной культуры – а вне этого она неосуществима. Дело идет не о внешнем соединении школы и Церкви, а о глубоком, внутреннем их сближении, а его нельзя творить только в школе, церковную культуру надо творить во всем объеме нашей жизни в миру. Трудно, непосильно это; но что большое и подлинное бывает легким? Лишь бы знать точно и верно путь, а сколько будет дано нам пройти этим путем, это уже зависит не от нас, а от воли Божией.
__________
– 267 –
Текст приводится по изданию (в переводе на современную орфографию):
Зеньковский В. В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. Ч. 1. – Париж: YMCA-Press, 1934.
Номера страниц идут после текста.
Текст в данном оформлении из Библиотеки христианской психологии и антропологии.
Последнее обновление файла: 10.01.2017.
