2.
Вечная жизнь
Цель пришествия в мир Сына Божия, равно как и цель всего домостроительства нашего спасения состоит в том, чтобы всякий "верующий в Него не погиб, по имел жизнь вечную" (Ио. III, 15), чтобы возвратить нам ту вечную жизнь, которую мы потеряли. Проповедь об этой вечной жизни или о спасении от вечной погибели и составляет главный предмет и задачу всей апостольской и церковной проповеди. "Сия же вся писана быша, да веруете, яко Иисус есть Христос Сын Божий и да верующе живота имате во имя Его" (Ио. XX, 31). Эта вечная жизнь составляет конечную цель стремлений и всякого истинного христианина, всякого христианского подвижника, – составляет то высочайшее благо, которое дает смысл жизни по Христу и без которого эта последняя была бы бесцельной и непонятной (I Кор. XV, 30-32). "Высочайшее благо, говорит бл. Августин, есть вечная жизнь, а величайшее зло вечная смерть; поэтому, для приобретения первой и избежания последней нам следует жить праведно [1]. Чтобы, следовательно, выяснить себе христианское жизнепонимание, в отличие от правового-необходимо прежде всего определить, в чем состоит эта вечная жизнь, какие свойства делают ее высочайшим благом для христиан.
"Се есть живот вечный, да знают Тебе Единаго Истиннаго Бога и Его же послал еси – И. Христа" (Иo. XVII, 3), – вот в чем сущность и содержание вечной жизни. "Ничем иным, братия говорит св. Василий Великий, почитайте небесное царство, как истинным разумением Сущего, которое (разумение) в Св. Писании называется жизнью и блаженством" [2]. Главным началом существования души (за гробом) служить, по словам св. Григория Нисского, не усвоение чего-нибудь сухого и влажного (т. е. не пользование какими-нибудь чувственными льстящими самолюбию благами, которые непросвещенный ум связывает с представлением вечной жизни), но разумение Божественного естества" [3], "Царствие Божие, говорит св. Афанасий Александрийский, не иное что есть, как вкушение будущих благ, т.е. созерцание и ведение Бога, сколько доступно сие душе человеческой" [4]. Познание Бога и вечная жизнь, таким образом, суть вещи "совершенно тожественные" [5].
Какое же познание имеется здесь в виду? Конечно, не рассудочное познание, постигающее только отношения вещей, а не самые вещи. Познание Бога, чтобы отвечать своему понятию, должно быть переживанием в себе присутствия Божия, которое дает человеку непосредственно ощутить Божественную жизнь и, таким образом, приведет к опытному постижение Божественного Существа. "Бога никто никогда не видел", познать Его рассудочно никто не может. Есть другой и верный путь познания: "Недоступный для всякого ума входит в сердце и обитает в нем; сокровенный от огнезрачных обретается в сердце. Земля не выносит стопы Его; а чистое сердце носит Его с себе" [6] "Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем", поэтому, "всякий любящий рожден от Бога и знает Бога" (Иo. IV, 12. 16. 7). Человек тогда действительно, а не призрачно познает Бога, когда ощутит Его непосредственно, когда Бог для него будет не бесконечным лишь величием, будет не первопричиной всех причин. не первой посылкой миpoпoзнaния, а перейдет внутрь человека, станет началом, одушевляющим человека и построяющим его по себе. Такое познание, очевидно, вполне может быть названо жизнью, поскольку оно не работа только рассудка, а именно переживание, ощущение жизни Божественной в себе самом. Такое познание и разумеется в настоящем случае. "В человеческой телесной жизни, говорить св. Григорий Нисский, здоровье есть некое благо, но блаженство не то, чтобы знать только, что такое здоровье, но чтобы жить в здравии. Ибо, если кто, слагая похвалу здоровью, примет в себя доставляющую худые соки и вредную для здоровья пищу, то, угнетаемый недугами, какую пользу получить от похвалы здоровью? Посему, так будем разуметь и предложенное слово, а именно, что Господь не знать что-либо о Боге, но иметь в себе Бога называет блаженством, ибо "блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят. Но, кажется мне, Бог не предлагается пред лице очистившего сердце, как какое-нибудь зрелище; напротив, высота сего изречения, может быть представляет нам тоже, что открытие изложило Слово, сказав другим: царствие. Божие внутрь вас есть (Лук XVII, 12), чтобы научились мы из сего, что очистивший сердце свое от всякой твари и от страстного расположения, в собственной своей лепоте усматривает образ Божия естества" [7].
