Поиск по сайту

 

СОДЕРЖАНИЕ

Том первый.
РЕЛИГИЯ БЕЗ БОГА От автора
Предисловие
I. "Живая этика" как секта
1. "Агни йога" – этика или религия?
2. Секта или "синтез всех религий"?
3. "Живая этика" и наука
4. Нелегалы
5. "Живая этика" в школе. II. Путь к пустоте 6. Религия себя
7. Бог Библии и пантеизм.
8. По ту сторону добра и зла
9. Игры с Люцифером
10. Язычество и религия космоса
11. Рерихи и духи III. Оккультная теократия. 12. Шамбала зияющая
13. Оккультный расизм
14. Оккультный коммунизм
15. Бог и боги
16. За что преследовали христиан в языческом мире
17. О нашем поражении IV. Буддизм и христианство 18. Есть ли идея переселения душ в буддизме?
19. Проклятие Сансары
20. Нирвана и царство божие
21. Веротерпимость и буддизм
22. Карма и покаяние
23. "Диагностика кармы" и диагностика совести

Том второй.
ХРИСТИАНСТВО БЕЗ ОККУЛЬТИЗМА
V. Есть ли идея переселения душ в христианстве? 24. Страдания и реинкарнация
25. Эзотерика как укрытие от реальности
26. "Реинкарнационные места" в священном писании
27. Ориген: анафематствованный мученик
28. Раннехристианская традиция о переселении душ
29. Пятый вселенский собор и "отмена" им учения о переселении душ
VI. Рерихи против Евангелия 30. Человек и змей
31. Таинство искупления
32. Иисус есть Христос
33. Эзотерика в раннем христианстве VII. Церковь против Рерихов 34. "Невежды" о теософии
35. Основные расхождения между христианством и "живой этикой"
36. Выводы
37. Из определения архиерейского собора
38. Есть ли этикет в "живой этике"?
39. Что значит отлучение от церкви Ссылки

 

 

---

 

 

Рекомендовано к печати
Отделом религиозного образования и катехизации
Московского Патриархата

 

 

Том первый.
РЕЛИГИЯ БЕЗ БОГА

От автора

Сначала я хотел бы обратиться к тем, кому Рерихи не интересны.

Эта книга написана на тему "теософия и христианство". Это означает, что в ней речь идет не только о теософии, но и о христианстве. Из оглавления достаточно ясно видны главы, в которых можно ожидать изложение христианского мировоззрения.

Кроме того, тем людям, у кого нет сомнения в том, что оккультное учение Рерихов носит религиозный характер, я бы советовал пропустить первую часть и начать читать книгу с шестой главы. Именно со второй части начинается собственно философское сопоставление христианства и оккультизма - а, значит, речь уже пойдет не только о Рерихах, но и о том, что бесконечно важнее их "Агни Йоги": о христианстве и том, чем отличается христианство от язычества.

Мне самому изучение оккультизма помогло лучше понять христианство. Нет, я не шел столь обычным сегодня путем от йоги к Евангелию, от оккультизма к Церкви. Уже будучи священнослужителем Православной Церкви, я впервые раскрыл оккультные книги. И очень многое в Писании и в богословии, в церковной истории и в церковной практике стало для меня яснее.

Вообще многое в самом христианстве становится яснее, если сопоставлять его с оккультизмом. Дело в том, что теософия в некотором смысле - природный враг христианства. Как, например, волк является естественным врагом зайца. Никак не понять смысл неуклюжего черепашьего панциря, если не знать о ее природных врагах. Если у черепах толстый панцирь - значит, у кого-то слишком острые зубки. Если у христианства толстый панцирь догматов - значит, было от чьих зубов защищаться.

Новозаветные книги явно полемичны. И как любые полемические сочинения, их нельзя вполне понять, если не знать, какие идеи и доводы выдвигали оппоненты, на какие положения церковной веры они нападали.

Теософия начала христианской эры носила имя гностицизма. Гностицизм вероятнее всего возник на несколько десятилетий раньше христианства. И он с огромным энтузиазмом отнесся к перспективе поглотить веру апостольской Церкви и по меркам ветхого язычества перетолковать Новый Завет. Именно в полемике с древним оккультизмом гностиков писались апостольские послания и Евангелия. Именно гностицизму противостояли все христианские авторы I-III веков. И в полемике с оккультистами Церковь уясняет свою веру, уясняет служение и учение Христа.

Гностицизм был побежден и исчез с поверхности исторической жизни. И многое в христианстве стало непонятным - ибо трудно уловить логику рассуждения, если не знаешь суждений оппонента. Трудно понять смысл телефонной дискуссии, если слышишь лишь одного собеседника.

Сейчас этот оппонент вновь явлен. И мы по-новому можем оценить христианство...

Почему среди моря оккультных школ были избраны для сопоставления с христианством именно Рерихи? Ведь прямых последователей учения Рерихов не так уж и много в России. К счастью, да. Но оккультизм в целом, в совокупности многих сотен своих школок и секточек, весьма многочисленен и активен. И среди многочисленных российских оккультистов немногочисленная школа рериховцев, пожалуй, самая большая и самая известная. С оккультизмом как таковым, с оккультизмом "вообще" спорить слишком трудно. Покажешь, что некоторое утверждение некоего оккультного автора и ненаучно, и не слишком совершенно с точки зерния нравственности - а остальные оккультисты скажут: "Ну, так это же нас не касается. Для нас критикуемый вами автор никак не авторитетен. Вы бы ознакомились с книгами именно нашей группы!".

Поэтому для постоянного диалога нужно выбрать такую оккультную школу, которая достаточно определенна в своих взглядах, которая не считается периферийной или "еретической" в большинстве других оккультных течений, которая изложила свои взгляды письменно, и в которой завершен процесс формирования канонически значимых вероучительных текстов.

Этим требованиям отвечает учение основательницы теософии Е. П. Блаватской и тесно связанное с нею учение "Живой Этики" Рерихов. Эти фигуры никак не назовешь периферийными в оккультизме. И способ их мышления, и основные черты их мировоззрения являются общими для основного круга современных оккультных течений.

Поэтому через сопоставление учения Блаватской и Рерихов с христианством можно получить выводы, значимые и для анализа большинства других современных оккультно-эзотерических групп.

* * *

В предлагаемой книге два тома. Первый больше говорит о теософии, чем о христианстве. Но очевидно, что было бы невозможно ограничиться лишь критикой оккультизма. Необходимо дать хотя бы краткое позитивное изложение православного миропонимания. Поэтому второй том излагает те стороны христианского вероучения, которые более всего искажаются оккультистами.

 

 

---

 

 

Предисловие

Большинство людей, почитающих имя Рерихов, совершенно не знают их доктрины. "Да, были такие художники. Они путешествовали в Индию. И там, не то в Тибете, не то в Шамбале, они встречались со святыми отшельниками и мудрецами – махатмами. Они учили духовности, писали о красоте, о том, что культура спасет мир. Они призывали к терпимости и к уважительному отношению ко всем религиям, единство которых Рерихи и проповедовали. И вообще учили жить в гармонии с природой и Космосом".

Это и есть, пожалуй, весь популярный катехизис рериховской пропаганды. Людей, которые сами читали их философские трактаты, то есть трактаты собственно "Живой этики" или "Агни Йоги", не так уж много. Может, многие пробовали читать. Но дочитали явно немногие. Все Рерихов уважают, но весьма мало людей их читали и еще меньше вчитывались.

Понятно смущение людей, когда они вдруг узнали, что эти милые, хотя и чудаковатые путешественники, всем желавшие добра, вдруг оказались отлучены от Церкви.

И в работах Рерихов, и даже в книгах их предшественницы Блаватской можно найти вполне уважительные высказывания в адрес Церкви.

"Вы не найдете в этой книге ни одного слова против Русской Православной Церкви, – говорит Блаватская в одном из своих писем в Россию. – Вы спросите, почему? Потому что Ваша церковь самая чистая и самая истинная, и все уродливые человеческие деяния никогда не смогут повредить ей. В русской Православной Церкви прочно заложено зерно божественной Истины, только оно зарыто у самого ее основания². Позднее и в письме к своей сестре Н. П. Желиховской она написала: "Что же касается моего противу-христианства, ты его знаешь. Я враг католических и протестантских церковных излишеств, идеал же Христа распятого светлеет для меня с каждым днем яснее и чище, а против православной христианской церкви, пусть повесят меня, – не пойду!³.

Так зачем же вдруг Церковь сделала столь резкий выпад против людей, настроенных отнюдь не враждебно?

При ближайшем знакомстве с людьми, посещающими рериховские кружки, и с самими текстами, оставленными теософами, оказалось, что миролюбивые декларации – не более чем прикрытие для проповеди вполне антихристианского учения.

В данной книге я буду анализировать прежде всего тексты Рерихов и тех, кого они сами называли своими учителями: Е. Блаватской и "Махатм"⁴. Это материал и весьма объемный и довольно пестрый. В нем можно найти призывы к миру, добру и любви. В нем встречаются эпизоды с интересными этнографическими и религиеведческими зарисовками. В нем есть суждения, с которыми может согласиться действительно практически любой человек.

Но есть и другое. Есть суждения и советы, оценки и предсказания, ставящие под сомнение просто нравственную вменяемость авторов. Моя задача была, во-первых, обратить внимание людей на теневые стороны теософии. На упаковке продуктов питания, производимых в западных странах, сегодня принято указывать, какие вещества содержатся в приобретаемом товаре. Так защищаются права потребителя (его право на здоровье). В красивой упаковке может находиться вполне ядовитый продукт. Да, в нем есть тот шоколад, что обещан на обложке. Но там же может оказаться еще и некая, вроде бы небольшая, примесь – и отравление произойдет. Но у человека есть еще и право на безопасность души.

Так вот, в "шоколад" рериховских призывов к миру и терпимости вкраплены такие примеси, которые вполне способны смертельно отравить человеческую душу.

Поэтому первая задача этой книги – обратить внимание на те антихристианские, а зачастую и просто безнравственные "примеси", которые есть в рериховской проповеди.

Вторая же задача была сложнее, чем просто чтение рериховских книг с карандашом в руке. Надо было оценить место этих "примесей" во всей системе Агни Йоги и сделать вывод: что, собственно, в ней является примесью, а что основным содержанием. Околохристианское сладкоречие оказалось случайно окроплено оккультным злоречием, или же "общечеловеческие ценности" использовались в качестве внешней присыпки, призванной до времени скрыть подлинный вкус предлагаемого "пиршества духа".

Дело в том, что христианская мораль может вырастать не на всякой философской почве. Не во всякой философии можно так объяснить феномен человека, что присоединенный к метафизическому трактату призыв "возлюбим друг друга" покажется логичным. Подметил же Владимир Соловьев противоречие между метафизикой материалистов и их народническим и жертвенным пафосом: "Человек произошел от обезьяны и потому нет любви больше той, как если кто положит душу свою за ближнего своего".

Так вот и "Живая Этика" пыталась взрастить цветы человеколюбия на почве столь бесчеловечной философии, что доброго плодоношения не получилось.

Собственно, необходимостью достичь этих двух целей и объясняется структура книги: главы преимущественно информационные, излагающие нерекламные, "эзотерические" страницы Агни Йоги, чередуются с главами аналитическими. Аналитика же идет по двум направлениям. Во-первых, доктрины теософии сопоставляются с христианским пониманием мира, человека и Бога. Во-вторых, показывается, что "темные" стороны теософии как раз логично и необходимо связаны с ее фундаментальными предпосылками, в то время как повторение теософскими авторами нравственных прописей требуется отнюдь не внутренней логикой "тайной доктрины", а необходимостью придать "товарное лицо" оккультной продукции.

Поэтому тех людей, которые захотят вступить в полемику с этой книгой, прошу вести дискуссию достойно. Не надо опровергать меня "типографским методом", то есть указанием на то, что в оккультной литературе есть светлые страницы. Я знаю – есть. Но во-первых, моим оппонентам не удастся доказать, что в ней нет тех темных страниц, которые я напомнил. Во-вторых, докажите, что эти светлые страницы не есть "маскировка", о необходимости которой неоднократно писали гранды теософии. В-третьих, попробуйте посмотреть на эти страницы (как темные, так и светлые) из глубин теософской метафизики и сказать – что же все-таки логичнее вырастает оттуда. Мало заявить: "мы считаем, что человек свободен" – надо обосновать, что то видение Вселенной, которое проповедует ваша кармическая философия, разрешает человеку быть свободным. Мало сказать: "мы призываем человека к борьбе со Злом" – надо еще доказать, что с точки зрения вашей же пантеистической философии со злом можно и нужно бороться... Иначе я скажу, что вы просто вырываете мысли из контекста и упрямо хотите мыслить по законам христианской мысли, а отнюдь не теософской.

Пока же рериховцы отвечают православным – "Вы вырываете цитаты из контекста". Обвинения в "выдергивании из контекста" и переиначивании смысла могут быть приняты лишь в том случае, если сам контекст понимается нами одинаково. Мне представляется, что контекст теософии – антихристианский. И некорректно поступают именно проповедники рерихианства, вырывая из этого антихристианского контекста те или иные суждения, декларирующие симпатию к христианству. Рядовым рериховцам, напротив, кажется, что теософия вполне совместима с христианством, и потому именно антихристианские выпады кажутся им выпадающими из контекста. На уровне толкования тех или иных абзацев здесь нам вряд ли удастся прийти к согласию. Поэтому обсуждать надо фундаментальные интуиции, лежащие в основе теософии и в основе христианства. Эти исходные предпосылки весьма различны. Не надо быть конфессиональным писателем, чтобы заметить эту разницу. Различие восточно-пантеистического пути и западно-теистического заметно даже светскому историку религий.

Я не обвиняю современных теософов (за исключением некоторых, вполне доказательных случаев, о которых речь пойдет ниже) в сознательной лжи, состоящей в том, что антихристианское учение они пытаются выдать за вполне евангельское. Я буду с ними спорить, но не буду обзывать безнравственными подлецами. Полагаю, что я вправе ожидать такого же отношения к себе и от них. Я не привожу ни одной придуманной цитаты, ни одного непроверенного факта. Если я толкую их иначе, чем хотелось бы теософам – так это мое право.

Еще один излюбленный контраргумент рериховцев: "а вы умалчиваете"... Вот вам, дескать, книжечка "Знамя преподобного Сергия", и извольте считать, что православию будет очень даже уютно в теософском "синтезе". Точно так же штатный имидж-мэйкер какой-нибудь фирмы, производящей недоброкачественный лимонад, мог бы отвечать на упреки врачей. Медики публикуют заявление о том, что в данном напитке опасно много примесей, а изготовитель этой "взвеси" отвечает: "но почему вы умалчиваете о том, что наш напиток имеет красивый цвет и хорошо упакован ?⁵.

Моя цель и состоит в том, чтобы показать людям реальную разницу между теософским и христианским путем и тем самым напомнить им о неизбежности выбора.

Людям же, твердо решившимся жить по постулатам "Живой Этики", я не рекомендовал бы читать далее этой страницы. Если язычник не знает Евангелия и живет по-язычески – он, как говорит апостол Павел, будет судим лишь по закону своей совести; на Последнем Суде к нему будут приложены те мерки, справедливость которых он сам признавал для себя. Но если язычнику проповедано Евангелие, а он держится за свои прежние предрассудки – его судьба может быть иной. Языческие религии до Христа – это частичный свет, в котором уловим отблеск Логоса. После того, как Слово само пришло к людям – язычество стало уже беспримесным мраком.

Многие приверженцы "Живой этики" искренне думают, что их вера совместима с христианством. Прочитав эту книгу, они уже будут знать, что это не так. И если в них не найдется решимости принять Евангелие, не искаженное теософами, – с этого дня такие люди станут уже не просто "ищущими" или "ошибающимися". Они станут христоборцами...

Но столь решительных приверженцев Рерихов, я полагаю, все же не много. Для большинства людей, издалека симпатизирующих их учению, "Тайная Доктрина" Блаватской осталась тайной. Для них и написана эта книга. Кем в таком случае я считаю своих читателей и оппонентов? – Хорошими людьми, оказавшимися в плену у плохой философии.

Я хотел бы, чтобы было предельно ясно с самого начала: эта книга не анализирует взглядов современных обычных посетителей рериховских собраний и лекториев. Они, скорее всего, не узнают своей веры на этих страницах. Но эта книга излагает и анализирует убеждения тех людей, которые претендуют быть "Учителями", "Посвященными". Изложенные здесь оккультные концепции разделялись Е. Блаватской, Рерихами, А. Клизовским, Р. Штейнером... И вполне возможно, что они не разделяются большинством рядовых участников рериховского движения. Но мне кажется, что и они вправе знать, куда именно пришли их "Махатмы", и в какие поистине сатанинские бездны они зайдут сами, если будут и впредь следовать их "Тайной Доктрине".

Чтобы понять всю неизбежность и серьезность выбора, надо уяснить историческую перспективу противостояния теософии и христианства. Бывают ереси, которые рождаются из не слишком удачной попытки "улучшить" христианство. Такие теории стоят на евангельской основе, их создатели любят Евангелие и Христа, но, как сказал Лев Карсавин об Оригене, оказалось, что "у этого метафизика сердце лучше головы⁶. Бывают ереси, которые представляют собой просто ошибки. В них есть слишком поспешные выводы и слишком быстрые обобщения...

Но бывает иначе. Бывает, что в мир вторгается идея, которая дышит ненавистью к Евангелию и к Церкви, и которая лишь притворяется в своей симпатии к христианству. Такая доктрина призывает к реформе Церкви и вероучения не для того, чтобы помочь большему числу людей действительно жить по Евангелию, а для того, чтобы сподручнее было в конце концов сломать хребет Церкви, реформированной (точнее - деформированной) по новоявленным проектам.

Теософия с самого начала формировалась в лоне именно таких доктрин. Среди прежних хранителей "древних и тайных знаний", которые наконец приоткрывает теософия, Блаватская и Рерихи называют каббалистов, розенкрейцеров, масонов ⁷...

Оккультное посвящение Николай Рерих получил от генерального делегата "Великой Ложи Франции" Чеслава фон Чинского, который в 1911 году устраивал спиритические сеансы в доме у художника⁸. Не Евангельскую традицию продолжает теософия, но сознательно анти-христианскую.

В Заявлении масонского Конгресса в Бельфоре (1911) содержится увещание к собратьям: "Не будем забывать, что мы антицерковь, приложим в наших ложах все усилия, дабы разрушить религиозное влияние во всех формах, в которых оно проявляется".

Конвент Великого Востока в 1903 декларирует: "Триумф Галилеянина длился 20 веков. Иллюзия длилась слишком долго... Он исчезает в своею очередь, Бог лжец. Он присоединяется к другим божествам Индии, Египта, Греции и Рима, которые тоже видели много обманутых ими существ, лежащих ниц перед их алтарями. Братья-масоны, нам должно быть приятно, что мы не чужды этому падению ложных богов!".

Обращение Конвента Великой Ложи Франции (1922) призывает: "Энергично будем поддерживать в каждом свободу совести, но без колебания будем объявлять войну всем религиям, ибо они суть истинные враги человечества. На протяжении всех веков они способствовали лишь разладу между отдельными людьми и народами. Будем работать, будем ткать нашими быстрыми и ловкими пальцами саван, который покроет в один прекрасный день все религии; таким образом мы добьемся во всем мире уничтожения духовенства и предрассудков, внушаемых ими⁹.

Эти признания взяты не из антимасонской, но именно из промасонской книги, написанной любимым учеником Елены Рерих – А. Клизовским. Апология масонства у Клизовского своеобразна: он не отрицает антицерковных и богоборческих масонских деклараций, приведенных его оппонентом. Он просто пробует сказать, что в хорошей семье масонов, дескать, не без люциферических уродов. Но разве не нечто вполне похожее на только что приведенные масонские декларации встречаем мы у Е. Рерих – "Всякая обособленная, ограниченная и упадочная религия есть, именно, опиум, злейший яд разъединения и разложения¹⁰. Итак, христианство без ламаизма и каббалистики есть "злейший яд"...

Полагать, что выношенная в такой среде теософия вдруг станет действительно совмещаемой с христианством без ущерба для совести христианина – значит обманывать себя.

Поскольку теософия рождена масонством, она не может декларативно опираться лишь на свою действительную родословную. Ей нужно было прислониться к какой-то менее одиозной религиозной традиции. Поэтому на протяжении полустолетия происходил дрейф теософии. "Тучка золотая" теософии пробовала переночевать на груди то одного, то другого "утеса-великана".

Первоначально Блаватская была полностью солидарна со спиритистами: "Я спиритка и спиритуалистка в полном значении этих двух названий. Я была матерьялисткой почти до 30 лет, и верила и не верила в спиритизм... Более 10 лет я спиритка и теперь вся моя жизнь принадлежит этому учению¹¹. Спустя год Блаватская начинает ревизовать спиритуализм: "С тех пор, как я в Америке, я посвятила себя всю спиритуализму. Не феноменальной, материальной стороне оного, а спиритуализму духовному, пропаганде святых истин оного. Все старания мои клонятся к одному, очистить новую религию от всех сорных трав ее¹².

Как видим, Блаватская здесь прямо говорит о создаваемом ею учении как о религии, но пока она честно заявляет,что это именно новая религия и что именно она стоит у ее истоков. Но вот настала пора создавать "Теософское общество" – и Блаватская бросает первый якорь: "Олкотт теперь устраивает Theosophical Society в Нью-Йорке, которое будет составлено из ученых оккультистов, каббалистов, philosophes Hermetiques XIX века, и вообще страстных антиквариев и египтологов. Мы хотим делать сравнительные опыты между спиритуализмом и магией древних буквально по инструкциям старых каббал – и жидовских, и египетских¹³.

Итак, первая точка опоры, первая историческая любовь – это каббала. "Я посвятила всю жизнь мою изучению древней каббалы и оккультизма", - пишет теперь Блаватская¹⁴, еще недавно уверявшая, что вся ее жизнь принадлежит спиритизму.

В 1877 году выходит "Разоблаченная Изида", наполненная уверениями в том, что теософия на этот раз происходит из некоего "буддхизма", который гораздо древнее любой другой индийской религии, и из тайной египетской мудрости.

Историко-религиозные построения Блаватской, ставящие буддизм раньше ведических религий, с таким сарказмом были приняты востоковедами, что пришлось искать новую почву для проращивания теософии в глубь столетий. Блаватская нашла замечательный ход: "Тайная Доктрина" пишется как комментарий к некоей "Книге Дзиан", которую не видел никто и никогда, кроме Блаватской, и которая ею провозглашена самой древней книгой человечества. Теперь уже ни Египет, ни буддизм не необходимы для теософии. Теперь можно сказать, что любая религия - отголосок "Книги Дзиан", и что любая религия исказила изначальную религиозную мудрость, ныне известную только Блаватской. При этом исходное лоно теософии – спиритизм – подвергается самому резкому осуждению ("Повторяю: спириткой я никогда не была" – заявляет теперь Блаватская)¹⁵.

Позднее Рерихи, очевидно, не имевшие вкуса ко столь масштабным историко-религиозным авантюрам, вновь сочли необходимым пропагандировать теософию не как нечто самостоятельное, а как голос собственно восточных традиций, обращенный к западным читателям. Рерихами история теософии возводится к буддизму (Блаватская же никогда всерьез не отличала буддизма от религии Упанишад), и нити "традиции" привели их не в Индию, а в Шамбалу-Тибет. Египетского материала, столь важного для "Разоблаченной Изиды", Рерихи практически нигде не касаются.

Р. Штейнер же пытался гораздо активнее работать с западным, христианским религиозным материалом...

При этом дрейфе только одно оставалось неизменным: и буддистская, и брахманическая, и "христианская", и египетская, и герметическая версии теософии отдавали дань величайшего уважения Каббале...

Кроме того, с течением времени стала очевидной миссионерская неизбежность делать внешний слой теософии менее каббалистическим и более христианским. В первых книгах Блаватской ссылки идут почти исключительно на нехристианские источники, и даже существование Иисуса Христа подвергается сомнению. Затем он был признан "Посвященным", Адептом древней эзотерической школы. Вскоре теософские книги начали признавать в Нем не только ученика, но и Учителя. Наконец, Ему был присвоен титул "Учителя Учителей".

И поныне миссионерская необходимость поиска общего языка с православной культурой толкает многих теософов не только к декларативному, но и к действительному сближению с христианством. И поэтому происходит разделение теософии. В ней выделяются течения, которые становятся открыто антихристианскими, но появились и тенденции к постепенному сближению с христианством. Рерихи гораздо больше заинтересованы Россией и ее церковной культурой, чем Блаватская. Современные оккультные писатели (типа С. Н. Лазарева) пробуют освоить христианскую идею покаяния, к которой чрезвычайно враждебно относились и Блаватская и Рерихи.

И все же – не лучше ли вместо насилия и над теософией и над христианством во имя их "примирения" просто трезво сопоставить их учения, понять их радикальные различия и сделать шаг прямо в православие? Не выдумывая православие по образу и подобию современного стихийного язычества, а приемля его таким, каким оно было для преп. Сергия и для оптинских старцев, для св. Феофана Затворника и бесчисленных мучеников российских...

Я все же надеюсь, что оккультная "эра Водолея" еще отодвинется. Пройдет период религиозного одичания и люди вновь поймут, что баловство с духами добром не кончается. Поймут – и сделают тот же выбор, что сделали русские люди 1000 лет назад.

Но при этом тот неоспоримый и в конце концов радостный факт, что многие люди, начав свой религиозный поиск с теософии, в итоге приходят к православию, не означает, что теософия сама по себе хороша и безопасна. Передо мной, например, религиозные проблемы впервые встали, когда я занялся изучением "научного атеизма" (полностью приемля его) – но это никак не означает, что между атеизмом и христианством нет никакой разницы.

В мои планы вовсе не входило ни близкое знакомство с рериховскими текстами, ни тем более написание столь обширной книги о них. Я предпочел бы заниматься изучением собственно Православия. Совершенно точно могу сказать, что в данном случае все произошло по известному правилу: каждый пишет ту книгу, которую хотел бы прочитать сам. Мне не интересен оккультизм. Мне просто хотелось прочитать книгу, которая сопоставляла бы оккультизм с христианством. Такая книга есть. Это "Мистическая трилогия" М. В. Лодыженского. Но она отвечает не на все вопросы. Во-первых, она сравнивает только аскетическую практику православия и йоги. Во-вторых, она была написана прежде, чем появились книги Рерихов. В-третьих, она просто была написана давно (последнее издание – в 1915 г.) и с тех пор полностью не переиздавалась.

Я надеялся, что найдутся люди, которые лучше меня знают реалии оккультных движений (сегодня среди церковных людей немало таких, кто до прихода в Церковь был практикующим оккультистом). Но пока таких книг не появилось. Возможно, этим людям тяжело и неприятно вновь погружаться в темный мир, из которого с таким трудом они когда-то вырвались... А дискуссия все же завязалась. К сожалению, она оказалась дискуссией между мною одним и всею оккультной церковью.

С моей стороны потерь пока нет. Я не нашел никаких оснований, чтобы хоть в чем-то изменить свое отношение к рерихианству. А вот оппонентам мои выступления явно доставили некоторые неудобства. Рериховская газета "Знамя мира" письмо своего читателя о "гнусной статейке некоего диакона" поместила в рубрике "О наболевшем¹⁶. В этом же номере рериховка из Екатеринбурга говорит о реакции ее единоверцев на мои лекции в этом городе: "Пусть знает диакон Андрей, что после его нападок на Учение Живой Этики и убогих измышлений о Рерихах, истинные рериховцы станут сплоченней и бдительней, а шелуха, которая мешается под ногами, отпадет. Ведь так было ясно по лицам в зале – насколько они стали суровыми и настороженными¹⁷. А в предыдущем номере агни-йогиня (это термин из "Беспредельного", 690¹⁸) из Среднеуральска сообщала о моей газетной статье: "В газете "Труд" прочла статью диакона Андрея Кураева. Прочла, потом еще и еще – и опять ничего не поняла... Эта статья четко рассчитана на то, чтобы посеять сомнение и смущение в душах тех, кто хоть малость знаком с оккультными науками. Конечно, по возможности пытаюсь своим знакомым объяснить весь разрушительный смысл этой статьи, всю лживость постулатов автора. Но мне не хватает знаний. Поэтому прошу редакцию газеты "Знамя мира" дать разъяснение людям насчет соотношения Агни Йоги и церковной религии¹⁹.

Главный редактор этой газеты Г. С. Горчаков говорит и о том, чем хотя бы иногда кончаются сомнения, поселяющиеся в головах рериховцев: "Сейчас церковники проявляют излишнюю активность и вовсю поносят Учение Огня. Многие люди, начитавшись проклятий в адрес Учения Света, впадают в смущение и даже отпадают от него²⁰.

Что ж, если первые опыты полемики с теософией принесли благие плоды освобождения некоторых людей от оккультного учения, надеюсь, что и этот труд также поможет хотя бы некоторым.

А люди очень часто спрашивают о том, правда ли, что оккультизм (Рерихов, Блаватской, Штейнера и т.д.) совместим с христианством. Оказалось, что потребность в выходе книги, показывающей, в каких отношениях находятся "Живая этика" и христианство, весьма велика.

Именно для ответа вопрошающим я взялся за книги "Живой этики". До той поры я слышал о Рерихах только хорошее. Те отрывки, что попадались мне на глаза, не вызывали у меня какой-либо симпатии, но и поводов для отторжения я также в них не находил. Просто чувствовал на уровне вкуса: "не мое". Бывает же "не моя" музыка или "не моя философия"... В общем, я начал читать книги "Агни Йоги" без внутреннего предубеждения.

Первое мое открытие было – кошмарный русский язык. Язык литературно блеклый и страшно неуклюжий, неестественно напыщенный стиль ²¹, пренебрегающий элементарными нормами русского литературного языка. Немедленно последовало и второе наблюдение: аморфность сюжета, полное отсутствие доказательств и вообще последовательности... Оказалось, что ни к литературе, ни к философии книги "Агни Йоги" не имеют никакого отношения.

По мере чтения в глаза стало бросаться отсутствие некоторых слов, ключевых для любого христианского размышления. Во всем многотомьи книг "Живой этики" не найти таких слов, как грех, покаяние, искупление, благодать, Бог. Значит, это тексты, рожденные нехристианской духовностью.

Затем мне стали заметны многие высказывания, резко противоречащие основам христианства. Стало понятно, что передо мною мировоззрение не просто вне христианское, но ясно и осознанно противопоставляющее себя христианству.

Наконец, обращение к письмам Елены Рерих и к работам Блаватской позволило заметить откровенно богоборческие, сатанинские нотки в теософии.

Для меня это был вывод, к которому я пришел все же неожиданно для самого себя. Поскольку же я пишу не философскую автобиографию, то попробую более систематично (хотя и в иной последовательности) изложить те доводы, на основании которых я пришел к убеждению в том, что рерихианство – это сатанизм для интеллигенции. Или, говоря более отстраненно: Рериховское движение в России – нелегальная религиозная секта оккультно-антихристианского характера.

Теперь читателю надо изложить конкретные основания, послужившие для вывода, столь расходящегося с общепринятым мнением о Рерихах. Слово за словом попробуем обосновать эту характеристику.

 

 

---

 

 

I. "Живая этика" как секта

1. "Агни йога" – этика или религия?

Вам скажут, что теории неважны, что логика и философия не связаны с жизнью. Не верьте. Разум - от Бога, и далеко не безразлично, разумно ли то, что происходит.

Г. К. Честертон. ²²

Является ли рериховское движение религиозным? Таков первый предмет для дискуссии: действительно ли теософия есть чисто светское, чисто культурно-познавательное движение? Сама Агни Йога выдает себя за чисто светскую идеологию, которая при этом ухитрилась вобрать в себя все лучшее, что только есть во всех религиях мира – но все равно осталась светской. Христиане считают иначе. Каковы же аргументы сторон?

Вообще-то изучение религиозной философии само по себе может не быть религией. Когда однажды вице-президент Международного центра Рерихов Л. Шапошникова захотела обвинить меня в невежестве, она написала: "Вся статья (речь идет о моей статье в "Новом мире" – А. К.) исходит из того, что уникальное философское учение "Живой Этики" есть новая религия. Я не берусь объяснять диакону, что такое религия и чем она отличается от философии. Полагаю, ему, бывшему аспиранту Института философии, это известно ²³.

Действительно известно. И как бывшему студенту кафедры научного атеизма МГУ, и как бывшему аспиранту Института философии, и как нынешнему преподавателю кафедры философии религии и религиоведения МГУ. Поэтому привожу то определение религии, которое мне памятно еще со светских студенческих лет: Религия выявляется сочетанием трех характеристик – наличием религиозного учения; наличием религиозной практики (культа) и наличием религиозной организации²⁴.

Я понимаю, что нет достаточных оснований доверять суждениям о религии профессиональных атеистов. Что ж, напомню г-же Шапошниковой определение религии, которое дает выдающийся русский философ С. Н. Трубецкой в словаре Брокгауза и Ефрона: "Религия может быть определена как организованное поклонение высшим силам... Религия не только представляет собою веру в существование высших сил, но устанавливает особые отношения к этим силам: она есть, следовательно, известная деятельность воли, направленная к этим силам"²⁵.

Я вполне согласен с этим определением религии и, приводя его, надеюсь ответить на замечание г-жи Шапошниковой, сказавшей в одном из своих выступлений: "Есть несколько решений всяких духовных семинаров, которые прошли под главенством патриархии, о том, что рериховское движение – это секта. Но, простите, дьякон даже не сформулировал: а что такое религия? ²⁶.

В свою очередь я мог бы поинтересоваться у рериховцев, каким определением религии пользуются они.

Так является ли религиозным учение Агни Йоги? Ответ на этот вопрос очевиден. Сама теософия выдает себя за синтез всех религиозных традиций человечества – как же при этом она сама может не быть религиозной? Если дом построен из бревен - очевидно, его следует назвать деревянным. Если некое учение является синтезом религий, - очевидно, оно является религиозной доктриной, а не теорией сопромата. "Синтез всех религий" может быть чем-то нерелигиозным – но только в том случае, если он вобрал в себя случайные, нехарактерные черты каждой из религий. Можно составить "синтез всех религий", если из каждой священной книги взять, например, описания растений ("Когда ветви смоковницы становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето" – Мф. 24,32). В таком случае появится энциклопедия древней ботаники, но никак не "тайная доктрина". Напротив, теософия Блаватской (которую всего лишь продолжают Рерихи)²⁷ полагает, что она нашла не ботанический, а именно мистический ключ к самым древним мистериям, культам, откровениям. Как заявляла Анна Безант, "Теософия есть утверждение мистицизма в недрах всякой живой религии ²⁸.

Письма Махатм не стесняясь говорят о "нашей оккультной доктрине²⁹. Очень прошу запомнить эту автохарактеристику. Рериховцы почему-то обижаются, когда их доктрину называют "оккультной". Но их Махатмы именно так ее и называли. И в письмах Елены Рерих многие утверждения или советы предваряются ссылками на оккультные доктрины ("зная непреложные оккультные законы...³⁰).

Так что же – неужели теперь оккультизм надлежит считать чисто светским, чисто культурным и даже вполне академическим феноменом? Если мне скажут, что "оккультизм – это наука об управлении скрытыми силами природы", то в ответ я могу предложить поработать с определением шаманизма как "науки об управлении скрытыми силами духов".

Если "теософия и ее оккультные доктрины" (на этот раз это Блаватская³¹) - это научная теория и научная же практика, то я хотел бы поинтересоваться у г-жи Шапошниковой: с помощью каких процедур она вступает в связь с "Владыкой Солнца"? В науке процесс открытия и доказательства должен быть воспроизводим. Насколько мне известно, руководители современных рериховцев не имеют непосредственных связей с "Махатмами" и "космическими иерархами". Я, по крайней мере, не встречал такие выступления г-жи Шапошниковой, в которых она ссылалась бы на личный опыт духообщения. В то же время рериховские лидеры утверждают, что именно наличие таких "источников знания" позволило Блаватской и Рерихам создать свою "научную теорию". Но если нынешние столпы теософского движения не могут получать новую информацию по каналу и методу уже открытому их предшественниками – не означает ли это, что мы имеем дело все-таки с ненаучным способом миропонимания?

И, между прочим, сказать, что некий культурный феномен не является научным, вовсе не означает нанести ему оскорбление. Это в прошлом веке наука казалась единственным мерилом и единственным идеалом, а потому теософы всячески подчеркивали свою "научность". Но сегодня уже ни философия, ни искусство, ни религия не стесняются того, что они вненаучны. И только теософы продолжают укутываться в обноски прошловекового позитивизма. Ни о. Павел Флоренский, ни Бердяев, ни Хайдеггер, ни Рахманинов, ни Есенин не назвали бы свою деятельность научной. Но это никак не означает, что они опозорили человеческое достоинство.

Так что суждение о том, что теософия не является научным феноменом – это безоценочное суждение. В нем не содержится оценки, хорошо это или плохо. Это просто констатация действительности: теософские каналы получения базовой (в их восприятии) информации о мире являются вненаучными. Оценку можно дать лишь стремлениям рериховцев назвать свою доктрину научной. Тут неизбежно приходится предстать перед выбором: или у рериховцев очень смутные представления о том, что такое наука, и поэтому космические "откровения" и мифологические конструкты они считают наукой; или они все же разделяют общепринятые представления о науке, но в чисто пропагандистских целях идут на подтасовку и вопреки реальности и совести выдают "Живую Этику" за науку.

Но если теософия есть феномен вне-научный, то, может, это феномен чисто культурный? Не всякая культура есть наука. Музыка не есть музыковедение, и вдохновение композитора не передается кандидатам искусствоведения.

Но вот Е. Блаватская пишет, что "все средневековые каббалисты были теософами³². Конечно, если мне докажут, что Каббала – это чисто светский феномен, что учение и практику Каббалы нельзя считать религиозными – я признаюсь в своем полном невежестве и соглашусь считать то учение, адептами которого были "все каббалисты" и все Рерихи, нерелигиозным.

Только в одном случае нельзя считать теософию религиозным учением. Если признать, что мир религии исчерпывается христианством. Тогда действительно, теософия – не религиозное учение. Но если ламаизм, магию, каббалистику, пантеизм считать религиозными учениями, то теософия, возникшая на базе их синтеза, тоже должна считаться религиозной доктриной.

Да, в теософских трактатах почти не встречается слово "Бог". Но истории религии известны не-теистические доктрины и культы. Существует огромное число мифологических систем, в которых померкло представление об Изначальном Боге-Творце. Такую же религиозно-магическую мифологию без Бога-Творца пытается создать теософия. Аналогично иудей мог бы сказать: раз я считаю Иисуса из Назарета простым еврейским раввином, но не вижу в нем ни Мессию, ни Спасителя, ни Бога, то прошу считать мою веру в Иегову не-религиозным мировозрением. Вот и теософы уверяют: поскольку мы не признаем Творца и не верим в Христа как Спасителя, то считайте наш оккультизм чисто научным.

Но каков же исток этого учения? Вырастает ли оно из недр собственно человеческой культуры или открывается из мира "надземного"?

Теософы сами заверяли, что свои основные труды они пишут не сами, а лишь записывают "космический диктант". Е. Блаватская, например, так рассказывает историю появления своей "Разоблаченной Изиды", которая "является библией наших теософов. Сама ли я ее написала? Нет, это сделали моя рука и мое перо. В остальном я от нее отказываюсь, ибо сама я совсем не понимаю ее – не понимала раньше и не понимаю теперь³³. Елена Рерих прямо называет свои трактаты "Откровением"³⁴.

Блаватская приводит эпизод из Евангелия: "Семьдесят учеников возвратились с радостью и говорили: Господи! и бесы повинуются нам о имени Твоем. Он же сказал им: Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию; се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью; и ничто не повредит вам" (Лк. 10,17-19). Теософиня находит возможность для весьма нетрадиционного толкования этого текста: "Это замечание относится к Божественной мудрости, падающей подобно молнии, и тем вызывая к деятельности разум тех, кто борется с дьяволами невежества и суеверия... Так учат нас... Таким образом, замечание, сделанное великим Посвященным в Евангелии от Луки, – указывающее аллегорически на луч озарения и разума, подобно молнии, падающей с небес в сердца и умы обращенных к древней Религии Мудрости, представленной тогда в новом аспекте мудрым галилейским Адептом, было искажено вне всякой узнаваемости и обращено в одну из самых жестоких и губительных теологических догм³⁵.

Какие философские или научные аргументы привела она в пользу своего пассажа, вполне кощунственного на христианский взгляд? – Никаких. Просто: "Так учат нас...". Кто же учит теософов?

Оказывается, Блаватская и семья Рерихов были избраны некими Духами Космоса для того, чтобы через них проникнуть в мир людей. "Тексты Агни Йоги, по утверждению их создателей, были даны тибетскими Махатмами, а авторы текстов явились лишь посредниками в передаче учений. Эти тексты, как повествует предание, были записаны методом "автоматического письма" в особом измененном состоянии сознания, и таким образом, имеют трансцендентальное, сверхчеловеческое происхождение", – пишет современный проповедник Агни Йоги³⁶, обнаруживая, между прочим, плохое владение философским лексиконом: слово "трансцендентальное" здесь явно неуместно.

Вообще-то это именно "предание", теософская легенда. У. Э. Коулман обнаружил в "Разоблаченной Изиде" Е. Блаватской около двух тысяч прямых заимствований из современных работ по магии Данлопа и Де Мюссо, масонской энциклопедии Маккензи и т. д³⁷.

Но для нас сейчас важно то, что сами теософы именно так, "трансцендентально" объясняют происхождение своих трактатов. Важно, потому что под феноменом "автоматического письма" в оккультно-мистической практике подразумевается такого рода контакт с некоторым духом, при котором сам человек находится в медитативно-полубессознательном состоянии, а карандаш пишет сам по себе, исполняя волю духа, вышедшего на "контакт"³⁸.

Иногда же в контактерском опыте Е. Рерих место "автоматического письма" занимало прямое общение с духами. Комната Елены Ивановны заполнялась голосами – и она выслушивала их инструкции и спрашивала о "тайнах мироздания". "Лежа на спине, я лучше слышу", – признается, например, Е. Рерих³⁹. Иногда возникают недоразумения – и контактерка не может ясно определить, какой же именно дух вошел в общение с нею. "Мне обидно, что я не могу еще различать по звуку, кто со мною говорит", – жалуется Елена Ивановна своему Духу, а тот ей дает перечень ее собеседников: "Дух принимает и лучи и провода не только Мои и К. Х., но и Тер., и Тары Китайской, и Мох., и Лао-Цзы, и Вог., и Конфуция, конечно, Будды и Хр.⁴⁰. Итак, источник "Живой этики" – это прямые беседы в астральном мире Рерих с духами Конфуция, Будды, Лао-Цзы, Христа и прочими "Махатмами". Вообще, как можно понять из заметок Е. Рерих, "учителя человечества" чуть ли не в очередь записываются для того, чтобы удостоиться чести беседы с Еленой Ивановной – "Лучшие духи из Астрала мечтают прибегнуть к Нашим рабочим кельям⁴¹.

Мы видим, что рериховская проповедь вырастает не из исследования древних учений, не из знакомства с текстами и документами древности, не из логики философского или этического анализа, а из непосредственного духообщения. Точнее сказать - из общения с теми духами, что не прочь назвать себя именами Христа или Будды. "Откуда берете силу и вразумление? Соединяясь с Духом Великим⁴².

Вот один из таких диалогов (вопросы Е. Рерих в нем помещены в скобках, а прямая речь духа дана непосредственно): "(Но я уже слышала голос Христа!) Голос Христа гораздо легче слышать, ибо в радуге Его заглушены красные и желтые тона. Радуга Будды гораздо резче. Когда Урусвати (оккультный псевдоним Е. Рерих – А. К.) видела ее, не сразу смогла принять ее. (Почему она резче?) Ибо Он ушел, не уничтожив оболочку воздействием Духа, как сделал Христос. Его даже сожгли, но Христос уничтожил свое тело воздействием Духа. Дух Христа своим приказом разложил свое тело на атомы. Это было замечательное достижение Христа. Противница кладбищ должна приветствовать, когда земной багаж унесен самим собственником. Легко понять, что сожжением нельзя так разложить на атомы, как огнем духа. Низшее – кладбища и мощи, выше – сожжение, выше – огонь духа. Но на Земле лишь Христос исполнил это⁴³.

Свидетельство апостолов о воскресении Христа во плоти, призыв самого Христа к Фоме удостовериться, что Воскресший носит тело со следами от полученных ран, – все это на наших глазах отменяется новым "откровением". Духи "уточнили" Евангелие: "Христос уничтожил свое тело".

Кроме непосредственных откровений, у Рерихов есть еще несколько источников информации, альтернативной Евангелию. Прежде всего это - классика западной оккультной литературы (каббалистика, розенкрейцеры, масоны, теософы). Во-вторых, это мистическая литература Индии. И конечно, гностические (а отнюдь не христианские) апокрифы.

Что же касается собственно философской литературы, то я не встречал у Рерихов ссылок на Аристотеля или Декарта, Гегеля или Канта. И даже когда имена философов (например, Пифагора или Платона) мелькают в их трудах – они приглашаются туда в качестве "посвященных адептов", то есть в качестве носителей неких магических знаний, а не в качестве собственно философов⁴⁴.

В теософской смеси можно встретить лишь весьма небольшие фрагменты философской мысли, исчезающе малые крупицы мысли научной, великое множество искореженных исторических выкладок и нескончаемые вереницы религиозных словоизлияний.

Итак, книги "Живой Этики" – это некое откровение "свыше", а вовсе не результат кропотливой философской или сравнительно-религиеведческой работы. "Об этом говорили Высокие Учителя в своих беседах с ней и в своих "передачах". Книги, которые она сложила в результате этих бесед и передач, назывались Агни Йогой или Живой Этикой" (Л. Шапошникова)⁴⁵.

Л. Шапошникова апеллировала к моему статусу религиеведа. Что ж, приведенные только что признания и суждения позволяют мне, во-первых, заметить, что Агни Йога – это именно предмет моего профессионального интереса как религиеведа; это феномен, который органичнее рассматривать в религиозном контексте, нежели в историко-философском. Как справедливо заметил В. К. Шохин, говоря о гностицизме (который Рерихами постоянно ставится в пример "догматическому христианству"), "внефилософскому, в своей сущности, феномену гнозиса не противоречит, конечно, то обстоятельство, что в гностических текстах может утилизироваться и философский материал, по типологии вполне ему внешний, но этот материал начинает жить здесь по законам "другой страны"⁴⁶... Аналогично и в теософии (по определению В. Шохина – в "неогностицизме") постановка тех или иных философских проблем не означает применение философского метода их разрешения.

Мистические рериховские трактаты никак не похожи на исследования по философии религии. В них нет смыслового, логического сюжета. Нет никакой эволюции мысли в пространстве одного трактата или даже пункта. Любой из сотен параграфов можно взять и перенести на полсотни страниц – и это ни облегчит, ни затруднит его восприятие. Здесь нельзя найти некий тезис, который, подвергаясь воздействию философской рефлексии, постепенно и логично раскрывает свое смысловое содержание. Ни один из философских методов размышления не используется здесь для анализа религиозного опыта человечества. В книгах Рерихов вообще нет доказательств: ни фактических, ни логических, ни диалектических. Труд доказательств заменен потоком напыщенных деклараций. Через многотомье "Живой этики" просто течет поток "космического сознания", который при своем воплощении не проявляет ни малейшего уважения к правилам философии (которые являются достаточно общими и для западной, и для индийской философских традиций).

Во-вторых, уже можно сделать первый вывод религиеведческой экспертизы. Дело в том, что в религиеведении принято делить религии на "пророческие" и "мистические". "Пророческие" религии (христианство, иудаизм, ислам, зороастризм) предполагают, что Высшая Реальность в предельной своей полноте открылась в конкретный исторический момент определенному человеку или людям, составившим на основании своего сакрального опыта то или иное "священное Писание". "Мистические" религии (преимущественно религии Индии) полагают, что полнота мистического опыта, которая открылась первопроходцам, может быть воспринята и их последующими адептами. Элементы профетизма или мистицизма есть, естественно, в каждой развитой религии – вопрос в тех акцентах, которые реально ставятся в той или иной религиозной практике. Итак, несмотря на демонстративную привязанность теософии к мистическим культам Индии, реально Агни Йога формировалась по религиозным канонам Запада - как религия "откровения".

Другое дело, что "откровенный" характер какого-либо знания есть лишь указание на источник его получения, но никак не гарант его доброкачественности. Как и Владимир Высоцкий, я считаю, что "не все то, что сверху – от Бога".

Не находя оснований считать теософию философским учением, я соглашаюсь с тем определением, которое теософская доктрина получила в "Философской энциклопедии": "Теософия – религиозно-мистическое учение Е. П. Блаватской и ее последователей. Сложилась под влиянием индийской философии, оккультизма и восточных эзотерических доктрин. Как форма вневероисповедной мистики теософия свидетельствует о кризисе традиционных религиозных систем, которые она пытается заменить собою⁴⁷. В этой формуле я согласен даже с утверждением о "кризисе традиционных религиозных систем". По крайней мере христианская Церковь уже две тысячи лет находится в кризисе⁴⁸. При этом, однако, вновь замечу, что если религиозная доктрина не похожа на христианство, это совсем на значит, что она является светской.

И снова подтвержу: некое учение может говорить о духовных мирах, может быть религиозным, но само при этом не превращаться в религию. Для трансформации религиозного учения в практику нужна постановка именно практической религиозной цели.

Сама Блаватская так определяла цель созданного ею Теософского общества: "Цель его основателей были практические опыты в области оккультных сил"⁴⁹. "Читатель должен держать в уме основные положения восточной философии, которые мы последовательно раскрывали. Давайте их кратко повторим.... 4. Магия, как наука, представляет собою знание способа, посредством которого всезнание и всемогущество духа, и его власть над силами природы могут быть приобретены человеком, пока он все еще находится в теле. Магия как искусство, есть применение этого знания на практике. 5. Злоупотребление сокровенным знанием есть колдовство; применение во благо – истинная магия или Мудрость⁵⁰. Итак, практические колдовские опыты (если они ставятся с целью распространения теософии, то самая колдовская методика оказыватся "белой магией") – это и есть практическое применение "Тайной доктрины" (она же – "сокровенное учение").

Но это не главная практическая цель теософии. Высшая ее задача выражена Ю. Горбуновым, один из лидеров современного рериховского движения, так: "Е. И. Рерих считала Учение Агни Йоги научной доктриной, предназначенной для приобщения человека к божественному началу, к космическому источнику знаний. Как известно, Йога, одна из восточных философско-психологических методик, позволяет человеку развивать, расширять собственное сознание, работать с подсознанием, интеллектом, сверхсознанием, и таким образом, соединяться с Богом⁵¹.

"Соединение с Богом" – это уже задача религиозной, культовой практики.

Л. Шапошникова сама так уточняет цель Агни Йоги: "достигнуть положения Космического Иерарха или Богочеловека⁵². Напомню, что именно такую цель – уподобление Богочеловеку Христу – ставит перед верующим христианство. Согласно знаменитой формуле св. Иринея Лионского, "Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом". (Разница, правда, в том, что в христианской перспективе Христос, будучи Богом, стал человеком, а в оккультизме человек сам должен осознать себя в качестве Бога⁵³). Так что либо мы и христианство должны считать не-религиозным движением, которое преследует чисто культурную цель "уподобления Богу", либо и теософию мы должны рассматривать как учение, ставящее перед собой практические и специфически религиозные задачи.

Вопрос этот тем более должен быть значим для г-жи Шапошниковой, что творчество Елены Рерих она уподобляет именно служению Христа. "Когда Христос, – напишет позже Елена Ивановна, – мучился на Кресте, – кто понимал, что старый мир кончился, и уже новая заря загорелась, и новый Бог вознесся над Землею. Сознавала ли она, когда писала эти строки, что именно ей, Высокому Космическому Иерарху, было суждено выполнить подобную миссию?.. Елена Ивановна должна была притянуть на обессиленную землю Высшие энергии, высшие силы... Урусвати (Е. И. Рерих – Л. Ш.), – писал Тот, Кто руководил космическим творчеством, – явит сочетание с небом... Эксперимент проводили Космические Иерархи, те субъекты эволюции, которые могли на нее влиять и могли ею руководить. Они стояли на разных ступенях и были по разному приближены к Земле. Но на Земле, внизу, принеся свою Великую жертву, оставалась она, русская женщина Елена Ивановна Рерих, от которой теперь зависела судьба Космической эволюции планеты Земля. Над Землей встала она, Космический Иерарх и Великий Учитель... Как заклятие звучали слова Космических Иерархов, обращенные к Той, которая взяла на себя всю земную тяжесть эксперимента: "Помоги Нам, помоги Нам, помоги Нам на всех путях. Новую связь Земли и Неба созидаешь"... Лучи Космических Иерархов, как тонкие хирургические инструменты, формировали новую энергетику Елены Ивановны Рерих, в которой Земля сопрягалась с Мирами иных состояний материи и иных измерений... Планета голоса не услышала. Но Та, Единственная, все поняла. Царственный обруч Братства коснулся ее головы. Отныне Великая сущность и земная женщина, Елена Ивановна Рерих, будет ощущать и ассимилировать каждую новую энергию, приходящую из Космоса. Она будет приводить ее в соответствие с эволюционным процессом и давать этому процессу на Планете свой энергетический импульс. Она будет находиться в энерго-информационном взаимодействии с Братством, Космическими Иерархами, иными мирами, и, наконец, Космическим Магнитом. Ее земное тело, измененное и утонченное Экспериментом, уже не сможет существовать так, как существуют остальные земные тела. Оно будет телом 6-го энергетического вида и потребует новых условий... Без нее Земля не совершит переход на новый виток эволюции, а человечество не получит нужную энергию для дальнейшего продвижения. Таков был результат сложнейшего Космического творчества на планете Земля, в ее ХХ веке⁵⁴.

Я не даю сейчас оценки такого рода притязаниям. Я просто замечаю, что "притянуть на землю Высшие энергии, высшие силы" – это и есть задача любого религиозного делания, любого религиозного культа – от самого примитивного до самого возвышенного.

Вот пример соответствующей работы теософов, приведенный самой Блаватской: "Мартинисты были мистиками и теософами, которые утверждали, что они обладают тайной установления связи с (элементальными и планетарными) духами ультрамундных сфер. Некоторые их них были практикующими оккультистами⁵⁵. И опять у меня все тот же вопрос: "установление связи с духами" – это что, чисто культурная работа?

А кроме того, – только ли мартинисты были "практикующими оккультистами"? Считала ли Блаватская, что оккультизм надо просто изучать, но не надо прилагать его к жизни? Очевидно, что она считала необходимым претворять оккультные знания в практику. И когда сегодня приходится вступать в дискуссию с рериховцами, они, если не находят достаточно философских или научных аргументов, сразу же ссылаются на практику: мол, "Живую этику" нельзя постичь через книгу, в нее надо вжиться, ее надо практиковать... Правильно – как и любую религию. Другое дело, что для того, чтобы понять, например, культурологическую теорию циклов О. Шпенглера или теорию пассионарности Л. Гумилева, достаточно просто посидеть над их книгами и не надо никакой "духовной" практики. Поэтому дискуссии о них и с ними возможны в рамках именно культурного движения. Чтобы понять философию Декарта, Канта или Гуссерля (и даже Хайдеггера - если только последнее возможно) также достаточно воспитанного философского вкуса, работы со словами, логики и усидчивости. Но не нужно ни благовоний, которыми обкурены книжные магазины рериховских центров, ни медитативной музыки, ни "открытия чакр".

И даже помимо всех каббалистов и мартинистов - неужели не очевидно, что учение, называющее себя "этикой", тем более "живой", пропагандируется именно для того, чтобы стать практикой, чтобы регулировать поведение и жизнь людей?!

Причем речь идет о регулировании их поведения именно в той сфере, которая непосредственно принадлежит к религии. Агни Йога предлагает методики "изменения сознания", которые должны соединить сознание человека с надчеловеческим духовным миром, и это соединение имеет решающее значение для посмертной участи души. Это, собственно, и есть две основные задачи религии: религия есть там, где человек соприкасается с некиим нечеловеческим духовным миром (это может быть Личный Бог западных религий, или безличный Абсолют (Дао, Брахман) религий восточных, или мир многообразных духов в шаманизме и в оккультизме). И религия есть там, где человек, идеология, некая организация ставят своей задачей преодоление смерти, обретение умения выживать после смерти тела. Понятно, что теософия, имеющая своею ключевой концепцией доктрину "кармы" и "переселения душ", является религиозным учением. А поскольку она ставит задачу найти способ изменять свою "карму" и найти лучший способ "переселения" – она становится религиозной практикой.

Чтение трактатов "Живой этики", исполнение духовных упражнений и совершение медитаций призваны делать то, что ставит в качестве своей важнейшей задачи любой осознанный религиозный обряд: обратить сознание человека к иной реальности.

Теософия не просто говорит о "незримом" мире, она предлагает эти свои построения как истину и требует, чтобы читатель согласился с ними. Если бы теософские трактаты излагали "эзотерический буддизм" в стиле религиеведческого анализа ("буддисты считают, что ..."), их можно было бы считать трудами по "истории религии". Но они же полны, с одной стороны, личных исповеданий веры ("Мы знаем, что..."), а, с другой стороны, призывов к читателям ("Замечайте! Примите! Упражняйтесь! Откажитесь! Сосредоточьтесь! Войдите!..."). Если это не религиозная проповедь, то можно принять за обычный философский диспут и тот разговор между ап. Петром и жителями Иерусалима, что состоялся в день Пятидесятницы ("Услышав это, они умилились сердцем и сказали Петру и прочим Апостолам: что нам делать, мужи братия? Петр же сказал им: покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святого Духа" – Деян. 2,37-38).

А. Трефилов, уже упоминавшийся адепт Агни Йоги, говорит о том, какие цели преследует чтение рериховских трактатов в "живоэтических" кружках: "чтение текста выступает также как способ активизации высших структур бессознательной психики... В текстах Агни Йоги одинаково важны как вибрационный, ритмический компонент, так и смысловой, вербальный. Первый способствует формированию особых измененных состояний сознания, подобных тем, которые возникают при чтении мантр или дзэн-буддийских коанов и ведет к особой интерпретации смыслового содержания. Акт чтения Живой Этики выступает актом "сопричастности Шамбале". В этом специфическая сверхзадача текста⁵⁶. (Замечу, кстати, что "Высшие структуры бессознательного", то есть "высшие структуры низшего" – интересное выражение).

Это довольно верное признание. Но оно как раз и свидетельствует о том, что перед текстами Агни Йоги ставится отнюдь не философская задача. Как замечает современный исследователь индийской философии, такого рода тексты (где бы они ни встречались – в Индии, на Ближнем Востоке или в Европе) не могут рассматриваться как философские размышления. "В отличие от любых описательных или теоретических трактатов, – пишет востоковед В. К. Шохин, – такие тексты должны были создаваться не ради объективного изложения или систематизации какой-либо информации, но ради того, чтобы стать духовным инструментом, служить своеобразным учебным пособием в целях строго плановой перестройки сознания того, кому они предназначались". Эзотерические тексты, моделирующие перестройку сознания, призваны совершить своего рода "инициацию". К философии этот "процесс перестройки сознания адепта через его инициацию в "тайную доктрину" космогонического и антропогонического содержания" отношения просто не имеет⁵⁷.

Как и какие именно "высшие структуры" активизируются через эти текстовые инициации, поясняет Ширли Маклейн: "Утверждения – это высказанные резолюции, которые, если ими правильно пользоваться, уравнивают физические, умственные и духовные энергии. Если кто-то произносит вслух: "Я есть Бог, звуковые вибрации в буквальном смысле настраивают на более высокий уровень энергии тела. Произнося: "Я Бог в силе", "Я Бог в счастье", или "Я Бог в здоровье" и другие подобные утверждения по три раза каждое, она обнаружила: "Мое ощущение, а следовательно, и моя истина, изменились. Эффект ошеломляющий⁵⁸.

Итак, слова отнюдь не безобидны и не безразличны - от них действительно зависит многое в человеческом восприятии самого себя, мира и Бога. И совсем по-разному видят мир люди, гипнотизирующие себя формулой "Я – Бог" или шепчущие вслед за Псалмопевцем: "Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей".

И все же медитации на тему "Я – Бог" не исчерпывают мистического содержания Агни Йоги. Если бы теософия стояла лишь на этом утверждении – ее можно было бы рассматривать как одну из ведических религиозных практик, то есть как одну из "мистических" религий. Но теософия, как мы помним, от истоков своих насыщена диалогизмом, характерным для западных, "профетических" религий. Она ищет себе собеседников в Надземном и находит их. Соответственно, и культ в теософии должен служить раскрытию сознания человека в сторону искомых им астральных собеседников.

Как об этом сказал современный буддолог Э. Конзе, проповедующий буддизм на Западе, "медитация транса, прорывая интеллектуальную "корку", открывает разум для оккультных космических сил, наплыв которых приводит к появлению сверхъестественных способностей⁵⁹. Оккультные практики стараются активировать низшие бессознательные пласты человеческой психики⁶⁰, и именно в них обрести пространство для экстатической встречи с духами.

Здесь неоязыческие практики очевидно отличаются от классических религий Запада, которые подводили человека ко Встрече через очищение высших структур его психической жизни (через преображение ума, совести, сердца).

Светский исследователь христианского подвижничества С. Иванов приходит к выводу, что "раннее христианство не одобряло экстатических состояний. Хотя недоброжелатели Иисуса и "говорили, что Он вышел из себя (exeste)" (Мк. 3,21), христианские апологеты никогда не поддерживали этого тезиса и не превозносили священного безумия. Ориген писал: "Это не от Духа Божьего – пророчествовать в состоянии экстаза и безумия, теряя контроль над собой⁶¹.

Св. Иоанн Златоуст так пояснял разницу между оккультной экстатикой и истинным Богообщением: "В капищах идольских, когда кто бывал одержим нечистым духом и прорицал, то, как бы ведомый и связанный, был увлекаем духом и нисколько не сознавал того, что говорил. Гадателю свойственно быть в исступлении, терпеть принуждение и насилие, увлекаться и неистовствовать, как бесноватому. А пророк же не таков, он говорит все с трезвою душею, и здравым рассудком, зная, что он говорит... Вы сами знаете, что, будучи язычниками, вы были тогда ведомы и увлекаемы... Послушай Платона, который в апологии Сократа говорит так: "прорицатели и гадатели говорят много и хорошо, но сами вовсе на знают того, что говорят".. Все это доказывает и принуждение, с каким бесы удерживаются и служат, и насилие, какое люди терпят, однажды предавшие себя им и лишающиеся в это время здравого смысла. Но у нас не так. Пророки пророчествовали с рассудком и совершенно свободно. Они властны были говорить и не говорить: они не были принуждаемы, но вместе с честию сохраняли и волю. Поэтому и Иона убегал, поэтому и Иезекииль уклонялся, поэтому и Иеремия отрицался. Бог же не принуждал их насильно, но советовал, не помрачая рассудка⁶².

С этими словами Златоуста стоит сравнить признание Елены Блаватской, записанное ее сестрой: "Что у меня за судьба такая, которая так влияет на судьбу других людей? Я тебе говорю серьезно: мне страшно! Я перестаю видеть причины и теряюсь! Знаю только одно: я вызвала какую-то неведомую силу, которая связывает судьбы людей с моей. Что я за слепое орудие в руках – надо правду сказать – того, кого я зову Master? Не знаю! Не знаю! И не знаю! Теософское общество станет мировым событием и как девятый вал зальет и сметет все системы философии. Я – слепой его двигатель, но в нем – зрячая великая сила!⁶³.

Итак, "философское учение", которое, по рекомендации г-жи Шапошниковой, я должен усмотреть в оккультной теософии, собирается "смести все системы философии". Вместо богатства мировой философии и вместо служения Логосу, провозглашенного Евангелием, нам предлагается стать "слепым орудием" космических Master'ов-Махатм. Они же будут обращаться к людям через "подсознание". А чтобы ничто не мешало этому "контакту", разум должен быть слегка стерилизован: он или должен быть устранен, или же должен быть приучен ко всеверию.

Если увещания "бесстрашия" не помогают, то есть другие способы вывести разум из игры. Вот одна из методик, провоцирующих прорыв бессознательного в актуальную психическую жизнь адепта: "Попробуйте писать двумя руками и одновременно разное. Пробуйте многие примеры раздвоения вашего сознания. Мы имели примеры успешного расчленения сознания в прошлых веках. Не следует уподобляться животным, которые могут мыслить одновременно лишь в одном направлении" (Иерархия, 69).

Помимо практик, меняющих сознание человека, в Агни Йоге есть и самая настоящая культовая практика. Елена Рерих верно отмечает, что никакая религия не может существовать без обрядов. "Обрядовая сторона религии нужна, она никогда не уничтожится⁶⁴. Это верно и относительно той религии, которую создает она сама.

В будущем мире, когда по убеждению Е. Рерих, все человечество примет теософию, будут и свои храмы, и свои культовые церемонии. "Запишите молитву будущего Храма: "Именем Христа, именем Будды, именем Майтрейи, именем Магомета, именем Соломона, именем Великих Учителей и Пророков, именем Братства Земного и Небесного примите желаемое вами не во вред и убийство, но в постижение Света. Омываю дух Мой чудом подвига и молчанием. Приму Сияние Истины". Потом читается описание жизни Учителей. Затем последует приношение даров⁶⁵. Конечно, это вполне рекламное и далеко не полное раскрытие тайн будущего культа, но то, что перед нами именно религиозный культ, вполне очевидно. У этого культа будет и свой сакральный календарь. Например, в начале каждого года полагается "служение Великому Духу⁶⁶. Будут, очевидно, и некоторые формы ритуального поклонения будущему Христу-Майтрейе ("С великой любовью возложила белый хатык (ритуальный шарф) на Изображение Владыки Майтрейи в храме⁶⁷). "Теперь о сокровенном портрете. Думаю, он должен храниться в Общ. Может быть, можно будет сделать маленький шкаф-киот, в котором держались бы этот портрет и другие сокровенные памятные вещи. Конечно, шкаф должен обычно быть закрыт и лишь при собраниях тесного кружка можно иногда открывать его⁶⁸.

Можно предположить, что именно ритуальным предметом является пресловутое рериховское "Знамя Мира". Это лишь по "экзотерическому" толкованию рериховское "Знамя Мира" – просто миротворческий символ, декларирующий единство прошлого, настоящего и будущего. Но при более близком знакомстве с текстами прорериховского круга оказывается, во-первых, что этот символ изобретен отнюдь не Рерихом. Прежде всего это "Знамя Владык, Знамя таинственной Гималайской Общины великих Учителей, которых на Востоке называют Махатмы. Это – Трехглазое Знамя Шамбалы⁶⁹. "В индуистской мифологии он ("знак Рериха") означает чудесный камень Чантамана, который исполнял любые желания людей, чистых сердцем⁷⁰. То есть перед нами некий магический талисман, призванный, говоря в терминологии современных оккультистов, изменять "энергетику" того места, в котором он находится⁷¹.

Его функция так описывается Махатмами: "Великое Знамя Мира несет свои заряды Света и огненно насыщает токи вокруг Земли, как панацея от зла" (Иерархия, 381). Ясно, что это знамя - отнюдь не пацифистский знак, но некий оккультный талисман. Частный акт, призывающий защищать памятники культуры от военного вандализма, никак не может претендовать на звание "панацеи от зла".

Более того, оккультисты уверяют, что знамя является своего рода терафимом, аккумулятором магических сил или космических энергий. При этом рассказывается о некоем эксперименте – "тогда Знамя Мира поместили в пространство устройства ("Зеркало Козырева") из металлических экранов, моделирующих многомерность пространства, и экранирующего биополе человека. После этого вокруг установки была зафиксирована вспышка плазмоида – образования в виде шара, состоящего из светящейся плазмы, также магнитные и иные аномалии⁷².

Значит, Рерихи и Пакту, и Знамени приписывали некоторое эзотерическое, магическое значение; пацифизм же и "борьба за культуру" – это "экзотерика", это для профанов. На деле же "Знамя Мира" призвано помочь в осуществлении "энергетической" связи между Землей и Космическими Владыками. Что, опять же, является нормальным ритуальным назначением любого шаманского талисмана.

В целом же, по уверению Е. Рерих, "Будущая Эпоха должна стереть границу Миров⁷³, каковую цель нельзя охарактеризовать иначе как религиозный экстремизм (потому что "нормальная" религия предполагает установление связи между Мирами, но уж никак не уничтожение различия миров).

Впрочем, не нужно ждать наступления "Будущей Эпохи", "Нового века", чтобы начать практиковать теософский ритуал. Агни Йога уже сегодня, например, рекомендует обряд ежедневного троекратного поклонения идолам: "Как готовить терафим? Нужно найти помещение, где психическая энергия заклинателя достаточно наслоила пространство и осела на предметах. На определенном месте слагается изображение любого вида из воска или глины или извести... При заклинаниях, как вы знаете, произносились распевы, составленные из странных, порою лишенных смысла слов. Но не смысл, но ритм имеет значение. Безразлично, в каких словах производится поручение терафиму. Нужно наполниться однородным устремлением, творя терафим. Каждый день не меньше трех раз нужно нагружать терафим" (Агни Йога, 420-421). Итак, учителя-рериховцы должны не меньше трех раз в день призывать детей поклоняться идолу и, не понимая слов, образовывать секту трясунов - "когда каждый мускул сливается в устремлении с нервами, и как неделимое целое вибрирует человек" (там же).

Это рекомендация обряда, широко распространенного в индуизме и в буддизме. "Индусы дают жизнь магическим диаграммам и скульптурным изображениям богов, прежде чем поклониться им, – пишет французская исследовательница буддизма А. Давид-Ноэль. - Обряд этот именуется "прана-пратиштха". Цель его – вдохнуть при помощи духовной эманации в неодушевленный предмет жизненную силу верующего. Сообщенная предмету жизнь поддерживается ежедневными ему поклонениями. В сущности, он "питается" сосредоточенной на нем концентрацией мысли. Если этой питающей силы ему начинает не хватать, живая душа в нем чахнет и гибнет от истощения. Одухотворенный предмет снова превращается в мертвую материю. Последнее - одна из причин, почему индусы считают грехом прекращение ежедневного служения уже одухотворенным изображениям богов, за исключением тех случаев, когда даруемая им жизнь ограничена рамками особой церемонии. В таких случаях по окончании обряда их считают покойниками и с большой пышностью погребают в водах священной реки⁷⁴.

Это рафинированная форма общеязыческого убеждения в том, что боги питаются дымом жертв, сжигаемых перед их изображениями.

Что же касается рериховских "терафимов", то стоит заметить, что на языке теософии "терафим" – это образ змеи⁷⁵, так что оккультист трижды в день должен поклониться некоему змею – персонажу, отнюдь не обладающему положительными свойствами в европейской культуре...

Кроме того, в инструкции по изготовлению терафимов обращает на себя внимание суждение Е. Рерих о том, что при подобного рода ритуалах не имеют значения ни слова, ни материал, ни образ. Это отнюдь не декларация "веротерпимости". Все гораздо проще: рекомендуемая ею практика шаманизма допускает самое большое разнообразие. Тот мир духов, с которым общаются шаманы (как старые, так и новейшие) готов отозваться на любую кличку, на любой жест внимания – лишь бы человек вошел с ним в контакт.

К. Леви-Стросс приводит пример туземца из племени квакиютль (район Ванкувера в Канаде), который решил разузнать секреты шаманского искусства. Он согласился пройти все инициации, и шаманы поделились с ним своим мастерством. Наихудшие подозрения подтвердились – в центре шаманской практики стояла симуляция. Например, скептика научили "пользоваться пучком пушинок, которые шаман прячет в угол рта; в нужный момент он, надкусив язык, или вызвав кровотечение из десен, выплевывает окровавленный комочек и торжественно преподносит его больному как болезнетворное тело, извлеченное во время высасываний и прочих совершенных шаманом манипуляций". Однако вскоре скептика самого понудили практиковать эти ритуалы – и каково же было его изумление, когда при всем своем неверии в эти обряды, он сам стал источником целого ряда исцелений⁷⁶.

С этим и связана эффективность самых разноречивых методик оккультной медицины: следуя ли путем медитаций или просто вверяя себя в руки гуру (целителя или "контактера с Космосом"), человек открывает свое сознание для внедрения туда оккультных духовных сил или, говоря словами одного из современных оккультных медиков, "неизвестной формы биоэнергетического излучения⁷⁷.

Способов "подзарядки магнетизмом" великое множество. Один из проповедников рерихианства уверяет, например, что именно "на свойстве магнетизма основывался и древний обычай посылать одежду со своего плеча. При этом считали, что приближенные будут более преданны⁷⁸. Знают ли об этом обычае западные христиане, присылающие в Россию "гуманитарную помощь", снятую со своего плеча и иных частей тела?

Вообще на судьбе рериховского движения вполне оправдывается сатирическое предсказание К. С. Льюиса. Этот христианский английский писатель написал однажды книгу "Письма Баламута", в которой посмотрел на духовную жизнь человека из зазеркалья глазами демона-искусителя. Сюжет этой притчи строится на переписке, в ходе которой старший искуситель наставляет младшего, каким образом должно доводить клиента до требуемого состояния. И однажды Льюис заставляет этого наставника поделиться его затаенной мечтой: "Если нам когда-либо удастся создать изделие высшего качества – мага-материалиста, не только использующего, но и почитающего то, что он туманно и расплывчато именует "силами", отрицая при этом невидимый мир, мы будем близки к победному концу⁷⁹. Уже "Письма Махатм" декларировали: "Мы верим только в Материю". Рерихи неоднократно презентуют себя в качестве материалистов. И при этом проповедуют именно магизм... Елена Блаватская во всяком случае гораздо более честно, чем Рерихи или их современные последователи, определяла, что такое теософия: "То, что раньше называли Магией, мы ныне называем Теософией⁸⁰.

Елена Рерих так описывает одну из своих оккультных мистерий: "Сегодня ночью была применена тайная мистерия Истар, когда для укрепления сознания иерофанта верховная жрица в полной тьме, невидимая, касалась губами солнечного сплетения новообращаемого. Древнейшая Мистерия, получившая основание в Египте. Тогда это была магия. Века прошли, и дух может применить это могущественное воздействие в жизни (видела себя в белом одеянии в образе жрицы, явившей целование солнечного сплетения сына Юрия)⁸¹.

Итак, религиозно-магический культ теософией также и предполагается, и практикуется.

Но, кроме того, в рериховском движении есть и своя собственная иерархия, своя организация. Нельзя принять рериховское учение и остаться вне организованного подчинения той "иерархии", которую проповедовали Рерихи: "Принятие Учения обязывает и к принятию основ сотрудничества⁸². "Существует лишь одна Иерархия Света, и, конечно, эта Иерархия и есть Транс-Гималайская Иерархия⁸³(Речь идет об иерархии тех, кого Блаватская именует проще - "Транс-Гималайские оккультисты⁸⁴). "Помните, якорь один, свет один. И когда протекает большая битва, тогда непростительно нарушать строй. Буду очень суров, ибо время не терпит", – предупреждает Владыка Шамбалы в книге "Иерархия" (137). И хотя сам Владыка Шамбалы мало доступен, но он велит слушаться его земных наместников: "Гималайские Владыки так высоки в своем духовном достижении, что Они уже не могут принимать на себя бремени личного контакта с множествами. Это было бы непроизводительною затратою сил. Их задачи настолько планетарно-космичны, что Они могут уделять непосредственному водительству единицами человечества лишь известную часть своего времени и потому пользуются ближайшими доверенными для передачи Провозвестия⁸⁵. "Все должны знать, что Щит Владыки может быть лишь там, где Его Доверенные, это оккультная аксиома⁸⁶. "Что есть иерархия как не дисциплина⁸⁷. Если кто-то не поймет благотворного значения шамбальской дисциплины - надо принимать меры. "Считаю меры, принятые Вами для ограждения проникновения в Общество нежелательных членов, крайне полезными. Именно важно в самом начале оградиться от разрушительного элемента⁸⁸.

На практике сегодня в теософском движении, кажется, нет ясной организации и иерархичности⁸⁹. Но ее необходимость признается, и в начале своей истории теософское движение было достаточно четко структурированно – во всяком случае, если верить Елене Блаватской, которая писала в 1878 г. из Нью-Йорка: "По всей стране у нас сейчас свыше 1000 теософов. Вы ведь знаете знаки, пароль и тайное рукопожатие⁹⁰.

Итак, резюмируем наш дискурс о том, является ли учение Рерихов религиозным. Религиозность учения определяется: 1) источником, 2) методом работы и осмысления исходного материала, 3) содержанием, 4) целью.

Источник рериховского учения является классически-религиозным: "откровение". С религиозным по своему происхождению материалом можно работать и вполне научно (библейская текстология является вполне строгой наукой) и вполне философски (именно в ткань философского рассуждения встраивались евангельские тексты русскими философами рубежа веков – Вл. Соловьевым или С. Франком). Тексты же "Агни Йоги" и письма Елены Рерих с пояснениями к циклу ее книг не показывают применения каких бы то ни было рефлективных, философских и научных методов для исследования данных "космического откровения". Рериховское учение является религиозным и по своему содержанию: его основные темы специфически религиозны – осмысление связи человека с высшими духовными мирами. И цель, которую ставит перед собой рериховская теория - это воспитание такой мотивации в сознании человека, которая породила бы его участие в эсхатологической и сотериологической практике. Действия, осмысляемые под знаком озабоченности своей посмертной судьбой (кармой) есть религиозная деятельность. Таким образом, цель рериховского учения в подведении человека к религиозной практике.

Так как же рериховцы определяют религию? Как им удается понимать религию столь своеобразно, что их собственная деятельность оказывается внерелигиозной? Послушаем С. Ключникова: "Моя задача состояла в том, чтобы изложить эсхатологические представления различных религий, русской духовной культуры и Живой Этики. При этом я всегда считал, что основным признаком, отличающим религию от нерелигии, является хорошо разработанный культ и вера в Высшее начало, но вовсе не хорошо разработанное учение о конце мира – эсхатология⁹¹.

Вновь все тот же вопрос: лектор Ключников просто информировал слушателей об эсхатологических моделях разных религий, или желал, чтобы в жизни его слушателей появилась эсхатологическая мотивация?

Определение же религии, данное С. Ключниковым, мало поможет ему в его дискуссии с христианами. "Высшее начало" есть и в "Живой Этике" (ибо кто же и диктовал ее тома?). Рериховцы скажут, что они не "верят", а "знают"? Но, во-первых, и христиане не считают свою веру совсем уж слепой ("Я знаю, в Кого уверовал" – 2 Тим. 1,12; подробнее об этом в главе "Быть христианином"). А во-вторых, рериховские утверждения о "планетарных логосах", "парафохате", а уж тем более о "непроявленного Абсолюте" тоже являются предметом веры, а отнюдь не знания или доказательства. Не через доказательства входит человек в мир Агни Йоги, а через обучение его правилам оккультного языка. Один оккультный термин объясняется через другой; один оккультный текст подтверждается ссылкой на другой оккультный же авторитет. Вера в "Иерархию" есть условие вхождерия в рериховский мир. Так что с помощью критерия "веры в Высшее начало" рериховцам не удастся отгородить себя от мира религий.

Культ же совсем не обязательно должен быть "хорошо разработанным". У протестантов явно нет столь разработанного культа, как у православных или у католиков, но это никак не значит, что пятидесятничество или баптизм – не религия. Апостолы Христа не составляли подробных инструкций о совершении богослужения – но это не значит, что их деятельность не была религиозной. Православные монахи-пустынники молились в чрезвычайно простой обстановке и по принципу "келья устава не знает". Означает ли это, что жизнь пустынников была исключительно культурно-философской, а религиозная жизнь Византии теплилась только в пышных столичных соборах?

Христос говорит, что при молитве можно запереться в своей комнате и там сердечно молиться Отцу "в духе и истине". Станет ли С. Ключников утверждать, что человек, молящийся по этому совету Христа, перестает быть религиозным?

С. Ключников любит сближать йогу и исихазм. Содержательно это сближение искусственно. Но с точки зрения формальной: если С. Ю. Ключников согласится считать священнобезмолвие св. Григория Паламы религиозным деланием, то почему бы ему не счиесть религиозной практику йогической медитации, по его мнению столь близкую "умной молитве" христиан?

Не надо редуцировать религиозную деятельность к обрядовости. Обряд – это порог религии, но не ее сердце. Понятие религиозной деятельности шире понятия обрядовой деятельности. Практика молитвенного труда богаче практики внешнего обряда.

Культ может не быть "хорошо разработанным"; культ может совершаться просто как посвящение своего сердца Владыке. Такое поклонение, такой культ считается нормативным, высшим в христианстве. Такой же идеал и такую же практику предлагает "Живая Этика" (к сожалению, как мы увидим позднее, это поклонение теософия адресует иному "владыке" – отнюдь не евангельскому Христу).

Формула же Ключникова предполагает, что что религия имеется только в случае храмовой коленопреклоненной молитвы перед иконой; а если исихаст совершает сердечную и неслышную молитву у себя в келье – то получается, будто он занимается чисто светской деятельностью. И это - не что иное как оскорбление религии, унижение ее через редуцирование религии к внешнему обряду. Так, чтобы обосновать свою претензию на внерелигиозность, рериховец мимоходом унизил все развитые религии мира.

Наконец, слишком поспешным оказывается и утверждение С. Ключникова о том, будто эсхатология не есть сущностной признак религии. Верно, не всякий разговор о конце земной жизни есть религиозная эсхатология (пример с "Римским клубом" вполне убедителен). Но если после "конца мира" или после смерти тела утверждается возможность какого-то нового существования для человека – это уже именно религиозная доктрина. И более того. На самом деле эсхатология – и есть то, что по настоящему интересует религиозное сознание. Любая религия прежде всего изъясняет свои планы на будущее, и лишь затем выстраивает свое понимание начала мироздания, прошлого, так, чтобы космогония подтвердила эсхатологические ожидания. И уже самым очевидным образом в зависимости от этих эсхатологических проектов находится культовая практика. По настоящему человеческое сердце задевает не вопрос о том, как произошли деревья и не вопрос о том, сколько ступеней в иерархии богов. Не вопрос о том, "откуда я произошел" более важен для религиозного человека, а вопрос о том – куда я иду (как советовал преп. Серафим Саровский – надо почаще спрашивать себя: "Господи, как мне умирать будет?"). Сердце человека болит о его будущем. Эта боль рождает религии, эту боль религии и утишают и будят.

Так что эсхатологические настроения и ожидания посмертного преображения сущностно важны для религии. И эти настроения и эти ожидание есть в Агни Йоге. Есть теория, которая порождает эти настроения, есть практика, которую выливается эта теория, есть организационные структуры, которые способствуют распространению этой теории и углублению этой практики.

Как видим, в рериховском движении есть и религиозное учение, есть и религиозная практика перестройки сознания и общения с миром духов, есть и обоснование иерархической организации. Рериховское движение есть движение именно религиозное.

Сомневающихся я мог бы попросить съездить на экскурсию в финский городок Ювяскуле, в котором создан специальный теософский храм с портретом Е. П. Блаватской на "горнем месте" за семисвечником. И называется это здание не "культурным центром" и не "лекторием", а просто и прямо – церковью.

... Может быть, годы, проведенные мною на кафедре атеизма, и нельзя назвать самыми безмятежными в моей жизни. Но все же я там занимался изучением религиозной философии. А востоковед Людмила Шапошникова в 1954 г. защитила свою единственную, кандидатскую, диссертацию на тему, не очень близкую к философии – "Борьба рабочего класса Индии за руководящую роль в национально-освободительном движении накануне Второй Мировой войны (1934-1939)". Может быть, поэтому ей так трудно понять, когда религиозная философия переходит в религиозный культ.

 

 

---

 

 

2. Секта или "синтез всех религий"?

– От вас я этого не ждала – сказала леди Маунтигл.

– Мы именно и хотели соединить великие религии, Будду и Христа. Вы понимаете, конечно, что все религии одинаковы.

– Тогда зачем же, – кротко спросил отец Браун, – искать их так далеко?

Г. К. Честертон⁹².

Рериховское учение утверждает, что оно нашло способ объединения всех религий. Соответственно, любая дискуссия с рерихианством оказывается борьбой против веротерпимости и просто агрессивной выходкой.

Но от кого же в данном случае исходит агрессия? Любой человек, читавший труды Блаватской, знает, с каким раздражением она при каждом удобном случае отзывается о христианстве. Но дело не в эмоциях. Душить можно и с улыбкой. В том "общерелигиозном синтезе", который предлагают теософы, христианство на самом деле должно быть просто растворено в оккультизме. Поэтому сопротивление теософскому "примирению" для христианства есть вопрос выживания.

В религии действует тот же закон, что и в математике – общий знаменатель всегда наименьший.

Объединение православных и протестантов, например, предполагает, что, сохранив общую для нас Библию, православные должны будут убрать иконы, красоту Богослужения, таинства, почитание святых, молитвы за усопших – в общем, все то, что отсутствует в протестантизме.

Объединение христиан с иудеями, в свою очередь, отнюдь не обогатит жизнь христиан, а урежет ее: из Библии мы должны будем устранить Евангелие и остаться только с книгами Ветхого Завета.

То, что объединяет нас с мусульманами – это вообще всего лишь одна, первая книга Ветхого Завета - книга Бытия.

Но если мы захотим найти общий знаменатель с буддистами, то даже свидетельство книги Бытия о Боге как о Творце окажется излишним, разъединяющим...

Мне однажды довелось присутствовать при выработке экуменического документа. Главы религиозных объединений Советского Союза решили совместно призвать народы к единству и миру. Текст, естественно, был подготовлен Патриархией заранее. Возражений он ни у кого не вызвал. Но вот, когда настала уже последняя минута перед подписанием, вдруг г-н Бычков, возглавлявший тогда баптистов, робко заметил, что ему неудобно подписывать документ, в котором нет ни одной евангельской цитаты: "мы же евангелисты, и у нас принято каждый шаг обосновывать авторитетом Слова Божия – так что меня просто не поймут, если я подпишу текст, не возвещающий Евангелие". Православные и католики с радостью его поддержали. Но тут взял слово главный раввин А. Шаевич и вполне резонно возразил, что ему совсем уж не с руки подписывать текст, апеллирующий к авторитету Нового Завета. Он предложил найти соотвествующий призыв к миру в Ветхом Завете. Христиане, понятно, возражать не стали: Библия есть Библия. Но едва только нашли соответствующий призыв ветхозаветного пророка, как встал исламский муфтий и сказал, что этого места нет в Коране. Но тут же он сам и предложил выход из создавшейся ситуации: поскольку Коран в основе своей есть пересказ Ветхого Завета, то можно найти место, которое есть и там, и там. И вот когда нашли-таки аят, говорящий, что "Творец создал нас для жизни", встал буддист... Он напомнил, что в буддизме нет понятия Творца. Пришлось ограничиться написанием "Истины" и "Мира" с больших букв.

Так что путь к объединению религий – это или взаимное обеднение их всех через сведение к общему знаменателю (который оказывается равен максимуму безверия). Или – это подгонка всех религий под некий идеал "мировой религии", рожденный в чьей-то голове. В таком случае многообразие исторических религий должно уступить место навязчивой и горделивой утопии.

Не надо нас женить без нас. Прежде чем приступить к синкретизации, например, христианства и буддизма, неплохо было бы спросить и у христиан, и у буддистов – считают ли они значимыми свои различия, хотят ли они ими поступаться.

У разных религий разное лицо и их своеобразие настолько велико, что не может быть подменено неким синкретическим суррогатом.

Христианская отчетливость в конечном итоге гораздо более плюралистична, чем теософская "веротерпимость". Теософ во что бы то ни стало старается свою веру обнаружить везде, изнасиловать как угодно тексты – лишь бы найти реинкарнацию там, где ее не было. Христианин спокойно готов признать, что индусы верили так, как никогда не верили евреи и христиане.
Какая схема истории религии более тоталитарна: теософская, пытающаяся всех подстричь под одну, свою, гребенку, или христианская, которая свидетельствует свое отличие от других, но тем самым и не старается подогнать остальных под себя?

Мы живем в довольно странное время. После 70 лет тотальной войны с духовностью люди вдруг возомнили, что они "переросли Евангелие". Не научившись даже элементарной религиозной азбуке, они требуют: "дайте нам эзотерику!". Если и были "тайные учения" у древних христиан – то по каким признакам можно оценить религиозный прогресс столь положительно, чтобы прийти к выводу о том, что нечто, спрятанное апостолами от их современников, можно сегодня выставлять на рыночные лотки? Неужели не очевидно, что название популярной книги "Введение в эзотерику" просто смешно?

Еще более странно увлечение астрологией у людей, которые не видят звезд. Естественны слова Канта о том, что две вещи вызывают в нем постоянное изумление: "нравственный закон во мне и звездное небо надо мной". Но Кант еще мог видеть звезды из своего дома. А из утробы сегодняшних городов звездного неба не увидишь. Уличные фонари затмили звезды и заменили их собою. И вот – не видя звезд, не испытывая эстетического и даже более глубокого, онтологического потрясения пред "звездным хором", современные горожане научились почитанию звезд через газеты... И хотя бы поэтому в сегодняшней астролатрии есть глубокая неправда и безобразие. Сегодняшним язычникам не хватает естественности. Городская природомания вся пронизана фальшью. Псевдонародные календари ежедневно напоминают пассажирам метро, что сегодня пора выгонять скот на выпас или что пришла пора теребить лен. Приметы, сложившиеся в одной какой-то волости и, может быть, вполне пригодные для нее, теперь одновременно и без всякой коррекции сообщаются жителям Тихоокеанского побережья, Мурманской области и Ставрополья. Даже странно, что у нас не публикуют "народно-православного" египетского календаря: "под Рождество пора собирать бананы".

А еще, приступая к сравнительному изучению религий, нельзя не поразиться тому, что "не видят разницы" между религиями журналисты и учительницы – то есть люди, составившие представление о религии на основе трех-четырех книжек. Монахи же, всю жизнь посвятившие духовной борьбе, решительно отвергают синкретизм. "Синтетическая" теория не может объяснить того простого факта, что именно религиозно-непрактикующие люди, судящие о верах понаслышке, являются адептами этой теории, а религиозные практики относятся к ней более чем холодно.

Почему Святые – от ап. Павла до о. Иоанна Кронштадтского – предупреждали о необратимом различии религиозных путей, а люди, далекие от христианской религиозной практики, считают, что идти можно любой дорогой и тропкой и даже вовсе без оной? Почему люди, вряд ли твердо знающие "Отче наш" и наверняка не помнящие слов разрешительной молитвы на исповеди – стоят за соединение всех вер, а преп. Амвросий Оптинский и Серафим Саровский, ап. Павел и Григорий Богослов⁹³ – против? Неужели и этот очевидный факт не взывает к разуму и к совести?

Нефилософскому сознанию невозможно доверить решение философских вопросов и привлечь его к разрешению философских дискуссий. Сознанию нерелигиозному невозможно поручить служение крайнего судии в противостоянии религиозных доктрин.

Обычно говорят, что различны лишь невежественные религиозные толпы, а подвижники духа мирно единятся на горних высотах. И это неверно чисто исторически.

Обращение к реальной жизни конфессий показывает, что, вопреки синкретической символике, скорее малорелигиозные люди всех религий очень похожи. На улицах Иерусалима не отличить иудея от православного, монофизита от мусульманина. Но чем более человек открывает свою душу для того, чтобы его традиция обновила и переродила его - тем более он будет отличаться от людей, открывших себя для действия в них иной духовной традиции.

Центральная идея широко рекламируемой сегодня "общемировой религии" (которая иногда прикидывается теософией, иногда – "Церковью Объединения" Муна, иногда – движением Бахаи) гласит: Бог один и все религии – пророки его. Все веры учат добру и любви, и лишь пережитки средневековой нетерпимости мешают людям понять то, что поняли великие учителя Агни Йоги и теософии: все религии едины в своей духовной глубине и лишь в обрядах немного отличаются друг от друга.

Как заметил Гилберт Честертон по поводу этой якобы либеральной мысли, "это ложь, это полностью противоречит фактам. Религии не очень различаются обрядами, они страшно различны в учении. Все равно как если бы вам сказали: "Пусть вас не вводит в заблуждение, что газеты "Новости Церкви" и "Атеист" выглядят совершенно по-разному – прочтите их, и вы увидите, что говорят они одно и тоже". Конечно, они схожи во всем, кроме того, что они говорят. Механика у всех верований одна, почти все религии земли используют одни и те же приемы: у них есть священники, тексты, алтари, братства, праздники. Способ учения похож, но разница только в том, чему они учат. Замечательный пример мнимой схожести - духовное единство буддизма и христианства. Те, кто принимают эту теорию, настаивают, что христианство и буддизм очень похожи, особенно буддизм. Все верят этому, и я сам верил, пока не прочел их аргументы. Их аргументами были сходства, которые ничего не значат, так как они присущи всему роду человеческому⁹⁴, и сходства, в которых нет ничего общего. Автор попавшейся мне книги пресерьезно объяснял, что обе религии одинаковы в том, в чем одинаковы все религии, или же находил сходство там, где они очевидно различны. Наивный педантизм распространяется и на философские сходства – они доказывают или больше, чем нужно авторам, или ничего не доказывают. Буддизм одобряет милосердие и самоограничение – в этом буддизм не совпадает с христианством, а попросту не слишком расходится с общечеловеческим чувством. Буддисты в принципе осуждают насилие и излишества, поскольку их осуждает каждый нормальный человек. Но ложно утверждение, будто христианство и буддизм одинаково их понимают⁹⁵.

Но если близки именно внешние формы выражения религиозного чувства, то, значит, на большей глубине надо искать своеобразие каждой религиозной традиции.

Не нужно бояться сравнивать религии между собою. Курс истории литературы считается успешно прочитанным в том случае, если ученики могут пояснить разницу между художественной стилистикой Пушкина и Блока. Если выпускник с первого прочтения страницы не может сказать - Лермонтов это или Маяковский, Цветаева или Некрасов – значит у него никакие знания по литературе. Вряд ли может быть признан удовлетворительным ответ, состоящий в том, что "это, кажется поэзия, и вообще это написано стихами". Но точно также человек, не могущий объяснить различия христианства и буддизма - всуе изучал историю религии.

Если кто-то утверждает, что по своим философским взглядам он является платоником – это значит, что он должен знать философию Платона, систему Аристотеля, знать их различия, и при этом отстаивать как те положения платоновской философии, которые во время оно не принимались Аристотелем, так и те, которые сегодня приводят в возмущение марксистов. Сказать, что "Платон говорил о Боге" – значит не сказать ничего.

Аналогично и с познанием христианства. Здесь тоже надо ставить те вопросы, о которых говорил о. Александр Шмеман – "Человек маленькой веры верит, но спросить его нужно – во что он верит? В кого он верит? Чем его христианство отличается от того, что и во всех без исключения религиях находил человек? Чтобы найти это, совсем не нужно христианство. Всякое почтенное язычество вполне удовлетворило бы нужду человека кому-то помолиться, кому-то поведать свою печаль, от кого-то получить убеждение, что жизнь имеет опору где-то. В конце концов в деревне, куда приезжал епископ в IV веке, давно уже люди верили в Бога⁹⁶.

Быть христианином (в данном случае я не имею в виду нравственно-практическую жизнь, но говорю просто о христианских убеждениях) значит исповедовать не только некие "общечеловеческие ценности", но и те принципы, что отличают Евангелие от иных форм религиозной практики и религиозной мысли.

Анри де Любак нашел впечатляющие слова, чтобы предостеречь от попыток мирообъемлющих религиозных "синтезов": "Синкретизм как подделка, как изделие правителей и начетчиков, предполагает угасающую веру. Он – оскорбление Богу Живому. По энергичному слову пророков, синкретизм есть блуд. Он снижает и вульгаризирует все начала, которые соединяет - таковы ублюдочные жаргоны наших больших портов. Христианство отвергло гносис, который представлял собой синкретический метод⁹⁷. Но книги де Любака на московских улицах не продаются – в отличие от "портовой" литературы новых гностиков.

Итог этого "портового" блуда Честертон выразил емким словечком – "хрислам"⁹⁸.

Интересно, что мышление современных российских интеллигентов, столь яростно боровшееся против казарменного коммунизма, столь ценящее плюрализм и многообразие, неповторимость и индивидуальность во всех областях жизни, – в религии мечтает всех загнать в казарму "единой мировой религии". Ну чем для вас так нестерпимо своеобразие христианства, что вы так стараетесь растереть его в буддизм? И почему вам не приходит в голову требовать от немецких протестантов подчинения римскому папе, но вы с восторгом принимаете проповедников унии в России и возмущатесь теми православными богословами, которые не видят смысла в объединении с католиками? Почему, поддерживая отделение Чечни от России, декларируя свое уважение к праву любого народа на самоопределение, вы не можете согласиться с самоопределением русского народа к православию?

Григорий Померанц однажды предложил интересный критерий для определения фундаменталистской идеологии: "агрессивный редукционизм,.. агрессивное насильственное упрощение жизни, втискивание развития в прокрустово ложе мифа. Какого именно мифа – вопрос второстепенный⁹⁹. Так вот, по этому критерию мода на религиозный синкретизм – это именно фундаменталистское движение. Все должны быть единомысленны и единоверны. Христианство должно подравняться под шаблоны буддизма. Теософскому переосмыслению должны быть подвергнуты все практики и все тексты всех религий – как бы они этому ни сопротивлялись. Это искушение агрессии на историю. Происходит как бы посмертное обращение всех великих религиозных проповедников прошлого в модную сегодня веру. Если сегодня интеллигенции нравится теософия - Христос обращается в стопроцентного теософа. Есть мода на пантеизм – и Христос оказывается обязан также быть пантеистом (ибо ведь как-то неудобно признать, что столь выдающийся "Учитель" мыслил иначе...).

Этого искушения не избежал даже сам Г. Померанц. Помянув в эссе, рекламирующем Кришнамурти, крик Христа на Голгофе – "Боже Мой, Боже Мой, почему Ты оставил меня?!" – он дает ему такое толкование: "Экстатическое чувство единства с миром может быть, таким образом, нарушено, но только очень сильными и длительными страданиями¹⁰⁰. Но Христос никогда не говорит, что Он един с миром! Он скорее говорит, что мир Его ненавидит. Единство же Христос обретает с Отцом, и это единство – в том Духе, который не от мира и которого мир не знает и принять не может... Я думаю, что Г. Померанц достаточно тактичен, чтобы не обращать Христа в пантеиста¹⁰¹. Но вот ведь – занесло на повороте. И не могло не занести. Потому что цель, поставленная Померанцем – такое перетолкование всех Писаний человечества, чтобы они стали согласны друг с другом¹⁰². Это означает, что ставится цель не понимания того, что есть в текстах, а впечатывания в тексты того, чего хочется примирителю. Если же текст оказывает сопротивление (а тем более – община, хранящая в веках изначальное понимание и текста, и той реальности, к которой этот текст подводит), он может подвергнуться насилию – во имя мира...

У утопий есть своя логика. Если нечто не укладывается в их мерку – этот "излишек" должен быть отсечен. В коммунистической утопии не должно было быть Церкви – и Соловки из монастыря стали концлагерем. В коммунистическом "общечеловечьем общежитье" не должно было быть "ни Россий, ни Латвий" – и слова "Родина", "Отечество" на десятилетия стали запретными. Рериховская утопия "синтеза всех религий" также много что грозит оставить за бортом.

Когда новые секты уверяют, что разделение между религиями – это плохо, они на самом деле имеют в виду, что им не нравится, что кто-то не принял еще именно их идеологии. Еще в 1987 году при проведении в Москве конференции под названием "Новый человек – единая надежда для Будущего", пресс-служба одного из самых известных лидеров западного неоиндуизма Шри Раджниша распространяла переводы нескольких его лекций. Конечно, "любимый бхагаван" (так он именовался в этих изданиях) начал с заявления о том, что "разделение между людьми – будь то во имя религии или во имя нации – примитивно и дико" ("Золотое будущее"; лекция ј17 от 20.5.1987). Но проходит два дня – и Шри Раджниш начинает говорить яснее: "Христианство принесло столько вреда, что интеллигенция, и особенно гениальные люди, подобные Карлу Марксу, настолько разочаровались в христианстве, что они создали противоположность: материалистическую философию. Карл Маркс ничего не знал о Гаутаме Будде. Ничего не зная об истинной религии, он считал, что христианство и есть религия. Я всегда понимал, что в число всех преступлений, совершенных христианством, можно включить и коммунизм" (лекция (21 от 22.5.87). И едва лишь христиане позволяют себе заметить, что они в чем-то не согласны с новоявленным гуру (например, с его утверждением о том, что "Бога нет" - лекция (28 от 25.5.87), как следует суждение о "фанатичном фашистском христианском уме" (лекция (20 от 21.5.87)

Аналогично и рериховцы говорят о необходимости религиозного единства, имея в виду всего лишь тотальное распространение своего собственного вероучения.

Рериховцы, провозглашая объединение религий, не любят уточнять – на какой именно основе они мыслят это объединение. Чаемое ими слияние религий возможно только на основе всеобщего принятия теософских догм. "Нет религии выше Истины" – их первая и громкая декларация. Менее громкое, но достаточно внятное утверждение гласит, что теософия это и есть истина. И – уже шепотом – вывод: "нет религии выше нашего оккультизма". Все религии должны быть переиначены в соответствии с "Учением", все должны быть переварены. И возлягут волк христианства с ягненком буддизма вместе – но в утробе теософии.

Но идея быть "синтезированными" не вызывает восторга у всех исторических религий. А это значит, что рекламное шоу под названием "даешь синтез!" кончится просто образованием очередной секты, которая будет противопоставлять себя всем остальным (чье сознание недоразвилось до принятия их идей). У Достоевского один либерал-прогрессист как-то говорит о себе: "Чем больше я люблю человечество вообще, тем больше ненавижу каждого человека в отдельности". Что-то очень похожее происходит в либеральных религиозных настроениях нынешней интеллигенции. Все чаще встречаются люди, чья устремленность ко "вселенскому духовному братству", к экуменическому объединению конфессий имеет своим ближайшим плодом нечто совершенно противоположное: усугубление религиозных разделений.

Попытки "объединить религии" на деле ведут к очередному расколу, к отрыву людей от реальной церковной общины ради призрачного единства "в шамбале".

В одном из южнорусских городов мне несколько раз довелось встречаться и беседовать с одним очень хорошим и образованным человеком. Он кришнаит (причем экуменического вкуса). И вот в этих беседах он так и не смог разубедить меня в абсурдности ситуации, в которую он сам себя поставил. Ища примирить Запад и Восток, Россию и Индию, христианство и ведизм, он прежде всего выпал из своей (изначально) – Православной Церкви. Ища идеального единства и единства в идее, он разорвал реальные связи с религиозной общиной своего города. В "трансцендентальных" сферах и книжных грезах уносясь за Гималаи, он не может переступить порог единственного реального храма в городе – православного. Устремленность ко "всемирному братству" проявилась прежде всего как разрыв общения с теми братьями, которые живут на его же улице, в соседних домах. Высшее, литургическое, евхаристическое соединение с ними стало для него невозможным. Поскольку же он не просто интеллигент, а всерьез верующий и религиозно честный человек, то он не может не чувствовать, что "единства в мысли" мало, что нужно единство в молитве, в таинстве, в жертве.

И вот этого единства, он себя лишил. Можно, конечно, сказать, что он-де перерос конфессиональную узость местных прихожан, но такой снобизм не может быть одобрен ни христианством, ни, наверное, даже кришнаизмом. И чем дальше, тем больше это чувство неловкости будет нарастать в душе, пока живые и близкие люди не станут восприниматься как досадная помеха на пути к идеальному единству. В общем, вполне по Руссо: "в наше время любят негров вместо того, чтобы любить ближнего¹⁰³.

Так и "миротворческая" деятельность рериховских обществ закончилась тем, что они отлучили себя от Церкви. Люди, вроде бы с искренним благоговением произносившие имя преп. Сергия Радонежского, оказались вовлеченными в тот же христоборческий натиск с Востока на Русь, которому противостоял Преподобный.

Конечно, рериховцы уверяют, что они – и христиане, и православные. Но самохарактеристика еще не доказательство. "Мария Дэви Христос" из киевского "Белого братства" и лидер секты Аум Синрике также выдавали себя за христиан.

На словах утверждая, что они с любовью и терпимостью относятся ко всем убеждениям, синкретисты на деле с крайним раздражением встречают любую попытку христиан отстоять уникальность своей веры. Тут приходится вспомнить слова Псалма: "Долго жила душа моя с ненавидящими мир. Я мирен: но только заговорю, они – к войне" (Пс. 119, 6-7).

Агни Йога отнюдь не плюралистична, она никак не согласна с теорией множественности религиозных истин. Через исторические, "экзотерические" одежды многих религиозных традиций надо проникнуть к Единой Эзотерической Доктрине, и если что-то в исторических религиях не соответствует тайному знанию оккультистов – оно должно быть отброшено. Там, где нет полноты каббалистического оккультизма – там нет полноты истины, там есть ущербность, ложь и обман.

Поскольку же нет ни одной исторической религии, которая была полностью идентична конструкции Блаватской, остается только отвергнуть их все. И потому в теософской литературе, вроде бы ищущей мистические глубины всех религий, столь естественны нападки на все религии вообще: "Религии запугали человечество судом и лишили дерзаний" (Агни Йога, 245). "Всякая обособленная, ограниченная и упадочная религия есть опиум, злейший яд разъединения и разложения. То же можно сказать о невежественной науке"¹⁰⁴. "История Религий истинно самая мрачная и кровавая страница в истории человечества!¹⁰⁵. "Казалось бы, навсегда покончено с двумя западными измышлениями – мистицизмом и метафизикой. Лаборатория, среднеоборудованная, говорит достаточно о свойствах единой материи" (Община, 230). Последнее, очевидно, означает, что если Бога нельзя взять пинцетом и положить под микроскоп – значит, всякая речь о Нем бессмысленна. А если при анатомировании трупа не удается вырезать души – значит, ее и не было. Это - пошлость, а отнюдь не "синтез философии и науки".

Но прежде всего – каково отношение теософов к христианству? Официально рериховцы заявляют, что они сами совсем христиане и готовы исполнять все, что велит "махатма Иисус". Такая ситуация в истории Церкви не нова. Еще пророк Исайя предсказывал: "И ухватятся семь женщин за одного мужчину в тот день, и скажут: свой хлеб будем есть и свою одежду будем носить, только пусть будем называться твоим именем, – сними с нас позор" (Ис. 4,1). Так и сегодня за имя Христа хватаются даже те, кто в сердце своем противостоит Его благовестию.

Отношение теософов к христианству трудно назвать миролюбивым. По их мнению христианином может называться по праву только теософ: "Истинный последователь Христа тот, кто признал Основы Всемирной Доктрины, напитавшей Христа. Учение Христа искажено до неузнаваемости и пришло время очищения его¹⁰⁶. Очистить христианство надо от многого. Прежде всего, "мы отрицаем теории о творении, Боге, душе, и о дальнейшей жизни индивидуальности после смерти в их христианском смысле¹⁰⁷. Кроме того, вера христиан в Промысл Божий, в заботу Бога о людях – не более чем "губительное заблуждение христианства¹⁰⁸. Христианство, не признающее переселения душ, – "ложная вера¹⁰⁹. У христиан (речь идет о Кювье) "набитые Библией мозги¹¹⁰. "Была ли когда-нибудь так называемая религия Христа после смерти этого Великого Учителя чем-либо иным, как не бессвязным сном?¹¹¹.

