Вопрос о том, каковы представления о совести в сознании наших молодых современников особенно актуален в контексте оценки состояния нравственности в российском обществе. Известно, что с различных трибун, кафедр, в средствах массовой информации постоянно говорится об удручающем состоянии духовно-нравственной сферы личности современной молодежи, и не только молодежи, но и общества в целом. Россию последних двух десятилетий называют “страной с исчезающей совестью”, завтра, возможно, заклеймят как страну с исчезнувшей совестью. В этом полилоге тревожных голосов зазвучал и голос большой психологической науки: А.В. Юревич, заместитель директора ИП РАН, член-корреспондент РАН, в статье “Нравственное состояние современного русского общества”, перечисляя негативные проявления нравственного состояния общества, резюмирует: “…их можно подвести под общий знаменатель, которым служит моральная деградация нашего общества или, используя известное выражение Э. Гидденса, "испарение моральности"” [7]. Но ведь моральная деградация – это и есть “испарение” совести, главного механизма нравственного сознания и поведения. Вспомним, что архимандрит Платон (Игумнов) называет совесть самой универсальной формой нравственного сознания, которое и делает человека нравственной личностью [4, с. 64].

Неужели сбываются опасения русского философа Ивана Ильина, высказанные им в книге “Путь духовного обновления”, где он сначала пишет, что совесть не только источник праведности и святости, но и живая основа элементарно упорядоченной или тем более расцветающей культурной жизни”? Далее следует знаменательное предостережение: “И если бы однажды злому духу в ночи удалось погасить в душах спящих людей все лучи совести, хотя бы на сравнительно короткое время, то на земле воцарился бы такой ад, о котором самые злые сновидения не могли бы дать нам верного представления” [1, c. 152]. И еще: “Там, где совесть вытравливается из жизни, ослабевает чувство долга, расшатывается дисциплина, гаснет чувство верности, исчезает из жизни начало служения; повсюду воцаряется продажность, взяточничество, измена и дезертирство; все превращается в бесстыдное торжище, и жизнь становится невозможной” (там же). Картина, созданная философом, кажется, точно отражает реалии современной России, находящейся на втором место в мире по частоте самоубийств на 100000 человек населения (всего 800000 самоубийств – за 20 последних лет, целый город); на первом в Европе и СНГ – по частоте убийств; на последнем месте среди стран с развитой и переходной экономикой по ожидаемой продолжительности жизни; 3 место снизу в Европе по приросту населения; 2 место в Европе и СНГ по числу детей без попечения родителей; 1 место в Европе по числу разводов и абортов; 1 место среди стран с развитой и переходной экономиками по концентрации (неоднородности) доходов, 143 (из 180) место по свободе от коррупции и т.д.

Цифры невозможно оспорить, но верны ли интерпретации? Так ли однозначны процессы, происходящие в сфере общественной морали, как это представляется иногда любителям сенсационных и безапелляционных выводов? Как их совместить с тем фактом, что 60-70% населения называют себя православными верующими людьми, а в православных молитвах звучит лейтмотивом мольба об обретении чистой совести и чистого сердца? Или фальшь, лицемерие и двуличие так глубоко проникли в сознание, что слова молитвы произносятся механически и благополучно сочетаются с самоистреблением совести? Подобный диссонанс, как отмечается, подобно всякому когнитивному диссонансу болезненно переживается, чувство внутренней дисгармонии, понижающее удовлетворенность жизнью (кстати, россияне по этому показателю также на последних местах в Европе). В таком случае знаки социального неблагополучия означают не просто “моральное испарение”, но духовную болезнь, болезнь еще живой совести, приводящую к самоистреблению, самоубийствам, наркотизации, телесным болезням и т.д. Эта болезнь уже получила название в литературе – ноогенный невроз или невроз утраты смысла жизни, по В. Франклу, аномия как состояние индивидуального и общественного сознания, характеризующееся разложением системы смысло-ценностей и этических норм, по Э. Дюркгейму.