Таким образом, познание Бога есть зрение жизни Божией в себе в самом; из расположения собственной своей души праведник узнает, в чем состоит и какова по своему существу жизнь Божественная, – узнает, так сказать, из опыта. Другими словами, познание Бога, составляющее сущность вечного блаженства, обратной своей стороной имеет уподобление Богу, достижение возможно полного воспроизведение в себе образа Божия. "Кто, говорит св. Василий Великий, чрез подражание, сколько возможно cиe, изобразил в себе бесстрастие Божия естества, тот в душе своей восстановил образ Божий. А кто уподобился Богу показанным теперь способом, тот, без сомнения, приобрел и подобие Божией жизни, постоянно пребывая в вечном блаженстве. Поэтому, если бесстрастием снова восстановляем в себе образ Божий, а уподобление Богу дарует нам непрестающую жизнь; то, вознерадив о всем прочем, употребим попечение свое на то, чтобы душа наша никогда не была обладаема никакою страстью... и чтобы чрез то соделаться нам причастниками Божия блаженства" [8].
Но, как бы ни был человек близок к Богу по подобию своей природы, как бы полно ни воспроизводил в себе образ Божий, жизнь его, даже и бесконечная по времени и качеству, не будет, по учению Св. Писания и оо. Церкви, тем высшим всепокрывающим благом, к которому стремится человек. Как бытие конечное, несамобытное, которое (говоря словами преп. Макария Египетского) "не имеет в себе Божьего света", человек не может в себе самом, в самозаключенной жизни найти и вечного блаженства: как только подобие, отобраз, он всегда будет стремиться к своему Первообразу, и всегда будет чувствовать Его лишение; так что по мере того, как человек уподобится Богу, он все сильнее и сильнее будет чувствовать недостаточность своей жизни и, след., будет страдать. Наглядный пример этому представляет хотя бы тот же Шакья-Муни, которого современные мудрецы ставят в уровень с Иисусом Христом, если еще не выше. Если бы мы признали не только подобие, но и полное сходство и даже тожество нравственного устроения этих двух личностей, если бы мы позабыли, Кто был Господь Иисус, то и тогда не скрылось бы коренное, существеннейшее различие Будды и Христа. Христос "отдал жизнь Свою, чтобы опять принять ее" (Ио. X, 17), и это потому, что Он знал любовь Отца, был всегда едино с Ним. Между тем, Будда умирает среди общего неутешного плача всей твари, с полным сознанием бессмысленности существования, с надеждой найти покой только в небытии. "Бог – жизнь", говорить св. Василий Великий [9]. "Телу не возможно жить без дыхания: и душе невозможно существовать, не зная Творца [10].
С другой стороны, Богоподобие, составляющее сущность истинной жизни, и немыслимо для человека, если он останется только один, т. е., если он будет идти к Богоподобию путем только совершенствования, независимо от Бога. Уподобиться Богу человек может только тогда, когда Бог будет с ним в живом союзе, в самом теснейшем, приискреннем взаимообщении. "Для человека; говорить преп. Макарий Египетский, нужно, чтобы не только сам он был в Боге (т. е., не только внутренне переживал в себе Бога, не только был подобен Ему по расположениям своей души), но и чтобы Бог был в нем" [11], т.е., чтобы это переживание имело свою опору в общении с ним Бога. Бог, таким образом, должен являться для человека не только руководящим началом деятельности, не только первообразом для подражания, но и целью стремлений, должен являться живым существом для живого, личного общения. Поэтому и Господь Иисус Христос, изображая состояние человека совершенного, говорить: "Мы (т. е. Пресвятая Троица) приидем и обитель у него сотворим" (Иo. XIV, 23); Богоподобие не есть законченное состояние само по себе, законченным оно будет тогда, когда превратится в Богообщение. Поэтому и блаженство раба состоит не только в том, что "его над многими поставят" (в чем можно видеть указание на внутреннюю сторону его блаженства), но и в том, что он "внидет в радость Господа своего".