"Чудеса, совершенные в лоне материнской церкви, – начиная с апостольских времен и до церковных "чудес" в Лурде, – пагубны по своему воздействию на человеческий разум¹¹².

Знаменитый символ Апокалипсиса о жене-блуднице ("Подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею... И я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых" – Откр. 17,1-5) под пером Блаватской превращается в образ... христианства. "Оккультисты в своем бесстрастии заявляют, что слова эти относились с изначала ко всем и всякой экзотерической церковности, к фарсу ритуального поклонения. "Тайна" женщины и зверя суть символы убивающей душу церковности и суеверия¹¹³. Во "все и всякие" ритуальные формы церковности входят, между прочим, храм Покрова-на-Нерли, иконы Рублева, "Всенощная" Рахманинова и "Реквием" Моцарта...

И конечно, в полном бесстрастии оккультисты спокойно говорят: "Надоело нам это беспрестанное бряцание на иудейской арфе христианского откровения!¹¹⁴. Как однажды проговорилась Блаватская, "Наша цель не в том, чтобы восстановить индуизм, а в том, чтобы смести христианство с лица земли"¹¹⁵.

"Средневековые герметисты, подобно каббалистам всех веков, были смертельнейшими врагами духовенства", – пишет Блаватская о своих учителях (теософия в ее глазах ведь всего лишь вариант каббалистики). И здесь следует отметить, что духовенство, которое всегда было столь ненавистно "каббалистам всех веков", есть прежде всего наиболее образованные христиане. Это богословы и мыслители, люди, осмысляющие свою веру и проповедующие и защищающие ее. У "каббалистов" конфликт не с "толпой" и даже не с персонажем "Чаепития в Мытищах"; их многовековая война – со святыми и с богословами, с теми, кто письменно свидетельствовал веру Церкви и защищал ее от оккультных подделок, в общем, с теми, о ком св. Феофан Затворник сказал: "Писатели церковные суть интеллигенция Церкви"¹¹⁶... Причину же этой ненависти оккультистов к Церкви Блаватская однажды высказала вполне откровенно: "Магия – наиболее властолюбивая хозяйка и не терпит соперниц"¹¹⁷.

Но это – лишь однажды, с языка, как говорится, сорвалось. А так теософы постоянно именно Церковь обвиняют и в нетерпимости и во властолюбии...

Вслед за Блаватской и Елена Рерих весьма тщательно воспроизводит штампы антицерковного агитпропа: "Стоит вспомнить времена инквизиции, Варфоломеевскую ночь и всю историю папства и церковных соборов, где почтенные духовные отцы изрядно заушали и таскали друг друга за бороды и волосья, чтобы всякое уважение к такой церкви и догмам, ею утвержденным, испарилось навсегда, оставив лишь возмущение и ужас перед непревзойденными преступлениями чудовищного своекорыстия, властолюбия, алчности и невежества!"¹¹⁸. Насколько исторически и духовно корректна эта карикатура - разбирать сейчас не будем. Но одну деталь стоит высветить особо – эффект, на который эта живопись рассчитана: "чтобы всякое уважение к такой церкви и догмам, ею утвержденным, испарилось навсегда". Итак, в глазах Елены Рерих православие и католичество не имеют права рассчитывать не то что на согласие или понимание – даже просто на уважение¹¹⁹...

Христианство повинно в том, что "Человечество загрязло в пережитках, в старом мышлении. Так дух смещающихся народов тлеет на уходящих энергиях, как ханжество и суеверие. Основа этого тления - церковь, которая сеет ужасы, непозволительна!" (Иерархия, 395). Жаль, что в этом пассаже не уточнено, в каком именно контексте "непозволительна церковь". Считает ли "Живая Этика", что существование Церкви "непозволительно" с точки зрения этики, или же она полагает, что бытие Церкви непозволительно вообще, в том числе и с точки зрения "просвещенной государственности"?

Кроме того, интересно, что церковь обвиняется в "суеверии" адептами оккультизма, проповедниками астрологии и идолослужения. Впрочем, в теософии это обычно. Чего стоит, например, такое утверждение: "оккультная наука – разрушитель всех суеверий"¹²⁰.

А вот после разрушения православных "суеверий" и "мира насилья" можно будет строить "наш, новый мир"¹²¹. "Мы даем Новый Завет. Чтите величество завета Космического магнита! Да, да, да! Так Майтрейя говорит!" (Беспредельное, 227). Вот хоть честно сказано, что Махатмы дают новую религию (собственный "Новый Завет"), а отнюдь не проповедуют христианство.

Есть у Елены Рерихи еще одна фраза, вызывающая уважение своей честностью: "Конечно, подымутся голоса против великой Истины Агни Йоги. Ревнители церкви и слуги тьмы, конечно, не вынесут искру Фохата. Потому Агни Йога являет вызов всем силам тьмы" (Беспредельное, 391). Итак, все-таки именно теософы бросили нам"вызов". Мы приняли его. Мы готовы к полемике. Теософы объявили войну Церкви, а не наоборот. Это обстоятельство, однако, ничуть не помешало рериховцам написать множество статей о христианской агрессивности и "крестовых походах". Тоже знакомый пропагандистский трюк: "милитаристская Финляндия коварно напала на миролюбивый Советский Союз"...

А вот весьма интересная полемика между самими рериховцами. Новосибирский лидер теософов Ю. Ключников считает тактически неверной политику газеты "Знамя мира": "Из номера в номер Вы атакуете церковь. И ссылаетесь при этом на соответствующие места в книгах Учения и в письмах Е. И.¹²². Г. Горчаков, редактор газеты, парирует: "Не понимаю, откуда вы взяли, что мы из номера в номер атакуем церковь? Она вообще, как таковая, мало нас интересует. Правда, сейчас церковники проявляют излишнюю активность и вовсю поносят Учение Огня... Как вы можете не замечать этого? Где Вы видите примеры "истинно православных людей современности", истинных христиан, надо полагать, которым надо подражать? Все известные мне "истинно православные" люто поносят Учение Живой Этики¹²³. Учитывая, что газета ежемесячная, очевидно, что Ключников писал письмо еще до Архиерейского собора и скорее всего, даже до моей статьи в "Новом мире". Значит, антицерковные нотки слишком заметно звучали в этой газете еще до того, как церковные люди начали гласно определять свое отношение к Агни Йоге. И еще надо отдать должное Г. Горчакову за то, что он по крайней мере признает, что все православные, отдающие себе отчет в своей вере и живущие сознательной жизнью в Церкви, не приемлют "Живой Этики". Если же Горчаков считает, что "истинным христианином" можно считать только того, кто разделяет идеи Агни Йоги, то таковых он не найдет вообще во всей истории христианства.

Понимала это и Е. Рерих. А потому и написала однажды честно: "Не думаю, что можно было бы ожидать что-либо продуктивное и даже полезное от религиозного кружка, в который вошли бы церковно настроенные"¹²⁴. И вновь Елена Ивановна демонстрирует полное единодушие с Еленой Петровной. По заверению последней, "Теософическое Общество не исповедует никакой догматической веры, не требует от теософов отречения от прежней веры, уважает наружно все веры и исповедания и всякий теософ верит, как хочет. Мы никого не заставляем верить как мы верим. У нас есть члены христиане, мусульмане, буддисты, брамины, дарвинисты ученые, агностики и вольнодумцы – но нет материалистов, да и места им у нас нет"¹²⁵. Вроде бы налицо декларация полной терпимости. Но есть весьма важное продолжение: "На нашем языке "материалист" не то, что на вашем. Вы зовете этим именем неверующих в загробную жизнь и ни во что, кроме материи. Мы – всех верующих в церковные догматы и учения – потому что последнее есть страшнейшая материализация духа". По слову Блаватской, ее философия "Единой Субстанции" создается "на основе всех древних и современных религий, кроме христианства и магометанства"¹²⁶.

Итак, человек, верующий по-церковному, христианин, не может быть теософом.

А, значит, перед нами отнюдь не соединение религий, а нормальный прозелитизм: отрекись от старой веры и приди в новую секту¹²⁷.

То, о чем можно догадаться при изучении рериховской теории, реализуется в конкретной практике "паломников на Восток". Один из центров рериховской пропаганды в Москве – это Музей искусств народов Востока. В этом Музее развернута постоянная экспозиция рериховских картин, в каждый день школьных каникул музей заполнен учительницами, приведшими колонны своих учеников для знакомства с "духовностью". Кроме того, при этом государственном музее открылась "школа магии". Один из ее уроков описывается в газете "Мегаполис-экспресс"¹²⁸. Некий "Учитель", в Москве "исполняющий поручения своих зарубежных коллег", "совершил надо мной обряд раскрещения". Раскрещенная ученица, научившись оккультной практике, затем якобы смогла материализовать душу своего умершего мужа и даже зачала от него через два года после его смерти...

Как видно, идея "суккубов" и "инкубов" порождена отнюдь не "фанатичной средневековой инквизицией", но возвещается самими адептами оккультизма¹²⁹.

Я полагаю, что основной сюжет этого интервью - обычная бульварная "клюква". Но клюква эта развешана на вполне реальном сучке: в Музее искусств народов Востока действительно постоянно действуют оккультные семинары и магические практикумы. Сама идея зачатия от духа встречается в теософии Блаватской и Рерихов (об этом в следующей главе).

И совсем не кажется странным, что загадочный люциферический "Учитель" пристроил свою "школу магии" именно в рериховском центре. Странно лишь, что крышу для секты дало государственное учреждение...

Сколь много миролюбия испытывают современные рериховцы по отношению к Церкви, прекрасно показала статья "Инквизиторы показали рога". Она посвящена заявлению Архиерейского Собора о том, что христиане не согласны считать рериховцев своими единоверцами. Оказывается, распространение оккультизма в России "не могло не взбеленить носителей сутан... С восторгом попинали наши святые отцы имена Рерихов и Блаватской, по малограмотности своей зачислив их в отряд сатанистов¹³⁰... Не случайно, что и по национальному признаку в служителях церкви сплошь почти люди нерусские, предки которых предали казни Иисуса Христа¹³¹. Как далеки они от евангельских заповедей, и не случайно ссылаются на писания апостольские¹³². В отличие от этих узких фарисеев, утверждающих только самих себя, мы говорим: мир через культуру. Все религии, пролгавшись, перессорились между собою. Мы же еще раз говорим: перестанем осуждать друг друга. Но на каждое слово, похуляющее имена Блаватской и Рерихов, мы ответим десятью¹³³. Нас не запугать¹³⁴.

Поистине – огромная веротерпимость свойственна рериховцам. Точнее – погромная веротерпимость.

Теперь конкретные оценки теософией иных исторических религий: "Истинно брамины сейчас являются паразитами на больном организме Индии. Индия, изгнав Буддизм, предпочла рабство"¹³⁵. "Буддизм и Ламаизм так же как и христианство мало имеет общего с истинным Учением их Основателей"¹³⁶. "Конечно, современные Далай Ламы настолько далеки от высокого понятия духовных водителей, что лишь невежественные массы верят, что они являются высокими воплощениями"¹³⁷.

Иудеям будет интересно узнать мысль Елены Блаватской о том, что "верить в Ветхий Завет невозможно"¹³⁸, равно как и убеждение Елены Рерих в том, что: "Те евреи, которые очень привязаны к своей национальности, к сожалению, вынуждены вариться в своем соку"¹³⁹, то есть вновь воплощаться евреями же. А поскольку "привязанность к своей национальности" есть основа иудаизма, то и здесь "объединения" не получается – иудеи тоже недоразвились до принятия Живой Этики.

Так кого же она объединяет? Или она всех раскалывает? У мусульман ведь тоже есть ужасные пережитки – представление о Личном Боге-Творце и о сатане-искусителе... В итоге оказывается, что все исторически существующие верования человечества с точки зрения Рерихов "ремонту не подлежат", и должны быть заменены теософией. Не-невежд, согласных с теософией, не так уж много: "наберется ли сотня таких счастливцев, не знаю. Как-то давно было сказано, что истинно знающих духов не более сотни на всем протяжении нашей планеты. Это при нашем-то двухбиллионном человечестве!¹⁴⁰.

Так что лишь для рекламы теософы говорят, что история религии предлагает множество путей к Единой Истине. На самом деле они убеждены в обратном: истина только у них: "Действительно, если к единому Свету един путь через Владыку, то лишь крайнее невежество дозволит разрушение этого единственного пути" (Иерархия, 57). Этот путь и эта истина настолько единственны, что даже среди родственных Рерихам оккультистов им трудно найти единомышленника. "К числу тайных и, следовательно, более опасных врагов теософии принадлежит антропософия и ее последователи. Хотя ни само учение антропософии, ни ее последователи не выступают открыто против теософии, но в этом и заключается главная опасность и большой вред ее... Западный мир верит в то, что Христос – Единый Сын Единого Бога. Штейнер оставляет во всей силе и это заблуждение", – пишет ученик Е. Рерих А. Клизовский¹⁴¹. "И Штейнер к концу жизни сошел с пути Света, и храм его был уничтожен разящим Лучом", – поясняет сама Е. Рерих¹⁴². А вот о других грандах теософии: "Особенно ужасна книга совместного творчества А. Безант и Ледбитера. Я редко встречала что-то равное по безвкусию, кощунственности и лживости" (там же). Или: "Книга Шюре полна самых нелепых заблуждений"¹⁴³(с чем я, кстати, полностью согласен).

Вот еще об одной модной "духовности": "Мы не знаем никого, достигшего путем Хатхи-Йоги"¹⁴⁴.

И вот при этом в мае 1995 г. рериховская газета "Знамя мира" решила сделать выговор Патриарху Алексию за недостаток "веротерпимости". В письме некоего П. Г. Дубеницкого Патриарху говорится: "Анафемой Учению Живой Этики Вы показали всему миру свое бессилие перед наступающей Новой Верой, Верой, которая не делит людей на православных и правоверных, на мусульман и кришнаитов"¹⁴⁵.

И радо бы сердце поверить, что рериховцы не делят людей по религиозному признаку. Но одна маленькая деталь (точнее – целый венок аналогичных деталек) этому мешает:

В этом же номере газеты помещена статья "Ловушка на индийском пути", направленная против гуру Шри Ауробиндо.

В этом же номере газеты – материал "Не поддавайтесь на обманки!" – о магическом конгрессе в Новосибирске.

В этом же номере газеты статья "Ложь Алисы Бейли".

В этом же номере газеты статья Н. Саныкиной "Современная школа в свете "Живой этики"" содержит резко критический выпад против секты "Юнивер", руководимой Ж. Гавэром.

В этом же номере газеты статья А. Абрамяна "Сорванные листья" украшена таким пассажем: "Здесь уместно напомнить о тех ухищрениях темных сил, которые через журнал "Здоровье" и специальные книги вещают о "чудесах" лечения травами и цветами. Суть одна – чтобы целая армия двуногих ринулась на природу, истребляя ее".

Миролюбию рериховцев также можно поучиться и на примере пятого номера "Знамени мира" за 1995 год. Здесь статья С. Семеновой против Штейнера и вальдорфской педагогики ("А король-то голый!"), и опять статья против теософки Алисы Бейли ("Хозяин Алисы готовит "зомби""); и исповедь на тему "Как я была хатха-йогом", и фельетон против пятидесятников ("Сошел "Святой дух""); и заметка против целительницы Джуны Давиташвили ("Услуги черного мага"); и статья о черном оккультизме нацистской Германии с упоминанием о "черной тибетской секте "Агарти" и "темной секте Бон-по", помогавших Гитлеру ("Оккультизм и нацистская Германия").

Кстати, если читать Блаватскую, будет заметно, что с другими оккультистами и особенно спиритами-медиумами она полемизирует даже больше и ожесточеннее, чем с христианами. Это понятно: у теософии и спиритизма – общий круг возможных адептов. Человек, не знающий христианства и увлекшийся оккультным миром, – это уже потенциальный адепт теософии. И если он вдруг перехватывается какой-то иной группой – это воспринимается почти как потеря своего. Христиане же – это скорее внешняя среда для теософии. Ее надо потихоньку коррозировать и до времени избегать прямых конфронтаций.

Вообще-то я тоже все перечисленные оккультно-йогические феномены считаю черными. Но я ведь и не заявляю, что христианство вобрало в себя все религии. А рериховцы заявляют, что все, кто оккультирует хоть чуть-чуть иначе, чем они, - от сатаны, но вообще-то "мы очень веротерпимы" и лобызаем все духовные практики и все духовные пути. В результате "синтез всех религий", а также философии, науки и искусства итожится таким пасажем: " Наш труд завершен... Все враги истины перечислены, и все они были рассмотрены"¹⁴⁶. Да ведь если бы действительно Блаватская искала путь к единству – разве встретилась бы такая фраза на последней странице ее труда?

Так что христианство по крайней мере честнее теософии.

Итак, оккультисты обвиняют даже друг друга в нечистоте мистического опыта. Правда, когда я слышу эти их дискуссии, я на секунду становлюсь марксистом и полностью соглашаюсь с мыслью выдающегося российского демонолога В. И. Ленина о том, что "синий черт" ничуть не лучше "желтого черта".

Полемичность рериховцев вполне понятна. Даже в мире оккультистов идет своя борьба за лидерство и за выживание. Не все оккультисты признают глубину теософских "прозрений".

Рене Генон в 1921 г. опубликовал этюд "Теософия - история одной псевдорелигии". В нем он пишет: "Если подумать, что эти лже-мессии всегда были лишь более или менее бессознательными орудиями в руках тех, кто за ними стоял, и если обратиться, в частности, к серии попыток, последовательно совершенных теософами, – то невольно напрашивается мысль, что это только попытки, своеобразные опыты, которые повторяются в различных формах, пока не будет достигнут успех, а в ожидании его приводят всегда к одному и тому же результату – сеют смятение в умах. Мы не думаем, что теософы и спириты в силах сами целиком выполнить такое мероприятие. Но нет ли за всеми этими движениями чего-то другого, более грозного, чего их руководители, может быть, и не знают, и чьими слепыми орудиями они, тем не менее, являются в свою очередь"¹⁴⁷.

Вряд ли можно назвать комплиментарной и ту характеристку теософии, которую дают Ж. Бержье и Л. Повель: "Все эти движения: современные розенкрейцеры, "Золотая Заря", германское Общество Вриля (которые ведут нас к группе Туле, где мы найдем Гаусхофера, Гесса, Гитлера) были в большей или меньшей степени могущественным и хорошо организованным теософическим обществом. Теософия добавила к новоязыческой магии фрагменты восточной философии и индуистскую терминологию. Или, вернее, она открыла определенному люциферовскому Востоку путь на Запад"¹⁴⁸.

Жестким критиком теософии был проповедник неоиндуизма Вивекананда¹⁴⁹.

Несколько негативных отзывов о теософии, пришедших из антихристианских кругов, приводят Г. Померанц с супругой:

"В чем же причина неудач синтеза? Первое – это неполноценность мистического или религиозного опыта. В книге "Разговор Ауробиндо с Павитрой" передается вопрос Павитры: можно ли верить теософам, что они действительно экстрасенсорно разговаривали с древними учителями? Ауробиндо ответил, что теософы не обманщики. Им действительно казалось, что они разговаривают с учителями, но они оказались жертвой игры сил, которые называют витальными, - их иногда называют еще астральными; один из теософов будто бы разговаривал с ним, Ауробиндо, а он, Ауробиндо, никогда с ним не говорил и не думал того, что теософ воспринял. Второе. Слишком велика роль интеллекта. Во всякой религии интеллект, несомненно, играет роль. Апостол Павел был блестящим мыслителем, и много он продумал на чисто интеллектуальном уровне. Но только откровение создает ядро религии. Рудольф Штейнер, создатель антропософии, был слишком ученый для того, чтобы стать пророком. Его ум ученого направлялся к тому, что можно назвать "предметами по дороге". Вспомним разговор с Рабийей (мусульманской визионеркой – А. К.). Ее спросили: "Что ты видела в раю?". Она ответила: "Когда входят в дом, смотрят на хозяина, а не на утварь". В антропософии слишком много сообщений "об утвари", слишком мало чистого света вечности. Как религиозное движение антропософия смогла дать только новую секту"¹⁵⁰.

Многообразие и взаимная полемичность разных оккультных течений обеспечивает стратегический простор для неоязычества. При неудаче той или иной школы всегда можно сказать, что это ведь не весь оккультизм, а только некоторая "еретическая" его часть. Провалилось мощно поддерживаемое "Белое братство" – и без всякого анализа истоков его вероучения все остальные оккультные секты сразу же заявили, что подлинный оккультизм не имеет никакого отношения к г-же Цвигун. Слишком заспешило к "новой эре" "Аум Синрике" – и запестрели сообщения о том, что ни буддизм, ни оккультизм не имеют к Секо Асахаре ни малейшего отношения¹⁵¹.

Не знаю, сознательно или нет продемонстрирован раскол в российском рериховском движении, но с точки зрения стратегии это вполне перспективная ситуация. Пока у власти в России западники - "западническая" Шапошникова будет ходить в друзьях правительства. Вернутся к власти коммунисты – и тут уже оккультокоммунист Сидоров сможет выпрашивать правительственную же поддержку все для того же рериховского движения. Но их споры между собой – это тактические проблемы. Стратегия же одна и едина: оккультизм должен занять место христианства.

Теперь, наконец, пора определить, как я понимаю термин секта. Понятно, что я употребляю его не в смысле юридическом (ибо в юридическом лексиконе вообще нет такого термина и быть не может). Социологическое определение секты мне также представляется малоинтересным. По своему происхождению, равно как и по своему смыслу это термин богословский. А раз так, то я вполне вправе дать толкование этого термина.

Итак, сектантской в моем понимании является любая религиозная деятельность, осуществляемая вне Церкви и в противостоянии ей.

При этом сразу же следует сделать два уточнения:

Первое: нужно уточнить, что четких границ Церкви не сможет провести, пожалуй, ни один богослов или иерарх. Церковь есть жизнь в Боге, жизнь во Христе. Любой медик знает, как непросто установить грань жизни и смерти. Биолог понимает, что граница между живым и неживым не так очевидна, как кажется первокурснику биофака. И все же понятно, что череп уже не живет. И все же понятно, что асфальт, укатываемый в дорогу, не есть живая материя. Так же очевидно, что Аум Синрике или Агни Йога – это не христианство, это то, что за пределами Церкви Христовой.

Второе необходимое уточнение: не являются сектой буддизм или индуизм, возникшие до Евангелия и не в противостоянии ему. Однако являются сектами необуддизм и неоиндуизм, пытающиеся в западном мире возродить неевангельскую религиозность и утверждающие себя уже в очевидной и неизбежной полемике с христианством.

Здесь можно сказать еще более точно: не всякая проповедь буддизма или индуизма на Западе является сектантской деятельностью. Сектантский душок появляется, когда некая нехристианская мировоззренческая система пробует утилизовать для своих целей Евангелие. Если некий "Центр по изучению тибетской культуры" просто рассказывает о религиях Тибета – это всего лишь обычная деятельность нехристианской религии. Но если при этом повествуются сказки о том, что Христос был в Тибете, что Он был посвящен в буддистские мистерии, что христианство в древности было буддизмом и лишь затем стало православием – это уже сектантская деятельность, прямо направленная на разъедание христианских начал в людях и в обществе.

Еще один признак, позволяющий отличить секту от нормальной религиозной традиции (сам по себе достаточный, хотя и не необходимый), – это наличие "скрытых" учений или обрядов, которые религиозная группа не считает нужным публично раскрывать. Речь идет не о том, что сознание новообращенного неизбежно должно обогащаться и что представления неофита об обретенной им общине будут изменяться; дело не в углублении его первоначальных познаний. Нет, признаком секты является именно обман: когда на входе человек уверяется в одном, а в итоге ему преподносят нечто совсем другое. Например, если его приглашают на "христианский семинар" или на "лекцию по изучению Евангелия", а через годы ему будет предложено по сути забыть о всяком христианстве, уйти из Церкви и следовать путем очередной йоги ("раджа", "бхакти", "агни"...).

В секте есть система посвящений, при которой человеку, впервые соприкоснувшемуся с данной общиной, внушается нечто весьма отличное от того, что будет ему открыто после того, как он всецело погрузится в ее жизнь. При знакомстве человеку говорится одно ("да что Вы, мы те же православные!"), а позднее ему раскрывается нечто совершенно иное. Есть набор рекламных цитат и деклараций, а есть нечто более "эзотерическое", к принятию чего и надо привести человека, когда он наконец перестанет цепляться за христианские предрассудки. Это обычный принцип рекламы оккультной чернухи, которая пытается притвориться радугой: дескать, я все вмещаю, я всего глубже, во мне есть место для всех красок...

Здесь нельзя не согласиться с суждением К. Кудрявцева, человека, бывшего одним из основателей Российского теософского Общества, вскоре порвавшего с этим движением: "В аптеке все медикаменты должны находиться каждый на своем месте и под своим наименованием. Иначе, думая, что принимаешь бром (братство религий), можешь принять яд (антихристианство)¹⁵².

Секта проводит четкую грань между рекламными заявлениями о самой себе, о своей духовности, терпимости, открытости, современности – и теми вероучительными суждениями своей организации, от знакомства с которыми до поры до времени она предпочитает уберегать широкую публику. Человек, сделавший весьма немало для пропаганды черных культов в России – писатель Иеремия Иудович Парнов заповедь альбигойцев "Клянись и лжесвидетельствуй, но не раскрывай тайну" представил как "великий и очень человечный принцип"¹⁵³.

По этой тяге к маскировке безошибочно можно узнать секту. А теософы и сами не скрывают, что у них есть система посвящений. Если бы из первично сообщаемой информации можно было бы логически вывести последующие ходы – перед нами была бы философская доктрина. Но теософы говорят, что их доктрина "тайная", что с каждым посвящением открывается нечто, совсем не очевидное с предыдущей ступени. Если есть потребность в такого рода укрываниях и сокровениях, значит "знание", сообщаемое на высшей ступени, не вытекает из того, что было сообщено на низшей, а, пожалуй, в некоторых отношениях даже прямо его отрицает. Тем самым человек, думая, что вступает в организацию, исповедующую одни принципы, на деле попадает в общину совсем иной веры¹⁵⁴.

Рериховское движение является религиозным; оно практикует неевангельскую, нехристианскую религиозность, его духовный путь существенно противоположен пути православному, пути церковно-христианскому. И однакоже на этот путь рериховское движение пытается завлечь христиан. Поэтому оно и не может быть охарактеризовано богословом иначе как секта.

Наставники рериховского движения и сами знают, что их путь – это путь антицерковный. Но это ведение, этот "гносис" они не склонны выдавать "внешним". Эту тайну можно изъяснить "посвященным". Остальным же можно украшать органы слуха разными макаронными изделиями: дескать, "синтез всех религий" и науки в придачу.

На деле же, с орудиями, необходимыми для "очищения" и "отсечения", рериховцы приступили не к диалогу религий, а к перекраиванию христианства под стандарты оккультно-кармической мудрости.

 

 

---

 

 

3. "Живая этика" и наука

Оттесняя ваш старинный рационализм и скептицизм, лавиною надвигается новая сила, и имя ей – суеверие. – Священник встал и, гневно хмурясь, продолжал, как будто обращаясь к самому себе. - Вот оно, первое последствие неверия. Люди утратили здравый смысл и не видят мир таким, каков он есть. Теперь стоит сказать: "О, это не так просто!" – и фантазия разыгрывается без предела, словно в страшном сне. Тут и собака что-то предвещает, и свинья приносит счастье, а кошка беду, и жук – не просто жук, а скарабей. Словом, возродился весь зверинец древнего политеизма – и пес Анубис, и зеленоглазая Баст, и тельцы васанские. Так вы катитесь назад, к обожествлению животных, обращаясь к священным слонам, крокодилам и змеям; и все лишь потому, что вас пугает слово "вочеловечился".

Г. К. Честертон¹⁵⁵

В том "всеобъемлющем синтезе", который предлагает теософия, предстоит быть искалеченными не только историческим религиям, но и науке. Рекламные заявления о том, что Живая Этика нашла способ соединить религию и науку, известны всем. Этот обретенный синтез подается как великое и необычайное достижение, ибо не менее охотно рериховцы заявляют о том, что "традиционная религия" вошла в неразрешимый конфликт с наукой. Но теперь выработаны и единый язык, и единая система миропонимания, которая является равно и религиозной, и философской, и научной.

Людям, воспитанным в школе на мифах о "конфликте Церкви и науки", легко согласиться с антицерковными и вроде бы пронаучными выпадами теософов. "Теперь религии не умеют найти общение с Наукой"¹⁵⁶, – читает он и думает, что так оно, пожалуй, и есть. И конечно, готов поверить, что теософы нашли способ совершенно бесконфликтного существования и даже слияния с наукой.

Однако уже первый шаг в оккультизм представляет собой определенную сложность – и именно с точки зрения науки: Блаватская предупреждает, что ее система останется непонятной, "если только мы не откажемся от идеи антропоморфического божества и открыто не примем научное представление о Первичной Причине, неисповедимой и вне познавания"¹⁵⁷. Сложность здесь в том, что остается неясным: как можно составить "научное представление" о том, что находится "вне познавания"? Наука, как мне кажется, обычно предпочитает иметь дело с познаваемыми реалиями...

Тем не менее "синтез науки и философии" начинается с декларации ясного тезиса: "Нет Божества вне вселенной"¹⁵⁸. Решительность этого утверждения Е. Рерих о предельных основаниях Бытия понуждает адресовать ей тот же вопрос, что задавал Владимир Соловьев Блаватской: "Если верить настойчивому утверждению г-жи Блаватской, что "теософия" есть знание, основанное на наблюдении и опыте, то пожалуй и неуместно искать здесь разрешения высших метафизических вопросов: ибо кто же наблюдал первоначальное происхождение индивидуального бытия, и кто делал опыты над окончательными результатами мирового процесса?"¹⁵⁹. И тем не менее теософы самым решительным образом высказываются о причинах и целях мирового процесса.

Так какой же "опыт" и "наблюдения" стоят за уверениями пантеистов о том, что они доподлинно знают, что вне мира не существует Творца? Что за эксперимент они поставили, чтобы повесить на границе Вселенной табличку: "Проверено. Бога нет!"?

Значит, не из научного, а из какого-то иного опыта, из какой-то вненаучной мотивации исходит рериховское отторжение библейского рассказа о творении мира. Именно начальные строки Библии (как и первые строки христианского "Символа веры") кажутся Елене Рерих наиболее чуждыми - "среди этих догм наиболее поражающая есть обособление Бога от Вселенной. Весь восточный Пантеизм особенно ненавистен нашим церковникам"¹⁶⁰.

В противоположность Библии Е. Рерих достаточно четко формулирует "два основных тезиса оккультизма: 1. Неотделимость Бога от Вселенной и 2. Единство Духо-Материи"¹⁶¹. Правильно – это именно тезисы оккультизма. Но при чем же здесь наука?

Впрочем, это лишь первые шаги по оккультированию науки. Если уж Блаватской удалось загнать науку в область "вне познавания", то дальнейшему удивляться уже не приходится. "Синтез" оккультизма и науки начинает плодоносить такими мутантами, что и Лысенко и даже "ПУКСы" Войновича выглядят просто эталонами академизма.

Вот пример астрономии "Нового Времени": "Сатурн был первородным сыном Сириуса и братом-близнецом Урана. Но ярый Уран уявился Владыкой солнечным и стал соперником Сатурна. Сатурн оявился потом самым блестящим и страстно напряженным Солнцем, много обширнее Урана, в силу поглощения им многих солнц, комет и лун. Он стал самым прекрасным солнцем, но пустоцветом, из-за отсутствия в нем космического магнетизма, который необходим для правильного развития солнечной системы. И он был смещен Ураном. Люцифер имел в своем организме все особенности состава Сатурна и яро развил мощь уплотнения тонких оболочек. Тем самым он способствовал развитию интеллекта и уявился на гордыне, стал мощным соперником Урана. Но Уран обладал высшими вибрациями и приобрел высшее знание. Солнечный Иерарх Урана вместе с Люцифером оявились на Земле – и Уран стал соперником Люцифера. Он оявился на призыве нового Солнца, ставшего центром нашей солнечной системы – и Сатурн должен был отойти"¹⁶².

Космическая мифология может быть привлечена для объяснения не только древних, но и текущих событий: "В упомянутое мною время магнитные токи нашей земли уявились на страшном разнобое с этим Психическим Центром из-за ядовитых лучей планеты, враждебной, проходившей тогда близко от земли. Планета эта незрима для физического зрения и представляет собою конгломерат ядовитейших газов, которые и отравили атмосферу Земли, результатом чего явятся новые болезни"¹⁶³. Эта мифология помогает даже строить смелые прогнозы на будущее: например, скоро "Луна воскреснет и уявит новые целительные лучи растительному миру. Растительная жизнь на воскрешенной Луне будет настолько яркой, настолько пышной, что в телескоп наша Луна уявится не как шар "сыра", но шар мшистый. Итак, Новая Эра ознаменуется знаком ярым, именно знаком Матери Мира"¹⁶⁴. Одно только омрачает мифотворческий энтузиазм Е. Рерих: "Но, конечно, это сейчас не будет воспринято учеными"¹⁶⁵.

Наверное, поэтому рериховцы не включают в свои газетные публикации или лекционные туры такие научные открытия теософии, как нижеупоминаемые:

"Планета Сатурн находится еще в очень низком состоянии развития, тогда как Уран по качеству своего напряжения стоит много выше всех известных нам планет в солнечной системе"¹⁶⁶.

"Земля не высшая планета в нашей солнечной системе! Поименованные Высокие Духи (Будда, Христос, Матерь Мира) пришли на нашу Землю с Высшей Планеты"¹⁶⁷.

"На Меркурии жар Солнца и свет его в семь раз сильнее, чем на Земле, и астрономия утверждает, что планета эта окутана весьма плотной атмосферой. И так как мы видим, что жизнь становится более деятельной на Земле пропорционально свету и теплоте Солнца, то более, чем вероятно, что напряжение ее гораздо больше на Меркурии, чем здесь"¹⁶⁸.

"Земной человек еще очень груб по сравнению с обитателями, скажем, Юпитера и Венеры"¹⁶⁹.

"Пчелы и муравьи были принесены Великим Учителем с Венеры в назидание человечеству. Пшеница была принесена Изидою с Венеры"¹⁷⁰. Поэтому, наверно, "муравьи и пчелы умнее животных"¹⁷¹. "На Венере совсем нет насекомых и хищников. Там настоящее царство полетов, летают люди, летают птицы, и даже рыбы. Причем птицы понимают человеческую речь"¹⁷².

Человечество произошло из-за того, что пришельцы с Венеры – Элохимы – начали размножаться ("среди них были духи обоих полов")¹⁷³. Или иначе: "Человечество, за редчайшими исключениями, переселилось на нашу планету с Луны"¹⁷⁴.

Биологам будет интересно узнать мысль Е. Блаватской о том, что "животные, включая млекопитающих, все эволюционировали позднее и частично из отбросов человеческих оболочек"¹⁷⁵. Елена Рерих уточняет: "согласно всем древним эзотерическим учениям, человекообразный вид обезьян произошел от совокупления человека с самками животных"¹⁷⁶. Кстати, та животная самка, с которой совокупился Адам (каббалистическая "Лилит") умела "летать по воздуху"¹⁷⁷.

Краткий конспект истории человечества согласно "Тайной Доктрине" выглядит так: "Первая Раса создала Вторую посредством "почкованья", Вторая дала рождение Третьей - которая сама разделилась на три определенных подразделения, состоящих из людей, различно порожденных. Первые два подразделения размножались посредством яйцеобразного метода, по всей вероятности, неизвестного современной естественной истории. Ранние суб-расы Третьего Человечества размножались посредством выделения жизненного флюида, капли которого, собираясь, образовывали яйцеобразный шар, или, скажем, яйцо, служившее внешним вместилищем для зарождения в нем плода и ребенка. Потомство ранних суб-рас было совершенно бесполо, но потомство последующих суб-рас рождалось андрогинным. Именно, в Третьей Расе произошло разделение полов"¹⁷⁸. Все это происходило 300 000 000 лет назад – "вопреки всем возражениям науки"¹⁷⁹.

Это в христианстве есть застывшие, невежественные и бездоказательные догмы. Теософия, конечно свободна от всякого догматизма. Путь к этому освобождению она нашла кратчайший: достаточно слово "догмат" заменить словом "аксиома". И тогда сразу приходит вожделенная свобода от доказательств: "Первоначальное двуполое единство человеческой Третьей Расы есть аксиома в Тайной Доктрине"¹⁸⁰.

Географам может пригодиться оккультная география: "В Оккультизме утверждается, что страна или остров, который увенчивает Северный Полюс, подобно шапке, является единственным, который остается на протяжении всей Манвантары нашего Круга. Все центральные материки и страны выступят со дна морского поочередно и неоднократно, но эта земля никогда не изменится"¹⁸¹. То, что материки могут всплывать и погружаться – это верно. Но вот подводные лодки смогли всплывать и погружаться на Северном Полюсе явно лишь потому, что их капитаны не успели познакомиться с "синтезом науки и философии". Кстати, Северный и Южный Полюса "имеют влияние и очень связаны с "белой" и "черной Магией"¹⁸².

Теософы догадываются о том, что не только невежественные богословы, но и ученые не приходят в восторг от знакомства с этими "открытиями". Сколько бы ни было проблем во взаимоотношениях христианского богословия и науки (к исходу ХХ века их стало явно меньше, чем казалось в середине XIX), они все же едины в своем стремлении избегать оккультных толкований мироздания. Поэтому миф, который строят теософы, входит в противоречие с реальностью. Теософский миф говорит, что христианство безнадежно антинаучно. А практика показывает, что именно у теософии возникают серьезнейшие трудности во взаимоотношениях с наукой. Как однажды призналась Блаватская – "существует конфликт, который не только назрел, но уже начался между наукой и богословием, с одной стороны, и седою наукой-магией, с другой стороны"¹⁸³. А поэтому – "Мы подвергаем резкой критике современную науку, только пытаясь защитить наши освященные веками теософские доктрины"¹⁸⁴.

Опыт этого конфликта научил теософов – как уходить от научной критики. На вопрос "Как примирить Учение с наукой?" Е. Рерих ответствует: "нельзя отвечать невежеству". "Какую цель имеет наука, если она распухла от предрассудков? Тот, кто обеспокоен торжественностью утверждений, тот понимает науку как логово мещанства. Тому, кто мыслит о Новом Мире, тому нет вреда от ползающих гадов"¹⁸⁵.

Один из тех, к кому, очевидно, рериховцы приложат это ругательство, – философ В. Зеньковский однажды абсолютно справедливо назвал космогонию Блаватской "совершенно фантастической"¹⁸⁶(в смысле радикально антинаучной).

И вот уже назло всей современной физике, исходящей из наличия предельной скорости для любых взаимодействий, вице-президент Международного центра Рерихов Л. Шапошникова уверяет, что "Мы обмениваемся энергией с Солнцем, с зодиакальными созвездиями, с созвездием Ориона"¹⁸⁷. Интересно было бы знать – что думает об "обмене энергией с созвездием Ориона" космонавт Г. М. Гречко, подписывающийся как "представитель рериховского движения" под "торжественными заявлениями" против "клеветников"?¹⁸⁸ Неужели и он разделяет рериховское сладострастие антирассудочного эпатажа? Неужели и он "обеспокоен торжественностью утверждений" и ничем более?¹⁸⁹

Может быть, Гречко сделает в Звездном городке доклад на тему "Эзотерическая астрономия"? Вот ее основные тезисы: "Семь главных планет - это другое допущение для принятия чисто оккультного учения. Согласно эзотерической доктрине, каждая планета по своему составу является септенарием, подобно человеку, в отношении своих принципов. Эта, так сказать, видимая планета, является физическим тело небесного существа, атма или дух которого – это ангел или риши, или дхиан-коган, или дева, или что-нибудь еще, как бы мы его не назвали. Эта вера, как это увидит оккультист (см. в "Эзотерическом буддизме" о строении планет), является совершенно оккультной. Это учение Тайной Доктрины"¹⁹⁰. Не должен ли Центр управления полетов превратиться в Центр по связям с дхиан-коганами Солнечной системы?

Можно предположить, что некоторые коллеги космонавта позволят себе не согласиться с "эзотерической астрономией". Это весьма возможно – как признавала Е. Рерих, "все, приведенное мною из "Тайной Доктрины" о лунной цепи (то есть о том, что Луна представляет собой "септенарий", семь планет, существующих в одном пространстве, но на разных уровнях "духовной эволюции" – А. К.), не принимается наукой"¹⁹¹. Что ж, для них в "Письмах Махатм" припасено дивное ругательство: "академическое тряпье"¹⁹². Это, очевидно, и есть путь к "примирению религии и науки".

Не меньше поразительных открытий найдут в теософии и историк и востоковед. О книге "Разоблаченная Изида" газета "Нью-Йорк трибюн" по ее выходе писала: "Знания Е. П. Блаватской грубы и не переварены, ее невразумительный пересказ брахманизма и буддизма скорее основан на предположениях, чем на информированности автора"... Скептицизм и иронию рецензентов можно объяснить. Фактологическая сторона книги оставляла желать лучшего. Индуизм и буддизм для автора – это единая религия, священная книга которой называется "Бхагаведгита" (написание Блаватской), содержание же ее, судя во всему, Блаватская путает с Бхагавада-пураной"¹⁹³. По мнению Блаватской "Далай-Лама считается реинкарнацией Будды"¹⁹⁴, в то время как тибетцы считают его реинкарнацией божества Авалокитешвары (кроме того, аксиомой буддизма вообще является вера в то, что его основатель жил последний раз, ибо достиг окончательного освобождения, и потому никаких позднейших "воплощений Будды" в принципе быть не может)...

Впрочем, Елена Петровна сама охотно признавала недостаточность своего образования, особенно в письмах к русской родне, для которой, впрочем, это не было тайной. Но признания эти, как правило, были призваны подчеркнуть могущество учителей, которые передавали ей самые разнообразные знания, вплоть до высшей математики, используя ее как "слепое орудие" своей воли¹⁹⁵.

Стоит ли удивляться, что "реакция на книгу Синнета (и Блаватской) в Европе и Америке была весьма неоднородной. Знатоки ориенталисты вновь упрекали теософов в невежестве и указывали на явные погрешности, но более широкий читатель принял книгу хорошо"¹⁹⁶. Активное отторжение ученым сообществом "научных открытий" Блаватской до некоторой степени досадовало мадам. "Когда я в прошлом году написала статью о тождестве египетских и ассирийских символов и религии с культусами Ацтеков, на меня напали все археологи и обвинили в фантазерстве"¹⁹⁷. И уж тем более сегодня очевидно, что "в своем отношении к восточной мудрости Е. П. Блаватская была особенно ненасытна и потому всегда неразборчива. В ее сочинениях, в том числе и в "Разоблаченной Изиде", встречается огромное количество неточностей, спорных вопросов и неудачных заимствований из второсортной "научной" литературы того времени"¹⁹⁸.

Один из крупнейших русских буддологов С. Ф. Ольденбург был рад, что в Европе пробуждается интерес к религиозно-философским идеям, и, в частности, к идеям Индии, и что теософия способствует пробуждению этого интереса. Но саму теософию он ценил невысоко: "В настоящее время в Европе, в форме пока мало обещающей, под несомненным влиянием Индии, происходит движение религиозно-философской мысли, называемое теософией; что оно даст, сказать пока трудно, даже трудно сказать, имеет ли оно будущее, но я хотел бы указать на это движение, как на попытку внести идеи религиозно-философские, главным образом индийского происхождения, в обиход западной жизни"¹⁹⁹.

И как жаловалась Елена Рерих на астрономов, так же она жалуется на востоковедов: "Я не сомневаюсь, что Христос был в Индии, но ученые-востоковеды, поддержанные представлениями церкви, яро отрицают эту возможность"²⁰⁰.

Характерно, что в серьезной современной буддологической литературе нет ссылок на труды Блаватской, равно как и Елены и Николая Рерихов ²⁰¹. При этом если христиане обращают внимание на искажения христианства в теософии, то буддологи указывают на то, что буддизм толкуется теософией также более чем вольно²⁰².

В единственной западной книге, анализирующей русскую теософию с не-теософских позиций, содержится такой вывод: "Теософия предложила страдающему человечеству утешение в жестоком и иррациональном мире, однако ее учение осталось духовно бесплодным. Претендуя на роль "современной религии" с эзотерической терминологией, она оказалась не более чем современной сектой, философски необоснованной и предлагающей сомнительный гнозис"²⁰³.

Вообще теософия может привлекать ученых лишь в том случае, если к ней относиться так же, как она сама относится к культуре, истории и науке. То есть если брать из теософии лишь отдельные тезисы, оставляя без внимания все остальное и даже не заботясь о соединении этих разрозненных суждений в одно целое.

Похоже, что востоковеды считают ниже своего достоинства опускаться до критики теософской "индологии". Они просто "не замечают" открытий Блаватской и игнорируют ее труды. По крайней мере мне пока неизвестны специальные критические рассмотрения ее построений учеными востоковедами²⁰⁴.

Сам я не востоковед. Но я могу проверить образованность и исследовательскую порядочность теософов на знакомом мне христианском материале.

Перечислить и разобрать все фантазии Блаватской и Рерихов, присутствующие в их рассуждениях на библейские и церковно-исторические темы, нет возможности. Поэтому ограничусь довольно небольшой выборкой, дающей представление о методах обращения теософов с конкретным историческим материалом.

Например, дух по имени Уриэль рекомендуется Блаватской как "друг и компаньон Адама и Евы до их падения, и позднее, приятель Сифа и Еноха, как это известно всем набожным христианам"²⁰⁵. Может быть, в каббалистических легендах и есть нечто подобное. Но они не известны "всем набожным христианам". В библейской книге Бытия, где исключительно и описываются жизни Адама, Евы, Сифа и Еноха, нет персонажа по имени "Уриэль". Ангел Уриил появляется лишь в неканонической Третьей книге Ездры (3 Ездр. 4,1). Если же учесть, что как неканоническая, эта книга не включается в протестантские издания Библии, то заявление Блаватской о том, что ангел Уриил "известен всем набожным христианам" является преувеличением. А если обратить внимание на то, что и Ездре Уриил ничего не рассказывает о своих связях с упоминаемыми Блаватской древними людьми, то заявление Блаватской оказывается просто подлогом, выдающим малоизвестный и совершенно неавторитетный для всех христиан апокриф за собственно библейский текст.

Еще пример – сколь внимательно Блаватская читала Библию. Когда ей понадобилось доказать, что в Библии нагромождены сказка на сказке (в XIX веке это было модным интеллектуальным развлечением), она привела такой аргумент: "Геродот путешествовал по Ассирии и Вавилонии всего лишь через полстолетия после того, как Даниил превратил Навуходоносора в быка. И вот этот выдающийся историк ни разу не упоминает ни о пророках, ни о каких бы то ни было евреях вообще... Разве такое крупное событие, как превращение царя в быка верховным Магом (Даниилом) могло остаться незамеченным и не попасть в работы других историков хотя бы в виде легенды?"²⁰⁶

Но Библия нам ничего не говорит о том, что Даниил превратил царя в быка. Там приводится пророчество Даниила: "Вот определение Всевышнего, которое постигнет господина моего, царя: тебя отлучат от людей, и обитание твое будет с полевыми зверями; травою будут кормить тебя, как вола, росою небесною ты будешь орошаем, и семь времен пройдут над тобою, доколе познаешь, что Всевышний владычествует над царством человеческим и дает его, кому хочет. Посему, царь, искупи грехи твои правдою и беззакония твои милосердием к бедным; вот чем может продлиться мир твой... По прошествии двенадцати месяцев, расхаживая по царским чертогам в Вавилоне, царь сказал: это ли не величественный Вавилон, который построил я в дом царства силою моего могущества и в славу моего величия! Еще речь сия была в устах царя, как был с неба голос: "тебе говорят, царь Навуходоносор: царство отошло от тебя...". Тотчас и исполнилось это слово над Навуходоносором, и отлучен он был от людей, ел траву, как вол, и орошалось тело его росою небесною, так что волосы у него выросли как у льва, и ногти у него – как у птицы. По окончании же дней тех, я, Навуходоносор, возвел глаза мои к небу, и разум мой возвратился ко мне; и благословил я Всевышнего" (Дан. 4.21-31).

Итак, Навуходоносор не был ни быком, ни волом, лишь его поведение было вполне безумным и вел он вполне звериный образ жизни. Это помрачение разума, болезнь души. И причина этой болезни не в магии, наведенной на него Даниилом, а в гордыне царя, забывшего Бога. Он вожделел земных богатств – и стал вести себя как животное, ищущее пропитания только на земле. От Бога пришло к нему это вразумление (вразумление через временное лишение разума и лишение царства), и разум его проснулся, когда он с покаянием поднял глаза к небу. То, что спустя полвека Геродоту ничего не рассказали о временном помешательстве одного из былых царей, вряд ли так уж удивительно.

И то, что странствия еврейского племени по Ближнему Востоку мало отражены в исторической памяти других народов, также не удивительно. У любого народа есть как бы две истории: как он сам воспринимает свой исторический путь – и как он представляется его ближним и дальним соседям. Израиль не исключение. То, что в исторической памяти израильского народа могло быть грандиозным чудом или катастрофой, для Империи могло казаться незначительным эпизодом, происшедшим с одним из варварских окраинных племен. И сегодня москвич, рассказывая заезжему американцу о нравах Сталина, может ни словом не упомянуть о насильственных переселениях чеченского народа...

Когда Блаватская находит нечто удобным для себя, она не только выдумывает или перевирает библейские сообщения. Ее излюбленный прием - "творческий перевод" текстов (в том числе и библейских). Текст измочаливается так, что из него исчезают все мысли, несогласные с теософией, но зато влагаются доктрины отчетливо оккультные. Например, в библейской книге Иова есть поразительное исповедание веры древного страдальца: "А я знаю – Искупитель мой жив и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою; и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого увидят Его" (Иов. 19,25-27). В "переводе" Блаватской этот текст звучит так: "Я знаю, что мой Заступник жив, и что он встанет на мою защиту позднее на земле; и хотя после кожи и само мое тело рассыплется в прах, все же даже тогда без плоти я увижу Бога"²⁰⁷. Библейская вера в телесное Воскресение ("во плоти") заменяется на обычный спиритуализм ("без плоти"). А затем и вообще оказывается, что Иов отнюдь не к Богу взывает – "Иов обращается к своему собственному бессмертному духу, который вечен и который, когда придет смерть, освободит его от гнилого земного тела и облечет в новую духовную оболочку"²⁰⁸.

Здесь уже остается только вспомнить предупреждение ап. Павла: "Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры... через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей" (2 Тим. 4,1-2). Ведь достаточно хотя бы раз прочитать книгу Иову, чтобы в буре всех ее вопросов расслышать хотя бы одно: для Иова Бог есть Бог, и эту тайну Божией свободы никак не растворить в пантеизме. "О, если бы я знал, где найти Его, и мог подойти к престолу Его! Я изложил бы перед Ним дело мое, и уста мои наполнил бы оправданиями; узнал бы слова, каким Он ответит мне, и понял бы, что Он скажет мне..." (Иов. 23, 3-5). Это что – похоже на речь к своему собственному я?

Не останавливается Блаватская перед ложью, и когда принимается за переработку Нового Завета. "Когда в уста Иисуса вкладываются слова ("Матфей" 16,18): "и врата ада не одолеют ее", то в подлиннике там стоит "врата смерти"²⁰⁹. Выдумывает создательница теософии. Ни в одной из греческих рукописей Евангелия от Матфея нет слова "tanatos", но всюду стоит – "adеs"²¹⁰.

Вот характерный образец чтения Блаватской Нового Завета: "Ибо, если правда Господня умножится через мою ложь во славу Его, – почему тогда меня тоже должны судить как грешника?" - наивно спрашивает апостол Павел, лучший и искреннейший из всех апостолов. И затем он добавляет: "Давайте творить зло, чтобы добро могло придти" (Римл. 3,7-8). И этому признанию нас просят верить как истинно боговдохновенному!.. И за этими людьми следовала целая армия благочестивых убийц, которые тем временем улучшили систему обмана провозглашением, что даже убивать – законно, когда убийством можно утвердить новую религию"²¹¹.

Текст, на который ссылается Блаватская, выглядит так: "Если же наша неправда открывает правду Божию, то что скажем? не будет ли Бог несправедлив, когда изъявляет гнев? – говорю по человеческому рассуждению. Никак. Ибо иначе как Богу судить мир? Ибо, если верность Божия возвышается моею неверностью к славе Божией, за что еще меня же судить, как грешника? И не делать ли нам зло, чтобы вышло добро, как некоторые злословят на нас и говорят, будто мы так учим? Праведен суд на таковых" (Римл 3, 5-8).

Итак, во-первых, ап. Павел специально говорит, что это его рассуждение является всего лишь "человеческим", а отнюдь не боговдохновенным. Во-вторых, призыв "делать зло, чтобы вышло добро" Апостол называет злословием на христиан. Нет в тексте никакого "Давайте!". В-третьих, слово "неправда", употребляемое апостолом не сводится к смыслу "ложь"; речь идет о "неправедном", неистинном поведении; в данном слуаче таковым могло показаться нарушение ветхозаветного закона апостолом Павлом (его отказ от обрезания). Смысл всего послания: Бог заботится о всем человечестве, а не только о евреях. И язычники призываются Богом. То, что Господь оставляет сейчас Израиль, не узнавший дня своего Посещения, и призывает язычников войти в число Божиих сыновей, не означает, что Бог нарушил свою верность народу Библии. Бог верен в своей любви к людям. Неверность Израиля промыслительно необходима, чтобы дать место в Завете и язычникам. Божия любовь шире и глубже еврейского Закона. И проповедь апостола к язычникам, хоть и является неправедностью с точки зрения еврейского Закона, но на деле обнаруживает бездну Божией любви, премудрости и правды.

Эта диалектика апостола Павла и сложна и далеко не всеми приемлется (иудеи до сих пор видят в нем отступника и лжеца). Но видеть в этих размышлениях ап. Павла призыв типа "цель оправдывает средства" никак нельзя. Точнее, можно лишь в том случае, если ненависть к христианству разъела всякие остатки совести.

Вот еще пример прямого подлога Блаватской при обращении с библейскими текстами. Ей надо доказать, что Иисус был "Посвященным". Она считает вполне удобным для этих целей перетолковать крик Христа на кресте: "Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?" (Мф. 27,46). Эти слова в Евангелии переданы на древнееврейском (иврите): "Эли, Эли! лама савахфани?". Блаватская соглашается, что во всех рукописях без исключения это место читается именно так. И тут же говорит, что на самом деле Христос сказал другое: "Мой Бог, Мой Бог, как ты прославил меня!". С помощью совершенно невразумительной и необоснованной филологической ссылки, уместившейся в придаточное предложение²¹², Блаватская стремительно приходит к выводу, что читать это место следует "Эли, Эли, ламах асабксфани", что в ее переводе означает: "Мой Бог, мое Солнце, ты излил свой Свет на меня!". Последнее провозглашается ритуальной формулой "Посвященного", достигшего высшей степени "просветления".

Из этого Блаватская делает вывод, что христиане злостно перекроили реальность и первоначальный текст Евангелия, создав "умышленную фальсификацию". В качестве убедительнейшего довода она приводит параллельное место из 22-го Псалма (а строчку именно оттуда произнес Господь на Кресте), где, по ее уверению, стоит именно "асабксфани"²¹³. С точки зрения фактической – это просто выдумка теософов. Но даже не обращаясь к масоретскому тексту Псалмов и к рукописям, можно заметить натяжку.

Чтобы уяснить, кто же произвел сознательную фальсификацию, достаточно обратиться к тексту 22 (в синодальном издании – 21-го) Псалма. Действительно ли контекст вошедшего в Евангелие стиха говорит о просветлении и радости, или же это стихи скорби, стоящей на грани отчаяния? Вот этот псалом, и попробуйте в него подставить вместо "почему оставил" – "как просветил":

"Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего. Боже мой! я вопию днем, – и Ты не внемлешь мне, ночью – и нет мне успокоения. На Тебя уповали отцы наши; уповали, и Ты избавлял их. Я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе. Все, видящие меня, ругаются надо мною; говорят устами, кивая головою: "он уповал на Господа, пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему". Но Ты извел меня из чрева, вложил в меня упование у грудей матери моей. Не удаляйся от меня, ибо скорбь близка, а помощника нет. Я пролился как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск. Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильпнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной. Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои. Можно было бы перечесть все кости мои; а они смотрят и делают из меня зрелище; делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий" (Пс. 21.2-19).

Это действительно протоевангельская сцена. Можно не верить в то, что Псалмопевец предчувствовал Голгофу и пророчествовал о ней. Но нельзя отрицать, что этот текст звучал в сердцах евангелистов, когда они описывали Распятие, и что совершенно естественно они увидели в Распятии исполнение образов древнего Псалма.

У Блаватской особо устроенные глаза. Она настаивает, что "Слова "Мой Бог, мое Солнце, ты излил свой Свет на меня!" – являлись заключительными словами, которыми заканчивалась благодарственная молитва Посвященного, сына и Избранника Солнца"²¹⁴.

И когда видишь, что крик боли она переделывает в "благодарственную молитву", понимаешь, что у Блаватской были сложности не только с "научным" отношением к материалу, но что-то было не в порядке и с ее совестным чувством, чувством обычного человеческого сострадания.

На деле же не "научность", а именно мифологичность теософии придает ей ту беззастенчивость, с которой она приписывает тем или иным авторам идеи, которых у них не было. Росчерком пера, просто в полемическом раже можно выбросить все те осмысления христианских символов, которые дают сами христиане, и безапелляционно втиснуть в них нечто сколь угодно противоположное. При оккультном изучении христианского искусства популяризаторы теософии будут рассказывать слушателям о том, что "все эти колоколенки, башенки, купола и все христианские храмы есть лишь воспроизведения стоящего Фаллоса"²¹⁵. А и в самом деле, если теософия постулирует, что "эзотерический" смысл всех религий должен быть идентичен, и если известно, что в языческих культах есть почитание детородного члена, то почему бы не быть ему и в христианстве?! Более того, оказывается, что даже крест – всего лишь фаллический символ²¹⁶...

Вообще с точки зрения Блаватской, христианства просто не существует. Христианства нет как самостоятельного духовного и исторического фактора. То, что было в раннем христианстве доброго (с точки зрения Блаватской), – это отголоски языческих мистерий. То, что в христианстве появилось нового, – это все чистое невежество и омрачение древних мистерий. Даже собственного имени нет у Христа. "Тайная наука говорит, что слова Jesous Chreistos означают только сын Язо, Хрестос, то есть жрец бога оракула. В действительности на ионическом наречии Язо называется Иезо, Jesous – родительный падеж, означает: сын Иезо"²¹⁷.

Полагаю, что историко-религиозная схема, которая не замечает Нового Завета и которая беззастенчиво ищет объяснения еврейских имен в греческих диалектах, сама свидетельствует о своей радикальной антинаучности.

Блаватская проявляет готовность к прямой и сознательной фальсификации источников. Восхваляя древних гностиков, она, например, пишет о некоем Василии (его звали Василид, но эту неточность можно Блаватской простить), что "24 тома "Разъяснения Евангелий были, по распоряжению церкви сожжены (как об этом сообщает Евсевий – H. E. IV.7)"²¹⁸. Так и кажется, что первый церковный историк Евсевий рассказывает о первом аутодафе книг "Василия". Однако единственное, что мы обретаем в указанном Блаватской источнике - указание на то, что "Василид составил 24 книги на Евангелие, выдумал себе пророков Варкавву, Варкофа и других, никогда не существовавших и получивших эти варварские имена, чтобы поразить людей, способных такому поражаться; он учит вкушать идоложертвенное и спокойно отрекаться от веры во время гонений; предписывает, следуя Пифагору, пятилетнее молчание приходящим ему" (Церковная история. IV,7)²¹⁹. Ни о каком сожжении гностических книг Евсевий не говорит. А Блаватская просто соврала.

Как Блаватская читает источники, можно хорошо увидеть на примере цитирования ею "Исповеди" Августина. Предлагая убедиться, что христианство несравненно кровожаднее языческих культов, она приводит слова Августина: "Дивна глубина твоих слов, о Боже мой, дивная глубина! Страшно заглядывать в нее; да... благоговейный ужас почитания и дрожь любви. Врагов твоих (читайте – язычников) поэтому ненавижу неистово; о, если бы ты убил их своим обоюдоострым мечом, чтобы они больше не могли быть врагами ему; ибо я так бы хотел, чтобы были они убиты"²²⁰.

Теперь приведем полный текст: "Удивительная глубина слов Твоих! Вот перед нами их поверхность – она улыбается детям, но удивительна их глубина, Боже мой, удивительна глубина! с трепетом вглядываешься в нее, с трепетом почтения и дрожью любви. Ненавижу неистово врагов Писания. О, если бы погубил Ты их мечом обоюдоострым – да не будут они врагами его. Так хочу я, чтобы они погибли для себя, чтобы жить Тобой!" (Исповедь. 12,14).

Это текст в защиту Писания, насыщенный аллюзиями на Писание. "Меч обоюдоострый" – это отнюдь не меч палача, но Евангелие: "Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого; оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов и судит помышления и намерения сердечные" (Евр. 4,12). Смерть в жизни для себя ради возрождения в жизни во Христе – это традиционная метафора крещения и обращения ко Христу ("Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос" – Гал. 2,20; "Ибо никто из нас на живет для себя, и никто не умирает для себя; а живем ли – для Господа живем; умираем ли – для Господа умираем" – Римл. 14,7). Это молитва об обращении еретиков, а отнюдь не призывание скорейшей их смерти. И речь идет именно о еретиках, а не о язычниках. Августин долго был у манихеев, долго питался оккультными толкованиями Писания, пока наконец не услышал собственно церковного учения. Отсюда его крик: пусть Слово Божие образумит и выпрямит сердца тех, кто пытается искривить Писание для нужд оккультной проповеди! Язычники – не враги Писания. Они его не знают, не используют и не перевирают. У них есть своя совесть и свой закон. Но полуязычники-полухристиане уродуют христианское Евангелие, чтобы наполнить его нехристианскими и даже антихристианскими доктринами. А для христианской совести надругательство над Евангелием есть кощунство. Отсюда – "ненависть" Августина к гностикам... Книга Августина – именно исповедь, а отнюдь не "черная магия". Продолжи Блаватская свою цитату из Августина на три слова дальше – и это стало бы очевидно²²¹.

Пока я привел лишь несколько достаточно периферийных случаев обращения теософов к христианскому материалу. Если же заняться разбором всех фальсификаций и всех подлогов, передергиваний и двусмысленностей, умолчаний и купюр, которыми переполнены труды Блаватской, придется написать книгу, раз в пять более толстую, чем "Тайная доктрина". Поэтому лишь одной темы в будущем мы коснемся более подробно: методы теософского препарирования фактов будут показаны в главах о "переселении душ", в которое, якобы, верили первые христиане. Но и приведенных примеров достаточно, чтобы настороженно относиться к любому сообщению основательницы теософского движения: даже к цитатам, даже к числам и датам.

Теперь от Блаватской перейдем к Рерихам. И зададим все тот же вопрос: сколь хорошо теософы знают церковную историю?

Вот лишь одно церковно-историческое высказывание Е. Рерих: "Ведь не будем же мы с Вами возвращаться к истории церковных соборов, к гонению на таких великих отцов христианства, как Ориген, Климент Александрийский, Иоанн Златоуст и Григорий и Афанасий Великие и пр. их невежественными коллегами"²²².

А не помешало бы вернуться и изучить как следует. Ориген действительно был умучен. Но как раз теми язычниками, чей "пантеизм" так воспевает Рерих. О причине же, по которой Ориген был лишен священнического сана, речь пойдет позже – в главе об Оригене.

Откуда взяты представления о том, что св. Климент Александрийский подвергался гонениям со стороны христиан – вообще непонятно, ибо св. Климент был священником в те годы, когда христианство еще было преследуемо само (он скончался в 215 г.). В 203 г. он действительно был вынужден бежать из Александрии – но от гонений на христиан, объявленных языческим императором Септимием Севером. Климент поступил по евангельской заповеди: если вас преследуют в одном городе - бегите в другой ("Не избегающий преследования и подвергающий себя аресту, суду или смерти делается в том преступлении виновным и нарушает любовь", так как дает повод гонителям взять на душу грех преследования христианина и его убийства" – поясняет он (Строматы IV,10)). Затем Климент жил в Каппадокии у своего друга епископа Александра, а после его избрания на Иерусалимский престол (209 г.) преподавал в Иерусалиме. Блаженный Иероним (De vir. illustr. 38) приводит письмо Александра (211 г.) о Клименте: "Это письмо, достопочтенные братья, я пересылаю вам через благоговейного пресвитера Климента, мужа добродетельного и благонадежного, которого вы отчасти уже знаете, а еще более узнаете. Доколе провидением и промышлением Божиим он у нас жил, церковь Божию он не только укреплял, но и расширил". Это весьма высокая и лестная рекомендация со стороны епископа, весьма мало похожая на "гонение со стороны невежественных коллег".

Итак, у Климента были сложные отношения с язычниками, но не было "проблем" с Церковью. Более того, в православной традиции есть сведения о почитании Климента как святого. Как о святом пишет о Клименте св. Александр Иерусалимский (духовный отец и епископ священника Климента). Такие же презентации Климента Александрийского есть у преп. Иоанна Дамаскина, преп. Максима Исповедника, блаженного Феодорита. И лишь католическая традиция сочла необходимым дистанциироваться от Климента. Указом папы Бенедикта XIV в 1748 г. Климент был вычеркнут из святцев. Но при чем же здесь Православная Церковь?

Кроме того, видеть в св. Клименте единомышленника оккультистов можно лишь при полном незнакомстве с его трудами и его философией. Климент неустанно полемизировал с проникновением "астрально-оккультной космологии" в христианство. Его слова, сказанные им об иудейском гностицизме, весьма подходят и для характеристики действий теософов (также смотрящих на Евангелие через призму иудейской эзотерики – Каббалы): "Ереси, возникающие в недрах варварской философии (в данном случае - иудаизма – А. К.) напрасно вместе с нами повторяют, что существует один только Бог; напрасно они и Христа прославляют: это речи чисто человеческие, обиняки и лишние слова, коим недостает истинности. Бог, ими проповедуемый, есть Бог самоизмышленный. Христос, ими исповедуемый – не тот Христос, которого возвещают пророки" (Строматы VI,15).

В разбираемом нами пассаже Елена Рерих упоминает Григория Великого, которого она, похоже, путает с Григорием Богословом. Св. Григорий Великий был Римским Папой и хотя бы поэтому был надежно защищен от всяких гонений со стороны своих "невежественных коллег". И жил он полвека спустя после Пятого Вселенского собора, осудившего оригенизм, – а потому вряд ли может быть привлекателен для Е. Рерих.

А вот с Григорием Богословом сложнее. Он действительно был смещен с константинопольской кафедры на Втором Вселенском Соборе. Но вероучение св. Григория Собор как раз принял (то есть осудил ересь Аполлинария, с которой боролся св. Григорий и подтвердил Божественность и Ипостасность Духа). Однако Собор счел недопустимым нарушение древнего церковного правила: епископ не может менять города своего служения. Григорий был посвящен во епископы Сассим, и должен был вернуться туда из Константинополя. Абсолютно никакого оккультизма в учении св. Григория нет.

Златоуста же действительно изгнали из Константинополя – но прежде всего по интригам императрицы, а не "иереев"²²³ Златоуста вряд ли могла ждать иная судьба в Константинополе. Строгий моралист – он своими обличениями бичевал совесть власть имущих. Проповедник чрезвычайно высокого идеала священнической жизни - приходским клиром он воспринимался как источник угрозы. В светскую жизнь столицы он вообще плохо вписывался: будучи человеком болезненным, он не мог есть ничего, кроме рисового супа, и пил только слабое разогретое вино. Отсюда, замкнутость в жизни и отсутствие на общественных обедах. Он не мог ни к себе приглашать именитых гостей на приемы, ни сам посещать дворцовые трапезы²²⁴. Его образ жизни и проповеди вызывали немало возмущения в самых разных людях – в том числе, кстати, и у антиоригенистов. Но нигде мы не видим, чтобы Златоуст поддержал какие-либо теософские идеи, равно как и не видим нигде, чтобы кто-либо, даже из противников Златоуста, в полемическом задоре приписал св. Иоанну проповедь какой-либо "реинкарнации".

Впрочем, Златоуст поддержал трех монахов, разругавшихся со александрийским епископом Феофилом и обвиняемых в оригенизме. Однако ни из чего не видно, что Златоуст изначально знал об их пристрастии к спорным учениям Оригена и тем более, что он разделял их²²⁵. Более того, когда Феофил сам прибыл в Константинополь для организации суда над Златоустом, то прежде всего он примирился с ранее изгнанными им самим монахами-оригенистами, и на могиле старшего из них, к тому времени уже скончавшегося, произнес проповедь, в которой восхвалял его как идеал монаха²²⁶.

Но если бы Златоуст действительно был близок к специфическим взглядам оригенистов – не произошло бы того, что случилось после V Вселенского собора. В 543 г. был осужден и Ориген, и некоторые особенные его доктрины, в частности, учение о всеобщем спасении. Но среди Отцов Церкви был один, который также учил о конечном спасении всех – св. Григорий Нисский. Он любил Оригена и испытал большое влияние его книг. Однако при схожести конечных выводов путь обоснования последнего тезиса был у них радикально разный. Теория перевоплощений (к которой был близок Ориген) предполагает, что в ходе тысяч жизней человек постепенно сам как бы отстирывает свои грехи. Реинкарнация оказывается техническим средством, позволяющим достичь конечного освобождения и спасения. Соответственно, для Оригена представление о конечном спасении всех (апокатастасис) – это вывод, для обоснования которого нужна теория переселения душ. Как технический инструмент для решения предельной задачи он и развивает концепцию многократного существования. Св. Григорий Нисский к тому же выводу приходит совершенно иным путем, без всякой кармической философии: он видит Милость Божию столь всеобъемлющей, что не мыслит никакого бытия вне этой Любви. Бог может простить всех – и потому полнота Евангелия в спасении всех. То, что у Оригена было вялым атавизмом языческой мысли, у св. Григория было своего рода евангельским радикализмом.

Один вопрос при этом не ставил ни тот, ни другой мыслитель: а что, если некая душа в своей свободе до конца воспротивится Христу?.. Станет ли Творец спасать ее насильно? Поэтому Собор отстранил идею апокатастасиса независимо от ее обоснований. На имя св. Григория Нисского оказалась брошена тень. Он лично не был осужден Собором, он и поныне почитается как один из величайших святых богословов Православной Церкви. Но отвержение Церковью одной из его концепций привело к изменению богослужебного календаря. Праздник "Трех святителей", посвященный почитанию трех друзей – св. Василия Великого, св. Григория Нисского (родного брата св. Василия) и св. Григория Богослова (однокурсника св. Василия по Афинскому университету) был несколько изменен. Вместо Григория Нисского в эту троицу наиболее авторитетных и безупречных церковных богословов был поставлен Иоанн Златоуст. Это было бы совершенно невозможно, если бы тень обвинений Златоуста в оригенизме была бы действительно обоснованна. Это было бы невозможно, если хотя бы к одной странице златоустовых томов были хоть какие-то вероучительные возражения.

Итак, в св. Иоанне Златоусте нельзя увидеть человека, который был гоним "церковниками" за проповедь оккультных взглядов.

Впрочем, у Елены Ивановны есть и запасной список православных теософов. "Постановления Соборов выносились не отдельными светлыми умами, но представителями невежественного большинства. Все светлые умы среди почитаемых ныне богословов, такие, как Василий Великий, Афанасий Великий, Иоанн Богослов, были гонимы своими же иереями за то, что не соглашались с их постановлениями"²²⁷. Насчет "невежественного большинства" возражать бессмысленно. Я могу сказать, что на каждом соборе прежде всего создавалась богословская комиссия из наиболее образованных епископов²²⁸. Но ведь для Рерих не невежественны лишь те, кто полностью с ней согласен. Таковых, конечно, на церковных соборах, не было...

А вот конкретные детали заявления Е. Рерих очень характерны – именно потому, что проверяемы. Сведений о том, что Иоанна Богослова, любимого ученика Христа, преследовали христиане, просто не существует. Елена Рерих поместила его в свой список богословов, гонимых священниками, явно спутав со св. Иоанном Златоустом.

Св. Василий Великий ниоткуда не изгонялся. Но страдал от собратьев действительно немало. Вот только страдал он не от православных сторонников "невежественных догм" Первого Вселенского Собора, а от их противников – ариан. И страдал как раз потому, что отстаивал догматы Первого Собора против еретиков, которые подобно Е. Рерих не видели во Христе Воплощенного и Личного Бога.

Св. Афанасия Великого ариане изгоняли несколько раз в ссылку – и тоже за верность Первому Собору, на котором, кстати, именно Афанасий и был автором принятой формулировки "Единосущный и Единородный". Все трое однозначно утверждали надмирность Творца и выступили против пантеизма и гностицизма, а потому в союзники оккультным фантазиям Рерих никак не подходят.

Впрочем, надо полагать, что Рерих и не рассчитывала всерьез на то, что ее последователи начнут изучать христианство по упомянутым ею авторам, а не по Блаватской или Безант. Поэтому непотревоженной остается оккультная совесть современных рериховцев, когда в своем журнале они обругивают того, кого Елена Рерих превозносила: "Когда Афанасий выдвинул идею о тождестве Бога-Отца и Бога-Сына,.. тогда был вбит последний гвоздь в крышку гроба, в котором упокоили знание и настоящее духовное учение"²²⁹. Была нужда маскировать оккультизм под святоотеческое богословие - Рерихи это делали. После Архиерейского Собора настала пора более внятных речей – и те христиане древности, чьи имена "Махатмы" выдвигали в качестве своих наставников, все-таки оказались врагами. И как Аблеев вытер ноги о св. Афанасия - так будет сделано со всеми остальными церковными подвижниками. Ведь ни один из них – от ап. Павла до о. Иоанна Кронштадтского – не был оккультистом...

В каждом из своих святых и в своем соборном целом Церковь, по просвещенному мнению Елены Рерих, не приняла "радикальное и даже прямо революционное ядро моральной части учения Христова"²³⁰.

Но нельзя ли конкретнее: какие нравственные нормы были выброшены из Евангелия, какие исчезли из церковных проповедей и когда? В проповедях мучеников? Златоуста? Максима Исповедника? Патриарха Тихона? Какие нравственные высоты она нашла в апокрифах и у гностиков? Неужто у гностиков была более строгая мораль, чем у христиан первых веков или у монахов веков последующих?²³¹ Даже Плотин не удерживается, чтобы не обвинить гностиков в низком уровне морали и подверженности страстям²³².

Елена Блаватская безапелляционно пишет: "Различия между религиозными догмами были придуманы не святыми, но преисполненными грехами смертными"²³³. Но какую "средневековую догму" может привести Елена Блаватская или ее нынешние последователи, у истоков которой не стояли бы Святые, которая не была бы оплачена кровью и слезами утверждавших ее подвижников? Мученической кровью поборников православия окрашены утверждение решений первого Вселенского Собора и предистории, второго, четвертого, шестого, седьмого Соборов, то есть тех, что выработали Символ Веры и основные формулы православного вероучения.

Теософы часто пишут о том, что церковное христианство и его вероучение порождено "корыстью" духовенства ("Мы именно почитатели Учения Христа, но не позднейшего христианства, ибо одно от духа, другое от человеческого корыстия"²³⁴).

А вот уже другой интересный вопрос: что это за корысть породила православие (то, что Рерих называет "христианские догмы")? Вот, например, св. Афанасий Александрийский, из 47 лет епископства 20 лет проведший в шести ссылках за проповедь главной христианской "догмы" - Трехличностного Бога – корыстен?! Корыстен Василий Великий, чье тело после чрезмерных аскетических подвигов в молодости затем тихо и быстро угасало, но чей дух и ум отстаивали Троицу? Корыстен Григорий Богослов, ради церковного мира отказавшийся от константинопольского престола и даже в родном городе попросивший избрать другого епископа вместо него?!

Но именно эти люди и явились творцами православного догматического богословия...

А если от дней древних перенестись в дни нынешние, то позволю я и о себе спросить: какая корысть, например, движет мною в этой полемике с идеологией синкретизма? Неужели чисто по-человечески мне не легче было бы сказать: все пути равны? Но то, что я знаю и внутренне пережил в христианстве, не позволяет мне делать столь безответственные заявления... А с точки зрения моего общественного статуса или богатства - заявление о моем признании теософии принесло бы мне кучу денег и популярность. Я же ведь понимаю, чего ждет от меня аудитория, каким словам она будет аплодировать, а за какие будет ругать. Неужели я не понимаю, что через день после того, как я скажу: "все религии равно хороши" – мне позвонят из Останкино и вежливо поинтересуются: "отец Андрей, а не хотели бы Вы возглавить регулярную передачу "Третий глаз-восьмое чувство?"?

Как это связать с мнением Рерих, что на вопрос о том, почему церковники отрицают закон кармы, "ответ один! всюду и везде действует одно корыстолюбивое побуждение, дабы не утерять свою власть и приумножить свое благополучие"²³⁵? И как совместить подчеркнутое "бескорыстие" семьи Рерихов с недавним скандалом, разразившимся, когда обнаружилось, что Мэри Джойс Пунача, долгие годы работавшая секретарем младшей четы Рерих, была обвинена в краже "небольшого чемодана, где они хранили свою коллекцию бриллиантов, жемчуга и других драгоценных камней"?²³⁶ Похоже, что пропаганда оккультизма оказалась для Рерихов небездоходной...

Когда Рерихи покупали поместье в Индии и нанимали слуг, в советской России священник Сергий Мансуров незадолго до ареста так писал в своих прекрасных "Очерках по истории Церкви" о гностицизме: "Значительная часть "образованных" и "разумных", примкнувших к христианству во 2 веке, не ставила себе целью строить жизнь и душу в духе Христовом, а только по своему субъективному вкусу и соображению "углублять", "объяснять" христианство в духе своего времени. И вот вместо Церкви создавались религиозно-философские кружки, где фантастическое толкование или просто подделки и урезки лишали Евангелие первоначального смысла; магизм занимал место духовных сил; исступление – место пророческого вдохновения... Сами гностики обычно вовсе не стремились отделяться от Церкви... Всем им обще противление Единому, Личному Богу, поскольку Он не только первоначало, Наставник, Учитель, Философ, но и Творец, и Спаситель... Им всем чуждо библейское, подлинно чудесное перевоспитание духа и мысли, личное, живое отношение к Богу и Творцу, Которого язычество не знало. Искупление превращалось в философскую систему... Новое учение, вдобавок ко многим прежним, сообщало лишь несколько новых мыслей в старых по существу душах"²³⁷. Какую же корысть он отстоял, выступая против гностицизма в 20-годы нашего века? Его "власть и благополучие" умножились от этого в Советском Союзе?

Обвинение священников в корысти и подлогах – это и есть обретенный теософами ключ к постижению христианства и его истории. И здесь они оказались единомысленны с тоже "научным" атеизмом, который в те же годы, что и Рерихи, также уверял, что попы от жадности Бога выдумали²³⁸.

И даже то, что Рерихи пишут о демонстративно почитаемом ими преп. Сергии Радонежском, при ближайшем рассмотрении все равно оказывается ложью.

Например, преподобный Сергий построил первый в России храм в честь Святой Троицы, то есть храм, возвещающий самый таинственный, сложный и специфически христианский догмат. Это нисколько не мешает Елене Рерих писать: "Преп. Сергий не был богословом и догматиком, он жил заветами Христа, но не церковными утверждениями"²³⁹.

Преп. Сергий испрашивал утверждения устава своего монастыря у канонического возглавителя Русской Церкви – Константинопольского патриарха. Он поддержал Константинополь в его конфликте с Москвой, когда князь Дмитрий Донской захотел ввести незаконную автокефалию. В свою очередь, за непослушание Москве, он не усомнился наложить церковное отлучение на Ростов. И несмотря на это Елена Рерих пишет: "Его отказ от митрополичьего поста не происходил ли тоже от того, что Дух Его знал все расхождение церкви с Истиной?"²⁴⁰.

Преп. Сергий основывал монастыри, причем именно вне городов, в пустынях, в лесах. Рерихи же, числя себя в его учениках, пишут: "Мы решительно против монастырей как антитезы жизни" (Озарение, 2,4,3).

Исследование источников, серьезную научную работу с Евангелием и церковной историей теософам подменяют видения. Не из изучения русской церковной жизни XIV века черпают Рерихи свое представление о подвиге преп. Сергия и о его воззрениях. "Сны и видения" – вот источник "синтеза науки и религии". "Выхожу на пустырь, позади которого подымается гора-холм с извилистыми тропинками, ведущими на вершину. По этим тропинкам подымаются престранные животные и телята, у каждого из которых, помимо четырех ног, еще пятая торчит вверх из середины спины. Заинтересованная таким явлением я иду по этим тропинкам и дохожу до вершины, где стоит в облачении св. Сергий Радонежский. Он берет меня за руки, сажает рядом с собой на скамейку и говорит с укором: "Наконец-то, Елена, зову, зову!" ²⁴¹. Это видение заменяет Рерихам все реальные исторические исследования о Преподобном и позволяет вопреки всему числить преп. Сергия в лагере оккультистов.

Аналогичные же видения "Христа" помогают Елене Рерих составлять свое Евангелие. Очевидно, в одном из таких "снов и видений" они получили совет "Христа" сжечь мощи святых: "Пора сжечь мощи, следуя завету Христа" (Озарение, 2,4,3). Мощей преп. Сергия, это, очевидно, тоже должно касаться. Хорошо же почитание Рерихами Преподобного, если в случае прихода теософов к власти первое, что они сделают – это закроют его монастырь и сожгут его мощи!

Может быть, именно к подобным (конечно, совершенно не-религиозным и сугубо научным) видениям восходит убеждение Елены Блаватской: "Петр ничего не знал об искуплении"²⁴². Дело в том, что из исследования текстов к такому выводу прийти просто невозможно. Хотя бы потому, что в первой же главе Первого послания ап. Петра говорится: "не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, но драгоценною Кровию Христа" (1 Петр. 1,18-19). Блаватская смогла доказать, что это Послание подложно, что оно не принадлежит Петру? Я не знаю, какие аргументы привела бы Блаватская, но, предположим даже, что это так. Но как быть в этом случае с Евангелием от Марка, которое, по единодушному мнению древнейших историографов, является записью именно петровых рассказов о Христе и при этом ясно исповедует спасительность Жертвы Христа?²⁴³ И как быть с записями проповедей ап. Петра в новозаветной книге "Деяний апостолов"? Не проанализировав эти свидетельства, вряд ли можно с такой категоричностью утверждать, что ап. Петр "ничего не знал об искуплении".

Теософы приписали себе право как угодно толковать, урезать и дополнять евангельские и апостольские тексты. Право на любую степень подобного волюнтаризма обосновано у них весьма мощной цепочкой из четырех мифов:

1. Христос в первые 30 лет Своей жизни путешествовал в Индию и там был посвящен в эзотерические тайны.

2. Проводником Иисуса в Индию был некий махатма Россул Мория. Мория водил Христа в Шамбалу, "Мория и Христос посетили священные места подвигов предыдущего Великого Учителя - Будды Шакьямуни"²⁴⁴.

3. Затем Мория воплотился в преподобном Сергии Радонежском²⁴⁵.

4. "Новое космическое Учение Агни Йога дано Великим Учителем, в одном из своих прежних Воплощений бывшим нашим Преподобным Сергием Радонежским²⁴⁶.

Эту фразу можно понять так, что Сергий Радонежский перевоплотился в ком-то из Рерихов. Слухи о том, что Николай Рерих выдавал себя за перевоплощение преп. Сергия, ходили достаточно упорно (настолько, что Е. Рерих считала полезным иногда их опровергать)²⁴⁷. Но эту фразу из рекламы "Знамени мира" можно понять и так, что Агни Йога совсем не является творчеством Рерихов, а дана им тем же Махатмой Морией. "Великое счастье для Елены Ивановны было осознавать, что ее Учитель – Владыка Шамбалы – наш Преподобный Сергий Радонежский!"²⁴⁸. Кстати, к роли Владыки Шамбалы (в земном его отражении – Далай-ламы) иногда примеривался сам Николай Константинович²⁴⁹...

В таком случае, во-первых, никак нельзя говорить о каком бы то ни было "философском наследии Рерихов". Во-вторых, итог все равно остается разительным: или сам Николай Рерих был учителем Иисуса Христа, или же, по мнению Рерихов, их тексты исходят от того, кто учил Христа.

Тот, кто некогда обучал Иисуса азам эзотерики, две тысячи лет спустя естественно заявил о своем полном праве рисовать Его портрет по памяти и с натуры, а также разъяснять, во что верил, а во что не верил Христос. Ему и только ему принадлежит право поправлять ошибки и Христа, и Его учеников...

Такая система абсолютно недоступна для критики. Просто потому, что это беспримесный, чистый миф, находящийся не на границе науки, а просто далеко за ее пределами. Точно также обосновывает свое право вкривь и вкось толковать Евангелие бывший красноярский милиционер, а ныне "Мессия" Сергей Тороп (в мессианстве – Виссарион). Любому оппоненту он говорит: "Вы признаете, что Вы грешный человек? И вы понимаете, что грешник не может уразуметь Евангелия? А я безгрешен. Я один только могу понять его истинный смысл. Эту книгу когда-то дал я, и только я имею право ее толковать". Любая дальнейшая дискуссия невозможна²⁵⁰.

Впрочем, весть о том, что Николай Рерих был учителем Иисуса Христа, является достаточно эзотеричной. Вряд ли даже многие рериховцы оповещены об этом. Этот миф прячут под покровы наукообразности: мол, кто-то где-то видел какую-то рукопись, в которой говорится, что Иисус был в Индии (и об этом оккультном мифе мы поговорим в специальной главе).

Из того же, что я привел в этой главе, видно, что уровень церковно-исторической эрудиции теософов оставляет желать много лучшего. А их образ герменевтики, обращения с текстами вообще находится за пределами любой науки. В декларированном "синтезе науки, философии, культуры и религии" наука при ближайшем рассмотрении не просматривается.

Представления рериховцев и о религии, и о философии, и о науке явно не могут быть общепринятыми и традиционными. Чтобы учение Рерихов могло считаться нерелигиозным и при этом научным и философским, все три компонента предполагаемого "синтеза" должны определяться очень уж изощренно.

Особенно я настаиваю на том, чтобы рериховцы пояснили: все ли положения их системы научны? То, что научные суждения там есть, я признаю (например, свидетельство о том, что Гималаи - высокие горы). Немало штампов научно-популярной литературы того времени встречается в их текстах. Меня интересует другое: то, что является собственно авторским в рериховских трактатах и в книгах Блаватской, – это все получено научным путем или каким-то другим? Если научным, то каков метод получения этих новых знаний и метод их проверки? Какие процедуры верификации (или фальсификации) своих выводов предлагают рериховцы? Один из признаков научной теории, как полагает современная методология науки, состоит в возможности фальсифицировать заявляемое утверждение. Например, если ученый А. заявляет, что он может объяснить такой-то феномен, он должен сам предусмотреть не только способы, с помощью которых он надеется доказать свое утверждение, но он также должен признать, при каких именно условиях, при каких именно контраргументах он снимет свою гипотезу. Наука пользуется только теми теориями, которые можно проверить (а, значит, опровергнуть). Если появляются слишком резкие противопоказания - ученый должен отставить свою гипотезу. Из разряда знания она переходит в область веры.

Христианство, несомненно, есть вера. Это не научный образ познания мира, но действительно религиозный. Однако ряд областей богословия является вполне научным. Например, методы сбора материала и его интерпретации, способы доказательства и опровержения, которыми пользуется историк церкви или специалист по патристике, являются вполне идентичными с методами работы светских ученых.

Христианский тезис о воскресении мертвых есть тезис веры. Христианское суждение о том, что древняя церковь не знала идеи переселения душ, есть тезис науки. Если я выскажу тезис "я верю в воскресение мертвых" – это будет исповедание веры, это будет вненаучной формулой. Но тезис "христиане верят в воскресение мертвых" есть научный тезис. Это некоторое историко-культурное утверждение, фиксирующее определенный факт в духовной истории человечества. И в качестве такового этот тезис может быть проверен: подтвержден или опровергнут. Он может быть доказан (верифицирован) конкретными свидетельствами. Фальсифицирован (то есть опровергнут) он сможет быть только в том случае, если будут найдены такие тексты, которые несомненно принадлежат к кругу древнецерковных учителей церкви, и в которых последние настаивают на переселении душ, понимая его как собственно церковную традицию.

Точно также личная вера теософов в реинкарнацию есть особенность их личного выбора, их убеждения, и суду науки вряд ли подлежит. Но утверждение теософов о том, что ранняя христианская традиция исповедовала принцип переселения душ, есть утверждение, касающееся объективной исторической реальности, которое может быть проверено с помощью обычных научных процедур, принятых в истории.

Теософы как именно научный тезис заявляют утверждение, что ранние христиане верили в переселение душ. Спрашивается: какое число древнехристианских свидетельств против идеи реинкарнации покажется им достаточным, чтобы отказаться от этой своей гипотезы? Десятки таких текстов будут приведены в соответствующей главе²⁵¹. Теософы не могут в свою поддержку привести ни одного. Тем самым именно они, а не христианские богословы, оказываются в ситуации "верую, ибо абсурдно". Вопреки фактам рериховцы верят, что среди тех текстов, которые не сохранились, могли быть такие, которые содержали доктрину переселения душ. Вера есть вера. Но при чем же здесь наука?

Науки у теософов нет. А есть пропаганда. Если ложь повторять достаточно уверенно и достаточно часто – она может оказать влияние. Вот и пишет один рериховец за другим: "мы наука, не религия мы". Писать-то пишет, вот только аргументов не приводит, равно как и определений – что же все-таки понимается у рериховцев под словами религия и наука²⁵².

На деле же наука и научная совесть находятся среди жертв, закланных теософами во имя торжества языческой мифологии. Теософы создают паноптикум суеверий и реставрируют зверинец языческих божеств потому, что их стесняет евангельское возвещение искупления людей через воплощение и Крест Бога. Христофобия, а не наука и не философия движут их чувствами и мыслями. Они действительно боятся слова "вочеловечился".

 

 

---

 

 

4. Нелегалы

– Надеюсь, вы не сомневаетесь в опытности нашего эксперта ?

– Ну что вы ! Я верю, что он опытен, и верю, что он ваш.

Г. К. Честертон²⁵³

Если некое движение является религиозным – его деятельность в гражданском обществе должна соответствовать законодательству о религиозных организациях. Религиозная организация должна быть зарегистрирована в качестве именно религиозной (а отнюдь не просто культурно-образовательной или благотворительной), и, приемля те права, которыми закон наделяет религиозные общины (например, в вопросах налогообложения), взять на себя еще и определенные обязанности перед обществом и людьми. Одна из этих обязанностей – соблюдение светского характера государственной жизни и светского характера государственного образования.

Рериховское движение, отрицая свою религиозность, естественно, уклоняется от регистрации в качестве религиозной общины и тем самым становится нелегальной сектой. В западных странах для таких случаев предусмотрены процедуры (прежде всего судебные), в результате которых выносится вердикт о том, является ли данная группа религиозной или нет. Если в США доказывается, что вероучение и деятельность определенной группы носят религиозный характер, то никакие заверения ее лидеров в их светскости не принимаются уже во внимание. И, соответственно, эта религиозная группа лишается права на присутствие в публичной школе.

В России рериховцы предпочитают отрекаться от своей религиозности именно для того, чтобы контролировать преподавание в возможно большем числе школ. В Перми, например, такая тактика позволила им добиться такого решения местного департамента образования, которое всем конфессиям запрещает рассказывать о себе в школах, но передает преподавание религиеведческих дисциплин местному отделению общества Рерихов.

Аргументация пермских рериховцев, очевидно, была похожа на доводы их единоверцев из Благовещенска. Последние при обсуждении того, как можно обновить образование, заметили, что "Школа против любой идеологии, любая идеология запрещена. Только свобода познания ученику. Преподавание религии, как и атеизма - безнравственно. Ученик сам решит вопрос идеологии, религии, политики совместно с физическим, духовным и нравственным созреванием"²⁵⁴. При этом в каждом номере этой газеты есть советы о том, как надо обучать детей (причем начиная с первого класса) основам Агни Йоги...

Итак, преподавать православие - "безнравственно", а внушать детям оккультизм – нет. Яркий пример вечно живой этики готтентотов, согласно которой добро – это если я украл корову у соседа, а зло – это если сосед украл корову у меня.

В Москве оккультизм приходит в школы и детские сады прежде всего под именем "вальдорфской педагогики" Р. Штейнера. Государственной лицензией ( 949/350 от 24.03.1995 "Вечернему семинару Р. Штайнера" позволено обучать оккультизму воспитательниц детских садов и классных руководителей. Листовка, подписанная Элизабет и Феликс Штеклин, представителями вальдорфского движения в Москве, обещает: "После трех лет обучения выдается диплом государственного образца". При этом, естественно, говорится, что речь идет всего лишь о педагогике, правда, "полностью пронизанной христианством". Листовка. И обучение будет вестись именно оккультизму, а отнюдь не просто педагогическим новаторствам (впрочем, вековой давности). Если открыть написанное этими же авторами предисловие к русскому изданию книги Р. Штейнера "Здоровое развитие", то из него можно узнать, что изучение вальдорфской педагогики вообще невозможно без знакомства с оккультизмом. "При этом необходимо, чтобы этой работе предшествовало или происходило параллельно ей изучение основополагающих антропософских трудов: "Философия свободы", "Теософия", "Как достигнуть познания высших миров", "Очерк тайноведения" и других"²⁵⁵. Кстати, государственной лицензии не имеет еще ни один православный центр по работе с педагогами...

Маскируясь под светское движение, теософскому движению удалось добиться замечательного результата: в России сегодня школа отделена от Церкви, но не от сект. Если я приду в школу в рясе - мне скажут, что "школа у нас светская, многонациональная и многоконфессиональная", а потому присутствие православного преподавателя в ней нежелательно. Но если придет некий человек в светском костюме и скажет, что он знает, как можно синтезировать все религии (по рецептам Блаватской, Муна или Баха-уллы), ему доверят преподавание без всяких дальнейших экспертиз.

Кроме того, отрицание теософами собственной религиозности позволяет им успешнее вызывать доверие у людей, симпатизирующих скорее христианству, чем магизму. В самом деле, может быть нехристианское умственное или культурное движение, христианству отнюдь не противоречащее (например, ботаника). Но если некое движение существует вне Церкви и при этом является религиозным, оно тем самым предупреждает людей: у меня есть расхождение с христианской Церковью, и потому приобщение к моей религиозной мудрости повлечет ваш выход из Церкви. Чтобы не пугать сразу европейцев перспективой отречения от христианства, теософы изначала облекают себя в две маски: на первой написано "мы не религиозны", а на второй – "тем не менее, мы христиане".

Маскировка рериховцев под "культуру" бывает столь радикальна, что вызывает досаду даже у самих рериховцев. С точки зрения тех из них, кто всерьез относится к Агни Йоге, сведение рериховского наследия к культуре и картинам есть недопустимая ревизия, отказ от главного и даже предательство. "Существуют различные формы борьбы с Учением Живой Этики. Один – тот, который избрала Православная церковь. Другой, более утонченный и тем более опасный, – когда существуют люди, якобы последователи Учения, но проповедуют его в искаженном виде, выдавая его в виде полуправды, но при этом Учение теряет смысл. Подобным искажением и извращением занимаются различные центры и теософические общества в нашей стране и за границей. Изучается и выставляется напоказ только одна действительно яркая сторона культурного наследия Рерихов – в основном это живопись. Однако ни в одном произведении этих последователей вы не обнаружите то, о чем рефреном почти в каждом письме упоминают Е. И. Рерих и Н. К. Рерих – о борьбе Белых и Черных сил, о целях и задачах последних, о чем не знает и не подозревает большинство людей на планете. Серьезность ситуации на Земле обусловлена тем, что наряду с Белыми Силами существует и Черная Ложа, и Люцифер – "падший ангел" или Сатана, как говорят в народе, – также суровая реальность... Почти ко всем цитируемым (рериховским) книгам вступительные статьи пишет Л. Шапошникова из Международного Рериховского центра, и ни в одной из них о борьбе Черных и Светлых Сил не упоминается. Несомненно, что соблюдать принцип соизмеримости необходимо, то есть в зависимости от уровня подготовленности выдавать определенное количество знаний, которое человек способен усвоить. Однако еще более опасная тенденция – искажение Учения, одностороннее представление его"²⁵⁶.

Что касается Люцифера, то в теософии существует гораздо более благоговейное, а потому "эзотерическое" отношению к нему. А в остальном упрек Колесникова Шапошниковой понятен: уж слишком Вы замаскировались!

Уловка г-жи Шапошниковой, полагающей, что религиозная практика неотличима от религиозной философии, отнюдь не нова. Противоречивость теософской пропаганды была замечена людьми гораздо более компетентными, чем я. Например, Владимиром Соловьевым. В рецензии на книгу Е. Блаватской "Ключ к теософии" он замечает; "С первых слов на вопрос: есть ли "теософия" религия, автор отвечает решительным отрицанием. Впрочем, на стр. 4 и след. о "теософии" говорится как о некоей единой, начальной и сокровенной религии, на стр. 13 прямо заявляется: "Theosophy, as already said, is the Wisdom-Religion". Таким образом, это и есть, и не есть религия. Кажущееся противоречие разрешается на стр. 58, где автор объясняет, что "теософия" не есть религия потому, что она, как абсолютная истина, есть сущность всех религий"²⁵⁷. Итак, по мнению теософов их доктрина не есть религия всего лишь потому, что она гораздо более религия, чем все остальные религиозные традиции.

Эта тактика "маскировки" была избрана теософами уже в самом начале их деятельности в Европе. "Когда в 1884 г. Блаватская, Олкотт и Могини поехали или посланы были в Европу, - вспоминает о годах своей дружбы с Блаватской Вс. С. Соловьев, – они явились с хитростью, объявили свое общество чисто ученым, занимающимся лишь разработкой "восточных знаний" и не только не касающимся, но и глубоко уважающим верования своих членов, к каким бы религиям они ни принадлежали. Они печатно, в своем уставе объявили это. Но теософическое общество возмутительно обмануло тех людей, которые записались его членами, доверившись уставу. Мало-помалу выяснилось, что это вовсе не всемирное ученое братство, принадлежать к которому, с чистой совестью, могут последователи различных религий, а прямо группа людей, начавшая провозглашать, в своем органе "Теософист" и других своих изданиях, смешанную религиозную доктрину. Наконец, и эта доктрина, в последние годы жизни Блаватской, уступила место прямой и открытой пропаганде самого правоверного эзотерического буддизма с провозглашением "наш Господь Будда" и с постоянными нападками на христианство"²⁵⁸.

Чуть позднее тот же самый обман в деятельности Теософского общества в России обнаружил К. Д. Кудрявцев. Поверив, что теософское движение является научно-философским и христианским, он начал сотрудничать с ним и даже стал секретарем Петроградского Теософического Общества. Наблюдение изнутри за образом деятельности Общества привело его к выводу, что, вопреки своим рекламным заверениям, на деле оно оказалось "замаскированным религиозным антихристовым движением, принадлежать к которому с чистой совестью можно лишь по неведению или заблуждению"²⁵⁹.

Когда Елена Блаватская пишет в Одессу своей тете, то исповедует, что Христос, "Всемогущий Сын Божий" принял "смерть на Кресте за все человечество целиком, особенно за грешников, за падших, за язычников"²⁶⁰. В иных же случаях она высказывает свое глубочайшее отторжение именно этих двух центральных христианских догматов (то есть веры в Божественность Христа и в спасительность Его Жертвы).

То Блаватская пишет о "нашей православной Церкви", а то презентует себя буддисткой (в Российском Теософском Обществе висел портрет Блаватской с ее собственноручной подписью: "От старой буддистки"²⁶¹). А в дневниках полковника Олкотта "христианка" Блаватская прямо говорит, что "необходимо проповедовать и открывать людям Запада Брахму"²⁶². Сам же Олкотт не просто написал "Буддистский катехизис", но и лично перешел в буддизм²⁶³.

И здесь не уйти от вопроса: почему в сердце Теософского Общества процветает буддизм, и зачем нужен этот переход из христианства в буддизм, если по заверению самих теософов все религии равны и во всех них раскрывается одна и та же истина?

И еще один вопрос есть у меня к г-же Шапошниковой: если "проповедовать Христа" или "проповедовать Аллаха" считается религиозной деятельностью, то на каком основании "проповедовать Брахму" оказывается всего лишь "культурной работой"?

Кстати, стоит заметить, что Будда как раз и начал свою проповедь с отрицания Брахмы. Весь классический буддизм сформировался в противостоянии ведическому теизму: "Идея единобожия была настолько прочно укоренившейся в известных, по крайней мере, мыслящих кругах Индии, что такие антитеисты, как буддийские учители, считали необходимой боевую полемику с монотеизмом"²⁶⁴. Но Блаватская, как всегда, весьма развязна в использовании историко-религиозного материала. И ей, конечно, ничего не стоит присягнуть на верность "нашему Господу Будде", и одновременно проповедовать то, против чего Будда не уставал бороться²⁶⁵.

Что касается Елены Рерих, то она уроки тактической лжи советует брать у Розенкрейца, основателя ордена розенкрейцеров, который по возвращении из Индии в Европу (вообще-то более старые мифы повествовали о его путешествии в Египет, а не в Индию) "должен был преподать учение Востока в полухристианском обличии, чтобы защитить своих учеников от мести фанатиков и ханжей. В своем большинстве человечество осталось все теми же нетерпимыми и жестокими изуверами. Каждое великое Откровение требует прикрытия внешними щитами²⁶⁶. В "Письмах Махатм" формулировка точнее рериховской - Розенкрейц прикрыл христианским флером "наши восточные доктрины", чтобы защититься от "духовенства"²⁶⁷. Сопоставление этих двух почти дословно совпадающих текстов (причем текст Махатм был известен Е. Рерих), по крайней мере дает нам ключ к рериховскому лексикону: там, где она пишет "ханжи, фанатики, изуверы", она имеет в виду христианское духовенство.

Агни Йога допускает полезность лжи: "Когда Мы говорим о необходимости честности, мы не имеем в виду негодных людей. Правда не есть отвлеченная условность, она есть осознание космических законов, основанное на непосредственном опыте. Поэтому наш счетовод может ошибиться в цифре, не становясь нечестным" (Агни Йога, 156).

Е. Рерих сама признает, что новым членам Общины не надо раскрывать всего, не обо всем надо писать в книгах. "При выполнении Указаний помните одно условие – всегда лучше что-то недосказать, нежели дать слишком много"²⁶⁸. Поэтому первоначальный вариант проповеди "Живой этики" делается максимально христианизированным или стерильно-культурным. "Если спросит вас совсем простой человек - какие задачи Учения, скажите – чтоб тебе было хорошо жить" (Агни Йога. 65).

Так что теософы не жеманничают, когда говорят, что у них есть "тайны". Самая большая их тайна – это то, что они все-таки – антихристиане ("теологическое христианство должно отмереть и никогда больше не воскреснет в своем прежнем виде"²⁶⁹). Но об этом узнает или слишком уж въедливый читатель их трактатов, или человек, уже всецело вовлеченный в деятельность теософского общества. Поначалу же оккультисты предпочитают выступать в роли чисто культурной организации, которая, вдобавок, с огромной симпатией относится к христианству, отличаясь от него разве что чуть-чуть большей терпимостью и открытостью.

Чтобы не касаться пока той религиозной тайны, что ценой откровенных лжесвидетельств защищают оккультисты (и рериховцы в их числе), возьмем пример эзотерической маскировки политического кредо Рерихов.

Международный Центр Рерихов пытается представить Рерихов в качестве диссидентов, чуть ли не борцов с советской властью: "для кремлевских мудрецов Рерих оставался неугодным с 1919 г"²⁷⁰. Однако, в лучших традициях эзотерики, Наталья Дардыкина, чьему перу и совести принадлежат эти строки, не указывает – до какого именно года Рерихи не угождали большевикам. Неужели Дардыкина думает, что никто, кроме нее, уже не помнит о знаменитом "Письме Махатм вождям Советского Союза"? По утверждению Н. Дардыкиной, в 1919 г. Н. Рерих возмущался тем, что "шведская левая пресса высказывалась о большевиках как о покровителях искусства". А через несколько лет – пожалуйста: "Вы преклонились перед красотой" (из письма Махатм большевикам). С чего бы это такая перемена во взглядах лондонца, которому не угрожал ГУЛАГ?

Сам Николай Рерих так писал о Ленине: "Появление Ленина примите как знак чуткости Космоса. Ленин служил Эволюции, и ради этого ему пришлось идти самым верхним путем – используя всех и вся для достижения Высшей цели – победы Революции в России"²⁷¹. При этом В. Клещевский сообщает интересные подробности: "Известно, что еще в 1919 г. Н. К. Рерих полагал большевиков "разрушителями культуры". Также известно, что после 24 марта 1920 г. Рерихи становятся яро "красными". Именно в этот день состоялась их встреча в Лондоне с Махатмой М. Видимо, началось посвящение в План Владык".

То, о чем с мистическим придыханием пишут рериховцы, просто подтвердил на основании вполне земных архивов советских спецслужб журналист Олег Шишкин. Все оказалось немного проще: в конце 1919 г. в Лондоне с Рерихом знакомится связной Коминтерна Владимир Шибаев. Затем их встречи стали постоянными²⁷².

Может быть, их сотрудничество было совершенно бескорыстным. Просто встретились два интересных человека. Ну, помогали они чисто по-дружески один другому: то Рерих с собою возьмет в тибетскую экспедицию советских агентов²⁷³, то "друзья", не торгуясь, купят несколько картин художника, заплатив при этом бриллиантами. Так и было дано начало знаменитому рериховскому "чемодану с бриллиантами"²⁷⁴.

Сотрудничество с Коминтерном – это действительно эзотерика. Рериховцы отрицают его не менее настойчиво, чем религиозный и антихристианский характер своей доктрины.

Но гораздо более тщательно, чем свою политическую ангажированность, рериховцы прячут свою религиозность. И то, что их "эзотерический" культ, их "религия Нового Века" избегает соблюдения закона о религиозных организациях, делает рериховское движение нелегальной сектой.

 

 

---

 

 

5. "Живая этика" в школе.

Не стану отрицать, бывают хорошие люди в дурной религии, и дурные – в хорошей. Но одну вещь я усвоил из опыта, вполне реального, так, как учатся различать марки хороших вин. Вряд ли мне попадался хотя бы один философствующий преступник, который не философствовал бы о Востоке и перевоплощении, о колесе судьбы и круговороте вещей, о змее, закусившей собственный хвост. Первоистоки этого учения, быть может, иные, но в нашем реальном мире оно стало религией негодяев.

– Мне кажется, - заметил доктор Бойн, – негодяй может исповедовать любую религию.

– Да, – согласился его собеседник, - может, или вернее, мог бы, если бы тут было рассчитанное лицемерие. Любое лицо можно прикрыть любой маской. Всякий заучит несколько фраз и скажет, что держится таких-то взглядов. Но мы ведь говорим о поэте. А поэту нужно, чтобы маска до известной степени была вылеплена на нем. Он может черпать лишь из того, что есть и у него в душе. Он не мог бы стать красноречивым методистом, а вот побыть красноречивым мистиком или фаталистом ему не трудно. Такой человек, даже весь покрытый кровью, способен вполне искренне уверять вас, что буддизм – лучше христианства, мало того, что буддизм – христианней христианства.