Но, с другой стороны, так ли уж повсюду торжествует это бесстыдное торжище, породившие утрату высоких смыслов и ценностей жизни? Неужели не осталось жизненных сфер, в которых люди все еще сопротивляются идее превращения страны в место, где все выставлено на продажу? Вот что пишет социолог С. Переверзенцев, который на основе своего социологического исследования создает портрет усредненного информанта, которого он называет Иван Иванович [3]. Это на самом деле “не человек, это мнение, самое распространенное в 2005 году в российском обществе”, мнение по тому или иному вопросу (проценты показывают, насколько именно распространенное). На основе ответов информантов у исследователя, как он сам пишет, “возникает ощущение, что разные слои общества в России живут по разным идеологическим и мировоззренческим принципам: элита, правящие круги – по либеральной модели, ведущей к обессовестливанию личности, а зачастую – по колонизаторскому образу действий и отношению к стране, рассматриваемой не как родина, место рождения и смерти, а как “гигантская нефтяная скважина” и рынок сбыта, откуда необходимо уехать, правдами и неправдами скопив состояние; маргинальный бизнес тяготеет к криминальной модели, существующей по понятиям, сложившимся в этой среде, тогда как народ, состоящий (из тех самых Иванов Ивановичей) существует по принципам самовыживания и сохранения традиционных ценностей, инстинктивно чувствуя, что Россию можно разрушить только вытравив совесть из сознания русского человека”. С. Переверзенцев приводит наиболее интересные ответы Ивана Ивановича (И.И.), имеющие отношение к духовно-нравственной сфере: “И.И. – оптимист. Он полагает, что через год (два, десять)... будет жить лучше, чем сегодня; Иван Иванович – патриот своей страны. Он на 48% ощущает себя жителем России, а не своего города, села, области, Европы, Азии, мира, Вселенной; наш герой полагает, что нравственность в обществе упала в последние годы (69%); Ивану Ивановичу очень близок, ближе других, политический лозунг “Возвращение к традициям и моральным ценностям” (33%). Общественную мораль и нравственность должны защищать в первую очередь детские сады, школы, ПТУ и вузы (96%); Ивана Ивановича волнует рост алкоголизма и наркомании (59%). Знакомых наркоманов у Ивана Ивановича нет (80%), сам он наркотиков тем более не пробовал (93%), но знает, что употребление наркотиков "никогда не может быть оправдано" (92%). Он знает, что по сравнению с советским временем люди сейчас стали пить больше (61%), но с этим можно бороться, запретив продажу алкоголя молодежи до 21 года (56%); Иван Иванович постоянно сталкивается с хамством (73%), но считает, что отвечать хамством на хамство недопустимо (60%). Хотя в обществе в последние 10-15 лет усилился цинизм (57%), сам Иван Иванович гордо заявляет: “Я лучше не добьюсь успеха в жизни, но никогда не переступлю через моральные принципы и нормы” (52%); Иван Иванович часто задумывается о смысле жизни и ее целях (43%), часто или почти всегда доверяет другим людям (45%) и верит в Бога (53%)”.

Таким образом, “среднестатистический российский гражданин, участвующий в социологических опросах (Иван Иванович) серьезно относится к вопросам духовным и моральным, гражданским и социальным. А значит, для среднестатистического российского гражданина по-прежнему, вопреки всему, остается важной потребность в спасении своей человеческой сущности, недаром 43% опрошенных задумываются о смысле жизни, 53% опрошенных верят в Бога, а 52% не хотят переступать через моральные принципы ради успеха в жизни. Значит это и то, что, несмотря на все духовные разрушения и нравственные катаклизмы, которые потерпела Россия в последние сто лет, традиционное мировосприятие еще живо в народе” (там же). Добавим к резюме социолога С. Перевезенцева еще такую черту в психологическом портрете среднестатистического “Ивана Ивановича”, как признаки несомненного присутствия работающей совести в его сознании и поведении: он, несомненно, совестливый человек.