Поэтому, если слово Божие учит нас, что вечная жизнь есть Богопознание, что вечное блаженство состоит в Богоподобии, то мы должны помнить, что это внутреннее переживание в себе жизни Божией необходимо предполагает и внешнее, личное общение с Богом, или лучше сказать, неизбежно идет бок-о-бок с этим последним. (Сотворшие благая), по словам св. Григория Богослова, наследуют неизреченный свет и созерцание святой и царственной Троицы, которая будет тогда озарять яснее и чище и всецло соединится со всецелым умом, в чем едином (т. е., только в этом всецелом соединении души с царственной Троицей) и поставляю особенно царствие небесное" [12]. "Будем стремиться, говорить св. Григорий Нисский, чтобы постигнуть. Что же постигаемое? Какая почесть? Какой венец? – Что ни представишь себе из уповаемого тобою, все это, кажется мне, не иное что есть, как Сам Господь. Ибо Сам Он и подвигоположник подвизающихся, и венец побеждающих. Он разделяет жребий; – Он же и жребий благий. Он благая часть; – Он же и дарует благую часть" [13]. Как в здешней жизни мы Богом "живем и движемся, и есмы", так и за гробом Он же будет нашим блаженством и нашей жизнью. "Цель нашей жизни, говорить Феодор, епископ Едесский, есть блаженство или, что все равно, царство небесное или царство Божие, которое состоит не только в том, что мы будем зреть царственную, так сказать, Троицу, но и в том, что будем получать Божественное влияние и как бы принимать обожение и в сем влиянии находить пополнение и совершение всех недостатков и несовершенств. В сем-то и состоит пища умных сил (ангелов небожителей), т.е. в восполнении недостатков посредством Божественного оного влияния [14]. "И я, Иоанн, читаем мы в Апокалипсисе (XXI, 2-4), увидел святой город Иерусалим новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный, как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с небес, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом и Сам Бог с ними будет Богом их". Не будет там нужды ни в храме, ни в солнце, ни в луне, ни в светильнике, ни в чем, потому что все это заменит для праведников Сам Господь, Который Один будет содержанием их жизни (XXI, 22-23; ХХП, 5).
Но в чем состоит это Богообщение? В обычном представлении о нем оттеняется только блаженство этого Богообщения и забывается сторона более существенная, забывается, в чем же именно и почему блаженно оно. Св. Писание и Предание дают несколько ясных указаний относительно этого.
Бог предносится нравственному сознание христианина не только в качестве безусловного Владыки, имеющего силу и право распоряжаться своим творением, как Ему угодно, и предписывать все, что найдет нужным. Воля Божия прежде всего есть воля святая, которая сама хочет того и исполняет то, чего требует от людей. "Святи будите", говорить Господь, но не потому что такова Моя воля, а потому, что "Аз свят есмь", потому что святость сообразна существу Божию, потому что свят Бог, Которого вы считаете единым источником истины и жизни. Добродетель и воля Божия, следовательно, тожественны по существу. "Добродетель и не вне Божества" [15], говорить св. Григорий Нисский, – поэтому "идущий путем истинной добродетели не иного чего причастен, как Самого Бога; потому что Он есть всесовершенная добродетель" [16]. Поэтому, познавая Бога, человек научается жить нравственно, добродетельно; "познание Бога обновляет человека" [17]. А с другой стороны, "чистотою жизни можно уловить ведение" [18]. Познавая добродетель,. живя добродетельно, человек опытно познает Бога. "Что знаем о Боге? спрашивает св. Василий Великий: "Овцы гласа моего слушают. Вот как уразумевается Бог – чрез слышание заповедей и чрез исполнение слышанного. Вот ведение Бога – соблюдение заповедей Его" [19]. "Аще заповеди моя соблюдете, будете в любви Моей" (Иo. XV, 10). "Добродетелями, говорит св. Григорий Нисский, пpиoбpетаем мы ведение о благе превосходящем всякий ум как бы по некоторому образу делаем заключение о первообразной красоте" [20]. Понятия Богоподобия и добродетели, таким образом, в конце концов оказываются тожественными. "Решившись жить свято, мы, говорит св. Кирилл Александрийский, приобретем досточудный образ Его, соделавшись сообразными Тому, Который ради нас соделался подобен нам, Единородному, как Богу, первородному же по человечеству" [21]. Очистить себя от греховной скверны, достигнуть сердечной чистоты, поэтому, значит приготовить себя, сделаться способным к Богопозннию и Богоподобно. "Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят". "Чем более, говорит св. Тихон Задонский, человек совлекаться будет ветхого человека с деяниями, его тем более облекаться в нового (Кол. III, 9. 10); чем больше будет облекаться в нового, тем чистейшая будет душа, тем большая в ней доброта и красота образа Божия явится; якоже чем чистейшая вода, тем яснее в ней изображается вид солнца; или чем чистейшее зеркало, тем живее в нем изображается подобие лица, смотрящего в него" [22]. "Чистый сердцем, по словам св. Григория Нисского, не увидит в себе ничего, кроме Бога", поэтому, "чуждаться, сколько возможно порока словом, делом и помышлением, очищая себя от скверны, – это есть подражание Божественному совершенству, окружающему небесного Бога" [23].