Г. К. Честертон²⁷⁵.

Как мы помним, "Живая этика" для того и стремится иметь имидж "светского", культурного движения, чтобы легче проходить в школы. Один из американских единомышленников Рерихов выразил это так: "Я убежден, что борьба за будущее человечества должна быть начата и выиграна в классах школ учителями, которые правильно понимают свою роль провозвестников новой эры. Школьные классы должны стать ареной конфликта между гниющим трупом христианства и новым сознанием"²⁷⁶. Российские оккультисты также всерьез озабочены приручением школы²⁷⁷. Незаметные семинары и библиотечные выставки приучают учителей ставить знак равенства между словами "Рерих", "Культура", "Духовность". Когда же учителя дозреют до того, чтобы войти в свои классы с проповедью "Живой этики", они смогут воспользоваться "педагогическим опытом", который уже приготовлен для них. С чем же они входят в классы? Только ли с культурой и картинами?

С. Клещевская предлагает прививать первоклассникам живоэтическое сознание. Свой собcтвенный опыт она считает вполне удачным. После ее уроков первоклашки правильно отвечали на задаваемые вопросы. Дается, например, вопрос: "Владыки какой планеты дали людям Земли разум?" Ответы: – Разум дали Владыки Шамбалы. - Разум дали Владыки Юпитера. – Разум дали Владыки Ориона. – Разум дали Владыки Венеры. Вопрос: "Почему Матерь Мира создала Шамбалу?" Ответы: Потому Матерь Мира создала Шамбалу, чтобы Боги могли жить отдельно от людей. – Потому что богам было негде жить. – Матерь Мира создала Шамбалу для того, чтобы Боги могли уйти туда и жить"²⁷⁸.

Неужели и это надо считать чисто светским образованием? Неужели эти диалоги не являются религиозным воспитанием?

Другая наставница Агни Йоги советует проводить занятия с детьми по такому плану: "Занятие 5. Закон перевоплощения. Цель занятия: 1. Что такое смерть. 2. Начать разговор о Тонком Мире. 3. Закон перевоплощения. Материал урока. Н. П. Баныкин. "Детям о Космосе, Земле и Человеке". Ш. Перро. "Спящая красавица". А. С. Пушкин. "Сказка о мертвой царевне и семи богатырях"... 1. Смерть. Вера в то, что человек живет один раз. Противоречия этой теории"²⁷⁹.

Так первоклассников, с одной стороны, лишают сказок (ибо приучают всюду видеть магическую эзотерику), а с другой стороны – с первых же шагов противопоставляют христианству (которое придерживается "противоречивой" теории однократной жизни человека).

Но все же остается еще вопрос: ради чего рериховцы нарушают закон о светском характере школьного образования? Может, истины, возвещаемые ими, стоят того, чтобы презреть букву закона? Посмотрим.

В 1995 году Правление российского общества "Знание" издало двухтомную брошюру Н. А. Стадниковой "Искусство мыслить. Методическая разработка для учителей начальной школы". Это и есть учебник по "Живой этике" для первоклассников.

Учебное пособие не ограничивается целью дать детям некоторые представления об этике (пусть даже и "живой"). Дети должны под руководством учителя так изменить ("расширить") свое сознание, чтобы быть готовыми к общению с Космосом. Поэтому, в частности, рассказы учителя рекомендуется сопровождать медитативной музыкой: "Прочтение темы "Жители Звездных Миров помогают Ивану стотысячному" рекомендуется провести в сочетании с музыкой (музыка должна звучать тихо, как бы издалека)²⁸⁰. Отрывки из Библии надо "читать с паузами, торжественно"²⁸¹.

Дети должны научиться общаться с духами - "дети не должны пугаться, если слышат голоса"²⁸². Когда же дети научатся слышать потусторонние голоса, "начинается самостоятельное общение детей с внутренним водителем"²⁸³. А пройдя полный курс обучения "Живой этике", ученик научиться левитировать: "А может ли бхумовец летать без помощи техники? – снова спросил учитель детей. – Бхумовец может летать в тонком теле, – ответили из старшего класса"²⁸⁴.

"Бхумовец" – это житель планеты Бхуми, как на "языке Космоса" называется наша Земля. Об истории Бхуми Н. А. Стадникова сочинила сказку, и с помощью этой сказки дети должны научиться смотреть на историю мира и России через очки "Живой Этики". "Жил да был на свете Иван стотысячный. Больше всего на свете он любил странствовать по разным космическим Мирам. В каких Мирах он только не побывал! Миры Огненные, Миры Звездные, Миры Дальние, Миры Высшие, Миры Тонкие, Миры плотные..."²⁸⁵. Затем герой сказки совершает своего рода грехопадение, и мир Бхуми оказывается отрезан от "Миров Огненных, Звездных, Дальних, Высших, Тонких". Но наконец Иван стотысячный "воспрянул духом и решил спасти Мир Бхуми", для чего он начинает собирать вокруг себя разные народы и строить мировую "Общину". Ему, конечно, мешают "темные" и "невежды", но ему же помогают "силы Космоса". В результате, например, преп. Сергий Радонежский и Куликовская битва предстают так:

"Напала на них силища темная-претемная, под названием Хан. Порушила она все основание братское. Добралась силища и до строителей-бхумовцев вместе с Иваном стотысячным. Плохо пришлось бы им, да спасла их Сила-Свет Радонежская из Звездных Огненных Миров. Раскинули Звездные жители Сферу-Радугу от Миров Невидимых к Мирам Звездным видимым, а от них пала она Дугой-Радугой над Миром Бхуми. И спустилась по этой дуге Сила-Свет Радонежская к строителям Братской Общины. Благословила Сила-Свет Радонежская строителей на битву со слугами темной силищи. Сама же Сила-Свет Радонежская вышла на битву один на один против силища Хан... Завыла силища темная диким голосом да и рассыпалась вся, как будто ее и не бывало. Тогда сказала Сила-Свет Радонежская Ивану стотысячному: "Грядет роковой срок. Поднимется сила черная против Знамени Мира. Примешь удар на себя. Больше мировых битв не будет". Сказала так Сила-Свет Радонежская и поднялась по Дуге-Радуге на седьмое, самое высокое небо Бхуми"²⁸⁶.

Перед учителем методист ставит следующую цель, которой должен достичь рассказ о "Силе-Свете": "работа над темой основывает начало приобщения сознания ребенка к положению древней мировой культуры о том, что все в этом проявленном мире есть силы или энергии" ²⁸⁷.

Детям, которых учительница решила завербовать в адепты "Агни Йоги", надо поведать еще и иные страшилки. Их ждет рассказ об Армагеддоне. В библейской традиции битва Армагеддона – это последнее событие мировой истории, победа Христа над силами Антихриста. Согласно же учению Рерихов Армагеддон уже произошел. "Н. К. Рерих относит это событие к сороковым годам двадцатого столетия (вторая мировая война)",²⁸⁸ – пишет Н. А. Стадникова, демонстрируя этим или свою нечестность, или неосведомленность (по уверениям Елены Рерих, космический Армагеддон произошел в 1947 г, а отнюдь не в годы второй мировой войны). Детям же об этом следует рассказать так: "Много ли, мало ли времени прошло, никто не ведает, подошел тут срок роковой, годы со-роковые. Поднялась силища черная пречерная под названием Армагеддон. На видимую битву выслала армагеддонова силища Крушилу Хваталу... А на невидимую битву силища армагеддонова поставила Разрушилу. Вполз Разрушило внутрь строения братского. Стал он бхумовцев с пути Добра и Света сбивать, подозрения да рознь и доносы сеять. А кого сбить с пути не смог, того травил ядом зельиным. Остается тогда от бхумовца одна тень-энергия. Много теней стало бродить по Миру Бхуми. Совсем не стало Света. А какое же во тьме строительство? Вот поэтому строил, строил Иван стотысячный эту Общину, да сам и уснул. Перестал он летать в Дальние Миры, забыл он Отца и Матерь, забыл своих Старших Братьев и Сестер. Да Старшие Братья и Сестры все время помнили о Нем. Увидели они, что Иван стотысячный уснул, и послали ему весточку через своих вестников – Сестру Елену Прекрасную и Брата Николая Непобедимого... И стало в голове и вокруг головы Ивана светло, как днем... И когда наступил роковой срок, годы со-роковые, поднялся владыка Мира Знания Майтрейя на битву с самим князем Мира тьмы. Старшие Братья и Сестры бились с тьмою или неведеньем. И помогали им в этой тяжкой битве Елена Прекрасная и Николай Непобедимый. Так все вместе Они и победили князя Мира не-знания"²⁸⁹.

Отметим прежде всего решающую роль в судьбах Второй мировой войны семьи Рерихов - "прекрасной" Елены Ивановны и "непобедимого" Николая Константиновича.

Во-вторых, обратим внимание на то, что дети сразу помещаются в апокалиптическую атмосферу. Век Майтрейи, время "второго пришествия" не отодвигается в некое неопределенное будущее: он уже наступил. Соответственно, стоит только заглянуть в эту школу миссионеру из "Белого братства" или из "Аум Синрике" и объявить, что Мессия-Майтрейя уже стоит во дворе (или ждет их на Олимпийским стадионе) – как дети, обученные Стадниковой "Искусству мыслить", побегут туда толпами.

В-третьих, ребятам объясняется классическая схема советской истории, разработанная еще в хрущевские времена: "хорошая была идея, и так здорово мы все с Махатмой Лениным начали, да вот потом Сталин с Берией попутали". Все было хорошо до "роковых-сороковых", а потом появился "Разрушило". Кто имеется в виду – не очень понятно. Во всяком случае в годы "ежовщины" Рерихи отзывались о советском режиме вполне ласково. В 1938 г. Н. К. Рерих пишет: "Планета тяжко больна. Равновесие мира держится лишь одной страной, и радостно, что там кипит строительство"²⁹⁰.

Действительно, лучше не приписывать Рерихам и их "Махатмам" политическую прозорливость. Но чтобы как-то выгородить их коммунистические симпатии, Н. А. Стадникова поясняет учителям: ошибка коммунистического режима была только в том, что "в основание строительства была заложена ошибочная идея – насильственное искоренение чувства собственности у человека, материалистическая наука и технократия, иначе говоря, материальная культура"²⁹¹.

Вот опять науке досталось за то, что она недостаточно оккультна... А что касается "отказа от собственности" – то он может быть добровольным в монашеских общинах, но в целой стране, в целом обществе он и не может быть иначе как насильственным. И когда в "Напутствии Вождю" Рерих советует отменить собственность на землю или право наследования, вряд ли он полагает, что все потенциальные наследники и реальные землевладельцы с восторгом отнесутся к этому предложению. А потому и предусматривает использование "сумасшедших домов и тюрем" (Община, 248).

Но дело не в политических убеждениях Рерихов или Стадниковой. Вопрос в другом: действительно ли чисто "светскую" этику несут с собою рерихианцы в школы? Хотят ли они расширить исторический, культурный, нравственный кругозор детей или просто желают сделать из них адептов своей секты?

Сама Стадникова цель своего учебника определяет так: "Учебное пособие "Искусство мыслить" для начальной школы подготавливает сознание ребенка к самостоятельному изучению книг Живой этики, которое начинается с пятого класса"²⁹². Итак, уже пятиклассники должны стать агни-йогами и "агни-йогинями".

Как и в "вальдорфской педагогике" Р. Штейнера, ученики призываются к "самопознанию", которое сводится к открытию в себе семи различных тел. У Стадниковой в главе "Ученики Мартанды познают себя" это выглядит так: "Бхумовец – существо космическое. Бхумовец – семиричен, – объявил Мартанда"²⁹³. Дальнейший текст стадниковской сказки не дает объяснений – почему же "бхумовец семеричен". Но зато дети впервые знакомятся с одной из излюбленных идей оккультной литературы.

Кроме того, уроки "Живой этики", которые, по рекомендации Стадниковой, "должны стать любимым часом ребенка", призваны отравить оккультизмом весь мир малыша. Постепенно он должен приучиться даже обычные сказки читать как "эзотерические трактаты". Сама Н. Стадникова не преминула пояснить, что "Богатырь в сказках значит полубог" (с соответствующей практической рекомендацией – "неплохо разобрать с детьми поподробней внутренние духовные силы, которыми владели богатыри")²⁹⁴.

Отечественная педагогика последних лет уже знает примеры "эзотерических сказок". Впервые с ними я встретился в учебниках, изданных сектой по имени "Юнивер". Официально учебники этой секты, естественно, именуются "Учебниками живой духовности". Название предмета красиво донельзя – "Искусство быть и стать человеком" (почти как учебник Н. Стадниковой). Изданы эти учебники при поддержке государственных образовательных структур ("Научно-информационная внедренческая фирма "ЮКИС" Системы Гособразования СССР. Центр непрерывной целевой радиотехнической подготовки специалистов. Редакция литературы о культурных традициях"). Второй том этого учебника спустя год был издан вообще издательством Всероссийского Заочного Педагогического Института. Тираж – сто тысяч. Внедрение "юниверовских" методик в Москве поддерживалось бывшим начальником Юго-Западного образовательного округа Москвы Евгением Ямбургом.

"Юнивер", будучи сектой, выдает себя за образовательный центр; его основатель Иван Гавриленков считает, что нескольких лет обучения в "инъязе" достаточно, чтобы называться французом "Жаном Гавэром" и требовать обращения к себе "Ваше Превосходительство".

Сам Гавэр считает, что для него "наиболее близким по духу Учению и способным увидеть и ощутить его является философское наследие Николая и Елены Рерихов"²⁹⁵. Правда это или нет – вопрос малоинтересный. Важно, что почти нет в России такой секты, которая не использовала бы имя Рерихов в качестве отмычки к сердцам учителей и директоров школ.

Обычно он выдает себя за посланника некоей "цивилизации N". Эта цивилизация находится на земле: "Кроме людей на земле есть другие цивилизации"²⁹⁶, "цивилизация N существует независимо от человека"²⁹⁷. Эта цивилизация духов передавала людям эзотерические оккультные знания.

И конечно, у него есть свои сказки для детей. Знаете ли вы эзотерический смысл сказки "Колобок"? Так слушайте: "Колобок означает Луну. И каждое животное откусывало от колобка по кусочку, а лиса съела остаток. Вот смысл, почему Луна такой бывает на небе. Еще Луна означает человека. На самом деле в сказке написано о том, кем и как был создан человек, как он попал в наш мир и каких четырех врагов в жизни он должен побороть. "Жили-были старик со старухой". Остановились. Ста-рик. Ста-руха. Что означают слова "рик" (укр. "рiк" – год) и рух (укр. - движение)? У нас есть десять цифр. 10х10 – будет 100 - это совершенное число для 10. Старик – это совершенный год, совершенная старость, совершенная мудрость. А самый совершенный мудрец – Бог. Поэтому старик – начало мыслящее. Старуха - совершенное движение, начало действующее. Или Слово и Дело, теория и практика. Бог един, но начала разные"²⁹⁸. Кстати, это толкование "Колобка" предложила Т. Кузнецова – научная сотрудница Киевского института усовершенствования учителей...

Серый Волк преподает здесь науку Тайноведения и предупреждает Царя: "Направо пойдешь – в Нижний Мир попадешь, налево пойдешь – в Верхний мир попадешь, прямо пойдешь – в Средний мир попадешь"²⁹⁹. Раз перед Царем открываются три мира – он на них смотрит явно из своего, четвертого мира ("Дворец"). Здесь стоит напомнить, что в каббалистической традиции мир слагается из четырех сфер, и человек должен пройти через все четыре в своем космическом становлении.

Подобному надругательству подвергаются в учебниках "Юнивера" и Пушкин, и Экзюпери, и просто самый обыкновенный человеческий вкус.

Но наиболее интересные тексты в этих учебниках набраны по-французски. А в них-то и таится суть: "Традиции Каббалы и древа Сефиротов необходимы нам... Мы должны набросать резюме обширного знания, перенесенного Зогар и Каббалой"³⁰⁰.

Претендуя не только на французское происхождение, но и на знание сокровенных тайн всех религий, "Гавэр" считает, что он постиг, например, истинный смысл христианского Креста. Крест в его понимании – символ оккультного мира. Уподобив структуру мира кресту и человеческому телу, Гавэр видит место для Бога в весьма своеобразном органе. Оказывается, "тот знак, который соотносится с Высшими понятиями, находится в нижней части Перекрестия, и здесь же находится знак Бога. Это знак очень сильный, он символизирует интимные отношения"³⁰¹.

В оккультной знаковой системе, в которую погружает детей Жан Гавэр, "Знак Духовности выглядит не совсем привычно. Аспект Духовности преобразуется и берет начало в той части тела, которая обычно соотносится с функциями пола... Аккумуляция Духовной энергии позволяет укрепить нижнюю часть живота"³⁰². Такое соотнесение духовности со сферой пола характерно для тантризма, воплотившегося в том самом "северном буддизме" или ламаизме, что так полюбился Рерихам³⁰³.

Как и подобает нелегальной оккультной структуре, "Юнивер" уверяет учителей, что он – чисто светская организация. Но в его учебниках, предлагающих новую "единую религию" человечеству, есть такие декларации: "Под Звездой Любви, в Откровении, ты раскроешь суть Веры Истинной, Веры в Господа, что Единою называется". В комментарии к этому стиху говорится: "Советуем читать текст Учения медленно, размышляя над каждой строкой. Попробуйте понять тайный смысл слов-знаков, написанных с большой буквы"³⁰⁴.

Насколько "едина" эта новая "вера", можно усомниться. История знака "Игрек", например, слишком напоминает историю Люцифера: "Он бесконечно долго падал в Безвременье, Он знал, что его ждет. И это была сознательная жертва, заключение себя в Безвременье. Он увидел, что ему предстоит, и, собрав все свое мужество, раскинув крылья в полете, Он падал спеша, жертвуя собою во имя Жизни"³⁰⁵. О том, что Люцифер "жертвенно служил делу просвещения людей", в текстах и Блаватской, и Елены Рерих говорится неоднократно и вполне ясно³⁰⁶.

Гавэр сетует на "утрату сакрального отношения к природе", приведшую к "внешней форме религиозности". Напомню, что "сакральное отношение к природе" и есть язычество, почитающее тварный мир вместо Творца, а утверждение о том, что смысл жизни рождают низшие, иррациональные уровни психики, несовместимо со всей традицией европейской философии, всегда видевшей смысл человеческого бытия в развитии именно разумного его начала. Упор на иррационализм и бессознательное - характерная черта именно теософской, неоязыческой педагогики (например, "вальдорфской"). Характерный для оккультизма мир перевертышей (где путь к добру начинается с нисхождения вниз, где сатана и Бог оказываются проявлением единого начала и т. п.) проявляет себя и в предлагаемой Гавэром психологии. Он, например, утверждает, что "суггестивные формы методик" совершенствуют "высшие уровни сознания"³⁰⁷. Поскольку суггестия может быть обращена только к подсознанию человека, приходится признать, что именно оно и есть по Гавэру "высший уровень сознания", а отнюдь не разум.

Гавэр не очень-то и скрывает эзотерический характер своего учения; его "Юнивер" собирается знакомить детей, прошедших "инициацию", с "эмпирическими методами религий"³⁰⁸.

Вот намек на одну из этих "инициаций": "Для того, чтобы подростки превратились во взрослых людей, необходимы провоцирующие ритуалы. Ребенок обязательно должен выдержать поединок с отцом перед тем, как будет подвергаться символическому обряду инициации"³⁰⁹. Этот его совет особо интересен, если его сопоставить с советом более ранней ступени: "Мать никогда не затрагивает вопросов интимных отношений и не пробуждает в сыне чрезмерный интерес к интимной области. Об этом говорит исключительно Учитель и Отец"³¹⁰. Похоже, что слова "Учитель и Отец" относятся именно к Гавэру. Но если даже под "Отцом" с большой буквы понимается обычный отец, то как же удастся сыну поговорить с ним об этом, если Гавэр предписывает подростку именно скандальное поведение с отцом. И, значит, опять же, остается обсуждать интимные вопросы только наедине с Учителем. А чтобы рекомендации не расходились с делом, "Его Превосходительство" любит наедине тестировать мальчиков у себя в квартире... При этом подростку предлагается вполне нехитрая логическая схема: а) каждый человек – это "микрокосмос"; б) следовательно, в человеке должно быть все, что есть в мире; в) в мире есть мужское и женское начало; г) следовательно, в гармоничном человеке оба этих начала должны быть равно развиты. И, наконец, конкретное предложение: поскольку ты начинаешь быть мужчиной, тебе нужно максимально развивать в себе мужское начало, а поскольку "Его Превосходительству" для большей гармоничности необходимо подчеркнуть в себе начало женское, то он готов выступить в "пассивной" роли"...

Кстати, Гавэр не так глуп, как кажется. Христианство мыслит человека как образ Бога, а не как модель Космоса, и потому может освободить его от рабства стихиям пола. Но там, где нет надмирного, надполового Бога – там вполне логично заключить, что именно через секс совершается посвящение в "тайны Космоса". Так полагает новый "Мессия" Сан Сен Мун, проповедуя двуполого "Бога" и вхождение в семью Мессии как единственный путь спасения. Так полагали древние греки, возводя в культ любовь к мальчикам.

И потому отнюдь не случайно, что неоязычество, едва только появившись на свет, стало отбрасывать гомосексуальную тень. Курт Воннегут отмечает подчеркнутую мужеподобность мадам Блаватской, ее страх перед обычными брачными отношениями. И при этом цитирует записную книжку Блаватской: "Счастье женщины – в обретении власти над потусторонними силами. Любовь – всего лишь кошмарный сон"³¹¹.

Ученик Блаватской Ледбитер, в прошлом пастор англиканской церкви, был также известен среди теософов своими гомосексуальными наклонностями. Можно представить себе ужас отца Джидды Кришнамурти, когда он узнал, что Ледбитер признал в его мальчике Мессию и потому желает взять его к себе на воспитание³¹²... Нет, грех может случиться с носителем любых религиозных взглядов. Но в том-то и дело, что оккультная теософия готова не просто оправдать, но даже освятить некоторые грехи... Во время судебного процесса "на обвинения в гомосексуализме Ледбитер отвечал, что в его прошлых рождениях в Древней Греции педерастия была частью культуры, а поэтому он ни в чем не виноват"³¹³. Если в Абсолюте есть доброе и злое, мужское и женское, то естественно от гармоничного человека ожидать андрогенических склонностей.

И эта идея прямо обосновывается Блаватской: "В конце следующего Круга Человечество опять станет муже-женским. В Седьмой Расе эти двое сольются в одно"³¹⁴. Поскольку же "Махатмы", "гуру", "посвященные" ходят среди людей как посланцы высшей и будущей расы, им позволительно носить в себе черты всеобщего светлого будущего. Так что не нужно удивляться открытию Блаватской: оказывается, "ни один настоящий Посвященный не был женат"³¹⁵. И уточняет: поскольку у Сократа была жена – его нельзя считать "посвященным". И напротив – поскольку Моисей почтен званием "Учителя", он "никогда не мог быть женатым"³¹⁶. А свидетельство Библии о женитьбе Моисея надо считать "аллегорией". Отсутствие семейных людей среди тех, кого теософы считают своими Учителями, не просто любопытная историческая "случайность" или совпадение. Нет, это - императив: "женатый человек не может быть адептом"³¹⁷.

Что же касается Гавэра, то он на службу своей страсти ставит не только оккультизм, но и "глубинную психологию". Чтобы отношения с Учителем становились теснее, "у нас в Лицее существует методика "Откровение помыслов", которая состоит в том, что человеку необходимо признаться при всех в своих положительных и отрицательных качествах. Для начала предлагаем выписать их для себя и подумать"³¹⁸. Вообще-то эта методика публичной исповеди распространена в тоталитарных сектах. Но Гавэр, похоже, не настаивает на публичности. Письменные исповеди он хранит у себя дома: "На каждого моего сотрудника у меня дома лежит огромный том его личного психоанализа и откровения помыслов. У нас никто не боится голым раздеться. Я считаю, что если человек боится своего тела, – это уже не человек. У нас нет никого посторонних в центре. Это у нас семья. Представьте себе, что Вы переодеваетесь и вдруг папа пришел. Побыв месяц на нашем тренинге, человек выходит на сцену без всяких проблем и рассказывает о своих проблемах и плохих сторонах характера"³¹⁹.

Директора школ вновь и вновь будут приторговывать детскими душами, вновь и вновь забывая потребовать лицензий и экспертных заключений у бесчисленных оккультных "новаторов". "Мне обидно, когда меня спрашивают, какие у меня дипломы", – сказал Иван Гавриленков в интервью радио "Надежда". Но руководство округа и школ могли бы потребовать документы с человека, котрому доверяет тысячи детей! Неужели можно отдавать детей "новаторам", не просмотрев их учебники и не проведя экспертизы?

Секты типа "Юнивер" выживают в любых скандалах: после публичного провала они меняют свое имя и приходят в соседнюю школу в новой маске – естественно, не религиозной, а чисто культурной.

Чтобы не приносить в жертву оккультистам новые сотни детских душ, приходится просить родителей и учителей: если в ваших школах появились "нетрадиционные" преподаватели "духовности", присмотритесь к ним. Они могут называть себя просто философами или просветителями, представителями "эвритмического искусства", могут заявлять, что они нашли способ соединения сразу всех религий и что они хотят принести детям "живую этику" Рерихов. На деле за ними будет стоять все та же практика магического оккультизма.

То, о чем идет речь в этой главе – отнюдь не маргинальные события, происходящие в двух-трех школах. Сотни школ по всей России превращены в цетры оккультной пропаганды. И эта метаморфоза встречает полную поддержку Министерства образования. А как иначе оценить такое, например, сообщение: "1 Ноября 1995 года в Москве в конференц-зале Министерства образования Российской Федерации открылась научно-практическая конференция "Готовность учителя к воспитанию человека Новой Эпохи", организованная Ассоциацией творческих учителей России (АсТур). В ней принимали участие представители 31 территории и национальных образований страны. На пленарных и секционных заседаниях выступали ученые и общественные деятели. Своей тревогой по поводу состояния культуры поделился президент Международного центра Рерихов Г. М. Печников. Актер и и режиссер П. Е. Федоров, ведущий популярной детской передачи "С утра пораньше" (теперь она называется "Не зевай!") высказал свои соображения о том, как понимала слова "культура и образование" семья Рерихов... Интересно было выступление Л. В. Мазуриной, учителя начальной школы г. Лобня "О ступенях просветления сознания учащихся начальной школы"³²⁰.

По рассказам из многих епархий я знаю, что доклад учительницы на тему "Опыт православного воспитания учащихся начальной школы" вызовет иногда открытую, иногда тайную, но все же однозначно негативную реакцию руководства образовательных государственных структур. Попади такой доклад на страницы прессы – и газеты почернеют от ужаса по поводу "нарушения принципа светскости образования". А "просветлять" сознание малышей оккультизмом – это Министурству образования нравится. Религиозную политику в нем определяют люди передовых взглядов (прежде вего - зам. министра А. Г. Асмолов, в свое время настойчиво рекомендовавший школам ввести учебник "Мой мир и я", написанный сектой Муна). Люди, давно уже живущие в "Новой Эпохе". В итоге русская школа сегодня отделена от Церкви, но не от сект.

Я не могу себе представить объявления типа: "Магазин православной литературы открылся в помещении школы такой-то". Но в моей коллекции сектантских рекламок есть немало листков, приглашающих в школы ("Эзотерика. Вашему вниманию предлагается широкий выбор философской, духовно-религиозной, оккультной, медицинской литературы, а также литературы по психологии, восточным единоборствам, целительству; восточные сувениры и амулеты, кассеты с записью музыки для медитации и релаксации, оздоровительными настроями. Центр "Светоч" в помещении школы N.1840"; м. "Проспект Мира"). Не сложно представить, что в этом "Светоче"постоянно играет медитативная музыка, воскуряются индийские благовония. Для тех же подростков, кого благовониями не возмешь, в продаже есть литература по "боевым искусствам". Так что этот центр работает явно не только на посторонних дядей и тетей, но и среди учеников приютившей его государственной школы.

Для работы же с более взрослыми людьми, со студенчеством оккультисты располагают ширмой, называющейся "Новый Акрополь". Как обычно, эта организация зарегистрирована как образовательная и культурная. Как обычно, она ставит своей уставной целью достижение "братства религий". И, как тоже обычно у неоязычников, "Новый Акрополь" стремится избавить своих учеников от узкого христианского догматизма.

Для этого уже при отборе учеников проводится их тестирование с весьма характерными вопросами. Например: "Выберите фразу, которая наиболее полно отвечает Вашим взглядам: 1. Перед Вечным и божественным нет привилегированных религий и народов. Каждая религия – лишь отражение Единой Вечной Истины. 2. Нужно вернуться к Христианству. Христос есть Бог, единственный возможный Путь, Истина и Жизнь. 3. Для человека хорошо бы выбрать себе одну из многочисленных религий (буддизм, ислам, христианство, иудаизм и т. д.) и пытаться придерживаться их наставлений". Понятно, что первый ответ предпочтительнее третьего, а второй просто закрывает двери в "Новый Акрополь".

На пороге обычной школы или семинара по истории культуры странно отвечать на вопрос "Происходили ли с Вами необычные явления?". Варианты ответов: "Вижу красивые, интересные сны; определяю силу и характеристики биополя; имею мистические откровения через медитацию; имею мистические откровения через молитву; общаюсь с пришельцами из Космоса, с Внеземными Цивилизациями; вижу ауру других людей; имею способность лечить энергетическими потоками; выхожу в Космос, на Астрал и другие невидимые планы; общаюсь с Мастерами мудрости и другими Высокими духовными существами; могу оказывать помощь через способность ясновидения; слышу голоса, приказывающие что-то делать и направляющие меня во всем".

Но, естественно, и "Новый Акрополь" очень обидится, если его назвать религиозной организацией и тем более сектой. И будет он колоннами уводить людей в Астрал, уверяя, что именно оттуда лучше всего изучается земная культура.

 

 

---

 

 

II. Путь к пустоте

6. Религия себя

Он все больше и больше усваивал помпезный стиль и сросся с ним в конце концов, как со своим пресловутым цилиндром. Что требуется в подобных случаях? Несколько дней постельного режима. Несколько целительных недель постоять на одной ноге и порассуждать о тонком различии между самим собой и Всемогущим Господом, которое так легко ускользает от нашего понимания.

Г. К. Честертон³²¹.

"Есть две добродетели, созидающие спасение человека: вера и любовь. Если бы я видел, что вы погрешаете в чем-либо о вере, то о ней и слово повел бы я к вам, стараясь всячески направить вас на православное мудрование. Поскольку же благодатию Христовой, ваша вера здрава, то, оставя веру, поговорю с вами немного о деятельной жизни, двигателем которой должна быть любовь". Так обращается к монахам преп. Феодор Студит³²².

Я же обращаюсь не к монахам, но совсем к иным читателям. Те люди, ради которых написана эта книга, болеют верой – точнее, суеверием. В порыве своей совести возжаждав истины, они обратились не к Евангелию, а к мишурным книжкам карма-колы. Их души, вскормленные на тощих хлебах "атеистической духовности", и прежде были не слишком здоровы (да и "деятельной любви" их учили не так уж настойчиво). Прельщенные же "Живой Этикой", они лишь плотнее затянули повязки на своих глазах. Атеизм сменился язычеством. Насколько выветрилось представление о Боге из сознания людей, можно судить по такому высказыванию женщины, занимающейся вышиванием золотошвейных икон: "Я чувствую – если энергетика из Космоса сильна (я так называю вдохновение), значит, пора за работу".

Поэтому и приходится вести к таким людям слово о вере. И не просто о вере – о христианской философии.

Немало поколений подряд несется над Европой и Россией клич: сделайте христианство понятнее, говорите проще, объясните все рассудочно и без ваших "таинств" и "благодатей". Но едва только выйдет очередной катехизис, популярно излагающий веру Церкви, как интеллектуальные гурманы заявляют: фи, как примитивно.

Итак, две устойчивые формулы вращаются в сознании современных людей, оправдывая их неоязыческие страсти: "Христианское богословие слишком сложно, поэтому пойдем лучше к колдунам". И – "в христианском катехизисе все слишком примитивно, поищем лучше глубину философии на Востоке". В христианстве есть философия. Она и глубока и логична. Но нужно приложить труд, чтобы понять как логику философии, так и логику богословия.

У языческих синкретистов есть один очень любопытный аргумент. Они заявляют, что разница между религиями – это не более чем расхождение в обрядности, а потому эзотерическая философия, уважительно относящаяся к любому символическому обряду, может быть совмещена с любым культом, то есть с любой религией. Так проповедовал еще древний гностик Валентин, который преподавал гностическую теогонию, но при этом считал возможным формально оставаться христианином и участвовать в христианском богослужении³²³. Обряды – для толпы, для народа. Церковь и существует для народа. А философии в ней быть не может. Философия есть только у "посвященных". Спорить с профанами – значит унижаться. Лучше из снисхождения к толпе соблюдать ее ритуалы, и при случае выискивать среди обычных прихожан кого-нибудь, кого можно было бы посвятить в "тайны гнозиса". Исходя из таких рассуждений, "гностики не столько отрицали церковь, не столько противополагали себя ей, как заблуждающейся, сколько ставили себя над нею, признавая у себя высшие истины, а в церкви только низшие... Для них кафолическая церковь была не столько погрешающею, заблуждающейся, сколько церковью отсталою"³²⁴.

Так думает и великое множество сегодняшних неоязычников. Ложь этой позиции заключается в уравнивании религии и культа. Христианство, православие – это не только обряд. У нас есть своя философия. И христианская мысль (философская и богословская) достаточно самостоятельна, достаточно разработанна, достаточно богата, чтобы отстаивать свою, целостную и продуманную систему понимания мира, человека и Бога.

Именно для того, чтобы загасить попытки разумного осмысления богословских проблем, церквеборцы заверяют своих слушателей, что у православия нет никаких аргументов, с помощью которых мы могли бы обосновать свою веру. Они с такой безапелляционностью говорят, что в Церкви нет ничего, кроме обрядности, что человеку и в голову не придет после презентации очередной карикатуры на православие обратиться к церковной литературе или к церковным богословам и спросить их: вы действительно столь примитивно понимаете Бога, мир и Писание, как нам рассказали?

Так действовали марксистские агитаторы, так работают оккультные проповедники и сектантские миссионеры. Мол, у них в Церкви только обряды, а философия – у нас. Так рождаются формулы типа "Да, в обрядоверие, в которое выродилась Русская православная церковь, Л. Толстой точно не верил"³²⁵.

Кстати, именно в это Л. Толстой и верил. Он истово верил в обрядоверие Православной Церкви. Он глубоко верил в то, что Православная Церковь выродилась в обрядоверие. Сами же христиане верят не в обрядоверие. Они верят в благодатность обрядов; в обрядоверие же верят только журналисты (они верят в то, что Русская Церковь поражена этой болезнью)³²⁶.

В самой же Православной Церкви времен Льва Толстого были не только "попы-требоисправители". В ней были старцы, были миссионеры, были свои мыслители. Не на обрядной же почве разошелся Лев Толстой с Владимиром Соловьевым – а именно на философской (и как разошелся: в последней книге Соловьева Толстой предстает как прямой делатель Антихристова дела!). И В. Кожевников ушел из толстовства в Церковь не потому, что храмовые обряды понравились ему больше кружковых чаепитий, а потому что философия Толстого оказалась слишком пресной и мелководной по сравнению с глубинами христианской мысли. Булгаков, Бердяев, Франк, Струве пришли из материализма в православную Церковь не потому, что не были знакомы с толстовством и не потому, что затосковали по "обряду". Они искали философию, которая могла бы объяснить человека лучше, полнее, чем марксизм. И нашли эту философию в Евангелии и в церковной традиции.

Да, православие – это не только обряд и не только "вера", это еще и мысль. "Я знаю, в Кого уверовал" (Тим. 1,12). Вера узнает и опознает свой предмет. Она отличает его от иных реалий. Христианская философия в состоянии различить, какое суждение о Боге и человеке является несовместимым с Евангелием.

И поэтому не нужно думать, что если в комнате, увешанной православными иконами, начать проповедовать языческую философию, то это и будет идеал "примирения религий". Ни православие, ни язычество не сводятся к ритуалам.

Язычество – это отнюдь не только милая народная этнография, гаданья под Рождество и разгадывание гороскопов. Язычество – это прежде всего реальность, религиозная реальность. С ним можно не только играть. В нем можно пропасть, погибнуть.

Я не буду давать своих определений. О язычниках достаточно ясно сказал ап. Павел: это люди, которые "служили твари вместо Творца" (Римл. 1,25). Язычество есть там, где человек застревает в инстанциях, находящихся между Творцом и человеком. Язычник – это человек, с религиозным энтузиазмом доверившийся миру. Это человек, принявший временную остановку за конечную цель.

В конце концов, язычник – это тот, кто перепутал средства и цель. Как однажды сказал блаж. Августин: "Все наши беды происходят оттого, что мы пользуемся тем, чем надлежит наслаждаться, и наслаждаемся тем, чем надлежит лишь пользоваться".

Язычество – это поклонение тому, что не есть Бог. Поклонение совести. Поклонение нации³²⁷. Поклонение искусству. Поклонение здоровью. Богатству. Науке. Прогрессу. "Общечеловеческим ценностям". Космосу. Самому себе.

"Темным оком омрачен был целый мир и ощупью ходили люди. Что ни останавливало их на пути - почитали они Богом", – говорил преп. Ефрем Сирин³²⁸. Самое опасное, что здесь есть, и самое эффективное – это поклонение самому себе.

В религиозной жизни есть парадокс, поражающий людей, впервые знакомящихся с церковной аскетикой: святые называют себя грешнейшими, тогда как мы чуть не ежедневно встречаем на улице, мягко говоря, несовершенных людей, уверяющих, что у них-то грехов никаких нет: "если и убивал кого, так только по делу!".

Дело в том, что чем меньше света в душе – тем менее видны греховные потеки на ней. Увидеть свои грехи может лишь человек, уже освещенный лучиком благодати. Так в темной комнате нельзя заметить мусора. Но если в ту же комнату прорвался прямой луч света – в нем будет видна даже пылинка, танцующая в воздухе. Чем меньше благодати – тем менее человек готов к покаянию (ибо, по слову преп. Исаака Сирина, тот, кто видит свои грехи, совершеннее того, кто видит ангелов). Но если нет покаяния – то душа довольна собой и не требует благодати, и не раскрывается навстречу Дару. И человек еще более отходит от Источника Жизни. Душа, наглухо задраенная от Бога, не видит свое истинное состояние. Покаяние там не родится. Беспокаянное существование уже само все дальше и дальше уносит эту душу от Подателя Жизни...

Теряя опыт Богопознания, человек (народ, человечество) искажает и тот образ памятования о Творце, что хранился в его душе. Скудость знаний о Боге, в свою очередь, мешает познать себя; отдаленность язычников от Бога и соответствующая смутность Богопознания мешают всерьез заметить нечистоту своей жизни и не дают осознать свое реальное состояние.

Но религиозная тяга в человеке остается. Потеряв из виду Бога, человек начинает удовлетворять свою религиозную жажду из какого-нибудь более-менее богоподобного источника. Потеряв Бога в тех высях, с которых он ниспал, человек начинает прилагать свое религиозное чувство к тому, что поближе и познакомее. К мелким духам, к стихиям космоса, к самому себе. И однажды его медитирующее сердце посещает "великая мысль": "Это Я". И язычник уверяется в своей собственной тождественности Абсолюту в высшей точке своего бытия.

Бердяев говорил, что атеизмом современный мир расплачивается за недостаточный интерес средневековья к человеку. Не платим ли мы нашим бессилием перед язычеством сегодня за то, что отказывались видеть в нехристианской мистике ее положительное содержание – антропологическое, впрочем, а не теологическое. Человек ведь действительно бездна, и эту бездну можно принять за Бога. Мы мало ценили Богообразные потенции человека – в итоге приходится все объяснять ссылками на "дьяволов водевиль", которые никого не убеждают.

Язычеством мы расплачиваемся за антропологический минимализм, столь поразительно высказавший себя в знаменитых словах Достоевского: "Здесь диавол с Богом борются и поле битвы – сердца людей". Человек тут оказывается пустышкой, просто полем битвы, по которому топчутся враждующие стороны. От него как будто ничего не зависит, да и не понятно - зачем ради пустого поля такое сражение.

Вероятно, у Достоевского это просто неудачная фраза. О безмерности и богатстве человеческой души у него сказано весьма много. Не меньше было свидетельств об этом и в древней православной письменности. Но школьная схоластика выпарила из православного богословия именно учение о человеке. Из всего богатства православного предания в предреволюционных наших семинариях прочнее всего укоренилась мысль о "ничтожности человека", о его смиренности³²⁹.

Можно ли бороться с атеизмом проповедью смирения? Как оказалось, нет. Понадобилась плеяда новых богословов, которые пояснили, что все высшие ценности атеистического гуманизма - достоинство человека и его свободы, его творческое призвание и личностная неповторимость – не чужды христианству, и даже наоборот, они могут быть логично обоснованы лишь в христианской мысли, а не в атеистической. И только тогда в философской области атеизм был преодолен. И смысл христианского смирения стал вновь понятен тем, чье сердце было готово его понять, но разум – под влиянием антихристианских книжек – этому противился...

Сегодня богословию брошен новый вызов - языческий. "Язычество есть религия больного человечества и больной природы. Но в то же время это не призрак и не обман, но религиозная действительность", – писал Сергей Булгаков³³⁰. За язычеством стоит определенный опыт. Отрицать его наличность нельзя. Ему лишь можно дать иную интерпретацию.

Первая реакция со стороны богословия естественна: это все – от лукавого. Что есть – то есть. Но не думаю, что весь огромный мир язычества, охватывающий континенты и тысячелетия, может быть вмещен в эту формулу.

Памятуя опыт преодоления атеизма, можно сказать: бороться с язычеством можно лишь вглядываясь в величие и неисчерпаемость человеческой природы: сие море великое и пространное, тамо корабли преплавают и змий, его же создал еси игратися ему. Бездна души действительно такова, что ее можно принять за Бога.

Нет, в язычестве нет Истинного Бога. Человек теряется сам в себе, в своей душе. От этого самообожения защищает себя Иов: "прельстился ли я в тайне сердца моего, и целовали ли уста мои руку мою? Это также было бы преступление, подлежащее суду; потому что я отрекся бы тогда от Бога Всевышнего" (Иов. 31,27-28).

Тот единственный грех, который не может быть прощен ни в веке сем, ни в будущем, – это "хула на Духа Святого" (Мф. 12,31). Нет греха, который не мог бы быть отделен от души человека подвигом покаяния. Лишь тот грех, который запрещает человеку каяться, – лишь он неисцелим. Раскаяние - та дверь, которая распахивает согрешившую душу для исцеляющего помазания Духа. Покаянием человек говорит Богу: я был далеко от Тебя, Господи, я обезобразил и опустошил свою жизнь, но Ты же видишь те язвы моей души, которые я больше не скрываю ни от Тебя, ни от себя, ни от Твоей Церкви. Так Ты, вне Которого умирает мое сердце, Тот, Которого мне так не хватает – прииди и очисти ны от всякия скверны и спаси, Блаже, души наша. Но если человек кощунственно утверждает, что его душа, слегка подчищенная постами и подновленная медитациями, – это и есть Дух Святой, если он убедил себя, что вне него нет Бога и потому неоткуда ждать помощи, если он поклонился хоть и высшей, но все же части себя самого – значит, он безнадежно запер себя в своем внутреннем мире, и освежающее веяние Внешнего (Трансцендентного) Духа уже не может прикоснуться к нему. "Тат твам аси" (ты есть То) – это и есть хула на Духа.

Да, человек похож на Бога – ибо есть "образ Его". Но он не есть Бог. "Ты ведь не телесный образ, не душевное состояние, испытываемое нами, когда мы радуемся, огорчаемся, желаем, боимся, вспоминаем, забываем, и прочее; и Ты ведь не сама душа, ибо Ты Господь Бог души моей", – говорит блаженный Августин своему Господу (Исповедь. X,25). И хоть именно в сердце своем человек должен познать Господа, но благоговеть надо "не перед сердцем, а перед Господом" (св. Феофан Затворник)³³¹.

Йогическое "тат твам аси" адекватно реальному опыту любого созерцательного подвижничества. Подвижник обнаруживает в себе в какой-то момент "светящуюся точку".

Православная аскетика знает о внутреннем свете души. "Если кто желает узреть состояние ума, пусть он отрешится от всяких (греховных) мыслей и тогда увидит себя схожим с сапфиром и сияющим небесным светом", – пишет, например, авва Евагрий³³². Однако православие отличает нетварный Свет Божества от духовного, сокровенного, но все же тварного свечения ума³³³. Языческая мистика этот свет считает конечной инстанцией, тогда как православие – лишь промежуточной.

Свет, что таится в душе человека, способен быть Богоприимным, но сам не есть Свет Бога: согласно Евагрию, "требуется содействие Бога, вдыхающего в человека сродный Свет. Бесстрастное состояние ума есть умопостигаемая вершина, (сияние которой) подобно небесному цвету. Во время молитвы ее озаряет Свет Святой Троицы"³³⁴. Человеческий ум (дух, свет) – это то, что устремляет человека к Богу, то, через что человек может войти в Богобщение. Но это не сам Бог. Так надо различать окно, через которое свет попадает в комнату, от самого источника света, который находится все же не в оконном стекле.

"Когда Бог сотворил человека, то Он всеял в него нечто Божественное, как бы некоторый помысл, имеющий в себе подобно искре и свет и теплоту; помысл, который просвещает ум и показывает ему, что доброе и что злое: сие называется совестию и она есть естественный закон", – пишет авва Дорофей³³⁵. Но "естественный закон" лишь указывает на вышеестественное, а не заменяет его. Совесть напоминает о Боге, но сама не есть Бог.

Да, душа человека прекрасна и велика. Что ж, - говорит св. Златоуст, – "прекрасный и полезный член – глаза: но если бы они захотели видеть без света, то красота и собственная сила их нисколько не принесли бы им пользы, но еще причинили бы вред. Так и душа, если захочет видеть без Духа, то сама себе послужит препятствием"³³⁶.

В душе можно заблудиться: она богообразна. В душе опасно заблудиться: она не есть Бог. "Душа – не от Божия естества, и не от естества лукавой тьмы... Он – Бог, а она – не Бог", – напоминает преп. Макарий Египетский³³⁷.

Здесь – важнейшая грань, непроходимо разделяющая христианский опыт и опыт языческий. Человек не есть частица Божества; Бог не есть высшая структура человеческой души. Но теософы уверяют, что человек призван найти "себя, своего скрытого Бога"³³⁸.

Только что мы видели анти-пантеистическое убеждение преп. Макария Египетского. На словах Николай Рерих его очень ценит – "Многотомно можно выписывать из Отцев Церкви и из заветов пустынножителей и подвижников правила их, ими выношенные и примененные в жизни... Не отвлеченные символы, но реальное сознание отображал Макарий Египетский, когда писал..."³³⁹. Так почему же он не следует всему опыту этих Отцов, того же Макария? Тот ведь не был пантеистом.

Конечно, вера христиан в надмирного Бога-Творца отлична от теософского пантеизма. Иногда теософы даже готовы и со своей стороны признать это отличие. Но смелости сказать: "Евангелие говорит так, а мы говорим иначе" – у них не хватает. И поэтому Е. Рерих предпочитает выдвигать тезисы типа "После Оригена ложная вера христианства начала расти"³⁴⁰. Прочитав такое, можно подумать, что до Оригена христиане считали, будто человек и Бог одно и то же. А на самом деле Елена Ивановна просто слегка примаскировалась. Полагаю, она все же знала, что и до Оригена христиане не были оккультистами (а если не знала – так тогда тем более ей не стоило бы заниматься "синтезом религий").

В оккультный "синтез" никак не сможет быть вмещена философия св. Климента Александрийского, учителя Оригена, а, значит, мыслителя до-оригеновской эпохи (то есть времени, когда, согласно Е. Рерих, христианство еще не стало "ложной верой"). Так вот, Климент неоднократно пишет о том, что "с Богом мы не имеем никакого сходства ни по существу нашему, ни по происхождению и ни по каким-либо особенным свойствам нашим, разве только по тому одному, что мы дело творческой воли Его" (Строматы. II,16). "Не следует однако думать, что Дух Божий в каждом из нас пребывает как некая частица Божества" (Строматы. V,13). "Это мнение нечестивое и составляет измышление мечтателей, будто свойства человека и Вседержителя одни и те же. "Нечестивец, – говорит Господь – ты думал, что Я подобен тебе" (Пс. 49,21)" (Строматы. VI,14). "Несмотря на полнейшую чуждость Ему нашей природы, все-таки Он заботится о нас" (Строматы. II,16). "Нет никакого природного родства между Богом и нами. Не понимаю, как познающий Бога человек может допустить это, если посмотрит он на нашу жизнь и на неправедность, в которую мы погружены. Будь мы частью Бога, Бог бы в этой Своей части грешил"³⁴¹.

Эти ясные суждения древнего богослова стоит сопоставить с утверждением Блаватской: "Человек становится приемником Души мира, как прекрасно выразился Эмерсон: "Я - несовершенство, поклоняюсь своему собственному совершенству"³⁴².

Это есть именно, буквально то, против чего предостерегает Климент и другие Отцы Церкви как против самой страшной ошибки.

И все же ни совесть, ни познания не мешают Елене Рерих заявлять: "в христианстве я придерживаюсь веры первых отцов христианства"³⁴³. Почему Рерихи предпочитают действовать подлогами?

Например, Отцы "Добротолюбия" прямо говорят о своей вере в то, что "Сын Божий по послушанию и смирению вочеловечился и крестом и смертию спас человечество"³⁴⁴. Но это не мешает Елене Рерих, идя на прямую ложь, уверять: "авторы "Добротолюбия" понимали под термином Христос высший божественный принцип в нас"³⁴⁵.

Похоже, для Елены Ивановны в мире нет никого, кроме "Владыки Шамбалы". Лишь он сообщает душе нечто новенькое. Все остальные духовные феномены не выводят человека за его собственные пределы. Например, Ангела-Хранителя "следует понимать не как какое-то отдельное Существо из высших сфер, но как наш собственный дух"³⁴⁶. "Христос есть наше очищенное и высшее Я"³⁴⁷. "Молитесь, чтобы Бог, который внутри вас, помог вам хранить чистоту"³⁴⁸. "Все исцеления возможны тогда, когда болящий воспрянет духом или уверует в исцелителя, иначе говоря, если он настолько поднимет вибрации своей сердечной энергии, что она сможет принять магнетический поток, идущий от целителя. В этом смысле нужно понять речение, что "Сын человеческий имеет власть прощать грехи"³⁴⁹. ""Не введи нас во искушение" – в этих словах молитвы подразумевается обращение слабого духа к своему Руководителю, или к высшему Я, чтобы Он или оно удержало его от проступка"³⁵⁰.

Итак, я должен просить самого себя и об укреплении в искушениях, и о прощении моих грехов, и об исцелении... Студенты психфака МГУ в 70-х годах ставили диагноз шизофрении словами из популярной тогда песенки: "Тихо сам с собою я веду беседу"...

Религиозная жизнь становится бесконечным романом с самим собой. В свое высшее "Я" я должен уверовать, ему я должен служить, в нем находить отраду и утешение, и от себя же самого, единственного, горячо и оккультно любимого, я должен ждать и прощения грехов.

Но ничего подобного оккультному уравниванию вершин (или глубин) человеческой души и Бога нельзя встретить у христианских святых Отцов.

Божественное в человеке – это "благодать": дар, которого в человеке не было, но который извне дан ему. Чтобы принять дар, надо иметь смирение: познание того, что я нищ в самом главном, что мне - надо приобрести нечто несвойственное мне. "Приходит же благодать Божия в человека, хотя нечистого и скверного, но имеющего сердце благопризнательное, а истинная благопризнательность есть, чтоб сердцем признавать, что благодать есть благодать", - свидетельствует величайший мистик православия преп. Симеон Новый Богослов³⁵¹. Веровать по-христиански может лишь человек благодарный.

Наставники Агни Йоги, напротив, утверждают, что благодать есть собственно психическая энергия человека, есть результат его собственной деятельности, а не Божественный дар: "Благодать вполне реальное вещество высшей психической энергии. Психическая энергия, конечно, проистекает от каждого организма, ее имеющего, но нужно, чтобы получить прямой эффект, собрать и фокусировать ее сознательно" (Иерархия, 229). "Психическая энергия есть синтез всех нервных излучений"³⁵².

В христианском же опыте благодать истекает не от человека, а от Бога, и потому она является той реальной связью с Творцом, которая может вывести за пределы Вселенной, подверженной разрушению.

Даже телу необходима подпитка извне. Неужели же душа, которая обычно столь жадно впитывает в себя все, приходящее к ней извне, не нуждается в добром Хлебе? "Горе телу, когда оно останавливается только на своей природе, потому что разрушается и умирает. Горе и душе, если останавливается она на своей только природе, не имея общения с Божественным Духом, потому что умирает, не сподобившись вечной Божественной жизни. Как отчаиваются в больных, когда тело их не может уже принимать пищи, так Бог признает достойными слез те души, которые не вкушают небесной пищи Духа" (преп. Макарий Египетский)³⁵³. При сильном жаре исчезает чувство голода. В околосмертном состоянии человек не чувствует голода. Но так и душа – она не чувстует голода, не чувствует жажды Бога, только если она страшно больна.

Значит, восточный отшельник, достигший того состояния "просветленности", когда он ощущает себя тождественным с Высшим Духом мироздания и всю Вселенную готов рассматривать как свое порождение, – в перспективе христианской мистики смертельно болен. Болен – ибо сыт... Болен - ибо замкнул себя от того, что выше Вселенной...

Вряд ли поможет врач, советующий у изголовья больного, погруженного в жар: "это правильно, это хорошо, что он не хочет есть. Он нашел внутренний источник энергии и питания. Ничего ему больше не давайте и не пытайтесь его кормить". Но и оккультист, советующий материалисту (сознательный христианин слушать оккультиста не будет) отказаться от поиска Бога и искать "источник энергии в себе", тоже не сильно способствует духовному исцелению человека. Без Бога человеческая душа задыхается и тлеет, а ей говорят: "О, да вы великий архат, вы питаетесь самим собой. Да,да, никакой благодати не надо, выше Вас никого нет, Вы и есть Бог".

Оккультист, верующий в себя, может ощущать себя счастливым. Его "религиозные потребности" удовлетворены.

Евангелие, однако, стремится не к их "удовлетворению", а к их пробуждению: "блаженны алчущие и жаждущие правды". Алкание и жажда все же не самые комфортные чувства... И потому вполне резонно замечание К. С. Льюиса: "Какая религия дает наибольшее счастье? – По-моему, поклонение самому себе, пока оно держится. Я знаю человека лет восьмидесяти, который восхищался собой с самого раннего детства и, как ни жаль, живет на удивление счастливо. Я не ставлю так вопроса. Вы, наверное, знаете, что я не всегда был христианином, и обратился не для того, чтобы обрести счастье. Я понимал, что бутылка вина даст мне его скорее. Если вы ищете религию, от которой ваша жизнь станет легче и удобнее, я бы вам не советовал избирать христианство. Несомненно, есть какие-нибудь американские таблетки, они вам больше помогут"³⁵⁴.

Св. Афанасий Великий однажды сказал, что утратив память об истинном Боге, "люди впали в самовожделение"³⁵⁵. То состояние души, в которое приводят себя подвижники пантеистического толка, "в мистически-аскетической литературе заклеймлено позорным именем "прелести", то есть духовного ослепления и утверждения результатов собственной капризной фантазии за подлинную и истинную реальность"³⁵⁶.

О таких состояниях ложной духовной просветленности знают и сами оккультисты. "Как часто в самообольщении многие, лишь бегло читавшие книги Учения, принимали голоса из Тонкого Мира за голос Учителя!"³⁵⁷. С горечью приходится признать, что и в откровениях самой Рерих налицо то же прельщение.

 

 

---

 

 

7. Бог Библии и пантеизм.

Священник озадаченно морщил лоб. Потом решительно сказал: – Кажется, вы меня не совсем понимаете. Жизнь каждого человека чего-нибудь да стоит. И ваша, и моя. Все мы для чего-то нужны. Это догмат, в который уверовать труднее всего. Бог дорожит нами. Почему – одному Ему известно. Но только потому и существуют полицейские.

Г. К. Честертон³⁵⁸

а) ЛИЧНОСТЬ И ОГРАНИЧЕННОСТЬ

 

Кажется, Честертон однажды заметил, что мир страдает от того, что он полон христианских добродетелей, сошедших с ума. Жажда послужить Высшему, смиренно принести свою жизнь как жертву Тому, Кто Сам пожертвовал Собою на кресте – это исконное христианское чувство. Но это доброе чувство оккультисты пробуют повернуть на служение не Искупителю, а совершенно иным духам. Точно так же и желание обрести причастие Богу в глубине своего сердца – тоже традиционный мотив христианской духовности. Но оккультисты это желание трансформируют в пантеизм.

Люди должны стать "как боги" – это замысел Творца о нас. Но первородный грех людей, вновь и вновь повторяющийся в оккультных практиках, состоял именно в том, что человек захотел стать Богом помимо Бога. "Уподобимся Христу, ибо и Христос уподобился нам, соделаемся Богами ради Него, ибо и он стал человеком ради нас", - призывает свят. Григорий Богослов³⁵⁹. Но человек захотел стать Богом не ради Бога, а ради себя. Человек решил, что он может из себя обновить себя и преобразовать.

Чтобы это гордое стремление было оправданно, человек, обоготворяющий себя, создает соответствующую философскую картину мира. Пантеизм жизненно, экзистенциально необходим оккультистам. Ведь весь энтузиазм неоязычества строится на простеньком силлогизме: "Бог есть все; все есть Бог; Я – часть всего; следовательно я есть Бог". Именно жажда самообожествления понуждает принимать довольно сомнительные концепции мироздания.

Три "благовестия" принесли Рерихи европейцам: нет личности; нет Бога; нет свободы. "Махатма отрицает и говорит против кощунственного человеческого представления Личного бога. Махатма отрицает Бога церковной догмы", – свидетельствует Елена Ивановна Рерих³⁶⁰.

Это – правда. На Востоке представление о личности связывается с ограниченностью. "Как великому уложиться в малое и космическому в личное?" – вопрошают Махатмы (Иерархия, 273). Для теософии "зеркало дьявола есть символ привязанности человека к своей личности или самости"³⁶¹. "Личность есть синоним ограничений"³⁶², - утверждают Махатмы, а потому нельзя прилагать это слово к Божеству.

Но это неправда.

У слова "личность" долгая философская история. Но даже если брать тот его смысл, который устоялся в дохристианской мысли, и тогда церковные богословы имели полное право свидетельствовать о Боге как Личности. Первичный смысл слова "ипостась" (которым в богословском языке Церкви и выражалась тайна личности) – конкретное существование, отличимое от любого другого. В терминологии Аристотеля, воспринятой византийской мыслью, ипостась – это "вторая природа", то есть конкретное существование конкретного предмета. Природа как таковая – это абстракт, чистое понятие. Нет такой идеи (природы) луга, на которой паслась бы идея (природа) лошади. Бог реален, конкретен, Он не тождествен нашей идее о Нем. Значит, можно сказать, что Бог есть ипостась (по формуле Аристотеля, "нет природы без ипостаси").

Более того, к Богу можно приложить термин "просопон" – другое слово, которое также было переведено на европейские языки как "личность". "Просопон" в своем философском значении – это нечто узнаваемое, те признаки, по которым можно узнать собеседника. "Узнаваем" ли Бог? Может ли человек различить опыт встречи с кошкой и опыт встречи с Богом? Очевидно, да. Значит, Бог все же как-то отличается от мира. И когда Елена Рерих выражает свое полное недоумение – как это христиане умудряются отличать Бога от обычных реалий³⁶³, она тем самым свидетельствует лишь о том, что ей самой просто незнакомо действие подлинной, а не "космической" благодати.

В конце концов любая серьезная философия и богомыслие приходят к выводу о том, что Бог инаков, чем мир. Как заметил А. Ф. Лосев, вера действительно знает свой предмет. Ведь верят (в собственно религиозном, а не обыденном смысле) не во "что-то вообще". А в этом случае, как правильно заметил А. Лосев, "или вера отличает свой предмет от всякого другого – тогда этот предмет определен и сама вера определенна, или вера не отличает своего предмета от всякого другого – и тогда у нее нет ясного предмета, и сама она есть вера ни во что, т. е. не вера. Но что такое фиксирование предмета, который ясно отличен от всякого другого предмета? Это значит, что данный предмет наделен четкими признаками, резко отличающими его от всякого иного. Но учитывать ясные и существенные признаки предмета не значит ли знать предмет? Конечно, да. Мы знаем вещь именно тогда, когда у нас есть такие ее признаки, по которым мы сразу отличим ее от прочих вещей и найдем ее среди пестрого многообразия всего иного. Итак, вера в сущности своей есть знание" ³⁶⁴.

В утверждении инаковости Бога и мира состоит суть мистического богословия. Елена Рерих любит при случае цитировать пассажи из христианских апофатических трактатов и замечать: ах, если бы христиане всегда мыслили так же глубоко. Она при этом не замечает самого главного: христианские богословы для того говорили о том, что Бога нельзя мыслить по образу мира, чтобы ощутить безмерное превосходство Творца над миром и человеком. Рерих же в этих самых текстах пытается найти подтверждение своей уверенности в том, что вне мира Бога, собственно, и нет³⁶⁵. Христианское апофатическое богословие имеет своей целью отличить Бога от мира, а не растворить Бога в мире. Оно говорит, чем Бог не похож на мир, сверхкачествен. Лишь зная Бога, можно сказать, что Он не похож на то, что мы встречали в нашем прошлом опыте.

Удивительно, что даже с таким пониманием Божественной "ипостаси" теософы вполне могут не согласиться. Может быть, обычная для Блаватской небрежность в обращении с терминами и фактами послужила причиной такой ее сентенции: "Я верю в незримого и всеобщего Бога, в абстрактный Дух Божий, а не в антропоморфное Божество"³⁶⁶. Что значит "абстрактный Дух Божий"? В смысле - "существующий лишь в нашей мысли"? "Абстрактный" – в смысле "нереальный"? Или – "неконкретный"? Неузнаваемый и непознаваемый? Но способна ли Блаватская отличить действие Духа Божия от мяуканья кошки? Значит, все-таки, она считает возможным конкретное Богопознание? Да, Бог "непознаваем" в смысле неисчерпаемости Его бытия нашим умом. Но, как говорил св. Кирилл Иерусалимский: "Ужели потому, что не могу выпить целой реки, не брать мне и в меру полезного для меня?"³⁶⁷. И если я не могу выпить моря – это не означает, что я не могу отличить вкуса водопроводной воды от океанской.

Или Блаватская, говоря о вере в "абстрактный дух", имеет в виду, что идею Бога надо абстрагировать от мира, от всех земных представлений, от всего знакомого и привычного нам земного опыта? Но это значило бы как раз четко различать Бога и мир, то есть встать на путь именно христианской, антипантеистической мистики.

А может, и действительно Блаватская считает Дух Божий "абстракцией", которая существует в умах недоразвившихся христиан, но не более. Честертоновский отец Браун однажды вступил в полемику с носителем таких "абстрактных" воззрений на Божество: "Нет, нет, нет! – сказал он чуть ли не гневно. – Никакой это не образ. Вот что получается, когда заговоришь о серьезных вещах. Просто хоть не говори! Стоит завести речь о какой-нибудь нравственной истине, и вам сейчас же скажут, что вы выражаетесь образно. Один человек - настоящий, двуногий, – сказал мне как-то: "Я верю в святого Духа лишь в духовном смысле". Я его, конечно, спросил: "А как же еще в него верить?" – а он решил, что я сказал ему, будто надо верить только в эволюцию, или в этическое единомыслие, или еще в какую-то чушь"³⁶⁸.

В общем, когда греческие и раннехристианские авторы I-III веков говорили о Боге как об "ипостаси", они прежде всего имели в виду, что Бог – не "абстракция", не "образ", не "символ", но подлинное Бытие.

Однако, греческие попытки мыслить личность были ограниченны. Дохристианская мысль содержала в себе действительный и обоснованный запрет на персонифицированное представление об Абсолюте. Этот запрет был преодолен христианской мыслью через радикальное переосмысление того, что есть личность (ипостась). Теософы, всегда неспособные понять новизну христианства и всегда стремящиеся к возрождению доевангельских стереотипов мысли, естественно, не заметили этого и продолжали полемизировать с персоналистической теологией так, как будто после Пифагора действительно ничего нового в мире философии не происходило.

Какой же довод заставлял дохристианских философов считать, что Божество и личность несовместимы? Индивидуальность, отмечали они, - это отличность одного предмета от другого. И если Абсолют должен вмещать в себя все, всю полноту бытия, то он не может быть индивидуален. Поэтому откровение о Божественной личности, принесенное в мир Евангелием, не может не быть кощунством с точки зрения "древней мудрости". Как мог, боролся языческий мир с этим новым откровением, порождая ересь за ересью, – и в борьбе с ними Церковь действительно формулировала свои догмы. В результате трудной работы и мысли и сердца христианское богословие пришло к выводу о необходимости различения природы, индивидуальности и личности.

Природа (сущность) – это те специфические качества, которыми обладает данный предмет. Скажем, природа человека в узком смысле – это то, что отличает человека от животного и ангельского мира. В более широком смысле "человеческая природа" – это вообще все, что свойственно человеку (независимо от того, роднят ли эти черты человека с горним или низшим миром, или же отличают его от жителей этих миров). Попытки познать природу – это поиски ответа на вопрос "что есть человек".

Индивидуальность – это те особенности, которыми отличаются друг от друга носители одной и той же природы. Это различия людей между собой. Можно сказать, что каждый из нас лишь отчасти обладает человеческой природой – каждый на свой лад. Поэтому выявление индивидуализирующих черт – это познание того, как, в какой мере, каким образом данный человек осуществляет свою человечность.

Наконец, личность – это собственно тот субъект, который обладает всеми природно-индивидуальными свойствами. Само по себе личностное бытие бескачественно. Любые характеристики относятся к природе. Личность же – это тот, кто владеет этими качествами, свойствами, энергиями, кто развертывает их в реальном бытии. Природа отвечает на вопрос "что?", индивидуальность - на вопрос "как?", личность – на вопрос "кто?".

Схожее различение пробует установить и теософия. В тексте, принадлежащем предреволюционному лидеру теософского движения в России Е. Писаревой, находим: "Психология Древнего Востока ясно различает бессмертную индивидуальность человека и его смертную личность. Все личное умирает вместе с человеком, но весь результат личных переживаний сохраняется в бессмертной индивидуальности и составляет ее непреходящее содержание"³⁶⁹. Во-первых, этот текст стоит запомнить тем, кто полагает, что "закон кармы" обещает им лучшую жизнь в будущем. Ничего подобного: лично вам ничего не достанется. Личность будет уничтожена. Ваше "кто" исчезнет, и лишь те различные свойства, из которых сложилась ваша индивидуальность, лишь отдельные энергии – "дхармы", которые на время сложились в вашу индивидуальность, будут продолжать свой путь по вселенной³⁷⁰.

Но главное – здесь прекрасно видна пропасть между христианской и пантеистической мыслью. Христианство полагает, что индивидуальность как конкретная совокупность моих случайных черт и поступков может быть преображена и даже стерта (точнее – восполнена). Но моя личность, мое Я останется самим собой и может обрести большую полноту жизни в Боге. Если душа человека пришла на последний Суд с таким багажом, что не может быть взять в Вечность – этот тленный багаж будет сожжен огнем Вечности. Если же то, что любил человек в своей земной жизни и то, что он скопил в своей душе, достойно Христа – оно будет преображено Христовою любовью. Но даже если человек пришел с пустыми руками и с пустой душой - сгорают его "нажитки", его "индивидуальность", но не его личность. "Каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем сам спасется, но так, как бы из огня" (1 Кор. 3,13-15). Вот разница с теософией. Она говорит, что "сам погибнет", но "дело его живет". Христианство все полагает наоборот. То, что было "моим", может быть оставлено в уже ненужном доме. Но я сам не могу раствориться в небытии.

Здесь дело не в терминах, а в самой сути: чему уготовано будущее: "моему" или "мне"? Христианство не говорит: "да будут бессмертны наши дела и наши кармы". Оно говорит – "чаю воскрешения мертвых".

Христианство разглядело в человеке личность – и поднесло свое открытие к порогу Вечности. Исторически, впрочем, было иначе: сначала Бог открылся человеку как Личность, затем человек познал себя как образ Божий. Но в философии человек всегда начинает с того, что попроще и поочевидней – с себя. Из христианской антропологии яснее становится учение о Троице.

Итак, личность не есть индивидуальность. Да, личность – это инаковость, это отличие. Хотя личность – это "другой", но качественно не отъединенный, не противопоставленный единосущным бытиям. Поскольку же сами по себе личности не могут быть познаны или охарактеризованы через содержательно-качественное различение, инаковость личностей стоит по ту сторону любых качественных, конкретных наполнений. Поэтому мыслимо бытие такого множества личностей, которое ничем не дробит и не умаляет единства бытия. Если каждая из этих личностей равно обладает всей полнотой Абсолюта, если нет ничего, в чем одна из Личностей была бы отлична от другой – то философия монизма оказывается не в противоречии с возвещением Личностного Бога. Точнее – Бога, единого в Своем существе и Троичного в Своих Лицах.

Так, различая индивидуальность и личность, христианская мысль имеет право говорить о Боге как о Личности, не имея в виду при этом индивидуалистическую ограниченность Божественного Бытия.

Преп. Иоанн Дамаскин давал такое определение личности (ипостаси): "ипостась есть существование само по себе"³⁷¹. Ипостась как "существование само по себе" может значить existentia pura – чистое существование без каких-либо собственных качеств. Но может означать и способность существовать и действовать, исходя из самого себя.

При первом понимании оно означает, что человек не сводится к своим качествам, к своей природе. Личность возвышается над любыми свойствами данного человека и может его переменить, если привлечет в себя энергии Божией благодати.

При втором понимании надо вспомнить, что свобода обычно определяется как возможность иметь источник своих действий в самом себе. Определение преп. Иоанна Дамаскина означает, что личность человека и есть свобода. И по удивительной интуиции то же понимание человеческой тайны мы видим у Пушкина:

Основано от века,
По воле Бога самого
Самостоянье человека -
Залог величия его³⁷².

"Самостоянье человека" – это и есть ипостась. Не просто некая "вторая природа", не просто конкретность, но реальность, сознательно и свободно действующая из себя самой – вот что оказывается "ипостасью".

Если в этом смысле слово "ипостась" прилагается к Богу, оно означает все ту же первичность бытия по отношению ко всякому качеству. "Кто" первичнее "что". "Не Сущий из сущего, а сущее из Сущего", – пояснял св. Григорий Богослов. То есть не Тот, Кто есть (ипостась Отца) из того, что есть (из безличностной божественной природы), но то, что есть – из Того, Кто есть.

Вне времени, в вечности, ипостась Отца разделяет бытие с ипостасями Сына и Духа, которые бытийствуют не "из природы Отца", а "от ипостаси Отца"³⁷³. "Разделяет" – не в смысле "делит", но в смысле соучаствует. "Все предано Мне Отцом Моим" (Мф. 11,27). Мы не знаем, в чем разница между "рождением" Сына и "исхождением" Духа. Более того, мы не знаем, чем и в чем отличаются "рожденность" от "нерожденности", т. е. Сын от Отца. Ответ, точнее, может быть один – ничем. Св. Григорий Нисский ясно показывает, что это – апофатические имена. Они не утверждают, в чем разница, но лишь фиксируют, что это – разные. Не "другое и другое", но "Другой и Другой". В конце концов все учение о Троице обращается к тайне Личности: есть три Личности Вечного Бога, которые никак не отличимы для "качественно-природного" анализа, но которые экзистенциально не тождественны ("Сын не есть Отец, но Он есть то, что Отец есть" – св. Григорий Богослов). У них все единое и общее, но сами Они – разные. Поэтому здесь нет "Тритеизма", "трех богов". Они неразличимы в нашей мысли, но они реальны в своем бытии – "ипостасны".

Персоналистическая интуиция христианской мысли имеет очень важные последствия для всего христианского мироощущения. То, что Бог есть Личность, позволяет объяснить реальность тварного, материального, внебожественного мира.

В средневековой философии ставился вопрос: как Бесконечная причина может породить конечные следствия. Если Бог бесконечен, может ли быть конечным созданный Им мир или даже любая из частей его? Говоря языком современной физики - как может бесконечная энергия реализовываться конечными порциями (квантами)? При условии, что вся энергия находится в актуализированном состоянии (а Бог – это именно актуальная бесконечность), и если нет никаких внешних препятствий (а философская мысль не может допустить, чтобы нечто препятствовало деятельности Абсолюта – ибо иначе Он не Абсолют) - приходится признать, что Творящая Бесконечность должна развернуть себя в бесконечный мир, исчерпать Себя в этом акте эманации и отождествить Себя с ним. Соответственно, в так мыслимом мире не могло бы быть ничего, что было бы хоть немного отлично от Абсолюта. Не то, что "всюду есть частица Бога", нет, пришлось бы говорить более радикально: все в мельчайшей своей частице и в каждом своем действии есть Бог.

Собственно, это и есть путь теософской мысли, которая "отказывается приписать "создание", и в особенности, образование - нечто законченное – Бесконечному Принципу. ЭТО не может создавать"³⁷⁴.

Отсюда делается вывод: раз "Парабраман, будучи абсолютной Причиной, пассивен"³⁷⁵– значит, Он ничего и не "причинил". Это Причина, у которой нет следствий. И если нам кажется, что что-то не есть ЭТО, – значит наше зрение просто дефектно. Оно считает существующим то, чего на самом деле нет и быть не может. Философски эта идея обладает достаточной гипнотической силой, и способна по крайней мере некоторых людей привести к выводу о том, что ничего, собственно, и не существует – в том числе и их самих. Идея пантеизма носит радикально нигилистический характер – она отрицает все, кроме "Парабрамана". Все расценивается как проявление Абсолюта, не имеющее никакой самостоятельности.

С точки зрения философской это все равно не решение проблемы. Философия должна постигать реальный мир, а не просто рисовать внутренне логические фантазии. Даже пантеизм различает относительное и Абсолютное бытие. Но он оказывается абсолютно бессилен пояснить, откуда же взялось само это различение. Если Абсолют не может быть причиной относительного, то откуда же оно взялось?

– Надо признать, что Божественное творчество все же ограниченно, "порционно". Но кто и как может ограничить действие Абсолюта? – Только Он сам. Бесконечная энергия может излучаться частями, лишь если в источник энергии встроен механизм, контролирующий утечку энергии. Значит, в Боге необходимо допустить некоторую сложность – различать источник божественной творческой энергии и некую "контролирующую инстанцию". И это различие надо провести строго в рамках теологического монизма, не утверждая "двух богов" или "иерархии абсолютов". Но любая сложность, допускаемая в Боге, уничтожает саму идею Бога как абсолютно единого и потому простого бытия. Как же утвердить сложность Бога, не утверждая при этом Его многосоставности?

Это можно сделать только через различение природы и ипостаси. Природа Божества абсолютно проста и едина, в ней нет никаких оттенков, различий, прибавлений или структур. "Чтойность", качественность Божественной природы проста, неизменна, самотождественна. Но бытие Бога полнее божественной природы. Есть надприродная Личность, которая не имеет никаких собственных свойств, которая не есть что-то иное, нежели природа. Личность – это кто, тот субъект, который владеет природой, вбирает ее в себя.

Божественная природа является источником энергии. Она одна и бесконечна в себе. Но природа Бога отлична от Личности Бога – и по Личному, сознательному, свободному решению Личности божественная природа проявляет себя тем или иным образом через конкретное и ограниченное "действование"-энергию. И эта Божественная Личность, по своей свободной любви желая создать многообразный и сложный мир, умеряет проявление бесконечной божественности своей природы так, что мир не испепеляется бездной Божественного света.

Этот образ божественной любви в христианской мысли определяется термином "кеносис" - самоумаление, самоистощание Божества. Это смирение Бога перед тварью. Это забота Бога о мире, в своем пределе завершившаяся Голгофой. "Он отказался без противоборства, как от вещей, полученных взаймы, от всемогущества и чудотворства, и был теперь как смертные, как мы" (Б. Пастернак).

В своем кеносисе Творец дает возможность одному из творений существовать вполне самостоятельно и независимо от Него. Бог относится к миру не как сущность к явлению, но как Творец к творению. Вселенная не явление Творца, но явление мудрости и любви Творца³⁷⁶. У Бога есть своя сущность, и эта сущность не есть мир; у этой сущности есть свои проявления в мире, но они тогда называются не "энергиями космоса", а "нетварными энергиями Творца".

Бог творит мир, а не превращается в мир. То, что Бог есть Личность, защищает свободу твари, свободу человека и позволяет человеку также быть личностью, то есть свободным источником своих поступков.

И что же – эта христианская диалектика заслуживает той ругани "христианского антропоморфизма", что наполняет "Письма Махатм"? Задолго до Емельяна Ярославского Махатмы рисовали карикатуры на христианское понимание Бога, "который сидит, развалившись, откинувшись на спинку на ложе из накалившихся метеоров и ковыряет в зубах вилами из молний"³⁷⁷.

В ипостасности видит христианская мысль "образ Божий" в человеке. Эта ипостасность, "самостоянье" есть то, что до некоторой степени уподобляет человека Богу. Благодаря богообразной ипостасности и человек может свободно и осознанно контролировать действия своей природы. В этом – утверждаемое христианством сходство Бога и человека, а отнюдь не "ковыряние вилами в зубах". И для того, чтобы не мыслить Бога в категориях "ковыряния в зубах", совсем не обязательно становиться на позиции пантеизма.

б) ЕСЛИ БОГ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ

Чтобы вполне ясно было, что личностность не ограничивает Божественной абсолютности, поставим мысленный, философский, эксперимент. Представим себе безличный Абсолют. Это некая абсолютная субстанция, которая не знает себя, не контролирует себя, не обладает самосознанием и волей. Блаватская говорит о нем так: "Мы называем Абсолютное Сознание "бессознанием", ибо нам кажется, что это неизбежно должно быть так... Вечное Дыхание, не ведающее самое себя"³⁷⁸.

И представим личный Абсолют: столь же бесконечная и всесовершенная субстанция, которая знает себя, владеет всеми своими проявлениями и действиями, обладает самосознанием. Какой из этих двух образов бытия кажется более совершенным и достойным Бога?

Это следование путем онтологического аргумента: если мы мыслим Абсолют, мы должны его мыслить как совокупность всех совершенств в предельной (точнее – беспредельной) степени. Относятся ли самоосознание и самоконтроль к числу совершенств? Да. Следовательно, и при мышлении об Абсолюте необходимо допустить, что Абсолют знает Сам Себя. Входит ли в число совершенств свобода? Очевидно, что из двух состояний бытия совершеннее то, которое может действовать свободно, исходя из самого себя, сознательно и с разумным целеполаганием. Следовательно, и при мышлении Абсолюта достойнее представить, что каждое его действие происходит по его свободной воле, а не по какой-либо неосознаваемой необходимости³⁷⁹.

Понимание Единого как свободной и разумной Личности более достойно, чем утверждение безликой Субстанции. Но продолжим наш эксперимент на тему о том, как достойнее думать о Боге.

Можно быть нерелигиозным и неверующим человеком, но все-таки понимать, что среди множества богословских концепций самая чистая, возвышенная, продуманная та, которая возвещает: "Бог есть любовь". И тот образ Божественной Личности оказывается и более глубоким и более привлекательным, который видит проявления Бога не только в воле, в силе или в разуме, но и в любви.

И вот представим, что с этим великим богословским тезисом "Бог есть любовь" мы подходим к тем образам Бога, которые есть в монотеистических религиях.

Подойдем к мусульманскому богослову и спросим: можно ли сказать об Аллахе, что Он есть любовь? Наш собеседеник на некоторое время задумается. Это естественно, потому что прямой формулы "Бог есть любовь" в Коране нет, а для человека любой веры не так уж просто произнести богословскую формулу, которой нет в том писании, что для него является святым. И все же после некоторого раздумья мулла ответит нам: "Да. Конечно, прежде всего Аллах есть воля. Но, можно сказать и то, что в Нем есть любовь к людям".

И я спрошу моего собеседника: а какие дела любви присущи Всевышнему согласно Корану? В чем проявилась любовь Аллаха к людям и в чем засвидетельствована? – "Он сотворил мир. Он послал людям Своих пророков и дал Свой закон".

И тогда я задам мой третий вопрос "Это было тяжело для Него?" – "Нет, мир ничтожно мал по сравнению с могуществом Творца". Любовь Бога к миру, как она понимается в исламском образе Творца, беструдна.

Те же три вопроса мы задаем о ветхозаветном Ягве. И слышим те же ответы. И лишь в конце будет сказано: "Ягве любит людей. И при всей Его надмирности Он говорит, что не может быть вполне безмятежен и покоен без человеческой любви... Он не просто дает Закон. Он умоляет людей не забывать Его. Ему трудно с людьми. Он говорит о Себе, что Он – "Бог ревнитель". Он вступил в брак с Израилем и неверность людей болезненна для Него"³⁸⁰. Но любовь Бога к людям, как она известна в Ветхом Завете, не сделала Бога человеком.

Где же в мире религий есть представление о том, что любовь Бога к людям столь сильна, что она ввергает Самого Творца в мир людей? Есть много мифов о воплощении богов в мире людей. Но это всегда воплощения неких "вторичных богов", это повести о том, как один из многих небожителей решился придти к людям, в то время как Божество, почитаемое в данной религиозной системе как источник всякой жизни, так и не перешло за порог собственного всеблаженства. Где же мы можем найти представление о том, что не один из богов, а Тот, Единственный, вошел в мир людей?

Эта идея есть в кришнаизме (Кришне понимается как Личный и Единый Бог-Творец у вайшнавов). И узнаем, что Кришна не просто создал мир и не просто дал откровение. Он лично, непосредственно принес его людям. Он стал человеком. И даже не царем – а слугой, возничим. Но стал ли он человеком вполне и навсегда? – Нет, лишь на время урока он казался человеком. И человеческая плоть, равно как и человеческая душа не взяты им в Вечность. Он благословил Арджнуну убивать. Но сам не испытал ни человеческой боли, ни человеческой смерти... Он заповедует людям любить его. Но любит ли он сам людей – остается не вполне ясным.

Итак, высшая богословская формула гласит "Бог есть любовь". Высшая формула любви определяет: "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин. 15,13). Такой любви к людям не открывает ни один богословский образ во внеевангельском мире.

И мы спрашиваем Бога Евангелия: как Ты любишь людей? И Он отвечает: до Моей смерти... Его любовь не только создала мир. Его любовь не только подарила людям свободу. Его любовь не только дала нам закон. Его любовь не только даровала нам пророков и мудрость. Его любовь не только приняла человеческий лик. Он не казался – Он стал человеком. "Всю тебя, земля родная, в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя". И Его любовь к нам пошла до конца, до предельной точки, до полной отдачи Себя, до полного отказа от Себя, до жертвы и смерти. "Как будто вышел человек, и вынес, и открыл ковчег, и все до нитки отдал"...

Этот Бог – есть Любовь. Он не просто любит. Он есть Любовь. Он не просто имеет любовь. Он есть Любовь. Он не просто проявляется в любви. Он есть Любовь.

Е. Блаватская однажды искренне призналась: "Вы спрашиваете, верим ли мы, теософы, в Христа? В Христа безличного – да. Кришна, Будда – тот же Христос, но не в Иисуса Назаретского... В личного Бога, в Моисеевскую Иегову не верим, то есть не поклоняемся ему"³⁸¹.

Хорошо, лично она не верит ни в Бога Ветхого Завета, ни в Бога Евангелия. Это ее личное дело. Христианин может ей посочувствовать, но не будет ее осуждать за отсутствие веры. Но христианин не может не назвать глубоко безнравственной другую особенность теософии: ее настырное желание выдать свою радикально небиблейскую систему за собственно христианское и евангельское мировоззрение. В этом смысле глухота Рерих, ее беззастенчивое стремление изнасиловать любое свидетельство, несогласующееся с ее концепцией, поразительны. Вроде совершенно очевиден персонализм, проявляющийся в молитве Христа ко Отцу³⁸². Но нет, теософка и здесь готова видеть пантеизм. "Не понимаю, почему кажется Вам невозможным, чтобы Христос называл "отцом Своим" Непознаваемую Причину?"³⁸³.

Что ж, читателям Елены Ивановны придется напомнить по крайней мере два основания, по которым ее интерпретация этого евангельского места является фальшивой.

Во-первых, для Христа Отец – это отнюдь не "Непознаваемая Причина". Именно Он – знает Отца. "Все предано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть" (Мф. 11,27).

Во-вторых, интерпретация Евангелия у Е. Рерих звучит особенно нетривиально, если вспомнить, что Сам Христос говорил: "Моя пища есть творить волю Пославшего Меня" (Ин. 4,34). Ведь там, где есть воля – там нет несвободной безликости. Это понимает даже сама Е. Рерих и потому настаивает: "Я избегала бы церковных выражений, когда имеется в виду Великий Принцип. Понятия воли и завета уже связаны с личностью и потому не вяжутся с представлением всеобъемлющего Начала"³⁸⁴. Это сколько же надо цензурировать Библию, чтобы в целях "всеобщего примирения" убрать из нее все, говорящее о Личности, Завете и Воле!

Самая суть евангельских событий выражается словами: "Бог так возлюбил мир, что Сына Своего единородного отдал"... С точки зрения философской это – манифест антипантеизма.

Теософы уверяют, что Христос (древний "Посвященный") был, как и они – пантеистом. Но как же возможна тогда любовь Бога к миру? Тут уж - или Бог на Голгофе любит Сам Себя (но почему же - так, до смерти?!); или мир не есть Бог, и ради этой, внешней реальности, Сын Божий идет на смерть. Евангелие утверждает, что расстояние между Богом и миром есть, и оно столь велико, что лишь Боговоплощение и Крест могут его заполнить.

Если мир и Бог – одно и тоже, то откуда же новозаветное именование Христа "посредником"? "Но посредник при одном не бывает, а Бог один" (Гал. 3,20). Если Бог один и есть посредники (в Ветхом Завете это ангелы (Гал. 2,19), а в Новом – Христос (1 Тим. 2,5)), значит мир не есть Бог, и мир настолько отличен от Бога, что необходим посредник между Единым Богом и миром. Именно потому, что мир не есть Бог, Бог любит его и дарует Посредника. Такого Посредника, который не заслонял бы собою Творца, но соединял бы с Ним.

Но в мире теософии, в мире безличностном, в мире тотальной всерастворенности нет места для столь личностного чувства, как любовь.

Античный критик христианства Цельс, не расслышав в Евангелии "Бог есть любовь" и не узнав об этом из Платона, вполне рассудочно обрушивается на религию Завета: "Род христиан и иудеев подобен лягушкам, усевшимся вокруг лужи, или дождевым червям в углу болота, когда они устраивают собрания и спорят между собой о том, кто из них грешнее. Они говорят, что Бог нам все открывает и предвозвещает, что, оставив весь мир и небесное движение и оставив без внимания эту землю, Он занимается только нами, только к нам посылает Своих вестников и не перестает их посылать и домогаться, чтобы мы всегда были с Ним. (Христиане подобны) червям, которые стали бы говорить, что есть, мол, Бог, от Него мы произошли, им рождены, подобные во всем Богу, нам все подчинено – земля, вода, воздух и звезды, все существует ради нас, все поставлено на службу нам. И вот черви говорят, что теперь, ввиду того, что некоторые среди нас согрешили, придет Бог или Он пошлет Своего Сына, чтобы поразить нечестивых и чтобы мы прочно получили вечную жизнь с Ним" (Ориген. Против Цельса. IV, 23).

Цельс прав. Если нет Любви в Боге, если Бог не способен к личностному и любящему Бытию, то человек – не более чем плесень на окраинном болоте Вселенной.

И здесь неизбежен выбор. Или принять Евангелие, которое возвещает о том, что Тот, через Которого все "начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть", пришел на Землю и стал человеком (Ин. 1,3). Или человек и его планета – не более чем свалка кармического мусора. Космос живет сам по себе, и даже не знает, что где-то на его окраине страдает и на что-то надеется человек. Этот мир не становится полнее, если в него приходит человек, и он не беднеет, если человек из него уходит. Дважды два всегда равняется четырем. Две галактики плюс две галактики – всегда получалось четыре. Знают об этом земляне или нет – таблице умножения до этого нет никакого дела. Красота мира не создана для человека, не заботится о человеке и потому по сути своей бес-человечна.

Желающим почувствовать разницу в мудрости Востока и христианства напомню слова А. Ф. Лосева: "Заботится ли солнце о земле? Ни из чего не видно: оно ее "притягивает прямо пропорционально массе и обратно пропорционально квадратам расстояний"³⁸⁵. Со своей стороны и Елена Блаватская заметила, что "Божественная Мысль имеет настолько же мало личного интереса к ним (Высшим Планетарным Духам-Строителям) или же к их творениям, как и Солнце по отношению к подсолнуху и его семенам"³⁸⁶. Солнце не интересуется ни Землей, ни подсолнухами. Но Бог так возлюбил мир...

Эта тайна Божественной любви более всего непонятна в христианстве теософам. Когда один из корреспондентов Рерих робко заметил, что Бог есть любовь, а любить может лишь субъект, а не безликий закон – наставница отреагировала окриком "Молчать!": "Восток запретил всякое обсуждение Неизреченного, сосредоточив всю силу познавания лишь на величественных проявлениях Тайны"³⁸⁷. В другом месте она, правда, пояснила, что "божественная любовь" есть не что иное как силы космической гравитации: "Божественная любовь есть начало притяжения или тот же Фохат, в его качестве божественной любви, электрической мощи сродства и симпатии"³⁸⁸.

Но христианин за симфонией мира ощущает именно живую любовь, любящую Личность. Не просто Закон, не просто Разум, не просто "гравитацию", но - Личную и любящую Волю. И поэтому он переживает единство Бога и мира даже еще более живо, чем пантеист. Он не просто, подобно пантеисту, переживает причастие мира Горнему Началу, но он еще знает, как Имя этого Начала, знает, Кому можно вымолвить слово благодарности за этот вечер и за будущий рассвет. Вот право, потерянное пантеистами – они не могут воскликнуть: "Слава Тебе, показавшему нам свет!".

В христианском откровении люди узнали о Начале всего нечто такое, чего не знала холодная языческая метафизика. Преп. Симеон Новый Богослов однажды сказал о Христе: "наш негордый Бог"³⁸⁹. Вот образ действия этого Бога с людьми:

"Я вспоминаю о дружестве юности твоей, о любви твоей, когда ты была невестою, когда последовала за Мною в пустыню... Какую неправду нашли во Мне отцы ваши, что удалились от Меня и пошли за суетою, и не сказали: "где Господь, который вывел нас из земли Египетской?". Я ввел вас в землю плодоносную, а вы вошли и осквернили землю Мою. Пастыри отпали от Меня, и пророки пророчествовали во имя Ваала и ходили во след тех, которые не помогают. Переменил ли какой народ богов своих, хотя они и не боги? Мой народ променял славу свою на то, что не помогает. Два зла сделал народ Мой: Меня, источник воды живой, оставили, и высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды. Издавна Я сокрушил ярмо твое, разорвал узы твои, и ты говорил: "не буду служить идолам", а между тем на всяком высоком холме и под всяким ветвистым деревом ты блудодействовал. Я насадил тебя как благородную лозу, – как же ты превратилась у Меня в дикую отрасль чужой лозы? Ты сказал: "люблю чужих и буду ходить во след их". Со многими любовниками блудодействовала, – и однако же возвратись ко Мне. Возвратитесь, дети-отступники. Возвратитесь, мятежные дети: Я исцелю вашу непокорность" (Иер. 2.2 – 3,23). Это обращение Бога к тому народу, который Он создал Себе для того, чтобы хотя бы его защитить от поклонения "богине неба" (Иер. 44,17).

Пророку Иезекиилю Бог говорит еще более резко, уподобляя Израиль подкидышу. "При рождении твоем пупа твоего не отрезали, и водою ты не была омыта, и пеленами не повита. Ничей глаз не сжалился над тобою, но ты выброшена была на поле, по презрению к жизни твоей, в день рождения твоего. И проходил Я мимо тебя, и увидел тебя, брошенную на попрание в кровях твоих, и сказал тебе: "живи!". Ты выросла и стала большая. И проходил Я мимо тебя, и увидел тебя, и вот, это было время твое, время любви; и простер Я воскрилия риз Моих на тебя, и покрыл наготу твою, и ты стала Моею. Омыл Я тебя водою и смыл с тебя кровь твою и помазал тебя елеем. И нарядил тебя в наряды. Украшалась ты золотом и серебром и была чрезвычайно красива. Но ты понадеялась на красоту твою, и, пользуясь славой твоею, стала блудить и расточала блудодейство твое на всякого мимоходящего, отдаваясь ему. Позорила красоту твою и раскидывала ноги твои для всякого мимоходящего. Как истомлено должно быть сердце твое, когда ты все это делала, как необузданная блудница! Всем блудницам дают подарки, а ты сама давала подарки всем любовникам твоим и подкупала их. Посему выслушай, блудница, слово Господне! Я соберу всех любовников твоих и предам тебя в руки их и они разорят блудилища твои и разрубят тебя мечами своими. Я поступлю с тобою, как поступила ты, презрев клятву нарушением союза. Но Я вспомню союз Мой с тобою, и восстановлю с тобою вечный союз. И ты вспомнишь о путях твоих, и будет стыдно тебе. Я прощу тебе все, что ты делала. Я не хочу смерти умирающего, но обратитесь, и живите!" (Иез. 16,4 – 18,32).

Есть ли здесь теософская брезгливость? Есть ли здесь что-то недостойное Того, о Ком сказано "Бог есть любовь" (1 Ин. 4,8)?

Евангелие возвестило, что Любовь выше Закона. Теософы устроили революцию (букв. воз-вращение): Божество никого не любит. Мир управляется законом и законниками. Так что скорее теософский пантеизм создает слишком низкий образ Истинного Бытия, нежели христианство с его "антропоморфизмом".

в) ХРИСТИАНСКИЙ АНТРОПОМОРФИЗМ

Христианское богословие, равно как и церковная мистика, достаточно углубленны, чтобы пережить и возвестить непостижимость Бога. Наш "антропоморфизм" вторичен. Это не недопонятый рецидив язычества. Это то узнавание близости Бога человеку, которое приходит уже после искуса отрицающим (апофатическим) богословием.

Есть антропоморфизм, который не дорос до апофатического мышления. А есть антропоморфизм, который обретается по ту сторону апофатики. Языческий антропоморфизм рождается от того, что человек поспешно приближает к себе Непостижимое. Христианский "антропорфизм" появился от того, что Сущий Сам заговорил на человеческом языке. Непостижимый пожелал быть постигнутым. Он дал нам право и даже повелел говорить о Нем, благовествовать, возвещать нашу обретенную, благодатную близость с Ним.

Именно из ясного переживания бесконечного расстояния между человеком и Богом рождается вся радость Библии – "с нами Бог". Тот, Кого ни постигнуть, ни изречь невозможно, – с нами. Слово стало плотью. И освятило человеческие слова, человеческую речь, обращенную к Нему и возвещающую о Нем. Бог дал нам право говорить о Себе на человеческом языке.

Общим местом православной философии истории является ответ на вопрос "почему Слово так медлило со Своим воплощением?". Новый Завет потому пришел столь поздно, что людям прежде надо было утвердиться в ясном и осознанном монотеизме. Лишь поняв, что Бог есть именно Дух, они смогли вполне осознать чудесность Его воплощения. Лишь поняв, что Бог один и един, люди смогли прикоснуться к тайне Троичности, сверхединичности Бога. В мире вполне языческом, в мире, еще не вспомнившем о Едином и Личном Боге, вера в Сына Божия была бы слишком примитивной и ложной ("ты Христос, Сын Бога Живого? – заходи. В нашей деревне уже было шесть богов и десять божиих сыновей. Ты будешь одиннадцатым!")³⁹⁰.

Для язычников воплощение Бога в человека - рядовое чудо. Для христиан – чудо немыслимое, невероятное, уникальное. И именно потому, что христианская мысль ясно понимает беспредельность отличия Абсолютного бытия от человека. Бог стал человеком. Незримый сделал Себя видимым. То, что можно увидеть, – то можно изобразить. Так родилась православная икона.

Если бы в Церкви дело обстояло так, что вот есть великий мистик Дионисий Ареопагит, который утверждает непознаваемость Божества, а есть отец Иван из Нижних Васюков, который написал иконку и вывесил ее в своем храме – то можно было бы сказать, что в церковном христианстве есть противоречивое сочетание мистической философии и языческой антропоморфной практики. Но дело в том, что именно Ареопагит строит философию образа. Дело в том, что именно церковные философы говорят о Боге как о Личности... И именно у св. Василия Великого мы встречаем подлинный манифест христианского антропоморфизма: "какое понятие приобрел ты о различии сущности и личности (ипостаси) в нас, перенеси его и в божественные догматы – и не погрешишь" ³⁹¹.

Да, христиане изображают Бога в образе человека. Это не то недомыслие язычников, которое высмеивал Ксенофан³⁹². Бог стал человеком во Христе. Не переставая быть тем, чем Он был, Он стал тем, чем не был. Бог в Своей любви и свободе шагнул к нам. После того, как было усвоено, что "Бога ни видел никто никогда", следует возвещение: "Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил" (Ин. 1,18).

Итак, ни персонализм при понимании Бога, ни изображение Бога Сына в образе человека³⁹³ не нарушают и не принижают величие Истока всяческого бытия.

г) ПРАВДА И ЛОЖЬ ПАНТЕИЗМА

Христианское мышление о Боге и мире не ущербно по сравнению с любой другой онтологией. Напротив, оно вбирает в себя те положительные стороны, которые есть в иных моделях. "Все другие онтологические доктрины представляют из себя лишь отдельные моменты в последовательном развитии онтологического мышления, и потому ни одна из них всецело не отрицается теизмом, а напротив, все они включаются им как неполные выражения одной и той же действительной истины бытия, – пишет православный мыслитель В. Несмелов. – Если материалистический монизм все объясняет из принципа механической необходимости, то теизм не отрицает этого объяснения, а только утверждает, что в нем высказывается неполная правда; потому что кроме механических движений материи, в мире существует и свободная деятельность человеческого духа. Равным образом, если идеалистический монизм, опираясь на двойственное содержание мировой действительности, при несомненной однако связи ее в единое целое, видит в ней откровение безусловной сущности, все производящей из себя, и снова все возвращающей в себя, то теизм не отрицает и этого объяснения мира, а только утверждает опять, что в этом объяснении высказывается далеко неполная правда о мире; потому что хотя мир и действительно является откровением Безусловной Сущности, однако он все-таки не может быть разрешен нашею мыслью ни в последовательный процесс ее саморазвития, ни в сложный ряд ее деятельных состояний. И если, наконец, дуализм, опираясь на самостоятельность мирового бытия, создает из него второе безусловное, то теизм не отрицает и дуализма; он снова лишь повторяет свое прежнее утверждение, что здесь не высказывается полная правда о бытии, потому что мир действительно имеет самостоятельное существование, но его самостоятельность все-таки несомненно условна. Таким образом, для теизма все онтологические доктрины являются отчасти истинными, а ни одна из них не является безусловно ложной"³⁹⁴.

Итак, мы, христиане, согласны с тем, что пантеизм утверждает, но мы не согласны с тем, что он отрицает. Мы не согласны с отрицанием Божественного бытия вне мира.

В пантеизме есть своя правда: любое частное бытие может быть лишь в силу причастия Бытию с большой буквы. Поскольку камень, стул, человек есть, они суть только потому, что они причастны чему-то, что объемлет собою всю вселенную. Предельная категория философской мысли – Бытие. И она объемлет собою все сущее. Но это размышление можно найти в любой серьезной христианской книге по философии. Вопрос в другом: можно ли всецело растворить Бытие в частных существованиях. Из того, что Божество содержит в себе мир, не следует, что Бог не существует и не мыслит Сам в Себе, вне материального мира. Непонятна и необязательна пантеистическая логика, полагающая, будто при последовательном мышлении Бытия нужно лишать Его способности самостоятельно мыслить, свободно и осознанно действовать, любить и творить.

Поиск идеальной основы мира действительно способен приводить к пантеизму. Мир идей, форм, чисел оформляет собою материю, но сам не есть материя. Отсюда – естественный вывод о пронизанности мира разумом. Христианство также знает эйдосную, незримо-разумную сторону мироздания. Однако это – не пантеизм. Пантеизм возникает, если начать говорить, что этот Разум весь дан, весь сведен к своей жизни в мировых стихиях. И более того, нет достаточной нужды видеть в мирообъемлющем разумном начале (или в разумно-идеальной стороне мироздания) Самого Бога. Бог мог вне Себя создать тот мир идеально-числовых форм, что облекает собою материю. Познание гармонии мира в таком случае есть не познание Самого Творца, но познание о премудрости Творца. Тогда идеальная "Реальность", с которой знаком философ-пантеист, признается и христианином, но последний над нею прозревает еще и Личного Бога.

Однако пантеизм мыслит недостойно не только о Боге, но и о мире. Если по пантеистически считать, что видимый нами мир есть лишь иллюзия, есть лишь случайное и недолжное проявление Незримого и безликого Абсолюта, то естественно прийти к мироотрицающему нигилизму. Рерихи это прямо признают: "невозможно сказать, что наша Земля или Проявленный Мир является противоположением Абсолюта. Иначе придется предположить, что имеется нечто вне Абсолюта, что есть нелепость"³⁹⁵.

Этот вывод сомнителен фактически: мы все-таки видим, что мир совсем не абсолютен и далеко не совершенен, что он многообразен и сложен. Но, кроме того, это суждение совсем не необходимо даже в рамках чистой философии. Совершенно необязательно мыслить отношение Абсолютного и относительного как отношения пространственные. Бог в том смысле вне мира, что он вообще вне категорий "вне" и "внутри"; Он не объемлется пространством.

Кроме того, проблема "пределов Абсолютного" стоит и внутри самой пантеистической мысли. Пусть мир – это инобытие Абсолютного. Пусть мир, материя, человек – это эманации Единого. Но как возможно инобытие по отношению к Абсолюту? Что понудило Абсолют выступить из своих пределов и вступить в состояние инобытия? Относительное бытие все-таки есть. И зачем же Божеству надо было пленять Себя несовершенными формами? Кто более достойно мыслит о Боге – пантеизм, который полагает, что Божество бессознательно и необходимо излилось в относительный мир, или же христианство, которое полагает, что Бог сознательно и свободно создал мир природы?

Пантеист считает грехом (точнее – ошибкой, иллюзией) замечать в мире что бы то ни было, кроме Абсолюта. Но монотеист имеет право любоваться миром, имеет право его ценить. Ведь даже Сам Творец "увидел, что вот, все хорошо весьма".

Христианство знает мир, знает отличие Творца от мира и знает Его безмерность. Христианство говорит, что, хотя все бытие истекает из абсолютно Единого Источника, все же бытие стало разнообразным. Христианство утверждает онтологический плюрализм. Оно знает как сверхпознаваемую Бесконечность Творца, так и реальное многообразие и реальную внебожественность мира. Бог в Своей любви захотел, чтобы мир был сложным и разным. И, значит, сложность и самобытность мира не есть угроза, не есть обман, но есть религиозная ценность.

Христианство знает и ощущает, что мир пронизан Божеством. Более того, в христианстве ощущение присутствия Бога в мире логично связано именно с догматом о творении мира из небытия – тем христианским догматом, который так не нравится теософам.

Во-первых, стоит заметить, что когда христианин провозглашает творение мира из "ничего", он не имеет в виду, что "ничто" есть некое "пространство", некая область, которая как бы извне облегает Абсолют. Догмат о творении мира из ничего означает просто, что у времени и пространства, у мира и человека нет иной причины к бытию, кроме Бога. В творении Бог как бы опустошает от Самого Себя некую область бытия (и та становится небытием) – и в этом небытии Он творит новую жизнь, но уже не Свою, а нашу³⁹⁶.

Во-вторых, именно потому, что Бог трансцендентен – Он пронизывает собою мир. Ведь поскольку Бог трансцендентен – это значит, что у мира нет в самом себе сил к существованию и причин к бытию – а значит, все что есть, есть только по причастию Первобытию, значит Трансцендентный Творец должен пронизывать собою мир (не отождествляясь с ним, однако), чтобы поддерживать бытие Космоса. Итак, несмотря на то, что Бог не есть мир и мир не есть Бог, Бог есть в мире и мир есть в Боге. Бог ни в коем случае не должен восприниматься как "часть" реальности, существующая где-то "рядом" с конечным миром. Он Един во множественном, бесконечен в конечном, трансцендентен в имманентном. Здесь не может быть иного языка, кроме языка парадоксов, "совпадения противоположностей".

Бог не должен потеряться в мире и мир не должен быть затерян в Боге – хоть они и взаимоприсутствуют. Бог составляет тайну мира. И все же не мир объемлет Бога, но Бог поддерживает существование мира.

Но кроме заниженного богословского образа и кроме весьма примитивной модели мироздания, пантеизм предлагает и вполне искаженное видение человека.

Пантеизм неприемлем для христианской философии еще и потому, что он радикально отрицает существование человека. Если пантеисты правы, то человека просто не существует: он есть всего лишь место проявления Абсолютного Духа. Это ощущение не возвышает человека. Напротив, его принятие приводит к неизбежному выводу: если я есть частица Абсолюта, то Оно-то есть, а вот меня нет...

Человек пришел к выводу, что он и есть Бог. Но языческий мир все же очень остро чувствует ненормальность смерти и вообще положения человека. Так чем ее объяснить, и где найти источник загрязненности? Не может человек совсем не чувствовать, что с ним что-то не так.

Христианин сказал бы: вина в моей воле, в моем духе, в моем грехе. И если бы оккультист сказал: источник греха во мне и в моей воле, это означало бы, что он покаялся. Но именно этого великого христианского вопля – mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa – нет во всем многотомьи "Живой Этики". Рерихам незнакомы слова "покаяние" и "грех" (потому что им незнакомо слово "благодать").

Но если источник ненормальности не в моих действиях – значит, он в самом факте моего бытия... Причину своей невсецелой "божественности", преграду между Абсолютом и собой оккультист обретает... в себе же. Виновна оказывается сама сложность моей природы. Все грехи и все зло - оттого, что моя душа живет в этом гнусном теле и оттого, что она втиснута в рамки этого "я".

Эта преграда – от косной телесно-душевной субстанции собственной индивидуальности. Человек тяготится собой. Ибо в себе он нашел нечто лучшее, что единосущно ему, но в то же время не есть он весь. Моя природа хороша и божественна. Зло – оттого, что что-то не дает ей развиться вполне. Это что-то – моя личность, моя индивидуальность. Итак, из формулы "я есть бог" следует: "моего "я" не должно существовать". Именно пантеизм ведет к нигиляции себя.

"Зло зародилось с первым проблеском сознания", – утверждает Е. Рерих³⁹⁷. Понятно, что при таком видении причин зла логично стремиться к полному потушению личного сознания.

Как же выйти из этого тупика, который кажется столь философичным?