Образовательная среда в ВУЗе и школе так же сфера человеческого бытия, природой своей призванная к сопротивлению своему превращению в сферу услуг. Наше исследование представлений о совести студентов, результаты которого излагаются ниже, пусть косвенно, но подтверждает это предположение. Наше исследование проводилось первоначально на выборке студентов 2 курса, будущих психологов, обучающихся на дневном отделении (58 человек), затем – на выборке студентов-заочников. Его результаты, полученные с помощью специально разработанного опросника ОССС уже опубликованы [2]. Данные, обсуждаемого ниже, получены с помощью ассоциативной методики и модифицированной методики незаконченных предложений “Моя совесть – это …”. После выполнения информантами заданий методик проводился контент-анализ слов-ассоциаций и текстов уже законченных предложений. Были выделены обобщенные смысловые единицы (категории), давшие названия кластерам и их подклассам. В традициях психосемантического подхода эмпирически выявленная совокупность суждений о совести рассматривалась как групповое житейское описание этого явления, представленного в сознании на уровне понятий, образов и переживаний, эксплицированных с помощью вербальных единиц, образующих семантическое поле. В этом семантическом поле с помощью методов многомерной статистики выделялись обобщенные значения, представленные как названия общих факторов, кластеров и т.п., связанных с группировками в семантических полях сознания. Иначе говоря, выстраивалась групповая житейская модель совести, полученная за счет обобщения имлицитных индивидуальных моделей информантов.

Набор смысловых единиц рассматривался и как микротезаурус для построения структурно-функциональной модели совести. По-видимому, в этом микротезаурусе наиболее выпукло и вербально полно на уровне группового сознания представлены проработанные, хорошо осознаваемые свойства, состояния и функции совести как объекта самосознания. Последние и становятся основными размерностями будущей структурно-функциональной модели явления.

Вторая, прикладная цель исследования, состоит в выяснении состояния совести наших современников. Иначе говоря, нам предстояло узнать, насколько представления о совести молодых современников вписываются в представления о работающей совести (или совести в другом ее состоянии), каково отношение к совести, насколько адекватно определяются ее функции, понимаются ее свойства и т.п.. Как выяснилось, в корпусе полученных от информантов данных довольно полно оказались отраженными существующие житейские, научно-психологические, этические, религиозные представления о совести, преломленные в собственном нравственном опыте. Недаром при ответе на вопрос, что помогает оценить свойства и состояния своей совести, испытуемые говорили, что они вспоминают случаи из своей жизни, в которых возникали нравственные проблемы, и свой опыт их решения.

В отношении самого факта существования совести мнения не полностью совпадали, однако преобладали подтверждения ее существования. Преимущество совесть представляется как явление внутреннего мира, внутренний голос, природа которого связана с воспитанием. Встречаются, но не часто (не более 5-10%), утверждения о религиозной природе совести, связанными с религиозными убеждениями информантов: “Бог”, “религия”, “разговор с Богом”, “представительство Бога во мне”, “Ангел-Хранитель” и др.

В суждениях информантов представлены другие оппозиции, помимо оппозиции “религиозная – светская”. Заметны такие оппозиции, как “духовная – душевная”, “стимулирующая развитие – репрессирующая”, “неизменная – эволюционизирующая”, “результат воспитания – продукт наследственности”. Во всех этих случаях существенно большая часть ответов свидетельствует о совести, имеющей психологическую природу, определяющей нравственное развитие личности. Для испытуемых очевидна нравственная природа совести и отношение к ней определяется прежде всего отношением к нравственности и стоящей за ними системой ценностей, характером принимаемых и отвергаемых ценностей. В оппозиции к духовно-нравственным ценностям находятся в ответах информантов гедонистические ценности. Однако информанты могут занимать и позицию морализма, стремящегося максимально расширить сферу влияния именно своих принципов. Многие вербальные реакции, которые интерпретировались как определения природы совести, обозначали психологический, личностный характер явления: “самосознание”, “часть меня, “Я”, “душа”, “уровень развития личности” и др., представленного как некий “голос”. который “говорит правду”, заметна ее рефлексивность (“внутреннее зеркало”), нормативный, позитивный, идеальный характер.

В совести как функциональном органе наличествует функциональный набор, обладающий очень широким спектром. Свойства совести, представленные в имплицитных моделях, также очень широки, различаясь по критериям правдивости, чистоты, достоинства. Информанты определяют многие основные функции совести как психического явления с ее когнитивным (в том числе смыслообразующим), эмотивным, регуляторно-поведенческим, мотивационным, коммуникативным аспектами, а также с нравственно-развивающим аспектом. К когнитивной функции отнесены суждения о совести типа убеждения, принципы, взгляды, оценка, собственное мнение, анализирующая, это логика, сравнение с нравственным идеалом, помогает анализировать мои действия и взаимоотношения, помогает себя понять, помогает понять бессмысленность безнравственной жизни. В этом контексте интересно высказывание одного из студентов, прозрачно отражающее представление о духовной природе совести: “Это главнее ума, когда я это понимаю”. К эмотивной функции отнесены названия конкретных положительных и отрицательных эмоций, либо такие лишенные определенной модальности слова, как чувство, эмоция и т.п. (переживание, создает мир в душе, грызет и укоряет). Заметно преобладание отрицательных эмоций и, таким образом, совесть чаще связывается с функцией исполнения наказания, чем с функцией дарителя награды. Об этой особенности совести современников писал и философ И. Ильин, связывая преобладание функции наказания с меньшей развитостью совести.