Следовательно, если спрашивать о существе вечной жизни, со стороны душевного состояния человека живущего ею, то сущность ее, источник присущего ей вечного блаженства будет заключаться в святости. Человек потому будет бесконечно блаженствовать, что он (человек) будет святым и в общении со всесвятым Богом. "Царство Божие, говорит св. Апостол Павел, не пища и питие, а праведность и мир и радость о Духе Святом" (Римл. ХIV, IV), т. е. (если отрешиться от частного повода, по которому сказаны эти слова), блаженство и радость Царствия Божия будут проистекать не из удовлетворенности на земле мыслимых, себялюбивых стремлений и запросов человека, – радость будет о Дух Святом, которая необходимо соединяется с праведностью и миром. Человек, поступая в царство Божие, поступает туда не для того, чтобы блаженствовать (если блаженство нужно и можно отделить от добродетели), а для того, чтобы быть святым. Блаженство и святость праведников, с христианской точки зрения, таким образом, – понятия неотделимые одно от другого. Для христианина блаженство только в святости, добродетели и ни в чем более. Раз дана святость, тогда теряют для него первостепенную важность все прочие блага, всякие награды, предлагаемые за святость. Совершенный человек "делает добро не из за пользы, которую бы он получил, но потому, что он считает справедливым делать добро"... он имеет "обычай делать добро ни для славы, ни, как говорят философы, для репутации, ни для награды от людей или от Бога, – но для того, чтобы проводить жизнь по образу и подобию Божию [24], которая для него является ценной сама по себе. "Потщимся, говорить св. Ефрем Сирин, пойти этим путем (т.е. тесным путем добродетели), потому что самый путь есть жизнь" [25], единственно возможное, единственно законное устроение человека. " В награду себе" (Псалмопевец в Пс. CXVIII, 40), по словам св. Афанасия Великого, просит жизни праведной и добродетельной, потому что не только сохранил заповеди, но и с любовью расположен к ним, и не ради чего, но ради их самих исполняет их" [26].
Праведность, таким образом, в глазах христианина не только не бремя, не только не требует себе вознаграждения; но "сама много больше всякой награды, потому что сама есть воздаяние, заключающее много наград" [27]; "Больший труд (для добродетели), по словам св. Григория Богослова, сам по себе есть большая награда для человека, у которого сердце не вовсе предано кормчеству" [28]. Зная, что свят его Бог, что в святости истина и жизнь, христианин и делает добро, чтобы ему жить этой истинной жизнью. Зная свое призвание, "чтя частицу Божества, какую имеет в себе" [29], христианин "ревнует о спасении, не о заслугах мечтая, а считая себя обязанным трудиться, как раб" [30], преклоняясь перед высшим непреложным законом бытия. Умственному взору христианина предносится, конечно, и та мысль, что только этим путем он может "придти к Отцу и быть причастником Божественной, всеблаженной жизни, быть богом по усыновлению" [31]; но уже не мысль о блаженстве служить побуждением, не она уже заставляет христианина стремиться к добродетели: он прежде этой мысли возлюбил добродетель и преклонился пред ее истиной, признал в ней свое высшее благо. Мысль о грядущей славе только укрепляет его веру в добро, удостоверяет его, что он не ошибся в избрании своего жизненного пути, что в нем именно и есть истина. "Когда, говорит преосв. Феофан, поставляется вечная жизнь в таком важном деле, какова цель нравственная, то при сем не представляется ничего корыстного, наемнического, а только полагается на вид существенная черта христианства и христиан, кои еще здесь становятся гражданами небесными и живут, чая и воздыхая о своем небесном отечестве, с мыслию, что странники и пришельцы суть на земле, не имеющие здесь пребывающего – града, но грядущего взыскующие (Евр. XI. 13-16)" [32].
Однако, сознание непреложности, самоценности и, отсюда, безусловной обязательности жизни по воле Божией не давит человека суровой необходимостью подобно какому – нибудь. кантовскому, не допускающему возражений, императиву. Святое общение с Богом не только есть долг человека, но является для него единственным благом, единственным правильным состоянием его природы. "По самой природе своей, человек, по выражению св. Кирилла Александрийского, предназначен к тому, чтобы быть подле Бога [33]. Если же таково назначение человека, "если он, говорить св. Григорий, для того и приходит в бытие, чтобы быть причастником Божественных благ, – то необходимо он и созидается таким, чтобы быть ему способным к причастию этих благ. Как глаз, вследствие естественно присущего ему луча, находится в общении с светом, привлекая ему сродное, точно также необходимо было вмешать в человеческую природу что-нибудь сродное Богу, чтобы ей иметь стремление к сродному. И в природе бессловесных, кому выпала на долю жизнь в воде или в воздухе, тот соответственно образу своей жизни и устрояется, так что каждому, в силу расположения тела, свойственны и сродны одному воздух, а другому вода. Так и человек, получивший бытие для наслаждения Божественными благами, должен был в своей природе иметь нечто сродное с тем, причастием чего стал. В силу этого он украшен и жизнью и словом (т.е. разумом), и мудростью, и всеми благами, приличными Божеству, чтобы по каждому из них иметь желание, свойственное им" [35].