В самом деле, философская ситуация пантеизма весьма неожиданна для обычного человека. Мы привыкли к тому, что надо доказывать, что кроме нашего мира есть еще и Бог. А для пантеистического мышления сомнительно как раз существование мира. И в полемике с пантеизмом надо ставить вопрос: как доказать, что мир существует? Европейская нехристианская философия обычно требует от нас доказательств в пользу того, что Бог не есть просто фикция нашего сознания. Перед лицом же пантеизма надо доказать нечто совершенно обратное: доказать, что я не есть фикция Брахманического мышления.

Мороку абсолютного монизма в христианстве была противопоставлена формула Августина и Декарта: "мыслю, следовательно, существую"³⁹⁸. Я могу при достаточной логичности думать, что весь внешний мир – лишь мой сон. Но я не могу думать, что я сам – лишь чей-то сон. Я сам мыслю, сомневаюсь, ищу – и значит, при всей возможной ошибочности моих поисков, несомненен сам факт, что для того, чтобы ошибаться, должен существовать кто-то, кто ошибается – то есть я сам. Как заметил В. Несмелов, "себя-то самих мы уж никаким усилием мысли не можем разрешить в состояние постороннего для нас сознания"³⁹⁹. Философским фактом является то, что я думаю об Абсолюте; я имею идею о Нем в своем сознании. Мысль же о том, что Абсолют думает меня, и что моя мысль есть нечто вторичное по отношению к Абсолюту – это уже всего лишь философская модель, а не философский факт. Любая гипотеза должна считаться с фактом, а не просто отстраняться от него.

Я существую – и, значит, в мире есть нечто, что не есть Абсолют. Значит – нас как минимум двое...

Человек библейского воспитания, научившийся молвить Богу – "Ты", не может перестать ощущать себя как реальность. Мартин Бубер в полемике с буддизмом писал, что в человеке есть "чувство себя, которое невозможно включить в мир"⁴⁰⁰.

Пантеистический монизм требует не только отказа от моего непосредственного опыта самобытия; он требует признать, что вообще мне не с кем встретиться в этом мире. Их, других, тоже нет – как нет по большому счету и меня. Монизм Будды "доходит до отказа от способности говорить "Ты". Его любовь, означающая: "все, что возникло, безраздельно заключено в груди", – не знает простого противостояния одного существа другому"⁴⁰¹.

Все, к чему стремится человек, здесь оказывается в одном горизонте с ним. Если бы вне человека было некое Высшее Духовное начало, можно было бы ожидать вести от Него, встречи с Ним и помощи от Него (как это делают христиане). В оккультизме же идти просто некуда. В бытии нет ничего, что превосходило бы космос и человека. И значит – неоткуда ждать веяния Н О В О Г О Завета, веяния благодати. Пантеисту неоткуда ожидать Вести⁴⁰².

Кроме того, пантеизм, растворяя человека в "первоединстве", естественно, не может предоставить человеку свободу. Если я – всего лишь "проявление" мировой субстанции, я не могу быть свободен от того, чьим проявлением я являюсь. Отсюда – вполне логичный вывод: "В сущности говоря, ничего, кроме кармы, не существует. Все Бытие есть лишь нескончаемая цепь причин и следствий"⁴⁰³.

В противовес этому Кант, как христианский мыслитель, утверждал, что бытие Бога с необходимостью следует из феномена человеческой свободы. То самое "нравственное доказательство бытия Бога", за которое Иван Бездомный мечтал посадить "этого Канта" на Соловки годика на три, довольно просто.

Кант начинает с уже известной нам посылки: ничто не происходит в мире без причины. Принцип детерминизма (то есть причинно-следственных отношений) – это самый общий закон мироздания. Ему подчиняется и человек. Но в том-то и дело, что – не всегда. Бывают случаи, когда человек действует свободно, ничем автоматически не понуждаемый. Если мы скажем, что у каждого человеческого поступка есть свои причины, то награждать за подвиги надо не людей, а эти самые "причины", и их же надо сажать в тюрьму вместо преступников. Там, где нет свободы – там нет ответственности и не может быть ни права, ни нравственности. Кант говорит, что отрицать свободу человека – значит отрицать всю мораль. А с другой стороны, если даже в действиях других людей я и могу усматривать причины, по которым они поступают в каждой ситуации именно так, то как только я присмотрюсь к себе самому, то должен будут признать, что по большому счету я-то действую свободно. Как бы ни влияли на меня окружающие обстоятельства или мое прошлое, особенности моего характера или наследственность – я знаю, что в момент выбора у меня есть секундочка, когда я мог стать выше самого себя... Есть секундочка, когда, как выражается Кант, история всей вселенной как бы начинается с меня: ни в прошлом, ни вокруг меня нет ничего, на что я смел бы сослаться в оправдание той подлости, на пороге которой я стою...

Значит, у нас есть два факта: 1) все в мире живет по закону причинности и 2) человек в редкие мгновения своей свободы не подчиняется этому закону.

И есть еще один принцип: на территории данного государства не подчиняются его законам только те лица, у которых есть право "экстерриториальности", то есть дипломатический корпус. Так вот, человек не подчиняется Основному Закону нашей Вселенной. Это значит, что человек не является ее частью. У нас есть статус экстерриториальности в этом мире; мы – посланцы. Мы – послы того, иного, нематериального мира, в котором действует не принцип детерминизма, а принцип Свободы и Любви. В общем: мы свободны – а, значит, Бог существует. Русский современник Канта – Гавриил Державин - пришел к такому же выводу в своей оде "Бог": "Я есмь, конечно, есть и Ты!".

Ощущение человеческой свободы столь свойственно христианству, что даже митрополит Антоний (Храповицкий), строя не вполне православную богословскую систему, в которой есть определенные реверансы в сторону пантеизма, резко определяет: "Бог, оставаясь субъектом всех физических явлений, предоставил самостоятельное бытие субъектам явлений нравственных"⁴⁰⁴. Поскольку христиане мыслят человека как надкосмический феномен, они могут себе позволить даже такую формулу. Оккультисты же, для которых человек не более чем "микрокосм", конечно не могут, отрицая свободу и самобытность за миром в целом, признавать таковые за дробями макрокосмоса.

И при этом пантеизм оказывается фатально неспособен ответить на тот вопрос, что Владимир Соловьев задал Блаватской: "Откуда берется здесь само это человеческое сознание с его способностью разлагать божественный свет, дробить абсолютное единство?"⁴⁰⁵ Чтобы сопротивляться Единому, сознание человека или духа должно уже быть иным, чем Единое. Как же оно может быть иным, если оно еще не сопротивлялось?

Тютчевские строки – "откуда, как разлад возник, и от чего же в общем хоре душа не то поет, что море, и ропщет мыслящий тростник," – это самый серьезный вопрос, на который бессильна ответить теософия. Не только происхождение добра и света должна суметь объяснить философия, но и происхождение зла. Пантеизм же, по замечанию Б. Чичерина, "объясняет добро, но не объясняет зла"⁴⁰⁶. Даже если некая спиритуалистическая философия признает за человеком право действовать независимо от Божества и от мира, но не сможет провести грань между человеческой природой и личностью – она не сможет объяснить происхождение греха. Ведь "Если сознание нравственного закона составляет самую сущность человека, как разумного существа, то как может человек от него отклоняться? Откуда является возможность для какого бы то ни было существа действовать наперекор своей природе? Наконец, каким образом может непреложный, установленный самим Богом закон быть извращен волею подчиненных тварей?"⁴⁰⁷

Христианский ответ на эти вопросы мы увидим в главах, посвященных Грехопадению и Искуплению. Теософский же ответ сводится к тому, что все зло происходит от невежества (точнее – от того, что не все еще прочитали и усвоили "Тайную Доктрину" Блаватской). Но это явно недостаточный ответ – "явление зла не объясняется ограниченностью существ, как думали некоторые мыслители. Ограниченное существо, составляющее часть известного порядка, может, оставаясь на своем месте, следовать общему, управляющему этим порядком закону. Его ограниченность не ведет к тому, что оно непременно должно выступать из общего строя; скорее наоборот. Животным, несмотря на их ограниченность, мы не предписываем нравственно злых поступков. Что бы они ни делали, они всегда исполняют вложенный в них закон. Нравственное же зло есть извращение порядка. Это не отрицательное только начало, состоящее в недостаточном понимании закона. Нравственное зло есть явление положительное: оно заключается в противодействии ясно сознаваемому закону. Откуда же подобное извращение установленного Богом порядка?.. Откуда у свободного существа могло взяться побуждение действовать наперекор своей собственной природе?"⁴⁰⁸

В самом деле, любой из нас знает, что даже самое ясное сознание правды может не удержать нас от греха. Природа же человеческого духа (созданного по образу Божию или, согласно теософам, вообще являющегося частицей Божества) не может стремиться ко злу. Проще всего свалить все на плоть: мол душа стремится ввысь, а тело тянется пакостить. Но хоть сколь-нибудь внимательное наблюдение за собой быстро откроет, что греховное влечение чаще поднимается отнюдь не из тела, а из глубин души ( не тело же ввергает нас в состояния гордости или отчаяния; не строение же нашего организма приводит к состоянию одержания ненавистью!).

Значит, в человеке есть некоторая автономность от нашей собственной душевно-телесной природы. Тем условием человеческого бытия, которое не есть человеческая природа, в христианской философии как раз и считается личность и личностная воля.

Если же в личности видеть лишь "индивидуальность", лишь ограниченную совокупность природных свойств, лишь частное проявление всеобщей Субстанции – тогда придется признать, что имеет место спектакль, и борьба добра и зла – не более чем всегалактическая постановка борьбы Единого с самим собой.

Или же надо согласиться с Библией и поверить, что Бог действительно создал мир и человека такими, что они не есть Бог. И надо будет вслед за Библией же признать, что быть иным, чем Бог, не значит противиться воле Божией и признать, что мир имеет право на разнообразие⁴⁰⁹.

Если же я как христианин знаю Бога как любящего меня, я не воспринимаю себя как преграду в этой любви, как помеху, поэтому и не должен "аннигилировать", уничтожать себя. Именно динамизм христианства увидел зло в воле и то, что подлежит изменению – тоже в воле, а не в природе. Отсечение греха и стремления к нему не есть отсечение себя.

Итак, философские аргументы против персоналистического теизма слабы. Именно пантеизм отрицает человека и его свободу. Именно в пантеизме растворяются и блекнут все краски мира. Именно пантеизм переносит решительно все категории относительного мира в Абсолют и растворяет Совершенное Бытие в ущербном космосе.

В "Тайной Доктрине" Блаватской есть специальная главка под названием "Пантеизм и монотеизм". Вот ее центральный тезис: "Пантеизм проявляет себя в необъятной шири звездного неба, в дыхании морей и океанов, в трепете жизни малейшей былинки. Философия отвергает единого, конечного и несовершенного Бога во Вселенной, антропоморфическое Божество монотеистов, в представлении его последователей. В силу своего имени фило-тео-софия отвергает забавную идею, что Беспредельное, Абсолютное Божество должно или, скорее, может иметь какое-либо прямое или косвенное отношение к конечным, иллюзорным эволюциям Материи, и потому она не может представить Вселенную вне этого Божества или же отсутствие этого Божества в малейшей частице одушевленной или неодушевленной субстанции"⁴¹⁰.

Вся техника конструирования "фило-тео-софии" здесь налицо. Монотеизм не утверждает, а) будто Бог существует во Вселенной (ибо для монотеизма Бог как раз трансцендентен); б) будто Бог несовершенен (для монотеизма Бог есть раз актуальное Совершенное Бытие) в) будто Бог конечен (для монотеизма Бог именно Бесконечен). Напротив, именно для теософии Божество несовершенно (ибо оно развивается и само становится и рождается в ходе мировой эволюции). Именно с точки зрения теософов Божество существует во вселенной и только в ней. Итак, христианское богословие здесь переврано и ему приписаны мысли, которые бытуют как раз в самой теософии. Теософия критикует христианство за то, чего в христианстве нет, но что есть именно в ее собственном учении.

Никак нельзя заметить логики и в следующей фразе приведенной цитаты. С одной стороны, сочтено недостойным для Абсолютного бытия "иметь какое-либо прямое или косвенное отношение к конечным, иллюзорным эволюциям Материи". Но тут же уверяется, что Абсолют теософов не то что "имеет какое-либо отношение" к миру материи, но прямо весь и сполна растворен в этой материи. Если уж исходить из посылки о том, что для Божества недостойно прикасаться к миру людей, то логично придти к выводу о радикальной трансцендентности Бога, который есть абсолютно вне человеческого опыта и человеческой мысли и даже Сам в Своих мыслях не думает о людях и нашем мире, пребывая абсолютно чуждым нашей вселенной. Но из этой посылки никак нельзя придти к выводу о том, что этот "брезгливый" Дух пропитал собою каждую частицу мироздания, каждую кучу пыли и каждую человеческую душу.

Наконец, в состоянии противоречия находятся первая и последняя фразы этого словопостроения Блаватской. Первая утверждает благоговение перед мирозданием и природой. Последняя же фраза утверждает, что все вышеперечисленные конкретные феномены природы не более чем иллюзия.

Тем не менее в этом пассаже Блаватской упомянут (хотя и тут же отвергнут ею самой) самый действенный аргумент в пользу пантеизма. Ощущение сакральности природы действительно может помимо всякой философии приводить к пантеистическому мироощущению. Людям, ощущающим гармонию природы, легко доказать, что природа божественна сама по себе.

В пантеизме есть своя поэзия (хотя и находящаяся в глубинном противоречии с пантеистической философией). Пантеистическое восприятие природы не как случайного конгломерата мертвых частиц, а как стихии, пронизанной Высшей жизнью, согревает сердце. Но эта поэзия пантеизма сохраняется в христианском восприятии природы. В православии есть живое переживание природы, ощущение литургической гармонии мироздания. Мир никак не есть зло. Он не есть и Бог – но в нем можно ощутить Божие дыхание, потому что (один из парадоксов христианства) Христос послал в мир Того, кто "везде Сый и вся исполняяй" (везде существует и все наполняет). Стоит только однажды постоять летом у раскрытых дверей деревенского храма во время службы, чтобы ощутить, как созвучна храмовая молитва русской природе, и заметить – сколько же хорошего "миролюбия" в православии. Любой христианин готов повторить тютчевский упрек позитивистам:

Не то, что мните вы, природа -
Не слепок, не бездушный лик.
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...
Они не видят и не слышат,
Живут в сем мире как впотьмах,
Для них и солнцы, знать, не дышат,
И жизни нет в морских волнах.
Лучи к ним в душу не сходили,
Весна в груди их не цвела,
При них леса не говорили,
И ночь в звездах нема была!

Да, мир поистине прекрасен. Он может быть источником религиозных переживаний. Но он не может быть предметом религиозного поклонения. Странствуя по миру, человек рискует "в великолепии видимого потерять из виду Бога"⁴¹¹.

Поэтому, переживая поэтику пантеизма, христиане не приемлют его метафизики. Не приемлют именно пессимизма, присущего монистическому мировоззрению. Как однажды заметил Честертон, более всего ему жалко человека, который не может сказать "Спасибо" при виде пламенеющего заката. Не может, потому что не смеет признать, что у этой красоты есть Творец... И вот сердце рвется поблагодарить – а рассудок осаживает: "Молчи! Не к кому нам обращаться".

Красота мира уверяет сердце христианина: "за мной стоит еще большая Радость, еще большая Красота!". Для христианина природа не замыкает в себе Бога, но указывает на Него. Вот блаженный Августин, ища Христа, проходит в мире школу богословия: "А что же такое этот Бог? Я спросил землю, и она сказала: "это не я"; и все, живущее на ней, исповедало то же. Я спросил море, бездны и пресмыкающихся, живущих там, и они ответили: "мы не бог твой: ищи над нами". Я спросил у веющих ветров, и все воздушное пространство с обитателями своими заговорило: "ошибается Анаксимен: я не бог". Я спрашивал небо, солнце, луну и звезды: "мы не бог, которого ты ищешь" – говорили они. И я сказал всему, что обступает двери плоти моей: "скажите мне о Боге моем – вы ведь не бог, – скажите мне что-нибудь о Нем". И они вскричали громким голосом: "Творец наш, вот Кто Он". Мое созерцание было моим вопросом: их ответом – их красота" (Исповедь. X,6).

Но если в христианстве поэтика пантеизма совмещается с персоналистической диалектикой, то в религиях Индии наоборот – монистическая метафизика все-таки не может удержать людей от живых, личностных чувств по отношению к духовному миру. Несмотря на то, что философия Упанишад является пантеистической, культ и мифы индуизма все же ставят человека перед лицом вполне антропоморфных и личностных божеств. И в таком случае ставится вопрос: где же прячется истинная эзотерика? – в логически ясной и потому общедоступной философской системе, или в таинствах, в мистериях культа? Где тайна – в книгах или в душе, молящейся и приносящей жертву Непознаваемому и Великому? Эзотеричен не Платон, который пишет тиражируемые диалоги; эзотеричны элевсинские мистерии. Подлинно эзотеричен культ. Ведь в религии живо только то, что живо в культе.

А культ индуизма персоналистичен. Так не является ли высшей тайной религий то, что религиозный поиск ставит человека лицом к лицу с личностным духовным миром – причем любого человека: даже пантеиста (индуиста), даже атеиста (ламаиста), даже материалиста (рерихианца)?

Так не опровергает ли живое религиозное чувство индусов абстракции их философов? В конце концов, если над человеком нет личности, то любая молитва сродни обращению "многоуважаемый шкаф".

Не потому ли буддизм и не ужился в Индии, что он был слишком атеистичен, слишком последователен в замыкании человека на внутренних упражнениях? И хотя теософы выдают себя за носителей "духовной сокровищницы Индии", надо сказать, что и в Индии были отнюдь не только пантеистические концепции. Да, был радикальный пантеизм адвайты (Шанкара), но была и система Мадхвы (1199-1278), где Вишну понимается вполне по-библейски – Творцом, а Бог и мир, Бог и душа резко различаются. Наконец, был средний путь Рамануджи (1056-1137), где мир и брахман воспринимаются как Единое – но в различении. В восприятии этой школы индуизма мир отнюдь не есть иллюзия⁴¹². Так что теософия не смогла вместить в свой "общерелигиозный синтез" не только христианства, но и ряд собственно индийских религиозных исканий.

Кроме того, как заметил Н. Бердяев, "если что-нибудь эзотерично в христианстве, то совсем не то, что человек есть продукт космической эволюции и может быть космической эволюцией преодолен, что новый мировой эон будет стоять уже под знаком другого, сверхчеловеческого рода, а то, что человек – более чем простая тварь, что человек – Божье другое. Человек может стать непосредственно лицом к лицу перед Богом, и никакая космическая эволюция не разделяет их"⁴¹³.

Оккультисты любят ссылаться на библейские слова "и научен был Моисей всей мудрости Египетской" (Деян. 7,22). Но действительно ли магия и астрология были сокровенным содержанием жреческой религии Египта? Не открывают ли нам расшифрованные тексты египетских гимнов и богословских трактатов склонность древних египтян к монотеистическому восприятию мира? Почитание крокодилов и кошек – для народа. Предчувствие великой тайны Единого и любящего Творца – для редких философских умов. То, о чем косноязычно пытались шепнуть "эзотерические тексты" Египта, о том прямо и громко сказал Моисей своему "народу священников"⁴¹⁴. По верному замечанию Н. Бердяева, "в эпоху языческого политеизма эзотеричен был монотеизм, истина единобожия охранялась от масс, не способных до нее возвыситься"⁴¹⁵.

Напротив, то, что "эзотерично" в современной теософии, – это скрытая подмена христианского монотеизма практическим полидемонизмом. Тайна оккультистов в том, что Бога нет, а есть лишь природа, бесконечный космос. И в этом безликом космосе обитают некие духи, которые не любят Евангелие и жаждут принести свою весть людям.

 

 

---

 

 

8. По ту сторону добра и зла

Элмер нагнулся вперед и стал всматриваться в него напряженно, как гипнотизер. "Вы верите во все, – говорил он. – Все мы во все верим, даже когда отрицаем. Отрицающий верит. Разве вы в глубине души не чувствуете, что противоречия тут кажущиеся, что есть некий мир, который объемлет все. Душа кочует со звезды на звезду, все повторяется. Быть может, Стрейк и я боролись друг с другом в другой жизни, в другом виде – зверь со зверем, птица с птицей. Быть может, мы будем бороться вечно. Раз мы ищем друг друга, раз мы нужны друг другу, наша вечная ненависть - та же любовь. Добро и зло чередуются в круговороте, они едины. Не сознаете ли вы в глубине души, не верите ли вы, помимо всех ваших вер, в то, что есть еще одна реальность, и мы – ее тени? Все на свете – грани одного и того же, единой сердцевины, где люди растворяются в Человеке, и Человек в Боге? – Нет, – ответил отец Браун.

Г. К. Честертон⁴¹⁶.

Помимо вопросов, задаваемых "чистым разумом", гипнотические чары "всеединства" поспешает прорвать и этический, "практический разум". Он отказывается обожествлять преступления и людоедство.

Отождествление Бога и мира, духа и природы способно приводить человека к полной нравственной дезориентации. Ведь природа не знает различения добра и зла. Все, что есть в жизни – есть. Оно просто существует и не обременяет себя поиском смысла своего существования. И если человек ищет смысл жизни, значит он ищет что-то по ту сторону жизни. "По ту сторону жизни" не значит – "в смерти". Нет, он ищет то, что выше его жизни и что своей высотой может освятить и оправдать его конкретное существование. Человек живет ради чего-то.

И если человек ищет его – значит это "надмирное" уже есть. Потому что поиск смысла или даже ощущение нехватки смысла есть уже нечто такое, что не укладывается в обычное течение событий. "И нам, по крайней мере, смутно мерещится, что этот, с точки зрения предметного эмпирического мира, столь ничтожный и мелкий факт, как неспособность двуногого животного, именуемого человеком, спокойно устроиться и жить на земле, и его муки от непонятной внутренней неудовлетворенности, есть – для взора, обращенного внутрь и вглубь, – свидетельство нашей принадлежности к совсем иному, более глубокому, полному разумному бытию. Пусть мы бессильные пленники этого мира, и наш бунт - бессмысленная по своему бессилию затея, но все же мы – только его пленники, а не граждане, у нас есть смутное воспоминание об иной, подлинной нашей родине, мы не завидуем тем, кто мог совсем о ней забыть"⁴¹⁷.

То, ради чего я как разумное существо должен жить, должно быть разумно и осмысленно, это бытие должно иметь в себе все основание своего осмысленного бытия и при этом оно должно быть как-то соотнесено со мной. Ибо если с точки зрения высшего смысла я сам не могу быть различим, если человек слишком ничтожен sub specia aeternitatis – значит такая философская система предлагает не-человеческий смысл жизни.

То, что я сейчас изложил – это конспект рассуждений Владимира Соловьева ("Оправдание добра"), Евгения Трубецкого ("Смысл жизни"), Семена Франка ("Смысл жизни").

Главная их мысль: наличие в человеке нравственного измерения его жизни показывает, что мир не прост, что в бытии есть разделение на Высший, духовный, идеальный, и низший порядок бытия. Высшее начало действует, притягивает к себе низшее, но они не тождественны. Человек не равен миру (потому что стремится прочь от него в порыве к Богу), и Бог не равен миру (потому что человек, живя в мире, тяготится им), и человек не равен Богу, потому что стремится к Нему, а, значит, ощущает свою отдаленность от Него.

Другой русский мыслитель, М. Бахтин так писал об открытии той же сложности, многоуровневости Бытия⁴¹⁸: "Противопоставление вечной истины и нашей дурной временности имеет не теоретический смысл; это положение включает в себя некий ценностный привкус и получает эмоционально-волевой характер: вот вечная истина (и это хорошо), – и вот наша преходящая дурная временная жизнь (и это плохо). Но здесь мы имеем случай участного мышления, стремящегося преодолеть свою данность ради заданности, выдержанного в покаянном тоне... Такова концепция Платона". С. Аверинцев так комментирует эту мысль Бахтина: "Бахтин хочет сказать – с полным основанием – что учение Платона, противопоставляющее незыблемость "истинно-сущего" и зыбкость мнимо-сущего, меона, имеет целью вовсе не простую констатацию различия онтологических уровней, но ориентацию человека по отношению к этим уровням: от человека ожидается активный выбор, т. е., по-бахтински, "поступок" – он должен бежать от мнимости и устремляться к истине"⁴¹⁹.

Согласно Е. Рерих, "проявленная Вселенная в зримости и незримости своей являет нам лишь бесчисленные аспекты сияющей материи, от самого высокого до самого низкого"⁴²⁰. По мысли же русских христианских мыслителей, кроме "бесчисленных аспектов материи" есть еще человеческая мысль и жажда смысла, которые и приводят человека к Богу, бесконечно возвышающемуся над миром материи и детерминизма (пусть даже "кармического").

Надо признать, что эту дву-уровневость бытия знает любая серьезная философия, в том числе и восточная. Но ведическая мысль предпочитает просто отрицать реальность низшего мира, давая ему лишь статус иллюзии – "майя". Европейская мысль менее склонна растворять полноту мироздания в философских концептах. Она признает реальность мира, признает, что Бог, поддерживая существование мира, тем не менее не растворяет мир в Себе. Бог позволяет миру быть другим, чем Он. А, значит, история мира не есть история Абсолюта, То, что происходит в мире и в человеке, не всегда есть действие самого Божества. Бог позволяет человеку и миру существовать в качестве самостоятельных источников своих действий. Он дает нам возможность жить и действовать, но мы сами можем определить, в каком именно деле и как мы приложим те энергии, что свойственны нашей богоданной природе.

Но за собой Бог как бы оставляет возможность не отождествлять с Собой те или иные неверные наши выборы. Так для религиозного сознания открывается возможность для осуждения греха. Если в мире есть такие события, которые произошли по воле человека, но не Бога – значит, они могут быть религиозно отрицаемы. Мир не есть Бог – и, значит, грех может быть назван грехом, а не "инобытием Абсолюта".

Признание Бога творцом предполагает, что есть сущностная разница между Ним и миром. Если человек творит что-то – созданное им не тождественно ему самому. Книга, написанная им, не есть он сам. Если бы Бог рождал мир – мир был бы Богом. Если бы Бог изливался в мир – то мир был бы Богом. Но если Бог творит мир – мир радикально отличен от Творца. И, значит, мировая грязь не чернит лик Творца.

Но если все есть Бог, то различение добра и зла должно быть преодолено при мысли об Абсолюте. Если вам кажется, что что-то нехорошо, недолжно и небожественно – это всего лишь ваша иллюзия. Вам лишь кажется, что есть грехи и зло. Расширенное же сознание постигает, что "Абсолют вмещает все вселенские проявления"⁴²¹.

Все – значит и зло. Блаватская (как и все нынешние оккультисты) любит каббалистическую мудрость "Как вверху, так и внизу"⁴²². Но верно и обратное: "Зохар говорит, – цитирует Блаватская главный трактат каббалистов, – что "все, что существует в Низшем Мире, находится и в Высшем. Низший и Высший действуют и воздействуют друг на друга"⁴²³. Но в "низшем" мире, в человеке, есть немало грязи. Есть невежество и есть ненависть. И даже более того – есть сознательная воля к ненависти, воля к разрушению, воля ко злу. Человеческий грех отнюдь не всегда исходит из банального недостатка просвещения, который можно устранить "высшим знанием". Как справедливо заметил Честертон, "Если вы хотите лечить от распутства, словно от астмы, найдите сперва астматика, который любит свою астму, как распутник любит свой грех"⁴²⁴. В человеке есть воля, упорствующая во грехе.

Наложив этот факт на аксиому оккультизма "Как вверху, так и внизу", получаем вывод, что в "Едином Божестве" теософии и Каббалы есть нечто, упорно желающее зла человеку...

И не надо думать, что я навязываю этот вывод теософии. "Живая этика" сама охотно его делает. Она сама полагает, что для зла есть вполне законное место во Всеедином. "В Абсолюте зла как такового не существует, но в мире проявленном все противоположения налицо – свет и тьма, дух и материя, добро и зло. Советую очень усвоить первоосновы восточной философии – существование Единой Абсолютной Трансцендентальной реальности, ее двойственный Аспект в обусловленной Вселенной и иллюзорность или относительность всего проявленного. Действие противоположений производит гармонию. Если бы одна остановилась, действие другой немедленно стало бы разрушительным. Итак, мир проявленный держится в равновесии силами противодействующими. Добро на низшем плане может явиться злом на высшем, и наоборот. Отсюда и относительность всех понятий в мире проявленном"⁴²⁵.

Оказывается, если бы зло прекратило свое действие в мире, гармоничность Вселенной разрушилась. Добро не может жить без зла, а Абсолют не может не проявлять себя через зло. И даже более того: зло не просто одно из условий существований Добра или его познания. Зло это вообще сама основа бытия. "Древние настолько хорошо понимали это, что их философы, последователями которых являются теперь каббалисты, определяли Зло как "подоснову" Бога или Добра"⁴²⁶. Тут хотя бы честно сказано: тот Бог, которому поклоняются теософы, имеет злую подоснову. Добро даже не может возникнуть и действовать, если ему не помогает Зло. Еще интереснее текст Блаватской становится, если вспомнить, что на языке христианского богословия "подоснова" – это ипостась. Ипостась зла – это Сатана. Получается, что Бог вторичен по отношению к Сатане...

Христианин готов признать, что Добро иногда может проявить себя в некотором действии, которое человеком воспринимается как зло. Златоуст об этом говорит так: "Пророк со мною восклицает и говорит: "нет зла во граде, еже Господь не сотвори" (Амос 3,6)... Это же выразил и через Исайю: "Аз Бог, творяй мир и зиждяй злая" (Ис. 45,7 рус: делаю мир и произвожу бедствия)". Злом, по мысли Златоуста, Исайя называет бедствия⁴²⁷.

В "Пастыре" Ерма, книге начала второго века, есть очень странное утешение: "Не бойся, Ерм, не оставит тебя Господь, доколе не сокрушит Он либо сердце твое, либо кости твои!"⁴²⁸. Не бойся – Бог не оставит тебя без скорби...

То же мы видим в 22 Псалме: "Жезл твой и палица Твоя, та мя утешиста" (Пс. 22,4). Значит, надежда христианина не может свестись к языческой надежде на то, что Бог окажет вескую внешнюю помощь и чудодейственно поменяет гонителя и гонимого местами, умножит деньги в кошельке или сведет с креста. Он призван понять, что гонители, думая, что сколачивают темницу, на деле возводят храм.

Дело здесь в том, что человек вообще начинается с горя. Если душа не обожжена – она не может быть милосердной. Василий Розанов однажды узнал о священнике, которого очень любили крестьяне. При расспросах он выяснил, что в жизни самого этого батюшки было выше обычного горя и потерь. Вот и получилось, пишет Розанов, что, "как и везде в христианстве, больные ходят около больных, болезнь лечит болезнь же. Где этой связанности в боли нет, – христианство тускло или нереально, риторично. От этого наши гимназисты так глухи к "урокам Закона Божия", что они еше здоровы, молоды. Такое состояние вообще не для религии, и в интересах ее самой я запретил бы ранее 40 лет "открывать тайны религии". А то с паркета, из гостиных и клубов несется клич: "религия - миф!". Между тем религия реальна и вечна, но только рассмотреть-то ее можно из подземелий и страданий⁴²⁹.

Чтобы было понятно, что этот духовный закон открылся не только модернистскому писателю, приведу слова преп. Иоанна Лествичника: "Безболезненность сердца ослепляет ум"⁴³⁰.

"Как пенька не бывает годною для пряжи из нее тонких ниток, если не треплют ее много раз, так и боголюбивая душа, подвергаясь многим искушениям, делается чище и пригоднее к духовному деланию", – находит неожиданный образ преп. Ефрем Сирин⁴³¹.

Литургия Златоуста прославляет Бога за благодеяния Его к нам – "их же вемы и не вемы, явленных и неявленных". Речь идет о благодарении даже за те события и обстоятельства нашей жизни, которые нам кажутся скорбными, и отнюдь не кажутся благими.

В конце концов, бывает что и врач должен причинить боль человеку, которому оказывает помощь. И эту боль можно терпеть только при одном условии: если есть уверенность в том, что нож находится в руке у врача, а не у садиста. Если знать, что за видимым злом и ощутимой болью скрывается Добро. Христианин может терпеть боль, потому что знает: Тот, в чьей воле человеческие судьбы, Сам пошел на Крест, чтобы облегчить наши страдания.

Но мысль теософов совершенно иная: они полагают, что за Добром скрывается Зло, которое является его "подосновой". Добро – это эпифеномен, случайное проявление; Зло – это сущность. Как пишет Блаватская, "всюду теории каббалистов изображают Зло как Силу, необходимую Добру, как дающую ему жизненную силу и существование, которого оно иначе не могло бы иметь"⁴³².

Христос говорит, что свою жизнь Он имеет от Отца и в Себе, а не от Змея или Зла. Теософия в порядке "примирения" христианства с другими религиями (с какими? с сатанизмом, что ли?) поправляет Евангелие: Добро берет свое начало во Зле. "Тень не есть Зло, но является нужным и необходимым соотношением, дополняющим Свет или Добро. Тень является создателем его (Добра) на земле"⁴³³. Если Христос пришел явить волю Небесного Отца на земле, а "создателем Добра на земле" является Зло, то чью же волю исполнял Христос? Если оккультист решит быть последовательным адептом своего учения, он должен будет признать: тот Небесный Отец, Которому молится Христос, есть... Сатана.

Собственно, этот вывод теософия не забывает сделать: "Когда Церковь проклинает Сатану, она проклинает космическое отражение Бога, она предает анафеме Бога, проявленного в Материи или в объективности"⁴³⁴. Но об этом подробнее в следующей главе.

Пока же, чтобы понять своеобразие очень живой этики оккультизма, понять внутреннюю логичность его пути от пантеизма к имморализму, надо осознать: "Это только естественно. Нельзя утверждать, что Бог есть синтез всей Вселенной, как Вездесущий, Всезнающий и Бесконечный, а затем отделить Его от Зла"⁴³⁵. Пантеистическое божество в принципе неотделимо от Зла. По самой сути своей, как пишет А. Лосев, "пантеизм есть безразличное обожествление всего существующего с начала до конца, и все несовершенства бытия для него вполне естественны, равно как и вполне необходимы"⁴³⁶.

И это значит, что слишком "антропоморфическим" оказывается не христианское, но теософское представление о "Едином". Трансцендентность Бога, Его непознаваемость не означают, что все человеческие категории можно без разбора ссыпать в коробку с надписью "Всеединое". Напротив – апофатическое мышление требует предельно ограничить круг тех понятий, которые мы прилагаем к Первобытию. Теософы говорят, что для всего есть место в Абсолюте. Христианское мышление о Божестве говорит: никакие человеческие категории не надо помещать внутрь Божественной Тайны. Путь теософского компота требует сказать, что в Боге есть добро и зло, бытие и небытие, мужское и женское начало, свет и тьма. Христианская мысль диалектически требует признать, что в Боге нет ни того, ни другого. Бог выше различения бытия и небытия. В некотором смысле можно сказать, что само ничто тварно: небытием Бог отделяет Себя от тварного бытия⁴³⁷. Но это совсем не значит, что небытие есть в Самом Боге. Конечно, Бог выше человеческого различения добра и зла. Бог не есть добро. Но это не значит, что Он Сам зол. Личность Бога, свободно действующая через свои энергии, проявляемые вне Бога, действует лишь благим образом. И действует так, что открывает людям заповеди добра и любви и утверждает их в следовании этому призыву.

Теософия же полагает, что она ушла от примитивного христианского "антропоморфизма", объявив зло не только одним из проявлений Абсолюта, но и основой его бытия. И естественно, что теософская мысль от этой посылки немедленно приходит к выводу об относительности всех нравственных понятий.

Те, кто любят говорить о "десяти заповедях", об "общечеловеческих ценностях", о "нравственных абсолютах", должны будут немало поломать голову, чтобы примирить свои нравственные идеалы с благоговейным отношением к Рерихам. Для тех-то вопросы "нравственного идеала" решены ясно и однозначно. "Какая формула может считаться безусловной или, как кто-то выражается, абсолютно справедливой в нашем проявленном мире, мире относительности? Даже такая, казалось бы, неоспоримая формула, как "не убий", тоже не всегда применима. Также и другая – "возлюби ближнего как самого себя" – может принести ближнему горе вместо блага"⁴³⁸. Да и вообще - зачем защищать человека от смерти? "Разве можно назвать смертью смену одной оболочки на другую?"⁴³⁹.

"Высокая мысль Востока давно разрешила проблему существования зла. Единое Божественное Начало, или Абсолют, вмещающий потенциал всего сущего, следовательно, и все противоположения, несет в себе и вечный процесс раскрытия или совершенствования. Эволюция создает относительность всех понятий"⁴⁴⁰.

Еще Ф. Шлегель замечал, что "пантеизм неизбежно снимает различие добра и зла, как бы он ни противился тому на словах"⁴⁴¹. Вслед за Шлегелем и Шеллинг (естественно, "поздний", уже переболевший пантеизмом) высказывал горячее пожелание, чтобы в Германии прекратилось "нечеловеческое пантеистическое безумие"⁴⁴².

Действительно, если добро и зло равнозначны в Единой Энергии, то остается только раскрыть свою душу для того, чтобы беспрепятственно проносились через нее "вдохновения жизни". Надо лишь вверить себя воле "космических бурь", в которых все равно ведь некому дышать, кроме Единого Духа.

Интересно, что даже у Будды есть аргумент, который может быть обращен против пантеизма: "Если Я не погибает, тогда жизнь и смерть равны, тогда все существующее равно, ибо у всех в основе – это единое, неизменное Я. И тогда дела бесполезны, бессмысленны, ибо оно (всеобъемлющее единство) не совершенствуется делами; оно самосовершенно. В таком случае – к чему самоотрешающееся поведение?"⁴⁴³. Если встать на позицию пантеизма, то в мире, собственно, ничего не происходит. Абсолют ничего не отпускает от себя, все несет в себе и, значит, все феномены равны ему и все части бытия равно совершенны. Нет такой деятельности, которая бы могла оторвать человека от этого Совершенства, равно как и нет такой, которая могла бы его приблизить к Тому, Что и так мыслится везде и равно присутствующим. Человеку может казаться, что он есть, что он действует, что какие-то его действия меняют его положение в мире, но от этой иллюзии лучше избавиться через очищение сознания. И вот такой пантеизм Будде не нравится, потому что не дает оправдания человеческой деятельности и выбору.

Состояние пантеистического имморализма также было знакомо и некоторым западно-христианским средневековым мистикам. После того, как они приходили к выводу о своей единосущности Божеству, им также казалось излишним жить в мире библейских заповедей. Лев Карсавин так описывает логику самообожения, разворачивающуюся после того, как человек уверяется в своей равнобожественности: "А если так, то нет никаких законов человеческой деятельности, внешней или внутренней воли, кроме воли человекобога, и нет морали, потому что всякий акт человека – акт Божества. Слившись с Богом в мировом процессе, мистик приобретает свободу, но ценой противоречия со своей же религиозностью. Он поневоле утрачивает возможность морального различения, отказываясь от категорий зла и добра, понятия греха и теодицеи. Все содержание религиозности вдруг исчезает, рассеивается как туман и остается одно всеобъемлющее Божество, пребывающее целиком в мистике, и мистик, целиком пребывающий в Божестве и мире... Но Божество-мир, Божество-человек уже не может различать между добром и злом: все, что творит Бог, божественно. Пантеистическая система разбивает божескую и человеческую мораль"⁴⁴⁴.

Единственное, что могло умерять их "всеприемлющее" сознание в пределах добра - это непоследовательность в философских рассуждениях. Только если они соглашались применять пантеистические теории исключительно к окружающему миру, а не к самому человеку (как это было, например, у амальрикан), в их проповеди и деятельности можно было найти "утверждение моральной деятельности и элементы религии Христа"⁴⁴⁵.

Пантеизм ХIХ века в этом отношении также не был оригинален. Так, например, по выводу исследователя американской философии, пантеистическая система Эмерсона "открывает возможность (в дальнейшем неоднократно использованную) поставить духовный мир личности "по ту сторону" добра и зла"⁴⁴⁶. И точно также там, где появлялись ясные нравственные координаты, там было налицо отступление от фундаментальных принципов пантеизма: "Творчество Кольриджа и Вордсворта отличалось значительно более четкими нравственными установками, но это было связано со значительно большей близостью их к христианскому мировоззрению, а не вытекало из основных принципов философской теории романтизма"⁴⁴⁷.

Верно и обратное: проповедь радикального имморализма использовалась в некоторых эзотерических культах как средство для пантеистического воспитания адептов. В гностических текстах женское божество называет себя и блудницей и святой, и невестой и женихом, бесстыдной и скромной, войной и миром⁴⁴⁸. В другом гностическом же гимне тот, кого они именовали Иисусом, повелевает ученикам вести вокруг себя хороводы и на все его взаимоисключающие возгласы отвечать "Аминь"⁴⁴⁹. В тантрическом буддизме грань добра и зла переступается, если человек предается действию "с сознанием" – тогда и в групповой оргии он будет "чист", ибо будет мыслить себя действующим нераздельно с Единой Энергией⁴⁵⁰.

Проводится ли такое "расширение сознания" через дела (как в тантризме) или через медитации (как в гностицизме), его итог один. Грань добра и зла, ощущаемая нравственной интуицией человека, переступается именно потому, что она мешает ему осознать радикальное единство мира и свою собственную тождественность с ним. По выражению В. К. Шохина, это "способ раздразнить адепта"⁴⁵¹с тем, чтобы подвести его к "обновленному" состоянию, в котором ему раскроется пантеистическая истина Всеединства, самовыражающегося во всех бытийных оппозициях, в любых проявлениях добра и зла.

Переступив нравственную грань (пусть даже в мысли), человек уже не будет замечать и иных различий в мироздании.

Напомню, что для русских философов, напротив, ощущение добра и зла было свидетельством того, что человек неотмирен. Владимир Соловьев именно из существования в человеке чувства стыда повел свое доказательство бытия Бога. Хотя бы поэтому видеть в Рерихах продолжателей русской религиозной философии совершенно невозможно.

Для утверждения пантеизма Рерихам приходится отрицать различимость добра и зла.

Но в теософии Рерихов есть еще одна (кроме их приверженности к пантеизму) причина для утверждения "относительности всех понятий". Как мы помним, эту относительность сама Е. Рерих связывает с "эволюцией". Так почему именно "эволюция", которая все вроде бы должна вести к Абсолюту и освещать Его светом, вдруг делает все относительным?

– Потому, что Абсолюта на самом деле вовсе нет. Не Абсолют, исполненный знания, мудрости, любви и света, стоит у истоков мироздания и ведет всемирный процесс. Не с Максимума начинается космогенез, но с точки минимума. Некий безумный "дух", неумелый и неумный, выливает себя в разные частные формы бытия, чтобы познать себя же. Если при этом та или иная форма окажется "неудачной" и как бы греховной, то это сугубо внутреннее дело "волшебника-недоучки". "До тех пор, пока Он не образовал Себя в Своей Форме, все те, которых Он хотел оформить, не были оформлены, и все миры были уничтожены", – с полным своим согласием цитирует Блаватская каббалистический трактат⁴⁵².

Это "Вечное Дыхание, неведающее самого себя"⁴⁵³, на своих ошибках и наших страданиях учится воплощаться все совершеннее и совершеннее, ибо "лишь кристаллизуясь в материю или вливаясь в нее, дух раскрывает свой потенциал и накопляет разум через соприкасания с миром форм"⁴⁵⁴.

Это действительно не новая, но вполне древняя идея. Еще Гераклит сравнивал космос с ребенком, который играет сам с собою. Но прежде чем умилиться сходством с евангельским "будьте как дети", стоит заметить, что для Гераклита здесь важен не символ чистоты, а символ безответственности... "Кто виноват? Откуда космос и его красота? Откуда смерть и гармоническая воля к самоутверждению? Почему душа вдруг нисходит с огненного Неба в темную Землю, и почему она вдруг преодолевает земные тлены и – опять среди звезд, среди вечного и умного света? Почему в бесконечной игре падений и восхождений небесного огня – сущность космоса? Ответа нет. "Луку имя жизнь, а дело его - смерть" (Гераклит, Фрагмент В, 48). В этой играющей равнодушной гармонии – сущность античного космоса,.. невинная и гениальная, простодушно-милая и до крайней жестокости утонченная игра Абсолюта с самим собой,.. безгорестная и безрадостная игра, когда вопрошаемая бездна молчит и сама не знает, что ей надо"⁴⁵⁵.

Итак, Гераклитово сравнение космоса с играющим ребенком вполне малоутешительно: также капризно и жестоко, без сострадания Бог может разрушить мир (и разрушает) как ребенок рушит свои песчаные замки.

И так – не только в языческой Греции. Индия рисует в своем воображении танец смерти Шивы - танец, который и создает миры, и разрушает их, не сорадуясь и не сочувствуя тем, кто успел поселиться в них... "Пармаштин как бы играя создает миры" (Ману, 1,80). Человек не видит себя, личности и свободы – не может познать истоков падения а значит приходит к идее игры. У игры нет мотивов, следует просто знать ее правила...

Когда эту схему смысла мирового развития попробовал предложить европейцам Гегель (Мировой Дух шествует через горы трупов к своему самопостижению), даже люди типа Белинского от него в ужасе отшатнулись. И слова Достоевского о "слезе ребенка" и "грядущей гармонии" ведь были сказаны в лицо именно гегельянцам (пусть даже и успевшим уже переодеться в одежды исторического материализма). Но сегодня увидеть в мире самопознание безликой Материи-Космоса, играющей в кошки-мышки с самим собой – почитается как верх нравственного прозрения.

Здесь надо сделать историко-философское уточнение. Несмотря на то, что система теософов во многом похожа на еретические конструкции древних гностиков, все же в двух решительных пунктах она резко отличается от них. Один из них мы только что видели. По только что процитированной мысли Елены Рерих путь "космической эволюции" – это путь постепенного пробуждения и преображения материи. Это путь, идущий снизу вверх. Напротив, "для гностика мир есть или химическое смешение бесконечного с небытием, или патологическое отложение бесконечного (аффекты Софии)"⁴⁵⁶. Мир развивается от Божественной Полноты к материи. Космогонический процесс – это процесс вольной или невольной деградации Плиромы. В древнем гностицизме путь развертывания Космоса – это путь ниспадения, путь некоего, пожалуй, даже нежелательного, извержения Плиромы за свои собственные пределы. В гностицизме космический процесс истекает сверху вниз, это путь инволюции. Гностики (валентиниане) хотели представить постепенную материализацию самого божественного начала⁴⁵⁷.

В теософии (что особенно видно в родственной ей "философии русского космизма") скорее наоборот – она постулирует постепенную дивинизацию мира. Мир постепенно просветляется и обожается. Космическая эволюция, начавшись из бездн бессознательной материи, должна взойти до божественного уровня. И это при том, что возгонка вселенной к божественной ступени происходит в отсутствие реального Бога. Высшей, собственно Божественной ступени нет и не было. Гностики (валентиниане) хотели представить постепенную материализацию самого божественного начала; теософы в противоречии со своими древними "учителями" полагают, что, напротив, материальное начало первично по отношению к духовному и что материя будет одухотворяться и даже исчезать по мере нарастания "космической эволюции"⁴⁵⁸.

Кроме того, фундаментальное отличие гностицизма от теософии заключается в более личностном, в более трагическом мироощущении гностицизма. Гностики исходят из недолжности страдания и зла. Когда-то и однажды произошло падение духовных стихий, когда-то случился грех Плиромы, и из этого недостойного, недолжного состояния люди должны выйти. Напротив, "с точки зрения теософии падение Люцифера, воплощение Логоса и искупление – вечно космические процессы"⁴⁵⁹.

Общее же у них то, что не зная благодати, не зная того чуда Божественной любви, которое позволяет Богу действовать вне себя, Великому входить в малое, гностики и древние, и новые пробуют между землей и Небом утвердить чисто физическую лестницу, которая бы автоматически гарантировала некий минимум божественности даже на низших этажах бытия. В результате оказывается, что в том иерархическом уровне, который располагается чуть выше меня, есть немного большая частичка божественной "плиромы", и я, распознав ее, могу ее потребить сам, перейдя тем самым на этот высший этаж. То есть я могу потреблять Бога, не общаясь с Самим Богом. Не взывая и не стремясь к Самому Высшему, я могу попробовать оккупировать, потребить или поставить себе на службу ближайшее духовное пространство. Духовный голод может быть удовлетворен без Бога – просто за счет общения с "космическими иерархиями".

Итак, у гностиков древности путь космогонии ведет от Абсолюта к миру, в современной теософии Абсолют рождается снизу. В теософии идет постепенная дивинизация мира при том, что высшей ступени нет и не было, идет возгонка вселенной к божественной ступени, которой вообще-то нет. И здесь стоит отметить проницательность Бердяева, писавшего о зависимости теософии от модного в ту пору дарвинизма.

И вот в этом мире космодарвинизма есть законное место для зла и сатаны. Настолько законное, что их даже не нужно отличать от Бога. И все происходящее в мире настолько интимно связано с пантеистическим Абсолютом, что даже Сатану оккультисты не желают лишать божественного почитания. Ведь "Абсолют вмещает все вселенские проявления, Абсолют из своего абсолютного Единства при проявлении становится Абсолютом беспредельной дифференциации и ее следствий – относительности и противоположений. Так в своем космическом аспекте Сатана не есть существо, но лишь олицетворение следствий дифференциации (относительности и противоположений)"⁴⁶⁰.

Исповедание тотальной целостности мира, запрет на различение Бога и мира неизбежно сакрализуют наличную мировую данность и то зло, что присутствует и действует в ней. Все, что есть в мире – все свято. Все – Бог. Все – благо. Зла – нет. Различение добра и зла оказывается иллюзией неопытных сознаний.

К таким "неопытным сознаниям" теософы относятся с таким презрением, что не останавливаются ни перед каким лжесвидетельством. Г. Олкотт в 1885 г. в Бомбее заявлял парсам-зороастрийцам, что их вера "покоится на природной скале оккультизма", и что дуализм определенно является законом мироздания, и персонификация его противоборствующих сил Заратуштром была полностью научным и философским утверждением глубокой истины. Вроде не может быть большей пропасти, чем между теософским монизмом, растворяющим и зло и добро в единой Энергии и дуализмом зороастрийцев, постулирующим вечную борьбу двух абсолютно противоположных и равносильных принципов⁴⁶¹ Вряд ли парсы обрадовались бы, если бы им было сказано прямо, что Ариман и Ахура-Мазда всего лишь разные проявление одного и того же принципа (нечто подобное в древности пробовал делать Зурван – за что и был провозглашен еретиком). И потому им была преподнесена рекламная теософская ложь.

Точно такая же ложь о близости оккультизма и православия преподносится сегодня русским. Это разрешено: ведь различение добра и зла осталось далеко позади.

 

 

---

 

 

9. Игры с Люцифером

Отец Браун, Вы верите в предсказания? – Я не совсем понял, – сказал он, – в каком смысле вы употребили слово "верить". Конечно, если это шарлатанство... – Нет, Нет! - вскричала дама. – Учитель совсем не шарлатан. Для меня большая честь, что он пришел. Он провидец, пророк. Предсказывает он не какую-нибудь удачу в делах. Он открывает глубокие духовные истины о нас самих, о нашей подлинной сути. – Вот именно, - сказал отец Браун. – Если это шарлатанство, ничего против не имею. Мало ли шарлатанства на таких базарах, да никто и не примет их всерьез! Но если дело дошло до духовных истин, я считаю, что это бесовская ложь, от которой надо держаться подальше.... Если кто-нибудь притворится шпионом и станет лгать противнику, вреда не будет. Но если человек действительно работает на врага.... – Вы думаете,.. – начал Хардкасл. – Да, – отвечал священник. – Я думаю, что ваш провидец связан с Врагом рода человеческого.

Г. К. Честертон⁴⁶².

Теософская борьба "за чистоту религиозной мысли" на самом деле уничтожает и саму религиозную мысль, и религиозную практику как таковую. Здесь мы встречаемся с реальной философской логикой, которая стремительно ведет от отрицания монотеизма к демонизму.

Божество выше человеческого разума – с этим согласится любой философ. Если нечто не может быть дано в разуме, в сознании, то оно и не может быть предметом человеческой деятельности, оно не может быть целью жизни и работы человека. С этим также нельзя спорить. Отсюда вывод: "Сколь бы ни возвышены были сотворенные разумом цели, они преходящи. А то, что за пределами разума, не может быть названо целью"⁴⁶³. Если Бог непостижим, то он не может присутствовать в человеческом сознании и, значит, не может быть предметом разумной человеческой деятельности, не может быть целью человеческой жизни. Следовательно, религия как связь с Богом невозможна. Буддисты правы: путь к Абсолюту немыслим.

Но одно обстоятельство осталось неучтенным этой логикой: а что, если Абсолют проявляет Себя? Что, если "Бог жаждет, чтобы Его жаждали"⁴⁶⁴? Да, человек не может своими усилиями и своей практикой обрести Бога. Но разве не может Бог выйти за пределы Своей непостижимости? Если Божество безлично – то да, Оно неспособно на такой поступок. И такое Божество, как логично описывает Блаватская, есть тьма, которая не может ни думать, ни делать, ни действовать, ни любить⁴⁶⁵. Но Личность способна к любви. И потому Бог есть Свет, Бог есть Творец, Бог есть Промыслитель и Спаситель.

Если не осознать, если не прочувствовать этого евангельского возвещения, то рушится всякая основа для всякой монотеистической религии вообще.

Это и произошло в теософии. Отринув Евангелие, "Старший Махатма" утверждает: "Что касается Бога, то мы не можем рассматривать Его как вечного или бесконечного или самосущего. Нет места Ему при наличности Материи, неопровержимые свойства и качества которой вполне нам известны, другими словами, мы верим только в Материю, в Материю как видимую Природу, и Материю в ее незримости как невидимый, вездесущий Протей"⁴⁶⁶.

Это даже занятно: сакраментальное "Бога нет" говорят не люди, но Махатмы. Являются ли эти Махатмы просто философами? – Нет, это или некие надчеловеческие духи⁴⁶⁷, или же особо "посвященные", умеющие на любой вопрос получать ответ из мира духов же. Значит, перед нами замечательный случай атеистического сверхъестественного откровения: некое сообщество духов утверждает, что они есть, а вот Бога нет.

Сказав, будто "природа – наш единственный и величайший Учитель и законодатель"⁴⁶⁸, Е. Рерих слукавила. Ее учителя – отнюдь не природа, у которой действительно религиозный человек может поучиться многому⁴⁶⁹. Ее учителя – Духи Космоса и Махатмы. И их первый урок: Бога нет, но вы – боги⁴⁷⁰.

Не обретя Бога, оккультисты обожествили то, что оказалось у них под рукой: себя самих и материю. Поэтому по сути всего лишь практический атеизм, а отнюдь не "религиозный синтез" проповедуют теософы. "Атеист – один из самых славных титулов человечества, знак отличия мировых героев, мучеников, спасителей мира, – уверяет Анна Безант. – Никакая философия, никакое богословие не несли миру ничего достойного по сравнению с благой вестью атеизма. Честь же и слава этим передовым борцам прогресса, этому почетному авангарду армии свободы. Честь и слава тому, кто в своем усердии о человеке забыл Бога"⁴⁷¹.

С меньшим азартом, но с не менее глубокой убежденностью о том же пишут и Махатмы, учащие жизни без Бога: "Ни философия наша, ни мы сами не верим в Бога, менее всего в того, местоимение которого требует прописной буквы. Мы отрицаем Бога как философы и как буддисты⁴⁷²". Бога как Творца, Судию, Искупителя они не знают. Напротив, попытка говорить о Боге, трансцендентном по отношению к миру космических стихий, вызывает у них возмущение: "Обособление Бога от Проявленной Природы и порождает все ошибки, все страшные противоречия"⁴⁷³.

Псевдоапофатическое богословие нужно теософам лишь для того, чтобы нейтрализовать христианскую привычку просить Бога о помощи и вразумлении. По видимости возвеличивая Божество, теософия на самом деле просто запрещает Ему действовать. "Эн Соф не может быть Творцом или даже Формовщиком Вселенной; – заявляет Блаватская, - также не может он быть Светом. Поэтому Эн Соф есть также тьма. Неподвижно Бесконечный и абсолютно Безграничный не может ни желать, ни думать, ни действовать"⁴⁷⁴.

Философская мысль о том, что Абсолют не может контактировать с миром конечного и относительного, оказывается не более чем приемом вежливого выпроваживания за дверь собственно Божественного Откровения. "Что вы, – уверяют оккультисты, – разве можно себе представить, что Бесконечное и Абсолютное Бытие будет интересоваться нашими мелкими земными проблемами? Разве можно унижать абстрактность и высоту Абсолюта связью с нашим миром?".

И пока пораженный этим размышлением слушатель растерянно бредет к согласию с этим тезисом, ему предлагается альтернативный вариант религиозной жизни. Альтернативный – но вполне логичный.

Раз доказано, что Бог не может общаться с людьми, – значит, надо общаться с "небожителями" рангом пониже. Бог недостижим, Он не умаляет Себя до того, чтобы заниматься людьми, но в Космосе водятся некие духи, заинтересованные в прогрессе человечества – вот с ними и надо работать.

Вот как построена эта логика у Блаватской: "Оккультисты принимают откровение, как исходящее от божественных, но все же конечных Существ, проявленных Жизней, но никогда не от Непроявленной Единой Жизни; от Сущностей, называемых – первородным человеком, Дхиани-Буддами, или Дхиан-Коганами, Риши-Праджапати у индусов, Элохимами или Сынами Божьими у евреев, Планетарными Духами всех народов, ставшими Богами для людей"⁴⁷⁵.

Но если вместо Божества надо общаться с иными духами, а последних существует множество – то с какими из них? Очевидно, что сотрудничать надо с теми, которые более всего богоподобны. Если Божество уклонялось от творения относительного, конечного мира, то, очевидно, и самые высокие и мудрые духи должны были поступать подобным же образом. И такие духи есть. "Ангелам Первичного Света было приказано "творить"; одна треть из них восстали и "отказались"; тогда как те из них, которые "подчинились", оказались неуспешными, что весьма знаменательно"⁴⁷⁶. Бог христиан – действительно "творец". Но Он - демиург-неудачник, Его деяния оказались неуспешными, а вот божества оккультистов не творили ни наш мир, ни человека, но именно поэтому человек должен теперь забыть своего Творца и прийти к тому, кто его не желал и не творил. Так Блаватская излагает историю бунта Люцифера.

Раз Божество не может унизить себя общением с миром – надо сдружиться с мудрым Люцифером... И впредь мы неоднократно будем замечать, как мысль теософов с вызывающей вопросы регулярностью от любой философской выси соскальзывает в апологию Сатаны.

Лев Гумилев говорил, что "атеизмов не меньше, чем религий"⁴⁷⁷, и именно как "сложную систему мистического атеизма" он определял шаманизм⁴⁷⁸. После только что прочитанных строк Е. Блаватской и Е. Рерих очевидно, что гумилевское определение шаманизма замечательно подходит и для теософии.

Конечно, это не означает, что теософия действительно есть вид шаманизма. Нет, - традиционный шаманизм гораздо более сложная и развитая религиозная система. Основная идея шаманизма – трехуровневость мироздания. Небесный мир, земля и мир подземья как бы слоями лежат друг на друге, их объединяет "мировая ось" или "мировое древо", которое пронизает все эти ярусы и, если человек нашел эту ось, позволяет ему передвигаться из мира в мир. Напротив, теософия рисует радикально одномерный, плоский мир. Небеса и преисподняя пусты, нет ничего принципиально иного по отношению к нашему миру⁴⁷⁹. Но что роднит теософию с шаманизмом – это вовлеченность в духообщение при отсутствии интереса к Богу-Творцу. И если первая сторона этой практики заставляет дать ей имя "мистической", то вторая понуждает дополнить ее характеристику словом "атеизм".

В свою очередь, то, что роднит теософию с шаманизмом, отличает ее от "научного атеизма" и от обычного философского пантеизма. Проповедь самообожествления в ней – не более чем "экзотерическая" оболочка. Уверения в том, что истинный Бог и Господь находится внутри каждого из нас – всего лишь педагогический прием. Просто сначала надо отучить христианина обращаться за помощью к живому и реальному Христу, отучить его искать помощи у действительного Бога. Вновь вспомним дивное признание Блаватской: "Какое-то время назад я, возможно, верила в Иисуса, но не верила в Бога, а сейчас, когда я перестала верить в Иисуса, я начала верить в Бога. Я не могу поверить в Его божественность и тождественность Богу"⁴⁸⁰. Вот что интересно: свою собственную тождественность с Божественным началом Блаватская утверждает. А за Иисусом такую тождественность madame не признает...

Когда же ученик Блаватской также утратит ощущение божественности Личности Иисуса Христа и совсем уж привыкнет считать, что вся Вселенная живет в глубинах его сознания, ему можно будет открыть, наконец, последнюю, эзотерическую тайну теософии. Оказывается, молиться и поклоняться все же надо. Но не Христу – а "Владыке Космоса". Открыв в себе некий духовный свет, надо найти его источник все-таки вне себя.

И начинаются рассуждения об "астральном свете": "Только астральный свет, главная действующая сила в магии, может раскрыть нам все секреты природы... Астральный свет идентичен с Акашей индусов... Акаша является неотличимой частью каждой магической церемонии... Акаша или оккультное электричество; она же "анима мунди", т. е. астральный свет"⁴⁸¹. "Акаша, Астральный Свет, есть Всемирная душа, Mysterium Magnum, из которой рождается все сущее"⁴⁸². "Великий Посредник Магии, Mysterium Magnum, Астральный Свет есть именно то, что церковь называет Люцифером"⁴⁸³. "Черное отражение белого Лика и есть Астральный Свет или "Demon est Deus inversus"⁴⁸⁴.

Я-то старался сказать максимально мягко: свет, который созерцают йоги и оккультисты, не есть Божественный, он может быть естественным и достаточно светлым ("сапфировидным"). А Блаватская, как всегда, радикальна в своих суждениях: "черное отражение и есть Астральный Свет".

Я говорил, что не все то, что переживается человеком как "откровение", есть действительно откровение, идущее от Бога. А Блаватская достаточно прямо говорит о том, что та сила, с помощью которой оккультистам открываются "все секреты природы" и есть Люцифер ("астральный свет").

Я говорил, что нельзя всю историю внебиблейских религиозных исканий человечества свести к истории демонологии и что не всякое язычество есть поклонение диаволу (поклонение диаволу – это уже прямой сатанизм). Я пробовал предположить, что не всегда религиозная практика, уклоняясь от Христа, сразу встречается с Сатаной – но Блаватская настаивает, что ее "Великий Посредник" и есть Люцифер.

Я готов был бы порассуждать на тему, что и с точки зрения христианства в космосе можно узреть некие небожественные и в то же время нелюциферические световые духовные образования⁴⁸⁵. А Блаватская опять отождествила ту "Всемирную душу", с которой она общается, с Люцифером.

Таким образом, доктрина Блаватской и Рерихов таит в себе вполне стратегическое противоречие. Это противоречие между философским пантеизмом и оккультной практикой.

Казалось бы, если все во мне – нужны только медитации и не нужно никаких "контактов" и молитвенных обращений ко внешнему духовному миру. Но нет, запретив молиться по-христиански, Рерих все же рекомендует некое подобие молитв. Не ко Христу, нет (ибо она уже пояснила, что "Христос" – это всего лишь часть человеческой души). Забыв молитвы Христу, надо обратиться с молитвами же к космическим духам и Махатмам.

И тогда, в новом опыте поклонения не-Богу, в новом мистическом опыте предстояния тем духам, что не признают Творца, человек познает, что даже не в себе он должен найти "источник высшего наслаждения". Вот что обещает таким искателям духовных приключений Елена Рерих: "Никакой библейский Бог-Вседержитель, якобы сотворивший Землю и все звезды и Луну, чтобы светить ей, не может сравниться в Красоте и Истине с представлением Мощи и Ведения Великих Разумов, стоящий на ступенях Лестницы, Вершина которой теряется в Беспредельности"⁴⁸⁶.

Христианская любовь к Богу высмеяна, но лишь затем, чтобы явить собственную "Песнь песней": "Урусвати, Дочь Моя... Урусвати чует. Урусвати знает. Урусвати явит. Урусвати явлена чудо на земле зажечь", – кокетничает с Еленой Рерих ее космический наставник⁴⁸⁷.

И первой своей обязанностью этот новоявленный духовный наставник считает оповещение человека о том, что ему больше не нужно молиться словами "Отче наш". Христос зря утешил человечество тем, что у него есть Отец. Оккультизм принес иную весть – "человечество есть великая Сирота"⁴⁸⁸.

Но чтобы человек не слишком рано заметил, на что именно предлагается ему променять евангельскую веру в Христа-Спасителя, теософские трактаты заполняются псевдобогословским порожняком. ""Бог, боги, божественное, божественные сущности" и т. д., – подобные синонимические выражения в невообразимой и какой-то нарочито неряшливой неточности пестрят в сочинениях Штейнера, отливая разными оттенками, временами даже почти до теизма, но как правило, самого решительного пантеизма или космотеизма, даже политеизма или, что в данном случае есть одно и то же, и атеизма", – передает о. Сергий Булгаков свое впечатление от работ Штейнера⁴⁸⁹. То, что отцу Сергию показалось "неряшливой неточностью", мне представляется сознательным приемом. Пусть встречает человек знакомые слова в незнакомом контексте, пусть не замечает поначалу, как потрошатся смыслы этих привычных слов и как постепенно нагнетается в них новое содержание. Тогда он уже не удивится, обнаружив, что прежние слова уже больше и не нужны, потому что для их новых смыслов уже найдены другие слова и другие образы.

Итог оккультных игр в "борьбу с антропоморфизмом" и в "расширение человеческого сознания за рамки традиционных представлений о добре и зле" недвусмысленно подвел Николай Гумилев, отдавший в свое время дань увлечению теософией:

Прежний ад нам показался раем,
Дьяволу мы в слуги нанялись
Оттого, что мы не различаем,
Зла от блага и от бездны высь⁴⁹⁰.

За пантеистическим мифом, за мифом о всеедином монизме бытия в конце концов реет тень люциферова крыла.

Теперь я почти не буду давать комментариев. И так понятно, что апология Люцифера не может вызвать симпатий у христиан. Но все же интересно, что истинный вдохновитель теософских писаний все же не смог удержаться от того, чтобы не представиться почти официальным образом. Сопоставление же рериховской апологетики первородного греха и действия Сатаны в Эдеме я приведу в специальной главе.

Итак, первое слово для изложения теософской демонологии, естественно, Блаватской: "Demon est Deus inversus. – Каббалистическая аксиома; буквально "дьявол есть перевернутый бог", что означает, что не существует ни зла, ни добра, но те силы, которые создают одно, творят и другое, в соответствии с природой материалов, на которые они воздействуют⁴⁹¹.

Е. Блаватская считает, что "если проанализировать его (Люцифера) бунт, то нельзя найти в нем ничего более дурного, чем требование свободной воли и независимой мысли. Этот эпитет, "мятежный", является теологической клеветой, подобной клеветническим измышлениям фаталистов о Боге, которые делают из божества "Всемогущего" – дьявола, еще более дурного, чем сам "мятежный" дух; всемогущего Дьявола, который хочет, чтобы его приветствовали как всемилостивого, когда он проявляет в высшей степени дьявольскую жестокость"⁴⁹².

Мы уже видели выше, как Блаватская толкует падение Люцифера: он отказался творить земного человека – но тем самым... спас его.

И здесь, по ее собственному признанию, мы слышим "основную ноту Эзотеризма"⁴⁹³. Вот в какой симфонии она звучит: когда "ангелам было приказано творить", "Группа "огненные Ангелы" восстала и отказалась присоединиться к своим товарищам Дэвам. Экзотеризм индусов изображает их в виде йогов, благочестие которых внушило им отказаться от "творения", ибо они хотели вечно оставаться кумарами, "девственными юношами", чтобы, если возможно, опередить своих товарищей в своем продвижении к Нирване. Но, по эзотерическому толкованию, это было самопожертвованием во благо человечества... Естественно – даже с точки зрения мертвой буквы – рассматривать Сатану, Змия в Книге Бытия как истинного создателя и благодетеля, Отца Духовного Человечества"⁴⁹⁴.

Сколько могли, противились эти "девственники" созданию жизни и человека. "В арийской аллегории восставшие Сыны Брамы все представлены как святые Аскеты и Йоги. Будучи вновь рожденными в каждой Кальпе, они обычно пытаются воспрепятствовать человеческому размножению. Когда Дакша, глава Создателей, порождает 10 000 сыновей с целью населения мира, Нарада, сын Брамы, великий Риши, вмешивается в намерения Дакши и дважды расстраивает их, убедив его Сыновей остаться святыми аскетами и отвергнуть брак. За это Дакша проклинает Нараду"⁴⁹⁵.

Эти восставшие духи, что "пренебрегли трудом творения", есть "те высокие небесные Существа, кого Оккультное Учение называет Манасвин, Мудрейшими, первейшими среди всех, и кто всех людей сделали бы самосознательными духовно разумными существами, если бы не были "прокляты" и осуждены к падению"⁴⁹⁶. "Они стали независимыми и свободными разумами, явленными в каждой Теогонии, как сражающиеся за независимость и свободу, и, следовательно, – в обычном смысле – как "воспротивившиеся божественному пассивному закону". Таким образом, именно они есть те "Пламена" - Агнишватта – которые "остались позади", вместо того, чтобы последовать за другими для создания людей на Земле. Но истинный эзотерический смысл заключается в том, что большинство из них было предназначено к воплощению как будущие Ego грядущего посева Человечества"⁴⁹⁷.

В Евангелии Христос говорит, что сатана - "человекоубийца от начала" (Ин. 8,44). "Тайная Доктрина" Блаватской это подтверждает: ее "светлые духи" противились даже возникновению человека; затем они противятся браку и деторождению...

Но, не желая рождения детей, тем не менее они совсем не возражают против самоцельного плотского вожделения. Когда Небесные Йоги увидели, что человечеству, созданному по совершенному образу Божию, грозит скучное существование без всяких искушений, они решили пожертвовать собою, лишить человека "инертного, неизменного и недвижного Совершенства"⁴⁹⁸ и, пойдя против воли Бога, наделить человека плотскими страстями⁴⁹⁹.

Так вот она – та "сотня светлых духов", что являются единомышленниками Елены Рерих!⁵⁰⁰ Это их Ego переходят из поколения в поколения и множат оккультные познания человечества. Приведенное выше уверение Е. Рерих в том, что пришельцы с Венеры регулярно воплощаются в "Посвященных" учителях человечества, перестает быть безобидной фантазией, если знать, что "Учение" говорит о Венере: Венера – это и есть другое имя Люцифера⁵⁰¹. Люцифер – гений "Звезды Утра" (Венеры)⁵⁰².

И еще одну особенность духовной жизни Блаватской показывает процитированный только что ее рассказ о "Восставших Аскетах". Оказывается, полнота жизни в Боге для Блаватской – это почти каторга. А вот стремление йогов и буддистов к пустоте Нирваны не вызывает в ней возмущения против поисков "инертного, неизменного и недвижного Совершенства".

Это раньше невежественные христиане (вместе с представителями большинства земных религий⁵⁰³) уклонялись от контактов с Сатаной. Но пришла теософия и ясно сформулировала свою задачу: "Совершенно необходимо доказать, что "Сыны Темной Мудрости" были столь же божественными и чистыми, если не более чистыми, нежели все Михаилы и Гавриилы, столь прославляемые в церквах"⁵⁰⁴. Решение задачи было найдено и доказано. И "теперь Сатана будет явлен в сокровенном Учении как аллегория Добра и Жертвы, как Бог Мудрости"⁵⁰⁵. Теперь мы узнаем, что вообще нет другого Бога, кроме Люцифера - "Именно сатана является Богом нашей планеты и единым Богом, и это без всякого аллегорического намека на его злобность и развращенность. Ибо он един с Логосом"⁵⁰⁶. Может быть, за пределами нашей земли и нашего мира и есть "Фохаты" и "Парафохаты". Но людям надо забыть мечту о том, чтобы встретить кого-то еще, помимо Люцифера: "Змей – величайший Свет в нашем плане"⁵⁰⁷. "Дьявол не есть "Бог этого периода", ибо это есть Божество всех веков и периодов с момента появления человека на Земле"⁵⁰⁸.

Вся проповедь политеизма и "веротерпимости", пантеизма и дуализма, вся борьба с "антропоморфизмом" и "догматизмом" свелась к этому тезису. Есть "Единое Божество". Любая попытка мыслить какого-то еще Бога, в котором нет Зла – это "варварство и ужас". Вслед за признанием того, что Абсолют есть Добро и Зло, надлежит узнать, что к Абсолюту обращаться бесполезно. И, наконец, вывод: значит, надо общаться с тем, кто подоступнее.

В доступном "Магическом Посреднике" тоже есть двойственность добра и зла, и эту сложность его характера надо просто принять. Итак, знакомьтесь: новый и единственный бог всех народов – Люцифер.

Даже если он и бывал замечен в причинении какого-либо зла – так это вполне "безобидно". Для доказательства этого Блаватская цитирует вишнуистский рассказ. По его сюжету некие злые духи (ракшасы) убивают человека. Сын убитого хочет мстить, но дед его останавливает: твой отец погиб по Закону кармы; демоны, сожравшие его, тут ни при чем. "Пусть эти безобидные духи тьмы не будут более истребляться"⁵⁰⁹. И Блаватская делает вывод: "каждая подобная "жертва" или молитва к Богу о помощи не лучше, нежели действо Черной Магии". Прошение молитвы Господней – "избави нас от лукавого" – это, оказывается, и есть наичернейшая магия...

Все доказано. И у теософов теперь есть ключ к истинному разумению Библии: "Такие фразы как "В своем честолюбии он (Сатана) поднял руку против Святилища Бога в Небесах", и т. д. должны читаться так: Устремленный Законом Вечной Эволюции и Кармы, Ангел воплотился на земле в человека; и так как его Мудрость и Знание все же были божественны, хотя тело его от Земли, он (аллегорически) обвинен в раскрытии и выдаче Тайн Неба"⁵¹⁰. Никаких "изгнаний" не было: "Божественная Монада добровольно изгнала себя с Неба"⁵¹¹.

И Блаватская даже знает, какими мотивами руководствовался сей "Бог Мудрости": "Может быть, лучший синтез этого чувства мы находим в трех строках Мильтона. Говорит "Падший": "В Безопасности царствовать можем мы здесь: и выбор мой, что царство стяжания достойно, хотя бы и в аду! Лучше царствовать в аду, чем в небе быть слугою!". Лучше быть человеком, нежели затеряться среди безвольных Духовных Сонм в Небесах"⁵¹².

И, наконец, вполне откровенно: "Наиболее просвещенный, если только не величайший из современных каббалистов, Элифас Леви описывает Сатану в следующих блестящих терминах: "Именно этот Ангел был достаточно горд, чтобы возомнить себя Богом; достаточно отважен, чтобы приобрести свою независимость ценою вечного страдания и мучения; достаточно прекрасен, чтобы возлюбить себя в полном божественном свете; достаточно мощен, чтобы все же царствовать во тьме среди мучения и сложить себе престол из своего неугасимого костра. Это именно Сатана республиканца и еретика Мильтона, князя анархии, которому служат иерархии чистых духов". Это описание, которое так искусно примиряет теологическую догму с каббалистической аллегорией и даже ухитряется включить в свою фразеологию политический комплимент, если прочесть его в истинном свете, – вполне точно. Да, воистину, этот величайший из идеалов, этот вечно-живущий символ – нет, апофеоз самопожертвования ради умственной независимости человечества; эта Вечно-Активная Энергия, протестующая против Статической Инерции – принципа, для которого Само-утверждение есть преступление, а Мысль и Свет Знания ненавистны. Как говорит Элифас Леви, с неподражаемой справедливостью и иронией: "Именно этот мнимый герой мрачных вечностей наделен клеветнически безобразием и украшен рогами, которые гораздо лучше приличествуют его неумолимому мучителю"⁵¹³.

Всем, полагающим, что теософия способна мирно ужиться и духовно обогатить христианство, стоит вслушаться в слова Блаватской: "Разъясним этот вопрос раз и навсегда: тот, на кого священство всех догматических религий, преимущественно христианских, указывает как на Сатану, врага Бога, в действительности является высочайшим божественным Духом – Оккультною Мудростию на Земле – которая естественно антагонистична каждой земной, преходящей иллюзии, включая и догматичные или церковные религии"⁵¹⁴.

И все же, даже после всего сказанного, Блаватская признает, что "эта тайна теперь частично раскрыта"⁵¹⁵. Что же откроется, когда "Тайная Доктрина" станет известна вполне? Можно судить лишь по намеку Блаватской на то, что "весь мыслящий мир" поклоняется Змею⁵¹⁶.

У Елены Рерих это называется – "народу русскому дадим простое понимание Бога"⁵¹⁷...

Вслед за Блаватской слово логично было бы предоставить Р. Штейнеру – несомненно, "мыслящему" человеку. Он тоже считает, что без Люцифера людям было бы скучно жить.

"Никогда не следовало бы говорить, что люциферический элемент есть нечто при всех обстоятельствах злое. Ибо, в духе люциферического элемента, душа человека должна любить события и существ сверхчувственных миров. Против мирового порядка грешат лишь тогда, когда направляют на чувственное тот род любви, который должен был бы влечь к сверхчувственному... Без люциферического элемента душа прогрезила бы всю жизнь в наблюдении чувственного бытия и не ощутила бы побуждения подняться над ним. Без противоположного ариманического элемента душа подпала бы люциферическому; она бы очень низко ставила значение чувственного мира. Она бы ничего не хотела знать о чувственном мире. Совершенно невозможно говорить о желании избежать люциферического и ариманического элементов, путем искоренения их в себе. Если бы человек искоренил в себе люциферический элемент, ему нельзя было бы больше стремиться душой к сверхчувственному; а если бы он уничтожил ариманический элемент, он не мог бы больше правильно отнестись к чувственному миру и оценить все его значение. Человек ставит себя в правильное отношение к одному из этих элементов, создавая ему правильный противовес в другом. Все вредные действия этих мировых существ проистекают единственно из того, что они проявляются там или здесь без ограничений и не гармонизируются надлежащим образом противоположной силой"⁵¹⁸.

Блаватская теософский журнал назвала "Люцифер". Журнал с таким же названием Штейнер издавал в Берлине с 1903 по 1908 г.⁵¹⁹

Свое слово в защиту Люцифера сказали и Рерихи. "Конечно, Люцифер вполне отвечал данному ему имени и, вероятно, весьма скорбит, что столь прекрасное его имя в позднейшие времена стараниями невежественных священнослужителей было узурпировано ими для Его тени – или Антипода"⁵²⁰. Это пишется Председателю Общества, то есть совсем своему. В письмах для менее посвященных, конечно, Люциферу перепадают не только комплименты, но и ругань.

Рериховские Бог и Сатана смотрятся друг в друга как в зеркало и охотно меняются своими местами и функциями. "Христианский мир все еще поклоняется Богу в Дьяволе и Дьяволу в Боге" (Письма Махатм, 72). Рерихам Духи Космоса подтверждают то откровение, что они некогда дали Блаватской: "Рекорды мышления ужасны и смешны. Истинно Мы, Братья человечества, не узнаем себя в представлениях человеческих. Наши Облики так фантастичны, что мы думаем, что если бы люди применили фантазию на противоположное, то Наше Изображение приняло бы верную форму" (Иерархия, 12).

Но если предложено поменять местами облики Бога и сатаны, то вслед за оправданием Люцифера естественно ожидать демонизации Христа. И такие нотки также звучат в теософии. Например, в "Тайной Доктрине" Блаватской обнаруживается, что "Логос и Сатана едины. Таково было философское воззрение древности на эту, ныне искаженную догму. Глагол и Люцифер едины в их двояком аспекте; и "Князь Воздуха" (princeps aeris huius) не есть "Бог того периода", но вечно сущий принцип"⁵²¹.

В данном случае Блаватской за ее откровенность можно даже простить обычный для нее произвол в терминах и переводах (она придумала выражение "князь сего воздуха" – princeps aeris huius – которого нет в Новом Завете, перепутав его с "князем века сего", princeps huius saeculi – 1 Кор.2,6).

В другом месте она именует Иисуса Люцифером, уверяя, что именно это говорится в Откр. 22,16 – "Я, Иисус, есмь корень и потомок Давида, звезда светлая и утренняя". Она выстраивает ряд: звезда утренняя – Эосфор – Люцифер⁵²². Но этот ряд строится на изначальной подтасовке: "утренняя звезда" в тексте ап. Иоанна – это aster proinos, и увидеть здесь eosphoros затруднительно.

Библейский Иегова Блаватской отождествляется с Сатаной. "Иегова был связан с Сатурном и народ израильский, как отдельная нация, зародился под этим светилом"⁵²³. Если вспомнить теософские мифы о Сатурне, его бесплодности и его связи с Люцифером, то эта фраза становится вполне небезобидной. И еще более значимой для православного христианина она становится, если вспомнить, что на иконах Спасителя в Его крестчатый нимб вписано (по-гречески) Его Божественное имя – "O on", Сущий, то есть - Иегова.

Блаватская, естественно, повторяет любимую гностическую сказку о том, что Бог, открывшийся в Ветхом Завете – это Сатана, и что Христос пришел с Ним бороться⁵²⁴. И все же Христос в историческом смысле проиграл. "Дух Земли, который открылся евреям как Иегова. Это был тот же дух, который после смерти Иисуса принял его облик и олицетворил его, как воскресшего Христа"⁵²⁵. Кстати – кто же тогда открывал апостолам "тайны Небесного Царства" в послепасхальных беседах, на которые так любят ссылаться и гностики и оккультисты? Если это был враг Христа – то зачем же его слушать?

И зачем же еще числить среди своих предшествеников Оригена, который не упускал случая, чтобы привести библейский текст с точным именем Бога – "Иегова"? Блаватская просто рубит сплеча: "Иегова-Франкенштейн"⁵²⁶. Зачем же Рерихи заявляют, что они единомысленны с Оригеном, который всегда боролся с этим гностическим кощунством?

Но даже Иисус в восприятии Блаватской отбрасывает какую-то весьма мрачную тень. Она рассуждает об астрономическом феномене констелляции (когда несколько планет выстраиваются с точки зрения земного наблюдателя друг за другом, сливаясь в одну звезду и резко усиливая свое общее свечение) и говорит, что этот "астрологический" знак - знамение катастроф.

Вот этот ряд всемирных катастроф: 2449 год до н.э. - "катастрофа Китайской империи" (я, правда, отнюдь не уверен, что Китайская империя тогда уже существовала); Вифлеемская Рождественская звезда; и звезда 1563 г, предвестившая Великую чуму.

Рождество Христово оказывается в довольно пугающем ряду. Блаватская дипломатично предлагает читателю самому решить, с какими чувствами воспринимать Рождество: "Предрекал ли этот феномен добро или зло – на этот вопрос прекрасно отвечает последующая история и развитие христианства; ни одна из религий не породила такое количество жертв, не пролила такие потоки крови, не заставила столь значительную часть человечества пострадать от того, что ныне называется "благодеянием христианства и цивилизации"⁵²⁷. Итак, Рождество Христово – катастрофа не меньшая, чем Великая чума или пятисотлетняя гражданская война в Китае.

Этот ряд имеет, кстати, продолжение, позволяющее судить о "пророческом" даре Блаватской. Еще одну констелляцию, происшедшую в 1881 г., она также считает великим знамением наступающих бед и перемен. "1881 год -это число великого Зверя, число 666 Апокалипсиса – этой каббалистической книги. Смотрите сами: 1+8+8+1 равно 18; 18, разделенное на три дает нам три раза по шесть, или, если их разместить в один ряд, 666... 1881 год, одну треть которого мы уже прожили, обещает нам, по предсказаниям астрологов и астрономов, длинный и печальный ряд бедствий как на суше, так и на море"⁵²⁸.

За всем этим каббалистическим маскарадом в сознание читателя проникает ощущение того, что Рождество Христово – одно из ужаснейших событий в истории Земли...

В "Письмах Махатм" религиозная реальность мира выглядит так: "Существуют "Коганы тьмы" – не то, что называют диаволами, но несовершенные "разумы", которые никогда не войдут в число "строителей" Вселенной, чистых планетных Разумов. Свету Дхиан-Коганов противопоставляются "мамо Коганы" и их разрушительный разум. Они – те боги, которым индусские, христианские, магометанские и все другие фанатические религии и секты поклоняются. Дхиан-Коганы соотвествуют Буддхи, а мамо являются олицетворениями вроде Шивы, Иеговы и других выдуманных чудовищ с невежеством в их хвосте" (Письмо 153). Кстати, замечу, что здесь теософам, несомненно, удалось объединить все религии: они все, оказывается, равно ими презираются.

Кроме того, "Планетные Духи", инструктирующие шамбалистов, заверяют, что Бог - это "демон мстительный, несправедливый, жестокий и тупой,.. небесный тиран, на которого христиане так щедро расточают свое раболепное обожание" (Письма Махатм, 57).

И опять возникает вопрос: в глазах какого же "космократора" Бог выглядит как "чудовище" и "тиран"? Чей взгляд на Бога передают Махатмы? Что за демократический дух привел Блаватскую к выводу: "я не признаю ни Иегову, ни любого другого небесного аристократа"⁵²⁹?

Мышление Блаватской устроено вполне оригинально. Едва только богословская мысль пробует отделить зло от добра и утвердить вслед за апостолом Иоанном, что "Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы", как Блаватская сразу заявляет по адресу Бога Евангелия: "вражеский, лживый, хитрый и ревнивый Бог"⁵³⁰. "Наименование Сатана – "противник" – по праву принадлежит первому и самому жестокому "Противнику" всех других богов – Иегове, но не Змию, который говорил лишь слова симпатии и мудрости"⁵³¹. И даже толкуя языческие мифы, она дает им такое толкование, что во всех случаях божественный противник древнего Змея оказывается ужасающ. Некий миф описывает битву Солнца с Драконом, в ходе которой Солнце осушило море, и у Блаватской звучит: море – символ дракона и мудрости – было "выжжено свирепым Солнцем"⁵³².

Вот вечная коллизия: симпатичный Змей и свирепый Бог.

Теософы в полемике с христианами нередко делают изумленный вид: "Почему вы против почитания космических духов? Разве ваша Церковь не почитает ангелов? То, что Библия называет ангелами, мы и зовем "космическими иерархами!" Как сказано в отклике на мою статью, присланном в газету "Труд" Сергеем С. из Краснодара,"Неплохо было бы церковникам получше изучить Библию. Отрицая небесную иерархию сил света, они противоречат сами себе. Разве нет в Библии указаний об Ангелах, Архангелах и других высших существах?!".

Но, во-первых, небесная иерархия христианской Церкви не заслоняет собою Творца. "Космическая иерархия" оккультистов отделяет собою людей от Божества; "небесная иерархия" Церкви - соединяет с Ним. Поэтому и предупреждает ап. Павел в своей антигностической полемике, что "ни ангелы, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем" (Римл. 8, 38-39). Оккультные же "ангелы" норовят Лик Христа заменить ликом "владыки Шамбалы".

Во-вторых, никакое "служение ангелам" в христианстве не допускается (см., например, Ориген. Против Цельса. V,8). Ангелы, почитаемые христианами, почитаются именно в качестве служителей Творца. Ангелы исполняют волю Творца. И у Творца есть Свой замысел о мире, своя воля как о мире в целом, так и о каждом человеке. По мнению же оккультистов Космическая Иерархия занимается земными делами не потому, что через нее волит Бог, а потому, что Абсолют как раз и знать ничего не знает о нашем мире. Верховное Божество слишком возвышенно, чтобы пачкаться о материю, а потому интерес к миру людей проявляют лишь "Иерархи" мелкого ранга.

В-третьих, Ангелы христианского богословия - смиренные вестники воли Бога. И они не будут наставлять людей в оккультных истинах, возвещающих, что Творца нет, что воли у Божества и быть не может, и что вообще они терпеть не могут "небесных аристократов" и "тиранов". Ангелы, отрицающие волю Творца, в Библии как раз и называются бесами.

Теософы полагают, что они нашли и в Новом Завете место, которое можно использовать для защиты своей "космической иерархии" – послание Иуды⁵³³. Апостол Иуда явно укоряет тех "мечтателей, которые отвергают начальства и злословят высокие власти. Михаил Архангел, когда говорил с диаволом, споря о Моисеевом теле, не смел произнести укоризненного суда, но сказал: "да запретит тебе Господь". А сии злословят то, чего не знают..." (Иуд. 1,8-10).

Это место из послания Иуды чрезвычайно интересно. Во-первых, он цитирует здесь не каноническое Писание, а апокрифическое "Восхождение Моисея", как чуть ниже станет цитировать апокрифическую же "Книгу Еноха". Кроме того, эту цитату он приводит для вразумления тех, кто произносят хулу на ангелов - причем оказывается недостойным даже резкий суд над теми ангелами, которые кажутся падшими.

При этом послание обращено к христианам ("Возлюбленные!"), но содержит в себе полемику с некоторыми лжеучителями, "И вкрались некоторые люди, обращающие благодать Бога нашего в повод к распутству и отвергающиеся единого Владыки Бога и Господа нашего Иисуса Христа" (Иуд. 1,4). Отсюда понятно, что оппонентами ап. Иуды являются люди, не вполне посторонние для христиан, но некоторые проповедники, признающие авторитет Евангелия и достаточно близкие к Церкви, для того, чтобы христиане могли прислушиваться к их мнениям и аргументам.

Кто же является оппонентом апостола Иуды? - Очевидно, это гностики-антиномисты. Они противопоставляли Ветхий и Новый Заветы как откровения о двух разных богах. Ветхий Завет – это действие злого бога-Демиурга, тогда как Евангелие – откровение доброго Спасителя. Иегова, таким образом оказывался сатаной, и тем более ангелы, исполнявшие Его волю. Евангелие отменило Ветхий Завет и все установления Иеговы и его ангелов. Естественно, что Моисеев закон, который "преподан через ангелов" (Гал. 3,19), подлежит резкому осуждению и неисполнению. Поскольку же этот закон содержал в себе не только ритуальные предписания, но и нормы морали, антиномисты (то есть противо-законники) использовали евангельскую весть об освобождении от закона как индульгенцию для нарушения всех норм, в том числе и для распутства (Иуд. 1,4).

Апостол Иуда не богослов. Он не вступает в прямую полемику по главному вопросу. Исповедав свою веру как веру апостолов, "единожды преданную святым" и изложив ее как веру в "единого Владыку Бога и Господа нашего Иисуса Христа", он предостерегает своих духовных чад от впадения в тяжкий и конкретный грех. Напомнив, что Содом был уничтожен за грех против ангелов, он обращается к источникам, авторитетным среди еретиков – к апокрифам. И на их основании показывает, что даже если считать Ангелов Ветхого Завета (вкупе с Иеговой) злыми духами - даже в этом случае лучше воздерживаться от публичного произношения хулы в их адрес. Это чисто пастырская позиция: удержать людей от лишнего греха. Если они не прислушиваются к аргументам (или если обстоятельства не позволили Апостолу написать развернутое послание), то нужно хотя бы не позволить их инакомыслию перейти в прямую хулу на Бога и его вестников.

Так церковные апологеты древности ссылались на установления римских законов для того, чтобы защитить христиан от гонений, и так же церковные иерархи нашего времени предлагали властям вспомнить "ленинские нормы взаимоотношения церкви и государства" – что никак не означало, что сами церковные люди рассматривали ленинские тексты как источник, авторитетный для них самих.

Что же касается апостола Иуды, то он не поддерживает гностиков, а именно полемизирует с ними. И он оспаривает тот самый тезис о вреде ветхозаветных откровений, который является центральным для современной теософии ("Иегова и Сатана едины и тождественны в каждой подробности"⁵³⁴). Он не христианскую веру опирает на апокрифы, но апокрифы использует для вразумления еретиков (как чуть позднее христианские философы будут использовать греческих философов для обращения эллинов в евангельскую веру). И из послания ап. Иуды никак нельзя сделать вывод, что люди должны доверяться всем ангелам без разбора, даже тем, "не сохранившим своего достоинства" и потому соблюдаемым Богом "в вечных узах, под мраком, на суд великого дня" (Иуд. 1,6).

Вдохновители теософов принадлежат к числу именно этих духовных сил.

Здесь мы имеем дело с фактом, которого не может не признать даже самая внеконфессиональная история религии. Фактом является то, что именно существа, почитаемые во многих религиях Земли за демонов, в теософии предстают как подлинные спасители человечества. В свою очередь, это значит, что с точки зрения христианства теософия не может не восприниматься как сатанизм. Если исследователь корректно владеет языком христианского богословия, а также знаком с основными вероучительными текстами теософии, то, даже не будучи христианином, он логикой фактов будет подведен к выводу о том, что учение г-жи Блаватской и христианство – это не взаимодополняющие, но взаимоисключающие системы.

Более того, по признанию Блаватской, "христианская религия не является единственной, унизившей этих Богов до Демонов, зороастризм и даже браманизм воспользовались этим, чтобы захватить власть над умами людей"⁵³⁵. К этому фронту сопротивления космическим владыкам можно добавить, очевидно, и ислам. Дхиан-Коганов, кажется, слишком мало (рериховская "сотня светлых духов") – и потому не все религии человечества они смогли обратить на почитание себя.

Чтобы богословский перевертыш, который устраивает теософия, был воспринимаем зримо, "космические иерархи" устроили семье Рерих одну замечательную инсценировку.

В 1911 г. Елене Рерих было видение Гигантской Огненной Рыбы, низвергнутой с Небес. "Сумерки, вечерние, едем с Н. К. в дорожном тарантасе. Налетает страшный ураган, небо становится бархатным, черным, деревья со свистом пригибаются к земле. Наш тарантас опрокидывается, мы летим в канаву, но остаемся невредимыми. С ужасающим ударом грома чернота небес разверзается, и из Горнила Огня, как молния, низвергается на землю Гигантская Огненная чешуйчатая Рыба, головою вниз, ее раздвоенный хвост завился в кариатиду и уперся в черноту небес. Гигантский огненный столб соединил Небеса с Землею"⁵³⁶. Тут же Е. Рерих совершенно справедливо поясняет, что Рыба – это символ Христа. Но дело в том, что сам Христос говорит: "Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию" (Лк. 10,18). В видении же Рерих с неба как молния ниспадает Христос...

Скажете, этот и иные символы рериховской речи надо воспринимать в другом, небиблейском контексте? Но обращается-то Рерих прежде всего к России, к христианам. И если действительно она заинтересована во взаимопонимании и мире между религиями, то ей вряд ли следовало бы употреблять такие символы, которые неизбежно покажутся христианам сатанинскими. А, значит, Рерихи взялись за дело, основами которого они не владели. Если человек не знает принципов диалога – лучше в диалог не вступать⁵³⁷.

Но "диалог религий" – это для простодушных "непосвященных". Движения "Нового мира" прекрасно понимают, кого они приглашают на место Бога. И разве что из развлечения они слегка перелицовывают имя своего владыки – Sant, Nat, Sat Guru, Sanat⁵³⁸.

Рериховцы могут сколь угодно "эзотерически" и "диалектически" толковать апологию Люцифера у Блаватской и иных оккультных мэтров. Но ведь трудно требовать от христиан, чтобы они пришли в восторг при виде книг, начиненных такими пассажами о сатане. Если же и это считается обязательным в свете курса на веротерпимость, то тогда уж лучше сразу назначить настоятелем Оптиной пустыни того сатаниста, что на Пасху 1993 года зарезал там трех монахов...

Идеи Махатм овладевают массами. Некогда Блаватская заявила, что "Люцифер есть Логос в своем высшем аспекте. Слово – перворожденный брат Сатаны... Сатана и Помазанник были отождествлены древней мыслью"⁵³⁹. Сегодня это звучит уже не в "Тайной Доктрине", а вполне открыто, по государственному телевидению. Современный лидер российских оккультистов Отари Кандауров заявил 10 апреля 1994 г. в телепередаче "Оазис": "Христос – учитель человечества. Сатанаил - экзаменатор"⁵⁴⁰, "Христос и Сатанаил связаны в одно целое. Христос – планетарный логос, в эзотерической символике Христос и Сатанаил изображаются как двуглавый змий". Было пояснено, что Сатанаил не мог отпасть от Бога, ибо отпасть от Абсолюта нельзя и некуда. "И потому Христос и Сатана – это братья и символизируют они два равных начала мироздания".

Те же мысли высказывал и Дмитрий Дибров в телебеседе с Григорием Померанцем (3.7.1994). Восторженно пересказывая уроки, преподанные ему тантристами, Дибров утверждал, что творить во имя Зла есть то же, что творить во имя Добра (причем ведущий при этом столь светился восторгом, что даже его собеседник, в тот вечер исповедовавший синтез дзен-буддизма с христианством, предостерег его от заигрываний со Злом)...

Все это Е. Рерих называет "Величественным пантеизмом, выше которого не может подняться человеческая мысль"⁵⁴¹.

Елена Рерих не права. Философская мысль умеет подниматься выше имморалистического оккультного пантеизма. В русской философской традиции самая серьезная критика пантеизма была дана Л. М. Лопатиным. Он отмечает, что пантеизм может иметь две формы: "или мир провозгласить призраком и уничтожить его в Боге, или Бога заставить исчезнуть в мире до такой степени, чтобы от Него осталось только имя. В первом случае получается акосмизм, во втором атеизм; но ни того, ни другого миросозерцания уже нельзя назвать пантеизмом. Акосмизм признает Бога, но совершенно отрицает мир; следовательно, в нем ничего не остается, что могло бы соответствовать слову пан – в термине пантеизм; его с гораздо большим правом можно назвать исключительным монотеизмом. Атеизм совсем отвергает Бога; стало быть, в нем вообще нет места никакому теизму. Итак, пантеизм в строгом и буквальном смысле переходит в свое отрицание"⁵⁴².

Теософия время от времени становится то одним, то другим. Когда нужно напасть на христианское понимание Бога – теософия склоняется к материалистическому монизму. Если же нужно приучить человека к мысли о том, что оккультных феноменов бояться не надо, и что никаких злых духов нет и быть не может, но есть лишь одна и единая духовная энергия, теософия становится монизмом уже вполне акосмическим: есть только духовное Единое и ничего более. В истории философии пантеистический атеизм и пантеистический акосмизм существовали раздельно. Но поскольку теософия не имеет никакого философского вкуса и созидает свои построения по законам отнюдь не логики и не философии, а по принципам боевой рекламы – она спокойно сочетает в себе взаимоисключающие концепции. И это не признак терпимости или диалектичности. Это просто признак философского бескультурья. Философия не интересна для оккультистов. Им важно просто загипнотизировать побольше умов. Обрывки философских идей попадают в теософских книгах в совершенно нефилософскую среду и даже лишаются права на перекличку между собой, права на взаимное общение и коррекцию.

Я не знаю – был ли знаком Лопатин специально с текстами Блаватской. Отметив логическую противоречивость термина "пантеизм", Лопатин приступает к анализу исторических философских систем, в которых заметна склонность к пантеизму и показывает, что строгого пантеизма не проводится даже в них. Каприз логического абсурда не могла позволить себе более строгая и требовательная мысль древности и классики. "Без сомнения, -пишет Лопатин, – существуют системы, признающие бессознательный разум за основу мира и даже очень настаивающие на этом понятии. Но не менее достоверно и то, что разве десятая доля воззрений, именуемых пантеистическими, содержат такое учение. Его не знала древность; и в новое время оно стало развиваться в сравнительно позднюю эпоху. Идея бессознательной духовности есть всецело немецкое изобретение..."⁵⁴³. Но именно эта, новомодная идея Гартмана и была воспринята теософией. От неприятных логических последствий пантеистического монизма пытались уйти 9 из 10 пантеистически ориентированных философских систем, и только теософия со сладострастием Герострата возвестила самый шокирующий и самый бесплодный вариант пантеизма.

В религиозном мировоззрении есть такая особенность, что протология зависит от эсхатологии, возвещаемой данной доктриной. То, каким мыслится начало мироздания, зависит от того, каким данная религия желает видеть итог мирового процесса. Христианство ожидает, что мир в своем многообразии войдет в Бога, и Бог станет наполняющим все во всем; мир будет пропитан Вечностью – и все же не растворен в ней. Соответственно, христианская космогония говорит, что мир, которому предназначена Вечность Божией любви, и вошел в бытие по любящей воле Творца: "И увидел Бог, что это хорошо". Теософия же у истоков бытия помещает безлюбовный, бестворческий и безмыслящий холод. Нельзя ли из космогонии теософов заключить, что и конечный итог "мировой эволюции" им представляется таким же? Да, да, в теософских книгах много сказано о том, что их путь лежит к знанию и к свету, к любви и совершенствованию. И все же тень той безлюбовной тьмы, которую теософы поместили у истоков своей эволюции, лежит на всех их пострениях и их судьбах.

По наблюдению святых Отцов, когда человек вступает в общение с Князем тьмы, в его душу начинает постепенно проникать отчаяние. И вроде пробудившиеся в нем страсти должны толкать его к наслаждению жизнью, – но в иные минуты его новый "духовный покровитель" вдруг сбрасывает маску и дышит ему в лицо открытым холодом и жаждой уничтожения.

Несколько примеров общения с этим духом небытия приводит св. Игнатий Брянчанинов в "Аскетических опытах". Вот один из них: Петербургский чиновник занимается молитвенным подвигом, некстати и без духовного руководства начитавшись преп. Симеона. Приходит рассказать о своих видениях в монастырь и говорит, что видит сияние, исходящее от икон, ощущает благоухание и сладость необычайную во рту и т. д. Монах, выслушав его, задает ему один-единственный вопрос: "А не приходила ли Вам в голову мысль убить себя?" Оказывается – уже пытался бросаться в реку, да оттащили... И монах поясняет, почему он задал такой вопрос: как во время покаянного плача бывает минута тихого и светлого спокойствия – так и в минуты ложных наслаждений, бывает, прелесть выдает себя и сквозь кажущуюся радость проступает конечная цель⁵⁴⁴.

Этот дух ненависти к жизни проявляется и в извращенном аскетизме тех праисторических "девственников", которых воспевает Блаватская. Война с браком и рождением детей характерна для тех, кто борется с Творцом жизни. Дух, жаждущий небытия, опалил сердце Блаватской. 7 апреля 1883 г. она пишет В. П. Прибыткову: "дети у меня не плачут, потому что никаких детей, слава Богу, и нет"⁵⁴⁵. Посланница Махатм славит Бога (которого, по ее мнению, нет) за отсутствие детей...

И более того – иногда ее духовные водители совсем прямо давали знать о своей цели, и тогда Блаватская ощущала, к краю какой бездны она подошла: "Я согласилась бы на двадцать лет страданий, я с готовностью приняла бы жизнь, полную физической боли, если бы могла вернуть простую, теплую веру моей юности!.. В то время я верила, по крайней мере, во что-то, хотя бы в русского Бога. А сейчас, когда я живу в сравнительной роскоши и меня почитают язычники и эти дураки англичане, я утратила веру во что бы то ни было. Я не верю ни во что, кроме бесконечной глупости человечества. Все мои идеалы исчезли навсегда, и у меня больше нет причин жить для чего-нибудь или кого-нибудь. Но я живу, потому что жизнь не оставляет меня в одиночестве, к тому же самоубийство было бы слишком постыдным выходом из положения"⁵⁴⁶.

Вожделенная "Нирвана" действительно обернулась пустотой.

 

 

---

 

 

10. Язычество и религия космоса

– Конечно, они считают, что их вера лечит все болезни тела. – А лечит ли она единственную болезнь духа? – серьезно и взволнованно спросил отец Браун. – Что же это за болезнь, – улыбнулся Фламбо. – Уверенность в собственном здоровье, – ответил священник.

Г. К. Честертон⁵⁴⁷.

В десятой главе книги пророка Даниила Ангел, которого он молил о помощи, смог прийти к нему только три недели спустя после обращения пророка. Причину же своей задержки ангел "великой силы" (Дан. 10,1) объяснил так: "С первого дня, как ты расположил сердце твое, чтобы достигнуть разумения и смирить тебя пред Богом твоим, слова твои услышаны, и я пришел бы по словам твоим. Но князь царства Персидского стоял против меня двадцать один день; но вот, Михаил, один из первых князей, пришел помочь мне. А теперь я пришел возвестить тебе..." (Дан, 10.12-13). Итак, Господень вестник не может беспрепятственно проникнуть в мир людей. Некие духи, обратившие на себя религиозный энтузиазм язычников (в данном случае – персов), оказывают реальное сопротивление благодати. И лишь с помощью архангела Михаила (который в церковном предании не случайно называется "архистратигом - военачальником – небесных сил") блокаду удалось разомкнуть – и то лишь на время. "Теперь я возвращусь, чтобы бороться с князем Персидским; а когда я выйду, то вот, придет князь Греции" (Дан. 10,20).

Здесь демоны именуются по имени тех языческих народов, которые им служат. Но живут они не на земле этих народов и не под нею. С точки зрения обыденного мифологического мышления, место обитания демонов – это подземелье, подземье. Народное представление помещает ад под землей, там, где кипит магма. Но в Библии речь, скорее, идет о том, что "духи злобы" обитают в небесном мире. Они так и называются – "духи злобы поднебесной" (Еф. 6,12), а отнюдь не "подземной". Оказывается, что для библейских авторов богоборческие духи – это некие космические существа, обитатели именно небесных, а отнюдь не подземных сфер. Оказывается, что тот мир, который люди привыкли называть "видимым небом", отнюдь не безопасен, он стремится подчинить себе человеческое сердце...

Небеса скрывают от человека Бога – и эту блокаду надо прорвать. "О, если бы Ты расторг небеса и сошел!" – восклицает ветхозаветный пророк Исайя (Ис. 64,1). Еще одна древняя библейская книга обличает иудеев за то, что они "оставили все заповеди Господа и поклонялись всему воинству небесному" (4 Цар. 17,16)⁵⁴⁸.

Уже в Пятикнижии уникальность религиозного опыта Израиля описывается так: "Воинство небесное Господь, Бог твой, уделил всем народам под всем небом. А вас взял Господь Бог, дабы вы были народом Его удела" (Втор. 4,19-20). Позднее о том же скажет Ориген, который совершенно напрасно вербуется проповедниками "космической религии" в свои сторонники: "Астральная религия была дана Богом всем народам, сущим под небом, кроме тех, которых Господь желал сохранить среди народов как свою избранную часть" (Против Цельса. 5,10)⁵⁴⁹.

Пророк Исайя предвидит день Гнева, день падения "космических иерархий": "Истлеет все небесное воинство; и небеса свернутся, как свиток книжный; и все воинство их падет, как спадает лист с виноградной лозы, и как увядший лист – со смоковницы, Ибо упился меч Мой на небесах" (Ис. 34,4-5).

Настает время Нового Завета – и оно оказывается отнюдь не временем примирения Бога и космических духов. Оно оказывается временем их решающей битвы. "Современные изыскания подчеркнули в синоптических евангелиях, а в особенности у Марка, одно очевидное обстоятельство, которого XIX век упорно не желал видеть, а именно: все дело Иисуса представляется Ему самому как борьба с диаволом, для изгнания его из мира"⁵⁵⁰.