Регуляторно-поведенческая функция весьма отчетливо осознается и широко представлена, она связывается с контролем, ограничением, запретом в отношении недобрых поступков (регулирует поступки, удерживает от некоторых (дурных) поступков). Эта функция может быть связана с эмотивной и субъектной природой совести, так как совесть регулирует поведение человека, наказывая нравственными угрызениями или поощряя чувством покоя, гармонии.

Обильно представлена и функция нравственного развития (очищения): нравственное самоочищение, грех, раскаяние, очищение, залог духовного роста, дает мне силы для моего развития, желание быть хорошим, заставляет делать хорошее, заставляет делать то, то не хочется, делает меня лучше с каждым днем, позволяет чувствовать себя свободной, позволяет оставаться человеком, заставляет меня делать хорошие поступки, делает меня лучше с каждым днем, дает мне силы для моего развития.

Смыслообразующая функция (жизненно-смысловой ориентир), связанная с функцией познавательной, также отчетливо осознается информантами. В ней собраны суждения о совести, говорящей правду, ведущей по верному пути к жизненным целям, ценностям, идеалам, ориентирам; ставящей важные жизненные задачи показывающей путь к идеалу, она помогает сделать жизненный выбор. Но в представлениях студентов почти не отражена одна уникальная особенность функционирования совести как органа познания: ее интуитивная природа, связь с бессознательным и сверхсознанием, с возникновением особых состояний сознания и переживания в актах работающей совести.

Мотивационная функция совести также очевидно проявлена в таких ответах, как потребность, как побуждение совестью к добру, самоанализу, ответственности при решении основных задач, потребность, что-то направляющее человека, желание быть хорошим, ведущая часть в моей жизни, направленность, намерения. Она также побуждает действовать, побуждает к самоанализу, принуждает к ответственности при решении основных задач.

Однако чтобы более полно классифицировать эмпирические данные, оказалось целесообразным добавить богословскую классификацию, также отраженную в полученной эмпирике: это совесть как законодатель, судья и исполнитель наказания или даритель награды. Эти юридические функции выполняются в рамках конкретных социальных, межличностных, профессиональных отношений учителя, помощника, сторожа, критика, советчика, судьи, палача, надсмотрщика, в рамках которых могут выполняться и обобщенные – когнитивная, и регуляторная, и эмотивная функции. В рамках законодательной функции она хранит правду, задает истинную шкалу ценностей, в рамках судебной функции судит человека в его делах и поступках, в рамках исполнительной функции часто наказывает за дурные поступки. жестоко наказывает меня за нарушение моральных норм, одаряет спокойствием, гармонией, чувством справедливости.

В ответах более молодой выборки (дневное отделение) шире представлена еще одна, коммуникативная функция совести: рефлексия, кричащая из глубины души, управляющий голос, внутренний мучительный диалог с самим собой, учитывание мнения другого, честность перед самим собой, это друзья.