Как образ и подобие Божие, человек наделен Богоподобными свойствами и бесконечными стремлениями. Он не удовлетворяется одной видимостью явлений, одной показной стороной жизни, он ищет ее оснований и, таким образом, доходить до последнего основания. Он не удовлетворяется лишь видимыми, служебными отношениями к нему природы и людей, он хочет сделать эти отношения вечно-значимыми, безусловноценными. Но ответа на эти бесконечные по истине Божественные запросы своей природы человек в самом себе найти не может и это потому, что он есть только образ, только конечное отражение бесконечной, самосущей и самоценной жизни, а не самая эта жизнь. Душа, говорить преп. Макарий Египетский, не имеющая в себе Божия света (т. е. жизни самосущей), но сотворенная по Божиему образу (ибо так домостроительствовал и благоволил Бог чтобы она имела вечную жизнь), не из собственного своего естества, но от Божества Его, от собственного света Его восприемлет духовную пищу и духовное питие, и небесные одеяния, что и составляет истинную жизнь души [34]. Поэтому, предоставленный самому себе человек обречен на безысходное противоречие и на вечное страдание. "Душа человеческая, говорить св. Тихон Задонский, яко дух от Бога созданный, ни в чем ином удовольствия, покоя, мира, утешения и отрады сыскать не может, как только в Бозе, от Которого по образу Его и подобию создана; а когда от Него отлучится, принуждена искать себе удовольствия в созданиях и страстями различными, как рожцами себя питать [36], но надлежащего упокоения и отрады не обретает; и так от гладу следует ей умрети. Духу бо духовная пища, потребна есть" [37].
Следовательно, святое общение с Богом является не обязанностью только, но прямой необходимостью человека. Вне этого общения человек не только вне своего призвания, не только грешен, но и прямо нравственно мертв. В силу этого, нормальный человек жаждет Богообщения, как своей заветной цели (Филипп. I, 23). "Созданный по образу и подобию Божию, человек, говорит Преосв. Феофан, по самой природе своей есть некоторым образом Божеского рода (ср. Деян. XVII, 28. 29). Будучи же рода Божия он не может не искать общения с Богом не только, как с своим началом и первообразом, но и как с верховным благом" [38].
Итак, если православная Церковь учит, что "конец добродетельной жизни есть блаженство" [39], то этим она отнюдь не освящает наемнического отношения к добродетели, не думает основать нравственную жизнь на корыстном стремлении к самоуслаждению. Мы выше видели, с какой силой и решительностью отвергается это эгоистическое начало св. отцами Церкви. "Предел человеческого блаженства есть подобие Божеству" [40], а это подобие – в святости. Добродетель, след., и есть то блаженство, которого ищет себе христианин. Добро само по себе дорого для христианина, само есть высочайшее благо.
Следовательно, чтобы понять блаженство Богообщения, чтобы быть участником блаженной славы в жизни вечной, необходимо прежде отрешиться от себя, пожертвовать своими себялюбивыми желаниями в пользу добра, как высшего закона бытия; необходимо прежде положить средоточие своей жизни не в себе, а в воле Божией, "предоставить, одним словом, над собой царствовать Богу" [41]. Раз средоточие жизни человека в его "я", раз он законом бытия считает себялюбие, тогда для него воля Божия, как всякое ограничение его хотений, представляется враждебной, неудобоносимой, и Сам Господь немилосердным властителем, который жнет, где не сеял. Себялюбец. следовательно, не может признать святости своим высшим благом, не поймет и блаженства Богообщения. Но раз человек отрекся от себя во имя святости, тогда и враждебность для него Божественного миропорядка пропадает сама собою.