При религиозном, а не моралистическом чтении Нового Завета нельзя не заметить, что апостолы и Христос воспринимают Землю как блокированную планету. Если внимательно читать Евангелие, то становится очевидно, что Христос – вовсе не такой сентиментальный проповедник, каким кажется в наше время. Христос – воин, и Он прямо говорит, что Он ведет войну против врага, которого называет "князь мира сего" (Ин. 12,31). В этих Его словах есть одна деталь, которую не замечают люди, если не обращаются к греческому тексту Нового Завета. "Князь мира" – это перевод греческого словосочетания "arhon tou kosmou".

Нужно обращение именно к греческим текстам, так как русский перевод в силу многозначности слова "мир" затеняет смысл библейского свидетельства. Так, мы читаем в русском переводе книги пророка Исайи (Ис. 9,6), что грядущий Мессия называется "Князь мира". В данном месте, однако, речь идет о мире не как kosmos'e, но как об eirene, то есть о мирном устроении жизни. В современном французском издании Библии, например, этот стих Исайи звучит как Prince de la paix, ясно отличимый от prince de ce monde Евангелия от Иоанна. Аналогично в английских изданиях – Prince of peace отличается от Prince of this world. В Римл. 16,20 "Бог мира", которому надлежит "сокрушить сатану" также не "Бог космоса", но – Theos tes eirenes.

Бог мира (eirene) побеждает князя мира (kosmos). Христос так говорит о своем служении: "Мужайтесь: Я победил мир" (Ин. 16,33). "Мир", побежденный Христом, это – kosmos.

В еврейском сознании рубежа Заветов земля - удел "князя мира сего". Но – "ныне князь мира сего изгнан" (Ин. 12,31). И потому не только Царство Небесное – удел верных Божиих, но кроткие могут наследовать и земное. Поэтому в 2 Кор. 4,4 противник Христа упоминается так: благовествование наше закрыто для "неверующих, у которых бог века сего ослепил умы". "Век сей" и "мир сей" - синонимические выражения в семитском мышлении. Поэтому синодальный перевод слово "бог" пишет здесь с маленькой буквы, имея в виду "князя мира сего".

"Сей космос", "сей эон" (век) норовит собою пленить людей, загородить от них Творца.

У апостола Павла есть характерные слова: "наша брань не против плоти и крови, но против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных" (Еф. 6,12). "Мироправители" здесь – "kosmokratores". На современный жаргон kosmokratoros вполне можно перевести как "Владыка Космоса". Тот, с кем борется Христос – "колосс космических измерений"⁵⁵¹. Кстати, Ориген также видит призвание христиан в борьбе с "космократорами", утверждая, что Бог исполняет созерцающего Своими силами и благодатью для того, чтобы тот смог стать союзником Бога в Его борьбе с космократорами⁵⁵².

Итак, в "космосе", мире "духов злобы поднебесных" видит Библия источник самой страшной угрозы для человека.

Не сам по себе мир плох. Нет, сам kosmos создан Богом, создан тем самым Логосом, который воплотился во Христе. Но после того, как "в начале сотворил Бог небо и землю" (Быт. 1,1), в небесном мире произошел некий надлом. И часть ангельских сил с тех пор притязает на власть над человеком и его миром.

Все послания Павла единогласно говорят о Кресте как о победе Христа над некиими "космическими властями", "князем власти воздушной" (Ефес. 2,2; церковно-слав. перевод). По пояснению преп. Максима Исповедника, Крест упразднил "враждебные силы, наполняющие среднее место между небом и землей"⁵⁵³. Более того, выбор именно крестной казни, то есть такой, которая происходит не на земле, а в воздухе, в домостроительном Промысле оказывается связан с необходимостью освятить "воздушное пространство" – то есть то пространство, которое и отделяет людей от Того, Кто "превыше небес". Голгофский Крест – это тоннель, пробитый сквозь толщу демонических сил, которые норовят представить себя человеку как последнюю религиозную реальность. Так во всяком случае об этом свидетельствует св. Иоанн Златоуст: "Почему же закалается Он на высоте помоста, а не под кровом? Чтобы очистить воздушное естество"⁵⁵⁴.

И вот после Пятидесятницы первомученик Стефан видит небеса отверстые, через которые зрим "Иисус, стоящий одесную Бога" (Деян. 7,56). Спаситель, которого узрел мученик Стефан, совершил борение, итог которого ап. Павел видит в том, что отныне христиане имеют "Первосвященника великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия" (Евр. 4,14).

Это же видение отношений Бога и мира выражает и св. Василий Великий: Хочешь прикоснуться к Богу? - вопрошает он. – Что ж, "оставь землю, оставь море, сделай, чтобы воздух был ниже тебя, стань выше эфира, пройди звезды, их чудеса, их благолепие, величину. Протекши все это умом, обойдя небо и став выше его, одною мыслию обозри тамошние красоты: пренебесные воинства и ликостояния ангелов. Миновав и все сие, представь в мысли Божие естество"⁵⁵⁵.

А вот не менее характерное рассуждение о "небесных иерархиях" у св. Григория Нисского. Он приводит слова Песни Песней "Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, котого любит душа моя; искала я его и не нашла его. Встретили меня стражи, обходящие город: "не видали ли вы того, которого любит душа моя?" (Песнь Песней, 3.2-3). Толкует же эти слова св. Григорий так: невеста (душа человеческая) "восстает и озирает мыслию духовное и премирное естество, которое именуется городом. Вот, говорит, Начала, Господства и поставленные для властей Престолы, которое именует она "торжищем", не найдется ли между ними Любимое? Посему невеста, разыскивая, обошла весь ангельский чин и когда в обретенных благах не увидела искомого, так стала расуждать сама с собою: не постижимо ли хотя для Ангелов Любимое мною? и говорит им: "не видели ли вы того, Которого любит душа моя?" Поелику же молчали на такой вопрос, и молчанием показали, что и для них непостижимо искомое ею: то, когда пытливым умом обошла весь оный премирный град, и от духовных и бесплотных существ не узнала Желанного, тогда, оставив все обретаемое, таким образом признала искомое по одной непостижимости того, что оно такое"⁵⁵⁶.

"Знаем, что есть какие-то ангелы, архангелы, престолы, господства" – пишет св. Григорий Богослов⁵⁵⁷, – но служим-то мы не им, а Творцу. Ничто не должно разлучать человека с Богом – "Ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем" (Рим. 8,38-39).

Но истинная религия – это не контакт с духами космоса. Религия – связь человека с Богом. С тем, кто изначала создал космос и человека, а не с чем-либо появившемся в космических пространствах. Св. Иоанн Златоуст сравнивает небо с завесой иерусалимского храма⁵⁵⁸. Что ж, язычники – это люди, которые запутались в занавеске и преждевременно пали на колени, не дойдя до подлинной Святыни.

Поэтому-то, по меткому выражению Владимира Соловьева, "ложная религия" есть contradictio in adjecto (противоречие в определении)⁵⁵⁹. Или человек в своем поиске достигает цели и находит Бога – и это и есть собственно религия. Или он сбивается с пути и до Бога не доходит – но тогда религии и нет, а есть просто оккультная практика⁵⁶⁰.

Для христианства космический мистицизм неприемлем,

во-первых, потому что религия в ее библейском понимании – это стремление к Богу, а не к высшим эшелонам космоса;

во-вторых, потому что объективная сторона библейской религии состоит в том, что Бог Сам поверх всех посредников приходит к людям;

в-третьих, потому что именно в этом "поднебесном" посредническом пространстве таятся блокирующие силы;

в-четвертых, потому, что эти построения непроверяемы (в язычестве что ни мистик – то своя иерархия и своя модель вселенной).

Любая оккультно-гностическая система содержит в себе долгие и путаные повествования о том, какие поколения "эонов", богов, духов, "фохатов" располагаются в надземном мире. Гностическая мысль исходит из странной иллюзии о том, что если между Божеством и материей расположить несколько посредствующих ступеней, на каждой из которых будет чуть меньше духа и чуть больше материальности, то удастся решить проблему перетекания Бесконечного в конечное.

Как замечает А. Карташев, "это явный абсурд и самообман, будто можно онтологически сочетать Абсолютное с относительным путем постепенного вычитания из него неких частиц абсолютности с заменой их равновеликими частицами относительности вплоть до полного перехода или превращения Абсолютного в относительное. На деле каждая ступень или каждый момент такой процедуры есть просто момент упразднения бытия одной категории другою, а не их сцепления, сочетания, объединения. Многоступенчатость таких процедур есть чистейшая логическая иллюзия. На нем построена вся импотентная фантастика гностицизма, его эономания. Никаким crescendo-diminuendo от твари к Богу и vice versa не создать сплошности, непрерывности, и в любую из миллиметрических щелей проваливается, как в бездну, все построение... Опять перед нами философский самообман гностицизма, создающего иллюзию, будто бы антиномия, разжиженная на десяти водах, теряет путем ступенчатых переходов свою качественную антиномичность, иррациональность или сверхрациональность"⁵⁶¹. На деле же у гностиков "мост другого берега бездны не достигал, лишь затемняя различие между тварью и Богом и заслоняя единственный Путь"⁵⁶².

Мир превращается в "матрешку". В нем много-много уровней и этажей, но зато где-то оказался забыт сам Творец. "Вы знаете, как трудно видеть Фохат, какие многолетние накопления требуются для очевидности этой энергии. Но что скажет слабый дух, если он узнает, что за Фохатом находится Парафохат, который питается Панфохатом", – открывает "космические тайны" "Живая этика" (Агни Йога. 403). Новый Завет к этим матрешкам относится иначе: "Глупых же состязаний и родословий удаляйся, ибо они бесполезны и суетны" (Тит. 3,9). Речь идет не о спорах по поводу генеалогического древа той или иной семьи и ее претензий на аристократичность. Нет, апостол Павел полемизирует именно с гностиками и с их тягой к бесконечным космическим родословиям (по принципу "Панфохат излил Парафохат, Парафохат излил Фохат...").

Двигаясь по этим этажам, ум человека никогда не приходит к Богу⁵⁶³, душа же его оказывается слишком зависима от "посредников", от не-божественных космических обитателей. И где же гарантия, что эти духи захотят пропустить доверившуюся им душу дальше, а не просто подомнут ее под себя? У В. А. Жуковского в поэме "Дева и Асмодей" бес так уговоривает не в меру доверчивого визионера: "Забудь о Боге, мне молись – мои верней награды!". Похоже, что на ухаживания этого же духа откликнулись и "девы-теософки".

Стремление гностиков заполнить космос вереницами "посредников" весьма странно. Такое ощущение, что своими "эонами" они хотят загородиться от Бога. Бог Сам пришел на землю, подарил Себя людям, но они от Него убегают. "Не может быть, чтобы Бог вел себя столь смиренно, столь до неприличия невеличественно! Не может быть, чтобы Бог Сам соединился с людьми!". Папа Иоанн-Павел II так объясняет это поведение христоборцев: "Бог подошел к человеку так близко, как смог. Дальше этого предела Он не смог пойти. Бог зашел слишком далеко. Разве не стал Христос скандалом для иудеев, пугалом для язычников?.. Человек с тех пор не в состоянии выносить такую близость с Богом, и начались протесты. Этот большой протест имеет точное имя: первый называется Синагога, а потом Ислам. Оба не могут принять такого человечного Бога. "Это не пристало Богу", – возражают они, – Он должен оставаться абсолютно трансцендентным, оставаться чистым величием"⁵⁶⁴.

Впрочем, между первым бунтом, создавшим иудаизм, и вторым восстанием, породившим ислам, был еще и антиевангельский бунт гностиков, превративших Христа в полубога-получеловека, недочеловека и недобога.

Но иудаизм просто воздвиг стену между собой и христианством⁵⁶⁵. Гностики же хотели ассимилировать Евангелие, встроить его в обычную языческую мистику космоса. И вот, чтобы не вдаваться в прения о "космических родословиях", христианское богословие стало использовать в космологии тактику "выжженной земли": оно само не стало формулировать космологических систем, и воспротивилось их навязыванию извне.

Чтобы не принять языческую, религиозно окрашенную космологию, христианский мир выработал свой, радикально безрелигиозный способ познания мира – науку⁵⁶⁶.

А чтобы защитить сознание, не занятое математическими вычислениями и научным анализом, Церковь предложила чаще вспоминать о Боге и о том, что такого есть в каждом из нас, что отделяет нас от Творца.

К авве Зенону пришли некогда братия и спросили: "что значит написанное в книге Иова "небо же нечисто пред Ним". Старец же сказал им в ответ: "братия оставили грехи свои и исследывают небесное"⁵⁶⁷. Или: Некий брат начал говорить авве Пимену о предметах духовных и небесных. И хотя собеседник старца говорил строго в рамках Писания, авва Пимен отвратил от него лице свое, и не дал ответа. На недоумение – почему же Пимен уклонился от беседы, старец сказал: "Он от вышних и говорит о небесном, а я от нижних, и говорю о земном. Если бы он говорил со мною о душевных страстях, я стал бы отвечать ему; а если он говорит о духовном, то я сего не знаю"⁵⁶⁸.

Не в России и не в Германии происходят эти диалоги. В Египте – в той самой стране "сокровенной космической мудрости", о которой любят рассуждать теософы. В Египте, в стране с действительно удивительной религиозной отзывчивостью, впервые родилось христианское монашество. И египтяне же, столь хорошо знающие, что такое языческая мудрость, создав христианские монастыри, не желали говорить "о солнцах и мирах"⁵⁶⁹...

Напротив, языческий мир всегда – от гностиков до Рерихов – пытался навязать христианству свою космологию, заполнить эту лакуну, заполнить пространство между Богом и человеком всевозможными эонами, сефиротами, планетами и т.п. Через космологическую фантастику язычество всегда пыталось внедриться и навязать поклонение твари. Как советует популярнейший ныне пропагандист кармического неоязычества С. Н. Лазарев, "Вы можете не верить в Бога, но должны любить Вселенную"⁵⁷⁰.

Слишком много религиозных катастроф, происходивших с почитателями Космоса, видели древние христиане. "Ранние христиане звали бесами языческих богов, и были правы. Какова бы ни была поначалу религия древних, теперь только злые духи обитали в опустевших святилищах. Пан стал только паникой, Венера – только венериным грехом"⁵⁷¹.

Видя множество подобных сюжетов, народ Библии предпочел иной выбор. "Кто мне на небе? и с Тобою ничего не хочу на земле. Изнемогает плоть моя и сердце мое: Бог твердыня сердца моего и часть моя вовек. Ибо вот, удаляющиейся от Тебя погибнут. А мне благо приближаться к Богу", - возвещает псалмопевец (Пс. 72,25-28). И хотя христианами признается существование некоего мира между человеком и Богом, но чтобы наше религиозное стремление сбылось – оно должно пройти мимо или сквозь всех посредников, чтобы припасть к престолу Творца неба и земли⁵⁷².

Христиане – это люди, которых, подобно блаженному Августину, спросили: "что ты желаешь знать?". И они ответили – "Бога и душу". – "И ничего больше?" – "Ничего". Христианский мир променял фантастику космогоний на познание души и ее спасение. Мы обретаем – Бога. Каким жалким кажется после этого весь теософский зоопарк с его астралами, эонами, эгрегорами и прочей нечистью!

В конце концов, если бы теософия лишь живописала путешествия по разным уголкам своего космоса – ее можно было бы считать обычной фантастикой. Но человеку, вовлеченному теософией в космические странствия, она предлагает конечный вывод: вне мира ничего и никого нет; идея Бога, отличного от мира – это бред; а значит, весь религиозный импульс направь на почитание космических владык.

С точки же зрения библейской, поиск конечного спасения в инстанциях иных, чем Творец, просто опасен. Бог – "единый, имеющий бессмертие" (1 Тим. 6,16). А потому поиск бессмертия в иных источниках бессмыслен. Буддисты говорят: зачем, индуист, ты желаешь вселиться в мир богов, если даже сам Брама смертен? Неужели еще раз ты хочешь умереть? Из совершенно иных оснований христиане могут задать подобный же вопрос: Зачем, о язычник, ты желаешь отождествить себя с космосом, с тем миром, в котором все подлежит распаду и который просто не вечен? Ты желаешь умереть вместе с ним?

Апостол Павел видит суть язычества в служении "пустым и суетным стихиям мира сего": "для чего возвращаетесь опять к немощным и бедным вещественным началам и хотите еще снова поработить себя им?" – вразумляет он галатов (Гал. 4.9). В греческом тексте "начала" – это "stoiheia", "стихии", то есть, на языке греческой мысли, те первоначала, из которых сложен космос. "Стихии мира" (Кол. 2,8) – это "stoiheia tou kosmou". От сообщения с космическими стихиями надо уклоняться – ибо "вы со Христом умерли для стихий" (Кол. 2,20).

Есть две серьезнейшие причины, по которым нельзя играть с этими силами в "кошки-мышки". Во-первых, они не вечны. Однажды созданные, "разгоревшиеся стихии растают" (2 Пет. 3,12). Значит, душа, пропитанная их энергиями и принявшая их вместо силы Божией, сгорит вместе с ними. Для стяжания бессмертия души надо прорваться сквозь легионы космических "энергий" и причаститься Единому Бессмертному (1 Тим. 6,16). Так что для того, чтобы избежать печального будущего, надо в настоящем строить свою религиозную жизнь не по влечениям космоса.

Но, кроме "эсхатологического мотива", воздерживаться от заигрывания со стихиями и их князем имеет смысл и в силу одного происшествия, имевшего место в прошлом.

Дело в том, что начало человеческой истории было озарено космической катастрофой. Через грех в мир вошла смерть. Можно сказать, что в мире взорвался Чернобыль. Суть не в том, что Бог злится на нас и наказывает поколение за поколением за проступок Адама. Просто мы сами сотворили смерть. Мы – виновники тому, что весь мир, весь космос стал подчиняться законам распада и тления.

Бог, напротив, ищет – как спасти нас от радиации смерти.

Так часто христиан называют жестокими людьми - за их свидетельство о том, что вне Христа нет спасения. Что ж, представьте, что включается служба оповещения гражданской обороны и объявляет: "Граждане, тревога! По нашему городу нанесен ракетно-ядерный удар. Через десять минут ракеты будут над нами. В вашем районе ближайшее убежище находится там-то... Кто успеет до него добежать – у того есть шанс спастись"... Скажите, кто жесток в этой ситуации: диктор гражданской обороны или тот, кто нанес ядерный удар по городу?

Св. Иоанн Златоуст однажды обратился с увещанием к родителям, которые возмущались проповедью монахов. Мол, подросшие дети, вместо того, чтобы помогать отцам в торговле или ремесле, собираются в храмы, слушают монахов и даже уходят в монастыри... Златоуст предлагает сравнение: если кто-то ночью поджег ваш дом, и проходивший мимо человек вбегает в него, стучит во все двери, будит людей и понуждает их выбежать из огня – кого вы назовете виновником ночного беспокойства? Поджигателя или спасителя? Так вот, если бы в наших городах, в ваших городах можно было бы защитить свою душу от огня грехов – не было бы нужды в монастырях. Не монахи подожгли грехами ваши города. И если они учат ваших детей защите от греха – в чем же их вина?

Так и христиане говорят: в мире и космосе разлита смерть. Мы сами ничего не сделали для ее преодоления. Но нам дано лекарство от смерти, "лекарство бессмертия", противоядие. Вечный Бог стал человеком, чтобы привлечь нас к Себе и Собою защитить нас от последствий наших же беззаконий. Вот – Чаша с врачеством бессмертия. Вот – Чаша Жизни. Придите и вкусите... Жесток ли врач, уверяющий больных, что без принесенного им лекарства им не выжить? Жесток ли проповедник, говорящий, что вне Причастия человек не найдет Жизни?..

И в этой ситуации никак не очевидно, что разницей между христианством и язычеством можно пренебречь. Ведь главное различие между ними в том, что христианство говорит миру и человеку: "ты болен", а язычество уверяет – "ты здоров". Нет разницы? Но если у меня аппендицит, а вместо болезненной операции мне говорят: "ты прими снотворное или аспирин – и все пройдет"? Христианство говорит: пройди через боль покаяния и устремись к Богу. Язычество уверяет, что не надо ни того ни другого, а нужно лишь "расширить свое сознание". А если и нужно встречаться с кем-либо, то отнюдь не с Богом, а просто кое с кем из космических жителей...

Теперь вернемся к Чернобылю. Внешне там все спокойно. Но человек, пьющий тамошнее молоко - пьет смерть. Он дышит лесным воздухом – он вдыхает смерть. Он собирает грибы – он собирает смерть... Почему нельзя заниматься бегом в центре Москвы? - Потому что чем интенсивнее здесь дыхание, чем больше воздуха будет человек прогонять здесь через свои легкие – тем больше грязи будет осаждаться в них.

Так и в мире после грехопадения: чем больше "космических энергий" человек пропустит через себя – тем больше продуктов распада будет оседать в его душе... Так все "космические откровения" и "экстрасенсорные пассы", все подключения к "энергии космоса" и к "неизведанным ресурсам человечества" чреваты энергиями разрушения...

После всего сказанного понятно, что для христианина визитная карточка того духа, что общается с Рерихами – "Владыка Космоса" - выглядит весьма недвусмысленно. И если человек помнит эти новозаветные свидетельства о "князе власти воздушной", и о духах, которые желают разлучить Христа и человека, он не может не обратить внимания на такое, например, заявление Николая Рериха: "Множество населяющих межпланетные пространства подтвердят охотно мощь мысленного сотрудничества"⁵⁷³. Не пройдет мимо внимания человека, помнящего Писание, и еще более интересное "откровение" Е. Рерих: "Явлю сказание об Отважном Духе. Давний дух решил принести людям три дара. Первый – единение и очищение религий. Второй – средину величия Женского Начала. Третий – вооружение человека мощью воздуха... Дух давний, скоро дойдешь!"⁵⁷⁴.

Поэтому западный "эзотерик" Рене Генон пробует растождествить оккультного "Царя мира" с евангельским "Князем мира сего". Для этого он отправляется в дебри каббалистики. Но то, что он в конце концов износит из них, оказывается все же малоутешительным. Дух (или эманация Эн-Софа) по имени Метатрон называется "Царь мира". У этой "эманации" есть светлый аспект, символизируемый архангелом Михаилом, но "рядом со светоносным ликом есть лик темный, который представлен Samael, называемым одновремененно Sar ha-olam (Царь мира). Здесь мы возвращаемся к отправной точке данных размышлений. Действительно, во втором его аспекте и только в нем, который представляет собой "гений этого мира", в низком смысле этого слова, Princeps hujus mundi, говорится в Евангелии. И эти отношения с Metatron, для которого он, как тень, оправдывает применение одного названия в двойном смысле и одновременно это позволяет понять, почему апокалиптическое число 666, "число Зверя", является также и солнечным числом. Это число образуется в частности именем Sorath, демона Солнца, и ему противопоставляется как таковой ангел Михаил... Мы не будем больше распространяться по поводу теорий, которые можно было бы в общем сформулировать относительно двойного смысла этих символов, но скажем только, что смешение светового и теневого аспектов и составляет в сущности "сатанизм". И именно это смешение приводит к появлению тех, кто, несомненно, невольно и по простому неведению полагает, что открыл инфернальное значение в имени "Царь Мира"⁵⁷⁵.

Объяснение Генона может быть убедительным, лишь если принять оккультную аксиому о том, что "все едино" и что добро и зло взаиморастворены, что это лишь "функциональные" проявления одной и той же субстанции. Евангелие считает иначе: "Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы" (1 Ин. 1,5).

Кроме того, после того, как Каббала противопоставила "демона Солнца" архангелу Михаилу, а Рене Генон назвал "число Зверя" "солнечным числом", особо обращает на себя внимание рериховская фраза "Шамбалы Владыка живет и дышит в Сердце Солнца" (Иерархия, 5). Это важно, потому что миф Генона, Рерихов и Каббалы - это в принципе единый миф, он использует один и тот же символический ряд. Просто Каббала не рассчитана на чтение христианами, а Генон встал в позицию постороннего исследователя, поэтому о некоторых сторонах оккультного мифа он мог говорить яснее, чем Блаватская или Рерихи, обращающие свою проповедь к людям христианской культуры. Единство же Каббалы с теософией не отрицали сами Рерихи – "Уже начинается слияние Вед с Трипитакою и с Каббалой, и заветы Учителей уносят невежество" (Агни Йога, 92).

У Блаватской были свои уловки, с помощью которых она рассчитывала оттянуть тот момент, когда христиански образованный читатель сопоставит предупреждение ап. Павла о "князе власти воздушной" с рассказами теософки о ее воздушных мудрецах. Для этого Блаватская изготовила такой аргумент: "Царь Воздуха святого Павла не есть Дьявол, но воздействия астрального света"⁵⁷⁶. Маскировка, однако, весьма прозрачная: ведь в других главах своей "Тайной доктрины" Блаватская прямо пишет, что "астральный свет" и есть Люцифер⁵⁷⁷.

Очевидно, и Елене Рерих было известно, что у христиан нет оснований доверять откровениям "Владыки Космоса". И потому она попробовала дать свое разъяснение: "Мы знаем лишь одного Хозяина, или Князя Мира сего, когда-то прекрасного Люцифера. Но, как сказано, Владыка Шамбалы есть Владыка Высших Миров, потому Он не может именоваться "Царем Земли"⁵⁷⁸.

Так она пробует пояснить, что "Владыка Шамбалы" и Люцифер – не одно и то же лицо. Люцифер – это конкретный "царь Земли", тогда как "Владыка Шамбалы" – более высокий Иерарх. Легко заметить, что Елена Ивановна в силу своего незнания греческого языка⁵⁷⁹ не поняла, что евангельский противник Христа, "Космократор" и есть "Князь мира" и что с библейской точки зрения допустимо назвать Люцифера именно владыкой космоса, а не просто земли. Но гораздо интереснее, что оправдание, предложенное Блаватской, ровно противоположно рериховскому. Блаватская так объясняет свою любовь к космократорам: "Дьявол не есть "Бог этого периода", ибо это есть Божество всех веков и периодов с момента появления человека на Земле"⁵⁸⁰. Итак, тот, кого Елена Рерих представляет в качестве предмета своего почитания как "Владыку Высших Миров" и "Владыку Шамбалы", для Елены Блаватской есть просто Дьявол (естественно, отнюдь не в ругательном смысле), то есть все тот же Люцифер.

В "Теософском словаре" Блаватская так поясняет уже знакомое нам слово: "Космократоры – "Строители Вселенной", "архитекторы мира", или олицетворенные Творящие Силы"⁵⁸¹. Если для ап. Павла "космократоры" – это демонические узурпаторы власти над Вселенной, которая создана отнюдь не ими, но Творцом, то для Блаватской они-то и есть подлинные Владыки и "архитекторы мира".

То, что внушают Рерихам "Владыка Шамбалы" и "космократоры", ничего не говорит человеку именно о Боге. Зато перед воображением контактеров рисуются картины многоуровневой Вселенной. Такой Вселенной, в которой много "обителей", много "планов", много разумов и духов... И только для Личного Бога, для Творца не находится места. "Нет Божества вне Вселенной"⁵⁸².

Отрицая надмирного Бога, теософы готовы конкретизировать место обитания своего "господа" в "Сердце Солнца" (Иерархия, 5). "Конечно, жизнедатель-солнце насыщает всю вселенную, так Космос посылает свои сокровища" (Беспредельное, 411). "Лучи нашего Светила готовят человечеству лучшую ступень. Лучи, собирающие новую расу..." (Беспредельное, 332-336).

Надо заметить, что аналогичная точка зрения действительно была известна в древности, в Египте. Ее придерживался Аменхотеп IV. Египетская религия, которую он попробовал реформировать, воспринимала Солнце лишь как символ божества. Аменхотеп же стал обоготворять астрономическое Солнце (при этом, естественно, он утверждал себя как единственного человекобога, как единственного представителя "божественной иерархии" на земле). Египтяне второго тысячелетия до нашей эры смогли распознать в "реформаторе" люциферического богоборца. После смерти фараона-богоборца его столица была заброшена, его реформы были отвергнуты. Затем подобные идеи посещали Джордано Бруно (чей гелиоцентризм вдохновлялся отнюдь не научными, но чисто оккультными мотивами). И вот теософы вновь взошли на эту вершину философской мысли. Обвинив христианство в слишком антропоморфном представлении о Боге, они заменили евангельское "Бог есть Дух" на почитание некоего обитателя Солнца.

Наконец, для полноты характеристики того духа, что именует себя "владыкой Шамбалы" или "Владыкой Космоса", стоит сказать, что именно он собирается прийти в качестве "Христа второго пришествия", то есть в качестве "Майтрейи". "Майтрейя и нынешний Владыка Шамбалы – Единая Индивидуальность", - раскрывает эту тайну Е. Рерих⁵⁸³. Иисус из Назарета не придет. Вместо Него придет некто другой... И уже сейчас он вербует своих адептов на земле.

 

 

---

 

 

11. Рерихи и духи

Когда он хвастался, что вот-вот откроет тайну Изиды, все понимали, что он ее не сохранит.

Г. К. Честертон⁵⁸⁴

Как же сдружился "Владыка Космоса" с возлюбленной им Еленой Ивановной? Легкие увлечения "тайнами Востока" бытовали в ее семье еще в дни детства Е. Рерих. Что-то не вполне обычное начало происходить с ней еще в детстве (возможно, потому, что оккультно-масонские увлечения были уже у ее родителей). Сама Елена Рерих об этом вспоминает так (повествуя о себе в третьем лице): "С трехлетнего возраста внезапно начались приступы необъяснимого плача, который переходил в неистовый крик. Ничто и никто не мог утешить ее. Не помогали угрозы и устрашения. Приступы эти также внезапно прекращались, как и начинались. Явление это стало постепенно слабеть и к пятилетнему возрасту совершенно прекратилось"⁵⁸⁵. "Самостоятельность девочки сказывалась также в упорном отказе повторять слова молитвы, которую она и брат ее должны были читать перед сном. Девочка молилась своими словами"⁵⁸⁶. Позднее "все предметы давались одинаково легко, но очень тяготилась уроками по Закону Божию, особенно не любила учить богослужения, несмотря на то, что по природе была скорее религиозной"⁵⁸⁷.

При этом она пробует ставить собственные опыты по "расширению сознания": "Также любила она занятие, которое называла – смотреть персидские ковры. Оно состояло в следующем: закрывала глаза и слегка нажимала на глазные яблоки – сейчас же начинали появляться чудесные, красочные световые сплетения изумительных тонов и рисунков. Очень любила заниматься этим, лежа в постели, перед тем, как заснуть. Но и днем это явление легко вызывалось"⁵⁸⁸.

Чуть позднее эти абстрактные "видения" сложились в более четкий облик: "Около 12 лет вспыхнуло сознание о существовании Учителя Света. Также определенно знала, что Учитель занят ускорением какого-то физиологического процесса в ее организме и развитие это происходило под Его непосредственным наблюдением"⁵⁸⁹.

В 33 года мистический опыт становится более конкретным. 31 октября 1913 г. происходит видение во сне: "На фоне ослепительного света солнца вырисовывается Величественный Облик; лик из-за света невозможно рассмотреть, но сердце-сознание подсказывает, что это Образ Христа... Христос доходит, протягивает правую Руку, и в экстазе я чувствую, что из моего темени вырвалось пламя и зажглось сине-серебряным Огнем"⁵⁹⁰. 24 марта 1914 г. видение становится еще более подробным: "От окна, находившего на противоположной стене и на значительном расстоянии от моей постели, отделилась тонкая и светлая фигура Прекрасного Мальчика. По мере Его приближения чувство несказуемой близости стало с такой силою расти, что, когда Мальчик придвинулся к моему изголовью и слегка склонился, чтобы лучше заглянуть мне в глаза, чувство нарастающей близости и любви перешло в экстаз острого сознания, что Мое горе - Его горе и Моя радость – Его радость, и волна всеобъемлющей любви к Нему и всему сущему залила мое существо. Глаза мои непроизвольно закатились, и закрылись, неописуемый трепет всего организма потряс меня. Сердце мое и все существо, казалось, разлетится на части, и я делала невероятные усилия, сжимая грудь, чтобы совладать с таким состоянием"⁵⁹¹.

Наконец, в 1919 г. происходит "замечательное видение внутри себя, в области солнечного сплетения. Видение произошло поздно вечером, когда я уже лежала в постели. На фоне сине-зеленом, вибрирующем серебром сияния, явилась тонкая мужская голова с закрытыми глазами, совершенно лишенная всякой растительности и как бы выточенная из слоновой кости; тип утонченного красивого китайца. Видение это сопровождалось сильнейшим трепетом всего организма, но все же он был слабее и короче, нежели трепет после посещения меня Светлым Мальчиком"⁵⁹².

Наконец, "период от сорокалетнего возраста утвердился на новом достижении приближения к Наставнику и Учению Света. Наставник сначала оявился как Индус, но когда сознание ученицы расширилось и научилось вмещать, Прекрасный Облик начал постепенно изменяться и принял, наконец, Величественный Облик Космического значения – Владыки Мудрости и Красоты, Владыки Священной Шамбалы"⁵⁹³.

... Ветхий завет не так уж стар, как иногда кажется. Весьма многие жизненные и духовные коллизии, описанные в нем, повторяются вновь и вновь, совершенно не сверяясь с тем, какое у нас тысячелетье на дворе. Как однажды пояснил эту универсальность Ветхого Завета преп. Макарий Египетский, – "так и ныне и Иов тот же, и Бог тот же, и диавол тот же"⁵⁹⁴. Ветхий Завет рассказывает о жизни среди язычников. Пока вокруг нас не было язычников – Ветхий Завет казался непонятным и не в меру требовательным. Но возродилось язычество – и вновь стал ясен Древний Закон и древние пророчества.

Так вот, сны Елены Ивановны также давно уже Священным Писанием взвешены и измерены и найдены тяжкими. "Так говорит Господь: не слушайте слов пророков, пророчествующих вам: они обманывают вас, рассказывают мечты сердца своего, а не от уст Господних... Я не посылал пророков сих, а они сами побежали; Я не говорил им, а они пророчествовали. Я слышал, что говорят пророки, Моим именем пророчествующие ложь. Они говорят: "мне снилось, мне снилось". Думают ли они довести народ Мой до забвения имени Моего посредством снов своих, которые они пересказывают друг другу? Посему, вот Я – на пророков, которые действуют своим языком, а говорят: "Он сказал". Вот, Я - на пророков ложных снов" (Иер. 23,16-32).

Сонные "Светлые мальчики" Елены Ивановны пришли к ней не от Бога. Откуда, зачем и как они приходят, хорошо известно православной аскетике.

Место, где локализовалось ощущение экстаза, выделено самой Е. Рерих – "в области солнечного сплетения". С точки зрения православной аскетики эта деталь немаловажна. Переживания Елены Рерих локализуются ниже сердца. И при этом они сопровождаются "экстазом", "чувством несказуемой близости", "неописуемым трепетом всего организма", "сильнейшим трепетом всего организма".

Позднее Елена Рерих в соответствии со своим собственным опытом и с традицией индийской йоги будет говорить о "пробуждении силы Кундалини": "Крылья космической мысли как легчайшие прикасания ложатся на темя и возбуждают устремление Кундалини" (Агни Йога, 502). От этих "легчайших прикосновений", однако, и происходит то самое содрогание всего организма, что описывала Е. Рерих: "Солнечный змий, приняв утвержденные космические огни, являет созвучие, потому центры Агни Йоги так огненно вибрируют" (Беспредельное, 809). "Сила Кундалини" в йогической литературе обычно называется "змием", сексуальной силой, которая располагается на уровне копчика и при пробуждении распрямляется по позвоночному столбу.

Вот характерное описание этого состояния и его последствий (последствий, хотя и вполне закономерных, но, к счастью, редких): "36-летняя домохозяйка и мать двоих детей Бодил Моргенсен... посещает центр медитации, где ей открывается доступ к мантре, которая, по словам учителя, "явилась ему через инспирацию" (из последнего ясно, что речь идет об имени индусского божества). Почти сразу же она испытывает внутреннее переживание. "Внезапно моя голова наполняется сияющим светом. Он истекает из неиссякаемого источника и охватывает меня. Я чувствую, что этот свет любит меня, я чувствую себя погруженной в любовь". Бодил Моргенсен уверена, что пережила встречу с Богом. Она начинает все больше интересоваться религией. Но при этом она внезапно теряет способность заботиться о своих детях. Она становится к ним более или менее равнодушной. Однажды появляется следующее изменение в ее состоянии. В свете, вызванном медитацией, вдруг появляется черное пятно, которое она переживает как "черное солнце". "Странное ощущение возникает в половых органах, не неприятное, однако беспокоящее. Что-то начинает двигаться в моем позвоночнике, как будто бы вверх и вниз ползает змея". Это чувство преследует ее постоянно и вызывает сильное жгучее ощущение. Когда возникает жажда сексуального удовлетворения, эти феномены становятся почти невыносимыми. Она ищет помощи у разных людей. Учитель, который сообщил ей мантру, бессилен и ищет помощи у своего собственного учителя (махариши). Но и тот не знает, чем помочь. Ей дают успокоительные таблетки. Она начинает лучше спать. Однако последствия пережитого продолжаются. Она пытается покончить жизнь самоубийством"⁵⁹⁵.

Как ни странно, у Елены Рерих в минуты пробуждения ее духовных сил также возникало чувство отчуждения от детей – "Почему мне так трудно переносить голоса детей? – Период ломания голосов совпадает с образованием луча. У маленьких детей луч прежнего воплощения борется с новым, и потому дисгармоничность поражает слух совершенный"⁵⁹⁶.

По определению Е. Блаватской, сила Кундалини - это "Сила Жизни; одна из Сил Природы; та сила, которая порождает определенный свет в тех, кто сосредоточенно занимается развитием духовности и ясновидения. Это – сила, известная лишь тем, кто практикует сосредоточение и йогу"⁵⁹⁷. Последнее, однако, не вполне верно. Существование подобной силы было известно и православным подвижникам, которые отнюдь не практиковали йогу. Так, св. Григорий Синаит предупреждает: "Внутренний и природный враг поясницы, извращает все духовное, как хочет, выдуманно (phantastikon) замещая одно другим" (О заблуждении. PG. CL. c.10, 1324)⁵⁹⁸. Поиск духовных услаждений через пробуждение "силы Кундалини" в православной аскетике оценивается как состояние "блудной прелести".

В принципе, с эротическим подтекстом этих "духовных упражнений" согласны и сами оккультисты. Актриса Ширли МакЛейн выразила это откровеннее всего: "Сознание стало моей эрогенной зоной"⁵⁹⁹. Еще один проповедник оккультизма под псевдонимом Рам Дасс пояснил подробнее: "Вы становитесь и лингамом, фаллосом, и йони, влагалищем, становитесь как тем, что внедряется в Бога, так и тем, что раскрывается для принятия Бога"⁶⁰⁰. Елене Рерих посещавший ее "Владыка Шамбалы" (он же "Светлый Мальчик") также вполне внятно поясняет: "Ур. (Урусвати, то есть сама Е. Рерих) видела так называемое Колесо Будды. Это есть сущность терафима дальних миров. Сущность его заключается в основе Мира, которая может называться пестиком" (Агни Йога, 431). Сей фаллический символ предстает как раз через страницу после упоминания силы Кундалини – "источника огня любви" (Агни Йога, 425).

Подобные духовно-эротические экстазы известны и в христианском мире. Но они здесь называются "прелестью". Прелесть может быть бесовским видением. Но может рождаться и от обычной неопытности человека, который сам, своими усилиями вызывает некоторое необычное состояние души, но считает сей рукотворный продукт "благодатным даром". Если человек, своим усердием вызвав в себе некие вполне психические переживания, наделяет их благодатно-благородным происхождением и почитает себя Боговидцем – он впадает в прелесть.

Бывают ли ложные духовные переживания и откровения? Очевидно, да – вспомним хотя бы откровения "Белого братства". Могут ли они перемешиваться с добрыми словами, чувствами, мыслями? Да – достаточно вспомнить "Богородичный центр". Может ли общение с духами пробуждать половую стихию в человеке? – И это очевидно. Во всяком случае этот феномен был известен джайнистам и вполне отрицательно оценивался ими, поскольку у джайнистских монахов есть обет: "я отказываюсь от всякого полового удовольствия с богами, людьми и животными"⁶⁰¹.

Но, значит, и резкое отталкивание православных людей от подобных проявлений инославной мистики не должно восприниматься как нечто "невежливое". Можно обсуждать мотивы этого отталкивания, но нельзя не принимать в свое поле зрения сам факт этого отторжения.

Вот характерный пример с католической святой Терезой Авильской. "Часто Христос мне говорит: Отныне Я – твой и ты – Моя. Эти ласки Бога моего погружают меня в несказанное смущение. В них боль и наслаждение вместе. Это рана сладчайшая... Я увидела маленького Ангела. Длинное золотое копье с железным наконечником и небольшим на нем пламенем было в руке его, и он вонзал его иногда в сердце мое и во внутренности, а когда вынимал из них, то мне казалось, что с копьем вырывает он и внутренности мои. Боль от этой раны была так сильна, что я стонала, но и наслаждение было так сильно, что я не могла желать, чтобы окончилась эта боль. Чем глубже входило копье во внутренности мои, тем больше росла эта мука, тем была она сладостнее"⁶⁰². Приводя эти откровения Терезы, Д. Мережковский комментирует: "Если бы нечестивая, но опытная в любви женщина увидела Терезу в эту минуту, то поняла бы, или ей казалось бы, что она понимает, что все это значит и только удивилась бы, что с Терезой нет мужчины". Если переживание Терезы воспринимать как религиозное, то к нему придется приложить известное православной мистике состояние "блудной прелести". И, надо заметить, что видение это чрезвычайно близко к "Светлому Мальчику" Елены Рерих.

Если же рассматривать свидетельство Терезы как просто психический документ, то оно будет достоверно и правдиво, как достоверно и немистично признание Цветаевой, открывающей "тайну жен":

Тайну Евы от древа – вот:
Я не более чем животное,
Кем-то раненное в живот.

Впрочем, у Терезы всю ее жизнь были непрестанные проблемы с ее духовниками – ее опыт смущал и их⁶⁰³. И даже сегодня католический богослов, безусловно защищающий подлинность мистического пути Терезы, вынужден признать, что не так уж трудно интерпретировать по крайней мере некоторые моменты душевной жизни Терезы в терминах иного, небогословского языка: "Экстатические переживания сопровождаются иногда явлениями левитации, каталепсии, нечувствительности, которые есть отражения на теле насыщенности божественных даров, сообщаемых душе. Эти необычные феномены могут ставить жизнь в опасность, обычно они ухудшают здоровье, но иногда, напротив, обновляют его. К этому могут добавляться патологические проявления. Тереза говорит о шуме в голове. Ясно, что мистиком становятся не вследствие невропатии, но подлинная мистическая жизнь может совмещаться с невропатическим состоянием"⁶⁰⁴.

Русский эмигрант Печерин, воспитанный на Иоанне Златоусте, принявший католическое священство и монашество, все же так и не смог за 25 лет, проведенных в католических монастырях, стать подлинным единоверцем Терезы. "Католическое благочестие часто дышит буйным пламенем земной страсти. Молодая дева млеет перед изображением пламенеющего, терниями обвитого, копьем пронзенного сердца Иисуса. Св. Терезия в светлом видении видит прелестного мальчика с крыльями: он золотою стрелою пронзает ей сердце насквозь... Вот женщина в полном смысле слова! Итак, столетия прошли напрасно: сердце человеческое не изменилось, оно волнуемо теми же страстями и тех же богов зовет себе на помощь, и древний языческий купидон в том же костюме и с теми же стрелами является в келье кармелитской монашенки 16 столетия"⁶⁰⁵.

Другая католическая подвижница – Блаженная Анджела (сконч. в 1309 г.) также вносит весьма ощутимый эротический элемент в свои переживания. "Однажды взирала я на крест с Распятием на нем и вдруг зажглась душа моя такою пламенною любовью, что даже члены моего тела чувствовали ее с великою радостью и наслаждением. Видела же я и чувствовала, что Христос обнимает душу мою рукою, которая пригвождена была ко кресту, и радовалась я величайшею радостью... И иногда от теснейшего этого объятия кажется душе, что входит она в бок Христов"⁶⁰⁶.

Эротический оттенок видений Анджелы с точки зрения восточно-христианского опыта производит впечатление нецеломудренности. В Кресте она видела брачное ложе⁶⁰⁷. Она пожелала видеть Христа телесно и – "увидела Христа, склоняющего голову на руки мои. И тогда явил Он мне Свою шею и руки. Красота же шеи Его была такова, что невыразимо это. Он же не являл мне ничего, кроме шеи этой, прекраснейшей и сладчайшей"⁶⁰⁸. И снова, уже в храме: "Видела же я и тело Христово часто под различными образами. Видела я иногда шею Христову, столь сияющую и прекрасную, что исходящее из нее сияние было больше сияния солнца. И из такой красоты дается мне с несомненностью уразуметь, что там Бог. И хотя дома в том горле или шее видела я еще большую красоту, такую, что не утрачу, как верю, радости об этом видении шеи или горла впредь"⁶⁰⁹. Сам Христос (точнее – ее мистический собеседник, принявший облик Христа) делает Анджеле любовные признания: "Я не на шутку полюбил тебя"⁶¹⁰.

Этот мистический сентиментализм глубоко возмущал А. Ф. Лосева: "Блаженная Анджела находится в сладкой истоме, не может найти себе места от любовных томлений, крест Христов представляется ей брачным ложем... Что может быть более противоположно византийско-московскому суровому и целомудренному подвижничеству, как не эти страстные взирания на крест Христов, на раны Христа и на отдельные члены тела Его, это насильственное вызывание кровавых пятен на собственном теле и т. д. и т. д.?.. Это, конечно, не молитва, и не общение с Богом. Это – очень сильные галлюцинации на почве истерии, то есть прелесть. И всех этих истериков, которым является Богородица и кормит их своими сосцами, всех этих истеричек, у которых при явлении Христа радостный озноб проходит по всему телу и между прочим сокращается маточная мускулатура, весь этот бедлам эротомании, бесовской гордости и сатанизма – можно, конечно, только анафематствовать. (Замечу, что я привел не из самого яркого. Приводить самое яркое и кощунственно и противно). В молитве опытно ощущается вся неправда католицизма... Православная молитва пребывает в верхней части сердца, не ниже... Молитвенным и аскетическим опытом дознано на Востоке, что привитие молитвы в каком-нибудь другом месте организма есть всегда результат прелестного состояния. Католическая эротомания связана, по-видимому, с насильственным возбуждением и разгорячением нижней части сердца. "Старающийся привести в движение и разгорячить нижнюю часть сердца приводит в движение силу вожделения, которая, по близости к ней половых органов, приводит в движение эти части. Какое странное явление! Повидимому, подвижник занимается молитвой, а занятие порождает похотение, которое должно было бы умерщвляться занятием", – приводит А. Лосев в заключение слова св. Игнатия Брянчанинова⁶¹¹.

Чтобы столь резкая реакция А. Ф. Лосева стала понятнее, приведу еще несколько мест из откровений Анджелы. Эпитета "истерички" Анджела удостоилась, очевидно, за описания своих состояний типа следующих: "Когда же низойдет она (остия причастия), дает мне чувство весьма утешающее. Во вне же, в теле заметна она потому, что заставляет меня очень сильно дрожать, так что лишь с большим трудом могу я принять чашу"⁶¹². "И вопила я без всякого стыда: "Любовь моя, еще не познала я Тебя! Почему так оставляешь меня?" Но не могла я сказать больше, а только, восклицая это, хотела произнести и сказать слово и не могла произнести: так голос и крик стесняли мое слово. Вопль же этот и крик приключился мне при входе в притвор церкви св. Франциска, где по отшествии Божием сидела я, томясь и крича перед всем народом, так что пришедшие со мной и знакомые мои стояли поодаль, краснея и думая, что иная тому причина. Я же от сладости Его и от скорби об отшествии Его кричала и хотела умереть. И все связки тела моего тогда разъединялись"⁶¹³.

По наблюдению Бориса Вышеславцева мистика еще одной католической визионерки – Маргариты-Марии Алакок – "весьма примитивна: это любовное страдание вместе с божественным Женихом, эротическое самомучительство. Особенно характерны ее песнопения, представляющие собою настоящие любовные сонеты и дающие классический материал для психоанализа. Сублимация здесь не удается"⁶¹⁴. "Прелесть есть неудача в сублимации, введение таких образов, которые не сублимируют, а "профанируют". И таких неудач можно действительно найти множество в католической аскетике и мистике. Schjelderup приводит бесчисленные примеры в своем Asketismus"⁶¹⁵, - добавляет философ в другой своей работе.

Вторжение непреображенного эроса в мистику порождает поразительные богословские системы. Католическая блаженная Мари Севрэ (1972-1966) слышит такую речь "Христа": "Я хочу исчерпать всю мою мощь Создателя! Пусть узнают души, что я сгораю от пламенного желания видеть их, всех и каждую, предоставленные бесконечно разнообразному воздействию моего духа... Так подготовится этот ослепительный мирный период, когда все на земле вохвалит Меня! Я, Создатель, Я хочу, перед концом Времени, Я хочу насладиться подобным молнии моим прекрасным, сверкающим творением. Я хочу увидеть его прекрасным перед тем, как разрушить эту землю"⁶¹⁶. С точки зрения философской этот пассаж абсурден, потому что монотеистически понимаемый Абсолют в принципе не может исчерпать Себя в творении. С точки зрения богословской он странен, поскольку предполагает некую хилиастическую утопию, без-болезненное бытие, предшествующее Второму Пришествию (официально католическая церковь осудила хилиазм как ересь). С точки зрения политической это видение интересно тем, что оно уже легло в основу нескольких папских энциклик, трактующих социально-политические проблемы, и возвещение наступающей "цивилизации любви" (важнейшая черта которой – соединение Церкви и Синагоги)⁶¹⁷ становится официальной доктриной католичества⁶¹⁸.

Конечно, описание соединения человека с Богом очень естественно берет образы от брачной любви. "И поистине бывает брак, неизреченный и Божественный. Он сочетается с каждым в отдельности, и каждый по причине удовольствия соединяется с Владыкою", – пишет преп. Симеон Новый Богослов⁶¹⁹. И у упомянутых мною мистичек странно не само по себе использование брачной символики – традиция "мистического брака" освящена Библией, есть она и в православной мистике. Но какие-то явственно уловимые, хотя и трудно передаваемые оттенки не позволяют сказать, что та эротика, которая пронизывает мистику католических подвижниц, является только и всецело преображенной. Богообщение здесь не связывается со сладострастной мукой.

Кстати, сама Рерих также невысокого мнения о мистической чистоте переживания упомянутых католичек: "Христос скорбит о вреде экстаза этого. К тому же церковь постаралась подчеркнуть эту сторону. Повторяю о вреде Папской церкви. Надо очистить все приукрашенное, не говорю о таких легко украшенных сочинениях (Терезы испанки и Екатерины сиенской)⁶²⁰. Но на православный вкус разница между рериховскими опытами по пробуждению "силы Кундалини" и эротоманией западных визионерок не так уж велика...

И все же у Елены Рерих после общения с "духовной энергией", которая "есть стихия космического огня" (Иерархия, 369) появляется нечто, чего не было даже у Терезы или Анджелы – это ощущение собственной буквальной несгибаемости. "После известной ступени нельзя нагибаться, ибо как ртуть в стекле градусника, подымается столб энергии" (Агни Йога, 302).

Увы, мир религии отнюдь не так благополучен, как кажется издалека. Даже самое точное исповедание христианской веры не может спасти от практических "духовных приключений". Одно мгновение не в меру доверчивого восторга от явившегося наконец-то чуда – и вот уже некогда образцовый монах оказывается прельщен духом, забредшим к нему в келью под образом Христа. Хоть капелька самолюбия мелькает в душе подвижника ("надо же – и я наконец-то сподобился!") – и он уже становится участником страшного маскарада. Что же говорить о людях, которые даже понаслышке не ведают о законах духовной брани?

Не так давно я получил письмо, содержащее очередную грустную историю о "духовном контакте": "Я сегодня обращаюсь в Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II, о. Андрею Кураеву и всем, всем, всем, кто способен видеть, слышать, действовать! Человечество в опасности! Об этом символизируют два последних памятника – маршалу Жукову, памятник "Победы" и все то, что происходит внутри страны, в природе. Вселенский зверь 666, используя духовное невежество пришедших к власти "новых" русских, язычников, разрушает основу основ всего человечества, Православие. Срыт седьмой холм горы Поклонная, на семи холмах расположена столица Москва. Земля вывезена в Израиль под фундамент храма Соломона. Необходимы серьезные меры. Я считаю, что я смогла бы внести "лепту" в Спасение Православия, Человечества, России. В святом писании, Библии, я могла бы указать страницы, которые ведут к спасению. Тем более, если учесть, что после посещения мною Вашей (нашей) церкви Иоанна Крестителя творец Вседержитель в пятую седмицу Великого поста ознаменовал меня таким событием: у нас в квартире очень холодно. Я утром после того, как сготовлю завтрак, принимаю душ, согреваюсь. А потом причесываюсь в ванной, тут же перед зеркалом. Зеркало всегда бывает вспотевшее, покрытое влагой и я его вытираю. Вдруг: подходя к зеркалу я увидела, что оно покрыто крупными, круглыми каплями воды в виде жемчужины. Я хотела что-нибудь взять, чтобы протереть его, но мне ничего не попалось "под руки". Я подошла к зеркалу, посмотрела на него и мое лицо оказалось в совершенно чистом пространстве, в ореоле жемчужин в форме короны, как на иконе Пр. Богородицы "Взыскание погибших". Мне не надо было ничего вытирать, я занялась туалетом. Это являлось мне несколько дней – первый, второй, третий, а на четвертый день появились капельки воды, а с правой стороны, вверху, сухое пространство с расходящимися лучиками. Капель с каждым днем было все больше и больше, а сухое пространство с расходящимися лучиками увеличивалось. После девяти дней все исчезло. Я считаю, что Православие должно соорганизоваться и помочь Президенту Б. Н. Ельцину и всему Человечеству перейти от разрушения к Созиданию".

Сколько же таких людей, которым некие "духовные знамения" вдруг сообщили, что они стали избранными пророками-чудотворцами-целителями-святыми? Сколько таких подранков духовной войны? Христианство знает, что в мире незримом отнюдь не царит мир. Там идет война. На этой войне бывают расставлены ловушки. На этой войне бывают инвалиды. Этими инвалидами духовной войны и транслируются оккультные откровения.

Некая комиссия "Феномен" сообщила, что "на территории России, как утверждают статистики, действует сегодня около 300 000 народных целителей, ясновидящих, магов и астрологов"⁶²¹. Триста тысяч святых и пророков! Спустя всего пять лет после отмены в России государственного безбожия уже на каждых триста пятьдесят человек приходится один "богоизбранный" чудотворец! И на их чудеса такой большой спрос, что даже "специалисты Министерства по чрезвычайным ситуациям очень внимательно относятся к предсказаниям экстрасенсов"⁶²².

Давно прошли те времена, когда для выхода на контакт с духами надо было заниматься самоистязаниями, длительными и изматывающими камланиями или же долговременными медитациями. К концу христианской эры духи стали как бы отзывчивее. Их не успеешь кликнуть – а они уже тут как тут, и причем с полными корзинами сверхъестественных даров. Не нужно уже никаких жертв. Достаточно просто повернуться в ту сторону и слегка пококетничать с космическими любовниками.

Вот как расхваливает преимущества нового язычества Урсула Лоренц, сотрудник телекомпании "ВИД" и по совместительству один из руководителей движения "Нью эйдж" в Москве: "Больше всего философия Нового Века взяла из восточных религий. Но ориентальный путь к вершинам духа и физической гармонии связан с отречением от всего, что составляет жизнь современного человека. А Нью Эйдж предлагает такую систему тренинга и работы над собой, которая позволяет достичь той же степени совершенства, не требуя никакого отказа от обычной жизни"⁶²³. Вот – важнейшее слагаемое успеха "новых религиозных движений" в "обществе потребления". Потребление без отказа, приобретение без отречения, плоды без труда.

По уверению оккультистки, пробуждение скрытых сил отныне, в эпоху, когда под влиянием "знака Водолея" облегчается общение между мирами, "достигается без усилий и каких-либо покаяния или постов, не говоря уже о жизни, полной самоотвержения со стороны искателя. Теперь не надо штудировать книги, не надо учить проповеди, не надо давать милостыню, не надо покорять горы, не надо проявлять инициативу. Ибо настало время наслаждения"⁶²⁴.

Практически о том же пишет и Николай Рерих. По его мнению, данное ему Учение отличается от традиционных религий прежде всего тем, что оно приводит к тем же итогам, но полегче: "В религиях введены телодвижения и положения тела, способствующие нагнетанию энергии и устремляющие к Высшему. У Нас, конечно, можно преуспеть без утомительных движений наполнением сердца. Кто преуспел этим путем, тот имеет преимущество, ибо не престанет источник сердца. Лик Владыки, введенный в сердце, не потускнеет и в любой час готов на помощь. Этот путь сердца самый древний, но нуждается в значительном расширении сознания"⁶²⁵.

Тем, кто до сих пор готов настаивать на нерелигиозности "Живой этики", стоит задуматься хотя бы над тем, что, по признанию Николая Рериха, его Учение преследует те же цели, что и традиционные языческие религии, и разнится лишь в некоторых средствах...

Техник же "расширения сознания" и "Нью-эйдж", и оккультизм предлагают множество. От медитаций под "астральную музыку" и легких наркотиков до дыхательной техники "ребефинга". "Этот метод заключается в глубоком и частом дыхании, выполняемом под медитативную музыку. Всего за 20-30 минут эффект гипервентиляции вызывает гипоксию мозга и приводит к быстрому формированию измененного состояния сознания (переживание блаженства, ощущение пронизанности потоками знергии, чувство разобщенности с телом, в некоторых случаях – галлюцинации). Сознание "Нью-эйдж" предлагает целый спектр такого рода упрощенных методов "просветления". И оно представляет собой своеобразный духовный супермаркет. Индийская журналистка Гита Мехта назвала учителей такого сорта агентами "карма-колы", продавцами "быстрорастворимого просветления"⁶²⁶.

Методика вызывания духов может меняться. Для рокеров она может быть самой примитивной. Для теософов – посложнее. Но если человек с религиозным интересом смотрит мимо Бога, мимо евангельского Христа – перед его духовным взором рано или поздно возникнет посланник "космических иерархий". Да, Елена Рерих резко осуждала способы механического "просветления". "Не следует считать труд Сент-Ив Д'Алвейдера "Агарта" замечательным и правдивым рекордом. В действительности, он посещал Агарту своего собственного воображения и нагромождений тонкого мира", – уверяет она⁶²⁷. Но лучше уж блуждать в глубинах своего воображения, чем действительно встретиться с "князем власти воздушной".

Я не думаю, что Е. Рерих выдумала все то, что она написала. Она действительно нечто пережила, нечто услышала и восприняла. Но – что она слышала? Домашний врач Рерихов в Индии А. Ф. Яловенко так писал о Елене Ивановне: "Что же касается г-жи Рерих, то я должен сказать, что она больной человек. Она больна нервной болезнью, которая называется эпилептическая аура. Лица, страдающие этой болезнью, часто слышат какой-то невидимый голос и видят какие-то предметы. Зная его (Н. К.) глубокую привязанность, вернее, любовь к своей жене, и благодаря его мягкосердию, он часто подпадал под ее влияние и даже иногда верил в ее сверхъестественные способности. Я часто говорил ему о болезни Елены Ивановны, но он как-то холодно относился к моим познаниям в этой области. Но когда я ему дал книгу, то он попросил сделать выписки и в то же время просил не говорить об этой болезни Е.И... В феврале месяце 48 года я был отстранен от должности домашнего врача Рериха"⁶²⁸.

Возможно, что действительно это была просто болезнь. Возможно, это была игра разбуженного и взбаламученного подсознания. Последнее вполне допустимо, поскольку йогический путь антропологически, архетипически чужд нашей средиземноморской культуре. Европеец, по мысли крупнейшего психолога ХХ века К.-Г. Юнга, может лишь имитировать методы йоги, взращенные в совершенно иных психических условиях, он может заучивать идеи и термины, но в конце концов все равно не сможет выражать свой психический и духовный опыт непосредственно в терминах индийских традиций: "Мы, европейцы, попросту не так устроены, чтобы правильно употреблять эти методы"⁶²⁹. Не случайно центры "космического сознания" и "восточных медитаций" стали в сегодняшней России исправными поставщиками больных для психиатрических клиник...

Но что, если опыт Рерих был именно не психическим опытом, а собственно религиозным? Если поверить Елене Ивановне и признать, что свои тексты и видения она черпала не из глубин собственного подсознания, а получала извне, от некиих духовных визитеров? Тогда неизбежно встает вопрос: кто же эти посетители, оставившие свои визитные карточки у Елены Блаватской и Елены Рерих?

Я верю Рерихам. Я верю им, когда они говорят, что у них был реальный опыт встреч, контактов, бесед и откровений. Не считаю я и Блаватскую просто фантазеркой или шарлатанкой⁶³⁰. Они действительно встретили Князя мира сего.

И эта связь была настолько очевидной, что даже С. Ю. Витте, человек, совершенно не склонный к мистическому восприятию жизни, но зато близко знавший Блаватскую (она была его двоюродной сестрой), вынужден был написать в своих мемуарах: "В конце концов, если нужно доказательство, что человек не есть животное, что в нем есть душа, которая не может быть объяснена каким-нибудь материальным происхождением, то Блавацкая может служить этому отличным доказательством: в ней, несомненно, был дух, совершенно независимый от ее физического или физиологического существования. Вопрос только в том, каков был этот дух, а если встать на точку зрения представления о загробной жизни, что она делится на ад, чистилище и рай, то весь вопрос только в том, из какой именно части вышел тот дух, который поселился в Блавацкой на время ее земной жизни... Я составил себе совершенно ясное представление об этой выдающейся и до известной степени демонической личности. Я не могу не сказать, что в ней было что-то демоническое, что было в ней, сказав попросту, что-то чертовское, хотя в сущности она была очень незлобивым, добрым человеком. Она обладала такими громаднейшими голубыми глазами, каких я никогда в жизни ни у кого не видел, и когда она начинала что-нибудь рассказывать, а в особенности небылицу, неправду, то эти глаза все время страшно искрились, и меня поэтому не удивляет, что она имела громадное влияние на людей, склонных к грубому мистицизму, то есть на людей, которым приелась жизнь на нашей планете и которые не могут возвыситься до истинного понимания и чувствования предстоящей нам загробной жизни"⁶³¹.

Не из-за схожих ли демонических свечений и Елена Рерих так прятала свои глаза, так не любила фотографироваться, предпочитая явно льстившие ей портреты единоверных ей сыновей и мужа?

Если душа человека не очищена, не преображена благодатью Христа, то открытие духовных чувств и созерцание мира духов делает человека слишком легкой добычей воздушных и недобрых разумов. Тело дано человеку как защита от духовного мира. Да, плоть тяжела; да, она отгораживает человека от духовного мира. Но в мире духовном подобное притягивается подобным. И если стена плоти истончена (постом ли, предельным мыслительным напряжением или кислородным голоданием), но душа еще живет в страстях – то и духовному взору предстанет не Господь, а именно те духи, что соответственны этим страстям. Так объясняет опасность преждевременного "отверзения чувств" свят. Игнатий Брянчанинов⁶³².

"В наше время многие позволяют себе входить в общение с падшими духами посредством магнетизма, причем падшие духи обыкновенно являются в виде светлых ангелов, обольщают и обманывают различными интересными сказками, перемешивая правду с ложью, – всегда причиняют душевное и даже умственное расстройство. Употребление магнетизма есть отрасль волхвования. При нем нет явного отречения от Бога, но несомненно имеется отречение прикрытое", – говорит св. Игнатий о первой волне неоязычества в интеллектуальных кругах прошлого века⁶³³.

По заключению этого святого отца, свойство тех видений, которые приходят от Бога, заключается в том, что они приносят душе смирение и умиление, страх Божий и сознание своей греховности. Напротив, те видения, в которые люди вторгаются произвольно, вводят их в состояние гордости, в самомнение, и доставляют радость, которая есть не что иное как подсознательное удовлетворение собственного тщеславия⁶³⁴. Соответственно, есть некоторая возможность проверки – из какого же источника пришли те "дивные откровения", о которых радостно возвещает новый визионер. Архим. Софроний (Сахаров), прошедший монашеский искус на Афоне у преп. Силуана, а затем создавший православный монастырь в Англии, дает такой совет: "Когда духовнику положение вещей неясно, у него в распоряжении остается "психологический прием": предложить исповеднику быть недоверчивым ко всякого рода особенным явлениям. Если видение было действительно от Бога, то в душе исповедника будет превалировать смирение и он спокойно воспримет совет быть трезвенным. В обратном случае возможна реакция негативная и стремление доказать, что видение не могло быть иначе, чем от Бога"⁶³⁵.

Совершенно иное советование слышит Елена Рерих: "Урусвати может спокойно принимать все. Насколько самоуверенность в действии благословенна, настолько самомнительность губительна. У вас нет самомнительности"⁶³⁶. Итак, если Евангелие советует "не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они" (1 Ин. 4,1), то Владыка Шамбалы уверяет, что "самоуверенность в действии благословенна". Но даже говоря о самом первом грехе на Земле, св. Феофан Затворник видит вину прародителей именно в чрезмерной доверчивости: "Дело вкушения, может быть, и не велико, но худо, что поверили не зная кому"⁶³⁷. Этот же грех доверчивости привел к весьма печальным приключениям гетевского Фауста. Беды Фауста (и тех людей, с которыми он встречался) стали неотвратимы тогда, когда он удовлетворился уклончивым ответом Мефистофеля ("Как ты зовешься?" – "Мелочный вопрос!").

Как совершенно справедливо замечает о теософии о. Сергий Булгаков, "здесь отсутствует всякая критика и каждый домысел принимается за прямое откровение духовных миров"⁶³⁸.

Но адептам Агни Йоги рекомендовано не обращать внимания на предупреждения отсталых и невежественных христиан: "Вам будут твердить об ужасных оккультных тайнах, но вы будете подходить просто, твердые в себе. Неизвестное узнаем, приближаясь к нему. Нечего говорить о нем заранее, ведь даже границ его не знаем" (Агни Йога, 303)⁶³⁹.

Вообще все оккультные, теософские, йогические трактаты наполнены советами духовного бесстрашия: начните эксперименты, вступите в область духов без оглядок, и ни о чем не беспокойтесь⁶⁴⁰. "Без чудес, беспоклонно найдете ясную реальность и киркою испытателя будете вскрывать закрытые глубины" (Община, 121). Это очень интересная постановка задачи: надо войти в мир Высшего, но – "беспоклонно"; войти в Храм - но не поклониться Святыне. Так, может, совсем и не Высший это мир? Апостол Павел к числу тех даров, которые приносит с собою благодать Святого Духа, относит кротость (Гал. 5,23). Беспоклонное долбание киркой никак не назовешь кротким образом жизни в Святыне.

Стиль "новой духовности" советует отбросить прочь смирение и страх Божий, равно как сомнения, разборчивость и трезвость: "Зовите из бездны материи светлых вестников"! (Община, 145). Что ж – они приходят.

И при близком знакомстве с ними в конце концов оказывается, что "никакой библейский Бог-Вседержитель, якобы сотворивший Землю и все звезды и Луну, чтобы светить ей, не может сравниться в Красоте и Истине с представлением Мощи и Ведения Великих Разумов, стоящий на ступенях Лестницы, Вершина которой теряется в Беспредельности"⁶⁴¹. Этих "светлых вестников материи" надо принять именно вместо Бога. Когда в Советском Союзе начался атеистический "штурм неба", Елена Рерих заметила (в 1927 г.) в нем позитивную для космистов сторону: "Явление штурма неба легко обратить на поиски дальних миров. Не найдя Бога Отца, пусть отыщут признаки жизни в дальних мирах. И пусть молотом начнут строить радужный мост" (Община, 44).

И вот, наконец, итоговый призыв Елены Рерих: "Люцифер, настает время, когда обновить лампу твою!"⁶⁴².

 

 

---

 

 

III. Оккультная теократия.

12. Шамбала зияющая

Квинтон витал в небесах Востока, где пострашнее, чем в преисподней Запада.

Г. К. Честертон⁶⁴³.

Духи, навещавшие Елену Рерих в течение всей ее жизни, привели ее в некую волшебную страну по имени "Шамбала". Этой страны нет на политических, физических или демографических картах мира. Паломники на Восток говорят, что это незримая и тайная страна, которая существует в духовном пространстве как бы "рядом" с нашей Землей. Тем не менее у нее есть точки "выхода на поверхность" и соприкосновения с обычным миром. Тибет, Гималаи – вот где Шамбала соприкасается с Землей. Там можно встретить людей-мудрецов, там можно полнее воспринять необычные токи из Космоса.

Исходя из того, что место "контакта" с Шамбалой находится в самом высокогорном районе Земли, а также из космического пафоса Агни Йоги, можно было бы предположить, что Шамбала – это некий Надземный мир. Но, как ни странно, Рерихами этот мир описывается как подземный. Николай Рерих говорит, что есть пещеры, через которые можно спуститься в Шамбалу⁶⁴⁴. Там обитает "Правитель Мира", который по ночам выходит на поверхность и посещает ламаистские храмы⁶⁴⁵. Иногда, встав на черную скалу, он дает распоряжения своим слугам и они мчатся во все страны исполнять его повеления⁶⁴⁶. Подходы к этим подземьям охраняются всерьез – "вы слышали о ядовитых потоках, обтекающих горы. Возможно, вы видели людей, умирающих от газов, когда они подходили к ним близко. Возможно, вы видели, как животные и люди начинают дрожать, приближаясь к некоторым местностям. Многие люди пытаются достичь Шамбалы непозванными. Некоторые из них исчезли навсегда", – так лама поясняет Рериху малоизвестность Шамбалы⁶⁴⁷.

В тщательно укрытых подземельях Шамбалы Правитель мира в своем магическом зеркале видит все события, происходящие во всем мире на поверхности земли⁶⁴⁸. И "Великий Владыка" ("В. Вл.") не только видит, но и определяет их ход. "Психический Центр находится в "Священной Стране", откуда В. Вл. посылает психическую энергию во все концы Мира"⁶⁴⁹. В частности, необходимую магическую силу для контроля земной истории Правителю Шамбалы и мира дает некий "Чудесный камень". Л. Шапошникова полагает, что здесь имеется в виду "особый метеорит, используя который можно формировать энергетические поля будущих культур"⁶⁵⁰.

Этот "метеорит" она отождествляет с... Чашей Грааля. И тем самым Л. Шапошникова демонстрирует, что она непринужденно владеет излюбленным приемом "нью-эйджеров" – превращать символику христианских преданий и христианского фольклора в нечто совершенно антихристианское.

Напомню, что западноевропейские рыцарские легенды о Чаше Грааля полагали, что в этой Чаше хранится Кровь Христа, пролитая Искупителем на Голгофе и собранная Иосифом Аримафейским. Именно поэтому эта Чаша считалась источником Жизни и Бессмертия. Никаких магических камней в апокрифах и в последующих преданиях о Граале не фигурировало⁶⁵¹.

Впрочем, есть одна мифологическая система, в которой суждение Шапошниковой выглядит более-менее обоснованным. Каббала говорит, что Чаша Грааля была высечена из изумруда, упавшего со лба или с короны Люцифера во время его низвержения⁶⁵². В таком случае вполне понятно, почему вокруг именно такого "метеорита" Шапошникова собирается строить "новую культуру" и "новое общество"...

Что же касается самих Рерихов, то они не так уж много сообщают о своей вожделенной стране. Но даже то немногое, что есть у них и в других немногочисленных рассказах об Агарте-Шамбале, сияет отнюдь не только радужными обетованиями. А если обратиться к тем упоминаниям об этом мифе, которые существуют вне рериховского кружка, то "поиски Шамбалы" совсем теряют ореол невинной забавы.

Может быть, для того, чтобы быть монополистом в интерпретации мифа о Шамбале, Н. Рерих в 1931 г. в брошюре "Сердце Азии" заявил: "Все сведения о Шамбале так рассеяны в литературе. На Западе нет ни одной книги, посвященной этому краеугольному понятию Азии"⁶⁵³. И это неправда. "Сочиняя эту высокопарную тираду, наш замечательный художник явно слукавил. К тому времени вышла уже не одна, а целых три книги, посвященных "Шамбале" и он, несомненно, знал об этих публикациях. Нигде не называя имен авторов и не приводя прямых цитат, он то и дело проговаривается, намекая на существование такого рода книг"⁶⁵⁴.

Еще в 1922 г. в Лондоне вышла книга Фердинанда Оссендовского "И звери, и люди, и боги". Обрусевший поляк, экономист, в правительстве Колчака Оссендовский был министром финансов. С отрядом барона Унгерна он ушел из России в Монголию, а оттуда – в Тибет. Его скептически-нерелигиозное настроение по мере продвижения в горы начинает меняться. Обилие чудес и знамений поражает его. Он отказывается давать какую-либо оценку тому, что он встретил; он просто рассказывает.

Как и Рерихам, тибетские ламы открыли ему тайну о подземной Шамбале и ее Правителе. Царь мира правит подземным городом, подземным народом – он "является владыкой всех подземных пространств"⁶⁵⁵. Кто же он?

Е. Блаватской он описывается так: "Дхиан-Коган изображается с четырьмя руками. Две руки сложены, третья держит лотос, четвертая змею. На шее у него четки, а на голове знак Воды (материя, потоп), тогда как на лбу помещается третий глаз, глаз Шивы, знак духовного прозрения. Имя его "Покровитель" (Тибета), "Спаситель Человечества". Еще одно из его имен, на санскритском языке, Локапати или Лаканатха "Владыка Мира" и по тибетски "Джигтен-Гонпо", Покровитель Мира от всякого зла"⁶⁵⁶.

В своем земном воплощении "Владыка Мира" так описывается образованнейшим буддистским монахом – хранителем библиотеки далай-ламы: "Изредка удаляется он в храм-субурган, где в гробу из черного камня покоится набальзамированный труп его предшественника. Там всегда темно, но с приходом Царя Мира по стенам пробегает озноб, и на крышке гроба появляются языки пламени. Его встречает старейший гуру с закрытой головой и лицом, его руки скрещены на груди. Этот гуру никогда не обнажает лица: ведь вместо головы у него череп, на котором только и живого – глаза и язык. Он занят тем, что поддерживает связь с душами умерших. Царь Мира творит долгую молитву, а затем, приблизившись ко гробу, простирает перед собой руки. Языки пламени вспыхивают ярче, а огонь, пробежав по стенам, затухает, и затем, вновь оживившись, сплетается в диковинные узоры буквы алфавита "ватаннан", языка подземного царства. Из гроба начинают виться еле заметные струйки света – мысли его предшественника. Они постепенно окутывают целиком Царя Мира, а огненные буквы на стенах все пишут и пишут веления и пожелания Бога. В этот миг Царь Мира постигает мысли тех, кто оказывает влияние на судьбы человечества – царей, королей, ханов, полководцев, первосвященников, ученых и прочих власть предержащих. Он узнает все их помыслы. Если те угодны Богу, то Царь Мира тайно поможет их осуществлению, если нет – помешает. После беседы с предшественником Царь Мира созывает "Большой Совет Бога", на котором судит мысли и деяния сильных мира сего, помогает им или разом сокрушает их планы. Затем Царь Мира идет в главный храм и там молится в одиночестве. В алтаре сам по себе возжигается огонь, постепенно перекидываясь на соседние алтари, и в пламени проступает лицо Бога. Царь Мира почтительно извещает Всевышнего о решении "Совета Бога" и получает в ответ божественные наставления. Покидая храм, Царь Мира излучает дивный свет"⁶⁵⁷.

Кстати, книга Оссендовского все-таки была знакома Рериху⁶⁵⁸. И в более поздние годы Елена Рерих заметила, что "напрасно думать, что в книге "Звери, Люди и Боги" все граничит с маловероятной фантазией. Там больше правды, чем думают"⁶⁵⁹.

Вот и я так считаю. Я человек легковерный и доверчивый. Если лама так говорит – значит, так оно и есть. Только слишком уж инфернальные черты сквозят в этом описании царя подземного мира. "Слишком инфернальные" – не для того, чтобы не поверить ламе и Оссендовскому. Этому их свидетельству я готов верить. Но "Владыка Шамбалы" слишком уж инфернален, чтобы поверить Рерихам и признать в нем alter ego Господа Иисуса Христа. В понимании Николая Рериха сей персонаж – грядущий Мессия, Христос Второго Пришествия, Майтрейя⁶⁶⁰. С точки же зрения христианина – обычный демон.

Мыслимо ли представить себе, что величайшая тайна Шамбалы – это не более чем демонизм? Да, оккультисты даже не очень скрывают свое стремление к завету с силами тьмы. Более того, они заявляют, что христиане действуют просто непрактично и неэкономно, лишь отвергая темные силы вместо того, чтобы заставить их служить себе. Идя путем теософии человек, по признанию Р. Штейнера, "учится познавать страшные силы, угрожающие жизни со всех сторон. Для него становится возможным заставлять служить себе силы и существа, которые изъяты из чувственного восприятия"⁶⁶¹. Или: "Мы не должны просто избегать Люцифера, а должны завоевать его силы для наступательного движения человеческой культуры; то же с Ариманом и его силами. Во взаимодействии зла и добра, в объединении силы становления становятся плодотворными именно в состоянии равновесия, которого мы должны добиваться в жизни, учась в определенной степени овладевать ариманическим и люциферическим. В этом состоянии равновесия заложен импульс, который должен быть включен в жизнь. И духовная наука должна способствовать этому импульсу"⁶⁶².

О том же стремлении поставить демонов на службу оккультному просвещению мира Н. Рериху говорит тибетский лама: "С помощью наших символов изображений и танок ты можешь увидеть, как действовали великие Учителя; лишь немногие из них изображены в полной медитации. Обычно же они активны в своем великом труде. Они либо обучают людей, либо приручают темные силы и стихии"⁶⁶³. Правда, неизбежно возникает вопрос: а кто же кого "приручил"?

О Штейнере Бердяев заметил, что предлагаемый им путь – это "тяжкий путь муштровки, который приводит к тому, что человек раскрывает свою зависимость от космических иерархий"⁶⁶⁴. О Блаватской же Б. Фаликов пишет, что "те оккультные силы, которыми она владела, не были ей вполне подвластны"⁶⁶⁵.

Мир "поднебесных духов" и "подземных владык" нельзя даже стремиться подчинить себе. Только игнорировать или противостоять им. В истории Земли известно достаточно людей, культов и народов, которые попробовали привлечь силы мрака (или что то же – силы небожественного света) на свою сторону. Для примера можно вспомнить тот самый тибетский ламаизм, который так пленил Рерихов.

В Тибет махаянистский буддизм пришел в VII веке. В IX веке он проник из аристократии и ученых кругов в народ в форме ламаизма, основанного Падма Самбхавой. Придя в Тибет, он начал строить монастырь Самье. Однако демоны противились стройке – но Падма Самбхава покорил их и превратил в слуг, которые и закончили строительство⁶⁶⁶. Так родилась излюбленная поговорка Е. Рерих: "демоны строят храм". Кроме того, основатель ламаизма, победивши дьявольские силы, выдвинул и более долгосрочное условие для освобождения демонов. Отныне они были обязаны защищать буддистское правоверие.

Опираясь на это предание, заискивание именно перед этими жестокими и кровожадными гениями заняло первенствующее место в народном культе. В буддистских монастырях Монголии и Тибета ежедневное утреннее служение начинается с принесения кровавой жертвы "хранителю веры Чжамсарану и другим лютым божествам и гениям", "божественным палачам и смертоносцам врагов веры и добродетели".

Вот описание этих служб в книге русского этнографа А. М. Позднеева, переизданной в 1993 г. в Калмыкии самими буддистами: "Приносящие балин хувараки перед началом служения долженствуют прежде всего созерцать Чжамсарана и представить себе все пространство мира пустым. В пространстве этой пустоты они должны представить себе безграничное море из человеческой и лошадиной крови, в котором треугольником волнуются волны; в самой середине этих волн – четырехугольную медную гору и на вершине ее – солнце, человеческий и конский труп, а на них Чжамсарана. Лицо у него красное; в правой руке, испускающей пламя, он держит медный меч, упираясь им в небо; этим мечом он посекает жизнь нарушивших обеты. В левой руке он держит сердце и почки врагов веры; под левой мышкой прижал он кожаное красное знамя. Рот страшно открыт, 4 острых клыка обнажены; имеет три глаза и страшно гневный вид. Он коронован 5 человеческими черепами. Стоит он среди пламенеющего огня премудрости".

Принеся этому и армии иных демонов чашу крови, их призывают уничтожать врагов, а особенно тех, кто ограничивает распространение веры и святости буддийской. Вот вопль, к ним обращенный: "Призываю основавшего свое вечное местоприбывание в юго-западной стране трупов владыку жизни, великих красных палачей и шимнусов, не отступающих от повелений Чжамсарана, приидите по силе обещания... Чтобы порадовать Чжамсарана и его сподвижников, чествую их великим морем разной крови. Ом-ма-хум... Все враждебные и силы и препятствия, согласно своих строгих и жестоких законов, сделайте прахом... Открывший рот и обнаживший клыки, имеющий три глаза на своем страшном лице, завязавший в косу свою темно-желтые волосы, возложивший на себя корону из черепов и четки, величественный богатырь, одаренный лицем, на которое невозможно смотреть, тебя восхваляю я! Стоящую по правой стороне от тебя Ухин-тэнгри, которая держит в своих руках меч и гвоздь, имеет синеватое тело и красноватое лицо – восхваляю я!.. Царь хранителей-якшасов, мать красноликая, владыка жизни, свирепые восемь меченосцев и вы, страшные палачи, умножьте вашу энергию! греховным, воздвигающим преграды ламству, всем держащимся еретического учения покажите вашу силу, и спасите, о спасительные. Ниспослав свыше шимнусов, действующих ножами, схватите врагов сетью, пришпильте их гвоздями, перерубите мечами, прострелите стрелами, пронзите копьями, высосите у них сердце! Но, заставив их покончить свое настоящее злое существование, спасите их души! Прекратите жизнь этих злобных врагов! плоть, кровь и кости их вкушайте устами вашими! Примите эту жертву плоти и крови ненавистных врагов! Направьте меня на путь добродетели, но накажите врагов явными знамениями! Уничтожьте врагов ламства и веры вообще, ибо только таким путем вы сохраните веру и священное учение!"⁶⁶⁷.

Как мы помним, согласно Блаватской, "Владыка Мира" – это "покровитель Тибета от всякого зла". Напомню также, что тот, кто в Тибете именуется "покровителем" и "защитником веры", на языке Блаватской зовется "Дхиан-Коган". Теперь уже ясно, как именно сей "Высокий Дух" исполняет свою миссию.

Итак, если издалека кажется, что все религии равны, стоит рассмотреть их поближе. И задаться вопросом, можно ли, например, в одном иконостасе поставить Спаса Рублева и маски ламаистских божеств? Можно ли наряду, во время одной утренней молитвы прочитать и молитву христианина, и молитву тибетского монаха?

Впрочем, для ответа на последний вопрос надо привести их тексты. Утреннюю молитву ламаиста мы слышали. Для удобства сопоставления возьмем молитву православного христианина, обращенную не к Богу, но к Ангелу Хранителю: "Святый Ангеле, предстояй окаянней моей души и страстней моей жизни, не остави мене грешнаго, ниже отступи от мене за невоздержание мое; не даждь места лукавому демону обладати мною насильством смертнаго сего телесе; укрепи бедствующую и худую мою руку и настави мя на путь спасения. Ей, святый Ангеле Божий, хранителю и покровителю окаянныя моея души и тела, вся мне прости, еликими тя оскорбих во вся дни живота моего, и аще что согреших в прешедшую ночь сию, покрый мя в настоящий день, и сохрани мя от всякаго искушения противнаго, да ни в коем гресе прогневаю Бога. И молися за мя ко Господу, да утвердит мя в страсе Своем, и достойна покажет мя раба Своея милости, аминь".

И чтобы ни утренние, ни ночные молитвы христианина никогда не приближались к радениям лам, авва Евагрий дает совет: "В своей молитве старайся не призывать проклятий на голову какого-либо человека, дабы не разрушить того, что строишь, и не сделать мерзкой молитву твою" (Слово о молитве, 103)⁶⁶⁸.

Учитывая же, что медитация о Чжамсаране – это ежедневное утреннее моление в каждом ламаистском монастыре, приходится заметить, что Далай-лама, с раннего утра упражняющийся в таких медитациях – своеобразнейший лауреат Нобелевской премии мира.

Впрочем, в Тибетской "Шамбале" доходило и до практики. "Мне, пробывшему тогда полтора десятка лет среди монгол, казался странным разговор со служителем, буддийским ламой, представителем движения "щади все живое", разговор о возможности существования человеческих жертвоприношений"⁶⁶⁹... И однако в невероятном пришлось удостовериться. Человеческие жертвоприношения дожили у северных буддистов до ХХ века.

Вот, например, одно из деяний знаменитого Тушегун-ламы (или Джа-ламы), считавшего себя воплощением Махакалы, Великого Чернобога, "почти полвека будоражившего степь, вселявшего ужас в кочевников и признанного при жизни святым"⁶⁷⁰. В августе 1912 году после боя в китайской крепости Кобдо монголы захватили 35 китайских торговцев (не солдат, заметьте, – купцов). Над ними было решено исполнить древний тантристский ритуал "освящения знамен". "Созывая народ в гудящие раковины, ламы вынесли обтянутые человеческой кожей дамары – барабаны, музыкальные инструменты из полых человеческих костей, горшочки с кровью для демонов. Ламы высокого и низкого рангов одинаково с трудом пробирались сквозь толпу... Проворно донага раздели жертвы. Руки и ноги им заломили за спину, голову откинули назад, привязывая косицу к связанным рукам и ногам так, чтобы торчала вперед грудь жертвы. Громче забормотали молитвы и заклинания ламы, поспешнее становилось жуткое пение. Вперед вышел Джа-лама, как все ламы, с непокрытой головой, в красной мантии. Пробормотав слова молитвы, он встал на колени перед первым из связанных китайцев, взял в левую руку короткий серпообразный жертвенный нож. Мгновенно левой рукой вонзив нож в грудь, Джа-лама вырвал правой все трепещущее сердце. Хлынувшей кровью хайлар-монголы написали на полотнище "формулы заклинаний", которые гарантировали бы монголам помощь докшитов, оценивших их победу. Потом Джа-лама положил окровавленное сердце в приготовленную габалу – чашу, которая на самом деле была оправленной в серебро верхней частью человеческого черепа. И снова крик новой жертвы, пока, наконец, все пять знамен не были расписаны кровью сердец. Коротким ударом ножа в череп вскрывали его ламы, опуская тут же теплые мозги в габалу к мертвым сердцам... В ужасе отшатываясь в начале, зрители вскрикивали что-то в знак одобрения, словно зажигая в душе свой маленький огонь... Настал черед следующих пяти жертв, в том числе пленного сарта. К нему первому подошел Джа-лама. Пронзительное "аллах-иль-аллах" разнеслось по долине, когда он шилообразной человеческой костью вскрыл сарту артерии и стал выпускать хлынувшую кровь в габалу. Сарт умирал, как истинный мусульманин: он бормотал предсмертную молитву, обратив взор в сторону родных мест, пока не упал на траву. Его четверым товарищам было не лучше: медленно истекали они кровью. Джа-лама обрызгал ею, кровью умиравших врагов, стоявших поблизости и дрожавших от страха цириков (солдат). Бездыханных жертв бросали в костер"⁶⁷¹.

Когда чиновник князя подоспел к месту жертвоприношения и попытался остановить его, утверждая, что по "желтой вере" таких ритуалов не положено, ему возразили: "Джа-богдо-лама исполняет тантра-приношение по стародавнему обычаю, как передают негласные, тайные предания. Его приказ для нас – главный! Так велит поступать с врагами религии Махакала". И в самом деле, что значит слово князя перед авторитетом святого! "Ведь Джа-лама был докшин-хутухта – свирепый святой, почитаемый в ламаизме"⁶⁷². Как и положено святому и ламаистскому монаху, джа-лама не пил и не курил⁶⁷³. И он даже больше, чем святой: "Махакала первоначально был одним из образов Шивы как разрушителя мира"⁶⁷⁴.

Махакалу "ламы-иконописцы обязаны были изображать всегда с мечом или ножом, на фоне очищающего огня, с широко раскрытым ртом, готовым впиться в сердце врага желтой веры, выпить его неостывшую кровь. Этот докшит (по-тибетски и дхармапал на санскрите) не просто побеждает Зло, но испытывает блаженство при виде мук носителя этого Зла"⁶⁷⁵. Это отнюдь не образ демонических сил, не облик зла. Нет, это облик покровителя "желтой веры", облик тех сил, что защищают тибетский буддизм⁶⁷⁶.

Жертвоприношение, совершенное Джа-ламой, "доступно лишь тем немногим, согласно тантризму, кто овладел обетами алмазной колесницы Ваджры"⁶⁷⁷. Может быть, в глубинах тантризма Джа-дама научился оправдывать свои действия с привлечением кармической философии: "достигшие совершенства служат во благо людей, убийствами они очищают души грешников для лучших перерождений, принимают их грехи на себя"⁶⁷⁸. Во всяком случае, Юрий Рерих хоть и называл Джа-ламу разбойником, но все же считал его "очень образованным человеком"⁶⁷⁹. Действительно, Джа-лама – это совсем не тот самый "урод", без которого, говорят, не стоит ни одна семья (в том числе и религиозная). Нет – "он был близким другом далай-ламы, слыл самым просвещенным из лам, а, кроме того, являлся искусным врачом"⁶⁸⁰... О себе Джа-лама говорил, что он – единственный из живущих на земле людей, который лично видел "Царя мира"⁶⁸¹...

То, что Джа-лама делал открыто, то же самое скромно "прообразовывалось" обычными ламаистскими обрядами. Например, в юрте у Джа-ламы висел "тулум" – кожа, содранная в 1913 году с пленного киргиза без разрезов, мешком, искусно просоленная и просушенная⁶⁸².

Это не боевой трофей, но необходимая молитвенная принадлежность. "Есть такие моления лам, когда требуется расстелить на полу перед собой кожу Мангуса, воплощения зла; другое дело, что за неимением ее расстилают кусок белой ткани, символизирующей тулум Мангуса. Поскольку Джа-лама начал строить большой монастырь, кожа врага была нужна ему для будущих хуралов, молебствий"⁶⁸³.

А. Бурдуков рассказывает, что Джа-ламу не любили многие ламы. Но никто из них не осуждал его ритуалы: "и вот, при такой личной неприязни баитский лама мне все же объяснил, что в ламайском культе во время некоторых богослужений стелется белое полотно, вырезанное наподобие распластанной кожи Мангыса. Мангыс в монгольском эпосе – одухотворенное злое начало... Лама говорил, что в главных храмах Лхассы в Тибете у Далай-ламы и Банчен-Богдо, для совершения великих хуралов в честь грозных богов есть настоящие кожи мангысов, но больше их нет нигде. В других местах применяется имитация. – Вот и Джа-лама снял кожу, вероятно, для обрядностей, а не по жестокости, – закончил лама"⁶⁸⁴.

И в самом деле, обряды Джа-ламы были не настолько "эзотеричны", чтобы никто другой их не практиковал. Когда один из сподвижников Джа-ламы Максаржав в 1921 году совершил переворот, он не просто уничтожил белый гарнизон (отряд атамана Казанцева – часть Унгерновской дивизии). Сердце есаула Ванданова (бурята-буддиста) было съедено. "При появлении в лагере Ванданова чеджин-лама сразу же впал в транс, воплотившееся в него божество требовало себе в жертву трепещущее сердце Ванданова. Ванданова расстреляли, а вынутое сердце было поднесено беснующемуся чеджину, который в экстазе его съел. Позднее он говорил, что во время транса действует божество, а не он, оно и съело сердце Ванданова"⁶⁸⁵. Исполнители этого действа рассказывали Бурдукову, что "его сало и мясо разобрали на лекарства. В тибетской медицине мясо, сало, череп человека и многое другое употребляются в качестве лекарств. Человеческое мясо и сало преимущественно берутся от казненных"⁶⁸⁶.

Ванданов был принесен в жертву при совершении все того же ритуала освящения знамени. Но на этот раз это было уже – красное большевистское знамя. И командир красных монголов Максаржав вскоре был награжден советским орденом Красного Знамени⁶⁸⁷...

Вскоре в плен к "красномонголам" (термин А. Бурдукова) попал фельдфебель Филимонов из Бийска. И на этот раз сердце пленного было принесено в жертву красному знамени и съедено. Совершал обряд все тот же бывший при Максаржаве чеджин (чойджин) лама⁶⁸⁸. "Интересно, что в современных случаях человеческих жертвоприношений инициаторами являются представители высшего ламства – Джа-лама и чеджин"⁶⁸⁹.

Так что речь идет не об эксцессе. Речь идет о традиции. Естественно, эзотерической...

"Тулум" же, сопровождавший Джа-ламу в его странствиях, интересен еще вот чем. Каждый народ, каждый город старается, помимо почитания Единого Небесного Отца (если он еще о Нем помнит), обрести более "близкого" духовного покровителя. Москва своим покровителем чтит св. Георгия Победоносца⁶⁹⁰, а Петербург – св. Александра Невского. В античности Афина Паллада считалась покровительницей Афин, а Артемида – Эфеса... Кого же ламаисты считают покровителем своей священной столицы – Лхасы? – Богиню Лхамо. Она изображается всегда скачущей по морю крови на муле, покрытом страшной попоной – тулумом, сделанным из кожи ее сына, которого она сама убила за измену "желтой вере"⁶⁹¹...

Если же речь зашла о резиденции Далай-ламы, то уместно вспомнить описание Святейшего друга Джа-ламы: "Живой Будда, Его Святейшество Джебтсунг Дамба-хутухта-хан... Личность Живого Будды произвела на меня двойственное впечатление, но ведь все в ламаизме имеет двойную сторону. Умный, проницательный, энергичный, но одновременно подвержен безудержному пьянству, отчего и ослеп... Этот вечно пьяный слепец, с восторгом слушающий набившие оскомину оперные арии, любящий попугать своих слуг током от динамомашины, жестокий старик, не моргнув глазом убирающий своих политических врагов, держащий народ в невежестве и обманывающий его своими пророчествами и предсказаниями, наделен тем не менее сверхъестественными способностями"⁶⁹².

Далай-ламы (по признанию нынешнего Далай-ламы XIV) с детства связаны с чернобогом Махакалой: "вскоре после моего рождения на крыше нашего дома поселилась пара ворон. Это представляет особый интерес, поскольку подобные вещи происходили и после рождения первого, седьмого, восьмого и двенадцатого Далай-лам. Позднее, когда Далай-лама Первый вырос и достиг высот в своей духовной практике, он во время медитации установил прямой контакт с божеством-защитником Махакалой. И тогда Махакала сказал ему: "тот, кто, подобно тебе, утверждает учение буддизма, нуждается в защитнике вроде меня". Так что, как мы видим, между Махакалой, воронами и Далай-ламами определенно существует связь"⁶⁹³. Кроме того, нынешний лауреат Нобелевской премии мира не прочь поработать с демонами и "божественными палачами": "Для того, чтобы иметь дело с так называемыми гневными защитниками, мы сами должны достичь определенного уровня внутреннего развития. Когда человек достигает некоторых результатов, или стабильности в своей йогической практике, особенно в йоге божеств, и развивает в себе гордость этого божества, то он обретает способность использовать различных защитников и божеств. Вот это правильный путь... Я проводил посвящения Калачакры. При этом я всегда мысленно представлял различных защитников тибетского народа, тибетского сообщества... Эти божества могут оказывать влияние на события, происходящие в мире"⁶⁹⁴.

Ламаизм научился облекаться в одежды миролюбивой проповеди. Но, как видим, ничуть не отказался от оккультного натравливания своих демонических защитников на почки врагов. Короче, Рерихи связались с самым примитивным и самым темным буддизмом – тантризмом⁶⁹⁵.

"Тантризм – высшая магия ламаизма" – так его определяет И. Ломакина⁶⁹⁶. Более развернутое определение тантризма (хоть и с обычными следами маскировки) дает Блаватская. "Тантра. – Буквально "закон или ритуал". Определенные мистические и магические труды, главной особенностью которых является поклонение женской силе, олицетворенной в Шакти. Дэви или Друга (Кали, супруга Шивы) – это особая энергия, связанная с половыми ритуалами и магическими силами – худшая из форм черной магии и колдовства"⁶⁹⁷.

Кажется, Блаватская дистанциировалась от тантризма? – Нет. Проповедь "закона" составляет центральную тему теософии. "Поклонение женской силе" также весьма характерно для теософов (уверяющих, что начался век "Матери Мира"). Кроме того, что же такое в понимании Блаватской "Шакти"? "Шакти – активная женская энергия богов; в народном индуизме – их жены и богини; в оккультизме – венец астрального света. Синтез Силы и шести сил природы. Вселенская энергия"⁶⁹⁸. Вот теперь ясно. Шакти – "вселенская энергия", то есть то, что единственно существует в мироздании, начало и конец всего, та Энергия, тот "Космический Магнит", который теософами и помещается на вершине "Космической Иерархии". То есть – это предмет поклонения самих теософов ("астральный свет", как мы помним, для Блаватской и есть Люцифер).

Наконец, еще одно касание этой темы в "Теософском словаре": "Тантрика – церемонии, связанные с вышеупомянутым поклонением. Шакти обладает двоякой природой, белой и черной, доброй и злой, потому шакты делятся на два вида, шакты правой и левой руки, то есть "белые" и "черные" чародеи. Поклонение последних – в высшей степени распущенное и безнравственное"⁶⁹⁹. Основной тезис этой словарной статьи совершенно понятен. Теософы не устают повторять, что "вселенская энергия" как раз двуприродна, что она вбирает в себя добро и зло, что у нее есть темные и светлые проявления... Но поскольку кровавые и оргиастические тантрические эксцессы не неизвестны на Западе – естественно, присовокупляется известная сказка о "черной" магии, которая ну ничуть не похожа на "белую".

Характерно, однако, что Блаватская проводила разграничение между "белой" и "черной" магией не по их технологии, а лишь по мотивации того, кто практикует магические знания. "Достаточно сказать, что когда мотивы, которыми руководствуется оператор, эгоистичны или причиняют вред любому живому существу или существам – все такие действия мы классифицируем как черную магию"⁷⁰⁰. Поскольку же Джа-лама совершал человеческие жертвоприношения, желая своим жертвам лучшего перерождения, а также желая благой цели торжества "желтой веры", его действия приходится охарактеризовать как белый тантризм правой руки.

Сам тантризм вообще не различает магию "левой" и "правой" руки. Это различение установлено не-тантристами и выражает отношение правоверных браминов к тантрическим ритуалам⁷⁰¹.

Именно в Тибете, в "Шамбале" буддизм был воспринят в своей тантрической разновидности, как практика ритуального контакта с силами тьмы. Этот стремительный поворот к тантризму, в сторону чародейства, всяческих суеверий и туманного символизма замечается в северном буддизме с VIII века. Отныне считается, что "вместо длинной цепи перерождений человек может достигнуть нирваны через одно короткое тайное заклинание – дарани. Так вырождался буддизм из философской системы в простое колдовство"⁷⁰². И именно магией покорили буддистские ламы сердца и воображение тибетских жителей и монгольских кочевников.

"Сегодня великий день, – сказал в один из моих приходов Живой Будда, – день торжества буддизма над прочими религиями. Это случилось давно. В этот день хан Хубилай призвал в себе лам, молящихся разным богам, и потребовал, чтобы они открыли ему, как и во что они верят. Только один лама хранил молчание. Наконец он, насмешливо улыбнувшись, сказал: "Великий император! Прикажи каждому из нас продемонстрировать мощь своих богов, совершив чудо, а потом суди, чей Бог лучше". Хубилай-хан, последовав совету, приказал ламам показать, на что способны их боги, но сконфуженные ламы только молчали, расписавшись в собственном бессилии. – "Тогда сам покажи могущество твоих богов", – сказал император ламе, поставившему такое условие. Лама, не говоря ни слова, посмотрел на императора долгим взором, затем перевел взгляд на всех собравшихся и простер перед собой руки. В ту же минуту золотой кубок императора оторвался от стола и поплыл к губам властелина. Сделав глоток, император почувствовал сладостный вкус напитка. Все стояли как громом пораженные, а император произнес: "Твой Бог станет и моим Богом; ему будут молиться все мои подданные. Но расскажи, какой ты веры? Кто ты и откуда пришел? – Учение мудрейшего Будды – моя вера. А сам я – пандита-лама, Туржо Гамба, из далекого и славного монастыря Сакья в Тибете, где обитает воплощенный в человеческом теле дух великого Будды, его мудрость и сила. Знай, император, народы, принявшие буддизм, распространят свою власть на страны Запада, и через восемь веков и одиннадцать лет наша вера одержит победу над всеми остальными верованиями. – Вот что произошло в этот день много столетий назад"⁷⁰³.

Через магию проникнув в Монголию, ламаизм совсем не собирался на этом ограничивать свое распространение. В начале XVII века буддизм распространился и среди западных кочевников, в том числе среди калмыков, откочевавших на Нижнюю Волгу... И собирается идти дальше.

По преданиям Шамбалы спустя 811 лет после принятия ламаизма монголами "желтая вера" должна покорить Россию и западный мир. Хан Хубилай – внук Чингис-хана. Его правление приходится на 1250-1260-е годы⁷⁰⁴ (во всяком случае китайским императором он может быть назван не ранее 1260 г.). Значит, во второй половине XXI века, менее чем через 80 лет, все религии Евразии должны быть заменены ламаизмом. Однако, уже в начале ХХ века тибетские ламы сочли, что века ожидания прошли. Как пишет Н. Рерих, "с 1924 года по тибетскому летоисчислению началась новая эра. Век считается не в сто лет, а в шестьдесят"⁷⁰⁵.

На протяжении веков служба с участием Далай-ламы кончается тем, что "Живой Будда благословляет присутствующих, поворачиваясь поочередно во все стороны света, и наконец замирает, простирая длани к северо-западу, то есть к Европе, куда, согласно заветам Желтой веры, будет распространяться учение мудрейшего Будды"⁷⁰⁶. Руки Далай-ламы простираются в сторону России.

Не только Рерихи, но и сами тибетские буддисты действительно могли считать, что бунт большевиков против Бога есть торжество их веры. И Джа-лама, хоть и был позднее убит коммунистами, но все же помог им в борьбе с белыми отрядами⁷⁰⁷. Сухэ-Батор сложил песенку, смысл которой в том, что отряды красных монгольских партизан прямиком идут в Шамбалу⁷⁰⁸.

Отсюда – восторженное письмо тибетских Махатм вождям Советского Союза, привезенном Н. Рерихом в 1926 году: "В Гималаях мы знаем совершаемое вами. Вы упразднили церковь, ставшую рассадником лжи и суеверий; вы уничтожили мещанство, ставшее проводником предрассудков; вы разрушили тюрьму воспитания; вы уничтожили семью лицемерия; вы сожгли войско рабов; вы признали, что религия есть учение всеобъемлющей материи; вы признали ничтожность личной собственности; вы угадали эволюцию Общины, вы преклонились перед красотою; вы принесли детям всю мощь космоса. Мы признали своевременность вашего движения и посылаем вам всю нашу помощь"⁷⁰⁹.

Комментируя антицерковный пассаж из "Письма Махатм вождям Советского Союза", современный рерихианец В. Клещевский пишет: "Заскорузлая "библейская идеология" стала тормозом на пути и науки и нравственности, мертвые догмы надо было убрать. Любой ценой. Православие как забор держало ум и душу человека в потемках... Ленину было конкретное задание – "уничтожить церковь"⁷¹⁰.

Вот уже и приоткрывается завеса эзотеризма⁷¹¹. Оказывается, Махатмы рекомендуют "уничтожить церковь... любой ценой". Как говорится – "Мы раздуваем пожар мировой. Церкви и тюрьмы сравняем с землей". Почему? – всего лишь потому, что "от тайги до британских морей Красная армия всех сильней".

Откуда же такая ненависть к Православной Церкви и такое восторженное приятие большевистского атеизма у тибетских религиозных наставников? Никогда Российская Империя не притесняла буддистов. Никогда Православная Церковь не преследовала "желтую веру" тибетцев или монгол. Не отправлялись с русской земли крестовые походы для обращения ламаистов в веру Христову. "Белой царицей" называлась Екатерина Великая у бурят и калмыков. С тех пор, как Забайкалье вошло в состав Российской Империи, число лам там изменялось так: в 1756 г. – 324 человека; в начале XIX века – около 700, в 1893 – 15 000(около 10 процентов населения)⁷¹²...

Казалось бы, монахи должны были бы сдержанно отнестись к богоборческому режиму. И вдруг – такой порыв ненависти, исходящий от духовных вождей северного буддизма, и донесенный Н. Рерихом до Москвы...

Тот же самый энтузиазм революционная катастрофа России пробудила и в некоторых западных религиозных деятелях. "Сколько раз за последние годы, – говорит И. А. Ильин, – католические прелаты принимались объяснять мне лично, что "Господь выметает железной метлой православный восток для того, чтобы воцарилась единая католическая церковь". Сколько раз я содрогался от того ожесточения, которым дышали их речи и сверкали их глаза. И, внимая этим речам, я начинал понимать, как мог прелат Мишель д'Эрбиньи, заведующий восточно-католической пропагандой, дважды (в 1926 и 1928 году) ездить в Москву, чтобы налаживать унию с "обновленческой церковью" и "конкордат" с Марксовым Интернационалом, и как мог он, возвращаясь оттуда, перепечатывать без оговорок гнусные статьи Ярославского-Губельмана, именующие мученическую православную патриаршую церковь (дословно) "сифилитической" и "развратной"... Я понял, наконец, истинный смысл католических "молитв о спасении России": как первоначальной, краткой, так и той, которая была составлена в 1926 г. папою Бенедиктом XV и за чтение которой у них даруется (по объявлению) триста дней индульгенции... "⁷¹³.

Так и рериховские Махатмы в одной из величайших катастроф мировой истории заметили лишь то, что оказались сломаны барьеры перед распространением их веры и власти. Началось "наше время", New age. И надо отдать должное их проницательности – там, где по видимости торжествовал радикальный атеизм и материализм, они заметили начало насаждения новой религии. Атеизм оказался орудием выкорчевывания "христианских предрассудков". Семена же, которые предстояло посеять на очищенном и выжженном поле, по рассчетам лам, будут позаимствованы с Востока.

Как человек, обучавшийся в антирелигиозной среде, могу засвидетельствовать: "перестройка" религиозной политики большевиков началась не в 1988 году. Уже в 70-е годы антихристианская пропаганда начала дополняться пропагандой "восточной мудрости". Журнал "Наука и религия" с самого начала 80-х стал четко делиться на две части: антицерковные памфлеты отныне соседствовали в нем с привлекательными зарисовками из быта языческих народов. Да и сегодня учебники по "религиеведению", выпускаемые вчерашними научными атеистами, содержат критические выпады только в адрес христианства, но становятся чисто повествовательными, переходя к восточному материалу.

Говорят, у дьявола две руки. Он протягивает к человеку обе и говорит: выбирай из любой. В одной может быть нечто, что человек отчетливо опознает как зло. В другой может быть предлагаемо нечто, что может показаться добром – особенно на фоне явно злого, держимого в уже знакомой длани. И все же это – антихристово добро. Может даже показаться, что эти две руки смертельно противоборствуют друг другу. А на деле – это всего лишь спектакль.