В имплицитных теориях информантов подчеркнут личностный, субъектный, отчасти – индивидный и индивидуальный характер совести, с которой ее носитель может находиться в самых разных отношениях, от дружбы до ненависти. Этот субъект, являющийся помощником, поводырем, собеседником, учителем, советчиком, защитником, мучителем, все же зависит от своего обладателя, напоминая в этом качестве душу человека, управляющую телом, но не обладающую телесными органами для выполнения собственных предписаний и потому зависимую или, точнее, созависимую. Совесть как любой другой субъект может приниматься и отвергаться, высоко оцениваться и обесцениваться. Утверждения об отношениях к совести раскрывает природу совести, но с позиций ее субъектной (или квазисубъектной) и личностной природы, поскольку между обладателем совести и ею самой устанавливаются отношения различной природы, от дружбы, доверия и преданности до вражды, отвержения, обесценения и забвения. Эти отношения могут рассматриваться и как функции совести, поскольку в них реализуются отношения. Более того, функции сами по себе могут рассматриваться как функциональные отношения. Если же говорить о межличностных отношениях, то выясняется, что с совестью, как с другой личностью, можно дружить, она является проводником, даже поводырем по жизни, с ней борются – как с другим человеком, она воюет с собственным носителем, но иногда – без нее “вообще не обойтись”. Более того, совесть обладает характеристиками всей ананьевской триады, даже тетрады человека: она (квази)индивид, поскольку этот попутчик или поводырь, вступающий в общение с обладателем, обладая индивидными средствами – кричит громким голосом; она личность с жизненными смыслами, ценностями и принципами, более идеальными, чем у ее обладателя; она в высшей степени субъектна и свою субъектность переносит на обладателя, регулируя его поведение; она в высшей степени индивидуальна, даже неповторима. Можно добавить, что в ней интегрированы как природные задатки нравственности, так и прошедшие через горнило воспитания и самовоспитания.

Личностный аспект совести прямо воплощен в утверждениях о позитивных и, изредка, о негативных свойствах личности, в которых она проявляется уже как совестливость, связанная с добротой, нравственностью, ответственностью, отзывчивостью, разумностью, “все хорошее во мне”; а у некоторых информантов – как колючая и злая, слабая, обидчивая, преграда в общении. Позитивные и негативные свойства личности могут рассматриваться как с позиций отношений между двумя индивидами, личностями и субъектами, так и с позиций природы совести. Последняя, задаваемая в различных определениях, может фиксироваться на разных свойствах, функциях, отношениях. Пропорция позитивных личностных черт к негативным у студентов дневного отделения составляет 38 к 1, а у заочников 9 к 4, что само по себе симптоматично и выявляет групповое представлении о позитивной природе совести, особенно у более молодых. Отметим, что, по материалам наших прежних исследований, отмечено, что в рисунках совести испытуемых хороша видна субъективно воспринимаемая двойственность совести, ее личностности и субъектности: во многих рисунках, особенно детских и подростковых, представлены символы добра и зла: ангелы и бесы, свет и тьма, жизнь и смерть, наказание и награда. Определяя свойства совести, испытуемые отмечают и индивидуальные характеристики совести их обладателей, образующие оппозиции типа “чиста – нечиста”, “сильная – моя слабость”, “спокойная – колючая и злая”, “то, что никогда не молчит – давно забытая”.

Субъектность совести реализуется также таких ее деятельностных ипостасях, как исполнение функций помощника, советчика, учителя, а также исполнителя наказания. Более всего эксплицирована функция помощника, много менее – наказующая.

Интересно, что информанты не забывают временной аспект деятельности функционального органа, который напоминает функцию постоянно бодрствующего внимания. Многие признают, что работающая совесть осуществляет некий постоянный и долговременный нравственный мониторинг поведения поступков и даже, возможно, мыслей (помыслов): она всегда со мной, всегда присутствует, никогда не кончается, вечно бодрствующая инстанция”. Но если совесть информанта колеблющаяся, возникает ассоциация: иногда думаю – есть или нет. Правда, есть и другие представления, в них работа совести отождествляется лишь с судебной и исполнительной фазами или функциями: “Дремлет, пока я поступаю хорошо. Начинает работать, когда я поступаю не в соответствии с моими моральными установками”,

Кроме того, в ответах ярко представлена связь природы совести с детско-родительскими отношениями (совесть как голос Авторитета): ребенок, родитель, мама, мой дед, “плачущий ребенок, которого мама ругала”, маленький человечек внутри себя, “я так больше не буду”. Это явление по-разному выражается: у более молодой группы связывается с родителями и собственным детским опытом, у более взрослых круг расширяется – его образуют не только собственные родителями, но и своя семья, прежде всего ребенок, иногда – супруг, стареющие родители, другие родственники.

Также заметно, что в суждениях студентов дневного и заочного отделений представлены намеки на психологические теории совести (совесть как Суперэго), лишь один раз – культурологическая концепция “русская культура – культура стыда”.