Для святого, т.е. любящего святость, Святый Господь является естественным концом всех желаний, – не только первообразом для подражания (который может предноситься сознанию и насильственно), а, именно, ответом на запросы природы человека, является и союзником и опорой, одним словом, всем. Понятно, что для такого человека Богообщение будет не непосильным бременем, каким оно было для многих людей в Ветхом Завете и каким является общение с праведниками для нас теперь. Для любящего святость Богообщение будет именно .желанным благом, целью всех его стремлений, для которой он пожертвует всем, что может только представляться дорогим с человеческой, греховной точки зрения. "Что ми есть на небеси и от Тебе что восхотел на земли? Исчезе сердце мое и плоть моя, Боже сердца моего и часть моя. Боже во век". Поэтому-то, в то время, как народ еврейский, только что вышедший из Египта и еще не позабывший египетских мяс, изнывал от страха, стоя у подошвы Синая и ощущая близость Божию, в то время, как народ просил избавить его от невыносимого для него Богообщения (Исх. XX, 18-19); святой "пророк Моисей, – по выражение преосв. Феофана, – поставлял зрение лица Божия краем своих желаний и после того уже, как Бог явил чрез него столько чрезвычайных действий Своей благости и всемогущества: "Аще обретох благодать пред Тобою, яви ми Тебе Самаго, да разумно вижду Тя (Исх. XXXIII, 13), молился он" [42]. Имже образом желает елень на источники водныя, описывает свое душевное настроение святой пророк Давид, сице желает душа моя к Тебе, Боже" (Пс. XII, 2), "желает и скончавается душа моя во дворы Господни" (и только там, рядом с Богом, находить свой покой, как птица гнездо), "мне же прилеплятися Богови благо есть" (LXXII, 28). Таким образом, только общность настроений, подобие Богу делает Богообщение истинным благом человека. Святый Господь только "на святых почивает". Вот почему и Господь Иисус Христос просил Своего Небесного Отца только "о тех, которых Отец дал Ему" , т.е. только об усвоивших себе жизнь Христову, только о познавших Бога подобно Самому Христу (ст. 25), – "чтобы они были с Ним" (Ио. XVII, 24); потому, очевидно, что только они способны быть в единении любви со всесвятым Богом (ст. 20-21). "Те только, – говорить св. Иустин Мученик, достигнуть бессмертия, которые приближаются Богу святостью жизни и добродетелью" [43].
Нельзя представлять себе дело в том вид, что христиане отрекаются от себя в пользу добродетели потому, что знают конечный вывод этого самоотречения, знают, что таким путем они все-таки в конце концов придут к большей выгоде. Первые шаги по пути добродетели, конечно, весьма часто руководятся таким соображением. Но это только первые шаги. Чем более человек познает Бога, чем более он приближается к Богу, тем все менее и менее становится для него возможным подобное расчетливое настроение. Истинная и вожделенная красота, созерцаемая только имеющими очищенный ум, принадлежит, по словам св. Василия Великого, – Божию и блаженному естеству. Кто внимательно устремляет свой взор на сияние и изящество сей красоты, тот заимствует от нее нечто, как бы от красильного раствора на собственное лице наводя какие-то цветные лучи [44]. И это не только потому и не в том только смысле, чтобы, созерцая эту красоту и восхищаясь ей, человек проникался желанием ей подражать, а потому и в том смысле, что любовь, которая составляет основной закон Божественной жизни, не может в очищенном сердце не вызвать такой же любви. Человек созерцает в Боге не самозаключенную святость, которая была бы погружена в услаждение своими совершенствами, а видит прежде всего любовь, которая стремится жертвовать собой, стремится наделить своими благами всех, кто только может их воспринять. Человек сознает, что он в частности ничем не заслужил этой любви, – что, наоборот, его неблагодарность заслуживала наказания, а не любви. Сознавая все это, может ли чистый, любящий добро человек не загораться в ответ на эту любовь такой же безграничной и бескорыстной любовью, какую видит в Боге? Тогда для человека пропадает все: и сам он, и будущие награды, и закон справедливости, и остается только Один Бог, для Которого он и живет и о процветании царства Которого, как царства добра, он только и думает, позабывая, будет ли сам он участвовать в этом царстве или нет. "Я уверен, – говорит св. Апостол, – что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни начала, ни силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе Господе нашем" (Римл. VIII, 38-39). Ради этой любви, ревнующей не о своей выгоде, а о славе Божией, Илия считал невозможным более оставаться в живых, когда имя Божие в поругании. Ради этой любви Моисей просил Бога изгладить его из книги жизни, если народ Божий не будет прощен Богом, а апостол Павел желал быть отлученным от Христа. При правовом жизнепонимании этого самопожертвования нельзя никак объяснить: оно не только не понятно, но кажется как будто бы неприличным. Может ли человек посягать на решения Божественной воли? Может ли он и предлагать