В России ХХ века первым таким даром был богоборческий атеизм. Когда горечь его плодов стала нестерпимой – вроде бы совсем непохожая и однако же растущая из соседнего плеча рука начала настойчиво предлагать людям иной плод – плод оккультизма. Что может быть общего у последовательного материализма, отрицающего любую веру и любую духовную реальность с духовно-всеядным оккультизмом? Что может быть общего у позитивизма и магии? В положительном исповедании их вер – ничего. Но их роднит то, что они отрицают. Какой бы из этих плодов ни вкусил человек – он или потеряет Христа, или не сможет найти Его.

Сегодня ламское предвидение и массовое "паломничество на восток" атеизированных шестидесятников дают уже зримые плоды. Россия из страны победившего атеизма превращается в страну торжествующего язычества.

Надо отдать должное проницательности Владимира Соловьева, который заметил, что теософское общество Блаватской приоткрывает завесу над агрессивными устремлениями буддизма в отношении христианских стран: "Как бы то ни было, при всех теоретических и нравственных изъянах в теософическом обществе, если не ему самому в его настоящем виде, то возбужденному им нео-будийскому движению предстоит, повидимому, важная историческая роль в недалеком будущем. Последняя книга Е. П. Блаватской, так же как и другие произведения ее и ее единомышленников, особенно интересны, на наш взгляд, потому, что представляют буддизм с новой стороны, которую в нем едва ли кто подозревал – а именно как религию, хотя и без твердых догматов, но с очень определенным и в сущности исключительным направлением (к самообожествлению человека и против всяких сверхчеловеческих начал) стремящуюся при том к распространению, к прозелитизму"⁷¹⁴. "Мы имеем здесь дело с любопытным явлением наступательного движения буддизма на западный мир. Утверждать невозможность такого движения на основании мирного и пассивного характера буддизма, которому якобы чужд всякий прозелитизм, есть явная нелепость. Ибо без прозелитизма религия, возникшая на берегах Ганга, не могла бы распространиться до Малакки и Филиппинских островов, до Японии и Сибири. Сама г-жа Блаватская с ее американскими и европейскими друзьями были лишь орудием, а не инициаторами этого движения"⁷¹⁵.

Согласно теософскому мифу, именно тибетские ламы и их "подземные владыки" вдохновляют идеологическое наступление оккультизма на христианский мир. И уже до Владимира Соловьева доходили сведения о том, что появление оккультизма в Европе – отнюдь не стихийный религиозный процесс. "Распространение псевдо-теософии совершилось не без воздействий со стороны северного буддизма; и хотя сообщения таинственных загималайских братьев и имеют явно подложный характер, но само это братство так называемых "махатм" едва ли есть чистый вымысел. Не те ли это келаны, о которых еще в сороковых годах рассказывал один миссионер-путешественник?"⁷¹⁶.

Католическое издательство, переиздавшее эту работу Соловьева, дало свой комментарий об упоминавшемся им миссионере Гюке, который несколько месяцев прожил в Лхассе, резиденции Далай-ламы: "Незадолго до его прибытия в Тибете стали много говорить о братстве или ордене келанов, которым приписывались всякие сверхъестественные силы и обширные религиозно-политические замыслы – они должны были завладеть верховной властью в Тибете, потом в Китае, а затем посредством китайских и монгольских вооруженных сил покорить великое царство Оросов и весь мир и воцарить всюду истинную веру перед пришествием Будды-Майтрейи"⁷¹⁷.

Так что мечты о покорении ламаизмом северного "царства Оросов" существовали еще задолго до 1917 года. Рерихи согласились послужить этой великой желтошапочной идее. В общем, как пишет Л. Шапошникова, "вся их творческая деятельность была направлена на благо Родины"⁷¹⁸.

Что же касается взаимоотношения Рерихов с миром буддизма – на мой взгляд, в качестве предмета своего воспевания они избрали самую мрачную из всех многочисленных буддистских школ. Рерихи видели страшные реальности ламской мистики. По их описаниям, в Тибете "высшим наказанием считается лишение перевоплощения. Для этого у наиболее важных преступников отрезают голову и сушат ее в особом помещении, где хранится целая коллекция подобных останков... Около Лхасы существует место, где рассекаются трупы и бросаются на съедение хищным птицам, собакам и свиньям. На этих трупных остатках принято кататься в голом виде "для сохранения здоровья". Бурят Цибиков в своей книге о Тибете уверяет, что Его Святейшество Далай-лама выполнил этот ритуал. Очень замечательны показания тибетцев о так называемых "Ролланг" – воскрешении трупов. Всюду говорят о воскресших трупах, которые вскакивают и, полные необычайной силы, убивают людей"⁷¹⁹. Или: "Нужно видеть и обратную сторону буддизма – поезжайте в Хеми. Подъезжая уже чуете атмосферу мрачности и подавленности. Ступы с какими-то страшными ликами-рожами. Темные знамена. Черные вороны летают вокруг, черные псы гложут кости, и ущелье тесно смыкается. Конечно, и храмы, и дома все скучено вместе. И в темных углах навалены предметы служения, точно награбленная добыча. Ламы полуграмотны".

И все же – "монастырь старый. Основан большим ламою, оставившим книгу о Шамбале"⁷²⁰. И все же – "в самых темных местах Тибета знают о Махатмах"⁷²¹. И все же – "не простой разбойник-грабитель был Дже-лама. Он окончил курс Петроградского университета на юридическом факультете (это никак не подтверждается архивами – А. К.) и стал высоким ламой в Тибете, обладая большими оккультными сведениями. Какие думы и мечтания тревожили седую голову Дже-ламы?.. Не простой разбойник был Джелама. О нем поют много песен"⁷²². Монголы восторженно поют о Джа-ламе, а Николай Рерих уверяет, что "духовность Монголии и теперь считается высокой"⁷²³. И даже естественное содрогание сердца при виде ликов "хранителей веры" Н. Рерих умеряет рассуждением – "даже физический мир учения тантры, опустившейся в современном понимании, должен быть очувствован возвышенно. Не мог учитель Падма Самбхава явить лишь низменное учение"⁷²⁴. Тибетский тантризм в понимании Н. Рериха – это все же "эзотерический буддизм"⁷²⁵.

При всех иногда весьма нелицеприятных зарисовках из тибетского быта, Рерихи все же именно религию Тибета предложили в качестве наиболее "шамбалической" и наиболее соответствующей "новому времени". Когда разговоры о "примирении всех религий" остаются позади, мелькает признание в том, что учение Шамбалы – это все же учение тантры (Калачакры)⁷²⁶.

Но "желтошапочный" ламаизм "Шамбалы" и Тибета менее всех остальных религий Индии способен "углубить" Евангелие. Так действительно ли Рерихи искали то, что способно сблизить разные религии? Или их путаное и слащавое многоречие должно было всего лишь так затуманить умы, чтобы люди и не заметили, как вместо Евангелия их опустили в мир Каббалы и тантры?

 

 

---

 

 

13. Оккультный расизм

Вот самое удивительное в этой вере: ее враги используют против Церкви любое оружие – меч, который ранит им руки, и огонь, сжигающий их дома. Люди, начинающие борьбу против церкви во имя свободы и гуманности, губят свободу и гуманность, лишь бы биться с Церковью.

Г. К. Честертон⁷²⁷.

Кажется, уже не осталось человека, которого оккультные проповедники не оповестили бы о том, что мы живем на пороге "Нового века", что начинается "Эра Водолея". Современный человек настолько привык радоваться при слове "новый", что готов скандировать: "Мы хотим перемен!", даже не поинтересовавшись всерьез – а что за дивный новый мир ему уготовили очередные спасители.

О теософском же "Новом веке" тем более не грех узнать побольше, потому что очень уж необычны оказываются даже сами врата, через которые оккультисты поведут человечество в Новый Мир. По обещанию одного из них, Дэвида Спэнглера, "Люциферическое посвящение – это посвящение в Новое Время"⁷²⁸. Кроме того, стоит присмотреться и к тому, что же уготовано нам за вратами этого "посвящения".

"Новое время" – это не просто новый политический строй, это не просто новая страница в культурном развитии человечества. Тот переворот, который мечтался теософам, должен стать самым радикальным из всех, что может представить себе человечество. На земле возникнет новая раса. Эта новая (в их терминологии – "шестая") раса будет отличаться от современных людей не меньше, чем Homo sapiens от неандертальца. "Новый человек" будет сверхчеловеком – он будет владеть оккультно-магическими способностями. Но что же при этом произойдет с нами, с "неандертальцами"?

Ведь по мысли теософов, человечество должно будет пройти через период, когда новая, "шестая" раса уже появилась и даже уже пришла к власти, но большинство населения Земли все же еще принадлежит к вырождающейся "пятой" расе. По самоощущению Анны Безант, которая в молодости проповедовала неомальтузианство⁷²⁹, "теософ достиг вершины, опередив свою расу"⁷³⁰. Как же смогут они сосуществовать с обычными людьми?

Ответ на этот вопрос, несомненно, должен быть у теософов, ведь со времен Блаватской тема о "шести расах" – одна из центральных в их учении. "Да, во всех теософических книгах можно найти указание, что шестая раса собирается в Америке", – пишет Елена Рерих⁷³¹. Эта новая раса – раса Богочеловеков. "Богочеловек – творец огненный! Богочеловек – носитель огненного знака Новой Расы" (Иерархия, 14). По терминологии Елены Рерих это будут – Сверхчеловеки⁷³². Между правителями, просвещенными оккультным гнозисом, и обывателями проляжет расовая граница. Главное: сверхчеловеки будут прекрасно владеть магией и оккультными силами.

Сначала их, новых хозяев жизни, будет немного. Но со временем иных людей на земле не останется. "Теперешний вид человека будет рассматриваться как исключительный выродок"⁷³³. Нынешние люди не просто "выродки", они даже не люди, а так – "человекообразные": "Стоит запереть шесть человекообразных в одно помещение, и через час дверь будет дрожать от империла" (Иерархия, 423).

Промежуточная эпоха сосуществования людей и сверхчеловеков будет длиться 427 000 лет. "Идущая Шестая Раса – которая может начаться очень скоро – будет находиться в своем Сатья (Золотом) Веке, тогда как мы будем еще пожинать плоды нашего беззакония в нашей Кали Юге"⁷³⁴. Поскольку "пожинать плоды своего беззакония" вряд ли радостно, можно заключить, что нынешнее, не-оккультное человечество, впереди ждет полмиллиона лет страданий, искупающих нашу "карму". Кроме того, эта многотысячелетняя кармическая очистка будет проходить под мудрым руководством вовремя развившихся сверхлюдей.

По законам кармы с нами должны поступить также, как мы поступили с кем-то. Блаватская утверждает, что нынешнее человечество некогда уничтожило "четвертую расу" Атлантов⁷³⁵. Логично предположить, что этим же словом можно обозначить и ту участь, что ждет современное человечество в "новой эре".

Еще в прошлом веке английский писатель Бульвер Литтон посвятил этой перспективе фантастический (и, кстати, заметно иронический) роман "Раса, которая нас превзойдет" (в русском переводе – "Грядущая раса"). Розенкрейцеровские мифы автор столь тщательно приписал подземной расе, что Элифас Леви решил, будто и сам Литтон – "посвященный". Роман живописует мир, в котором психика людей достигла высшей ступени развития. Эти новые люди обладают властью над миром и над собой; эта власть равняет их с богами... Но пока эти сверхлюди под землей, в глубоких пещерах и скоро появятся, чтобы править человечеством.

Несколько розовых абзацев из этой книги газета "Знамя мира" опубликовала под рубрикой "Советуем прочесть" и с однозначно позитивной рекомендацией: "Этот роман вошел в число художественных шедевров, посвященных эзотерической тематике"⁷³⁶. Из реферата явствовало, что Литтон набросал эзотерический идеал общественного устройства... Поэтому и стоит поближе присмотреться к этой утопии.

При обращении к тексту этого произведения нельзя не заметить, что сам Литтон не столь беспроблемно представлял свою фантазию. Последнее рассуждение героя его повести звучит так: "Но чем более я думаю о этом народе, продолжающем свое развитие в этом, неведомом нашим ученым, подземном мире, – со всеми открытыми ими новыми применениями грозных сил природы, с их удивительным общественным строем, с их добродетелями и обычаями, которые все более и более расходятся с нашими, по мере движения нашей цивилизации, – тем в больший я прихожу ужас; и только молю Творца, чтобы прошли еще многие века, прежде чем эти будущие истребители нашего племени появятся на поверхности земли"⁷³⁷. Это – последняя страница книги, ее последний вывод.

И в самом деле, – мальчик, которому поручено казнить пришельца с поверхности, поясняет своему осужденному другу: "Истребить то, что вредит обществу, – не преступление. Вот было бы преступлением убить какое-нибудь безвредное насекомое"⁷³⁸.

Те, кем восхищался оккультист Элифас Леви, в романе имеют слегка люциферический облик: "В наших древних книгах, – рассказывают они землянину, – встречается легенда, что мы были изгнаны из того самого мира, откуда ты, по-видимому явился к нам, дабы усовершенствоваться и достигнуть высшего развития нашего племени в той жестокой борьбе, которую пришлось выдержать нашим праотцам. И когда срок нашего искуса и развития кончится, нам предопределено опять возвратиться на поверхность земли и заступить место низшей живущей там расы"⁷³⁹. Портрет родоначальника этой расы выглядит несколько змеевидно: "Мудрец облечен в длинную хламиду из какой-то особенной материи, напоминающей рыбью чешую или кожу ящерицы, но руки и ноги его обнажены. Пальцы их отличаются невероятною длиною и снабжены перепонками. Шеи у него почти не существует и у него низкий, покатый лоб, совсем не характеризующий мудреца. Он отличается блестящими глазами на выкате, очень широким ртом и выдающимися скулами"⁷⁴⁰.

В нынешних же обитателях этой подземной Шамбалы чувствуется бесчеловечное безмятежие языческих богов и вообще – загробность. "В лицах их было кроткое и спокойное выражение и даже доброта. От чего же мне казалось, что именно в этом выражении непоколебимого спокойствия и благосклонной доброты скрывалась тайна того ужаса, который внушали мне эти лица. В них отсутствовали те линии и тени, которые горе, страсти и печали кладут на лицах людей, и они скорее походили на изваяния богов и напоминали то выражение мира и покоя, которое христиане видят на челе своих умерших"⁷⁴¹.

Вариацией утопии, начертанной Литтоном, является и рериховский миф о "Махатмах" и "владыках мира", из шамбальских подземелий управляющих ходом мировой истории.

И надо признать, что при раскрытии этой темы теософы смогли представить не только разнообразные "пробы пера", но и некоторые практические достижения. Как заявил один из сверхчеловеков, "Тот, кто видит в национал-социализме только политическое движение, мало о нем знает"⁷⁴².

Оккультно-языческий характер германского нацизма хорошо известен. "Представления о переселении душ, внесенные в европейское сознание Еленой Блаватской и Рудольфом Штейнером, были близки вождям рейха", – пишет современный исследователь нацизма⁷⁴³.

Между теософией и нацизмом пролегли вполне заметные ниточки как идейных влияний, так и прямого перехода адептов теософии к фашистской практике (например, увлечение "эзотерическим расизмом Блаватской" привело эмигранта из России Г. Шварц-Бостунича в антропософию Штайнера, а оттуда к чину штандартенфюрера СС)⁷⁴⁴.

Первое немецкое издание, украшенное свастикой, это журнал "Цветы лотоса" (1892-1900), обильно публиковавший Блаватскую⁷⁴⁵ (свастика входила и в личную печать Блаватской)⁷⁴⁶.

Другой эзотерико-теософский журнал – Ostаrа – издавался в Вене, когда там (с 1908 по 1913 г.) жил Гитлер. Один из мемуаристов вспоминает, что в комнате Гитлера он видел стопку по меньшей мере из 50 номеров Ostаrа⁷⁴⁷. В 1907 этот журнал издавался тиражом 100 000 экземпляров⁷⁴⁸, и, несомненно, внес заметный вклад в создание той атмосферы магизма, которой был окружен нацизм.

Нацизм – не просто политическая идеология. Подробное исследование оккультной подоплеки германского национал-социализма проведено в книге Жака Бержье и Луи Повеля "Утро магов". По их выводу, "На несколько лет в Германии утвердилась цивилизация, тотально отличная от нашей, а мы этого никак не могли, да и не хотели понять. Инициаторы этой цивилизации порвали с нами все моральные и духовные связи в самой сущности, а мы этого не видели, потому что нацисты пользовались той же техникой, что и мы... Нацистская магия спряталась под техникой. Все отрицатели нашей цивилизации – теософы, оккультисты, индуисты и прочие, вернувшиеся или старавшиеся вернуться к духу древних веков – всегда были врагами технического прогресса. Магический дух фашизма вооружился всеми рычагами материального мира. Нацизм в своем роде – это магия плюс танковые дивизии"⁷⁴⁹.

Прежде чем начать агрессию в пространстве, нацизм совершил агрессию против прошлого. Христианство было опорочено как расслабляющее иудаизирующее влияние на арийскую расу. Оккультные титаны прошлого, великие маги и "посвященные" составили галерею новых героев. Без теософии столь стремительное возрождение языческой мифологии в Германии было бы невозможно. "В условиях антипатии к католицизму среди народных националистов и пангерманистов в Австрии, теософия предлагала себя как схему религиозных убеждений, исключавших христианство в пользу смеси мифических традиций и псевдонаучных гипотез. Средствами оккультной интерпретации Лист (идеолог теософского нацизма – А. К.) пытался перестроить прошлое страны по законам современной пангерманской идеологии... Теософия предлагала этим людям целостный взгляд на мир, возможность видеть настоящее через призму прошлого. Воображаемое прошлое оправдывало множество самых разных социальных, политических и культурных идеалов, таких, как расизм, магия, иерофантический элитаризм, единодушно отвергавших современный мир"⁷⁵⁰.

Нацизм имел две расистские теории: экзотерически-пропагандистскую и эзотерическую. Пропагандистский расизм хорошо известен: "власть арийцам, долой евреев!". Но он был не более чем прикрытием для иного, оккультно понимаемого расизма. Отнюдь не немцы являются "расой господ", но то новое оккультное человечество, приход которого возвещен "тайной доктриной". "Читателю необходимо уяснить, что с 1934 г., когда вся деятельность нацистской партии в деле сплочения нации и в сфере пропаганды меняет направление, или, точнее, более строго ориентируется вождями в отношении тайной доктрины, – перед нами уже не национальное политическое движение"⁷⁵¹. Теперь немцы для нацистской верхушки – не более чем материал, используемый для более значимой цели прихода Сверхчеловека. Активное использование Каббалы немецкими теософами-нацистами показывает, что для них противостояние "христианство-магизм" было более важным, чем "ариец-еврей". Даже иудейская мистика получала прописку в трудах нацистских оккультистов, если она служила созданию неоязычества.

Вполне естественно, что в конце 20-х годов в Германии вышла уже знакомая нам книга Бульвера Литтона "Раса, которая нас превзойдет"⁷⁵².

Легенда об Агарти-Шамбале, как она бытовала в Третьем Рейхе, Рене Геноном пересказывается так: после гобийской катастрофы учителя высшей цивилизации, сыны "разума извне", утвердились в гималайских пещерах. Там они разделились на два "пути" – правой и левой руки. Первый путь назвал свой центр Агарти – скрытое место добра – и предался созерцанию и невмешательству в земные дела. Второй путь основал Шамбалу. Центр насилия и могущества, он командует стихиями, народами и ускоряет приход человечества к "шарниру времени". Маги-водители народов могут заключить с Шамбалой союзы, принося клятвы и жертвы"⁷⁵³. Что это за жертвы – рассказывал, в частности, Оссендовский. Не связано ли с этим то, что Фердинанд Оссендовский был убит в Польше во время ее оккупации нацистами?⁷⁵⁴

По сообщению Бержье и Повеля, "перед приходом Гитлера к власти в Берлине жил тибетский лама, прозванный "человеком в зеленых перчатках". Он трижды и без ошибок сообщал газетам, сколько нацистов пройдет в рейхстаг. Гитлер регулярно навещал "человека в зеленых перчатках". Посвященные называли ламу "держателем ключей от королевства Агарти"⁷⁵⁵.

Рериху не удалось достучаться до владык Советского Союза. Германским оккультистам "звезды" благоволили больше. Под влиянием бесед с просвещенными оккультистами Гиммлер начал считать себя воплощением императора Генриха I, а Гитлер – императора Фридриха II⁷⁵⁶. И совсем не удивительно, что "в день, когда русские закончили битву за Берлин, среди трупов последних защитников нацизма было найдено около тысячи тел добровольцев смерти, людей тибетской крови. Они были одеты в германскую форму, без знаков различия, и в их карманах не было документов"⁷⁵⁷.

В 1989 г. в Нью-Йорке вышла книга "Мессианское наследие". Ее авторы цитируют одного из обвинителей со стороны союзников на Нюрнбергском процессе. По его словам, из документов процесса были сознательно изъяты свидетельства о ритуальных и оккультных аспектах третьего рейха... Гитлер называл свое движение революцией. И это была небывалая консервативная революция. Обращенная в прошлое!.. На оккультные программы работало 50 институтов. Послевоенные исследования показали: фашисты затратили на "Аненэрбе" примерно столько же, сколько американцы на атомный Манхэттенский проект. И трудно предположить, что это была цена бреда. Фашистским "магам" действительно удалось произвести в недрах германского народа психофизический взрыв небывалой силы, перед ним тускнеет вся мощь атомного оружия⁷⁵⁸...

Даже если оставить в стороне конкретные формы сотрудничества нацистского режима с оккультизмом, очевидно, что теософская доктрина о "семи расах" по крайней мере способствовала созданию того антихристианского, неоязыческого фона, который сделал возможным воцарение нацистско-языческого мифа. Нацистам, наверно, пришелся бы вполне по сердцу такой, например, диалог между теософами: "Вопрос. Большинство людей высших классов цивилизованных стран, по моему мнению, принадлежат к людям седьмого малого круга (т. е. седьмого земного воплощения) четвертого круга. Австралийские туземцы, по моему мнению, более низкого малого круга? Которого? И являются ли люди низших классов цивилизованных стран представителями разных малых кругов или только одного, который ниже седьмого? И все ли люди седьмого малого круга рождены в высших классах, могут ли некоторые из них родиться и среди бедных? – Ответ. Не обязательно. Изысканность, отполированность и блестящее образование, в вашем смысле этих слов, имеет очень мало отношения с ходом закона высшего естества. Возьмите африканца седьмого малого круга или монгола пятого круга и вы можете сделать из них, если начнете с колыбели, наиболее блестящих и завершенных английских лордов, кроме физической внешности. И все же он останется только снаружи интеллектуальным попугаем"⁷⁵⁹.

Обращают на себя внимание кавычки в следующей фразе Блаватской: "Арийская Раса сейчас в своей Кали Юге; тогда как различные "родственные расы", называемые семитами, хамитами и т. д., находятся в своих собственных особых циклах"⁷⁶⁰.

Из этой фразы следует, что арийцы и семиты – неродственные расы. Апостол Павел (еврей) говорил язычникам-грекам (арийцам): "Бог, сотворивший мир, от одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли" (Деян. 17,24-26). Спустя девятнадцать веков его бросились опровергать сначала Блаватская, потом германские нацисты. Вопреки библейской концепции единого происхождения всего человечества, "Тайная Доктрина утверждает многородное (полигенетическое) начало"⁷⁶¹.

Но кроме того, что Блаватской видятся "неродственные расы", ей представляются еще и "низшие Расы, как, например, австралийцы и некоторые африканские и океанские племена". Эти низшие расы, насколько можно понять, оказались не готовы принять Люциферический дар и потому "остались разума-лишенными"⁷⁶².

Эта идея Блаватской пришлась столь по вкусу ее читателям и последователям, что даже в конце ХХ столетия рериховцы не стесняются щеголять откровенно расистскими сентенциями типа "на Земле появились целые злобные нации, целые страны оказались населенными разрушителями"⁷⁶³.

По весьма справедливому предположению Бердяева, "Блаватская, вероятно, охотно приняла бы "арийский параграф", навязываемый в современной Германии"⁷⁶⁴. Бердяев, пожалуй, прав. Когда Блаватская 10 догматов своей теософии, 8-й заповедью оказывается следующая: "Человеческие расы различаются по духовной одаренности так же, как и по цвету кожи, росту или по каким-либо иным внешним качествам"⁷⁶⁵. В "Тайной доктрине" евреи характеризуются как "искусственная раса"⁷⁶⁶. Вот одна показательная выписка из письма Блаватской Одесскому губернатору: "Я готова служить Вам. Может быть, если Вам когда-нибудь удастся избавиться от евреев, Вам однажды потребуется заселить голые равнины Бессарабии? Послать Вам тогда несколько тысяч бирманцев и прочих буддистов?"⁷⁶⁷.

Так что вполне резонно суждение Гудрик-Кларка об "особенной уместности теософии для оправдания элитаризма и расизма"⁷⁶⁸.

Нацистские нотки столь явственно звучали в идеологии теософии (в частности, в немецком варианте теософии, предложенном Р. Штейнером), что Эрнст Блох в своей книге "Принцип надежды", вошедшей в классическую библиотеку современной философии, имел основания заметить: "теософия не имеет ничего общего с христианской мистикой... "Солнечный Христос" Штейнера стал для новых язычников и "немецких христиан" богом природы нордического фашизма, позволившим объединить Иисуса с Зигфридом"⁷⁶⁹. Р. Штейнер еще в 1915 году писал о себе как о "пророке миссии Германской расы"⁷⁷⁰.

Последующие гонения на штейнеровские школы со стороны нацистов – это уже "внутрисемейный скандал", подобный гонениям на троцкистов со стороны сталинцев в соседней стране. Не только антропософы – ряд других "конкурирующих" эзотерических групп, внесших некогда свой вклад в победу нацизма, были разогнаны СС⁷⁷¹.

В сороковые годы у "шестой расы" что-то не заладилось. Что ж – репетиция Армагеддона будет повторена еще раз. Во всяком случае от идеи рождения "шестой расы" теософы не отказались. И вот уже совсем недавно Джин Хаустон, президент заигрывающей с оккультизмом Ассоциации Гуманистической Психологии, заявила, что "это будет скачок, сравнимый по своим масштабам с расстоянием между неандертальцем и современным человеком. В результате глобальной трансформации сознания на планете возникнет раса человекобогов"⁷⁷². Пока же им, несчастным сверхчеловекам, по признанию Е. Рерих, тяжело жить с нами, неандертальцами: "Среди человечества ангелов искать не приходится, истинно, мы живем в царстве, населенном в большинстве двуногими хвостатыми"⁷⁷³.

Так или иначе, эта идея расовой сегрегации присуща всем движениям "Нью-эйдж". Резко протестуя против поверхностного "территориального" расизма, нью-эйджеры возвещают гораздо более решительную расовую сегрегацию во времени. Люди делятся ими не по цвету кожи или "антропометрическим измерениям", модным в Германии первой половины нашего века. Они нашли более важное деление: на ту расу, которая не сможет править и жить в новом оккультном мире, и ту, "шестую", расу, век правления которой настает. Есть "прошлое человечество" и есть "человечество будущего". Соответствующая сегрегация должна пройти во всех странах и во всех нациях.

При этом скачке из царства "темного христианства" в мир оккультных свобод по заверению известной среди нью-эйджеров пророчицы Рут Монтгомери "миллионы выживут, а миллионы нет" (интервью газете "Мagic blind", 1986 г.). Пророчица, однако, призвала не отчаиваться, поскольку "по сути смерти нет" – погибшие будут просто перемещены в форме душ в иные миры. Дэвид Спэнглер отмечает, что они будут направлены во "внутренний мир" (аналог ада) для исправления⁷⁷⁴. Авторы книги "Нет необходимости в Новой эре" (1988), написанной с чисто светских гуманистических позиций, отмечают, что "отвратительная идея "очищения" популяции является общей особенностью движения "Нью-эйдж"⁷⁷⁵.

Николай Рерих также верен общепартийным идеалам. В брошюре "Шамбала сияющая" он предрекал, что враги Шамбалы при установлении "новой эры" будут уничтожены⁷⁷⁶. Н. Рерих задавал вопрос, который ему казался риторическим – "Не был ли Тамерлан великим дезинфектором? Он разрушил много городов. Мы знаем, что значит разрушить глиняные городки, полные всякой заразы. Вот мы проехали двенадцать городов. Что можно сделать с ними? Для народного блага их нужно сжечь и рядом распланировать новые селения. Пока догнивают старые, трудно заставить людей обратиться к новым местам"⁷⁷⁷.

Тер-Акопян, оккультистка и целительница, современная проповедница рерихианства, хорошо усвоила уроки "Махатмы" и потому щеголяет словечками типа "раковые человекоклетки", "космический сор, души, зашедшие в своем развитии в тупик". Все эти неприятные вещи, естественно, должны быть уничтожены⁷⁷⁸.

Сколько же на земле этого "кармического мусора"? Вот авторитетное мнение Е. Рерих: "Вы спрашиваете – должны ли мы всегда сражаться с людьми? Неужто все наши враги? Отвечу – мы должны всегда сражаться против зла во всех его проявлениях. И так, как сейчас на Земле большинство являются носителями зла, то, конечно, и противников у нас немало"⁷⁷⁹. "Не столько подлость, сколько грубость восприятия делает массу человечества непригодным материалом", – говорит Владыка Шамбалы (Агни Йога, 21).

Это также вполне укладывается в жанр утопии: просвещенное меньшинство в целях облагодетельствования "всего человечества" должно вырезать "отсталую и косную массу", к сожалению, составляющую большинство землян.

И человекобоги, конечно, должны взять в свои руки судьбы недочеловеков из "пятой расы". Напомню, что к "пятой расе" будут причислены все те, кто не проявляет активных оккультных способностей: не общается с духами, не владеет элементарными приемами телекинеза, левитации, целительства. Таких еще можно терпеть (не допуская их продвижения в тех общественных сферах, где допустимо лишь присутствие "посвященных"). Но терпимы они могут быть лишь в случае, если они признают весь комплекс теософских идей. Не можешь сам жить по законам "Нового века" – так хоть издалека восхищайся сверхъестественными возможностями своих новых господ. Но если кто-то станет цепляться за старые христианские предрассудки... Но об этом – в следующей главе.

Пока же нетерпеливый читатель вправе спросить: когда же придет теософское "счастье миров" (Озарение, 3,6,14) с новым порядком вещей? Его наступление связывается с астрологической "Эрой Водолея". Но если бы новый порядок вещей зависел лишь от гороскопов, то теософам пришлось бы слишком долго ждать. Точка весеннего равноденствия передвинется в созвездие Водолея приблизительно в 2200 г. Но это слишком долго. Терпения у оккультистов не хватает и они намерены устроить "закат солнца вручную": "Следует сделать все возможное, чтобы приблизить эпоху Водолея целенаправленными усилиями", – призывает Н.Бестужев-Лада⁷⁸⁰. Блаватская ожидала конец христианской эры "очень близко... В конце этого (XIX) века заканчиваются несколько значительных циклов. Во-первых, 5000-летний цикл Кали-юги, мессианский цикл человека, связанного с созвездием Рыб⁷⁸¹...". В дальнейшем каждое новое поколение оккультистов также стремилось не откладывать сроки рождения "Нью-эйдж" на долгую перспективу. 10 сентября 1910 г. Р. Штейнер объявил, что пришествие Христа "на облаках" состоится еще до истечения XX столетия⁷⁸². Алиса Бейли также предрекала наступление "Нью-эйдж" на конец столетия. Сотни пророков затем называли еще сотни вполне конкретных и разных дат⁷⁸³.

Елена Рерих несколько раз меняла дату Пришествия. То она уверяла, что "до Судного дня Вы успеете состариться"⁷⁸⁴. А то ликующе возвещала – "1942 год по всем древнейшим писаниям считается концом Кали Юги и началом нового прекрасного цикла"⁷⁸⁵. Ее можно понять: почему-то "чтение гороскопов сейчас осложнилось"⁷⁸⁶.

Поэтому время торжества нового порядка вещей несколько колебалось. В 1924 г. Николай Рерих писал: "Предание из старой тибетской книги... тогда придет Некто очень большой. Его прихода срок можно считать через 12 лет. Это выйдет 1936"⁷⁸⁷. В середине 20-х Е. Рерих уточняет: "Считай 27-й год довольно трудным, но 28 и 29 и половина 30-го – праздники"⁷⁸⁸. В 1934 г., впрочем, оказывается, что "последний Космический Срок пробьет через несколько десятков лет, но столетие наше не успеет закончиться"⁷⁸⁹. И все же – "давно было указано на 36 год как год личной битвы Владыки мира с Иерофантом зла и библейским змием"⁷⁹⁰. Мелькает и иная дата: "Запомним и год сороковой. Он может принести и радость и дать новую опору"⁷⁹¹.

В конце концов становится известной и точная дата уже совершившегося Армагеддона: 17 октября 1949 года. "Армагеддон закончился поражением врага. Новая Эра началась 17 октября, когда враг был изгнан из нашей Солнечной Системы, "Строительство новое начнется под Моими Лучами""⁷⁹². Этому галактическому событию предшествовало знамение в виде смерти А. Жданова. "Смена в правительстве моей страны явится очищением ее. Смена благодетельна для нового сдвига сознания народа. Страна станет страной прекрасной и уявится на Космической справедливости"⁷⁹³.

Итак, с 17 октября 1949 г. мы уже живем в Новом мире. Или по крайней мере в его прихожей. И скоро, совсем скоро мы увидим, как на Марсе будут яблони цвести. Или, по крайней мере – на Луне. Ведь, помнится, по обещанию Е. Рерих, знаком Нового Мира будет воскрешение жизни на Луне⁷⁹⁴.

Что ж, добро пожаловать в казарму имени Шамбалы. Может, обычным людям и трудно будет жить в новом обществе. Но ведь новое общество строится для новых людей. Не-оккультному человечеству до своего полного вымирания придется провести в ней полмиллиона лет, "пожиная плоды своего беззакония" под "кармически справедливым" руководством сверхчеловеков.

 

 

---

 

 

14. Оккультный коммунизм

Разве может быть праведной жизнь, если представление о жизни ложно? Если ересь достаточно еретична, она влияет на мораль.

Г. К. Честертон⁷⁹⁵.

Теперь я попробую поговорить о семье Рерихов просто как о людях. Как о людях своего времени, которые вместе почти со всеми своими современниками мечтали о новой жизни, о новом обществе, новом человеке.

Рубеж ХIХ-ХХ веков был ознаменован целым фейерверком самых разнообразных утопий. От утопии Н. Федорова, мечтавшего воскресить отцов средствами полуоккультной техники – до утопии коммунизма и фрейдизма, видевших путь к Утопии в отречении от всех отцов. Были утопии теургические и утопии техницистские, утопии космические и утопии нацистские. Такова была “мода дня”: самые разные партии бросились рыть “котлованы” для светлого будущего. И семья Рерихов не осталась в стороне. Они тоже создали свою Утопию. Они тоже мечтали о новом обществе и, как могли, набрасывали его очертания. О чем же мечталось Рерихам?

Они мечтали о “новом мире”. В этом мире все будет другое, новое – не только философия и этика, не только способы медитации и молитв. Новым должно стать общество, новой должна стать власть. То, что теософия есть религиозное учение, никак не означает, что у нее нет политических идеалов и стремлений. Теософия стремится к своей теократии. Отсюда и переписка Е. Рерих с супругой президента Рузвельта, и послание Махатм вождям Советского Союза. Да и масонские ложи, в которых Блаватская считалась “посвященной 33-й степени”⁷⁹⁷ и в которых состояли А. Безант⁷⁹⁷ и Р. Штейнер⁷⁹⁸, а также отец Николая Рериха, никогда не гнушались деятельностью по мутированию политических структур. “В будущем, если мой план осуществится, – пишет Блаватская единоверцу, – мы встанем во главе движения и поведем мир по пути истины”⁷⁹⁹. “Мы поведем мир”. Куда? – В “New Age”, в Новый Век, в “Эру Водолея”.

В одном из своих писем Е. Рерих выговаривает своему корреспонденту: “У Вас встречается фраза: “Но, как и прежние Писания, Агни Йога не дает прямых и исчерпывающих указаний, как и что делать”⁸⁰⁰. Это заблуждение. Именно Агни Йога дает самые прямые и определенные указания, что делать”. Это верно – в трактатах Агни Йоги и в письмах Елены Ивановны можно найти немало вполне конкретных указаний – как надо жить в будущем.

Во-первых, будущее настанет тогда, когда к власти придут сторонники единственно верного учения Агни Йоги. В письмах Елены Рерих упоминается грядущий “государственный строй, отмеченный монизмом религиозного культа”⁸⁰¹. “Близится время, когда стоящие во главе стран начнут поддерживать в государственном масштабе все просветительные созидания”⁸⁰². Близится время Вождей⁸⁰³. Откуда они придут? Невежественное большинство, не принявшее мудрость “тайной доктрины”, конечно не сможет избрать правильных руководителей. Что ж – они придут к власти иным путем. “Вожди будущего будут назначаться не безответственными массами, но иерархией Света и Знания”⁸⁰⁴. “Никто не назначает иерарха. Учитель будет естественным вождем. Можно радоваться, что Ленин признан таким учителем” (Община, 215). Итак, истинный Вождь приходит к власти подобно Ленину.

Как ему это удастся? Будет ли это одиночка, своим талантом проложивший себе путь вверх? Нет – ему будут помогать некие тайные “братства”: “Для вас будут значительны указы Невидимого Правительства... Существует Невидимое Международное Правительство” (Агни Йога, 24). По уверению Рерихов, оно направляло деятельность Маркса, Энгельса и Ленина: “Мы знаем книги Маркса и Энгельса, даже наши представители в свое время беседовали с Марксом. Все их положения легко вместимы нами” (Община, 133). “Мы видели Ленина в Швейцарии. Наш сотрудник беседовал с ним в Москве. Каждый знал о неисчерпаемости его утверждений” (Община, 238). “Наши представители посетили Маркса в Лондоне и Ленина в Швейцарии. Явно было произнесено имя Шамбала. Разновременно, но одинаково оба вождя спросили: “Какие признаки времени Шамбалы?”. Отвечено было: “Век истины и мировой общины”. Оба вождя одинаково сказали: “Пусть скорее наступит Шамбала” (Община, 242).

Присяга на верность “Шамбале” помогла Ленину прийти к власти: “Международное Правительство никогда не отрицало свое существование. Оно не обнаруживало себя манифестами, но действиями... Можно назвать факты из французской и русской революции, когда самостоятельная рука извне изменяла ход событий” (Агни Йога, 32).

На эту же поддержку рассчитывает и Валентин Сидоров. “Я причастен подпольному духовному братству”, – заявляет он⁸⁰⁵. От его имени он, подобно Н. Рериху, привез некое новое послание правителям России. “Лишь в исключительных случаях духовное правительство, которое несомненно держит нас под незримым контролем, допускает свое прямое, физически ощутимое вмешательство в наши земные дела. Примером такого рода может служить его специальное обращение к Советскому правительству в 1926 году, фигурирующее в публикациях как письмо гималайских Махатм. Примером такого же рода может служить и новое послание представителя Братства Махатм, которое пишущий эти строки привез из Индии”.

Какие же средства этим подпольщикам дозволяется использовать для утверждения тотального счастья человечества?

Во-первых, средства могут быть сами по себе не очень чисты. Главное – чтобы они были в нужных руках и служили нужной цели. “Разрушение называем созиданием, если существует сознание о будущем. Все слышали о наступлении Нового века, может ли новое наступить бездейственно” (Агни Йога, 142). “Самая большая ошибка может быть оправдана, если источник ее чист. Но измерить эту чистоту можно лишь просвещенным сознанием” (Община, 79).

В частности, как мы уже видели выше, можно использовать ложь, пряча свои религиозные цели под “образовательными” вывесками, маскируя свои теократические идеалы под видом “культурных инициатив”, а также до времени скрывая антихристианский характер своих взглядов. Такое прикрытие называется “внешними щитами”⁸⁰⁶ или “гримировкой” (Община, 204).

Как применять на практике это разрешение жить по лжи, Елена Рерих показывает на таком примере:

Диспут, имевший место в одном из теософских кружков в Америке, обсуждает следующую ситуацию. “Один фабрикант и большой благотворитель шел по дороге. Впереди него, заплетаясь ногами, передвигался пьяный нищий, из-за поворота неожиданно вывернулся автомобиль и смял пьяницу. Вопрос – должен ли был фабрикант броситься спасать нищего и рисковать при этом жизнью или же он был прав, воздержавшись от возможности самоубийства. Учитель-американец утверждал, что фабрикант, несший на себе ответственность за существование множества рабочих, поступил правильно, сохранив свою жизнь. Но в обществе поднялась буря негодования и утверждалось, что человек не должен рассуждать, но обязан жертвовать собою ради ближнего. Но, конечно, подобные сознания еще не вышли из приготовительного класса и не могут понять, что каждая жертва должна быть осмысленна. Потому скажем, что человек должен везде, где может, помогать своему ближнему, но рисковать своею жизнью он может лишь в том случае, если он не несет большой ответственности. Было бы тяжкою утратою для всего человечества, если бы люди, несущие благо всему человечеству, безрассудно рисковали своею жизнью. Но если мы будем говорить массам, то мы должны сказать, что человек всегда и во всем должен спешить на помощь своему ближнему”⁸⁰⁷.

Так что ложь и двойная мораль позволены сверхчеловекам.

В зависимости от политической моды можно рекомендовать себя по-разному. Например, в 1927 г. первое издание “Общины” содержит такой текст: “Мы – материалисты, имеем право требовать уважения и познавания материи” (Община, 123). Но в издании 1936 года, когда большевизанство на Западе стало уже менее модным, этот же текст стал звучать несколько иначе: “Мы – Носители Духа, имеем право требовать уважения и познавания материи”⁸⁰⁸.

Но будет ли лукавство самым сомнительным средством в их наборе способов утверждения новой жизни? Будет ли вообще мирным и бескровным путь установления нового строя? Е. Рерих считает, что “слабость и непротивление злу не для нас”⁸⁰⁹. Даже более того – “гибель мира от полумер и от непротивления злу”⁸¹⁰.

Утверждение нового мира, Нового Времени связано с разрушением всего старого мира. “Могу оправдать любое разрушение” (Община. 66). “Так на развалинах старого мира пусть подымается Великая Держава Света!” (Иерархия, 417). А если кто-то будет сопротивляться (например, невежественные христиане)? – “Когда колесница направлена ко благу, то возница не отвечает за раздавленных червей”⁸¹¹. Впрочем, Елена Ивановна сразу же уточняет: “Конечно, изречение о колеснице оставьте для себя, иначе много соблазна может произойти”.

Но и фундаментальные трактаты “Живой этики” допускают необходимость убийства во имя торжества своих идеалов: “Можно представить необходимость уничтожить врага” (Община, 146). Елена Рерих недоумевает: “Принято изображать Христа каким-то всепрощающим непротивленцем, но такое представление, прежде всего, кощунственно. Никто из Великих Владык не останавливался перед поднятием меча и даже физического действия в защиту справедливости”⁸¹². А значит – физическое насилие позволено и сторонникам “Живой этики”: “Не правы те, кто считает нашу Общину Молитвенным Домом. Не правы те, кто называет Твердыню Нашу рабочей мастерской. Не правы, кто находит Общину изысканной лабораторией. Община – военный стан, Знамя Завоевателя”⁸¹³.

“Не нам, в наш век жестокости и растлений, говорить о жестокости Моисея. Кроме того, назовете ли Вы уничтожение диких зверей, угрожающих пожрать всех домашних животных, жестокостию, мстительностию и т.д.? А среди выведенных из Египта представителей израильского народа немало было именно таких необузданных звероподобных и Вождю нужно было спасти от них лучший элемент”⁸¹⁴. Это логично – Вождь не должен смущаться ликвидацией “звероподобных”. “Двуногие” не должны путаться в ногах у “лучших элементов” Новой Расы.

В реальной истории путч с оружием в руках уже практиковался создательницей теософии Еленой Блаватской. Она участвовала в “восстании” Гарибальди, описывая свою роль в нем так: “Мы с друзьями отправились в Ментану, чтобы помочь стрелять в папистов”⁸¹⁵. Теософские издания насыщены ссылками на “Бхагавадгиту” и ее “кармическую этику”, благословляющую исполнение кармического воинского долга, даже если для этого необходимо убийство самых близких людей. Но какая же это “карма” подвигла женщину, рожденную в Тифлисе, стрелять в итальянских католиков на их родине? Наверно, охоту “стрелять в папистов” в сердце Блаватской вложила не “карма”, а “друзья”-масоны...

Да и сами паписты, похоже, просто под руку подвернулись. Ведь, как писала Блаватская, “мы не чувствуем никакой особой враждебности к папизму, по крайней мере, большей, чем в отношении любой другой существующей догматической и ритуалистической вере”⁸¹⁶. Православие, насколько мне известно, также обладает и догматикой, и ритуалом. А, значит, несмотря на клятвы Блаватской в любви к русскому православию, у теософов не будет причин отказаться от удовольствия “помочь стрелять” не только в католиков, но и в нас. И это даже не предположение. Стоило в России появиться своему Гарибальди – и Рерихи привезли уверение Махатм: “мы посылаем вам всю нашу помощь”.

Было бы, однако, неверно видеть в грядущих Вождях лишь банальных путчистов. Они, как мечтается Рерихам, будут владеть более мощными силами, нежели физическое принуждение. “Истинное завоевание, когда дух заменит все аппараты. Вооружить человека без единой машины, это ли не завоевание?”⁸¹⁷. “Мы не насильственные завоеватели, но все же имеем учет врагов Наших и не обманываемся в их многочисленности. Лучи, газы и воздушный дозор будут лучшими внешними средствам, но самое действенное будет в продуктах психической энергии. Мы вовсе не намерены представить зрелище беззащитных овечек! Нам нет дела запугивать кого-нибудь, но Мы должны предупредить: “Берегись, невежда!” (Община, 186). Итак, кроме ВВС, химического оружия и физических “лучей” Космической Иерархией разрешено использовать еще одно средство: внушение. Это будет гипнократическая Утопия. “Внушением разрешается пользоваться в исключительных случаях” (Община, 156).

Это логично: ведь Новому Времени нужно не просто подчинение людей, но власть над их умами и душами. “На скептика нельзя подействовать доводами и убеждениями. Скептицизм есть особая болезнь, есть психоз, от которого нельзя излечиться при помощи доводов и убеждений разума. Нужно нечто другое, нужно лечение, нужно бревно по затылку, как говорится в Агни Йоге”, – признается любимый ученик Е. Рерих А. Клизовский⁸¹⁸. Речь у него идет о тех, кто требует доказательств теории переселения душ... Где именно в Агни Йоге говорится о “бревне по затылку” – я еще не нашел. Но нашел другой призыв: “Пора поднять народы мечом или молнией, лишь бы пробудить вопль духа” (Озарение, 2,4,20).

Этот “вопль духа” можно исторгать из человека и из народов не только “мечом”, или “молнией”, но и прямым магическим действием. Елена Блаватская считала, что если внушение человеку приказа делается с недобрыми мотивами – то это акт черной магии. “Ошибочно и незаконно лишать человека его свободной воли, если только не ради его собственной пользы или блага общества”⁸¹⁹. Значит, ради “блага общества”, ради интересов “дела Водолея” – можно. В таком случае гипноз, по разъяснению Блаватской, становится “белой магией”. Далее Блаватскую спросили – можно ли гипнозом внушать человеку необходимость воздержания от спиртного или от лжи. Ответ: “это акт благотворительности и милосердия, и это близко к мудрости. Хотя отказ от пагубных привычек ничего не прибавит к его доброй карме, все же успешное “внушение” удержит его от создания еще худшей кармы”⁸²⁰. Заметьте – вопрос включал в себе и кодирование “от привычки лгать”. То есть если некоторые черты характера и нравственные недостатки (или то, что кажется таковым теософам) решено будет исправить – это можно будет сделать даже не спрашивая свободную волю человека. Блаватская ведь не ставит вопрос – “обязательно с согласия пациента”, она подчеркивает лишь порядочность мотивов целителя.

Имея таких учителей, ныне популярный “диагностик кармы” считает вполне допустимым, не спросясь, вторгаться в сознание для кармической “корректировки”: “Опять начинается словесная дуэль. Мне не хватает аргументов, чтобы убедить женщину, но я начинаю делать то, что называется очищением кармы”⁸²¹.

Поскольку с теософской точки зрения вожди будущего будут несомненно порядочны и они будут действовать для блага теософского общества, они применят гипнотические силы для того, чтобы граждане не ухудшали свою карму⁸²². Я полагаю, что с их точки зрения логично было бы для предохранения кармы от дурных влияний внушить людям оперативно отречься от христианской догматики.

Рерихи добавляют к этому интересный штрих: оказывается, в будущем мире гипноз также будет широко применяться для исповеди подчиненных начальству: “Правители будущего должны будут уметь читать мысли окружающих”⁸²³.

Вообще скрыть “нежелательные” мысли и эмоции в грядущем обществе будет невозможно – ибо при наступлении “шестой расы” “чуткость Нашего аппарата позволяет читать волны неосторожных мыслей мира” (Община, 210). Впрочем, не только читать, но и управлять: “Психическая энергия не только немедленно передает, но человек также немедленно принимает к исполнению. Не ошибемся, если скажем, что половина мира исполняет внушенные приказы и нет расстояния для психической энергии” (Агни Йога, 487).

Рерихи и сами не отказывали себе в удовольствии заглянуть в чужое сознание: “Помню, как один сааб уверял, что он вместил международность и общину. В присутствии его доверенного друга Я усыпил его, и он рассказал нам свои истинные мысли. Нужно сказать, что его мысли гораздо более соответствовали банкиру, чем общиннику” (Община, 199). Здесь еще надо иметь в виду, что для Рерихов слово “общинник” синонимично слову “коммунист” (Община, 121).

Елена Блаватская уверяла, что она видела начатки подобного устроения общества на началах гипнократического коммунизма. В Индии, недалеко от Мадраса она наблюдала племя “муллу-курумбов”. Низкорослые и обладающие отталкивающей внешностью, люди этого племени, однако, из века в век развивали в себе “психические силы”. В конце концов они достигли того, что силой своего магического взгляда они могли очаровывать людей из соседних племен и обращать их в рабство. Члены этого племени могут даже убивать своих врагов просто сосредоточенным взглядом на них⁸²⁴. Блаватская осуждает моральную неразвитость этого племени, но при этом восхищается их магической техникой. Она даже делает замечание, что европейским гипнотизерам “потребуется еще двести лет, чтобы дойти до знания муллу-курумба, до его искусства управлять по-своему мышлением и действиями слабейшего в сравнении с ним человеческого организма”. Искусство архитектуры, поясняет Блаватская, тоже ведь развивалось тысячелетиями⁸²⁵ ... Так и оккультная техника – развивалась, развивалась... И вот появилась теософия. И таланты Блаватской превзошли способности несчастных муллу-курумбов. “Не от взывания к Господу моему Богу ожидаю я получить реальную действенную помощь, но от использования своего знания сил природы, от насылания месмерических “чар” на своих врагов”⁸²⁶.

Когда же придет “Новое время” и вместе с ним новая раса; когда все европейские теософы вполне овладеют секретами муллу-курумбов, тогда можно даже отказаться от пыток: “Можно навсегда исключить пытки и насилие. Такие темные меры не нужны там, где есть познание психической энергии. Суд отмечает на фильме внутреннее состояние судимого. Признание контролируется ясновидением. Сам судимый скажет правду по указу, ослушаться которого никакая воля не может. Так психическая энергия придет в обиход” (Напутствие вождю, 105). Здесь стоит обратить внимание на обоснование воздержания от пыток. Именно так – как заменитель пыток – “психическая энергия придет в обиход”.

Такому использованию психической энергии Рерихи могли научиться не только из книг Блаватской, но и непосредственно в “Шамбале”. В ламаизме существуют теории, изъясняющие способ убийства человека на расстоянии. “Переданная предмету энергия может сообщить ему подобие жизни – он получает способность двигаться и может выполнять действия под диктовку ламы, вдохнувшего в него жизнь... После длительной концентрации мысли, продолжавшейся, быть может, несколько месяцев, маг сообщает ножу волю для убийства определенного лица. Наконец, оружие подготовлено, и маг подбрасывает его своей жертве. Тибетцы уверяют, будто едва контакт между роковым кинжалом и жертвой установлен, кинжал начинает шевелиться, сообщая держащей его руке непреодолимое роковое движение, и убивает и ранит владельца”⁸²⁷. Но есть и другое объяснение: внушение передается не ножу, а жертве. “В результате, лишь только загипнотизированная жертва прикасается к заколдованному кинжалу, внушение активизируется, она подчиняется ему и ранит себя ножом. Более того, тибетцы верят, что адептам, овладевшим глубинами оккультных наук, нет надобности прибегать к посредству неодушевленного предмета. Путем внушения они могут даже на расстоянии приказать людям, животным, демонам, духам и пр. совершить самоубийство или какое угодно другое действие”⁸²⁸.

В европейской литературе ХХ века получил развитие жанр антиутопии – описания худших из возможных миров. В этих обществах власть элиты держится на том, что она целенаправленно и систематично искажает восприятие мира своими подданными, заставляя их не замечать реального убожества их жизни и восхвалять несуществующие достижения. У Оруэлла (в “1984”) для этого, например, служит “новояз” – специально сконструированный язык, на котором невозможно критиковать действия власти. В других антиутопиях – тотальная реклама и пропаганда цепко контролируют ум обывателя и не позволяют ему создавать альтернативные системы координат. В числе этих миров – идеальных по виду и античеловечных по сути – встречалось и описание галлюциногенных цивилизаций. В них социальное повиновение достигается через постоянное распыление в воздухе небольших доз галлюциногенов. Обитатель лачуги, надышавшись ими, мнит себя владельцем великолепного дворца и испытывает чувство глубокой благодарности к властям, столь благотворно изменившим среду его обитания.

Теософия готова предложить более мощные средства контроля над умом. Е. Блаватская любила демонстрировать мгновенные исчезновения людей и предметов. Например, человек несет лампу и вдруг исчезает – и зрители видят, что лампа как бы сама передвигается по комнате. Блаватская так объясняла подобные феномены: йог может воздействовать на нервные токи таким образом, что у того, на кого направлено его воздействие, временно прекращается подача нервных токов, проволоки внутреннего телеграфа как бы перерезываются и человек перестает видеть то, на что направлено запрещение оккультиста⁸²⁹.

Объяснение Блаватской похоже на то, что дают тибетские ламы: человек становится невидим тогда, когда останавливается его умственная деятельность. Тут требуется умение, приближаясь не возбуждать в живых существах никаких эмоций. Если же суперагенту удается заглушать в себе деятельность сознания, ощущений вокруг не возникает, и вас никто не видит⁸³⁰.

Понятно, что когда подобного рода возможности проявятся у Вождей, подданные буквально будут видеть только то, что им разрешат. Представитель “высшей расы” сможет успешно выполнять обязанности сотрудника спецслужб – ибо его присутствие где бы то ни было не сможет быть обнаружено без его желания.

Впрочем, пока членов новой расы мало, им потребуется помощь и обычных доносчиков. Кришнамурти, например, прямо пишет о том, что “если ты видишь, что кто-то нарушает законы страны, ты должен информировать об этом власти”⁸³¹.

Теософы, конечно, возразят, что свои высшие способности, равно как и доносы благопослушных граждан друг на друга они будут использовать только во благо. Но дело в том, что совсем не очевидно – будет ли то, что теософы считают благом для себя, благом для остальных людей.

Во всяким случае не стоит забывать, что идеалом Вождя для рерихианцев был Ленин – “Ленин служил Эволюции, и ради этого ему пришлось идти самым верхним путем – используя всех и вся для достижения Высшей цели – победы Революции в России”⁸³², – уверяет “Живая этика”. Таков, значит “верхний путь” теософии: “использовать всех и вся для достижения Высшей цели”. Благая, “космическая” цель, цель рождения “новой расы”, конечно, допустит использование самых разных средств для преодоления того сопротивления, что неандертальцы оказывают прогрессу. И даже если прогрессисты по дороге во всемирную Шамбалу раздавят несколько неандертальцев – это будет даже лучше для самих раздавленных: ведь в следующий раз они перевоплотятся уже в улучшенном мире.

Так что уверение “Живой этики” – “запомните, не имеем запретов”⁸³³ – может иметь не только либертинистский смысл (у нас, мол, “запрещено запрещать”); оно может быть прочитано как предупреждение о том, что пособничество Космической Эволюции оправдает использование любых средств...

Когда же весь арсенал оккультно-масонских средств сработает и приведет-таки Вождя к власти – он будет напутствован целой серией практических рекомендаций.

Как и подобает утопическому правителю, Вождь должен будет начать с реформы языка, с создания “новояза”. “Вождь должен очищать значение смущенных выражений. Смута жизни в значительной степени происходит от смуты понятий. Значит, лучшие знатоки языка должны быть собраны, чтобы очистить значение слов” (Напутствие вождю, 8). В частности, “где возможно, следует заменять слово Господь, Бог, Творец – Божественным Началом, ибо слишком уж вкоренилось в сознание масс антропоморфическое представление со словом “Бог””⁸³⁴. И вообще – “пора заменить библейские термины четкими понятиями” (Агни Йога, 24). Что за четкие эти понятия – можно увидеть на той же странице откровения Владыки Шамбалы: “Учитель мучается скорченным тупоумием воплощенных двуногих” (Агни Йога, 26).

Следующая реформа, как и положено – в школе. “Ок-культпросвет”. “Прекрасный новый мир”, который возвещают человечеству “Нью-эйджеры”, хоть и придет в конце концов оккультно-явочным порядком, все же нуждается в помощи землян. Чтобы как можно больше человеческих душ стремилось к слиянию с “духами Космоса”, надо построить соответствующую систему перевоспитания людей, а еще лучше – просто их воспитания. Поэтому создание “новой школы” для “нового века” мыслится рериховцами в качестве первоочередной задачи. “Необходимо проверить программы школ. Идеализм загоняет людей в щели ужаса. Необходимо это выпрямление школьного мышления провести немедленно, иначе еще одно поколение недоумок будет позорить планету” (Община, 157). Для “выпрямления мышления” в школе “вводятся духовные беседы, в духе различных религий, в зависимости от состава учеников... Духовные беседы проходят в особом помещении, где висят изображения всех Основателей религий” (Напутствие вождю, 26). Однако дело не ограничивается рассказами о “Махатмах”. Нужно учить детей магической практике. “В школах пусть поймут, как обращаться с полетами и яснослышанием. Также и Тонкий мир будет изучаем наряду с тонкими энергиями” (Община, 114).

Обеспечив себе таким образом будущее, надо не забыть рассчитаться с пережитками прошлого.

“Теперь мы должны направить зоркость на искоренение узости сектантства и суеверия” (Община, 237). Что подпадает под эти определения? – Все, что не есть теософия. Например, “идиотичный атеизм”⁸³⁵: “по Приказу Моему будет преследоваться безбожие, которое приняло вид самого явного сатанизма” (Напутствие вождю, 106). (Кстати, Г. К. Честертон в романе “Шар и крест” предвидел, что антихрист будет преследовать христиан и атеистов – то есть тех, кто не верит во всех богов сразу).

И под преследованием имеются в виду отнюдь не диспуты и разъясняющие статьи. Нет – “всякая невежественность должна быть реально обнаружена и удалена из коммуны” (Община, 230). Итак – отлучение от общества, от “всемирной общины”. “Можно преследовать невежество, но следует, особенно, казнить суеверие и ханжество” – выдается Махатмой индульгенция для новых ГУЛАГов (Иерархия, 71). “Государство должно изгонять закоренелых невежд”, – напоминает Е. Рерих⁸³⁶. Но куда? – Для этого будут созданы “трудовые гипнотические лагеря”: “Смертная казнь отменяется, ибо уничтожение разбойников в бою не есть казнь. Множество преступников обратятся к труду под внушением” (Напутствие вождю, 107). Вообще “Живая этика” на редкость проницательно предусмотрела совмещение лагеря и психушки: “Инквизиторы и ретрограды могут строить тюрьмы и сумасшедшие дома, которые пригодятся для них же, в виде рабочих колоний” (Община, 248).

Поскольку Русская Православная Церковь заявила, что она считает рерихианцев отлученными от себя, несложно догадаться, что православные (как и все христиане вообще) окажутся в числе “сектантов” и “невежд”.

Очень логично и даже с похвальной откровенностью теософия числит среди своих предшественников императора Юлиана Отступника: “Император Юлиан был Посвященным”⁸³⁷. По личному приказу этого Посвященного были до смерти замучены воины Ювентин и Максим, отказавшиеся есть пищу, освященную по языческим обрядам (Феодорит. Церковная история. 3,15).

Юлиан правил уже после Константина Великого, после обращения большей части Империи в христианство. Однако, новый император решил повернуть назад. Какими средствами Посвященные вовлекают людей в единомыслие с собою, видно из такого рассказа современного Юлиану историка: “Тиран против благочестия избрал и другое оружие. По древнему обычаю, раздавая деньги полкам, он садился на царском троне и при этом случае, против обыкновения, поставил подле своего места наполненную горящими углями кадильницу, а на столе ладан с повелением, чтобы каждый шедший за деньгами сперва клал в кадильницу несколько ладану, а потом уже подходил для получения денег из рук его. Большая часть войска, по совершенному неведению, вдалась в тот обман, но проведавшие о нем предварительно притворились больными и избежали столь опасной ловли. Иные же по страсти к деньгам пренебрегли о своем спасении или, боясь царя, изменяли благочестию. После этой гибельной раздачи денег несколько воинов из числа получивших золото пировали за одним столом. Кто-то из них, принимая чашу с вином, прежде чем выпить, положил на ней спасительное знамение креста, но другой пировавший укорил его и сказал, что это противно недавнему его поступку. Что же сделал я противное? – спросил тот. А этот напомнил ему о кадильнице и ладане, о бывшем отречении и сказал, что подобные вещи противны исповеданию христианства. Услышав это, весьма многие из пировавших вскрикнули от ужаса и возрыдали, и, оставив пир, побежали через площадь и кричали, что они – христиане, что они обмануты хитростию царя. С подобными воплями скоро прибежали они ко дворцу и, громко жалуясь, на хитрость тирана, просили предать себя сожжению, чтобы, осквернившись огнем, очиститься посредством другого огня” (Феодорит. Церковная история. 3,16-17).

Эти солдаты Юлианом сначала были приговорены к смерти, но, рассудив, что мученическая кончина лишь обрадует этих христиан, он приказал отправить их в ссылку.

Вскоре, получив смертельную рану в походе против персов, Юлиан умер со словами: “Ты победил, Галилеянин!”.

Но чтобы не был забыт опыт венценосного Отступника, спустя шестнадцать столетий Р. Штейнер стремится раз и навсегда закрепить в неоязыческом сознании, что “церковные исповедания являются почвой, наиболее благоприятной для проникновения зла в жизнь людей”⁸³⁸. И от этого зла всеведущая Иерархия защитит своих подданных. Она ведь желает людям добра и благоденствия, а, значит, избавления от лжи и бед. По убеждению же Е. Рерих “главная причина почти двух третей бедствий, которые преследуют человечество,.. это – религия в какой бы то ни было форме и в какой бы то ни было национальности. Это жреческая каста, священнослужители и церкви... Запомните, сумма человеческого бедствия не уменьшится до тех пор, пока лучшая часть человечества не разрушит во имя Истины, нравственности и всеобщего милосердия алтари этих лживых Богов”⁸³⁹. Среди тех “лживых Богов”, которых надо сокрушить, называются индуизм, христианство, не-каббалистический иудаизм, ислам. Понятно, что, когда “лучшая часть человечества” под водительством “Махатмы Ленина” взялась “разрушать алтари” – с Гималаев раздался торжествующий крик: “Мы одобряем все сделанное вами!”. Как же – ведь и по Агни Йоге тоже полагается отменить “средневековое идолопоклонство Христу” (Агни Йога, 13)

В теософском рае религия будет вообще повсеместно отменена: “Религия отменяется не запретом, но предложением учения жизни (Община, 252). В этом утверждении важно признание, что “религия отменяется” (очевидно, в пользу оккультного материализма). Средства же “отмены” теософы найдут по обстоятельствам. Во всяком случае советский вариант “штурма небес” Рерихам нравился: “Многое вы начинаете делать правильно. Вы сокращаете язык. Вы начинаете переоценку ценностей. Вы отменяете наследование. Вы отменяете храмы и тем признаете подлинное учение. Видите, сколько у нас согласий, – только особо тупой может думать о противоречии путей” (Община, 143). А г-жа Л. Шапошникова, вице-президент Международного центра Рерихов, сегодня не устает уверять, что Рерихи шли в разрез с большевиками. Неужели она – “особо... “?

После проведения религиозной реформы необходимо уничтожить следы бытования иных верований в человеческой истории. Рерихи, как и Оруэлл, понимают, что истинная власть должна простираться не только в будущее, но и в прошлое. Утопические режимы – это страны с непредсказуемым прошлым. Скажут Вожди оценивать некое историческое событие положительно – оно будет восхваляться. Скажут Вожди, что такого-то события не было – оно исчезнет. А если намекнут, что такое-то славное деяние, напротив, имело место – изумленные, но послушные историки немедленно его обнаружат и докажут...

У рериховского “Министерства правды” работы будет достаточно, и причем работы оперативной. “Не позже года должны быть проверены книги, иначе число жертв будет велико” (Напутствие вождю, 78). “Ошибки в книгах равны тяжкому преступлению. Ложь в книгах должна быть преследуема как вид тяжкой клеветы. Занимать ложью место народных книгохранилищ – тяжкое преступление. Нужно почуять истинное намерение писателя, чтоб оценить качество его ошибок. Открытая ошибка должна быть удалена из книги. Необходимость изъятия и перепечатка книги образумят писателя. Каждый гражданин имеет право доказать ошибку. Особенно надо беречь книгу, когда достоинство ее потрясено. На полках книгохранилищ целые гнойники лжи. Было бы недопустимо сохранять этих паразитов. Книги засоряют сознание детей. Должно отметить вопрос книги!” (Община, 94). Здесь стоит выделить еще одну очень реалистическую черту: утопический режим не может устоять, если не вовлекает рядовых граждан в круговую поруку с собою. Сделать из “каждого гражданина” доносчика и цензора – это предложение “Живой этики” учитывало высшие достижения техники государственного тоталитаризма своей эпохи.

Надо также оценить содержательную глобальность замысла – на что будет иметь право стучать “каждый гражданин”. Ведь, по мнению Рерихов, Евангелия не соответствуют истинному учению “Махатмы Иисуса”: “невозможно допустить, чтобы Евангелия могли в точности выражать мысль Христа”⁸⁴⁰. А, значит, и Евангелия, и вся христианская литература будут изъяты из библиотек.

Рериховцам вообще точно известен критерий, по которому без труда можно будет узнать вредную литературу. “Новое Учение почитает Носителей прежних Заветов, но идет без багажа конченных времен. Иначе караван пособий примет непередаваемые размеры. Самое практичное было бы уничтожить все комментарии, сделанные после трех веков от ухода Учителя. Надо когда-нибудь очистить полки. От этой чистки вырастут Облики Учителей Света” (Община, 40⁸⁴¹). Термин “чистка”, оказывается, пришел из “Космоса”. Критерий, предложенный Рерихами, означает: долой пророков Израиля с их проповедью “милости хочу, а не жертвы” (ибо они жили более чем три века спустя после Моисея). Долой Авиценну, ибо он жил более чем три века спустя после Магомета, равно как и мистику суфиев. Долой Златоуста, Григория Нисского, Василия Великого, Августина, Иоанна Кронштадтского и Серафима Саровского, ибо они имели несчастье творить более чем три века спустя после Иисуса. Буддизм должен быть сведен к ранней традиции хинаяны, а любезная сердцу “паломников на Восток” махаянистская традиция должна быть отброшена, ибо появилась пять столетий спустя после проповеди Будды... “Уничтожить все комментарии”...

А чтобы и впредь никакие “невежественные мнения” не распространялись, “Вождь должен самолично участвовать в Совете Печатного дела. Совет состоит из представителей Издательства. Сами они пекутся об изгнании пошлости и зла. Уличенные трижды в этих преступлениях лишаются права издателей. Также Совет наблюдает за хорошей внешностью изданий и печется о доступных ценах. Они же заботятся, чтобы в народ проникало большое количество полезных листков. Пусть даже оберточная бумага содержит полезные советы” (Напутствие вождю, 89).

А если некий издатель “пошлости и зла” захочет оспорить решение сего Совета в судебном порядке? Конечно, “Живая этика” предусматривает и такую возможность. А потому предписывает Вождю лично “проверять сознание судей” (Напутствие вождю, 19).

Но, может, несогласный сможет тогда апеллировать к народу? И это ему не удастся, поскольку “каждое забастовочное движение недопустимо, как разрушение производства” (Напутствие вождю, 30). А ждать выборов бессмысленно – поскольку их просто не будет. “Лишь случай болезни или дряхлость дает общественное содержание. Не может быть и речи об отставке, когда силы не истощены” (Напутствие вождю, 15). Итак, в эру Водолея миром будут править пожизненные правители. Впрочем, Рерихам такая мечта почти простительна. Они еще не имели знакомого нам опыта реальной геронтократии...

Понятно, что Вождь соединяет в себе все возможные виды власти – и судебную, и законодательную, и исполнительную, и теократическую. “Совет Высшего Хозяйства состоит под руководством самого Вождя. Так строится здание всего Государства с одною Вершиною” (Напутствие вождю, 99). При этом править Вождь будет при помощи внушенных приказов и устных распоряжений, то есть по своего рода “телефонному праву”: “Вождь сохраняет в сердце приказ Владык и, в свою очередь, дает такое поручение устно. Если кто не знает Иерархии, тот не поймет святости Приказа” (Напутствие вождю, 104). Самому Вождю помогает понять волю Космических Владык Институт Астрологии, который “будет близким помощником для проверки данных” (Напутствие вождю, 107).

В обществе устанавливается принцип единоначалия, потому что “решение Иерархии всегда монолитно”⁸⁴², тогда как, напротив, “сомнение есть самый страшный яд”⁸⁴³. “Разногласие уничтожается знаком Свыше. В случае Моего Присутствия – решаю я”⁸⁴⁴, – так объявляет Владыка Космоса о своей готовности лично “командовать парадом”. “Осуждение и хула на Владыку непоправимы. Каждый, осуждающий Иерарха, должен помнить, что его легкомыслие и преступление на много веков засорят его карму” (Иерархия, 57).

А значит, лучше по доброй воле – “поймите, родные, что каждая клеточка вашего существа должна трепетать радостью выполнения Высшей Воли”⁸⁴⁵.

Особо стоит обратить внимание на то, что Вождю принадлежит и прерогатива теократической власти. Он отнюдь не просто организатор хозяйственной или политической жизни. Он осуществляет власть над умами и убеждениями людей. “Вождь печется не только о физическом здоровье народа, но он охраняет крепость духовную” (Напутствие вождю, 21). Это и есть критерий, отличающий авторитарный строй от тоталитарного.

И вот сей Титан, в соответствии с замыслами Рерихов, должен провести еще ряд более мелких реформ. Без комментариев просто процитируем их:

1. “Кладбища вообще должны быть уничтожены как рассадники всяких эпидемий”⁸⁴⁶.

2. “Милостыня денежная должна быть уничтожена. Помощь работою или вещами” (Напутствие вождю, 37). “Что требуется в Новой Общине? Конечно, нужно забыть о доброте, ибо доброта не есть благо” (Община, 67).

3. “Завещания отменены, но можно оставить Государству пожелание, чтобы пользование известными предметами передано было известному лицу на пробное трехлетие” (Напутствие вождю, 34).

4. “Уничтожить землевладение и наследование” (Община, 251).

5. “Сословия, как выражения условности, не могут существовать в Новом Мире” (Напутствие вождю, 103)⁸⁴⁷.

6. “Чудовищные города как гнойники разврата и заболеваний, должны быть распределены более правильно, чтобы не нарушалось равновесие” (Напутствие вождю, 99).

7. Все народности стираются и отменяются (Община, 93). “Прежде всего забудьте все народности... Кровь едина течет, и внешний мир не будет больше разделяем расами первичных формаций. Потому красно знамя века Майтрейи” (Община, 71). “Народы безграмотны и покрыты вонью и мерзкими насекомыми. Который же из их ветхих предрассудков оплакивать? Весь сундук с насекомыми надо сжечь!” (Община, 141). Когда знаешь эти рассуждения Рерихов о “безграмотных” и “вонючих” народах, то как-то по-особому воспринимаешь призыв Б. Н. Ельцина: “Давайте ориентироваться на рериховский эталон служения народам России и Индии”⁸⁴⁸. Кроме того, нельзя забывать, что А. Клизовский в числе предрассудков называл веру западного мира в Христа как Единородного Сына Божия⁸⁴⁹.

8. “Ряд развлечений должен быть уничтожен как рассадник пошлостей. Фронт образования должен очистить притоны дураков, сидящих за кружкой пива. Также явление ругательства должно найти более строгое наказание” (Община, 63).

9. “Суровость приветствую. Указываю, как изгнать насмешливые шутки” (Община, 78).

10. “Мы бывали в ваших театрах и мало ощущали их нужность” (Община, 180).

11. “Пища в общине должна быть растительная. Еда дважды в день достаточна. Долго за столом не сидим”. (Община, 148).

12. “Анонимность останется в идеале правильной эволюции... Община будет стремиться к анонимности. Но без психомеханики такая анонимность будет уродлива” (Община, 176). А чтобы такая коллективистская анонимность достигалась быстрее, лучше переселить всех из “крупных городов” в общежития. “Не только надо оторваться от дома, но надо преобороть само понятие дома. Эволюция свергает понятие дома-тюрьмы. В насиженном месте столько закопченности, столько кислоты и пыли. Мы против затворничества, но маленькие домики, с проплесневевшей атмосферой, хуже пещер. Да, да, да! Следует покончить с пристанями пошлости” (Община, 93).

13. Есть у Елены Рерих еще одно предложение, которое я просто не дерзаю комментировать. Она предлагает “Устроение женщин по государственной линии”⁸⁵⁰.

14. Наконец, должно быть проведено изгнание домашних животных. “Никакие животные не допускаются в жилые комнаты. Даже птицы не могут находиться в спальне. Все низшее привлекает низшее. Кошки вообще рассматриваются как сущности, определенно принадлежащие к темным группировкам”⁸⁵¹. Дело в том, что они мешают слышать космические голоса. “Сама видишь, как даже птицы оказываются мешающими”⁸⁵². “Не забывай кошачий концерт. Тянутся вонючие нити к вам, временно направлено много стрел. Они как бы обесцвечивают пространство... Опыт должен преодолеть разные условия. Скоро и птицы, и кошки не окажут влияния... Когда удастся выгнать всех кошек из вашего дома?”⁸⁵³.

Говоря об отношениях Елены Рерих к животным, надо заметить, что она не была такой уж “зеленой”, как некоторые из современных нью-эйджеров, всерьез обеспокоенных вымиранием акул-людоедов. Елена Рерих более практична: “Счастье миров может слагаться и без бегемотов и носорогов, очень отвечавших складкам былых напластований. Если известного рода люди являются подражанием бегемотов, то – та же участь. Животные должны работать, должны завоевывать право на жизнь” (Озарение, 3,6,14). Так что очень может быть, что когда теософы проломятся по миру “как слоны лес переходят”⁸⁵⁴, то бегемотов не останется...

А еще Елене Ивановне, как мы помним, во дни особенно напряженных контактов с Космосом было трудно переносить голоса детей⁸⁵⁵... Также – no comments.

Я не утверждаю, что Рерихи набросали какое-то небывало мрачное общество. Нет – они лишь довольно тщательно воспроизвели стереотипы утопического мышления, обогатив жанр социальной фантастики оккультными орнаментами. Логика их мысли вполне понятна. Понятен и манифест авангардистского художника Малевича, увлекавшегося теософией⁸⁵⁶: “бросить весь накопленный багаж блага вчерашнего... разбить Церковь, семью, уничтожать старые города и деревни каждые пятьдесят лет,.. создать экономический совет по ликвидации всех искусств старого мира”⁸⁵⁷.

Кроме того, я знаю, что и из трудов православных публицистов можно набрать коллекцию вполне пугающих предложений и общественных идеалов, в которой окажется немало общего с рериховской теократией. Например, в 20-е годы нашего века софийский архиепископ Серафим (Соболев) в книжке “Русская идеология” предлагал ввести смертную казнь для проповедников атеизма... Но ведь архиеп. Серафим – не основоположник православия. В многовековой истории Церкви, начинающейся с Евангелия, он не более чем весьма периферийная фигура. Вот если бы возникла “Истинно-православная Серафимовская Церковь”, то ее надо было бы бояться, потому что любая религиозная община стремится к буквальному исполнению всех заветов своего основателя.

В Православной же Церкви есть Евангелие для того, чтобы выправлять слишком человеческие, слишком страстные, слишком “сиюминутные” порывы позднейших проповедников. Но рериховцы считают себя выше суда Евангелия. Евангелие для них не достаточно “подлинно” (“Невозможно допустить, чтобы Евангелия, из которых первое написано чуть ли не через сто лет после ухода Христа, и после того, как они прошли цензуру стольких ревнителей, могли в точности выражать мысль Христа”)⁸⁵⁸. А вот труды Рерихов и Блаватской – это как раз непогрешимое “священное писание”. По законам религиозного мышления труды основателей движения, как находящиеся в несравненной близости к Источнику Истины, воспринимаются в качестве несравненно более истинных, чем размышления любых последующих учеников. И если о неудачных мыслях одного из тысяч православных епископов достаточно лишь пожалеть, то такие же советы основоположников рериховского движения заслуживают уже гораздо более серьезного отношения. Православный останется православным, если оценит совет владыки Серафима как “неправедный”. Рериховец вряд ли со столь же спокойной совестью сможет назвать неправедными заветы своих “Махатм”.

Во всяком случае разговор о прелестях оккультной теократии был необходим хотя бы для того, чтобы показать, что теософия не имеет никакого нравственного преимущества над историческими религиями. Идеал теософии не является более бескровным, чем практика исторических религий. А потому вполне непонятна логика мысли тех, кто и поныне пытается рекламировать “Живую этику” Рерихов как высший плод духовного развития человечества.

Я также не утверждаю, что Валентин Сидоров или Людмила Шапошникова (нынешние возглавители рериховского движения) лелеют в своих сердцах очертания подобных утопий и на ночных совещаниях составляют инструкции на тему “Как нам организовать революцию”⁸⁵⁹. Дело не в их личных амбициях. Сами по себе они, наверно, добрые люди.

Но они нашли себе недоброго советчика. Тот Дух, что стоит за их плечами, тот Дух, что вдохновлял Блаватскую, Рерихов и прочих оккультистов и христоборцев – это дух мировой злобы. “Он был человекоубийца от начала, он лжец и отец лжи” (Ин. 8,44)... Самообоготворением, надеждой на “истинный гнозис” и безбожное бессмертие соблазнил он первых людей. С помощью тех же уловок он и ныне вербует своих слуг.

 

 

---

 

 

15. Бог и боги

– Вы еще сомневаетесь, хотя видели собственными глазами. Уж вам-то совсем не пристало быть Фомой Неверующим. Да, в россказнях о талисманах, приворотах, серебряных пулях что-то кроется! Что вы, католик, скажете на это? – Скажу, что я агностик, – улыбнулся отец Браун. – Вздор, – нетерпеливо крикнул Элмер. – Ваше дело верить в разные штуки. – Да, в некоторые штуки я верю, – согласился отец Браун. – Именно поэтому я не верю в другие.

Г. К. Честертон⁸⁶⁰ .

Почему же для христиан столь немыслимо совмещение веры в Бога Евангелия и почитания иноземных богов, и почему это сочетание вполне естественно для язычников?

Дело в том, что классические религии древности трудно назвать "политеистическими". На самом деле любая развитая религиозная мысль – в Египте и Иране, в Греции и Индии – приходила к выводу о том, что Бог Един. Точнее говоря – не "приходила", а "припоминала". В теогонии любого народа есть хотя бы глухие указания на то, что Первоисток бытия Един. Поэтому и звучит в Библии надежда на то, что "вспомнят, и обратятся к Господу все концы земли, и поклонятся пред Тобою все племена язычников" (Пс. 21,28).

Память об этом "прамонотеизме" была, но весьма слабой. Трудно сказать, что здесь было причиной. Может быть, та самая "блокированность" религиозной жизни землян честолюбивыми космическими духами. Может быть, просто чувство своего рода религиозного реализма людей: мы пали так низко, что не имеем права взирать на Небо. Похожим образом и до сих пор поступает иногда православный христианин, порой обращаясь с покаянной молитвой к Божией Матери прежде, чем к Самому Христу именно из полуосознанного ощущения того, что Мария, Матушка – "своя", Она ближе, Ей легче понять и простить...

Может быть, то древнее забвение Творца – попытка успокоить свою совесть путем устранения из памяти Того, против Кого и было совершено главное преступление.

А может быть, это забвение оказалось результатом вполне и даже слишком человеческого поиска посредствующих "примирителей". Когда рассорятся два некогда близких человека, не всегда они решаются прямо подойти друг к другу и сказать: прости. Весьма часто, уже придя в покаянное настроение и поняв всю напрасность вчерашней ссоры, они пытаются "прощупать" настроение другого, подговаривая общих знакомых завести с былым другом разговор на болезненную тему разрыва. "Я сам к нему обратиться не могу, но хоть ты спроси его, что он об этом думает". Если посредник не слишком добросовестен, если он почему-то считает, что ему на руку усугубление разрыва – можно не сомневаться, что он найдет такие полутона и акценты при передаче взаимных извинений и соболезнований, которые лишь еще больше испортят все дело.

Те посредники, которые предложили свои услуги в качестве "духовных наставников" падшего человечества, судя по результатам древней религиозной истории, не были заинтересованы в том, чтобы человек примирился с Богом.

Причины могли быть разными, но сам факт отмечен практически во всех "языческих" мифологиях: память о Едином Боге удалилась из повседневного благочестия и затем была оживлена лишь во вторичной философской рефлексии (хотя, по правде говоря, это еще вопрос – оживляет, или, напротив, охолаживает философизация религиозные отношения людей).

Соответственно, бытовое благочестие строилось на почитании тех духовных сущностей, что поближе к человеку и больше похожи на него – на почитании ангелов (или демонов) Хранителей тех или иных мест. У каждого дома (семьи, рода) есть свой "гений". У каждого города, каждого народа и страны. Эти боги и духи, как и люди, не всегда живут мирно между собой. Но в принципе для человека желательно поддерживать мир со всеми.

Низший, самый близкий к человеку чин этой иерархии богов "второго порядка" – это родовые "гении". Точнее всего смысл этого именования передает русское слово "домовой". Естественно полагать, что у каждого дома есть собственный "домовой".

Соответственно, если я, язычник А. иду в гости к моему соседу, язычнику В. на его семейный праздник, я должен взять с собой подарки в количестве N+1 (где N означает число членов семьи, а 1 – подарок для его семейного гения). У меня дома за печкой живет свой собственный гений "Васька". Но с домовым своего соседа мне лучше не ссориться. Он хоть и властен только над своей домовой территорией, но колодец-то у нас общий. Обидится он на меня – да и подстроит какую-нибудь каверзу мне у колодца. Так что лучше жить в мире. Вот и несу я чужому "Ваське" немного сметаны. Соответственно, и когда мой сосед язычник В. придет в гости ко мне, я надеюсь, что он принесет подношение моему "Ваське". Для меня это тоже важно – потому что вдруг мой гений обидится, что в его доме кто-то, пусть даже захожий человек, не оказывает ему почтения. Прохожий уйдет – а сердиться "Васька" будет на меня. Так что чужое нечестие может плохо отразиться на моей семье.

Эти же правила действуют и на уровне взаимоотношений целых народов. Язычество терпимо в том смысле, что оно признает право каждого народа на своей территории чтить своих богов. Но языческая религиозная практика весьма требовательна по отношению к своим соплеменникам. Точнее говоря – она требует от любого человека, находящегося на территории, опекаемой тем или иным богом или сонмом национальных богов, знаков уважения к ним.

Грекам, завоевавшим Египет, и в голову не пришло требовать от египтян почитания Зевса или Аполлона. Римляне, покорив Грецию, не требовали от побежденных отречения от отечественных олимпийцев. Более того, римляне в эпоху Империи с готовностью разрешали почитание иноземных богов у себя в Риме. Верь как хочешь – но при условии лояльности к богам хозяев. Чти Астарту или Изиду, Митру или Ваала – но хотя бы раз в год почти и столичных богов (и их сына – Императора).

Чем больше разных богов почитает человек – тем больше у него шансов на успех (как и сегодня, чем в большем числе банков человек имеет счет, чем больше разных акций он скупает, тем гарантированнее его будущее: "нельзя хранить все яйца в одной корзинке").

Как видно из "Илиады", между богами могут быть войны. Исход человеческой битвы на земле – не более, чем отражение битвы на небесах. Из этого языческого представления следовало, что в принципе человек может сменить свою веру. Если боги его народа проиграли, если история, практика доказала, что боги соседей могущественнее – какой же смысл чтить свои слабосильные божества? Они не защитили – значит, контракт расторгнут. Поэтому, хотя победители не навязывали обычно своей веры, они все же ожидали, что побежденные сами постепенно примут ее. Тем более, что принятие веры победителей не означало отречения от веры отцов, оно просто восполняло почитание прежних святынь новыми членами пантеона. Египетский фараон, нисколько не отрекаясь от веры в Озириса и Амона, мог попросить Моисея помолиться "Богу евреев" (Исх. 7,16 и 8,8), когда увидел, что этот Бог не менее могуществен, чем те боги, к которым обращаются египетские жрецы.

Такая практика получила название "генотеизма". Человек знает, что где-то есть Единый Бог, Источник Бытия. Но избирает для себя и своего рода почитание некоего более близкого духа.

Особенность Библии в том, что Господин, являющийся предметом почитания евреев, оказывается тождествен с Единым Богом. Он не просто покровитель Палестины, не просто семейное божество Авраама. Он – Тот Самый, Чье Имя не дерзает произнести ни одно человеческое племя.

Эта уникальность библейской веры происходит не из того, что евреи оказались хитрее всех остальных и, пока остальные народы дружили с "наместниками" и самозванцами, они нашли выходы на самого Небесного Царя. Евреи ничего не избирали. Более того, всякий раз, когда им предоставлялась свобода выбора, они или избирали служение Ваалам, или норовили самого Ягве воспринимать как обычного племенного покровителя, находящегося в одном звании с богами-покровителями египтян или финикийцев.

Чтение ветхозаветных книг (особенно пророческих) показывает, что Бог навязал Себя евреям. Не они избрали Его, но Он – их. И даже термин "избрание" здесь не вполне подходит. Когда говорят о евреях как "Богоизбранном" народе, это воспринимается как предпочтение, оказанное Творцом одному из многих земных племен. Бог представляется посетителем некоего супермаркета, который ходит среди земных народов и, когда Его взгляд падает на Израиль, тот чем-то прельщает сердце Высочайшего Посетителя. Как будто Бог нашел в Израиле некие достоинства, которые Он не смог обнаружить в иных земных племенах. Но, если верить Библии, это не так. Израиль – не "Богоизбранный народ". Бог не выбирает Израиль. Бог создает Его.

Когда Слово не нашло Себе собеседника среди земных народов, увлекшихся язычеством и оккультизмом, Оно создало Себе Свой народ. Не с прежде существовавшим народом заключается Завет, но для Завета создается новый народ. Израиль создан Заветом, а не избран в Завет.

Некогда Бог обратился к Авраму из земли Ур и повелел ему уйти из родных мест. Авраму предстояло пройти через весь Ближний Восток: земля Ур находилась у впадения Евфрата в Персидский Залив, а дойти предстояло до Средиземного моря, до Палестины. На этом пути Авраму прежде всего предстояло умереть. "Пойди от родства твоего и из дома отца твоего" (Быт. 12,1). Это означало социальную смерть человека. В клановом обществе человек что-то значил в качестве части рода. Окруженный родными могилами, землями, богами и единоплеменными людьми, он был защищен. Но за пределами родной (и очень небольшой по размеру) земли он становился чужаком. Своим для него был только один уезд. Вся остальная Земля была угрожающей чужбиной – с иными племенами, языками, и, главное, иными богами.

Прошлое, "отчизна" поддерживало человека. И вот Некто, явившийся Авраму, повелевает: "Пойди от родства твоего". Это разрыв исторических связей. Родовое прошлое более не властно над человеком. В страшной ответственности, один на один он теперь предстоит Неизвестности.

Это повеление будет повторено и в Новом Завете: "Кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную" (Мф. 19,29). Христианский мыслитель третьего века, свидетель еще традиционно-языческого уклада жизни, Климент Александрийский поясняет смысл этих слов: "Словом мать, которую приходится оставлять ради Христа, обозначено аллегорически отечество и родная страна. Под словом же отец Писание разумеет порядки частной жизни, над которыми праведник с благодарением и великодушием должен возвышаться, чтобы стать угодным Богу" (Строматы, IV,4). "Господь вовсе не повелевает проникнуться ненавистью к своему собственному семейству. Господь хочет сказать нам своими словами только это: Не увлекайтесь неразумными пожеланиями и избегайте следовать обычаям общественным, ибо семейство состоит из родных, а города из семейств" (III,15).

Итак, если почитание вторичных духов и магизм слишком глубоко пронизали собою обычаи отчизны – надо отойти от них. "И сказал Господь Авраму: пойди... ".

Уже было ясно, что жена Аврама "была неплодна и бездетна" (Быт. 11,30). И потому так значимо, так чудесно прозвучало для Аврама обетование награды за послушание: "И Я произведу от тебя великий народ" (Быт. 12,2). Авраму было 75 лет...

И все же даже в новой земле еще 25 лет у Аврама и Сары не было детей. Окружавшие же Аврама ближневосточные верования были пронизаны культами плодородия. Священная проституция, фаллические культы, поклонение матери-земле наполняли религиозную жизнь окрестных племен. И это поклонение полу по видимости было вполне эффективным: язычники умножались; а Аврам был бездетен. Так, может быть, отнюдь не бог жизни, но бог смерти вырвал Аврама из земли его отцов и обманом увел в пустыню?

Кто этот бог, у которого нет своей земли, своего народа, который не может даровать жизнь и потомство? Так легко было Авраму отказаться от завета с Ним. Так легко было покаяться в легковерии и слиться с обычным народным культом. Он этого не сделал. Он до конца сохранил верность и потому стал "отцом верующих" (см. Гал. 3,7).

Долгая бездетность и странничество Аврама – это его пасха, его бегство из языческого прошлого земли. Его вера и верность дали ему сына. "Я – вот завет Мой с тобою: ты будешь отцом множества народов" (Быт. 17,4). Это было сказано 99-летнему старику, который никак не мог иметь детей по законам природы.

Более того, чтобы Израиль навсегда запомнил невозможность своего существования вне Завета, Аврааму было приказано принести своего чудесного первенца Исаака в жертву. Принесение в жертву – это посвящение Богу. Посвященный больше не может принадлежать никому иному, кроме как Тому, Кому его посвятили.

Итак, Божий замысел возвращения к людям, замысел прорыва "блокады" начал воплощаться с создания такого народа, который не только в философии, но и в своих повседневных молитвах был бы обращен не к космическим иерархиям, а прямо ко Творцу.

Прежде всего Израиль, созданный и позднее освобожденный чудом, должен понять тайну своего Завета. Когда Моисей дает Завет своему народу в пустыне, тот знает о существовании Ягве. Израиль времен Исхода уже знает Ягве как своего Бога, избравшего Израиль для Завета и открывшегося ему. Чудеса Моисея видели все. Чудо Исхода пережили все. То, что в мире объявился некий семитолюбивый Бог – ощутили все. Но – кто же сей таинственный Незнакомец?

Израиль не сомневался, что за Моисеем стоит Господь. И тем не менее Израиль в пустыне постоянно возмущается против Моисея. Это было возможно именно потому, что статус Бога Моисея был еще не уяснен евреями. Может быть, это "Бог пустыни"? Бог смерти? Он может творить чудеса, но куда он нас приведет? Надо ли было ради него оставлять житницы Египта? Конечно, радостно, что после веков рабства вдруг появился некий невраждебный к евреям бог. Но постоянен ли Он в своей любви? И сколь он могуществен – если у него даже нет иной своей земли, кроме синайской пустыни? Если Его выгнали отовсюду иные боги и иные народы – надо ли нам связываться с Ним?

Моисей должен открыть народу, что Бог Авраама и Моисея – это Бог вселенной. Израиль должен узнать своего Помощника и Покровителя в Авторе мироздания. Бог Пасхи, Бог, чудеса Которого и заботу о себе уже видел Израиль во время своего Исхода теперь должен быть опознан как истинный Демиург.

Моисею надо пояснять, что Тот, кто обнаружился как Господь, Владыка, Покровитель Израиля, есть Сущий. Привычное для нас словосочетание "Господь Бог" на самом деле является целым Символом Веры. Это исповедание веры в то, что мой "Господь", мой "Покровитель" – это Бог с большой буквы. У каждого народа был завет со своим Господом (Ваалом). Израиль же должен был понять, что известный ему с недавних пор его Господь – не один среди многих и разноликих покровителей разных народов. Израиль вырван из Египта Богом, Творцом всего.

"В начале сотворил Бог небо и землю" (Быт. 1,1). Для современного религиозного человека это звучит как банальность. Но в еврейском тексте стоит "Элогим" – Владыка, Господин⁸⁶¹, Ягве, Сущий, Высший и Единый Бог – это некая возвышенная абстракция для слушателей Моисея. "Господь" – это понятно: Его свет они видели ежедневно во дни Исхода. Израиль узнает в рассказе Моисея своего Владыку. Он уже знает Его как своего Защитника, теперь он должен опознать Его же в Авторе бытия.

Во второй главе книги Бытия Моисей назовет Творца уже более высоким именем Бога (Иегова, Сущий).

Из разницы божественных имен в первой и во второй главе нередко делают вывод о том, что перед нами два разных повествования, скомпилированных позднейшими редакторами Библии.

Это все же не так. Вообще множество имен Бога не должно смущать. Если в одной молитве мы называем Его Спасителем, в другой – Человеколюбцем, в третьей – Щедродателем, в десятой – Господом, это никак не значит, что мы обращаемся ко многим богам. В Ветхом Завете таких имен у Бога несколько десятков (из тех, что сохранились в русском переводе, можно напомнить Саваоф, Адонаи, Вседержитель-Шаддаи).

Употребление имени зависит от контекста. Что именно в Божием существе открывается в данную минуту – выговаривается при помощи соответствующего именования. Первая глава книги Бытия говорит о действиях Бога, вторая – о начале истории человека. Творения в 1 главе пассивны, но 2 глава – уже о Божией субботе, о времени уже не Божьего, но человеческого творчества. Тема первой главы начинается – "В начале создал Бог". Тема второй главы находит свое первое выражение в словах – "И не было человека для возделывания земли".

Первая глава говорит о космосе и о человеке в связи с космосом. Вторая глава говорит о человеке и о космосе в связи с человеком. В первой главе человек – часть космоса. Во второй космос – не более чем среда человеческого обитания, фон для развертывания человеческой истории.

Вторая глава – это глава Завета. В ней рассказывается о первом Завете Бога с людьми.

И вот Моисей перемещает имена Бога из одного контекста в другой. Казалось бы, естественно было бы в рассказе о человеческой истории, о начале Промысла именовать Бога "Владыкой", "Господом" (Элогим). А в рассказе об истоках мироздания называть Его подлинно Сущим (Иегова). Но в проповеди Моисея все оказывается наоборот. Это – "утешение" Израиля⁸⁶². Наш "Владыка" (Элогим-Господь) – Он создал мир. Тот, кого мы называем Владыкой, есть исток Бытия. Во второй главе эта формула переворачивается: Тот, Кто зовется истоком Бытия (Иегова), есть наш хранитель, Бог завета. Первая глава утверждает: Бог завета есть Бог космоса; вторая глава подтверждает: Бог космоса (Ягве) открывается как Бог завета, Бог человеческой истории.

Отныне во всех Заветах Бог будет именоваться именно "Иегова" (вновь напомню, что o 0n, вписанное в крестчатый нимб Христа на наших иконах, означает – Сущий, Иегова). В конце 4 главы "Бытия" о Сифе будет сказано: "Тогда начали называться по имени Иеговы" (Быт. 4,26)⁸⁶³.

Еще более ясным замысел Моисея становится при осмыслении субботы, которую Завет установил в качестве своего знамения.

Сама Библия так поясняет, почему суббота стала знаком завета: "Помни день субботний,.. ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, а в день седьмой почил" (Исх. 20,8-11). Что за странный праздник в честь усталости Демиурга? И не прав ли Цельс в своей издевке над тем, что Бог Моисея после миротворческой работы "прямо-таки как плохой ремесленник, нуждается для отдыха в праздности" (Ориген. Против Цельса. VI, 61)?

Народ, к которому Моисей обращает свою первую проповедь, является народом еще неподзаконным, народом, воспитанным в Египте, то есть носителем еще не столько библейского, сколько языческого сознания. Так вот, образ "почившего Бога" чрезвычайно много значит именно для языческого сознания.

Со времен Эмпедокла истории религии известен термин deus otiosus, "праздный бог". Вновь напомню: те, кого мы по привычке называем "многобожниками", прекрасно знали Единственность Творца. Но этот Исток бытия, оставаясь в мифологической памяти и в философско-религиозной спекуляции, уходит из реальной культовой практики этих народов. Языческие теогонии и мистерии предпочитают обращаться не к Тому, от Кого получило начало всяческое бытие, а к последующим поколениям богов. Тот, кто не создал наш мир, претендует на роль его Владыки⁸⁶⁴.

Иногда это переворот осмысляется как постепенный – и Первобог сам просто отстраняется от судеб мира. Так, в древнейших шумерских текстах глухо упоминается Энмешарра. Он начинает 50 поколений богов, а затем передает власть Ану. Энмешарра-Творец оказался вытеснен за рамки теологии, и высшим богом стал Ану. Но и культ Ану не распространился (в историческом Шумере ему уже не поклонялись): он передал свою власть Эн-лилю. Эта передача власти произошла мирно: в Шумере трагической борьбы богов нет.

Однако, это древнейшее предание 3 тысячелетия до Р.Х., более раннее, чем система вавилонского богословия "Энума Элиш", было крепко забыто и более поздние предания у истоков мироздания начали помещать насилие. Так "Энума Элиш" повествует, что первая диада богов (Апсу и Тиамат) уничтожается третьей генерацией, созданной их детьми для борьбы с Тиамат.

Греческие олимпийцы также имеют за собой кровавый опыт теомахии. Зевс силой узурпирует верховный трон, свергая изначального Кроноса⁸⁶⁵.

В иных же случаях Первобог продолжает считаться высшим и могущественнейшим существом, но культовая практика дерзает обращаться к Нему лишь в самых крайних обстоятельствах. Мирча Элиаде описывает малайское племя семангов, которое так выходит из своих затруднительных ситуаций: "Вся община в случае стихийных бедствий обращается к колдуну, чтобы избавиться от магического воздействия, или к жрецу, чтобы снискать милость богов. Если такое вмешательство не дает результатов, люди вспоминают о Высшем Существе (почти забываемом в обычное время) и умоляют его, принося ему жертвы. Во время бури семанги царапают себе икры бамбуковым ножом и брызгают кровью во все стороны с криком: "Та Педи! Я не очерствел, я плачу за свою вину! Прими мой долг, я его плачу!". В культах так называемых первобытных народов небесные Высшие Существа выступают в самую последнюю очередь, когда все обращения к богам, демонам и колдунам с целью устранить "страдание" потерпели неудачу. Семанги в таких случаях признаются в грехах, в которых считают себя виновными; этот обычай встречается иногда и в других местах"⁸⁶⁶.

Собственно, это чрезвычайно логичное поведение можно охарактеризовать как своего рода магический позитивизм. Человек перебирает все возможные причины бедствия: порчу, наведенную человеком, нарушение табу, гнев какого-либо духа или бога. И лишь напоследок, отстранив все причины, находит исток бед в ярости Верховного Существа, вызванной человеческими грехами. Так современный человек пытается сначала все происходящие с ним события истолковать в рамках привычных научных моделей объяснения, и лишь обнаружив их явную недостаточность для описания происшедшего, готов вспомнить о том, что помимо мира обычных причин, в нашем мире есть еще причинение через Чудо. Как для семангов, так и для современного "цивилизованного" человека исповедь есть то предельно неприятное действие, которое желательно отсрочить по возможности дольше.

В общем, по выводу Элиаде, "забвение верховного Бога-Творца – довольно частый процесс в истории религий. Большинство верховных существ кончают тем, что превращаются в dii otiosi, и это справедливо не только для примитивных религий"⁸⁶⁷.

И вот этот привычный для языческих народов штамп, полагающий, что "Демиург почил от всех дел своих", Моисеем переворачивается. "Праздный Бог" в языческом богословском словаре означает "истинный Создатель", Первобог. И потому Моисей, говоря, что Бог Завета, Бог Израиля "почил от всех дел Своих", тем самым отнюдь не унижает Творца, но максимально возвышает, указывая на то, что этот Бог, Бог Завета, и есть Тот, Кто единственно достоин имени Бога; тот, Чье Имя единственно может писаться с прописной буквы.

Суббота оказывается знаком того, что речь идет именно о первичном, "молчащем Боге". В архаичном сознании это именно ипостасный признак того Бога, который выше всех иных богов и потому после миротворения имеет право на покой. Субботний покой Бога после миротворения – это не неуклюжая еврейская выдумка, это был необходимый атрибут Творца. И каждую неделю, вступая в священное пространство субботы, израильтянин времен Моисея и пророков вспоминал о том, что Бог, Которому он служит – это Бог субботы, Бог-Создатель. Суббота была не игом, а миссионерским утверждением о том предельно высоком статусе, который имеет Элогим Завета.

Ко времени Нового Завета сложился уже иной религиозный язык. И ту же самую мысль о Боге как Создателе всего ап. Павел выражает с использованием уже иной, хотя и не менее языческой по своему происхождению, формулы: через Сына Бог "веки сотворил" (Евр. 1,2). Блаватская права, переводя это место как "посредством которого он создал миры (множеств. число)"⁸⁶⁸. Действительно, еврейское "олам" означает и "век" (в смысле некий период времени, эон), и "мир". Но Блаватская не права, видя здесь утверждение реальной множественности миров. Просто апостолу Павлу в полемике как с иудейским, так и с языческим гнозисом, надо утвердить отношение к Богу и Логосу не как к частному, но как ко Всеобщему Первоначалу. Гностики готовы были признать за Иеговой статус Творца данной земли или данного "эона", но за его пределами они мыслили иные пространства, иные времена и иных богов.

Если обычная языческая мысль в боге своего племени видела покровителя конкретной земли, конкретной страны и обитающих на ней ту-земцев, то космополитическая культура эллинистических империй по этому языческому шаблону готова была воспринять Создателя всей земли и всего человечества. Хорошо, согласились язычники, пусть Иегова – не только племенной бог евреев и Палестины, пусть Он и в самом деле Творец неба и земли. Но – только этого неба и только этой земли. А вот за пределами нашей вселенной есть еще иные боги и иные миры, и есть иные, высшие источники бытия, от которых происходит и сам Иегова. И этим высшим богам и "Плеромам" в их духовной абстрагированности и покое нет никакого дела до земных дел. Божественная "суббота" продолжала считаться необходимой, но, чтобы не слишком заметно противоречить Библии, она теперь выносилась вообще за пределы нашего мира.

Даже еврейская мысль (в каббалистической традиции) в конце концов согласилась с этим. Но апостолы продолжали отстаивать веру Моисея и пророков. "Престол Твой, Боже, в век века" (Евр. 1,8). Бог – "Царь веков"; нетленный и единый (1 Тим. 1,17). Отсюда родилось главное славославие христиан, воссылающее славу Отцу, и Сыну и Святому Духу – ныне и присно и во веки веков. По ощущению современного языка концовка этого славословия тавтологична: "присно" означает – всегда, вечно; и "во веки веков", очевидно, означает то же самое. Но на заре Нового Завета "во веки веков" звучало гораздо более резко, определенно и торжественно, чем просто – "всегда". В этом "во веки веков" слышался победный гимн: сквозь все века, сквозь все эоны и миры, сколько бы их ни громоздили в своем воображении гностики, проходят действие и любовь Единого Бога и ответное благодарение людей. Событие Воплощения и Спасения, происшедшее на глазах апостолов, имеет значение для всех времен и миров.

Признавали или нет сами ранние христиане множественность миров – в этом контексте оказывается вопросом просто второстепенным. Сколь бы много их ни было – Христос единожды принес Жертву и для всех – "иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира; Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею" (Евр. 9,26).

В сознании апостолов Всемирная история подошла к своей кульминационной точке; настали "последние времена" (не в том смысле, что Пришествие произойдет в ближайшие месяцы, а в том, что за концом "века сего" сразу последует Вечность, Век нескончаемой будущей жизни). И чтобы эту радость не украли гностические лжеучителя, апостолы вновь и вновь напоминают своим ученикам: Евангелие возвещено – на веки.

И как в упоминании апостолов о множественности веков нет согласия с матрешечной вселенной гностиков, так и в странном ветхозаветном рассказе о "субботнем отдыхе" Творца сказывается не архаичная примитивность книги Бытия, но ее подлинная новизна: оказывается, субботний Бог проснулся, восстал и пожелал непосредственно вести людей дальше. Удалившийся Бог вернулся, Его молчание кончилось. Тот, Кто "почил в субботу", отныне вновь – "Бог твой".

Суббота была важнейшей чертой библейской жизни, ибо она подтверждала и зримо свидетельствовала – с Кем именно заключен завет Израиля. В мир, в историю "вернулся" Тот, с Кого все началось.

"Ты значил все в судьбе моей,
Потом пришла война, разруха,
И долго-долго о Тебе
Ни слуху не было, ни духу.
Но через много-много лет
Твой голос вновь меня встревожил.
Всю ночь читал я Твой Завет
И как от обморока ожил"...

(Борис Пастернак).

И после Моисея молчание Ягве означает Его удаление (Пс. 34,22): когда он молчит, Израиль умирает, уподобляется "сходящему в могилу" (Пс. 106,20); когда Господь слышит молитву народа Своего и посылает Свое слово, оно избавляет сынов человеческих от могил (Пс. 271,1), оно "оживляет" их (Пс. 118,50).

Итак, суббота отделяет Израиль от остальных народов – но лишь для того, чтобы напоминать им о полузабытом ими Едином Творце и через принятие Его всех привести к новому единству. Единство хорошо, когда это единство в истине и в Боге. Но если это единство в забвении Бога?..

Закон доброго поведения выражается в псалме: "Уклонися от зла и сотвори благо". Сначала – "уклонение", отъединение. В Новом Завете апостол это выразит ясным суждением: "Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы" (1 Кор. 15,33).

Именно с пантеизмом связана знаменитая индусская "терпимость" – разрешение называть божество любыми именами. Все равно, какое имя – потому что вообще все равно, потому что все в мире есть Бог. Но если Бог есть личность, но если Бог отличим от мира, если мир не есть Бог – то возможна ошибка. Бог в некотором смысле создает мир вне Себя ("из ничто"), и если человек прикипит своим сердцем к тому, что не есть Бог, – он может остаться вообще без Бога. Вне Бога есть огромный по человеческим меркам мир: в нем можно заблудиться. А в конце концов – и задохнуться. Поэтому в монотеистической религии немыслимо поставление рядом с Творцом еще каких-то иных поклоняемых сущностей.