Утверждения студентов о существовании совести являются ответом на вопрос о ее реальности: ответы звучат преимущественно утвердительно: “она точно есть, всегда напоминает о себе, всегда со мной, у меня есть, часто дает о себе знать, иногда думаю – есть или нет, всегда присутствует, никогда не кончается”, отсутствует временами, местами отсутствующее, может быть, а может не быть у человека; редко встречается в современном мире, сегодня мало ее. Встречаются и высказывания о характере существования совести во времени (иногда что-то далекое, отсутствует временами, местами отсутствующее). Здесь мы имеем дело с разновидностью когнитивных отношений к этому явлению.

Интересно также, что, по мнению студентов, совесть редко встречается в современном мире, сегодня мало ее, а также что она “может быть, а может не быть у человека”. Таким образом молодые люди иногда стараются ответить на вечные вопросы философии и психологии.

Интересны и высказывания о генезисе совести. Чаще всего просто отмечается, что совесть есть продукт воспитания, но изредка подчеркивается роль наследственности, которая, впрочем, может и отрицаться: она “не передается по наследству”. Роль воспитателя приписывается прежде всего родителям, но в единичных случаях – обществу, культуре, литературе. Напомним, что в нескольких ответах говорится и о божественном происхождении совести.

Особняком расположены символические и метафорические репрезентации совести что, по-видимому, отражает индивидуально-типологические особенности когнитивной сферы личности информантов. Некоторые из этих образов достаточно прозрачны: шлагбаум (запрещает движение в определенном направлении), указующий перст (показывает направление), внутреннее зеркало (изображает рефлексивную функцию) и т.д. К ним также можно присоединить внутренний стержень, позвоночник личности. Но расшифровать значение других образов проблематично и без комментариев со стороны информанта не представляется возможным вследствие их многозначности. Таковы такие образы-символы, как золотой шар, черный круг, дом, похожа на облако, желта, белый лист – все это загадки и точные ответы на них может знать (а может и не знать) только их задавший. Впрочем, можно усмотреть в символике цвета противопоставление добра и зла как света и тьмы, чистоты и порока: с одной стороны – солнце, свеча, маленький беленький на плече сидит, свет идущий изнутри, похожа на облако, белый снег, с другой – черный круг, черное озеро, ночной сторож. Заметна и символика глубины и высоты как отражения внутренней природы совести: черное озеро, облако, пирамида, на которую можно забраться. Недоступность и сложность выполнения нравственных предписаний, возможно, отражены в таких символах, как белый исписанный мелким почерком лист, лабиринт. Встречающиеся символы детства (истинное детское лицо, детская сказка, маленьких обижать нельзя) могут указывать как на детскую чистоту и непорочность совести, так и на ее слабое отношение к реальностям взрослой жизни.

Нами отдельно выделены собраны отвлеченные, абстрактные понятия, хотя и понятна сложность и условность применения этих критериев к ответам информантов. Их обнаружено 16, из них 10 – на дневном отделении (психология, социальное образование, душа, внутренний мир, суверенное психическое образование, готовность, русская культура – культура стыда, сила...) и шесть у заочников (душа, моя мораль, нравственность, моя жизнь, отражение внутреннего мира). Мы предполагаем, что преобладание подобных вербальных реакций в совокупности ответов информанта означает либо слабую представленность этого понятия в сознании; но, возможно, его незначимость в иерархии личностных ценностей.

Частотный анализ ассоциаций мало что добавляет к контент-анализу. В нем констатируется то, что совесть – психическое (внутреннее) явление, атрибут человека и личности, его нравственная и моральная природа, осуществляющая регуляторные, контролирующие, эмотивные, функции, а также функции помощи и нравственного развития (очищение через раскаяние). Таким образом, в групповом сознании отражено, что совесть является механизмом и индикатором развития личности, зрелости в ее нравственной сфере (душ, чистота, достоинство, идеальный, зрелость). Признается прескриптивно-рефлексивная природа механизма совести, в природе которой заложено отслеживание, контроль соответствия личности нравственным нормам (глаза, другой, долг, необходимость). Упоминание о ребенке мы связываем с символикой этого понятия (чистота и безгрешность, материнский долг и обязанность перед ним как частицей собственной души и тела). Напомним, что наши информанты – преимущественно молодые женщины.