себя в виде жертвы за других? не будет ли это самомнением. Иногда думают ослабить силу слов апостола тем соображением, что он желал несбыточного. Но преосв. Феофан справедливо говорит на это, что "это были не слова только (что неприлично в устах апостола), но искреннее, из глубины души исходящее желание, – желание безвозвратное. Будь возможно желаемое им, он готов был в самом деле на предлагаемую жертву. Не говорит просто: желал бы, но выражает усиленное: желание молихбыся – hicomhn, молитвою из сердца исторгающеюся и все существо его объемлющею (св. Злат.)" [45]. То чего не объяснить при правовом порядке, с христианской точки зрения не требует никаких объяснений: Павел горел любовью, а любовь и состоит в самопожертвовании. "Любовь Христова, говорит св. И. Златоуст, так одушевляла (Павла), что, если бы ему предложено было потерпеть для Христа и вечные наказания, он не отказался бы и от этого. Ведь, он служил Христу не так, как мы, наемники, по страху геенны и по желанно Царствия; нет, объятый какою-то другою, несравненно лучшею и блаженнейшею любовно, он и терпел, и делал все не для чего иного, как для того, чтобы только удовлетворить этой любви, которую он питал ко Христу" [46]. "Христос, говорит Святитель в другом месте, составляла для апостолов все; ни неба, ни царства небесного не предпочитали они Возлюбленному. Но спросишь: как можно возлюбить так? Если представим себе, сколько раз оскорбляли мы Бога после бесчисленных благ, от Него полученных, и Он не переставал умолять нас, – сколько раз удалялись мы от Него; и Он не покидает нас, но Сам прибегает к нам и зовет, и влечет нас к Себе, – если размыслим о всем этом и тому подобном, то можем возжечь и в себе такую любовь" [47]. В этой то себя позабывающей любви и состоит верх христианского совершенства потому что только проникшись такой любовью, человек станет подобным Богу, приобретет то познание Бога, которое составляет содержание вечной жизни. "Весьма важно, говорит св. Григорий Богослов, держаться сказанного: кто возлюбил, тот будет возлюблен; а кто возлюблен, в том обитает Бог. А в ком Бог, тому невозможно не сподобиться света; первое же преимущество света познавать самый свет. Так любовь доставляет ведение" [48].
Итак, то "конечное (т.е. высшее) благо, которым мы могли бы быть истинно блаженными" есть "святое общение с Богом". Из желания быть в этом общении христианами и предпринимаются все их подвиги и труды, и только то дело считается "истинною жертвою, которое совершается из этого желания" [49]. Но при этом не мыслится ничего чуждого нравственности, ничего корыстного. Блаженство жизни и состоит в святости, безграничной и никогда не применяемой. Замечательно ясно выражаете эту мысль св. Василий Великий в следующих словах: "Итак есть истинное благо, которое в собственном и первоначальном смысл должно назвать блаженным; и это есть Бог. Почему и Павел, намереваясь упомянуть о Христе, говорит: по явлению блаженного Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Ибо подлинно блаженно сие неточное добро (нравственное, как увидим далее), к Которому все обращено, Которого все желает, сие неизменяемое естество, сие владычественное Достоинство. сия безмятежная жизнь, сие беспечальное состояние, в Котором нет перемен, Которого не касаются превратности, сей приснотекущий Источник, сия неоскудевающая благодать (любовь), сие неистощимое Сокровище. Но невежественные люди и миролюбцы, не зная природы самого добра, часто называют блаженным то, что не имеет никакой цены: богатство, здравие, блистательную жизнь, – что все по природе своей не есть добро: потому что не только удобно изменяется в противоположное, но и (заметим) обладателей своих не может сделать добрыми. Ибо кого сделало справедливым богатство, или целомудренным здоровье? Напротив того, каждый из сих даров злоупотребляющему им часто способствует ко греху (вот почему узнается зло). Посему блажен, кто приобрел достойное большей цены, кто стал причастником благ неотъемлемых. Но почему узнаем его? Это тот, иже не иде на совет нечестивых" [50]. Итак; благо Богообщения состоит в святости, а не в услаждении, как таком. Поэтому, первое, неизбежное условие достигнуть этого блага есть самоотречение во имя безусловной ценности добра. Познание Бога, говорит св. Кирилл Александрийский, может быть делом только того, который достиг уже такой степени силы, что никакого не придает значения плотскому и мирскому (чужд самоуслаждения), но способен как бы яростно и неукротимо стремиться духом к тому, что угодно Богу [51].
А так как первообраз святости воплощается в Боге и есть любовь, то самоотречение во имя добра, наконец, разрешается в бескорыстный вострог пред Богом, заставляющий человека жить только для Бога и видеть только Бога, позабывая обо всем.
Бог есть любовь, и христианство, которое есть "подражание Божественной природе" [52], высшее благо полагает тоже в любви.
[1] Т. VI, 118. О граде Б. кн. Х1Х, 3.
[2] Т. VI, 40. Ср.: "Царство небесное есть созерцание". Ibid Письмо к Кессарийским монахам.