Вот как Библия описывает грех, выбросивший за рамки Священной истории жителей Самарии: "Сделал каждый народ и своих богов... Между тем чтили и Господа" (4 Цар. 17.29-32). Именно – "между тем". По сути они осуществили мечту современной нецерковной интеллигенции об объединении всех религий – "Господа они чтили, и богам своим они служили" (4 Цар. 17,33).

Самария была основана израильтянами в начале IX века до Р. Х. В 722 г. до Р.Х. она после трехлетней осады была взята ассирийской армией. Местное еврейское население было депортировано в Мидию. Земли же были заселены ассирийскими и вавилонскими переселенцами. Причиной этой этнической катастрофы Библия называет возрождение в Израиле языческих религиозных стереотипов – "и оставили все заповеди Господа, и поклонялись всему воинству небесному" (4 Цар. 17,16), то есть на место почитания Бога поставили игры с "космическими иерархиями". "И проводили сыновей своих и дочерей чрез огонь, и гадали, и волшебствовали, и предались тому, чтобы делать неугодное в очах Господа" (4 Цар. 17,17). Итог этих оккультно-языческих игрищ: "И прогневался Господь сильно на Израильтян, и отверг их от лица Своего" (4 Цар. 17,18). Без защиты же Бога еврейский народ становился бессилен. Своими мечами, своей силой он не смог защитить свои города.

Первые годы жизни язычников-переселенцев на самарийской земле были весьма трудны. Несчастия, навалившиеся на них, они поясняли тем, что, переехав в другую страну, они сохранили почитание своих прежних богов и не озаботились умилостивлением "местного бога" – "Бога той земли" (4 Цар. 17,26). Так они решили принять почитание Иеговы, почитание Бога Библии. Однако их позиция была позицией религиозного синкретизма: они полагали, что возможно чествование Бога Библии и поклонение иным, языческим богам. "Народы сии чтили Господа, но и истуканам своим служили. Да и дети их и дети детей их до сего дня поступают так же" (4 Цар. 17,41).

В глазах Библии, в глазах Ветхозаветной Церкви это все равно, что просто остаться язычником, и даже, пожалуй хуже: знающий истинного Бога и остающийся в служении идолам хуже обычного простосердечного язычника. Библейская формула "Бог един" – это эксклюзитивистская формула. "Если восстанет среди тебя пророк, или сновидец, и представит тебе знамение или чудо, и сбудется то знамение или чудо, о котором он говорил тебе, и скажет потом: "пойдем вслед богов иных, которых ты не знаешь, и будем служить им", – то не слушай слов пророка сего, или сновидца сего4 ибо чрез сие искушает вас Господь, Бог ваш, чтобы узнать, любите ли вы Господа, Бога вашего, от всего сердца вашего и от всей души вашей" (Втор. 13,1-3).

Когда Бог говорит Моисею первую заповедь – "Бог один", он не имеет в виду, что тем самым Моисею открывается эзотерическая тайна – имен, дескать, богов много, а на самом деле все религии говорят об одном и том же Едином Боге. "Моисей, если хочешь, называй Меня Кришной. А ты, Аарон, можешь по вторникам звать меня Зевесом, а по пятницам хоть Астартой. А будет желание – молитесь так – "О, Карлсон, иже еси на крыше!".

Пантеистическая формула "Бог един", напротив, инклюзивная: она вбирает в себя самые разные формы духовного движения. Заповедь Моисея имеет в виду "единый" как "единственный" – "нет иных богов!". Бог Библии называется Единым – потому что исключает иных богов. "Бог" современного религиозного китча называется "Единым", потому что вбирает всех богов.

Если бы Бог Библии воспринимался как один среди многих иных богов, как одна из многих эманаций Единого, наряду с Ним было бы естественно почитать иные божества. Как писал апологет язычества Цельс, "Кто почитает нескольких богов, тем самым делает приятное Богу, поскольку он почитает нечто от великого Бога. Поэтому, если кто почитает и боготворит всех (приближенных Бога), он не оскорбляет Бога, которому все они принадлежат... Право же, тот, кто, говоря о Боге, утверждает, что только одного можно назвать Господом, поступает нечестиво, так как он тем самым разделяет царство Божие, создает в нем раздор, как будто бы существовали (две) партии и имелся какой-то другой, противостоящий Богу" (Против Цельса. 7,2 и 8,11).

Но библейские пророки, а позже и христиане как раз и считали, что духовный мир разделился. И потому дружба с языческими духами есть вражда против Бога. Может быть, некоторые языческие ритуалы, образы, мистерии сами по себе не так уж плохи; далеко не все в языческой религиозной жизни может быть оценено как инспирация Сатаны. Но когда пришел Свет, когда открылась возможность прямого обращения к Богу, уже нельзя оставаться в мире языческих двусмысленностей. Отворачиваться от Христа, пришедшего к людям, и обращаться к прежним языческим заклинаниям – значит противиться Христу, отрекаться от Него.

Поэтому пророки увещевали израильтян не поклоняться богам Вавилона во дни поражений Израиля. Хоть и кажутся они гораздо сильнее, – это не причина для принятия веры победителей. Хоть и уведены мы с земли отцов в страну "иных богов" – но это еще не повод для забвения Бога. "Разве Я – Бог только вблизи, а не Бог и вдали? Не наполняю ли Я небо и землю?" (Иер. 23,23). Ягве – не бог Палестины. Он – Бог Вселенной. И потому даже на чужбине, даже в минуты испытания и поражений Его надо помнить и нельзя молиться иным богам.

Поэтому и непредставим пророк Исайя на экуменическом съезде жрецов Ближнего Востока. Если бы пророки Израиля начали искать "консенсус" со жрецами Ваала – мир не стал бы светлее. Просто в нем захлопнулось бы то единственное окошко, которое еще было открыто в сторону Творца. "Как хорошо для всех нас, что Он был богом воинств! Как хорошо, что Он враждовал с другими богами! – восклицает Честертон. – Они были бы очень рады, если бы Он простер к ним руки, милостиво обнял Молоха, целовал размалеванный лик Астарты и отдал бы Свой звездный венец за сому Индии, нектар Олимпа или мед Валгаллы. Насколько легче и проще было бы евреям, если бы они, вняв голосу просвещенного синкретизма, согласились слиться с языческими культами. Несомненно, они соскальзывали на этот пологий склон, и каждый раз их удерживала пламенная одержимость нескольких вдохновенных демагогов, чьи свидетельства о Едином и сейчас словно яростный ветер"⁸⁶⁹.

И пророки и апостолы признавали, что у других народов есть свои божества – но решительно отказывались признать за богами язычников статус Истинного Творца (язычники, как мы помним, на этом и сами особенно не настаивали). Отсюда – слова ап. Павла: "Итак об употреблении в пищу идоложертвенного мы знаем, что идол в мире ничто, и что нет иного Бога, кроме Единого. Ибо хотя и есть так называемые боги, или на небе, или на земле, так как есть много богов и господ много, – но у нас один Бог Отец, из Которого все, и мы для Него, и один Господь Иисус Христос, Которым все, и мы Им" (1 Кор. 8,4-6). Если бы эта фраза звучали как "знаем, что есть много богов и господ много; но у нас один Бог Отец" – это было бы манифестом обычного генотеизма. Но немедленно добавляемая богословско-метафизическая нагрузка резко меняет ситуацию: "у нас один Бог Отец, из Которого все". Не просто – "у нас есть Бог, из которого происходим мы, наше племя, наша вера", но – "из Которого все" (то есть – из этого источника все получило свое бытие), а также "Которым все" (то есть и поныне все, что есть, существует по причастности к этому Истинному Бытию).

До какой же степени бессовестна Блаватская в своем обращении с историческим материалом, видно из ее интерпретации этого стиха ап. Павла. Оказывается, "Павел неопровержимо учит нас о существовании Космических Богов и их присутствии среди нас... Так говорили древние Посвященные, зная, что почитание меньших Богов никогда не могло умалить "Божественный принцип"⁸⁷⁰.

Апостолы как раз считали иначе. Из 12 первых апостолов Христа десять были убиты за свою проповедь (кроме Иуды Искариота и ап. Иоанна, после многих ссылок и арестов все-таки ненасильственно ушедшего из этой жизни). Был убит и ап. Павел. Все они предпочли пойти на смерть, но не преклониться перед богами языков.

Если бы в их представлении Христос был воплощением одного из многих Иерархов или Духов, если бы Он казался им лишь очередным "аватаром" – они не стали бы ценою своих жизней отказываться от почитания иных "сыновей божиих".

 

 

---

 

 

16. За что преследовали христиан в языческом мире

– Но я знаю кое-что поважнее, чем умение преподать урок.
– И что же это?
– Умение извлечь урок.

Г. К. Честертон⁸⁷¹

Феномен гонений на христиан в Римской империи обычно понимается совершенно неправильно. Прежде всего, ничего "нормального" (мол, все новое гонимо) в нем не было. Римская империя – это правовое государство, и в нем не преследовали ни философов (как бы их взгляды ни отличались от императорских), ни иноземные секты (культ персидского Митры был весьма популярен в римской элите), ни народы, верующие не по-римски. Даже евреи, считавшие языческих (следовательно, и римских) богов за демонов, не подвергались религиозным преследованиям. По признанию еврейского историка, "римляне никогда и никого, кроме христиан, не подвергали преследованиям по религиозным причинам"⁸⁷².

На монетах императора Септимия Севера встречается изображение персидского божества Митры. А сам Септимий, прибыв в Александрию, охотно поклонялся местному богу Серапису. И при этом же императоре из той же Александрии был изгнан св. Климент. И на закон этого же императора, изданный в 202 г. и запрещавший переход в христианство, ссылались судьи, приговорившие к смерти учеников Оригена...

Почему? Откуда такая ненависть – и причем не у худших, а у лучших римских императоров? (Одним из самых ревностных гонителей христиан оказался философ на троне Марк Аврелий). Причина – в самих христианах. Если бы христиане согласились, подобно теософам, считать, что "имя Бога" не важно, что Бог "многолик" и что поэтому можно поклоняться и Зевсу, и Митре, и Осирису, и Христу одновременно – гонений не было бы. От христиан не требовалось отречения от Христа. От них требовалась лояльность по отношению к официальным языческим божествам. Мученица Татьяна пострадала при императоре Александре Севере. Мать Александра – Юлия Маммея – была христианкой. Он сам считал себя христианином. В его домашней молельне стояло изображение Христа (наряду с изображениями Авраама, Орфея, Аполлония)⁸⁷³. Но настоящую христианку он предал пыткам. Именно за отказ поместить Христа "среди" других богов. Татьяна была убита императором-"христианином" за отказ от теософской "веротерпимости".

Уклонение христиан от почитания "отечественных богов" воспринималось как угроза для всего общества: а вдруг боги прогневаются за то, что их не чтут? "Когда гражданину поручалась государственная должность – ее занятию предшествовал допрос, исполняет ли он обязанности своего наследственного культа, чтит ли могилы своих предков. Этот допрос вызывался опасением, как бы, в случае его нерадения, гнев богов не отразился также и на успехе той государственной деятельности, которая была ему вверена"⁸⁷⁴. Христиан же называли "атеистами", безбожниками за их отказ чтить олимпийцев. И понятно, что происходившие бедствия толпа приписывала нечестивым христианам и кричала: "Христиан – львам!".

Иудеи смогли как-то договориться с властями – и их не трогали. Какой бы странной ни казалась язычникам религия евреев – религиозных гонений на иудаизм в Римской империи не было. Да, иерусалимский храм был разрушен римлянами – но при подавлении восстания в Палестине. Акция политического устрашения и возмездия за восстание все-таки не есть религиозное гонение. До восстания же, согласно рассказу еврейского историка Флавия, "римские императоры во все времена окружали храм почетом и умножали его сокровища"⁸⁷⁵. С точки зрения язычников религия иудеев была хоть и странной, но понятной: иудеи, казалось им, чтут местного бога Палестины, чтут своего племенного божка – и это вполне законно. Хотя иудеи не почитают наших богов – но их бог все же имеет свою землю и, значит, входит во вселенскую номенклатуру Ваалов. Религия иудеев не была вполне понятна римлянам (прежде всего – незримостью их Бога и отказом от почитания иных божеств). Но все же это была традиционная религия одного из народов Империи, а потому Иегова автоматически становился как бы одним из божественных покровителей имперского благополучия. Иногда раздражение римлян вызывал иудейский прозелитизм среди язычников – но просто за верность своей национальной религии иудеи никогда не притеснялись.

А у Бога христиан земли-то и было всего – кусок скалы под Его распятием... И кроме того, в то время, как иудаизм мог выжить без прозелитизма, сохраняясь лишь в семейном кругу, христианство, порвавшее с иудейской средой и обязанное возвещать Евангелие "во свидетельство всем народам", не могло существовать без прозелитизма. Апостолы не могли просто между собой обсуждать евангельские события. Они были посланы рассказать о них всем – и иудеям, и язычникам. И очень скоро выяснилось, что и те, и другие видят в христианстве угрозу своим национальным традициям.

Сначала римские власти видели в христианах лишь обычных иудейских миссионеров. Но очень скоро сами иудеи рассеяли это ошибочное мнение языческих властей, и пояснили, что христианских проповедников не следует путать с правоверными иудеями. В течение многих десятилетий иудеи с легким сердцем доносили римлянам на смутьянов и еретиков – христиан. Тем самым они, с одной стороны, свидетельствовали властям о своей лояльности, с другой – боролись с "ересью", возникшей в их собственной религии. Лишь много позднее (по сути только в третьем веке) инициатива гонений на христиан стала исходить прежде всего от самих имперских властей, а не от иудейских общин.

Именно эти события сформировали антииудейский фон христианского мышления (а отнюдь не Евангельский рассказ о распятии Христа иудеями, на чем акцентировали внимание проповедники и исследователи антисемитизма XIX-XX веков).

И если уж сегодня браться за покаянный "иудео-христианский диалог", то надо говорить не только о европейских гетто, но и об иудейских доносах на христиан в первые века нашей эры⁸⁷⁶; не только о еврейских погромах в Европе Нового времени, но и о том, как иудеи вырезали христианское население Иерусалима в 614 году (после взятия города персами). И возмущаться надо не только антисемитскими газетками, но и теми словесными погромами христианства и христианской культуры, которые нередки у еврейских публицистов⁸⁷⁷. И то, и другое – подлость и преступление. Но осуждение этих низостей должно, очевидно, быть взаимным...

Так вот, когда донос на христианина поступал в римскую администрацию, дело должно было быть заведено и доведено до судебного разбирательства даже при личном нежелании того или иного благородного чиновника марать руки христианской кровью. Непосредственно христиан обычно обвиняли в нарушении закона об оскорблении царского достоинства. Логика понятна: если христианин считает религию Олимпа ложной религией, а именно богам Олимпа поклоняется император, значит, христианин считает императора демонопоклонником. Кроме того, христиане имели дерзость не верить в божественность императорской генеалогии (Цезарь производил свой род прямо от Венеры).

В результате диалог между судьей и христианином вполне мог совершаться в таком тоне: "Я знал твоего отца, еще когда тебя не было на свете. Мы служили с ним в одном легионе в Сирии. И тебя я помню еще мальчиком. И вот теперь я должен разобраться в обвинениях, поступивших против сына моего друга. Ты обвиняешься... В общем, – говорят, что ты христианин. – Да. – Знаешь ли ты, что воин не может быть христианином? – Я знаю, что христианин может быть воином, я знаю, что если я погибну, защищая свой город от набега варваров, мой Бог не лишит меня награды. – Воин прежде всего защищает императора и святыни своего народа, своих богов. А ты отрекся от веры наших предков. – Они не боги. Не они создали наш мир, не они искупили людей от вечной смерти, не они страдали на Кресте. – Послушай, боги не могут страдать! Но если тебе угодно верить в бога, позорно распятого на кресте, в бога-нищего, в бога-бродягу, в бога, избитого бичами, никто тебе не мешает. Каждый волен выбрать себе своего бога. Но при этом не забудь почтить и общих богов нашего народа. – Они не боги: идолы, демоны, вымыслы, существа, которых вы сами создали по своему образу и подобию. Я не принесу им жертвы. – Слушай, ты же понимаешь, я не хочу тебя казнить. Думай, как хочешь. В конце концов и наши философы и поэты смеются над похождениями олимпийских богов. Но закон есть закон. С именами этих богов на устах Рим стал величайшей державой мира. Стоит ли смущать народ, забывая древние святыни? Ты только устами произнеси исповедание, а в сердце думай как хочешь. – Нет, Бог один и един. Я не буду кланяться идолам. – Ну, хорошо, мы здесь одни. Ради твоего отца я запишу твое имя в список людей, которые проявили благоразумие и принесли надлежащие жертвы нашим богам и императору. Ты только публично не заявляй впредь, что ты христианин. Ступай".

Юноша выходил от правителя, и на площади тут же в полный голос свидетельствовал о своей вере: "Вам скажут, что я отрекся. Не верьте, я не кланялся идолам! Я – христианин". Вновь схваченный – он кончал свою жизнь от удара меча или под пыткой.

Три века – с середины первого века христианской эры и до середины ее четвертого века – христианство было гонимо Империей. То в одной провинции, то в другой, а то (как, например, при императоре Декии) по всей Империи сразу поднималась волна преследований, разрушались храмы, арестовывались епископы, священники, просто верующие люди. Раб-христианин не казался слишком незаметной фигурой для ареста, но и офицера или патриция не могло спасти от кар их высокое положение в обществе, если они становились христианами.

Языческий суд предлагал христианам до боли знакомые нам отговорки: "Только словом произнеси отречение, а в душе имей веру, какую хочешь. Без сомнения же, Бог внемлет не языку, но мысли говорящего. Так можно будет и судью смягчить, и Бога умилостивить". Так св. Василий Великий передает увещания палачей, обращенные к мученику Гордию⁸⁷⁸. Рассказывает св. Василий и о мученике Варлааме, ладонь которого насильно держали над языческим жертвенником, положив на нее сверху горящий ладан – в надежде на то, что "Свидетель Евангелия" не выдержит жжения и сбросит с руки ладан – прямо на жертвенник⁸⁷⁹... Такова была "цена слов и жестов". Цивилизация, для которой слова обесценились, уже не имеет права именоваться христианской. А люди, которые между делом, даже по дороге в православный храм, готовы вкусить кришнаитский "прасад", пожертвовать рубль на любой "религиозный" сбор и воскурить палочку с экзотическими восточными запахами перед любым ликом, даже не понимают, с каким ужасом и болью смотрели бы на их поведение апостолы и мученики ранней Церкви.

Это Рамакришне все равно – впадать в экстаз перед изображением Будды или Христа, в созерцании демонической Богини Кали или теософской Матери Мира⁸⁸⁰. Но христианин предпочтет мученичество такой "широте". Это настолько непреложный закон монотеистического богопонимания, что даже Ориген протестует против "многоимянности" Бога. "Многие держатся еще того мнения, что имена предметам усвоены произвольно и не имеют с существом их внутренней связи. Оттого многие полагают, что безразлично так ли говорить: "Я почитаю высшего Бога" или же "Юпитера" или "Зевса", или же так: "Почитаю и прославляю солнце или Аполлона, луну или Артемиду, жизненную силу земли или Деметру, или другое что-либо, о чем говорят греческие мудрецы". Против таких возражаем... Нечего тому удивляться, что демоны свои имена переносят на высшего Бога; это они делают для того, чтобы воздавали им почитание как бы высшему Богу. Такое употребление имен языческих идолов для поименования истинного Бога у нашего "служителя" (Моисея), и у пророков, и у Христа и у апостолов не обычно" (Увещание к мученичеству, 46). "Лучше муки претерпеть и умереть, чем дозволить себе это" (Против Цельса, 4,48; 1,25).

Не менее семи учеников Оригена приняли казнь за исповедание Евангелия. И Ориген их не остановил, но напротив, укреплял в решимости сопротивляться языческому поклонению⁸⁸¹.

У христиан был очень легкий путь к успеху. Надо было лишь сказать: "мы пришли объединиться со всеми. Мы почитаем Христа, но, конечно, понимаем, что Ему же можно поклоняться и в культах других религий". Тогда не было бы мучеников. И не было бы христианства. Тогда осталось бы неуслышанным предупреждение Христа: "Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо! (Лк. 6,26).

Итак, именно отказ апостолов и их последователей признать наравне с Евангелием правоту язычников привел их к казни. Язычество предложило христианам компромисс с собою – в виде гностицизма. Церковь отказалась. И тогда, по точному выражению В. Болотова, "язычество прибегло к гонениям, требуя компромисса⁸⁸²".

Мученичество христиан заставило язычников задуматься: "оказывается, что-то такое есть в мире религии, что нам незнакомо... Почему эти христиане так любят своего Христа? Мы же за свою Астарту не умираем... ". Кровь мучеников действительно стала семенем Церкви.

Победа Церкви над Империей – это победа религиозной серьезности над легкомыслием, победа честности над религиозным китчем.

Но ни одна победа не удерживается автоматически. В современном, уже вроде бы вполне секулярном мире вновь торжествует идеал обязательной религиозной всеядности. Всеверие и многоверие объявляются "широтой взглядов". Верность Христу – "узким фанатизмом".

Вновь самой массовой религией (по крайней мере в России) становится язычество. Можно обмануть профессиональных социологов (и они, поверив на слово гражданам, будут утверждать, что большинство верующих России сочувствует православию). Но нельзя обмануть тех, кто имеет дело не со словесными заверениями, а с деньгами. Нельзя обмануть книготорговцев. Так вот, на одну книгу о православии, продающуюся на уличных прилавках, приходится не менее двадцати книг по оккультизму и язычеству (без учета романов "мистических ужасов"). Гороскопы, учебники по йоге и медитациям, мистические трактаты от Древнего Египта до Кастанеды, да плюс неоязычники типа Хаббарда.

Да, есть люди, которые нашли свое место в Православной Церкви. Но гораздо быстрее, чем число прихожан в православных храмах, увеличивается в последние годы в России число сторонников языческих практик и различных христианских и околохристианских сект.

В России не осталось человека, который не слышал бы за минувшие шесть лет, что православие – это духовная сокровищница России. Большинство россиян с этим суждением искренне согласились. Да, всех убедили, что духовность – это хорошо, что "дорога к храму" не должна зарастать травой, что в духовной сокровищнице православия действительно немало сохранено и накоплено. Теперь скажите – где я могу получить свою долю из этой сокровищницы?

Если подойти к человеку на улице и спросить: скажите, а что именно Вы узнали за последние годы о православии – в ответ будет тишина... Почти никто не вспомнит ни какого-то запомнившегося ему отрывка из житий, ни поразившей его притчи, ни открывшейся ему богословской мысли... Еще меньше людей смогут привести случаи, когда к непосредственным добрым делам их подвигла услышанная проповедь или глубоко пережитое Богослужение.

Я не знаю, сколько верующих в России. Но однажды во вполне обычной школе я спросил старшеклассников: какие у них есть основания считать себя представителями вида "Homo sapiens"? Ведь разумный человек должен соотносить свои убеждения со своими поступками. Большинство ребят на прямой вопрос о вере признали себя верующими. Но на следующий вопрос ответом было уже молчание. А вопрос был простым: "Скажите, у кого из вас хоть раз в жизни была ситуация, когда ты хотел сделать какую-то гадость, но в последний момент остановился, вспомнив, что Бог этого не велит?"... Здесь – критерий веры человека. И если руководствоваться им, то окажется,что мы живем не в стране возрождающегося православия или ислама, но в стране победившего оккультизма. Мало кто в ситуации выбора заглянет в Евангелие или в Коран, спросит священника или муллу. Но совету астролога или гороскопа, колдуна или "экстрасенса" последуют охотно. И это – тоже показатель глубочайшего нравственного кризиса страны: стремление получить мистику, очищенную от всякой этики, зайти к тайнам небес через заднюю дверь – без собственного духовного труда.

Увы, истребление нескольких поколений религиозных мыслителей и богословов привело к забвению о том, что у разума есть свои права не только в светской, но и в религиозной сфере. Две пары категорий описывают ход духовной работы: молитва – и мысль; благодать – и свобода. Урежьте в одной из этих пар хоть одно крыло – и вот уже готовый инвалид духовного труда. Секта как раз и значит – "отсечение".

Есть в истории религии вещи, с которыми христианство несовместимо. От этого факта нельзя отгородиться привычным интеллигентским рефлексом – "ах, как Вы нетерпимы!". Никакая "терпимость" не сможет отменить тот факт, что Пушкин не писал "Стихов о советском паспорте".

Нетерпим ли учитель, если он указывает ученику на недопустимость перевирания фактов? Если Вовочка уверен, что "Евгений Онегин" начинается со слов "Мой тетя самых честных правил" – должен ли учитель похвалить его за творческий подход или постараться все же принудить его к пониманию правил русского языка?

Пантеизм Рерихов не совместим с персонализмом Библии. Понимание Христа как просто "Учителя" не согласуемо с учением самого Христа. Имморализм восточной мудрости не сможет найти места в христианской этике.

Поэтому, когда я читаю лекции в МГУ, я предупреждаю слушателей: в некотором смысле я хочу лишить вас свободы. Вы вправе думать иначе, чем православие, вы можете понимать само Евангелие и смысл христианской жизни иначе, чем православие, наконец, вы просто можете говорить и писать, что хотите. Но одного вы не можете делать – в этих случаях вы не можете выдавать коктейль своих мыслей за православие. Если кто-то, хоть один из вас, согласен с тем пониманием Бога, человека, мира, которое я вам раскрываю – я буду рад. Но на всех вас по окончании моих лекций будет наложено одно ограничение: уже зная, каковы основные принципы православия, вы не будете иметь нравственного права выдавать за православие что-то другое.

Считается ли узколобым фанатиком историк философии, объясняющий разницу между методом философствования Канта и Августина? Почему не обвиняют в нетерпимости философа, который пишет диссертацию на тему о противоположности воззрений Достоевского и Ницше? Когда Алексей Лосев показывает, что платонизм эпохи Возрождения мало что общего имел с учением самого Платона – никто же не называет его за это узколобым фанатиком! Ну вот так же, исторически, фактически, документально несовместима теософия с апостольским христианством...

Так и я попросил бы не обвинять меня в "нетерпимости". Между разными философиями и разными богословскими системами лежат различия, которые не зависят от настроения и воли исследователя. Как бы ни хотелось кому-то, чтобы все были одинаковы, но между буддизмом и христианством действительно немало радикальных различий. Если я буду о них молчать – они от этого не исчезнут.

Призыв к сопоставлению – это прежде всего призыв к работе мысли. Легкость, с которой на астральной почве рождаются секты типа "Богородичного центра" и "Белого братства", дает повод отнюдь не лишний раз напомнить: входя в Церковь, снимают шляпу, а не голову. Обретение веры не означает, что отныне за ненадобностью можно сдать ум в камеру хранения. Зримое ныне всеми возникновение и исчезновение новых и новых сект подтверждает старую, как Церковь, истину: вся мощь догматики и традиции, мощь церковного разума и авторитета противостоят не свободе мысли, а свободе фантазии. Церковь выпестовала научный эмпиризм в качестве средства в борьбе с суевериями и мифологиями. Как известно, ничто так не объединяет, как наличие общего врага. Сегодня очевидно стратегическое союзничество Церкви и науки, просвещения духовного и светского. У веры и науки появился общий мощный враг: суе-верие.

Много было грехов в жизни церковных людей. Но двухтысячелетний опыт показывает, что все, что в поисках большей "чистоты" и "мистичности" отрывалось от Церкви, уходило в пески фантазий, антиисторизма и бес-культурья. Этот факт кому-то может показаться скучным и прозаичным, а мне он кажется радостным. Век за веком приходили новые гностики и теософы, уверяющие, что нашли способ преодолеть "узость" Евангелия. И из века в век оказывалось, что из мира христианской культуры есть только одна дверь – назад, в язычество. На этой двери могут меняться вывески и орнаменты, она может быть обита очень разными цитатами (она может называться даже "материализмом"). Но за ней человек найдет не простор небес, а все ту же душную и истоптанную прихожую, в которой для человека как раз и нет места⁸⁸³...

 

 

---

 

 

17. О нашем поражении

Никогда еще не бывало, чтобы считанные люди значили так много, все остальные – ничего не значили. Газета говорит: "Страна идет за Хаммом", а мы понимаем, что его поддержали три владельца газет.

Г. К. Честертон⁸⁸⁴

Теперь я уже могу сказать: моя жесткость по отношению к рерихианству связана не только с тем, что мне больно видеть, как обманывают и калечат души тысяч моих современников. Я знаю, что ученики теософов будут казнить моих единоверцев.

Мы помним, что Махатмы верят "только в Материю, в Материю как видимую Природу"⁸⁸⁵. Но при этом мы помним и то, что с таким запасом религиозных представлений теософы предлагают строить "государственный строй, отмеченный монизмом религиозного культа"⁸⁸⁶. "Монизм" никак не значит "универсализм", оставляющий в себе место для своеобразия всех различных мировых религий. Нет – А. П. Синнет, постоянный адресат "Писем Махатм", настаивает: "Ни одна идея не является столь гибельной для человеческого прогресса, как столь распространенная идея, что любая религия, практикуемая с убеждением, равноценна любой другой... Эзотерическое учение – единственно великая религия мира"⁸⁸⁷. Замечательно, что это "Учебное пособие" отпечатано в типографии Министерства обороны России. Есть свой шарм и в том, что издательство, подарившее россиянам сей образец "плюрализма", именуется "Ассоциацией духовного единения"...

Искомое ими "единение" придет. Я убежден, что за теософией и оккультизмом – будущее. Сами основатели теософии могут быть забыты, их книги и имена могут раствориться в потоке истории. Но одна заслуга за ними неоспорима – они показали, каковы будут основные черты того неоязыческого мировоззрения, которое будет последним и торжествующим противником христианства⁸⁸⁸.

Христианство – едва ли не единственное мировоззрение на земле, которое убеждено в неизбежности своего собственного исторического поражения. Христианство возвестило одну из самых мрачных эсхатологий; оно предупредило, что в конце концов силам зла будет "дано вести войну со святыми и победить их" (Откр. 13,7). Евангелие обещает, что врата ада не смогут одолеть Церковь, что Церковь непобедима. Но "непобедимое" не означает обязательно "победоносное".

В перспективе земной истории – не всемирно-историческое торжество Евангелия, но всемирное же владычество Антихриста⁸⁸⁹.

Да, пора завести разговор о том, о чем сегодня меньше всего принято говорить в "христианском обществе" и в "христианской культуре" – о последнем. О конце света. Об Антихристе.

Тема Антихриста в демократической журналистике считается непристойной. Даже те публицисты, что числят себя христианами, считают неудобным вспоминать о завершающей книге Библии – "Апокалипсисе". Мне терять уже нечего. После выхода моей брошюры о желательности восстановления Храма Христа Спасителя, людьми "антисистемы" (если использовать гумилевский термин) мне был поставлен окончательный диагноз: "Впереди у Кураева, видимо, простой черносотенный национализм и банальнейший великодержавный шовинизм. У него уже исчезает проповеднический дар – ни одного яркого образа, ни одного блистательного парадокса. Он уже стращает читателей "формированием нового мирового порядка" – излюбленная тема борцов с жидо-масонством. Он уже не стесняется говорить вслух о своей любви к России. Он уже, подобно шовинистам, болезненно зациклен на мнении Запада о России. Пока это еще лишь еле различимые нотки, но скорость падения больше скорости подъема... Дно есть дно, и падение туда может быть бесконечно, но не может быть безнаказанно"⁸⁹⁰.

Так вот, "формирование нового мирового порядка" – это не только "излюбленная тема борцов с жидо-масонством". Во-первых, "новый мировой порядок" – это предсказанное Писанием общество, в котором уже невозможно будет жить христианам. Во-вторых, это "излюбленная тема" всех оккультных движений. В-третьих – это и в самом деле нескрываемая цель всех масонских движений (в чем можно убедиться хотя бы по апологетике масонства у рериховского ученика Клизовского⁸⁹¹). Наконец, это просто историософский термин, различающий традиционно религиозные общества и тот порядок вещей, что складывается к исходу ХХ века.

Поскольку я не политолог, а христианский журналист, я пишу на эту тему не потому, что этот "новый мир" придет, не из футурологического азарта. Просто я полагаю, что Священное Писание не нуждается в цензуре – ни в оккультной, ни в прогрессистской, ни в "христианско-демократической". В Писании же тема "нового мирового порядка" звучит как тема богословская.

"Вот – Апокалипсис... Таинственная книга, от которой обжигается язык, когда читаешь ее, не умеет сердце дышать... Он открывается с первых же строк судом над церквами Христовыми... Никакого нет сомнения, что Апокалипсис – не христианская книга, а – противохристианская... Это книга ревущая и стонущая⁸⁹²... ". Вот об этом стоит сказать прежде всего остального. Апокалипсис говорит и об избавлении христиан от ставшего невыносимым гнета "мира сего", и о том, что основная вина за торжество Антихриста лежит не на "масонах", а на христианах. Христиане устали быть христианами – вот почему ослабеет свет. Христианам захотелось быть еще кем-то, захотелось попробовать подзабытой языческой духовной "экзотики" – вот почему тьма вновь распространится по всей земле "от шестого же часа до часа девятого"⁸⁹³. "Здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут себе избирать учителей, и от истины отвратят слух и обратятся к басням" (2 Тим. 4,3-4)⁸⁹⁴.

Пожалуй, это главная весть христианской апокалиптики: люди сами выберут себе новую веру и новых владык, сами откроют мир для "князя тьмы".

Что же делает неизбежным такой последний выбор?

Одна из причин этого – своего рода "асимметрия вооружений" добра и зла. Добро не может избирать некоторые средства земной политики, не переставая быть добром. Напротив, для зла нет ограничений. Оно может проводить даже благотворительные акции, не изменяя своей собственной природе (если филантропические действия будут устроены так, что помогая людям в одном отношении, они будут укреплять их союз со злом в иных проявлениях их жизни – например, через разжигание тщеславия жертвователей).

Добро не может насильственно вторгаться в сознание людей. У зла нет ограничений на гипнократию. Христиане не ставят задачу выведения новой расы людей через использование генной инженерии. Неоязычество, напротив, вполне готово к проведению генно-селекционной работы с человечеством.

Кроме того, очевидно, что слишком глубоко в человеке сидит "бегание креста", желание жить мимо труда, в том числе мимо труда по исполнению заповедей. С той или иной настойчивостью и громкостью мы все бубним в лицо Христу те слова, что сказал Ему Великий Инквизитор у Достоевского: "Уйди, Ты нам мешаешь!". И однажды этот занудно бубнящий мятеж увенчается полным успехом. Согласно повседневно-бытовым желаниям наших сердец – се, оставляется дом наш пуст.

Люди создадут-таки такой образ жизни, такое общество, в котором нельзя будет найти Христа⁸⁹⁵. И это будет конец истории.

Сроков мы не знаем. Вполне может быть, что нынешний неоязыческий бум угаснет так же, как погасли древние гностики и ариане, богомилы и хлысты... Вполне может быть, что пророки "эры Водолея" окажутся очередными лжепророками. Дело ведь не в этом, а в том, что чем дальше, тем больше "чаяния прогрессивного человечества" смыкаются с тем, против чего гремит Апокалипсис.

Я не строю политических прогнозов. Просто так говорит Библия. И так говорит Гете: "Я предвижу время, когда люди перестанут радовать Бога"⁸⁹⁶ и тогда настанет конец.

Одна из основных интуиций Библии – восприятие истории как священного пространства, где встречаются и ведут диалог Бог и человек. Если же история не может исполнить этого своего назначения – она кончается. "Так бежит время, и с собою гонит всех к последнему дню явления Господа нашего Иисуса Христа... " (преп. Феодор Студит)⁸⁹⁷.

Когда-то мне не давал покоя вопрос: почему история кончается. Почему – при всех наших грехах – Творец не даст шанса еще одному, незапятнанному поколению? Потом я увидел: история нужна, пока у человека есть свобода. Когда свобода последнего выбора отнимается – створки истории схлопываются. Движение невозможно.

Так равнинная река сама на излучине может намыть плотину: сначала в этой излучине затонет несколько бревен, к ним будет прибивать ил и песок. Появится отмель, затем – коса. А затем возможно и появление плотины. И нужно будет промывать другое русло.

Так и река истории. Поколение за поколением оставляет все больше грязи в ее русле. И небо становится все дальше. Все труднее расслышать вопрос: "Господи, что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?". И еще сложнее услышанный ответ исполнить... Конец истории: ничего уже не сбывается... Не ис-полняется. И ничто не входит в Вечность. "Евангелие – история Бога и человека: "богочеловеческий процесс" и "союз". Апокалипсис как бы кидает этот "богочеловеческий союз" – как негодное, – как изношенную вещь" – пишет В. Розанов⁸⁹⁸.

До некоторой степени утешительно было бы считать, что Антихрист некоей неотразимой магической силой насильно навяжет себя людям. Но в том-то и особенность последней исторической трагедии, что "народы со всею охотою сделаются его союзниками" (преп. Ефрем Сирин)⁸⁹⁹. А для того, чтобы человечество само сделало такой выбор – в его повседневной жизни должно быть что-то, что подталкивало бы его к нему. Антихрист сможет быть избран и признан только в том случае, если его система ценностей еще до его явления стала господствующей. На смену Евангелию, официально все еще чтимому, приходит иной идеал – и вместе с ним на место человека заступает Масса, умерщвленная своим идеалом.

По выводу Г. Ваганяна, "в культурном аспекте наше столетие – постхристианское потому, что у человека нет больше возможности стать христианином. Основные регулятивы нашей культуры, то есть то, что определяет наше самопонимание, делает нас недоступными для христианского благовестия"⁹⁰⁰.

В том Царстве Антихриста, которое описывает Апокалипсис, у человека будет свобода – выбирать того или иного кандидата, купить эту марку холодильника или иную. Но пригрядшее общество не сможет дать ответ на вопрос: что значит быть христианином.

Уже сегодня ответ почти неслышен. На Западе "быть христианином" понимается как "быть порядочным гражданином, исправно платить налоги и в меру заниматься филантропией". Крупнейший протестантский богослов ХХ века Пауль Тиллих, отвечая на вопрос, молится ли он, отвечал: "Нет, но я медитирую"⁹⁰¹.

В православных странах ответ еще хуже: "быть православным – значит быть русским (болгарином, сербом, румыном, греком)"... Вспомним – чем искушает Антихрист христиан на "восьмом Вселенском Соборе" в "Трех разговорах" Владимира Соловьева⁹⁰²...

По догадке Владимира Соловьева мечта Антихриста – запереть православие в ритуально-этнографический заповедник. В "Повести об Антихристе", которая венчает посмертную работу В. С. Соловьева "Три разговора", Антихрист, провозгласивший себя президентом земного шара, надеясь купить благорасположение к нему православных, обращается к ним с такими словами: "Любезные братья! Знаю я, что между вами есть и такие, для которых всего дороже в христианстве его священное предание, старые символы, старые песни и молитвы, иконы и чин богослужения. И в самом деле, что может быть дороже этого для религиозной души? Знайте же, возлюбленные, что сегодня подписан мною устав и назначены богатые средства Всемирному музею христианской археологии с целью собирания и хранения памятников церковной древности... Братья православные! Кому по сердцу эта моя воля, кто по сердечному чувству может назвать меня своим истинным вождем и владыкою, пусть взойдет сюда!"...

Помнится, толпа иудеев именно это и сделала, требуя осуждения Царя Иудейского и клянясь Пилату, что нет у нее иного владыки, кроме кесаря... Так вот, у Соловьева в этот момент, когда "большая часть иерархов, половина бывших староверов и более половины православных священников, монахов и мирян с радостными кликами взошли на трибуну", встает старец Иоанн и свидетельствует, что "Всего дороже в христианстве сам Христос".

По крайней мере по отношению к православию политика соловьевского Антихриста уже реализуется: православие успешно вгоняется в этнографически-ритуальный заповедник. Можно говорить и писать об обрядах и традициях – нельзя (в прессе или в школе) говорить о вере.

Недавно на одном монархическом съезде, где с трибуны постоянно звучала триада "православие-самодержавие-народность", я заметил, что три весьма милые и интеллигентные женщины впереди меня оживленно и "на троих" читают книжку под названием "Руническая магия", причем явно воспринимая ее в качестве "учебного пособия". Я попросил этих активисток "русского возрождения" хотя бы здесь не баловаться играми с сатаной. В ответ мне глубоко убежденно прошептали, что "надо же все знать! со всем познакомиться!" Вот, правда, когда я их спросил – знают ли они "Отче наш" или библейские заповеди – ответом было молчание... Постепенно даже христиане забывают, что значит – "быть христианином".

В течение последних столетий христианство старательно опустошалось просветительским рационализмом. Богословы (протестантские и католические, а следом за ними даже православные) старались рационально обосновать христианскую веру. Мистика тщательно выпаривалась. Таинства были превращены в обряды, а последние – в "библию для неграмотных", то есть в изъяснение библейских текстов посредством жестов. Очищенное от "магизма" (то есть от энергийной, благодатной насыщенности Сверхмирным Присутствием) христианство стало слишком рациональным. И когда европейцам открылись глубины аскетики и мистики Востока, они стали всматриваться в них, нисколько не подозревая, что своя аскетика и своя мистика есть в церковном христианстве.

И сегодня религиозное сознание нецерковных людей просто поражает своей противоречивостью. Заходит речь о православии – и оно обвиняется в "обрядоверии" и "магизме". Но тот же самый человек обращается к миру нехристианских, языческих и шаманских практик, и тут он уже преисполнен решимости обрести эзотерический смысл самых странных обрядов и признать весьма полезной любую языческую практику насыщения любого предмета любой "энергией". И даже многим церковным людям еще невдомек, что протестантизация православия ведет в тупик, потому что делает нас безоружными перед возрожденным язычеством. Будущее церковной мысли – в развитии "философии культа". Хватит баловаться морализаторством и в обрядах видеть только символы, а в богослужении – проповедь. Пришел враг более страшный, чем рационализм. Пока мы доказывали, что наши обряды не магия, пришла действительно магия. И защищаться от нее надо не словом, а благодатью.

Христиане, оставшиеся только с "социальной доктриной Церкви" в руках и с рассуждениями о "христианском понимании прав человека"; христиане, стесняющиеся "святой воды" и буквального понимания слов Спасителя о преложении хлеба и вина в Его плоть и кровь, не смогут устоять перед наступлением оккультных сил. Именно – сил, стихий, а отнюдь не просто пропаганды.

Но даже в работе со словами и знаками веры, в нашей "игровой" цивилизации постмодернизма происходит подмена понятий. И эта подмена происходит так незаметно, в такой бытовой заурядности партийной полемики, что человек и не замечает вдруг – а на чьей стороне он оказался-то. И вот, например, церковный (или уже антицерковный – как тут разобрать?) журналист Яков Кротов пишет об инциденте, в ходе которого прихожане освобождали переданное им здание церкви от прежнего арендатора: "Община пошла на самозахват части помещений, учинив акт вандализма – разбив все туалеты в техникуме"⁹⁰³. Унитазы, кстати, стояли в алтаре. Но "актом вандализма" оказалось не устройство туалета в алтаре, а то, что верующие прекратили его функционирование...

Валерий Сендеров так размышляет о "тайне беззакония": "Не неверные, не еретики были главными врагами христианской культуры: волны ее разбивались о "многое множество людское", о тех, кто не холоден и не горяч... Блюющему раблезианству не было уже дела ни до Бога, ни до сатаны. Вдумаемся еще раз: гуманизм, сменивший любовь Божию, любовь во Христе! Крутой поворот позднего средневековья к Ветхому Завету... Но ведь это всего лишь итог, итог исторической адаптации, фактического переписывания Евангелий, непереносимых для тех, кто "лишь тепл". Дальнейшее хорошо известно. Христианство "восстановилось" на новом, комфортабельном и безопасном уровне. Кажется, Тиллиху принадлежат слова об удобном, уютном Боге, ничего не требующем, всегда готовом спасти тебя, хоть ты вовсе того и не желаешь... А "мгновение внезапно разразившейся Истины"... оно исчезло, растворилось где-то там, в доисторической мгле. Оно тревожило пару чудаков, атавизм среди добрых христиан, невозмутимо, с деловой пунктуальностью отмечающих Воскресенье доброго Бога, гаранта здоровья и коммерческих успехов, хранителя домашнего очага... "⁹⁰⁴.

Важно понять, что царство Антихриста не устанавливается внешне-чудесным образом. Оно не вторгается в наш мир из глубин преисподней. Оно постепенно зреет в человеческом обществе⁹⁰⁵. Если те образы царства Антихриста, что нам дает Библия, переложить на язык политологии, мы увидим, что, во-первых, это царство экуменическое. Экуменическое – в смысле объемлющее "экумену", мир той культуры, где живут или могут жить христиане. Царство Антихриста может быть вполне глобальным – и все же не включать в себя те районы Земли, те народы и страны, где нет христианских церквей. В конце концов, если там и так Сын Божий не принят или отвергнут, неизвестен или забыт – зачем тратить силы на внешнее подчинение этих регионов западным христоборческим силам.

Почему я говорю – "западным"? Потому что царство Антихриста все же должно быть достаточно глобальным. А глобальное управление требует высочайшей техники управления и предполагает существование весьма развитого аппарата управления. И именно Западная цивилизация разработала технологию глобальной и дотошной власти. Ни одна из предыдущих "всемирных" империй не обладала аппаратом принуждения и управления столь сильным, чтобы действительно контролировать жизнь своих провинций и граждан. В лучшем случае она ограничивалась контролем над жизнью местных элит. Но для обывателя почти не было разницы – в какую из столиц уходят его налоги.

В современном же западном сообществе возникли такие техники управления, которые позволяют властям иметь практически полную информацию о всех сторонах жизни гражданина, а также позволяют мгновенно доносить до сведения исполнителей распоряжения верховной власти (во времена Гоголя, как мы помним, от Петербурга, стоящего на границе Империи, до неких славных городов – "хоть три года скачи – не доскачешь").

Кроме того, развитие экономики последних столетий привело к полной экономической зависимости человека от государства. Первый шаг на этом пути – это уничтожение крестьянского "натурального хозяйства" и создание региональных рынков. Человек, не включенный в активные торговые отношения с городом, отныне уже не в состоянии прокормить свою семью. Следующий шаг – создание общенациональных рынков. Город или область, не участвующие в общенациональной кооперации, разоряются и все равно теряют как экономическую, так и политическую независимость. Наконец, в ХХ веке складывается система общемировой экономики – и теперь уже целая страна, отказывающаяся играть по правилам мирового рынка, все равно не сможет отстоять своей независимости.

С точки зрения экономической эффективности – это чрезвычайно действенная система. Но она вызывает одно следствие, которое может оказаться роковым для конца истории: человек потерял навык к самостоятельной жизни. Степень его зависимости от внешнего мира не убавилась, а многократно возросла. Современному человеку угрожают опасности, о которых не беспокоился человек "традиционного общества". Он зависим не только от погоды и стихий, но и от поставок бензина и газа, тепла и энергии, а теперь еще и от потока информации. Отключение одной из артерий, питающих квартиру, город, область, страну, ведет к вымиранию их обитателей даже при таких погодных условиях, которые обогатили бы традиционные хозяйства.

Сегодня христиане нередко видят опасность и "антихристовы знаки" в штриховом товарном коде или в электронных кредитных карточках. Верить в то, что некие штрихи и знаки могут воздействовать на совесть человека – значит непозволительно много отдавать на откуп магии и идолам ("мы знаем, что идол в мире ничто" – 1 Кор. 8,4). Но электронная торговля все же несет в себе определенную опасность. Малейшая покупка становится легко контролируемой. В обществе потребления покупка и продажа – самая важная часть человеческой жизни. И электронные деньги делают ее полностью прозрачной.

А теперь представьте себе, что у государства вновь появились ясно выраженные идеологические приоритеты. И для их достижения оно решает использовать современные средства контроля за публичной и частной жизнью граждан. В Советском Союзе были распространены добровольно-принудительные пожертвования в виде "государственных займов", "облигаций" и взносов в различные массовые "добровольные" общества. Если кто-то уклонялся от жертвы ДОСААФу, на его отношения с государством ложилась некоторая тень. Но сама советская тоталитарная действительность есть не более чем тень грядущего "Нового мира".

И вот в этом новом мире вдруг в результате стихийного бедствия или террористического акта гибнет, предположим, дворец Ламы в Лхассе. Великий памятник архитектуры, храм, признанный общечеловеческим достоянием и взятый под охрану ЮНЕСКО. Все средства массовой информации, и, соответственно, все человечество в шоке. Журналисты полны решимости воссоздать великую святыню. Идя навстречу пожеланиям граждан, всемирное государство само или некий неофициальный, но все же более чем влиятельный фонд начинают сбор денег по всему миру для воссоздания буддистской святыни. Каждый должен внести небольшую сумму – не более доллара. Но с миру по нитке, а далай-ламе – храм. Может ли христианин делать жертву на строительство языческого храма?

И если электронные деньги ясно говорят, что он не перечислил желаемого доллара в фонд воссоздания Лхассы, его религиозно-политическая благонадежность сразу становится сомнительной. Он обнаруживает себя в качестве человека недостаточно терпимого, недостаточно открытого, а значит, становится источником потенциальной агрессии (у одной из влиятельнейших современных сект – сайентологии Р. Хаббарда – есть даже специальный термин для таких людей: "ПИН – потенциальный источник неприятностей"). Сделать его общественную и частную жизнь достаточно неприятной – это уже дело управленческой техники. Например, если он ученый – всегда можно отказать ему в грантах (научных стипендиях) на следующий год. И даже занятость в сфере частного бизнеса его не спасет. Американская "Антидиффамационная лига" показывает, сколь эффективно даже в современном демократическом обществе можно увольнять с любой работы людей, чьи взгляды на еврейский вопрос Лига сочла недостаточно филосемитскими.

Так можно ли быть уверенным, что на эти реально существующие и все более прочные рычаги власти не лягут недобрые руки?

В середине ХХ века люди начали размышлять о нравственной ответственности ученых-естественников. Не всякое открытие столь нейтрально, что можно его приветствовать, не задумываясь о том, а что произойдет, если оно окажется у властителей с притуплённым совестным чувством. Современная христианская эсхатология также всё настойчивее предупреждает, что человеческая история не может дать никаких гарантий против того, что современные и всё более эффективные техники управления, техники контроля за поведением людей и технологии формирования массового сознания не обернутся однажды против самого человека.

Предположим, что современные демократии действительно управляются волеизъявлением большинства. Но это большинство не само вырабатывает свои взгляды, в том числе и религиозные. Убеждения, которые оно не прочь считать своими, предлагаются ему средствами массовой информации.

И здесь – еще одна черта, решительно отличающая общество "нового века" от традиционных. Информационная цивилизация делает возможной активную лепку мировосприятия людей. Не случайно "культурная революция" – это одна из первых массовых акций любого тоталитарного режима. Всех людей надо научить грамоте – чтобы все могли читать правительственные газеты и чтобы всем могли быть промыты мозги. "Культпросвет" ставит своей целью не приобщение людей к "классике мировой культуры", но привитие навыка к потреблению агитпроповской продукции. То есть в конечном счете его цель – еще более отдалить человека от той самой классики и, вырвав его из привычного течения жизни и традиционной системы оценок, погрузить в мир красных цитатников.

Через "культурные революции" ХХ века (их репетиции были поставлены в Германии и Франции ХIХ века во время кампаний по "культуркампфу" и "секуляризации") в мир пришел новый общественный строй. Предшествовавшая история знала авторитарные режимы, контролирующие внешнюю, экономико-политическую жизнь своих граждан, но в области убеждений требовавшие лишь внешних знаков лояльности. Мир газет и "культпросвета", мир радио и массовых партий дал возможность создать новое, тоталитарное общество. Это общество требует уже реального единомыслия.

Царство Антихриста в категориях политологии можно назвать не только глобальным и даже не только авторитарным. Оно еще и тоталитарно – оно претендует на контроль над убеждениями граждан. Апокалипсис это выражает знаменитой фразой о начертании, которое Антихрист ставит на чело и на правую руку человека (см. Откр. 13, 16-17). Десница – это образ действия; чело – образ мысли.

Голос избирателей зависит от мнения средств массовой информации. А от кого зависят СМИ? Руководители телевидения и редактора газет все-таки не избираются населением. "Телезритель голосует кнопкой переключения программ"? Но он очень редко производит это "голосование" по политическим или нравственным мотивам – в основном он ищет что "поинтереснее" или "покруче". Так что некоторый уровень первоначального вложения денег и профессионализма вполне позволяет создать телеканал с таким мировоззрением, которое в явном виде не приемлет большая часть телезрителей, но которых постепенно можно приучить к новому для них мышлению⁹⁰⁶.

Почти стихийный процесс секуляризации, который идет в западном мире в течение столетий, активно подгоняется информационными элитами ХХ столетия. А, значит, механизмы "демократического голосования" никак не могут служить гарантом от прорыва к власти явно антихристианских групп.

В плане земной истории христианство проиграет хотя бы потому, что в соревновании с ТВ Церковь не может не проиграть (а такого массированного напора антихристианских сил, как сегодня, ТВ не проводило ни в хрущевские, ни в брежневские времена). Атеистическому обществу не дадут перейти в православное. Его заклинит где-нибудь на язычестве. Для этого есть масса резонов. Один из них заключается в том, что постхристианское общество не терпит, чтобы его члены близко к сердцу принимали какие бы то ни было убеждения – особенно же церковные.

Однажды при встрече с руководителями американских протестантских миссий в России я сказал, что в России нет традиций плюрализма, в которых изначала воспитывалась Америка. Ответ был весьма неожиданным: по секрету мне потом сказали, что в Америке сегодня и нет никакого плюрализма. Ведь плюрализм предполагает уважение к убеждениям другого человека. А в американских масс-медиа высказывание убежденности – какой бы то ни было и по какому бы то ни было вопросу – считается вообще дурным тоном. Тот "плюрализм", который складывается сегодня в Америке, один студент-христианин из Стэнфордского университета описал следующим образом: "Если я попытаюсь "навязать свое мнение", я выйду за дозволенные рамки. К христианам проявляют терпимость, но они взамен должны соблюдать молчаливое соглашение"⁹⁰⁷. Если христианин попытается осудить гомосексуализм или аборты, его быстро поставят на место и осудят за некорректность. Те, кто придерживается сегодня "узких" христианских взглядов, имеют все меньше шансов сделать карьеру.

"Смотрите на вещи шире! Не связывайте себя какой-то одной определенной позицией по этому вопросу". Плюрализм из общества должен перекочевать в каждую отдельную голову – каждый человек должен верить сразу в несколько богов. В. Розанов по этому поводу как-то заметил, что нормативный интеллигент "утром верит в Ницше, в обед – в Маркса, и вечером – в Христа". Честертоном подобная "широта взглядов" высмеивалась в образе Ричарда Уайта, который "недавно обрел веру, но каждую неделю менял вероисповедание"⁹⁰⁸.

О приходе лже-христианского призрака предупреждал еще в прошлом веке Хомяков: "Мир утратил веру и хочет иметь религию какую-нибудь; он требует религии вообще". Именно эта форма "какой-нибудь" религиозности все навязчивее заявляет о себе в нынешней России: трудно найти школьную учительницу или журналистку, которая не заявляла бы о себе, что она нашла путь скрестить "духовность православия" с "духовной мудростью Востока". Неколебимая уверенность советских "образованцев" в том, что всякая "духовность" – благо, внесет свою лепту в торжество "эры Водолея"...

Такая религия внутреннего плюрализма, религиозной всеядности и духовного безвкусия и станет общеобязательной религией будущего. В демократическом обществе, как известно, по вопросу о плюрализме двух мнений быть не может. Но ведь в том-то и дело, что можно уважать и ценить чужие верования, но быть можно только самим собой.

Тем не менее, жизнь без убеждений (по диагнозу К. Г. Юнга, такая жизнь как раз и порождает шизофрению) будет считаться нормой. Человек же, имеющий религиозные убеждения и не готовый их менять с каждым новым газетным выпуском или при встрече с каждым новым собеседником, будет рассматриваться как угроза для общественного порядка. При этом, конечно, будет считаться, что здоровым и нормальным состоянием является всеверие, тогда как исключительная верность Евангелию будет диагностироваться как одержимость "сверхценной идеей". Соответственно, такой "одержимый" Евангелием человек будет рассматриваться как источник агрессии. Что ж, опыт ХХ века позволяет и здесь сказать, чем все это кончится. В романе Г. К. Честертона "Шар и крест" Антихрист, воцарившийся в мире, "провел свой законопроект. Теперь организована медицинская полиция. Даже если вы сбежите, любой полисмен схватит вас, поскольку у вас нет справки о нормальности"⁹⁰⁹.

Не теософские ли братства будут выдавать эти "справки о нормальности"?

Энтузиазм самих создателей теософского движения уйдет, а их последователи, поставляющие на широкую организаторскую ногу синкретическую церковь, вспомнят, что в заветах матерей-основательниц были указания на то, как важно единство и единомыслие. Получив влияние на формирование государственной образовательной, культурной и религиозной и информационной политики, они пояснят как гражданам, так и начальникам, что только веротерпимая и всеединящая, в меру патриотическая, но и вполне универсалистская система теософии имеет право на бытие в современном обществе.

"Средневековые пережитки" могут быть терпимы лишь в том случае, если они не претендуют на исключительность, на обладание истиной. Конечно, каждый имеет право молиться и веровать как он пожелает... Но публично высказывать свое несогласие с ясно выраженным общественным стремлением к религиозному всеединству все же нельзя. Верь как хочешь – но с другими верами в полемику не вступай. Точнее, даже полемику вести можно – но только с позиций плюрализма, только для того, чтобы понудить еще одну группку фанатиков (кришнаитов там или старообрядцев) расширить свое сознание и отвергнуть те догмы их вероучения, которые могут провоцировать религиозные разделения в обществе.

Поэтому именно отношение к веротерпимому синкретизму и должно стать единственным критерием общественной и государственной религиозной политики. Если какая-то религиозная группа не демонстрирует энтузиазма по поводу совершающегося общерелигиозного "синтеза" – государство найдет способы продемонстрировать свое неудовольствие этой группой. Те религиозные движения, которые будут продолжать проповедовать собственную национальную или религиозную исключительность, будут понуждаемы к принятию более демократичной, более мягкой позиции. Мир в человецех есть высшая ценность, и дабы не допустить войны, придется развернуть такую борьбу за межрелигиозный мир, что от некоторых конфессий камня на камне не останется... "Мы должны бороться против разъединения"⁹¹⁰.

Уже сейчас несложно разглядеть посланцев будущего – людей, живущих с сознанием, которое станет массовым и господствующим в некотором будущем веке, в веке Антихриста... "Как Вы можете оценить современную религиозную ситуацию в России?"– спрашивают, например, у Г. Рормозера, бывшего советника Й. Штрауса. В ответ мы слышим, что г-н советник более всего обеспокоен возрождением Церкви в России: "Кое-что мне бросилось в глаза. В последние два года на экране телевизоров мы видим изображения, вызывающие на Западе, и прежде всего в Германии, чувство растерянности. Для нас немыслимо, чтобы в таком большом городе как Санкт-Петербург, десятки и даже сотни тысяч людей со свечами в руках маршировали вслед за патриархом... Многое будет зависеть от того, сможет ли ортодоксальная церковь действительно восстановить и утвердить свое исключительное и монопольное правопритязание. Если сможет, то это приведет к роковым последствиям"⁹¹¹.

А вот еще один кликуша Антихриста: "На сегодня религиозный ренессанс – самая страшная и неоцененная опасность из тех глобальных опасностей, что нас подстерегают... Собственно в этом и состоит роль религии в истории, она канализирует агрессию, направляет ее"⁹¹². Из слов достопочтенного психоаналитика следует, что религия имеет дело только с агрессией, и агрессия в человеке исчезнет, если ее направить против самой религии... И даже опыт советской агрессии против религии ничему не научил "эксперта". Похоже, его личная ненависть к Евангелию столь велика, что позволяет не замечать очевидного.

Такое будущее уже было. Языческая империя готова была включить Христа в свой официальный "пантеон" – наравне с богами и божками других племен (и статуя Христа действительно в конце III века появляется на некоторое время в римском Пантеоне). Но христиан не устраивал такой компромисс. Они отказались от участия в государственных религиозных церемониях. В частности – отказались от воздания божеских почестей императорам. Отказ от религиозного "плюрализма" оказался наказуем: Империя вступила в трехсотлетнюю борьбу с Церковью.

Христианство победило. Но прошли века. И незаметно все опять начало меняться. Годами и столетиями труд многих "субъектов исторического процесса" приближал момент, когда в истории христианского человечества произойдет решающая подмена – и произойдет она так, что будет уже почти незаметной...

"Ведьмы, Ваше Высочество, всегда хотят одного и того же, но в разные столетия они действуют по-разному", – говорит доброе существо, названное "кваклем" в "Серебряном кресле" К. С. Льюиса. А в "Письмах Баламута" другой персонаж Льюиса – богатый опытом бес говорит о тактике этих действий: "Мы направляем ужас каждого поколения против тех пороков, от которых опасность в настоящий момент меньше всего, и направляем его одобрение на добродетель, ближайшую к тому пороку, который мы стараемся сделать свойственным времени. Игра состоит в том, чтобы они бегали с огнетушителями во время наводнения и переходили на ту сторону лодки, которая почти уже под водой. Так мы вводим в моду порицание энтузиазма как раз в то время, когда у людей преобладает теплохладность и привязанность к благам мира. В следующем столетии, когда мы наделяем их байроническим темпераментом и опьяняем "эмоциями", мода направлена уже против элементарной "разумности". А когда все люди готовы стать либо рабами, либо тиранами, мы делаем главным пугалом либерализм".

Так вот, сегодня "пугалом" оказывается религиозная серьезность и верность своей духовной традиции. Ленивый релятивизм, напротив, считается нормой поведения и мысли. И в дни, когда человек старательно пытается не заглядывать за грани земного бытия, всякая серьезная попытка говорить о "сроках и временах" и о конечной трагедии мира оказывается, конечно, фанатизмом.

Можно ли надеяться, что будущее общество не предложит решительных мер для проповедников "расовой, религиозной, национальной исключительности"? Поскольку "фашизмом" названа проповедь "национального и религиозного превосходства", где гарантия, что священник, в Неделю торжества православия произносящий слово о том, насколько богословски глубже и человечнее православное почитание иконы, нежели протестантское иконоборчество – не будет привлечен к ответственности за "пропаганду фашизма"? А если священник скажет, что христианину нельзя ходить на уроки тантризма и на сеансы пробуждения "Силы Кундалини" – арестовывать, очевидно, надо будет прямо на месте.

Вот выписка из Рекомендации 1202 о религиозной терпимости в демократическом обществе 44 сессии Парламентской Ассамблеи Совета Европы (пункт 12): "Вопросы межрелигиозной терпимости подлежат дальнейшему развитию. Три монотеистические религии должны быть призваны поставить особый акцент на те основные моральные ценности, которые особенно схожи и терпимы"⁹¹³. Вот ведь уже и Европарламент указывает, что "должны" делать религии, о чем они "должны" говорить. Очевидно, недолго осталось до постановления, очерчивающего круг тем, о которых религии должны молчать (молчать придется о своей специфике, о главном в каждой из религий).

То, что эти "рекомендации" и указы есть, не означает, что они немедленно начнут применяться против христиан. Закон театра гласит, что если на сцене в первом акте вешается ружье, то в третьем оно обязательно должно выстрелить. Но все же – в третьем, а не обязательно в конце первого же действия. Так и с историей христианства. Если "новый мировой порядок" сложился и объявил "войну религиозной нетерпимости" (вот уж поистине "страшнее кошки зверя нет" – это в секулярном обществе, в обществе поголовного житейского материализма начинать борьбу с "религиозным фанатизмом"!) – рано или поздно дойдет до арестов. Ружье уже почти готово. Какой сейчас акт? Не знаю. Может быть, первый, а может, уже начало третьего. В конце концов, даже собранное и вывешенное на сцену ружье не обязательно должно стрелять даже в третьем – может быть, пьеса рассчитана на пять актов.

В 1900 г. Владимир Соловьев видел только, как начинают создаваться фабрики для производства деталей будущего "ружья". Самого "изделия" еще не было. Россия, да и западный мир внешне продолжали оставаться христианскими. Пресса еще только перешла в руки "антисистемы". И все же в июне 1900 г. Соловьев говорит В. Величко: "Я чую близость времен, когда христиане будут опять собираться на молитву в катакомбах, потому что вера будет гонима, – быть может, менее резким способом, чем в нероновские дни, но более тонким и жестоким: ложью, насмешкой, подделками, – да и мало ли чем еще! Разве ты не видишь, кто надвигается? Я вижу, давно вижу!"⁹¹⁴.

"И тогда явится обманщик мира, наподобие Сына Божия" (Учение 12 Апостолов). Он не будет бороться явно против Христа, он не будет явно хулить Его. Он будет расточать иудины поцелуи в Его адрес: "Великий Учитель", "Мой славный предшественник", даже "Я – в моем прежнем воплощении"...

Главное различие Христа и его антипода с богословской точки зрения в том, что путь Христа – это путь кеносиса, умаления: "Он уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек" (Фил. 2,6-7). Но в системе "Нью-эйдж" "Спаситель" считается продуктом восходящей эволюции самого человека. Он возвестит, что принес спасение исходящее не от Бога, но от мира. Он построит "сотериологию снизу", которую противопоставит христианской "сотериологии благодати". Поначалу он будет выказывать знаки почтения к христианству, но в конце концов сам сбросит маску и явит себя как "противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею" (2 Фес. 2,4). Он преподнесет себя как вершину эволюции человечества, как мирового гения, всем обязанного только самому себе, своим трудам и усилиям.

Он потребует вполне серьезного отношения в его религиозной миссии. "Поклонятся ему все живущие на земле" (Откр. 13,8). Если кто не будет принимать его образ мысли ("печать на челе") и предлагаемый им образ жизни ("печать на деснице") – во имя мира и согласия будет "убиваем всякий, кто не будет поклоняться образу зверя" (Откр. 13,15)⁹¹⁵.

Тайной числа 666 я не собираюсь заниматься. Мне кажется, здесь нет тайны. Антихрист поставит на своей деятельности такой знак именно потому, что так сказано в Откровении. Хотя бы просто в порядке цинизма. Ведь число уже перестало быть страшным. Его использование скорее свидетельствует просто о "широте взглядов" того или иного деятеля, о том, что он поднялся над предрассудками⁹¹⁶. Так разве интересующий нас персонаж не будет более всех свободен от "предрассудков"? Вот написала христианская газета, что оккультизм – это антихристова идеология, и Владимир Авдеев (вообще-то именующий себя "зороастрийцем") радуется – "В такой компании не скучно. Мы еще, чего доброго, объявим конкурс "Антихрист года" и если нас так боятся, то отчего же не покрасоваться этим скандальным титулом?"⁹¹⁷.

Сам Авдеев – не более чем полуобразованный хулиган, но факт очевиден: оккультная литература постепенно приучает людей к тому, что те символы, которые в христианстве являются однозначно темными, упаковываются в радужные обертки. Когда они сочтут, что их время пришло, "президент земного шара" найдет способ продемонстрировать три заветные цифры. В конце концов, апостол Иоанн дает знак для того, чтобы по нему опознать Антихриста, а не для того, чтобы получше замаскировать его. И если именно по этим цифрам можно будет определить Антихриста – это должен будет суметь сделать любой христианин, даже несведущий в криптографии.

Но с одной мыслью Авдеева я согласен. Он говорит, что "христианский Запад потерял чувство духовной ревности и элементарный инстинкт религиозного самосохранения"⁹¹⁸. То же самое можно сказать и о России, где правит невиданный в истории бал "чужебесия".

До такой степени люди затерроризированны идеей обязательного "мира между религиями", настолько пленены пропагандой их "равноценности", что даже Инесса Ломакина, в книге которой о джа-ламе столько страшных страниц, считает необходимым делать реверансы в адрес "мудрости ламаизма". "В наш век безверия, когда, словно спохватившись, люди массово обращаются к религиям, происходит так называемое "религиозное возрождение", – молодая женщина – член буддийской общины Санкт-Петербурга, прочтя часть рукописи, спросила меня: "К чему все эти ужасы, эти жертвоприношения? Буддист не сорвет травинку, благословляя все, растущее и живущее на земле. Или вы против возрождения ламаизма?". Нет-нет, не против; любая вера сейчас, наверное, во благо. Только ламаизм – вера особая, вобравшая мудрость Степи"⁹¹⁹. Конечно, вырывать сердца из груди живых людей – это идет "во благо человека". Как мы помним – карма убитого от этого становится лучше.

А вот еще один пример человеческого жертвоприношения "духу терпимости". В Новой Гвинее есть племя, при знакомстве с представителями которого ни в коем случае нельзя называть свое имя, рассказывать что бы то ни было о себе и принимать помощь от них. Это "асматы – удивительный народ, упоминание о котором наводит страх, ибо это жестокие охотники за головами и каннибалы. В 1961 г. именно здесь бесследно исчез Майкл Рокфеллер – сын бывшего в то время губернатора Нью-Йорка и одного из богатейших людей Америки. 20 моряков капитана Кука, высадившихся в 1770 г. с корабля на берег в поисках воды, стали жертвами аборигенов. Дурная слава пристала к этой местности. Каннибализм, страшный и непонятный, сделал асматов в глазах цивилизованного человечества кровожадными чудовищами. В 20-х годах нашего столетия голландцы, владевшие этими территориями, боролись с каннибализмом нещадно. Затем индонезийцы продолжили карательные экспедиции с той же решимостью. Но каннибализм был не побежден, а скорее загнан в подполье. Асматы изъяли все внешние проявления каннибализма из публичной жизни. Асматы считают, что смерть одного прибавляет жизненных сил другому. Убивая человека из другого племени, они тем самым как бы продлевают свою собственную жизнь. Только тот, кто узнал имя убитого, сможет в полной мере "воспользоваться" результатами охоты. Посему и доблесть асматского воина зависит от умения выследить свою жертву, узнать о ней как можно больше. "Моральным" же обоснованием для "охотников за головами" являются умершие предки, постоянно требующие отмщения. На их души можно списать все, их спиритуальной силой прикрываются от злых духов, во множестве подстерегающих человека повсюду. Именно поэтому поклонение духам умерших стало неотъемлемой частью асматских верований.... Доблесть воина – в победе, какой бы ценой она ни досталась. Надо – заведет специально дружбу с жителями соседней деревни, пригласит в гости, угостит, окажет помощь, – и все лишь для того, чтобы узнав о враге как можно больше, однажды напасть и убить. Странный, с позиции белого человека, кодекс взаимоотношений. Вполне логичным в этом контексте выглядит восприятие асматами библейской истории, с которой упорно и терпеливо знакомят их миссионеры, нередко, впрочем, страдавшие до недавнего времени от коварных каннибалов. Так вот, Иуда в глазах асматов выглядит рядом с рефлектирующим, слабым, простодушным Христом настоящим воином-победителем. Он сумел втереться в доверие к врагу, улучил нужный момент, перехитрил свою жертву и нанес точно рассчитанный удар. Он добился поставленной цели, он выжил, а Христос... Асматы. Мужественные, бесстрашные воины, гордые люди, не покорившиеся завоевателям. Да, с точки зрения белого человека, они коварны, вероломны и кровожадны, они не признают нашей морали и нашей жизни. И все же жаль, если цивилизация когда-нибудь уничтожит их самобытность"⁹²⁰.

Если читатель разделяет скорбь автора "Огонька" о том, что каннибализм может исчезнуть, а в результате наш мир станет чуть-чуть менее плюралистичным – значит, он готов в жертву модной идее, в жертву идолу "плюрализма" приносить реальные человеческие жизни. Его богословское кредо "не все ли равно как верить!", оказывается, предполагает, что не имеет значения – что в меню у наших сограждан по планете: человечина или баранина. Конечно, – в чужую тарелку заглядывать неприлично...

И этот плюрализм, это "расширение религиозного кругозора", еще обернется кровью для христиан. Тот же Авдеев "день Икс" назначает на весьма определенную и близкую дату: "В 2004 году начинается наша эра – Водолея. Сам астрологический знак красноречиво говорит за себя, ибо удерживает в руках два сосуда с водой, живой и мертвой, балансируя уровень ее в обоих. Уж не потерпит он и Единого Бога"⁹²¹. Итак, до эпохи тотального плюрализма осталось меньше десяти лет. Дальнейшая программа логична: "Если цифрами обозначить монорелигии по времени их возникновения (1 – иудаизм; 2 – христианство; 3 – ислам), то цели истребления будут расположены в следующем порядке: 2-1-3. Это будет происходить потому, что на сегодняшний день нетрадиционными религиями и мировым рационализмом уже накоплен огромный опыт по борьбе с христианством, да и само оно за последние двести лет уже успело порядком привыкнуть к гонениям... Настало время повалить макеты картонных кумиров и вернуться к состоянию исходного первозданного благоденствия, а космическая эра Водолея поможет нам в этом... Не беспокойтесь, речь не может идти не только о прощении, но даже о пощаде"⁹²².

После того, что в предыдущей главе было сказано о футурологических концепциях основателей теософии, прогноз Авдеева вряд ли покажется слишком уж необычным. Он не "водолейный экстремист"; он просто считает, что уже можно не притворяться.

Во всяком случае очевидно, что "новый мир" будет контролировать взгляды людей, направляя их в сторону от христианства. Л. Шапошникова однажды до умиления откровенно сказала о том, что должно произойти: "Без инволюции нет эволюции – истина, без усвоения которой трудно или просто невозможно осмыслить суть энергетики эволюции"⁹²³. Оказывается, нам уготована "инволюция". Оказывается, без ниспадения в дохристианский магизм не может быть вхождения в "Новую эру".

Аналогичная позиция Блаватской вызвала недоумение у современного востоковеда: "Когда Блаватская на страницах "Изиды" говорит о магии как о чем-то само собой разумеющемся, меня смущают не конкретные ее утверждения и даже не их безапелляционность, а само отношение ее к предмету. Осуждение магии в христианстве вызывает у нее бурю негодования, но почему оно имело место, и в чем христианство видело духовную опасность магизма – все это для нее неинтересно и несущественно. Более того, восхваляя индуизм и буддизм за их насыщенность магией, она не упоминает о том, что на продвинутом уровне эти религии относятся к паранормальным способностям очень сдержанно"⁹²⁴.

Кстати, можно почти точно указать, как произойдет решающий акт этой "инволюции" к магии. Прилетят "инопланетяне" и объявят, что Христос был одним из них (пожалуй, даже не самым лучшим и умелым). Облекаться плотной материей духи умеют. Явиться в образе дракона или прелестной девицы не составляет для них труда (вспомним "Искушения преп. Антония Великого"). Почему же не принять вид мирных, замечательных, мудрых "зеленых человечков"? И почему бы при этом не сказать о том, что они и есть те самые "космические иерархи", что время от времени учили человечество добру-разуму?

Открытие НЛО и иноземных "цивилизаций" несомненно дискредитирует Откровение. Но если ставка такова – то поиски "инопланетян", то есть нечеловеческих форм разума неизбежно увенчаются успехом. Ведь у Христа, как мы помним, в космосе слишком много врагов. И воздух – это именно их стихия.

И они с радостью исправят Библию и дадут новый способ ее прочтения. И укажут новых "Махатм", которых они будут вразумлять через своего "Царя Мира". И начнется соревнование с Евангелием. Христос насытил пять тысяч хлебами? – Я сто тысяч накормлю! Христос ходил по морю? – Я полечу по воздуху! Христос трех мертвых воскресил? – Я устрою сеанс массового опустошения кладбищ! Галилеянин утверждал, что "Царство Мое не от мира сего"? – Ну, мое-то царство тоже не с земли, но я и земную власть приемлю и ничтоже вопреки глаголю. Христос воскрес? – А я и не собираюсь умирать!

И – как обещает Библия – этого поругания не потерпит Творец. Три с половиной года проповедовал Спаситель. Его зеркальное отражение – Антихрист – будет открыто править три с половиной года (1260 дней – Откр. 11,3). И среди христиан произойдет величайшее разделение: на тех, кто примет печать Зверя и тех, кто спасет свою душу – ценой изгнания и скорби. "В мире будете иметь скорбь" – в мире, который, конечно, включает в себя мир академий, престижных издательств и влиятельных газет" – напоминает очевиднейшую вещь католический ученый С. Яки⁹²⁵.

В начале этих последних дней на земле воцарится всеобщий мир – тот мир, о котором Христос не молился... Мир – за счет самого Христа. В преддверии этих дней мы вспомним слова протопопа Аввакума: "Видим убо, яко зима хощет быти, сердце озябло и ноги задрожали"...

А затем нам надо будет исполнить уроки эсхатологической этики христианства. В эти дни надо будет вспомнить совет мудрого рыцаря, который вестник передает последнему королю в последний час "Последней битвы": "Я был с ним в его последний час, и он дал мне поручение к Вашему Величеству – напомнить Вам, что миры приходят к концу, а благородная смерть – это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его" (К. С. Льюис. Хроники Нарнии). Эсхатологическая этика (которую Шарль Пеги называл "этикой героического пессимизма") знает, что в плане земной истории христианство проиграет. Но речь идет о защите некоей метаисторической истины. И потому рыночная эффективность (что я с этого буду иметь?) – не последний критерий. И количество газетных батальонов и университетских когорт, мобилизованных пророками новой религии "веротерпимости" – не последний аргумент.

В конце концов, так уже однажды было с христианами:

Знал бы Ирод, что чем он сильней,
Тем верней, неизбежнее чудо.

(И. Бродский. Рождество 1972).

Впрочем, рассуждениями на апокалиптическую тему я всего лишь пробую пояснить свою убежденность, что за теософией и оккультизмом (пусть даже в иных формах и с иными самоназваниями) – будущее. Другое дело, что я придерживаюсь той же позиции, что и профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии архим. Михаил, который, в годы первой мировой войны обращаясь к материалистам и атеистам в своей публичной лекции, говорил: "Вы победите, но после всех победителей победит Христос".

Или, как о том же сказал Анри де Любак: "Нам не было поручено сделать так, чтобы истина восторжествовала. Нам было поручено всего лишь свидетельствовать о ней"⁹²⁶. Кстати, греческое слово "martiros", буквально значащее "свидетель", в русский язык вошло как – "мученик", ибо именно так – "свидетелями" – называли в Древней Церкви людей, принимавших смерть за свою веру.

Здесь – очень важная сторона христианского сопротивления Антихристу. Здесь – ответ на вопрос о том, какими средствами мы можем противиться апокалиптическому Зверю.

13 глава Апокалипсиса говорит о двух зверях: один выходит из моря, другой из земли. Отец Сергий Булгаков полагает, что первый выходит из Римской империи (Средиземноморье), а второй – из Азии. Совмещая эти два символа вместе, можно сказать, что Антихрист совмещает западное, римское умение административного контроля и организации общества с владением восточным оккультизмом⁹²⁷. Эта его мысль может найти свое подтверждение в тех пророчествах ламаизма (или Блаватской)⁹²⁸, которые увязывают всемирное торжество ламаизма с появлением таши-ламы Панчен Римпоче (Великое Сокровище Мудрости). Это Сокровище должно воплотиться "в стране иноземцев и, появившись как великий победитель, разрушит своей могущественной рукой все ошибки и все невежество веков"⁹²⁹. Так что не только Булгакову приходила мысль о том, что реставратор язычества в Европе должен черпать свое вдохновение из глубин Азии.

Блаватская даже конкретизирует (почти в стиле "Трех разговоров") последний акт мировой истории: "Тогда, возможно, наступит новое вторжение Атиллы с далекого Востока. Однажды миллионы людей из Китая и Монголии, язычников и мусульман, снабженных всеми наиболее смертоносными видами оружия, изобретенными цивилизацией, и усиленные Небожителями Востока, при помощи инфернального духа торговли и любви к прибыли на Западе, и, кроме того, хорошо обученные христианскими человекоубийцами, – ворвутся и захватят разлагающуюся Европу, подобно неудержимому потоку"⁹³⁰.

Эти панмонголические "триллеры" были естественны в XIX веке, когда казалось, что язычество лишь извне, лишь силой оружия может покорить Запад. Сегодня очевидно, что для новой паганизации нет никакой нужды в вооруженном нашествии Востока.

Антихристу, родившемуся на Западе, Церковь не сможет помешать использовать западное, светское орудие господства. Даже католики уже не могут всерьез влиять на политический климат в западных странах. Протестанты слишком раздроблены. Православные вообще никогда не имели вкуса к большой политике.

Но Церковь может и должна сопротивляться его оккультной власти. Мы можем и должны сопротивляться тем, кого Блаватская именует "Небожители Востока". "Наша брань не против крови и плоти, но против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных" (Еф. 6,12).

Мне кажется, в этой мысли Апостола важно отметить, что войну Церковь ведет не с "мироправителями века сего", но с "мироправителями тьмы века сего". При первом варианте Церковь превращалась бы в банальную диссидентствующую структуру. Во втором случае она противостоит не "веку сему" как таковому, но той духовной тьме, которую насаждают антихристианские "мироправители". И потому христиане победили Нерона не референдумами и не созданием "правозащитных" движений. Они не писали обличительные памфлеты о злоупотреблениях римской бюрократии и об ущемлении прав окраинных народов Империи. Церковь победила молитвой и твердым, мученическим (а значит, благодатным) исповеданием формулы: "Нет Господа, кроме Христа".

Призывы к политическому сопротивлению и сегодня почти бесполезны. Политический опыт у врагов Церкви явно больше, чем у ее иерархов. Кроме того, борясь со злом, очень легко заболеть его же болезнями. Например, борясь с бытовым магизмом, противопоставить ему "правословный магизм" (раз у меня соседка балуется "наведением порчи", буду поминать ее каждый день за упокой). Да и просто внешний активизм сопротивления может привести к внутреннему ожесточению и даже гордыне ("Я – борец за Истину!"). Этим, я полагаю, и мотивируются неожиданные и трезвые слова Св. Игнатия Брянчанинова: "Не покусись немощною рукою твоею остановить всеобщее отступление".

А значит, не следует ли и христианам расслышать в последние дни Божие предупреждение: "Не бойтесь и не ужасайтесь множества сего великого, ибо не ваша война, а Божия" (2 Пар. 20,15). И все же Израиль не услышал этого предупреждения и совершил ошибку: он нередко отождествлял победу Божию со своей победой. Эту ошибку и мы повторяем постоянно. Не "наша вера", не "наши идеи", не "наша Церковь" победит. Победит Бог. И дай Бог нам при этой Его победе быть рядом с Ним. Дай Бог, чтобы средоточие нашего жизненного пульса, наших упований, нашей любви и стремлений было рядом с Богом, было схоже с тем миром, который Бог создаст тогда. Но это – не наша победа. И молиться надо о пришествии Его Царства, а не нашего господства.

В третьем веке св. Иустин Мученик специально говорил, что не во власти христиан прекратить гонения на Церковь: "Гонения будут продолжаться до тех пор, пока приидет Господь и освободит всех"⁹³¹.

То, что требуется от христиан в "эру Водолея" – просто выстоять. Вопреки всему не отречься от Христа словом, делом, мыслью и не участвовать в оккультных играх. Мученик – это не только тот, кто идет на плаху. Если у христианина рак, и врачи бессильны, но родственники уговоривают его сходить к "потрясающей целительнице", в случае отказа он приимет поистине мученический венец. Если директор завода увлекся сайентологией и заставляет медитировать по утрам всех подчиненных, уход с работы – это тоже исповедание Христа. Когда по всем каналам Евровидения будут показывать "пришельцев", низводящих огонь с неба и трактующих Евангелие, а христианин будет упрямо повторять в своем сердце "Символ веры" – это тоже будет исповедничеством. Если кришнаит с улыбкой предлагает христианину на улице пирожное-прасад (то есть пищу, ранее принесенную им в жертву Кришне), и христианин найдет в себе силы вопреки возмущению окружающих отказаться от угощения идоложертвенным (см. Деян. 15,29) – и это будет актом сопротивления "мироправителям тьмы".

Так сбудется предсказание древних преподобных Отцов о последних временах: "нашего дела не будут иметь те люди, но придет на них искушение и оказавшиеся достойными в оном искушении окажутся выше нас и отцов наших"⁹³². Посту и молитве первых христианских подвижников не смогут уже подражать христиане последних времен. И все же эти не-постники, не-молитвенники, не-аскеты по предсказанию древних будут облечены в Небесном Царстве венцами большими, чем монахи иных времен – если просто сохранят веру и не осквернят души идолами.

Итак, Библия кончается Апокалипсисом, а Апокалипсис на грани человеческой истории прозревает не Царство Христа (здесь, на земле: в жизни, в политике, в культуре, в отношениях между людьми) – а царство Антихриста. Христос, говоря о признаках Своего Второго пришествия, о признаках конца истории и конца света, находит для апостолов только одно утешение: да, будет тяжело, но утешьтесь тем, что это – конец. Это ненадолго.

Сейчас христиане взяли в привычку молиться об отсрочке конца. Но Апокалипсис и вся Библия завершаются призывом: "Ей, гряди Господи Иисусе!" И в приходе Бога главное – что Он пришел, а не то, что все-таки разрушилось с Его приходом. Ведь сказано Христом о признаках конца: "Когда начнет сбываться все это, восклонитесь, ибо близко избавление ваше". "Вос-клонитесь", то есть вы, сейчас пригнетенные к земле, уставшие от привычной богооставленности, вос-клонитесь, воспряньте, подымитесь.

В заключение я хотел бы обратить внимание читателя на то, что я практически не занимался "толкованием Апокалипсиса". Как будут осуществляться события Апокалипсиса, мы не знаем. Но я согласен с Алексеем Лосевым, полагающим, что нам важнее понять смысл того, о чем говорит книга Откровения, нежели пытаться найти толкование для каждого ее образа. Говоря о тех картинах, которые развертывает книга Откровения, философ пишет: "Понимая их подлинный смысл, мы не знаем, как они будут осуществляться, но мы верим, что то, что осуществится, будет иметь именно этот смысл, а не иной. Другими словами, судить о том, как должно исполниться пророчество, можно только по наступлении того события, которое предречено. Полностью о пророчестве можно судить, таким образом, только после его исполнения. Скажут: зачем тогда существует пророчество? Пророчество существует для того, чтобы установить смысл грядущих времен, а не их факты. Поэтому все толкования должны ограничиться установлением только точного смысла событий, а не их фактического протекания. Это-то и есть пророчество, а не астрономическое вычисление затмения"⁹³³.

В перспективе той темы, которой посвящена эта книга, смысл Апокалипсиса вполне ясен: язычество еще даст последний бой Церкви Христа. Будем разбиты мы. Но не Христос, "паки грядущий со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца". И тот, кто сам не отречется от Него в сумерках последних дней, узрит новое небо и новую землю.

 

 

---

 

 

IV. Буддизм и христианство

18. Есть ли идея переселения душ в буддизме?

Религии различны. Индус гордится духовной силой. Но то, что он зовет духовным, совсем не совпадает с тем, что мы зовем праведным. Это значит скорее "не относящийся к плоти" или "властвующий над материей", словом – относится не к нравственности, а к естеству, к господству над стихиями. Ну, а мы – не такие, даже если мы не лучше, а намного хуже.

Г. К. Честертон⁹³⁴

Теософия рекламирует себя в качестве синтеза всех религий и даже более – в качестве сокровенного содержания, которое уже наличествует во всех религиях. На деле же она равно безапелляционно насилует вероучительные основы всех религий. Как теософия расправляется с христианством – мы еще увидим. Пока же посмотрим, насколько корректно утилизуется ею индийский религиозный материал.

Центральная идея теософии – реинкарнация. И чем настойчивее пропагандируется эта идея в современном западном и российском оккультизме, тем яснее надо представлять себе, что реинкарнационный миф теософов имеет весьма мало обшего с философской идеей реинкарнации, как она известна в религиях Индии.

Для сопоставления удобнее всего избрать буддизм – именно потому, что теософия выдает себя за "эзотерический буддизм".

Между буддизмом историческим и теософско-эзотерическим два основных различия:

Во-первых, буддизм не знает никакого "переселения душ". Европейские приверженцы теософии склонны считать, что их личность, их "душа" сможет жить вновь в другой телесной оболочке. Однако буддизм убежден в том, что никакой "личности" не существует, есть лишь иллюзия "души". Новую жизнь обретает не моя личность, а те элементы, из которых складывается моя жизнь (как телесная, так и психическая). Европейская популярная кармическая идеология убеждена, что душа может сменить свое тело и психическое наполнение своей жизни на новые – так, как меняют ветхую одежду. Буддийская философия полагает, что все будет наоборот: действия, произведенные моим сознанием, породят некие последствия и эти последствия будут создавать новые. Мое "Я" как раз умрет и умрет безвозвратно. Последствия же моей жизни будут сказываться вечно⁹³⁵.

Во-вторых, колесо реинкарнаций буддизму, как и всем индийским религиям, кажется проклятием, кошмаром, для избавления от которого каждая из них предлагает свой рецепт. Если подойти к москвичу и сказать ему: "я точно знаю, что ты еще несколько раз будешь жить на земле в грядущих веках", – он, если поверит вашему сообщению, чрезвычайно ему обрадуется. Но если вы подойдете с тем же обещанием к жителю Бомбея, в ответ вы услышите горестное: "за что?".

Теперь надо сказать подробнее о том, как же понимается реинкарнация в восточной философии.

В отличие от теософии, буддизм не ставит вопрос об истоках мира, человека и о первичных истоках страдания. Страдания происходят от неисполнения желаний, неисполнение желаний происходит из самой природы желаний. Погасить страдание – значит погасить желание. Желание возникает от убеждения в реальности желаемого предмета. Откажись от представления о реальности вожделенного, пойми, что нет ни желаемого, ни желающего – и ты окажешься выше любого страдания... Соответственно, буддизм радикально прагматичен в своей философии: достаточно знать, какими своими действиями человек способен поддержать желания сердца, разума или плоти, а какими – погасить их.

В мире страданий человек удерживается действием кармы. Но карма сама живет человеческими действиями. Любое человеческое действие (не важно, доброе оно или плохое) поддерживает существование кармы. Все, что сделано, имеет свои следствия, продолжается в мире. Из мира надо уйти. Значит – надо воздержаться от действий. К действиям человека склоняют желания. Желания рождаются от неправильных мыслей, представлений о мире и о себе самом. Чтобы правильно мыслить, надо научиться правильно владеть словами.

И прежде всего надо понять, что слова пусты. Любое слово фиктивно, потому что оно выражает некоторую целостность, а именно целостности и нет в проявленном бытии. Чтобы понять иллюзорность всего сущего, надо научиться правильным медитациям. То, что предлагает буддизм, до некоторой степени является обычной философской работой. Это работа по разрешению классической диалектической проблемы соотношения частей и целого.

Каждый предмет состоит из частей. Например, табуретка. Мы берем ее в руки и начинаем изучать. Мы видим, что она состоит из сиденья и четырех ножек. Сиденье является ли табуреткой? – Нет. Можно ли назвать табуреткой каждую из ножек? – Тоже нет. А клей, которым они склеены? – Тоже нет. Получается, что табуретка не содержится ни в одной из частей. Как же части, в каждой из которых нет табуретки, могут составить табуретку? Естественно прийти к выводу, что целое несводимо к частям, то есть целое трансцендентно по отношению к частям. Но эту трансцендентность можно понимать двояко: негативно и позитивно.

Европейская мысль, начиная с Парменида и Платона, понимала эту трансцендентность позитивно: именно целое существует в наиболее полном смысле этого слова, тогда как любые части онтологически вторичны по отношению к целостности (идее). Европейский идеализм из постановки проблемы соотношения целого и части делал скорее вывод о том, что в подлинном смысле есть только целостность, и что частей не существует.

Напротив, буддизм из тех же посылок сделал обратный вывод. Если целое не присутствует в частях – значит, его просто нет: "Велико блаженство осознать, что в Колесе Учения нет никакой основы для учения о "душе"⁹³⁶.

Аналогично из наличия становления (в ходе которого каждая из составных частей меняется, и все же целое остается самим собой) грек делает вывод, что для становления необходимо становящееся, что становление невозможно без того, что остается неизменным, что превышает всякое движение. Для буддиста – "нет постоянства в становлении и нет вечности в обусловленных вещах. Скандхи всплывают на поверхность и затем исчезают неизвестно куда. Я знаю теперь, что это – разум, волнующий пустоту. Я ничего больше не делаю для дальнейшего становления, свободен я от объектов чувств. Все мои недостатки угасли" (Терагата, 121-122)⁹³⁷.

Вот ход классической буддистской медитации, имеющей целью самопознание человека:

Проводя Размышление о 32 частях тела, надо своим мысленным взором рассмотреть себя всего. При этом выясняется, что человек многосоставен. Каждая из этих частей сама по себе не только не является человеком, но и довольно-таки неприятна. Соответственно, и целое (которого, как оказалось, и нет) не должно вызвать никакой симпатии (влечения). "От подошвы ступни – вверх, от макушки головы – вниз, в этом остове, кругом обтянутом кожей, имеющем около шести футов в длину, невозможно обнаружить, каким бы тщательным ни был поиск, ни малейшего следа того, что было бы действительно чистым, как чисты, например, жемчужины. Все, что в нем можно обнаружить, принадлежит к разряду разного вида нечистот, к которым можно отнести волосы на голове, волосы на теле и т. д., и которые вызывают сильное отвращение своей зловонностью и омерзительностью. Некоторым людям достаточно простого повторения, чтобы достигнуть объекта медитации. Это произошло, например, с двумя древними мудрейшими, которым объект медитации дал Махадева, мудрец, живший в Малайе. Когда они попросили его помочь им в выборе объекта медитации, он дал им Пали-текст о 32 частях тела, предложив им повторять его именно в таком виде в течение 4 месяцев. Тот, кто повторяет по памяти эту формулу, должен расположить отдельные части тела в группы из 5 или 6 предметов и повторять слова каждой группы, сначала двигаясь вперед, потом в обратном направлении: волосы на голове, волосы на теле, ногти, зубы, кожа; мускулы, сухожилия, кости, костный мозг, почки; сердце, печень, серозные оболочки, селезенка, легкие; кишки, брыжейка, желудок, экскременты, мозг; желчь, пищеварительные соки, гной, кровь, сало, жир; слезы, пот, слюна, сопли, суставная жидкость, урина. Таким образом следует повторять эти слова по памяти сотни раз. В результате словесного повтора различные составные части тела становятся отчетливо созерцаемыми, они выступают перед медитирующим подобно ряду пальцев руки или как ряд кольев забора"⁹³⁸.

При этом надо не просто воображать себе эти части, напротив, зрительный образ должен уйти и остаться лишь чувство отвращения⁹³⁹. "В качестве иллюстрации можно привести такой пример: люди, которые испытывали недостаток воды, нашли в лесу источник. Они установили возле него некий знак, например, пальмовый лист, чтобы с помощью этого знака еще раз найти путь к месту купания и питья. Но, когда после неоднократных приходов и уходов, путь стал им ясен, они уже более не нуждались в знаке и просто приходили сюда в любое время, как обычно, умываться и пить. Так и начинающий, когда он сосредотачивает внимание на волосах на теле и т. д. как на представлениях, для него становится ясным (при правильном ходе медитации), что они на самом деле отвратительны. Позднее, однако, он должен превысить уровень представления "волосы на теле и т. д." и установить разум именно на их отвратительности". Этому может способствовать, например, такое упражнение: "Подобно грибам, появляющимся на навозной куче, волосы вырастают на куче из 31 части. И так как они растут в нечистом месте, они весьма отвратительны, подобно овощам, растущим на кладбищах или на навозных кучах, или подобно лилиям, которые растут в сточных канавах. Их отвратительность в данном случае связана с их месторасположением" (Конзе, с.66).

"Результат: если он направляет внимание во вне (на тела других существ), то люди, животные, и т. д., проходящие неподалеку, утрачивают для него вид живых существ, все их части тела становятся видимыми для него, и они предстают пред ним просто в виде многочисленных груд частей" (Конзе, с.67).

Некоторые буддистские подвижники до того приобрели навык в превращении соблазнительного в претящее, что и в живом существе им постоянно чудился мертвец. Типичный ответ в этом смысле дан монахом Махатиссой мужу одной красавицы на вопрос – "не встречал ли он такой-то женщины на пути". "Мужчину ль, женщину ль я встретил на пути – не знаю. Одно могу тебе сказать: скелет здесь точно встретился со мною". Оказывается, женщина, проходя мимо отшельника, улыбнулась ему. "Он же, введя в поле зрения ее зубы (кости), овладел понятием отвратительного (нечистоты) и вследствие этого достиг архатства"⁹⁴⁰.

В буддистской литературе приводится и обратный случай: женщина-подвижница уговаривает молодого человека не испытывать к ней влечения. Сюжет преодоления юной монахиней искушения, конечно, интерконфессионален. Специфичны лишь мотивы и аргументы, которыми адепт защищает свой аскетический выбор. Из специфичности средств защиты веры, в свою очередь, видно и своеобразие самой веры. Итак, два рассказа, описывающих одну и ту же ситуацию.

В классической книге православной аскетики описывается некий инок, пытающийся соблазнить приютившую его хозяйку. Та уклоняется, ссылаясь на месячные. Увидев же, что инок успокоился, женщина говорит ему: "Вот видишь, если бы, послушавшись, я отдалась тебе, мы теперь сидели бы уже врозь, совершив грех"⁹⁴¹. Оказывается, грех не соединяет. Блуд разрушает единство людей. Блуда надо бегать как действия, смертоносного для любви...

А теперь аргументация женщины-буддистки: "Соблазняй другую, а знающую тебе завлечь не удастся! Я всегда спокойна, что ни случиться. Знаю: составленное из частей – дурно, и ни к чему мыслью не прилепляюсь. Я видела, помню, деревянную куклу, размалеванную пестро и ярко. Когда ее подергивали за нитки, она танцевала так забавно! Но попробуй вынуть из нее колья, развязать и выбросить все нитки, и она разлетится на кусочки! Что в ней тогда может пленить сердце? Таково же, по мне, и это тело. Ведь оно не живет без частей отдельных. А раз оно не живет без частей отдельных, что во мне, скажи, может пленить сердце? То, что кажется глазом, – лишь комочек, свалянный из слизи и выделений, темный в середине пузырь со слезами, с шаром, катающимся в дупле, схожий!" (Тхеригата. 368-369)⁹⁴².

Такого рода аргументы способны убить не только нечистую любовь, но и всякое доброе отношение к человеку вообще... Эту аргументацию еще можно было бы понять и принять, если бы за указанием на нечистоту тела следовал призыв "полюби же душу!". Но буддистская аналитика, разобрав по частям тело, столь же скрупулезно вычищает и иллюзию о существовании души. В ней также нет ничего, кроме сцепления частей и частиц. "Человек невежественный думает: "Я иду вперед". Но свободный от заблуждения скажет: "Если в разуме возникает идея "я иду вперед", то тотчас же вместе с идеей появляется нервный импульс, источником которого является разум, и вызывает телесную реакцию". Таким образом, то, что эта куча костей, благовоспитанно именуемая "телом", движется вперед, является результатом распространения нервного импульса, вызванного разумом. Кто здесь тот, кто идет? К кому имеет отношение это хождение? В конечном счете – это ходьба имперсональных физических элементов, и то же самое относится к стоянию, сидению, укладыванию" (Конзе, с. 42).

Итак, для погашения потока жизни, действия и причин "требуется интенсивное самоотрицание" (Конзе, с. 13). Нет ничего – "есть только скандхи, которые остаются на непродолжительное время, и нет ничего кроме них. Исчезновение скандх называют смертью. Бдительный взгляд гасит их. Так гаснет блеск бриллианта, когда стесывают его грани" (Конзе, с. 116). Александра Давид-Ноэль, начавшая свой путь с теософии, но затем все же научившаяся понимать собственный язык буддистской мысли, пишет, что именно "здесь мы вплотную подошли к сущности тибетского мистицизма, величайший принцип которого гласит: не надо ничего "создавать", надо "уничтожать созданное". Я уже упоминала, что созерцатели среди лам сравнивают духовный тренинг с процессом очищения или прополки"⁹⁴³.

Считать, что существует некая целостность, привычно называемая "я", и желать ей продолжения существования – это значит совершить величайший философский грех. Желающий нового существования получит его – а, значит, получит новую смерть⁹⁴⁴.

Путь апофатической диалектики, развиваемый в христианстве в области богословия, при мышлении об Абсолютном Бытии, здесь применяется ко всему вообще. Христианские богословы предупреждают, что надо осторожно подбирать человеческие слова при речи о Боге. Буддистские философы полагают, что опасна речь вообще. Христианские богословы исходят из того, что человеческое слово может принизить полноту Божественного бытия. Буддисты опасаются того, что слово может наделить бытием то, чего вообще нет. Слова создают иллюзию целостности, иллюзию бытия чего бы то ни было. Для христианина "познать тайну слов" – значит понять укорененность слова в Бытии. Для буддиста тайна слов в том, что они ткут иллюзию реальности над пустотной бездной.

А значит слово философа становится орудием борьбы с речью простолюдина. "Поскольку нет ни движения, ни идущего по Пути, то "путь" – не более чем символическое выражение. Поскольку нет ни обетособлюдений, ни соблюдающих обеты, то эти выражения – не более чем символы. Поскольку нет от чего отрекаться и некому отрекаться, то "бытие в мире" – не более чем символическое выражение"⁹⁴⁵...

"Считающий свой атман за совершителя добра и зла, недостаточен в знании, не ведает истины", – было возвещено еще в Махабхарате⁹⁴⁶. Буддистские мудрецы соглашаются: "Только страдание существует, но нет страдающего" (Висуддхимага, 513)⁹⁴⁷. Есть действие, но нет того, кто действует. Есть улыбка Чеширского кота – но нет самого кота...

Отсюда следует, что "в действительности нет живых существ, которым Будда мог бы принести спасение: если бы таковые были, Будда по необходимости должен был бы признать реальность таких произвольных понятий, как тождественная единица, существо, живое существо и личность. Но признавать такие понятия может только вульгарный, необразованный народ" (Праджна-Парамита)⁹⁴⁸.

Архат знает, что нет никакого "Я" – в том числе его собственного. Поэтому никакое "люби ближнего как самого себя" здесь невозможно. Германн Ольденберг, крупнейший специалист по индийской культуре, замечает, что европейский пропагандист буддизма Тэн слишком переиначил буддизм в соответствии с европейскими ценностями. Буддийское "милосердие" совершенно иное: это не милосердие к чужому страданию, а забота о собственном спасении; "холодом веет от этого сострадания, а не той любовью и теплом, о которых говорит Тэн"⁹⁴⁹.

Любить некому и некого. Лишь в силу невежества и слепоты мы взаимодействуем с фиктивными целостностями, такими как "люди", "женщины", "вещи", etc, которых в конечном счете не существует. "Воистину и тут и там только имя и форма, И нет ни живого существа, ни человека, Пусты они и устроены, как марионетки; груда страданий, как куча дерева и соломы", – приводит Э. Конзе (проповедник буддизма, а отнюдь не критик!) цитату из "Терагаты" (Конзе, с.108).

Начавшись с естественного нравственного протеста против страданий, мысль Будды в конце концов привела его в выводам, из которых уже невозможно последовательно-логично вернуться к нравственной деятельности. И если популярные сутры предписывают – "Будь милосердным ко всем существам", то философское размышление вносит свои уточнения: "никаких существ нет, а всякое желание есть плод неведения".

Христианин не ставит под сомнение нравственную высоту, явленную во многих сутрах и джатаках махаянистского буддизма. Но он не может не заметить, что нравственное чувство человека не способно обрести подлинного и последовательного оправдания в буддистской метафизике.

Основатель тибетского ламаизма Падма Самбхава излагает программы "прямого пути", уничтожающего последствия всех поступков, каковы бы они ни были, и обеспечивающего достижение нирваны за одну земную жизнь, в такой последовательности:

1. Прочитать как можно больше разнообразных религиозных и философских книг. Часто слушать проповеди и речи ученых наставников, исповедующих различные истины и теории. Испробовать на себе самом всевозможные методы.

2. Из всех изученных доктрин выбрать одну, отбросив остальные подобно орлу, намечающему свою добычу из целого стада.

3. Жить скромно и не стараться выдвинуться, иметь смиренный вид, не привлекать внимания, не стремиться быть равным великим мира сего. Но под личиной незначительности высоко вознести свой дух и быть неизмеримо выше славы и почестей земных.

4. Быть ко всему безразличным, поступать как собака или свинья, пожирающие все, что бы им ни попалось. Не выбирать лучшего из того, что вам дают. Не делать ни малейшего усилия получить или избежать и т. д. Принимать, что выпадет на долю: богатство или бедность, похвалы или презрение. Перестать отличать добродетель от порока, доблестное от постыдного, добро от зла. Никогда не скорбеть, не раскаиваться, не предаваться сожалению, что бы ни произошло. С другой стороны, ничему не радоваться, не веселиться и ничем не гордиться.

5. Бесстрастно и отрешенно наблюдать борьбу мнений и разнообразную реальность живых существ. Созерцать мир подобно человеку, глядящему с самой высокой вершины на расположенные далеко внизу горы и долины.

6. Шестой этап описать нельзя – он тождествен понятию пустоты⁹⁵⁰.

Итак, на вершине мир людей должен исчезнуть и не должен вызывать никаких эмоций – в том числе и чувства сострадания.

И в самом деле, "желание творить благо живым существам одобряется только на низших этапах Мистического пути. Но в дальнейшем оно полностью отвергается, поскольку хранит в себе отпечаток привязанности к личному существованию с присущей ему верой в самость"⁹⁵¹. Как говорит "Алмазная Сутра", когда бодхисаттва привел в Нирвану столь неисчислимое число существ, как число песчинок в реке Ганг, он должен осознать, что не спас никого. Почему же? Если он верит, что спас некое число живых существ, то он сохраняет привязанность к представлению о "самости", "Я", а в этом случае он не является бодхисаттвой⁹⁵².

Сами буддисты признают, что жертвенная махаянистская этика⁹⁵³ находится в противоречии с радикальным имперсонализмом буддистской метафизики. "Вряд ли можно придумать что-либо более противоречащее учению буддизма, чем представление о том, что Нирвану можно отвергнуть. Можно не войти в рай, представленный неким определенным местом, но Нирвана, по сути своей, есть состояние, неизменно возникающее вслед за исчезновением неведения, и тот, кто достиг Знания, не может, как бы он того ни желал, не знать того, что он уже знает. Наставники мистицизма ни в коей мере не заблуждаются в данном случае, и, несмотря на свою популярность, эти ошибочные представления относительно поведения бодхисаттв совершенно отсутствуют в наставлениях, обращенных к ученикам, которые избраны к посвящениям высших уровней"⁹⁵⁴.

Это вполне логичное наблюдение: если течение Кармы неотвратимо, и каждый поступок влечет за собой неотвратимое следствие, то действия, которые привели к остановке сознания "просвещаемого", не могут не ввергнуть его в искомую Пустоту. Это действительно путь без возврата. Но, – возможно, под влиянием западных религий, в том числе христианства, – народное мышление все же создало идею бодхисаттвы, ради других удерживающего свое сознание на грани уже обретенной Пустоты.

Еще одна грань, отличающая буддистское "сострадание" от чувства любви, культивируемого в теистических религиях, состоит в том, что христианин, мусульманин, или вишнуит любит другого, ибо ценит в нем реальный отблеск Бога. Буддист призван дружелюбно относиться к "человеку" именно потому, что того просто не существует, а сердиться на пустое место значит лишь утяжелять свою карму.