Обратимся к отчетам о переживаниях при выполнения методики “Моя совесть...”. Очень много ценной “концентрированной” информации о совести, ее состоянии и отношений с нею выявилось и в этой части исследования. Прежде всего, отметим, что подавляющее большинство признают наличие у себя такой психологической данности, как работающая совесть, часто с большими усилиями и затруднениями пытаясь дать ей определение. Лишь у 13 из 80 или у 16% можно предположить феномен “отсутствия совести” в их внутреннем мире или сомнение в ее существовании. Например: “Я впервые задумалась о совести. Относительно чувств – пустота” или: “А есть ли она у меня! Воспоминание о своих поступках”.

В некоторых ответах даются удивительно яркие представления о работе совести: Стали всплывать воспоминания из моей жизни, совершенные когда-то хорошие или плохие поступки. Моя жизнь прокрутилась в воспоминаниях перед моими глазами; …испытывая муки совести о несостоятельности моей совести (прокручивая “киноленту жизни” и фиксируя досадные кадры жизни... Студентки описывают душевное состояние, похожее на те переживания, которые случаются в минуты смертельной опасности, знакомые нам по литературе (например, ситуация с чудесным спасением пассажира при авиакатастрофе и т.п.). В такие минуты, как следует из описаний своих переживаний людьми, пережившими такие ситуации, включается душевный механизм, заставляющий человека подводить итог своей жизни в секунды, когда она может оборваться внезапно. Религиозная трактовка здесь кажется понятной – человек готовится предстать перед неведомым и пытается приготовиться к встрече с ним, осознать через череду поступков своих меру зла и добра в себе и, может быть, пытается путем исповеди вселить в себя надежду на спасение души, не надеясь уже на сохранение телесной жизни.

Но, оказывается, и в ситуации, отнюдь не угрожающей, пробужденная исследовательской задачей совесть иногда выполняет подобную работу. Эта работа включает не только разовые нравственные оценки, но общий нравственный итог, который подводится для совести, и для ее обладателя, просматривающего “киноленту жизни”. Работающая совесть создает ситуацию исповеди, покаяния и раскаяния в совершенном зле или равнодушии. Встреча с совестью превращается в обряд немой исповеди в совершенных грехах. Но есть и разница, ибо при исповеди нет утешения от добрых совершений, но есть присутствие священника, который прощает от имени Господа. Религиозная совесть тоже исповедует, она – голос Бога. Справедливо говорится, что лучшая молитва – покаяние, и исповедь совести происходит в молитвенном состоянии. Чистая духовная совесть ставит кающегося человека перед крестом и судит его за его грехи. Недаром подобные совестные акты, как писал И. Ильин, совершаются в измененных (молитвенных) состояниях или, как рассуждает об этом В.Д. Шадриков, при включении бессознательного и сверхсознания. Можно говорить о еще одной функции совести, духовной функции покаяния, тесно связанной с работой памяти. Известно, что в нашей долговременной памяти представления о событиях хранятся вместе с эмоциональной оценкой. По-видимому, события, связанные с нравственным выбором и, стало быть, с работой совести, хранятся, маркированные нравственными переживаниями. В минуты покаяния память осуществляет “перемотку назад” следов образов и переживаний значимых событий, как перематывается лента в видеомагнитофоне. Так осуществляется ретроспективный анализ прожитой жизни, представленной в долговременной памяти. Недаром еще Д.С. Лихачев говорил о том, что “без памяти нет совести", а еще ранее – Л.Н. Толстой – о том, что “часто люди гордятся чистотой своей совести только потому, что они обладают короткой памятью”. Рискнем дополнить эти выказывания и, зная, что эмоциональная память наиболее устойчиво хранит свои следы, в том числе и следы нравственных переживаний, скажем, что и совесть помогает памяти справляться со временем. Это справедливо и для исторической памяти народа, и личной памяти каждого человека.