[3] De mortuis. Migne. t. XLVI, col. 504-5.
[4] Т. IV, 483. Ср. Григория Богослова т. V, 345: "Что такое царство? Созерцание Бога, Его славословие и песнопение совокупно с ангелами".
[5] Климент Александр. Строматы IV, 22. Clark's Library, v, XII, 203.
[6] Ефрем Сирин, См. т. IV, 421. Сл. 142.
[7] Григорий Нисский т. II, 442 – 3. Ср. буквальное повторение у Св. Афанасия В. на Мф V, 8 т. IV, 478.
[8] Т. V, 61 – 2. Слово о подвижничестве 2-е.
[9] Т. IV. 144. Изд. 1892.
[10] Ibid. стр 208.
[11] Стр. 429.
[12] т. II, 56.
[13] т. II, 478. О блаженствах сл. VIII.
[14] У преосв. Феофана в "Начертания Христианского нравоучения". Стр. 34-35. Изд. 1891 г.
[15] In. Cantic. cant. Horn. IX.
[16] Т. I, 227.
[17] Ириней Лиoн. Против ересей, кн. V. гл. ХII, 4.Clarks Library. v. IX 85.
[18] Григорий, Бог. т. 11, 37.
[19] Василий В. Т. IV, 345. Бес. 23-я.
[20] In Cant. cant. Ноm. III (Migne. t. XLIV, col. 824). Т. III, 79.
[21] Т. V. 63-64.
[22] Т. III, 310.
[23] De profess. сhristian. Migne. t. XLVI, col. 245.
[24] Климент Алекс. Строматы. IV, 22. Clark's Library, v. XII, 203.
[25] т. II, 397. Слово 37 на второе пришествие.
[26] т. IV, 416. Пс. CXVIII, 40.
[27] И. Златоуст. In Rom. Horn. VIII. (Migne. t. LX, col. 456). Перев. стр. 159.
[28] T. III, 292. сл. 40.
[29] Григорий Бог. Т. V, 125.
[30] Еп. Феофан. Письма к одному лицу в Петерб. СПБ. 1881. Стр.63.
[31] Григорий Бог. ibid.
[32] Письма о христианской жизни. СПБ. 1880. стр. 198.
[33] т. II. 302.
[34] Orat. catech. с. V (Migne. t. XLV. col. 21). т. IV, 15-16.
[35] Вес. I, 10. Стр. 14.
[36] Святитель здесь объясняет притчу о блудном сыне.
[37] т. II, 192.
[38] Феофан. Haчертание. Стр 32.
[39] Григорий Нисский Надпис. Псал. I, 1. т. 2.
[40] Он же Ibid. Migne. l. XL1V. col. 433. т. II. 4.
[41] "Языческие мудрецы, по словам св. Василия Вел., пускались в умозрения о конце человеческом, но они разошлись в понятии о сем. Одни утверждали, что конец этот есть знание; другие же успешное действование; иные – разнообразное употребление жизни и тела; а другие, став. скотоподобными, говорила, что этот конец есть удовольствие. Но по нашему учению, конец, для которого все делаем и к которому стремимся, есть блаженная жизнь в будущем веке. И конец сей достигается, когда представляем над собой царствовать Богу. Лучше сего для разумной природы доселе не изобретал еще разум". т. I, 289. Пс. XLVIII, 1.
[42] Начертание. Стр. 33.
[43] 1-я aп 21. Изд. Преображенского, Стр. 59.
[44] Пс. XXIX, 8. Т. I, 212.
[45] Начертание. Стр. 12-13.
[46] О сокрушении сл. I, 16. К Антиох. т. III, 18.
[47] Бес. V на Римл. Стр. 98-99.
[48] Т. V, 153. Стихотв. "о смиренномудрии".
[49] Бл. Августин. О граде Б. кн. X, 6, т. IV, 112-113.
[50] Бес. на Пс. I. т. I, 152 – 153. Изд. 1891 г.
[51] т. IV, 298.
[52] Св. Григорий Нисский De profess, christ. Migne. t. XLVI, 244.
Издание:
Сергий /Страгородский/ архим. Православное учение о спасении. Опыт раскрытия нравственно-субъективной стороны спасения на основании Св. Писания и творений святоотеческих. – М.: Изд. отд. Моск. патриархата, Иосифо-Волоцкий мон., Изд-во "Просветитель", 1991 (репр. переизд.: 2-е изд., Казань: Типо-литогр. Импер. ун-та, 1898).
Первоначальный файл с сайта pravbeseda.ru.
Текст в данном оформлении из Библиотеки христианской психологии и антропологии.
Последнее обновление файла: 01.08.2013.