Но, судя по определению природы совести, в котором нет религиозных понятий, одна из двух студенток, “просматривавших киноленту жизни”, скорее всего, не религиозна. Можно предположить, что работающая совесть, будь ее обладатель верующим или неверующим, может выполнять не только смыслообразующую функцию, если иметь в виду ключевые смыслы жизни, но и отслеживать достижение человеком этих ключевых смыслов и ценностей жизни, иначе говоря, она оценивает достижение личностью своего предназначения. Совесть подводит итоги жизненного пути по своему основному критерию: проживается ли человеком жизнь по законам совести. Эта функция тесно связана с когнитивной, эмотивной, смыслообразующей, но прежде всего с судебной функцией, особой и по форме и по содержанию. Недаром Священное Писание говорит: нет на свете ничего принудительнее, требовательнее, чем суд совести, и этот суд производится по законам, не совпадающим с законами мира сего. Поэтому студенты пишут о чувствах любви, вины, стыда, которыми сопровождаются их воспоминания. Очевидно, позитивные переживания связаны с добрыми поступками, негативные – с их противоположностью. Задача суда совести – не взвесить удельный вклад каждого из них, но определить, с чем человек приходит на суд, с каким состоянием души и отношением ко всему сущему.

Возможно, не все функции совести осознаны и описаны наукой, однако иногда упоминаются между строк. Такова, например, прогностическая функция, связанная с перебором и предвидением возможных, вероятных событий, не поддающихся рациональному расчету, но лишь интуитивному постижению. В этом контексте В. Франкл отметил, что совесть открывает человеку “то, что надо”, “не действительность, а возможность”, он также считал, что совесть (как и любовь) могут действовать лишь интуитивно, “…это связано с их сущностью, интуитивного и иррационального и поэтому никогда полностью не рационализированного функционирования и действия” [6, с. 98]. А.А. Ухтомский, размышляя в 1923 году в Петрограде о трагизме российской истории, пишет о легкомысленных “молодых людях в англоманствующем обличии, что творят казнь своей родины”. Он восклицает: “Как ужасно, когда ум видит вещи последним <...> Да, лишь пророчественная совесть может провидеть и предварять события” [5, с.383]. В этом восклицании можно усмотреть единство пророчества и повседневного противостояния совести подступающему злу в настоящем, которое великий физиолог подтвердил в тяжелейшие для России годы. Недаром он много внимания уделяет коллективной совести своего народа, умолкнувшей в годы революции.

Напомним, что различные функции, аспекты и компоненты работающей совести – образы и понятия должного, целеполагания, оценки поступков, нравственные чувства чередуются и сливаются в потоке нравственного сознания, не прекращающего свою деятельность. Выражаясь современным языком, механизмом сознания совершается нравственный мониторинг. воспринимаемый как явная или подспудная работа совести. Ретроспективная функция, текущая оценка и прогностическая функция предвидения и предварения в нравственном контексте сливаются в единую функцию нравственного самопознания.

Резюмируя результаты нашего исследования, мы можем утверждать, что, говоря с позиций статистических, совесть в сознании большинства обследованных студентов (80-90%) являет собой яркое, отчетливое, эмоционально нагруженное, когнитивно-дифференцированное представление-понятие, означающее его проработанность и личностную значимость. Проблема состоит в востребованности совестного поведения, в тех задаваемых извне правилах игры, которые характеризуют современного российское общество, прежде всего его управляющие слои.

1. Ильин И. А. Путь духовного обновления // Его же. Основы христианской культуры. СПб.: Шпиль, 2004.

2. Манеров В. Х. Методологические проблемы измерения и результаты исследования свойств и состояний совести // Acta eruditorum. Научные доклады и сообщения. 2009, вып. 6, с. 3-9.

3. Переверзенцев С. Больной хочет выздороветь. О духовно-нравственном состоянии современного российского общества” // Сайт “Перспективы”. perspektivy.info опубл. 13.03.2007.

4. Платон (Игумнов) архим. Православное нравственное богословие. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994.

5. Ухтомский А. А. Интуиция совести. СПб.: Петербургский писатель, 1996.

6. Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.

7. Юревич А. В. Нравственное состояние современного российского общества // Психологический журнал. 2009, № 3, т. 30, с. 107-117.

© В. Х. Манёров

Издание:

Манеров В. Х. Представления о совести в сознании современной молодежи // Психолого-педагогические аспекты духовно-нравственного развития современной молодежи. Сб. материалов Международной научно-практической конференции. 17-18 ноября 2011 г. Псков: Псковский государственный университет, 2011, с. 59-76.

Электронный текст из Библиотеки христианской психологии и антропологии (с персонального разрешения автора).

Последнее обновление файла: 15.03.2012.