Поэтому при "развитии дружелюбия" "ученик должен убеждать себя следующим образом: "Зачем вам раздражаться, не имея на то причины? Та мгновенная комбинация дхарм и скандх, при которой враг был неприятен вам, прекратила свое существование. Чем же вы тогда раздражены?". Если даже на этом пути он не сможет погасить свою ненависть, ему следует осуществить анализ элементов. Каким образом? – "Послушай, отшельник, если он раздражает тебя, то что именно раздражает тебя в нем? Ты рассержен волосами на его голове, или волосами на его теле, или какой-то другой, одной из 32 частей его тела? Или ты рассержен элементом земли, огня, воды, воздуха, огня в волосах на его голове etc?" (Конзе, с. 83-84 и 86).

Знаменитая терпимость буддизма исходит не из обилия любви, а из нежелания вызывать душевное волнение излишними философскими дискуссиями. Нет спорящих. И не о чем спорить. Посвященный человек не должен ни принимать, ни отрицать относительную истину, ибо даже отрицая ее и полемизируя с ней, он обращает внимание на нее и отвращается от созерцания Пустоты.

Но если взять на себя тот труд, от которого уклоняются сами искатели Нирваны и сопоставить буддистское представление о человеке с теософским, то поводы для спора откроются сразу же.

Основное расхождение вполне очевидно: в буддизме, как и в христианстве, нет идеи переселения душ.

Но если христианство исходит из целостного видения человека, из такого антропологического опыта, который не считает тело чем-то случайным и чисто внешним по отношению к душе, то исходная посылка буддизма ровно противоположная. Там, где христианство видит слишком весомую, слишком высокую целостность, там буддизм видит радикальную разобщенность. Для христиан перевоплощение не вожделенно, потому что оно имеет основания ценить реальное, настоящее человеческое тело ("Дано мне тело. Что мне делать с ним, таким знакомым и таким моим?.."). Душа есть принцип единства и все свое она желает собрать воедино и ввести в Вечность⁹⁵⁵. Для буддизма не может быть целостности не только в отношениях души и тела, но и в самой душе. А потому и переселения душ не может быть просто потому, что перевоплощаться – некому.

Психический мир человека – не более чем meeting point, место встречи, проходной двор для элементов, текущих по своим кармическим делам. "Мы – множество, мы приютили, хотя и временно, пришельцев самого различного происхождения, проявившихся из различных точек Вселенной как отдаленные результаты взаимопереплетенных причин и следствий, и мы не способны выявить их первоначальное происхождение. Каждое т. н. "эго" напоминает место встречи, где сталкиваются толпы, непрестанно стекающиеся и расходящиеся по различным дорогам, ибо члены этой толпы пребывают в непрестанном движении, стремясь к другим толпам в других местах вселенской жизни"⁹⁵⁶.

Происходят перевоплощения неизвестно кого и чего. В сущности есть лишь некая безличная эволюция. Лишь "невежды думают будто буддисты верят в перевоплощение, даже в метемпсихоз. Но они заблуждаются. На самом деле буддизм учит только, что энергия, полученная в результате духовной и физической деятельности какого-либо существа, порождает после его смерти новые явления духовного и физического порядка. Философское мировоззрение доступно только избранным. Что касается толпы, то, сколько бы ни повторяла она ортодоксальный символ веры: "Все соединения непостоянны, никакого "Я" не существует", она продолжает цепляться за более простое верование в неопределенную сущность, странствующую из мира в мир, перевоплощаясь в различные формы"⁹⁵⁷. Да, "буддисты часто говорят о "памяти", которую человек способен хранить о своих прошлых перевоплощениях... Это верование, которого придерживаются большинство необразованных буддистов, находится, однако, в явном противоречии с основными принципами буддизма"⁹⁵⁸.

В буддизме не я продолжаю путь, а то, что было моим. Здесь нет никакого "переселения души". Есть лишь трансформация отдельных энергий, элементов личности. Не сама душа переселяется, а облекающая ее материя или ее собственные частицы переходят от одной формы в другую. Как пишет русский буддолог О. О. Розенберг: "ничего, собственно, не перерождается, происходит не трансмиграция, а бесконечная трансформация комплекса дхарм, совершается перегруппировка элементов-субстратов, наподобие того, как в калейдоскопе те же частицы группируются в новые. Процесс такой перетасовки происходит в силу безначальной инерции, и если не произойдет приостановки или пресечения движения, то колесо бытия автоматически должно продолжать свое вращение"⁹⁵⁹.

Такого рода концепция проповедует тотальный докетизм: все лишь кажется, но на деле ничего нет. Некая энергия, входившая в состав моей жизни, продолжает свое движение дальше и после меня. "Развертывается в бесконечное многообразие, но и рушится единый мир, возвращаясь в первобытное состояние хаоса и бессмысленных атомов", – так описывает безличностную вселенную Л. Карсавин⁹⁶⁰. Эта картина не более утешительна для христианина, чем базаровское рассуждение о лопухе, который прорастет на его могиле. Да, в могильном лопухе будут атомы моего тела. Но лишь человек, так и не открывший в себе своей души, свободы, ответственности и личности, может полагать, что в лопухе будет жить именно он, и что жизнь в лопухе есть форма его собственного бессмертия. Буддизм заверяет, что и психические энергии моей души разбегутся по закоулкам мироздания и вступят в новые сочетания, в которых они будут продолжать жить. Они – быть может. Но – я?

Впрочем, даже этого не произойдет. Не будет переноса даже "частей" моего существования в будущий век.

По поверхности Великого Ничто идет рябь. А при волнообразном движении, как известно, не происходит переноса материи. Просто новые сочетания новых частиц вовлекаются в то же движение, что ранее произошло с соседними частицами. Это и есть закон кармы: в каких движениях участвуют "мои" нынешние элементы (как телесные, так и психические) зависит от того, как колебались предшествующие частицы и каким образом они привели в движение те элементы, сцепление которых временно составило "меня". В свою очередь, колебания, проходящие в данный момент через "меня", произведут в соседних областях Вселенной некоторые следствия – и тогда там сложится очередной иллюзорный узор.

Человек происходит, говорят буддисты, подобно тому как от одной лампы зажигается другая. Обе лампы остаются различны одна от другой, и не имеют между собою ничего общего, кроме того только, что вторая лампа не могла быть зажжена без первой. Дерево приносит плоды, и из его плодов вырастает новое дерево. Последнее дерево не то же, что первое, а только плод его существования. Человек походит на дерево, его поведение – на плоды, а сила, оживотворяющая плод – есть пожелание. Пока длится это пожелание, продолжается ряд существ, но лишь только оно погасает, тело разбивается и душа совершенно гаснет как лампа, в которой выгорело все масло.

Естественно, что, как пишет крупнейший русский буддолог Ф. И. Щербатской, такая "религия не знает ни Бога, ни бессмертия души, ни свободы воли. Мысль о существовании в нас души, т. е. особой, цельной духовной личности, признается злейшей ересью и корнем всякого зла"⁹⁶¹.

Будда не признает ни нынешнего существования личности, ни тем более последующего. С его точки зрения "совершенно абсурдна" идея, что после смерти что-то может продолжать существование и жить вечно⁹⁶². Будда отстаивает этот тезис с целью радикального разрушения эгоизма: нет во мне ничего такого, что могло бы послужить основой для эгоцентризма. Но не слишком ли радикальное он прописывает лекарство?

Итак, с точки зрения буддизма никакое переселение душ невозможно. Это настолько очевидно, что трудно предполагать, что это обстоятельство было неизвестно Блаватской или Рерихам. И в самом деле, в их произведениях немало текстов, вполне по-буддистски трактующих судьбу человека. "Человек есть комплекс сочетаний", – пишет Е. Рерих⁹⁶³. "Вы сами есть совпадение частиц материи", – отнюдь не ругается, а именно торжественно возвещает "Живая Этика" (Община, 156). Некоторый пучок этих энергий, попавших некогда в сцепление между собой, и есть "индивидуальность" ("личность", "монада"). "Человек должен осознать себя как ансамбль макро– и микро-космических отношений", – пишет проповедник оккультизма⁹⁶⁴, давая тем самым понять, каким вдохновением дышал Маркс, видевший сущность человека как ансамбль отношений (в его концепции, правда, уже не космических, а общественных). И все же в целом "теософы оказались совершенно не способны (да, видимо, и не пытались) понять буддийское учение об анатмане (иллюзии человеческого "я")"⁹⁶⁵.

Поэтому нельзя не сделать три замечания по поводу теософского необуддизма.

1. Теософы вполне сознательно совмещают буддизм философский и вульгарный (то есть кроме проповеди философского имперсонализма они весьма часто начинают уверять своих читателей в том, что возможно сохранение какой-то индивидуальной идентичности между разными перевоплощениями). Для завлечения религиозно необразованных масс они создали популярно-пропагандистский вариант реинкарнационного мифа, обещающий людям бессмертие их индивидуальности. Показной оптимизм высказывается в рекламных уверениях типа того, что Е. Блаватская в 1924 г. воплотилась в мальчика венгра⁹⁶⁶. Н. К. Рерих воплощался как Леонардо да Винчи⁹⁶⁷. Ориген был Апполонием Тианским⁹⁶⁸. Перикл – Пифагором⁹⁶⁹. Со временем теософы прямо откроют тайну, на которую пока лишь намекают: Елена Ивановна была Жанной д'Арк⁹⁷⁰... Интересно, что все эти уверения делаются вопреки прямому заявлению Блаватской о том, что "новое воплощение не может последовать без перерыва от одной до двух тысяч лет"⁹⁷¹.

2. В собственно философских пассажах теософских авторов происходит постоянное перемещение от буддизма к индуизму. Буддизм не пантеистичен. Буддизм по своему пафосу – это радикально монистическая система. Весь мир есть порождение человеческого сознания. И при этом ни на каком уровне бытия нет никакой целостности – ни в мире материи, ни в человеке, ни в мире богов. Человеческое сознание не есть "часть" или "проявление" Вселенского Разума (Брахмана) просто по той причине, что нет вообще никакого "целого", "объемлющего", которое могло бы включать в себя психические элементы.

Близкая к этому мысль однажды мелькает у Е. Рерих: "Человек рождает Вселенную, Вселенная рождает человека"⁹⁷² (впрочем, тут же поясняя, что это одна из тех фраз, которую следует утаить от публики – чтобы не обвинили в антропоморфическом понимании Бога. "Если я и давала Вам некоторое освещение, то это было лишь для Вашего личного сведения. Но нигде не будет сказано, что человек рождает Вселенную. Чую, что накопила полный карман Кармы за преждевременную выдачу не подлежащего широкому оглашению").

Но в основном теософы придерживаются пантеистической, антибуддистской доктрины. Душа – проявление Единого, и оно может проявлять себя в разных отражениях. "Одна и та же Жизнь, одно Я пребывает во всех формах Вселенной; это общее Я, желающее проявиться, и есть скрытый источник всех эволюционных процессов", – пишет Е. Блаватская⁹⁷³, декларируя тем самым тройную ересь. С точки зрения буддизма ересью считается признание какой бы то ни было всемировой целостности. С точки зрения индуистского пантеизма ересью является предположение о том, что Божество чего-то "желает" ("желающее проявиться"); с точки зрения христианства ересью является радикальный монизм этой формулы, редуцирующий все многообразие бытия к действиям одного Субъекта. Нельзя не заметить, что теософия тем самым оказывается более чем странным способом "примирения религий": возгласить тезис, отвергаемый всеми основными религиями, – вряд ли значит обрести их общую основу.

3. Там, где теософы пробуют изложить свое популярное душепонимание, они зачастую становятся не только нелогичны, но и просто пошлы.

По уже приводившейся мысли Е. Рерих (в данном случае вполне корректно реферирующей пути восточной философии), человек есть комплекс сочетаний. Но сочетаний – чего? Той самой Единой Энергии, безличной и даже не знающей, не рефлектирующей саму себя. Случайными сцеплениями разных ее всплесков и является весь мир – в том числе и внутренний мир человека. Теософы, как и буддизм, не отвечает на вопрос о причине возникновения этого изначального волнения в мире. Иногда они говорят об эгоизме и ошибке, недолжных влечениях, вызвавших бурю мироздания и нарушивших покой Пралайи. Но в тени остается вопрос – чье это было влечение, чей это был эгоизм. В общем, остается принять, что мирское волнение существует извечно, и события, происшедшие мириады веков назад, определяют кармы нынешних людей. По большому счету, ничего, кроме этой безначально волнующейся Единой Энергии, в мире нет. "Вы спрашиваете, что есть психическая энергия. Могла бы ответить одним словом – ВСЕ. Психическая энергия есть всеначальная энергия, есть та энергия, которая лежит в основании проявления мира. Психическая энергия есть Фохат", – пишет Е. Рерих⁹⁷⁴. В свою очередь, "Фохат есть космическое электричество"⁹⁷⁵. Это электричество, протекая через голову человека, воспринимается им как его мысли: "Фохат или космическое электричество – основа всех электрофорных явлений, среди них мысль будет высшим качеством энергии"⁹⁷⁶. "Лучи психической энергии той же природы, что и радиоволны"⁹⁷⁷. А "психическая энергия есть синтез всех нервных излучений"⁹⁷⁸.

Из этого несложно убедиться, что "космическое электричество" горит не только в лампочке Ильича, но и в голове самого Ильича, что оно создало как эту голову, так и токи в этой голове и те мысли и чувства, что Ильич воспринимает как свои собственные (точнее говоря, не "создало", а "проявилось" в них). Тот, кто избавится от этой иллюзии – станет Махатмой.

Космическое электричество естественно называть "Космическим Магнитом". Магнит не хочет притягивать к себе металл – но делает это. Так же и космические события происходят не потому, что мироздание чего-то желает, а просто – "так получилось". Это все довольно близко к материализму и само по себе довольно логично. Нелогичны лишь беспрестанные попытки теософов выдать свою доктрину за христианскую и соответствующие попытки вставить в эту магнитную пустыню цветки, вырванные с христианских полей. Магнит притягивает. Электричество "течет". Хорошо, если вам нравится такая картина мира – верьте в нее. Но зачем же именовать все эти физические и безвольные процессы евангельским словом "любовь"? "Божественная любовь есть начало притяжения или тот же Фохат, в его качестве божественной любви, электрической мощи сродства и симпатии", – ставит очередной "внешний щит" Е. Рерих⁹⁷⁹. Но все же отождествить силы электрического притяжения и любви может только человек, сам никогда не любивший личность⁹⁸⁰. И это отождествление есть именно пошлость.

В конце прошлого – начале нынешнего века еще можно было восхищаться электричеством и радио. Но спустя столетие поклонение электрическим лампам и розеткам класть в основу религиозного культа можно разве что в глухих деревнях Африки, да в университетах России.

Основой, на которой могут объединиться все мировые религии, оказался материализм. Мировая философия и мистика, наука и культура должны кончиться утверждением, что человек и его сознание – лишь временный всплеск мирового электричества.

Махатмы Блаватской нашли довольно логичный термин для обозначения основы своей космологии: "Материя" ("Мы верим только в Материю... "). Предметом иих поклонения является не "Божество" (это был бы уже классический пантеизм), а бессознательная материя, которая постепенно должна разогреться до божественного уровня. Тут поистине, как заметил Лосев, анализируя материалистический миф, "материя обращается во вселенское мертвое чудище, которое будучи смертью, тем не менее всем управляет. Позвольте, почему же мертвое и почему "чудище" – спросит материалист. А потому, что мне некуда деть категорию личности и категорию жизни"⁹⁸¹.

У Блаватской космический процесс в целом именуется "металлизацией". Некоторые из космических частиц проходят очередные стадии этой "металлизации" в человеке. Но начали они этот путь задолго до появления людей. Согласно Блаватской, то, что составляет сейчас человека, уже было камнем, растением, животным. И может стать Богом.

Бердяев называет это "универсальным трансформизмом, в котором нельзя найти устойчивого лика или образа"⁹⁸². Немецкий буддолог Г. Ольденберг отмечал, что подобного рода пантрансформизм радикально обезличивает и расчеловечивает человека: "Подобно тому, как в хозяйственном обороте блага всякого рода лишаются своего своеобразия и превращаются в однородные денежные ценности, так здесь намечена мысль, что живая своеобразная ценность личности превращается в некоторого рода моральную денежную ценность, в сумму благоприятных или неблагоприятных карм"⁹⁸³.

Те частицы, что составляют ныне свойственную нам комбинацию, ранее уже "проявлялись" в более низком качестве. И обратно – то, что сейчас составляет человека, может уйти назад в растение или животное. И не только животное может "перевоплотиться" в человека, но и растение... "Урусвати, – говорит дух Елене Рерих, пожелавшей порассуждать о своих прежних реинкарнациях, – имя твое давнее и начало духа твоего шло дважды через цветы. Воплощение цветами не часто. Иные стремятся к более громоздким формам деревьев, но прелесть цветов не всегда доступна, чтобы дважды обратиться к ним. Не скажу, чтобы сознание многих насекомых превосходило бы сознание прекрасных цветов. Мудро переждать некоторые воплощения посредством цветов. (Какими цветами была я?) – Лилией и розой"⁹⁸⁴.

Один из немногих европейских философов, веривших в перевоплощение – Лейбниц – в рамках этой доктрины имел полное право заметить, что в чашке кофе, которую он пьет, наверняка находятся несколько будущих людей⁹⁸⁵.

Когда же хорошо перемолотый кофе доразовьется до состояния хорошо расщепленного (то есть "расширенного") сознания, тогда и рассыпется горемычный пучок энергий, и все вернется в то небытие, из которого изошло. Буддизм это называет "спасением".

Итак, та трактовка душепереселения, которая и наиболее логична и просто неизбежна в рамках теософской доктрины, лучше выражает собственно буддистские воззрения по этому поводу – но зато и является гораздо более пессимистичной.

Если теософия и в самом деле хочет быть "ззотерическим буддизмом", то ей следует отказаться от идеи "переселения душ". Те смыслы, которые присутствуют в мысли европейца, когда он говорит "душа" или "личность", чужды буддистской традиции. Она отрицает даже существование таких реальностей, и уж тем более не берется обеспечивать их миграции в вечностях. Она просто проповедует вечность атомов и бесконечность их рекомбинаций.

Но для человеческой души это уже безразлично. Материализм тоже учит о неуничтожимости материи. Но его за это никто не называет "Благой Вестью".

И даже когда теософы начинают мыслить в категориях не-буддийского пантеизма, их обоснование реинкарнации все равно оказывается не слишком утешительным. Различие между пантеизмом и монотеизмом самым непосредственным образом сказывается на понимании человека. Является ли личность основой божественного бытия или ее проявлением, эпифанией? Что есть Бог – ипостась (греч. "основа", подлежащее) или персона (лат. личина, маска, нечто налагаемое извне)? Если признать первое, то есть первичность личности по отношению к Природе, – логично принять и Троицу и весь христианский персонализм. Если избрать вторую позицию, неизбежно прийти к политеизму: ведь безликая Природа может надеть на себя любую маску и проявлять себя во множестве же эпифаний. Одной из них является человек.

В главных своих утверждениях языческий пантеизм внутренне логичен. Если быть язычником, нельзя не признавать перевоплощения. Весь мир, весь космос божественно-материален. Из этой первостихии выходят, в нее возвращаются и почему же нельзя вновь вернуться? Конечно, можно и должно. Если прав Фалес, и действительно – "все есть вода", то да, без бесконечной и бессмысленной трансформации, без переливаний из одного пустого в иное порожнее не обойтись. Можно только поставить идеал конечной и тотальной энтропии – и мечтать о дне, когда закончатся в мировом океане шатания всех всплесков энергии, и единая и самотождественная первосубстанция растворит в себе все, порожденное безумием индивидуальных обособлений.

Но христианство и говорит, что мы выходим из этого первичного онтологического бульона, выходим навстречу той Единой Личности, которая вне Себя создала нас и к Которой мы должны прийти с определенным лицом, а не в составе того же бульона.

Чтобы такой Исход был возможен, Творец изначала создал человека отличным от мира и от Бога, изначала наделил нас личностью, то есть внутри человека создал такую опору, исходя из которой, человек сможет, работая во времени, стяжать Вечное наследие.

В буддизме именно неповторимый рисунок человеческой личности должен распасться (и к этой деструкции надо идти добровольно путем медитаций и отказа от любых эмоций). В христианстве именно личность человека и призывается наследовать Вечность...

Что же касается теософии, то она, не умея увидеть личность в человеке и боясь увидеть личность в Боге, вынуждена уверять людей в том, во что сама в глубине своей не верит: мол, по единодушному убеждению буддистов, христиан и теософов, есть "переселение душ".

 

 

---

 

 

19. Проклятие Сансары

Второе, уже отмеченное выше, отличие популярной теософии от классических религий Индии, состоит в ее отношении к колесу перевоплощений. "Исходная точка Пути – это искреннее отвращение к бесконечной цепи перевоплощений", – говорят буддисты⁹⁸⁶. Напротив, калитка, открывающая путь в теософию, – это жажда новых перевоплощений в будущем и стремление узнать что-нибудь о своих "прежних жизнях".

Здесь разница между Западным и Восточным мировосприятием. Запад (под Западом я имею в виду Средиземноморскую культурно-религиозную экумену – от Персии на востоке до Британии на западе и от России на севере до Египта на юге) всегда был более оптимистичен.

И Индия, и Греция видели бесконечную перемену времен года. И Индия, и Греция мыслили о "космических годах". Но мыслили по-разному. В одном и том же узоре их глаза вычленяли разные фигуры. Там, где греки видели вечную весну⁹⁸⁷, индусы созерцали вечную осень.

Сократ утешал своих учеников тем, что он еще раз вернется (правда, не по-теософски, не в "новом теле" – а просто все повторится в новом Космическом Году и через несколько тысячелетий тот же самый Сократ будет о том же говорить с теми же учениками). Будда, Кришна, Шанкара этим пугают: если ты не хочешь вновь претерпевать агонию смерти, избеги нового рождения и последуй тем путем, что я укажу тебе.

Греческим философам или библейским пророкам не хуже Гаутамы были известны страдания и смертность людей. Почему же ни один из них не испытал при встрече со смертью такого шока, как царевич из Бенареса? Ни в умственной, ни в сердечной одаренности им ведь тоже не откажешь. Но там, где западный мыслитель видел одну смерть, там восточный философ видел мириады смертей. Гаутама испугался не того, что он однажды умрет. Он испугался того, что так ему надо будет умирать вновь и вновь. Во дворце его уже знакомили с основами индийских религий. Он знал о множественности жизней и о том, что каждая из них заканчивается старостью, болезнью, агонией и смертью. Но вот он наконец своими глазами увидел то, через что каждому человеку приходится проходить бесконечно многократно.

Будда признается, что избрал свой путь – "из страха перед рождением, болезнью, старостью и смертью. Родиться в мир и непрерывно изменяться, чтобы испытать последнюю разлуку в смерти, чтоб умирать и снова возрождаться! Нет! если Смерть – над Временем владыка, – прочь Смерть! тогда и Времени уже не будет!"⁹⁸⁸

Всю красоту буддизму придает ужас Будды перед страданием, но это ужас именно перед вечностью страдания, а не перед его наличностью, вечность же страдания – это догмат индуизма, следствие догмата реинкарнации. Этого ужаса возвращающейся муки и смерти нет в христианстве – а потому и радикализм Будды в нем не нужен. Именно идея реинкарнации, навязанная Будде индийской традицией, породила его ненависть к жизни и отказ от всякого участия в ней.

В появлении буддистского нигилизма до некоторой степени виновен индуизм. Он поставил слишком высокую цель – слить человеческую душу с Божеством, – но не дал средств. Много жизней предлагались как множество попыток для взятия непокоримой Высоты. И душа человеческая изнемогла в бесконечном кошмаре перевоплощений, которые всей своей множественностью все же не могут заполнить пропасть между Абсолютом и человеком⁹⁸⁹.

И тогда Будда принес "благую весть": это ложная цель, нет пути к Брахме и не надо. Надо просто выскочить из этой карусели. Будда превратил успокоение души в Абсолюте в абсолютный покой, не зависящий от Божества и свободно достигаемый самим человеком. Собственно, и там, и там одна цель – погашение личности. Но в одном случае она гасится в полноте, в другом – в пустоте. Второй путь и логичнее и проще.

Не смерть испугала Гаутаму, но колесо перевоплощений, колесо возвращающейся смерти. Но смерть нельзя победить саму по себе. Смерть питается жизнью. Значит, чтобы избавиться от смерти – надо не жить. Хочешь меньше страдать и умирать – меньше живи. Попробуй дожить эту жизнь так, чтобы больше у тебя жизней не было.

Но закон кармы гласит, что любое зло возвращается к тебе. Значит, если я не хочу жить впредь, я не должен причинять страдание жизни другим. Для этого надо избегать деторождения-брака-зачатия-желания, ведущего к соитию. Желание плоти надо гасить мыслью, прибегая к тем самым медитациям, что описаны в предыдущей главе.

Кроме того, среди 40 канонических предметов буддистской медитации, рекомендуемых "Висуддхимагой", числятся такие: "вздутый труп, посиневший труп, гноящийся труп, изломанный труп, изгрызанный труп, труп, различные части которого разбросаны, разрубленный и разбросанный труп, окровавленный труп, изъеденный червями труп, скелет"⁹⁹⁰. Медитации на эти темы чисто инструментальны. К ним надо прибегать в зависимости от того, что именно кажется буддисту слишком привлекательным в женщине. Например, "посиневший труп, демонстрирующий гибель цвета кожи, благотворен для того, кто испытывает влечение к красивой коже. Изгрызанный труп, демонстрирующий разрушение прежде гордого контура выступов мяса, благоприятен для того, кто испытывает физическое влечение к выступам мяса в грудной или подобной ей частях тела"⁹⁹¹.

Через женщину мы рождаемся: она – причина скорбей. И если решивший достичь "окончательного освобождения" не желает кармически сам возвращаться в мир рождений и смертей, он должен уничтожить всякую привязанность к женщине. "Разрушьте поддержку круговорота мирового бытия, воплощающую, рождающую силу – женщину! Прочь, самка, супруга, матерь!", – возглашает один из буддистских трактатов⁹⁹².

Именно за то, за что превозносили женщину древнейшие натуралистические верования (как мировое воплощающее, рождающее начало) и за что ее почтило в бытовом отношении индусское понимание, как раз за это самое возненавидел ее буддизм.

Да, и в христианстве было немало сказано об опасностях увлечения женскими прелестями. Но аскетические советы монахам никогда не возводились здесь в степень последних философских истин. Я хотел бы предложить для сравнения два текста. Один принадлежит Будде. "Взгляните на девушку в пору ее расцвета по 15-му или 16-му году. Не кажется ли эта сверкающая, ослепительная красота великолепной в эти мгновения? А между тем прекрасное, манящее и желанное в зтой блестящей красоте и есть не что иное, как мучение телесности. Взгляните на то же существо в другую пору ее жизни, по 80-му году: всмотритесь, какая она разбитая, согбенная, иссохшая, на клюку опирающаяся, едва плетущаяся, бессильная, выцветшая, беззубая, облысевшая, с дрожащей головою, морщинистая, темными пятнами покрытая... Вот вам ничтожество телесности! А потом, братия, взгляните на ту же сестру недугующую, тяжко страждущую, загрязненную испражнениями, поднимаемую и обслуживаемую другими. А потом взгляните на тело той же сестры на одре смертном, через день, два, три после кончины ее, как оно вздулось, почернело, предалось тлению. А потом взгляните на скелет с обрывками мяса, залитый кровью, сдерживаемый связками... Ну, что же братья? Куда же делась та сияющая, прежняя красота? куда исчезла? и как сменилась жалким, безобразным претящим ничтожеством телесного? (Терагата,60)⁹⁹³.

Второй текст принадлежит св. Иоанну Златоусту. Начинается он очень похоже: "Когда ты видишь женщину благообразную, веселую, воспламеняющую твои помыслы, то представь, что предмет твоего пожелания – земля, что воспламеняет тебя пепел – и душа твоя перестанет неистовствовать... Представь, что она изменилась, состарилась, заболела, что глаза ее впали, щеки опустились, весь прежний цвет поблек; подумай, чему ты удивляешься. Ты удивляешься грязи и пеплу, тебя воспламеняет пыль и прах". Но вот сиюминутная аскетическая задача угашения похоти достигнута, и, оказывается, Златоуст совсем не собирается догматизировать свои слова: "Говорю это, не осуждая природы – да не будет!, – не унижая ее и не подвергая презрению, но желая приготовить врачество для больных. Бог сотворил ее такою, столь уничиженною, для того чтобы показать и Свою собственную силу и Свое попечение о нас, бренностию природы располагая нас ко смирению и укрощая всякую нашу страсть, а вместе с тем – являя Свою мудрость, по которой Он мог и в грязи образовать такую красоту. Посему, когда я уничижаю естество, тогда открываю искусство Художника. Ибо как ваятелю мы удивляемся более не тогда, когда он производит прекрасную статую из золота, а тогда, когда вырабатывает точный и совершенный образ из грязного вещества, так и Богу мы удивляемся и воздаем хвалу потому, что грязи и пеплу Он сообщил отличную красоту и в телах наших явил неизреченную мудрость"⁹⁹⁴.

Нежелание видеть разницу духовных путей христианского мира и восточного приводит к весьма примечательным ситуациям. Например, в 1991 году издательство "Художественная литература" выпустило книжку "Будда. Истории о перерождениях". В джатаке "О заклинании тоски", включенной в состав сборника, есть следующее назидание: "Брат мой, ведь женщины – сластолюбивы, бездумны, подвержены пороку, в роду людском они – низшие. Как ты можешь испытывать любовную тоску по женщине, этому сосуду скверны?"⁹⁹⁵. Издательство рекомендует эту книжку "для семейного чтения"...

Да, Рерихи всех убедили в том, что Будда и Христос так похожи друг на друга... Более того, ради того, чтобы лишний раз уколоть христиан, Е. Рерих, например, пишет: "Будда высоко ставил женщину"⁹⁹⁶. Я был бы готов ей поверить...

Но вот однажды, чтобы убедить сомневающихся в правоте своего тезиса о том, что всякая женщина не более чем скверна, Будда провоцирует свою собственную мать (в том перевоплощении) на убийство его самого⁹⁹⁷... В другом перевоплощении – будучи царем Бенареса, Будда послал своего придворного плута сокрушить добродетель жены жреца, которая хранила верность мужу, – конечно же, ради подтверждения своей спасительной проповеди: "женщин нельзя удержать от соблазна"⁹⁹⁸. Кто в состоянии представить, чтобы подобные легенды слагались вокруг имени Христа? И, кстати, почему Христос, якобы учившийся буддизму в Тибете и Индии, первое чудо совершил на брачном пире? Почему он умножил радость собравшихся, умножив вино? Почему не предложил помедитировать на тему об изгрызанном трупе невесты?

Так что мне представляется, что попытка Е. Рерих обличить христианство за счет женолюбивого буддизма не отличается уважением к историческим реалиям. Буддистские тексты возглашают вполне недвусмысленно: "То же самое тело красавицы для трех существ разное: для собаки – это пища, для любовника – существо, для монаха – падаль"⁹⁹⁹.

Но не все буддисты стали монахами. Некоторые дерзали вступать с "падалью" в брачные отношения и рождать новых монахов для буддистских монастырей¹⁰⁰⁰. Некоторые ламы даже решались признавать реальность своих собственных детей... "Сын Марбы по имени Додебум погиб молодым в результате несчастного случая. Он поехал с друзьями на праздник, где, вероятно, молодые люди изрядно напились, что не редкость для тибетцев. По дороге домой его лошадь, испугавшись пьяных криков, понесла, и Додебум свалился в пропасть. После его гибели Марба, во всяком случае внешне, пребывал в совершенно подавленном состоянии. Один из его учеников спросил его: "Учитель, ты учишь, что все есть иллюзия, как же тогда понять твое подавленное настроение?" – "Все так, сын мой, но случившееся – это уже сверхиллюзия!"¹⁰⁰¹.

Итак, Н. О. Лосский имел основания предположить – "Надо думать, что буддисты, как и христиане, любят своих детей не только любовью сострадания, но и любовью, задающейся целью развивать содержательность их жизни, обогащать ее, а не вызывать в них отвращение к земному бытию"¹⁰⁰².

Постепенно народное сердце согрело льдышку буддистской философии. Холодная безрелигиозная и безрадостная проповедь Будды с течением столетий начала наполняться религиозным содержанием. Мир и человек стали представляться чем-то более привлекательным и иногда даже заслуживающим любви. Гораздо более человечные нотки стали звучать в буддизме махаяны, появившемся через пять веков после смерти Будды и в самом начале христианской эры.

Если христианство на пути в "массы" что-то теряло (и реакцией на эти потери и охлаждения было появление монашества), то в буддизме наоборот. И сегодня люди, увлеченные в "паломничество на Восток", незаметно для самих себя, "контрабандой" проносят в себе огромное количество "христианских предрассудков", и проецируют в восточные афоризмы то, любовь к чему привила им христианская культура.

То же произошло в Европе и с буддистским пониманием реинкарнации. В эпоху, когда на Западе царствовал культ прогресса, индийская реинкарнация "наложившись на теософский эволюционизм, приобрела неожиданно оптимистическое звучание"¹⁰⁰³. Ведь "Будда побеждает смерть именно как переход к мукам новой жизни, или побеждает смерть через уничтожение самого субстрата, которым питается смерть, – самой жизни. Лишь западное сознание, когда оно соприкоснулось с этим учением, могло – в силу аксиоматической ценности для него жизни – впасть в заблуждение, приняв учение о переселении душ за благую весть о своеобразном бессмертии, о большей полноте жизни", – пишет проницательный русский философ С. Л. Франк¹⁰⁰⁴.

Но нет этого оптимизма в индийских религиях. Именно "с переходом к идее переселения в индийской культуре воцарился чуждый Ведам пессимизм"¹⁰⁰⁵. Ранние индийские религиозные системы не знали ничего о реинкарнации¹⁰⁰⁶. "Веды" не знают о перевоплощениях, и лишь в "Упанишадах" появляется эта идея. Но там она и называется "знанием, которое не пребывало ни с одним брахманом" (Брихадараньяка-Упанишада. YI, 2,8).

И нельзя сказать, что это новое знание преподносилось как евангелие ("радостная весть"). Оно по меньшей мере озадачивало, а при своем последовательном усвоении и просто ввергало в отчаяние. Уже в Чхандогья-Упанишаде обращает на себя внимание ответ, который дает вождю богов Индре созидающий дух Праджапати. Индра спрашивает: как найти и различить свое истинное "я". Сто лет он проводит в ученичестве, пока наконец ему не дается правильный ответ: "Если человек покоится в глубоком сне без сновидений, это – его "я", это – Бессмертное, Достоверное, Всеобщее Бытие". Индра отправляется в путь, но скоро им овладевает сомнение; он возвращается и спрашивает: "Но в таком состоянии, о высочайший, человек ведь не знает о себе: "это я", и не знает: "Они – существа". Человек предан уничтожению. Я не вижу здесь ничего обнадеживающего". – "Именно так, – ответил Праджапати, – это действительно так"¹⁰⁰⁷.

С. Н. Трубецкой – друг и ученик Владимира Соловьева и, пожалуй, лучший русский знаток истории философии, – по этому поводу заметил: "Последнее сомнение Индры относительно выгоды беспробудного сна – сампрасады – делает большую честь этому богу, так как многие из его соотечественников вполне успокаивают свои сердца в немом ничтожестве нирваны"¹⁰⁰⁸.

Переселение не ведет к спасению; скорее надо искать спасения от него самого. Отныне "сумма и сущность всей индийской философии есть скорбь метемпсихоза и способ избавления от нее"¹⁰⁰⁹.

Поэтому сугубо странен энтузиазм европейских проповедников реинкарнации. Ведь даже если есть реинкарнация, задача восточных "спасителей" (от Кришны до Будды) – найти путь, чтобы эта жизнь стала последней.

Знает эту скорбь (правда, порожденную не как таковой идеей реинкарнации, а идеями космических циклов) и Библия. Ветхозаветный мудрец Екклезиаст жалуется как раз на тот бесконечный космический возврат, который утешал Сократа. "Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас" (Эккл. 1,9-10). Ап. Павел называет цикл узаконенной повторности "суетой", от которой мается и стонет все творение (Римл. 8,20). Но теперь – появилась надежда, и "мы спасены в надежде" (Римл. 8,24).

Эта надежда – Христос и Его обетование: "верующий в Меня, не умрет вовек" (Ин. 11,26). Если даже на эти слова Христа посмотреть глазами человека, исповедующего философию реинкарнации, разве не очевидно, что они возвещают свободу от перевоплощений тем, кто примет Евангелие и соединится со Христом? Даже если бы Христос признавал перевоплощения – Он недвусмысленно возвестил, что "верующий в Меня" будет избавлен от морока перевоплощений. Христианину просто не нужно колесо сансары.

При этом полезно было бы помнить "кармический закон", утверждающий, что тот, кто знает более высокий путь освобождения, но следует низшему, перерождается демоном в аду... Неужели путь Евангелия, путь преп. Сергия Радонежского, путь преп. Серафима, путь апостола Павла ниже пути оккультного духознайства?

Вот современный вариант "пари Паскаля": если реинкарнации нет, а вы верите в нее и не верите Евангелию – вы готовите себе дурное будущее. Если инкарнации нет, и вы веруете и живете сообразно Евангелию – его обетования станут вашими. Если же реинкарнация есть, а вы верите не в нее, а лишь в уверение Христа, то вы будете свободны от реинкарнаций и вслед за Спасителем войдете в мир, не знающий смерти. Если же реинкарнация есть, и вы признаете ее – то вам это все равно не сулит ничего хорошего и вам все равно надо искать путь избавления от реинкарнаций, но этот путь будет пролегать уже без Христа.

Все Евангелие говорит о выборе: решайся сейчас, раз и навсегда. Прощение и благодать означают, что человек, совершивший конечное, ограниченное во времени доброе стремление души, может войти прямо в Вечность. Кармическая химчистка не нужна. Там, где не успевает сам человек, за него восполняет Бесконечная Божественная Любовь. И стакан холодной воды, во имя Христово поданный страннику, не останется без награды.

Да, у этой вести о том, что человек должен раз и навсегда решить свою участь, была и обратная сторона. Неправильный выбор больше нельзя поправить. И все же христианская проповедь прощения и ада оказалась "верой, победившей мир". Людям поздней античности она показалась более милосердной, чем вечные кармические скитания, неизвестно из-за чего начавшиеся и неясно чем кончающиеся. "Вечно, бесконечно должна блуждать душа темными коридорами, изживая свою Карму. Это – плохая бесконечность природного порядка, перенесенная и на божественную жизнь. Старое христианское сознание знало конец, исход, победу над временем, рай и ад, за которыми нет уже природного эволюционного процесса. Ад и был той дорогой ценой, которой откупались от кошмара плохой бесконечности перевоплощений, бесконечных эволюций. Но лучше даже вечный ад, чем этот бесконечный процесс", – поясняет этот выбор Н. А. Бердяев¹⁰¹⁰.

Лучше ощущать себя ответственным хозяином своей судьбы, и верить при этом в Бога с человеческим лицом (во Христа), чем жить с сознанием, что человек должен в бесконечных перевоплощениях в будущем изживать последствия своих бесконечных перевоплощений в прошлом.

Зло увековечивается учением о карме: ибо зло, совершенное в этой жизни, обрекает и в будущей жизни быть злым. "От учения о Карме веет кошмаром неискупленного прошлого, простирающего свои нити на бесконечное будущее"¹⁰¹¹. И карма не простит там, где может понять и простить Христос, сказавший о Своей миссии: "Дух Господень на Мне; ибо Он послал Меня проповедывать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу" (Лк. 4,18).

Теософы не чувствуют себя "измученными", они не чувствуют себя грешниками, они уверены в том, что смогут сами прожить эту жизнь так, чтобы потом пожить чуток получше, а там – еще немного лучше и еще¹⁰¹²...

Но вновь скажу – сами буддисты отнюдь не столь оптимистично смотрят на реинкарнационные коловращения. Они, как и христиане, стараются найти образ такой жизни, чтобы "не увидеть смерти вовек".

 

 

---

 

 

20. Нирвана и царство божие

Благодарю вас, – без малейшего акцента сказало лицо индуса, – мне ничего не нужно. – Слегка открыв глаза, оно еще раз повторило: – Мне ничего не нужно. – И широко раскрыв глаза, сказало вновь: Мне ничего не нужно. – И с тихим шелестом исчезло среди густевших теней сада. – Христианин скромнее, ему что-то нужно, – пробормотал священник... Когда индус заговорил с вами, – тихо начал патер, – на меня словно озарение нашло. Он просто трижды повторил одно и тоже, а я вдруг увидал и его самого, и все его мироздание. Он в первый раз сказал: "Мне ничего не нужно", и я почувствовал, что ни его, ни Азию нельзя постигнуть. Он повторил: "Мне ничего не нужно", и это значило, что он, как космос: ни в ком и ни в чем не нуждается – в Бога не верит, греха не признает. Блеснув глазами, он повторил свои слова еще раз. Теперь их следовало понимать буквально: ничто – его обитель и заветное желание, он алчет пустоты, как пьяница – вина.

Г. К. Честертон¹⁰¹³

Колесо перевоплощений, колесо страданий останавливается в Нирване. То ли это место, куда напутствует православная панихида – "идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная"?

Ключевое для буддизма понятие нирваны довольно многозначно. С точки зрения субъективно-психологической нирвана – это состояние отсутствия желаний, при котором нынешнее существование не может оказать никакого влияния на существование последующее. Причем надо заметить, что речь идет об устранении всякого влияния нынешнего существования на будущее. Жизнь не должна оставить следа. В ней не должно быть таких действий, которые имели бы последствия в будущем. Надо пройти по миру, не оставив в нем никакого следа.

В своем исходном утверждении Будда прав: человек испытывает боль оттого, что его желания не реализуются. Но христианство вместо отсечения и истребления всех и всяческих желаний, вместо ампутации желающей и волящей части человеческого естества предлагает преображение. Похоти здесь противостоит любовь к Богу, а не скопчество, гневу – любовь к ближнему, а не апатия. "Наша вина, т. е. не-хотение или недостаточное хотение и есть та самая немощь, в которой многие правильно видят самую суть греха... Не стремись свалить вину свою на Бога, не лукавь! Сознайся, что в неполноте Богоявления виноват ты сам и виноват тем, что недостаточно стремился к Богу, а был косен и ленив", – так пишет русский христианский философ Л. П. Карсавин, подтверждая, что в христианском мире грех – это не наличие любви и желания, а малое количество или недолжная направленность того и другого¹⁰¹⁴.

В христианстве считается, что зло происходит из неверного движения воли по направлению к неистинному благу или из недостатка воли и желания, когда человек движется к истинному добру. Значит, надо не уничтожать желания человека, а воспитывать их, ослаблять страстные устремления и обращать энергию человека (в том числе и энергию эроса) на служение Благу. Как еще во втором веке заметил христианский апологет Минуций Феликс, "если бы Бог хотел евнухов, Он мог бы создать их Сам"¹⁰¹⁵.

Ориген особо обращает внимание на слова апостола "хотеть и действовать – от Бога" (Филип. 2,13), поясняя, что речь идет не о всяком действии и всяком желании, а о способности к этому¹⁰¹⁶. Способность желать – это дар Бога. Надо лишь правильно им пользоваться.

Буддизм полагает, что карма действует через силы иллюзии, желания и отвращения. Желания и отвращение можно нейтрализовать практикой йоги, а иллюзию – философским прозрением. Неверно направленное движение воли буддизм пытается остановить рассудком, спешно проведя надлежащую медитацию.

Христианство же полагает, что движение ко греху должно останавливаться живой нравственной интуицией (у совершенных "чувства навыком приучены к различению добра и зла" – Евр. 5,14) и любовью. Мало изгнать страсть – душу, освобожденную от мрака, надо наполнить светом.

Поэтому не одобряет пути медитаций свят. Феофан Затворник: "Иные делали, а может, и теперь делают так: заметив страстное и вознегодовав на него, начинают изобличать его непотребство. Например, пришел помысл гордости, – они начинают читать: гордость Богу противна; ты, земля и пепел, как не стыдишься возноситься помыслом, помяни грехи свои и подобное. Все подбирают мысли против гордости, полагая, что этим прогоняют горделивый помысл. Бывает, что и прогоняют; но вообще этот прием неверен. Обличая страстный помысл, все же держим его в уме, и он между тем шевелит чувство и пробуждает желание, то есть продолжает сквернить душу. Да и одно присутствие его в мысли уже есть скверна. Когда же, не вступая в словесную прю со страстным, прямо обратимся ко Господу, то этим страстное уже отстраняется от очей ума, взирающего на Господа"¹⁰¹⁷. В общем – "сей дух изгоняется постом и молитвой". А что же и есть молитва как не предельное напряжение воли, ищущей добра и исполнения воли Божией?!

Мы еще увидим, сколь различно понимается значение служения, исполненного Христом и Буддой в основанных ими религиях. Это, так сказать, "объективная" сторона сотериологии. Но и в субъективной ее части, говорящей о том, какие усилия должен приложить сам верующий для обретения пути спасения, уже заметна видна разница. Здесь отношения взаимного отрицания. Для буддиста путь жажды и любовных отношений, предлагаемый Евангелием, есть ущербный путь. Для христианина путь погашения всех желаний, предлагаемый Буддой, предстает как путь омертвения, а не оживления человека.

Для Будды воля, устремленность к какому бы то ни было бытию, порождаемая невежеством – вот та стрела, которая поразила человека, и ее надо вытащить. Не тот или иной недолжный вид воления или похоти, нет – саму волю, сами желания как таковые. А потому, как пишет Г. Померанц, "у буддизма нет цели, к которой можно приблизиться волевым усилием. Понимание нирваны как цели профанирует буддизм"¹⁰¹⁸.

Интересно, как бы Гаутама отнесся к проповеди своего "ученика" Иисуса из Назарета, если бы услышал его слова "Блаженны алчущие правды"?.. Именно благодаря этим словам европейский мир устоял перед чарами вечной полудремы Востока... А Будда за них, скорее всего, сделал бы выговор: "Алкать и жаждать? Ты плохой ученик, ты еще не понял главного: не только зла нельзя желать, но и добра!".

Сугубая проблематичность буддизма заключается в том, что даже благую карму нельзя копить, потому что даже сумма добрых дел и стремлений перекомбинирует наши скандхи так, что они вновь породят некое индивидуальное и смертное существо – пусть даже в высшей касте или в высшем мире. Даже если ты родишься в мире богов – все равно это не будет освобождением. Скорее это осложнит твою задачу, потому что боги живут уж очень долго. И они также маются суетой бытия, но, согласно учению Будды, боги могут достичь окончательного освобождения, только вернувшись в человеческую жизнь. Рано или поздно духовная радость тоже кончится, а, значит, радость тоже есть дуккха – страдание (ибо страдание – это все, что преходит). Значит – лучше не осложнять свою карму желанием наследовать "Царство Небесное"...

В буддизме желание обожения и причастия Богу называется "пятой цепью сердца". Не менее всех остальных она препятствует конечному освобождению мудреца и наравне со всеми должна быть перерезана. Поэтому Будда обращается к Суданте, богатому купцу-благотворителю, с таким увещеванием: "Стремиться к небесному блаженству есть великое зло, ибо всякое пожелание, возрастая, приносит скорбь. Итак, упражняйся в искусстве отречения от поисков чего бы то ни было, ибо отрешение от всякого желания есть счастие полного покоя. Не желай же ничего: ни жизни, ни ее противоположности. Мы должны достигнуть пассивного состояния, немышления, конечной пристани, нирваны, покоя. Ибо все пусто!"¹⁰¹⁹.

На мой взгляд, подобная проповедь не может быть помещена в тринадцатую главу Евангелия от Матфея, в которой Христос рассказывает Своим ученикам, как надо искать Небесное Царство: "Подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет, и покупает поле это. Еще подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее" (Мф. 13, 44-46). Особенность этого текста еще и в том, что он говорит не только о том, как человек должен жаждать Царства, но и о том, как само это Царство ищет человека. Так Христос оставил все, что имел у Отца, обнищал до положения странствующего плотника и преданного учителя – чтобы найти для Своего Небесного Царства несколько жемчужин в человеческих душах... Не это ли – та "тайна Царствия Небесного" (Мф. 13,11), которую дано было знать апостолам, и которую не знали внешние, видевшие на Небесах только Закон?

Буддист же скажет христианину: за то, что ваш Бог стремится ко спасению людей, а вы стремитесь к вашему Богу, за это и вы, и ваш Бог как раз и обречены на карму существования и до Нирваны вам, невеждам, еще медитировать и медитировать...

Не только Бога, но и Нирвану нельзя искать с желанием. "Нирвана не для тех, кто ее жаждет, ибо непременным условием любой Нирваны является полное отсутствие желания", – предупреждают буддистские тексты¹⁰²⁰. Нирвана – это остановка всякой деятельности сознания. Мысль о Нирване, поскольку она есть мысль и движение сознания, уже становится между бездеятельной пустотностью и разумом, мечтающим погасить самого себя.

Христианин "пробуждается" от "окамененного нечувствия" к деятельности, дабы "восходить от славы в славу" и "истее Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего". Буддист "пробуждается", чтобы более ничего не делать никаким движением мысли или чувства. Некий мудрец Сараха так описывает цель пробуждения: "Когда разум связан, он порывается блуждать во всех десяти направлениях. Если его развязать, он пребывает недвижимым. Я понял, что он также хитер, как верблюд"¹⁰²¹.

Но в христианстве освобожденный разум именно движется – он освобождается для естественного, природного движения к Богу. Человек создан для жизни в Боге, и поэтому в его душу вложено естественное стремление к Истоку Бытия. Это стремление человек разменивает на мелочи, путаясь и блуждая, он обоготворяет то, что ущербляет его, а не обогащает. "Проснувшийся" христианин не удушает в своем уме многообразие влечений, а все свои силы, стремления, влечения собирает воедино ("уцеломудривает") и переадресует к Богу. "Ярость вся целиком, – по слову преп. Максима Исповедника, – превращается в божественную любовь"¹⁰²². И тогда, – говорит преп. Иоанн Дамаскин – человек "вследствие своего тяготения к Богу делается Богом"¹⁰²³.

Путь к Царству Божию – это путь пробужденного стремления. Путь к Нирване – это путь угасания. Вот пример погашения сознания: "Одна из разновидностей в концентрации мысли заключается в выборе какого-нибудь пейзажа, например, сада. Его созерцают, наблюдают во всех подробностях. Запоминают растущие в нем разнообразные цветы, их расположение, деревья, присущую каждому из них вышину, форму ветвей, разницу в листве, и так, последовательно изучая все подробности, обходят весь сад, запоминая все особенности, какие только удается отметить. Создав себе отчетливое представление о саде, когда его видишь так же с закрытыми глазами, как и с открытыми, начинают из составляющего сад сочетания признаков мысленно одну за другой удалять различные детали. Постепенно цветы теряют окраску и форму, они рассыпаются, и даже оставшаяся от них пыль рассеивается. Деревья лишаются листвы, их ветви сжимаются, будто входят в ствол, потом ствол утончается и превращается в простую линию. Линия эта становится все тоньше и, наконец, исчезает. В результате остается только голая земля. У земли теперь нужно отнять камни, почву. Земля, в свою очередь, исчезает и т. д. Такие упражнения приводят к уничтожению представлений о мире форм и материи, к последовательному достижению чистого и бескрайнего пространства, пониманию бесконечности сознания и, наконец, к постижению сферы "пустоты" и сферы, где нет ни сознания, ни отсутствия сознания"¹⁰²⁴.

Это не перевод внутреннего взгляда от мира тварного к Вечному. Это закрытие самого взгляда. Это не переориентация ума и воли, а стирание собственно ума и самой воли.

Поэтому понятна реакция христианина на буддистскую нетовщину. Едва ли не впервые эта реакция была выражена в статье Владимира Соловьева под характерным названием "О буддийском настроении в поэзии": "Безусловное отсутствие всяких признаков любви к кому бы то ни было – странный способ готовиться к вступлению в чертог всех любящего Бога"¹⁰²⁵.

Впрочем, это не упрек буддистам. Буддисты и не собираются вступать в "чертог Бога". Но тем, кто пытается синтезировать Евангелие с Буддой, стоит задуматься над этими словами Соловьева. Если брать ту цель, что ставит Евангелие, то можно ли ее достичь с помощью тех практик, что предлагает буддизм?

Здесь взаимная несовместимость: то, что ценит христианство, отвергает буддизм; и то, к чему стремится буддист, страшит христианина. "Я люблю, тебя, жизнь" – это христианская песня. "Жизнелюбие" в западном мире – добродетель. В буддизме – порок.

Иногда встречаются попытки представить Нирвану как Полноту Бытия, как апофатическое описание Божественной Преизбыточности. Но любимый образ буддистов, привлекаемый ими для пояснения нирваны – это огонь в лампе. Когда в лампе выгорает все масло, она потухает. Человеческое существование – это лампа. Она горит, то есть длится, пока в ней есть элементы бытия. Элементы бытия втягиваются в лампу желаниями. Угаси желания – и огонь погаснет. Жизнь уйдет. "Огонь светильника горит, кажется длящимся, существующим. Между тем в каждое мгновение мы имеем в действительности новый огонь, длящегося огня нет. Следовательно, нет и огня вообще, а есть какое-то течение новых элементов, которое мы привыкли называть огнем. Когда масло в светильнике иссякнет, огонь погаснет, течение моментов огня прекратится. Так угаснет и мировая жизнь, когда перестанут появляться элементы бытия. Путь к этому угасанию изменчивого мерцания нашей жизни найден Буддою"¹⁰²⁶.

Так может ли образ погасшего светильника быть символом полноты божественного огня?

Цель Будды – загасить огонь жизни; цель Христа – поддержать. Как отмечает Ганс Кюнг, "самый дискуссионный вопрос буддизма – не означает ли погашение страданий погашение самого человека"¹⁰²⁷.

Ранний буддизм был вполне философичен и, кроме того, активно противостоял брахманизму. Его не пугала последовательность. И он ясно отличал идеал единения с Брахманом от своей проповеди Нирваны. "Дары проповедуют обездоленным, желания душам заурядным, пустоту – лучшим"¹⁰²⁸. Нирвана – смерть, за которой нет возрождения.

Согласно раннебуддистской школе вайбхашиков нирвана "реальна". Она действительно уничтожает жизнь, а не образно¹⁰²⁹.

Утверждение "реальности" Нирваны здесь, замечу, сродни утверждению позитивности атеизма. Мой первый семинар по изучению "научного атеизма" начался с того, что профессор сразу ответил на витавший в воздухе вопрос: "На вопрос, есть Бог или нет, научный атеизм отвечает утвердительно: Да, товарищи, Бога нет!" Столь же реалистично и позитивно учение о нирване в раннем буддизме: Да, товарищи, жизни больше не будет!

В буддизме тхеравады ("южном буддизме") и поныне понятие Нирваны тождественно уничтожению. И лишь в более поздние времена Нирвана вместо чистой пустоты начала пониматься как выражение качественного блаженства, как рай¹⁰³⁰. Теософия же иногда колеблется между этими двумя концепциями¹⁰³¹, иногда же придумывает третью возможность интерпретации Нирваны как отдыха между воплощениями.

И все же теистическое, позитивное понимание нирваны несовместимо с классическим буддизмом. По выводу Ф. И. Щербатского, "как практическая, так и теоретическая часть буддизма сводится к идее угасания всех активных сил жизни в абсолюте. Но что означает это бессмертие? Есть ли это бессмертие ведических времен? Или нечто похожее на рай позднейшего вишнуизма? Ничего подобного! Ибо только одно слово встречается как эпитет нирваны – уничтожение. В буддийском воззрении нет недостатка в раях, но нирвана находится вне всяких доступных воображению сфер. Слова "бессмертное место" просто означают неизменное, безжизненное и бессмертное состояние, где нет ни рождения (то есть перерождения), ни смерти (то есть повторной смерти). Люди навсегда исчезают в нирване, угасая в ней без остатка"¹⁰³².

Это состояние отрешенности от мира без обретения Бога до некоторой степени знакомо христианству. Современный подвижник архим. Софроний (Сахаров) так описывает это состояние: "Я ушел от твари, но Бога нет со мною... "¹⁰³³.

Действительное и сущностное сопоставление разных религий возможно лишь через сравнительный анализ их сотериологических представлений и практик. Ниже мы увидим, сколь по-разному решается в христианстве и в буддизме вопрос о том, от чего надо спасаться человеку и о том, какие пути могут привести к спасению (главы о Грехопадении и Искуплении). Сейчас можно уже сказать, что и цель спасения понимается вполне по-разному. Нирвана – это не Бог.

Ф. Щербатской так поясняет смысл нирваны В. Вернадскому, который искал аналогии своим идеям в восточных философиях: "Сравнение можно тогда только провести полнее, если у Вас есть теория не только о начале этой силы, но и о ее конце. Если био-гео-химический процесс свести, как и вечное движение, к процессу уравнивания энергий и предвидеть момент, когда все энергии успокоятся и тот процесс остановится, то получится нирвана, полная остановка всех энергий. Так и определяют буддисты свою Нирвану как остановку кармы и всех энергий; это не что иное как энтропия, der Warmetodt"¹⁰³⁴.

Что ж, продолжим аналогию, предложенную Щербатским. Нирвана – это остановка, угасание всех движений и всех энергий, энтропия. В науке это представление известно под именем гипотезы "тепловой смерти Вселенной" (Warmetodt). Представим, что наступит момент, когда все звезды погаснут, когда рассыпятся в пыль все планеты. Наконец, все атомы и все элементарные частицы исчерпывают сроки своих жизней. Что утешительного в этой картине? Я умру насовсем и ничто из того, что было во мне и чем я был, более не будет существовать. С точки зрения европейца, буддизм не более оптимистичен и утешителен, чем обычный материализм.

Перспектива всеобщей энтропии понуждает западных философов искать устойчивость мироздания, и это приводит к выводу о том, что Вселенная – это "открытая система", "за пределами" которой есть Источник бытия. Бог – хранитель всея вселенныя. Бог удерживает мир в бытии. И то, за что ценит и благодарит Творца западная мысль, оказывается причиной, по которой истинный буддист должен сторониться мира богов. Боги, признаваемые буддизмом, невечны. Но все же они причастны к оформлению бытийного потока и включены в него. Тот, кто неосторожно причастится к миру богов, и сам задержится в бытии слишком надолго. Он слишком долго будет влачить цепи существования (пусть даже блаженно-божественного) и тем самым надолго отдалит от себя момент своей личной нирванизации.

Христиан зовет к себе Бог, буддистов – Пустота. "Высшее состояние Нирваны есть высшее состояние не-бытия. Приходит время, когда вся бесконечность спит или отдыхает, когда все вновь погружено в одну вечную и несотворенную сумму всего. Сумму латентной бессознательной потенциальности", – говорят Махатмы¹⁰³⁵. У этого состояния бессознательного и бестворческого "потенциального бытия", то есть стояния на грани жизни и уничтожения, в языке христианского богословия есть свое имя: "ад". Во всей своей страшной реальности над буддистами могут сбыться слова Христа: "Где сокровище ваше, там и сердце ваше"; куда устремлен своими мечтами человек – туда и определит он себя навечно. Желал ли ты пустоты? Небытия? Распада? – Приими.

Итак, хотя и обещают как Христос, так и Будда свободу от смерти своим последователям – но сколь разные орудия они предлагают для достижения этой цели! Будда желает избавить людей от жизни, Христос – от смерти. "Испугавшись телесной смерти, – пишет Н. О. Лосский, – Готама ищет спасения в смерти абсолютной, в совершенном уничтожении бытия"¹⁰³⁶.

 

 

---

 

 

21. Веротерпимость и буддизм

Итак, буддизм и христианство достаточно различны. Радикально различны. Разное понимание источника греха. Разное понимание следствия греха. Разное понимание человека. Разное понимание Бога. Разное понимание цели духовного пути. Разное понимание средств. И каждое из этих различий не может быть отнесено к типу взаимодополнящих инаковостей. Это именно отношения противоречия.

Заметить и осознать это различие не значит проявить агрессивность. Напротив, умолчание об этой разнице сегодня становится опасным. Европоцентризм в конце ХХ столетия явно сменяется тибетоцентризмом.

Преклонение перед Тибетом проникло даже в фантастическую литературу. Эта не слишком научная фантастика обещает рай на земле, если буддизм "планетарно" восторжествует над Евангелием. У американского писателя Артура Кларка есть роман "Большая глубина". По сюжету персонаж, борющийся за права животных, решает встретиться с далай-ламой и заручиться его поддержкой. Далее следует религиеведческий прогноз Кларка: "Глупо недооценивать могущество религии, даже такой миролюбивой и терпимой как буддизм. Всего сто лет назад это было бы немыслимо. Но коренные политические и социальные перемены последних десятилетий подготовили почву. Три главных конкурента буддизма потерпели крах, и среди всех религий он один еще сохранял заметную власть над умами. Христианство, не успев оправиться от ударов, нанесенных ему Дарвином и Фрейдом, было окончательно добито археологическими открытиями конца ХХ столетия. Индуизм с его изумительным пантеоном богов и богинь был обречен на гибель в век научного рационализма. И, наконец, мусульманство, подорванное теми же факторами, совершенно утратило престиж, когда восходящая звезда Давида затмила тусклый полумесяц Пророка. Эти три веры не исчезли окончательно, однако их былой власти пришел конец. Только учение Будды, заполнив вакуум после других верований, ухитрилось не только сохранить, но и укрепить свое влияние. Буддизм – не религия, а философия, он не основан на откровениях, поэтому удары, сокрушившие прочих великанов, не причинили ему ущерба. Франклин отлично знал, что одно из основных правил буддизма – уважение ко всему сущему"¹⁰³⁷.

Единственное, чего, похоже, не знал Франклин, так это то, что далай-лама глава не философского кружка, а ламаистского культа, в котором есть и откровения, и видения, и пророчества, и магическое оружие, и даже "божественные палачи-шимнусы". Но Франклину простительно этого не знать – ведь по профессии он космонавт и мало разбирается в тех космологиях, с помощью которых не долетишь до "песков Марса".

Но у меня есть вопросы к Артуру Кларку. Например – что он имеет в виду под "археологическими открытиями конца XX столетия"? Находки в середине века в Кумране скорее подтвердили историческую корректность христианства (хотя бы тем, что у кумранитов в ходу были т. н. "неканонические" ветхозаветные книги, авторитет которых признается православными и отвергается современными иудеями и протестантами). И как вообще арехология может опровергнуть Евангелие? Может, А. Кларк надеется, что однажды археологи раскопают скелет невоскресшего Иисуса?

Еще более непонятна его уверенность в том, что христианство оказалось несостоятельно перед лицом биологии и психологии XIX века. Если Кларк полагает, что теории Дарвина и Фрейда нанесли смертельный удар христианству и исламу – почему же в таком случае "звезда Давида" от этого только разгорелась? В Евангелии и Новом Завете нет ни строчки, с которой теория Дарвина входила бы в противоречие¹⁰³⁸. У дарвинизма возникают трения лишь с первой главой книги Бытия, или, скажем иначе, – с первой главой Торы.

И Фрейд, насколько мне известно, обличал больше всего культ божественного Отца, а не почитание Сына. У Фрейда есть книга "Моисей" (в которой он пытается доказать, что Моисей не был евреем), но нет книги "Иисус". Откуда же именно у иудаизма взялся иммунитет против дарвинизма и психоанализа? Так что прогноз Кларка о грядущем всемирном торжестве иудаизма и ламаизма и интересен, и, пожалуй, даже реалистичен. Вот только причины будущего триумфа этих религий, возвещающих пришествие Машиаха-Майтрейи, Кларк изложил некорректно.

Со времен написания "Большой глубины" миф о веротерпимости и миролюбии буддизма распространился еще шире. Но от этого не перестал быть мифом.

Полтысячи лет "веротерпимые буддисты" жестко полемизировали с традиционными религиями Индии.

В религиях Индии был достаточно прочно укоренен эзотерический монотеизм. Поэтому свое учение Будда проповедовал в довольно циничной полемике с браминами. По его мнению, брамины, говорящие о Боге Индре как Творце всего мироздания, "учат тому, чего никто из них и их предшественников не видал и не знал", и все речи об этом "никому неведомом" он называет "глупыми словами, праздной пустошью", а "состояние единения с Великим Браманом – несуществующим"¹⁰³⁹. "Самые речи о ложном и правильном, спасительном пути к Божеству и о состоянии единения с Брамою, которого никто никогда лицом к лицу не видел, суть глупые, дурацкие речи". В. Кожевников справедливо говорит, что по сравнению с величавыми стремлениями древнеиндийской мысли к неведомому и неопределимому Божеству, как они выражены в Упанишадах, это не более чем "пошлые шутки". "Прочитавши только что приведенную мелко-рационалистическую фанфаронаду, начинаешь верить в основательность заявления Будды, что "он до конца вытравил в себе стремление к миру богов"¹⁰⁴⁰.

Вспомним знаменитую притчу Будды о слепцах, изучающих слона. Мудрецов, затеявших между собой спор о тайнах мироздания, Будда сравнил со слепцами, которым дали ощупать слона. Один схватился за бивень и кричит, что слон твердый и гладкий, другой ухватился за хвост и потому убежден, что слон похож на змею, третьему попалось ухо и он сравнил слона с куском лопуха. Вывод: "Вот на кого похожи все те отшельники и учителя. У них разные точки зрения, но они слепы и не могут видеть. В своем невежестве они склонны к ссорам, спорам, дракам, каждый со своей точкой зрения на действительность".

Это отнюдь не притча о веротерпимости. Напротив, это призыв к радикальному отвержению всех иных точек зрения. Все – слепцы. "Вцепился каждый из невежд лишь в мнение свое и видит только часть одну, а в целом – ничего". Это была бы притча о веротерпимости, если бы Будда завершил ее выводом: все по своему правы. Но вывод Будды совершенно противоположен: все невежды. Все, мыслящие иначе, чем Гаутама – невежды и слепцы. Гаутама действительно (как позднее теософы) уравнял все религии. Но это – отрицательное равенство: все они равно заблуждаются.

И в самом деле – вопросы, которые ставят "слепцы" из притчи Будды, отнюдь не поверхностны. Это – "вечные вопросы", без разрешения которых не может обойтись ни одна философская система. "Некоторые говорят, что мир бесконечен и вечен, другие – что он ограничен и временем, и пространством, одни говорят, что душа умирает с телом, а другие – что она бессмертна" (Удана. 68). Будда просто отказался обсуждать эти тезисы. Но позиция человека, который стоит на одном месте и высмеивает неуклюжие движения всех тех, кто пытается идти и хоть что-то делать, – это позиция далеко не плодотворная.

Веротерпимость буддистов является не следствием большей нравственной чуткости, чем, скажем, у христиан. Она просто логично вытекает из их метафизики. Если комплекс сочетаний, который носит имя христианина, не познает истину буддистского пути, он сможет это сделать в какой-нибудь другой перекомбинации ("перевоплощении"). Можно посочувствовать заблуждающемуся – он еще на много жизней и на много веков удержит себя в бытии, но в принципе это поправимо. Наградой за очередную добродетельную жизнь может стать перевоплощение в буддистской семье и возможность услышать наконец слово истины. Христианство, не знающее перевоплощений, гораздо более трагично воспринимает человеческую жизнь (единственную, а потому и абсолютно ответственную) и потому более ориентировано на миссионерство и дискуссию.

Кроме того, буддистская философия вообще не допускает представления о "ложной религии" или "ложной вере". Дело в том, что все боги, все духи, все демоны созданы игрой сознания. Психическая энергия, которую поклонник вкладывает в некий мыслеобраз, накопляется в нем, и постепенно отчуждается от мыслящего, медитирующего, молящегося ума. Соответственно, любой мыслеобраз, которому множество людей поклоняется в течение долгого времени, достаточно реален. Он способен им помогать, и как бы возвращать людям энергию, которую от них получил прежде. Божества создаются направленным к ним поклонением; это как бы объективированная энергия поклонения. Поэтому каждая религия права: она сама создала свой образ и потому он действительно есть.

С точки зрения буддистов, все демоны и боги – порождения человеческого сознания (хотя и объективировавшиеся). Поэтому буддизм готов признать и христианство: вам показался ваш рай, ваша Церковь и ваши святые. Это плод вашего сознания – ну и хорошо, играйтесь с ним. Христиане – не вполне удачные ученики, верящие в своих призраков. А если бы они пошли дальше, то стали бы буддистами и поняли, что они сами творцы своих божеств.

Буддистский же посвященный должен постигнуть психический механизм теогонии. Для этого прежде всего ученик должен вызвать и приручить демона. Для этого он проводит много месяцев в длительной уединенной медитации в темноте. Он его призывает, воображает, сначала видит, затем может коснуться его, беседует с ним. Высшая цель – когда призрак явственно для ученика гуляет с ним средь бела дня. "С некоторыми учениками происходят странные приключения, но среди них бывают и победители, им удается удержать при себе своих почитаемых компаньонов, и те уже покорно сопровождают их, куда бы они ни отправились. – Вы добились своей цели, – заявляет тогда учитель. – Мне нечему больше вас учить. Теперь вы приобрели покровительство более высокого наставника. Некоторые ученики благодарят учителя и, гордые собой, возвращаются в монастырь или же удаляются в пустыню и до конца дней своих забавляются своим призрачным приятелем"¹⁰⁴¹. Но есть другие, которые ничего не видят или, видя, понимают, что это собственное порождение. Они и становятся истинными учениками. "Именно это и нужно было понять, – говорит ему учитель. – Боги, демоны, вся вселенная – только мираж. Все существует только в сознании, от него рождается и в нем погибает".

Нельзя отрицать глубину этого воззрения. И все же у этой теории есть немало недостатков. Один из них состоит в том, что она заранее исходит из атеистической предпосылки. Бога нет, и все небесные персонажи – не более чем проекции земных чаяний людей. Это почти Фейербах (с той разницей, что для Фейербаха сознание онтологически вторично, бледно по сравнению с материей и потому порождения сознания есть "тень тени", то есть почти полное небытие, в то время как для буддистов сознание есть основа реальности и потому порождения сознания вполне реальны и действенны). То, что представление людей о Боге живет в человеческом сознании, – несомненно. Вопрос в том, исчерпывается ли богословский образ человеческой активностью, или своим порождением он обязан еще и внечеловеческой, сверхчеловеческой Реальности? Из того обстоятельства, что материальный предмет отражается в моем сознании, что мое сознание работает с отражением этого предмета, никак не следует, что образ внешнего мира, с которым я работаю, есть исключительно мое собственное творчество. Из того, что человек человеческими словами говорит о Боге, не следует, что бытие Бога производно от этих слов или тождественно им.

Да, психологические факторы играют в религии немаловажную роль. Означает ли это, что у религии нет реального объекта? Неужели Бог есть нечто лишь человеческое только потому, что я как человек говорю о нем? Но тогда и любая научная речь беспредметна. Если нечто желанно – это не значит, что предмета желания на самом деле не существует (и в этом основная ошибка Фейербаха). Моему психологическому опыту вполне может соответствовать нечто реальное; причиной моей потребности в Боге вполне может быть реальный Бог, чье притяжение я испытываю.

И буддистскую критику теологии можно обратить против него самого: а не является ли их атеизм всего лишь проекцией их желаний?¹⁰⁴²

Легко сказать, что Бог – "проекция человеческого воображения". Но извольте показать, как именно происходит это проецирование. Почему столь странный итог оказывается у этого человеческого действия? Если Бог был всего лишь проекцией человеческого рассудка – не был ли Он тогда лишь тотальным рассудком? И откуда же тогда утверждения о Его тотальной непознаваемости? Как могла получиться эта сверхразумная проекция рассудка? Говорят, что Бог – это то, чего не хватает человеку. Но неужели ему не хватает незнания?..

Есть еще и совершенно практический, исторический аргумент не в пользу буддистской теории. Дело в том, что из нее логично вытекает следствие, согласно которому более массовая религия должна быть и более чудотворной. Образ Христа, намоленный за два тысячелетия молитвами миллиардов христиан, сейчас должен был бы проявлять энергетическую, чудотворную мощь, несравнимую с той, что была во времена апостолов. И, однако, все христиане хранят память о временах крайне немногочисленной апостольской общины как о времени почти недостижимой позднее полноты жизни в Духе. В свою очередь, вера 12 рыбаков не могла бы победить мыслеобразы миллионов египтян.

Как бы то ни было, буддист веротерпим не в том смысле, что россияне, симпатизирующие рериховскому учению. Он не считает, что все религии правы, что все пути равно хороши и что он, буддист, имеет право жить то по-христиански, то по-кришнаитски. Он полагает, что и христиане и кришнаиты серьезно ошибаются. Но на их ошибки он смотрит "с высоты гор". Ему просто неинтересны собственные представления инаковерующих, и он, не выслушивая их, продолжает свой монолог: мне неинтересно, что вы думаете о мире, Боге и человеке. Но медитировать вы должны так...

Эта позиция хорошо видна в разговоре Малункьяпутты и Будды. Будде задаются вопросы: что есть душа, есть ли бессмертие и что есть Бог.

Будда отвечает: представь, что человека ранили отравленной стрелой. Его приносят домой, а он, вместо того, чтобы немедленно принять противоядие, начинает расспрашивать: а кто меня ранил – кшатрий или брахман, какого он рода, чем занимается и где его поместье...

Это верно. Такие вопросы излишни, если точно известно, что ранила именно стрела, и ясно, что и почему болит. Но как узнать – какая именно стрела поразила душу? Чем она отравлена? Что болит? Почему больно душе и что ей угрожает? И как ее можно излечить? Вдруг больной умирает не от той раны, что заметна, а совсем от иной болезни? Гностики утверждали, что ранена наша телесность; буддисты – что ранен наш ум; христиане – что болеет наша воля и наша любовь. Неужели так уж безралично все это, и жить надо по принципу – "от чего бы ни лечить, лишь бы лечить!". И неужели не важно определить степень болезни и соответствующие средства для ее лечения? Если врач при обычном порезе стремится сделать ампутацию, он становится просто опасен для больных.

Буддизм как раз и предлагает ампутацию там, где христианство предлагает терапию. Поскольку желания привязывают человека к колесу сансары – надо ампутировать вообще все чувства, желания и воления человека. Гильотина провозглашается лучшим средством от перхоти. Ни любовь к человеку, ни любовь к Богу не должны жить в сердце ищущего "конечного освобождения". Как замечательно сказал об учении Будды русский философ Б. Чичерин, – "он хотел для человека свободы, но не видел ее нигде, кроме уничтожения"¹⁰⁴³.

Так что все же от представления о том, что за стрела ранила человека, зависит способ его излечения...

Поэтому и в реальной же истории буддизм заявил о себе как о системе, готовой к самой решительной полемике.

Настороженное отношение индусов к буддизму сказывалось уже в самом начале буддистской проповеди. Одна ранняя легенда сохранила чрезвычайно характерную реакцию на нее обычного благочестивого индуса. Будда хвастается перед монахом-джайнистом: "Я победил всех врагов, я всемудр, свободен от каких-либо загрязнений; я все покинул и обрел освобождение через разрушение желаний. Самостоятельно овладевши знанием, кого мог бы я назвать учителем своим? Нет у меня учителя; нет равного мне ни в мире людей, ни в областях богов". В ответ на это самовосхваление Будды джайнист отвечает: "Итак, друг, ты утверждаешь, что ты – святой, абсолютный Джина?" – "Да!" – аскет, "покачавши головой", прошептал: "быть может, и так, друг!", но сам "свернул на другую дорогу", не осмелившись идти по следам чересчур самоуверенного проповедника¹⁰⁴⁴.

Три черты буддистского учения оказались неприемлемыми для индийского религиозного сознания: отрицание реальности мира, отрицание реальности будущего мира и отрицание значимости доброделания. Индия не могла забыть "Бхагавадгиту", проповедь "поклонения в любви". В этой поэме (местами довольно двусмысленной, как вся языческая мистика), по замечанию С. Ф. Ольденбурга, "звучат чувства, которых мы не видим в буддизме: пламенная вера человека, нашедшего истину в Боге"¹⁰⁴⁵.

Не только христианство почувствовало запах смерти в буддизме. В Индии буддизм также вызвал ответную полемику. И падение буддизма в Индии произошло не в силу кровавых гонений со стороны мусульман, как это раньше бездоказательно утверждали; он изнемог в духовной борьбе с энергичными мыслителями-индуистами, с поклонниками Вишну.

Величайший философ Индии – Шанкара (788-820 н. э.), создатель системы адвайты, был сознательным анти-буддистом, реставратором религиозной философии брахманизма.

Отличие между буддизмом и брахманизмом прекрасно сформулировано акад. Ф. И. Щербатским: Дармакирти (величайший буддийский философ, живший, вероятно, в 7 н. э.) отрицает реальность познаваемого нами мира явлений и на этом останавливается. Шанкара же отрицает реальность мира явлений только для того, чтобы этим путем установить истинное бытие своего Брахмана – единой и вечной духовной субстанции¹⁰⁴⁶.

И хотя сам Шанкара был пантеистом и не признавал реальность Личного Бога, все же, по наблюдению Г. Померанца, "большинство философов, живших после Шанкары – это бхакты, поклонники божества в какой-то определенной, личной форме, творца и спасителя. Точка зрения адвайты их не устраивает. Мадхва пошел еще дальше, совершенно отрицая тождество человека Богу. Он утверждает четыре различия: Бога и души, Бога и материи, души и материи, отдельных душ и отдельных частиц друг от друга"¹⁰⁴⁷. Это уже, замечу, концепция, вполне близкая средиземноморским религиям (так что если уж и наводить мосты между мыслью Запада и Востока, то делать это лучше не в "Шамбале", а через традицию индийского персоналистического теизма).

Философы нашли свои аргументы для преодоления буддизма, а народ – свои. "Жизнь мирян, сочувствовавших буддизму, слишком мало изменилась, – замечает тот же автор. – Если раньше полноценным духовным существом был брахман, то теперь им стал монах. Сочувствующие могли "получить заслугу", подавая ему милостыню, и за это надеяться на лучшую карму в следующем рождении; но то же самое предлагает верующему любая религия Индии. Никакого преимущества здесь у буддизма не было. Напротив, кое-что античные учения положительно отымали у народа: красочность праздника. Люди по-прежнему страдали от кастовой скованности, нищеты, унижений, произвола, болезней, старости, смерти. Но, в добавление ко всем этим бедам, поблек праздник. Новые, интеллектуалистические учения были в этом отношении беспощадны. Народную праздничную стихию они отвергали с порога. В буддийской серьезности есть своя музыкальность; но это музыкальность минорного лада, не всем доступная. В восприятии народа это музыка, пригодная только для похорон. В Китае буддийского монаха, пришедшего на свадьбу, могут побить (монах на свадьбе считается дурным предзнаменованием). Примерно так же обстоит дело в Японии: свадьбу играют с жрецами местной религии синто, буддийских бонз приглашают на похороны"¹⁰⁴⁸.

В результате уже к IV веку н. э. даже в месте рождения Будды буддистов не осталось... "Повсюду в средние века мировые религии вытесняют и поглощают местные культы, – в Индии наоборот: местная религия, индуизм, поглощает мировую, буддизм", – констатирует Г.Померанц¹⁰⁴⁹. Я бы, впрочем, это оценил иначе: повсюду в "средние века" более человечные идеи вытесняют более бесчеловечные культы (за исключением, пожалуй, иудаизма, трансформировавшегося из открытой религии в замкнутый национальный культ, и из ясной монотеистической религиозной системы в люциферическую каббалистику – зародыш "Тайной Доктрины"). Индуизм отстоял право человека не быть только философом субъективно-идеалистического вкуса.

Те же народы, что на периферии индийской культуры приняли буддизм¹⁰⁵⁰, наполнили его философскую терминологию своим культовым содержанием. Но принятие буддизма надолго задержало их религиозное развитие. Буддизм полемизирует с монотеизмом. Эта полемика могла быть достаточно интересной и плодотворной в народе с развитой философской культурой, уже прорвавшейся сквозь многобожие к пониманию Единства. Но когда антимонотеистический запал буддистской проповеди попал в руки к шаманским племенам, он оказался средством для консервации самых примитивных форм религиозности. Родился тибетский ламаизм.

Как поясняет С. Ф. Ольденбург, "невозможность обращения к Будде и отрицание Единого Творца понуждало обращаться к иным духам. Например, в один буддистский монастырь пришло так много паломников, что не было возможности их накормить. "Старуха, мать монастырского служащего, ответила: "Не смущайтесь, это совсем обычное явление". Немедленно она сожгла много курева и положила пищу перед черным божеством и воззвала к нему, говоря: "Хотя великое Существо (Будды) вступило в Нирвану, существа, подобные тебе, еще живы. Много монахов из разных стран света прибыло сюда. Пусть у нас будет достаточно пищи, чтобы покормить их. Это в твоей власти"¹⁰⁵¹. Взят этот эпизод из путевых заметок китайского путешественника И-цзина, и речь в них идет о Кубере, почитавшемся как "бог богатства".

Буддистские храмы украсились изображениями самых разных духов и божеств. Например, над их входом висит икона Харити – покровительницы матерей и детей. Она изображается держащею младенца на руках, и около ее колен еще трое или пятеро детей. За каждой трапезой ей делается приношение; каждый день перед ее изображением ставится обильное приношение пищи... Так и в православных монастырях трапеза совершается с обращением к Божией Матери и в конце ее вкушается Богородичная просфора...

Но вот мотивация этого очень похожего обряда вполне разная. "В одном из своих перерождений эта мать по той или иной причине дала обет есть всех младенцев в городе Раджагриха. Вследствие этого злого обета она переродилась в якши (злого духа). И родила 500 детей. И каждый день она ела несколько младенцев в Раджагрихе, и народ сообщил об этом Будде. Он взял и спрятал одного из ее детей, которого она называла Любимым Ребенком. Она искала его повсюду, и, наконец, нашла у Будды. – "Ты огорчена, – сказал ей Будда, – потерей одного своего Любимого Ребенка, ты плачешь об одном утерянном из пятисот. Насколько же более должны тосковать те, кто из-за твоего жестокого обета потерял единственного ребенка или двух?". Будда скоро обратил ее на путь истинный, она приняла пять обетов буддистов и стала мирянкой. Она спросила Будду: "как будут питаться мои пятьсот детей?". Будда ответил: "В каждом монастыре, где обитают монахи, твоя семья будет получать достаточную пищу, которая будет даваться каждый день". Поэтому изображение Харити можно найти или у входа, или в одном из углов трапезных всех индийских монастырей"¹⁰⁵².

Это общий закон религиозной жизни: "Там, где человек уклоняется от Бога, на него набрасываются боги"¹⁰⁵³. Отвержение монотеизма неизбежно приводит к созданию полидемонической теплицы. Этим путем шел ламаизм. Этот путь предлагает и теософия.

Уже неоднократно, следуя по тому лабиринту, что увел Рерихов из Радонежа в Шамбалу, мы видели, как христианское понимание Бога отметается теософами лишь для того, чтобы немедленно все отвергнутые полномочия Господа передать многочисленным космическим духам, магии и шаманам.

Русская поговорка "свято место пусто не бывает" означает, что в поруганной церкви или на разоренном кладбище возникает своя "духовная экологическая система" – но со знаком минус. Так и здесь. Христианство объявляется устаревшим и недостаточно философским – лишь для того, чтобы воскресить шаманизм. Бог не может изменить судьбу человека и простить его. Шаман может.

Кроме того, историческая практика буддизма знала и религиозные войны, и религиозные преследования.

Буддистские секты самого Тибета, бывало, выясняли отношения между собой с оружием в руках. "Благочестивые обители обладали также и целыми боевыми дружинами монахов... В ту далекую эпоху (в XVI веке) религиозные секты Тибета, которые можно сравнить с католическими монашескими орденами, вели беспрестанные войны за власть над страной. Основным соперником желтошапочников Гелугпы были красношапочники Кармапы. В самый кульминационный момент войны между красными и желтыми последние решили привлечь на свою сторону племена джунгар, хошутов и торгоутов. Главой их племенного союза считался Турул-байхур, более известный как Гуши-хан. В 1642 г. его армия разгромила боевые отряды Кармапы, а вождь союзников передал верховную власть над Тибетом Далай-Ламе V – Агван-Ловсан-Чжямцо, прозванному "Пятым Великим""¹⁰⁵⁴.

А в буддистско-синтоистской Японии уже лилась кровь христиан. До начала гонений в стране насчитывалось около 300 000 христиан. И это было сочтено угрозой для национальной безопасности Японии и для благополучия буддистских монастырей. Христианство было объявлено вне закона. В 1623 г. было казнено 27 христиан. В 1618-1621 – убито 50 христиан-японцев. Следующий, 1622, год вошел в историю японской Церкви как "год великомучеников": 30 христиан было обезглавлено и еще 25 сожжено заживо (из них – девять иностранных католических священников). И так продолжалось два с половиной века. Когда во второй половине XIX века христианство было все же объявлено разрешенной религией, христиан в Японии осталось 100 000 (при этом историк отмечает, что мало кто из христиан отрекался – большинство предпочитало смерть)¹⁰⁵⁵. Философское освящение этим гонениям было дано трактатом "О вреде христианства", написанным буддистским монахом Судэном¹⁰⁵⁶.

Отнюдь не исключали возможность применения оружия для торжества "желтой веры" и собеседники Оссендовского и Рериха. Вообще вегетарианство и призыв воздерживаться от убийства животных на практике никак не означают безусловного воздержания от убийства людей¹⁰⁵⁷.

Так что нельзя думать, что, мол, можно быть европейцем и христианином, вот только "обогатить" христианство пантеизмом, "философией кармы" или "буддистской веротерпимостью". Тут – или-или. "Есть только две мудрости в мире, – и только эти две мудрости и могут быть вечными, неотменимыми. Одна из них утверждает личность, другая – ее уничтожает. Никаких других универсальных мудростей нет: все остальное тяготеет к одному или к другому из этих двух полюсов. Поэтому существуют лишь две религии, способные с достаточною силою выступать друг против друга: религия, ведущая в царство личностных духов, и религия, ведущая к полному погашению духа в Ниббеле. Бог, душа, мир – основные идеи первой, безличное бытие вне бога, преодоление "миража" (майи) и всякого полагания и себя и вне себя чего-либо – это основные лозунги второй. Логосу, который у Бога и Бог, противостоит боддисатва, открывающая тайну безличия и безбожия; ведение великой, личность созидающей силы жертвенного страдания – и выход из страдания через погашение личности; единство многих, создаваемое любовью, – и отказ от "иллюзий" любви ради уничтожающего всякую множественность единства безликого, бессубъектного, безвольного и бестворческого до-бытия – таковы полярно противоположные устремления мудрости христианской и мудрости антихристианской – буддизма. Ни сближения, ни примирения, ни синтеза, ни выхода в третье здесь быть не может. Кроме "или-или" нет здесь иного подхода... Буддизм – единственно достойный противник христианства – ведет глубокую, невидимую, самими адептами его мало осознанную борьбу, не внешнюю, не насильническую (ибо насильническая борьба с христианством – бессильная борьба). У этого врага своя достаточно богатая культура, опирающая себя на принцип, прямо противоположный принципу личности – на принцип безличного единства. Культура его имеет также свои истоки, своми мели, свои внутренние коллизии и выходы из них, и именно эта культура, а не безграмотный атеизм или жалкая пародия язычества наших выродков христианства, могла бы дать из себя потоки, угрожающие европейскому миру" (А. А. Мейер)¹⁰⁵⁸.

А. Мейер, философ из лосевского кружка, окончивший свои дни в ссылке, имеет в виду не только прямую пропаганду парабуддистских настроений и восточных мотивов в Европе. Безличностное мироощущение само по себе "многократно и многообразно" прорывается в мир христианской культуры в форме всевозможных социальных и культурных движений. Марксизм, психоанализ, структурализм, та линия лингвистической философии, которая в человеке видит лишь орудие, которым язык проговаривает себя, эстетизация национально-почвеннического мифа – масок много. Суть одна: усни, человек, признай, что твоя личная свобода и ответственность лишь приснились тебе или твоему вновь обретенному "абсолюту"...

И в целом вопрос о том, может ли Индия обогатить Средиземноморскую культуру и добавить что-либо к радости Евангелия – более чем спорный. А вот то, что "восточная мудрость" регулярно отравляла Средиземноморский мир своим крайним нигилизмом и аллергией к личности, свободе и жизни – несомненно. Уже знаменитый древнегреческий философский цинизм своим происхождением обязан путешествию Пиррона в Индию. Пиррон заболел скептицизмом после посещения Индии во время похода Александра Македонского¹⁰⁵⁹.

Тем интереснее, кстати, что поход греков в Индию оставил свой след в истории самой Индии. Ранние памятники буддистской культуры не дерзали изображать Будду. И лишь под влиянием эллинистических мастеров после вторжения Александра Македонского появляются изображения человеческого лица в иконографии Просветленного – причем, по выводу Ольденбурга, "тип Будды в основе своей заимствован из типа Аполлона и облечен в одеяние монаха... В индийское искусство вошел совершенно новый элемент: он дал ему человеческое изображение Будды"¹⁰⁶⁰.

Это событие из факта, принадлежащего лишь истории искусства, становится культурологическим тезисом под пером Оливье Клемана: "Благодаря походам Александра греческие художники наделили лицом Будду, у которого прежде дерзали изображать лишь отпечаток ступни. Сегодня же индийские влияния на западную духовность стремятся стереть человеческое лицо"¹⁰⁶¹.

И все равно – даже после того, как Будда обрел человеческое лицо, оно отличается от того Лика, что увидели христианские художники. "Даже когда я вместе с прочими хорошо осведомленными, хотя и не слишком педантичными людьми верил, что буддизм и христианство похожи, меня удивляла потрясающая разница в их искусстве. – писал Честертон. – Я говорю не о технике изображения, но о том, что хотят изобразить. Никакие два идеала не противоречат друг другу так, как святой готической церкви и святой китайского храма. Они противоречат друг другу во всем, но самое главное – глаза буддиста всегда закрыты, глаза христианина широко распахнуты. Тело буддийского святого плавно и гармонично, веки отяжелели и сомкнуты сном. От тела средневекового святого остался шаткий скелет, но у него пугающие живые глаза. Не может быть родства между духовными силами, чьи символы столь различны. Буддист пристально глядит внутрь себя. Христианин пристально смотрит наружу"¹⁰⁶².

Но сегодня европейские проповедники буддистской Нирваны хотят закрыть глаза христианам. Нынешние "паломники на Восток" мечтают сделать православию "вселенскую смазь", стерев в безликую маску его глубокое своеобразие. Но для живого религиозного чувства естественно искать не минимума, а максимума содержания. Для него естественно желать не наименьшего общего знаменателя, а полноты постижения Истины. Мы готовы брать правду и примеры истинной любви отовсюду¹⁰⁶³. Мы лишь не готовы жертвовать высшей религиозной Правдой, открывшейся во Христе, ради сомнительного удовольствия газетных похвал.

Сторонники религиозного синкретизма обосновывают свою "терпимость" альпинистским образом: духовная реальность подобна горе, на которую с разных сторон всходят альпинисты из разных лагерей. Но не обстоит ли дело несколько иначе: из разных лагерей люди идут на разные вершины. И чем выше они взберутся на какую-нибудь экзотическую вершину – тем труднее им будет искать путь ко Христу. Ведь им надо будет еще спуститься вниз с псевдовершины, и лишь после этого они смогут начать труд истинного восхождения к Богу, истинного освобождения от власти стихий. Для Иисуса блудницы явно ближе к Царству Божию, чем взбирающиеся на вершину Закона фарисеи. А самая высокогорно-религиозная страна мира – Индия – так и не смогла принять Евангелие...

Если бы восхождение на любую гору без Христа могло бы ввести в Небо – Богу не нужно было бы идти на крест. Для отстаивания какой-нибудь абстрактной истины или моральной заповеди это было ненужно. И тот, кто охотно рассуждает о том, что жертва Христа отменила иудейский закон, обнажив его тщету, должен иметь мужество мыслить логично и сказать, что не в меньшей степени воплощение Христа и Его крест были сокрушением всех вообще религиозных законов человечества, всех попыток "самосовершенствования" – в том числе и йогических. Иначе – "Христос напрасно умер"...

Индийская религиозная душа смогла перебороть нетовщину буддизма. Китай, похоже, не смог, и буддизм разъел творческие силы традиционной китайской культуры. Теперь тень Нирваны надвинулась на Россию. Хватит ли у русских людей духовной жажды и философской трезвости, чтобы избежать шамбализации своей страны?

 

 

---

 

 

22. Карма и покаяние

– Вы верите в судьбу, – внезапно спросил его граф Сарадин. – Нет, – отвечал его гость. – Я верю в Суд Господень.

Г. К. Честертон¹⁰⁶⁴

Два примера того, действительно ли обогащаются и просветляются мысль и духовный опыт христианина, если в них появляется примесь буддизма, мы сейчас рассмотрим подробнее. Сначала возьмем предельный случай, а затем более частный. Сначала посмотрим, как доктрина кармы в целом соотносится с Евангелием, и к каким выводам приводит теософов попытка переиначить христианство под Карму. Затем приглядимся к попытке С. Лазарева примирить кармизм и Евангелие.

Евангелие возвещает людям прощение. Прощение – это не перемена отношения Бога к нам. Это – освобождение от греха. Мое прошлое больше не определяет автоматически мое будущее. Если я откажусь отождествлять себя с тем дурным, что было в моей жизни, – Бог готов меня принять таким, каким я стану в результате покаянного преображения, и готов не поминать того, что было в моей жизни прежде.

Прежде всего покаяние и есть такое растождествление, волевое и сердечное отталкивание от того, что раньше влекло к себе. Много раз уже говорилось, что "покаяние" (греческое "метанойя") означает "перемену ума". "Было просто стыдно грешить, – описывает покаянное пробуждение христианская писательница. – Грех окончательно перестал быть чем-то привлекательным. Он казался теперь глупым, суетным, мелким"¹⁰⁶⁵. Это именно событие во внутренней жизни человека. Не ритуал и не скороговоркой пробормотанное: "Господи, прости". Это – крик, поднимающийся из сердца: "я больше не хочу так жить, я больше не хочу Тебя терять!". Покаяние – не просто "критическая самооценка"; это движение души к потерянному было Богу.

И это движение столь значимо в себе самом, что способно мгновенно создать нового человека. "Брат спрашивал авву Пимена: я сделал великий грех и хочу каяться три года. – Много, – говорит ему Пимен. – Или хотя один год, – говорил брат. – И то много, – сказал опять старец. Бывшие у старца спросили: не довольно ли 40 дней? – И это много, – сказал старец. Если человек покается от всего сердца, и более уже не будет грешить, то и в три дня примет его Бог"¹⁰⁶⁶.

Именно потому, что покаяние – это путь, движение, по-двиг, в святоотеческой мысли своим антонимом оно имеет... "отчаяние". "Покаяние есть отвержение отчаяния", – определяет преп. Иоанн Лествичник¹⁰⁶⁷. Отчаяние говорит: ты не сможешь быть другим. У тебя нет будущего. Откажись от труда. Теперь тебе терять уже нечего – так поживи "как люди". Отчаяние учит видеть в Боге голую Справедливость. Если ты нарушил закон – от воздаяния не уйти. Мысль о Боге тогда становится предметом ужаса... Не страх Божий поселяется в человеке, а страх вспоминать о Боге.

Поэтому и советует преп. Иоанн Лествичник: "Если мы пали, то прежде всего ополчимся против беса печали"¹⁰⁶⁸. Иногда логика этой борьбы может подсказывать неожиданные средства для духовной самозащиты от искушения отчаянием.

"Пролог" (21 мая) рассказывает о том, как необычно некий инок избавился от впадения в отчаяние: Некий брат пошел набрать воды в реке и встретил женщину, стирающую одежду, и случилось ему пасть с нею. Сделав же грех и набрав воды, пошел в келию. Бесы же, приступая и воздвигая помыслы, опечаливали его, говоря: "Куда ты идешь? Нет тебе спасения! Зачем мира лишаешь себя?" Познав же брат, что они хотят совершенно его погубить, сказал помыслам: "Откуда вы пришли ко мне и опечаливаете меня, чтобы я отчаялся? Не согрешил я, – и снова сказал: – Не согрешил". Войдя же в келию свою, безмолвствовал, как и прежде. Бог же открыл одному старцу, соседу его, что такой-то брат, пав, победил. Этот старец пришел к нему и говорит: "Как ты пребываешь?" Он же говорит: "Хорошо, отче". И снова говорит ему старец: "Не было ли у тебя скорби о чем-либо в эти дни?". Говорит ему: "Ни о чем". И сказал ему старец: "Открыл мне Бог, что ты, пав, победил". Тогда брат рассказал ему все случившееся с ним. И старец сказал ему: "Воистину, брат, рассуждение твое сокрушило силу вражию".

То, о чем догадался инок в своей простоте, о том же написал М. Бахтин в своей учености: "Только сознание того, что в самом существенном меня еще нет, является организующим началом моей жизни из себя. Я не принимаю моей наличности, я безумно и несказанно верю в свое несовпадение с этой своей внутренней наличностью. Я не могу себя сосчитать всего, сказав: вот весь я, и больше меня нигде и ни в чем нет, я уже есмь сполна. Я живу в глубине себя вечной верой и надеждой на постоянную возможность внутреннего чуда нового рождения. Я не могу ценностно уложить всю свою жизнь во времени и в нем оправдать и завершить ее сполна. Временно завершенная жизнь безнадежна с точки зрения движущего ее смысла. Изнутри самой себя она безнадежна, только извне может сойти на нее милующее оправдание помимо недостигнутого смысла. Пока жизнь не оборвалась во времени, она живет изнутри себя надеждой и верой в свое несовпадение с собой, в свое смысловое предстояние себе, и в этом жизнь безумна с точки зрения своей наличности, ибо эти вера и надежда носят молитвенный характер (изнутри самой жизни только молитвенно-просительные и покаянные тона)"¹⁰⁶⁹.

Стремление "не совпасть с этой своей внутренней наличностью" есть уже событие внутренней жизни. Само желание изменения уже меняет человека. Да, христиане верят в "переселение душ", в перемену душ. Только мы исповедуем, что эта перемена душ должна произойти в рамках одной земной жизни. Мы бываем разными, мы должны быть разными, иными, чем сейчас. Но – "только змеи сбрасывают кожу. Мы меняем души, не тела". Это самая христианская строчка Гумилева. Покаяние есть новое рождение. Покаяние дает новую, иную жизнь.

Но чтобы эта перемена была возможна, нужно, чтобы человек был свободен от своего прошлого. Для того, чтобы не быть под властью временного детерминизма, чтобы мое настоящее не было просто производной от моего прошлого, во мне должно быть нечто надвременное. Это то, что в христианском богословии называется "ипостасью", личностью.

Чтобы изменять свое будущее, человек должен быть свободен не только от внешне-материальных причин, но и от мира психической причинности, которую он носит в себе самом. Или, лучше сказать, он не должен быть сводим к этой причинности, как и к внешней. Человеку необходима защита от своего прошлого.

Если я тотально зависим от внутренних моих стремлений, то это то же рабство, но у хороших господ. Кант говорил в таких случаях о "духовном автомате"¹⁰⁷⁰.

В этой связи Кант считает необходимым говорить о двоякой свободе: "Под свободой в космологическом смысле я разумею способность самопроизвольно начинать состояние... Свобода в практическом смысле есть независимость воли от принуждения импульсами чувственности"¹⁰⁷¹. Аскетика – это и есть борьба за свободу от "принуждения импульсами чувственности". Если я не властвую над своими проявлениями, я есмь эти необходимые проявления, я стал автоматом... Но – "я могу нового хотения, то есть творить себя" (Н. О. Лосский)¹⁰⁷².

Различение природы и личности помогает обосновать эту независимость человека от внутреннего детерминизма. Человек существует как личностная инаковость по отношению к природе – и потому личность через свое произволение может сублимировать природные стремления. "Сублимирует в конце концов свобода и только свобода. Она витает над всем материалом эмоций, влечений, аффектов, направляя и изменяя непроизвольно-бессознательные удачные и неудачные сублимации. Свобода ответственна за все содержания сознания и подсознания" (Б. П. Вышеславцев)¹⁰⁷³. О. Павел Флоренский в этой связи ставил вопрос о "воспитанных и невоспитанных сновидениях"...

Здесь сохраняет свое значение аристотелевское понимание "формы" и "материи". Материал низшей онтологической ступени со всеми его законами используется в созидании более высоком. Дом сохраняет в себе кирпичи со всеми их физико-химическими свойствами, но кирпичи не содержат в себе дома, не предопределяют его архитектуры. Вот почему дом есть высшая новая ступень бытия, созданная из низшей материи. Так человеческая свобода вбирает в себя законы мира и психологии, языка и общества, не растворяясь в них.

Откуда же зло? Оно возникает только потому, что разумное бытие не тождественно себе самому, не растворяется в своей природе. Именно в зазоре между личностью и природой возможен распад.

В тех философиях, где нет различения личности и природы, тайна зла оказывается неразрешенной. Китайский мудрец Сюнь-Цзы полемизирует, например, в 3 веке до Р.Х. со своим коллегой Мюнь-Цзы, полагавшим, что природа человека добра: "Я утверждаю, что это неправильно. С древности до наших дней добро – это соответствие поступков и высказываний истинному дао. Если предположить, что природа человека действительно изначально соответствовала истинному дао, что человек всегда следовал установленным правилам, то зачем еще существовали совершенномудрые правители и какое они имели значение? Какое значение они могли иметь, если природа человека независимо от них соответствовала истинному дао и, следовательно, установленным правилам?"¹⁰⁷⁴. Именно неразличение природы и личности неизбежно приводит к таким апориям. В этом отрывке замечательно непонимание того, что человек может действовать не просто как экземпляр рода. Действия человека здесь однозначно определяются его природой и даже перед лицом самого себя человек не свободен...

Этому убеждению восточной философии противостоит христианский персонализм, для которого, напротив, "бытие человека недостойно, если оно само собой разумеется, если оно механически может быть налажено... Иначе и не было бы смысла в жизни, и не стоило бы жить такой жизнью, в которой все уже распределено и гарантированно. Тогда акт жизни, т. е. собственного переживания фундаментальных отношений был бы избыточен и ненужен" (М. Мамардашвили)¹⁰⁷⁵.

Если же человек тождествен своей природе, то он неотличим от животного: как животное целиком растворено в своем восприятии мира, его реакция всецело обусловлена, так и у человека нет зазора между ним, его актуальным поведением и внешним миром. Эрос и Танатос действительно оказываются теми мировыми инстинктами, на скрещивании которых находится животный мир, в том числе и человек. В современной философской антропологии, однако, подчеркивается, что специфически человеческая черта – это "способность быть объективным", то есть возможность относиться к другой реальности не под действием личных аффектов. Человек может просто любоваться, просто радоваться и даже – умалять себя ради другого. "В человеке всего более божественно то, что он может благотворить. Ты можешь стать богом, ничего не сделав, не пропускай случая к обожению", – говорил св. Григорий Богослов¹⁰⁷⁶.

Наконец, человек должен быть защищен от мира идеальных ценностей. Он не должен быть лишь местом проявления высших "реалий", местом приложения внечеловеческих стихий: языка, архетипов, нравственных идеалов, платоновских идей и т. п. Человек должен быть защищен от Бога, чтобы не быть лишь "функцией" Божества.

Оберегая свободу человека, мы должны неизбежно прийти к персоналистическому монизму христианского типа – иначе человек будет растворен в мире безличностности. Метафизическая реальность, причастие которой дарует нам независимость от мира физического, чтобы даровать нам независимость и от себя, должна быть сама свободно-любящей, т. е. ограничивающей свое могущество и свое присутствие перед человеком. Кенозис Бога есть основа человеческой свободы. Но к кенозису способна не субстанция, а личность.

Ни одно из этих условий свободы человека не соблюдено в теософии. В ней не проведена грань между человеком и миром материи. В ней прямо постулируется, что человек не свободен от своего прошлого. В ней, наконец, утверждается, что весь мир и человек в том числе есть не что иное как проявления Абсолюта.

В результате получается то исповедание веры рерихианства, которое предложил Клизовский... Впрочем, прежде чем его привести, напомню высокое мнение об этом авторе и его книге Елены Рерих: "Понимаю, что книга "Основы Нового Миропонимания" кому-то пришлась не по вкусу – не совсем приятно, когда вам наступают на больные мозоли"¹⁰⁷⁷. Теперь же посмотрим, на каких мозолях топчется г-н Клизовский: "Воздаяние людям за их поступки производит не Существо, хотя бы и очень высокое, хотя бы и сам Бог, Которого можно было бы упросить, но слепой закон, не обладающий ни сердцем, ни чувствами, которого ни упросить, ни умолить нельзя. Человек не может дать ничего закону, чтобы получить от него больше, он не может его любить и не может рассчитывать на ответную любовь со стороны закона. Греческая Фемида говорила древнему греку то, чего не знает современный христианин, что воздаяние за дела производит не премудрый Господь, но слепой и вместе с тем разумный закон. Религиозно настроенный христианин может молиться своему Богу хоть с утра до вечера, может каяться в своих грехах хотя бы каждый день, может разбить себе лоб, кладя земные поклоны, но он не изменит этим своей судьбы ни на йоту, ибо судьба человека складывается его делами, за которые закон Кармы приведет соответствующие результаты, и результаты эти нисколько не будут зависеть ни от молитв, ни от поклонов, ни от покаяния"¹⁰⁷⁸.

Этот символ оккультной веры стоит хотя бы нескольких минут внимания. Во-первых, из него с неоспоримой очевидностью следует, что все заявления оккультистов о том, что они христиане, не более чем рекламная ложь. Для того, чтобы выдать изложенное Клизовским учение за христианство, надо крепко забыть и о молитве разбойника, и о покаянии Марии Магдалины, и о покаянии Давида. Евангельская притча о блудном сыне явно ничего не сказала Клизовскому о том, как покаяние может изменить жизнь человека. Христос же не был учеником Клизовского, а потому в "невежестве" Своем сравнивал Бога с любящим Отцом, а не со слепым законом.

Во-вторых, из этого оккультного credo явствует, что к разряду такой же рекламной лжи относится уверение Рерихов (учителей Клизовского) в том, что они единомысленны с Оригеном. Последний не только написал трактат о пользе молитвы, но и поддержал в нем церковный обычай его времени троекратных молитв в продолжение дня: "Вся жизнь христианина должна быть непрерывной великой молитвой. Одну часть этой великой молитвы и образует обыкновенная так называемая молитва, которая каждодневно должна быть совершаема по меньшей мере по три раза" (О молитве, 12). "Должно далее знать, что и преклонение колен необходимо, когда кто собирается каяться пред Богом в грехах своих и молить Его об исцелении от них и прощеньи их" (31).

В-третьих, обращает на себя внимание, с какой легкостью оккультисты переходят с философских высей к повторению обычных антихристианских пошлостей типа уверения в том, что христианская молитва есть "разбивание себе лба в земных поклонах".

Этой формулой почему-то принято высмеивать христиан. Но за все годы моей церковной жизни мне не доводилось видеть ни одного христианина, у которого были бы шишки на лбу от поклонов. А вот в Шамбале такие люди, оказывается, имеются. "Второй вид коленопреклонения совершают, простираясь на землю во весь рост. Поскольку по ритуалу полагается стукаться лбом об пол или о землю, в зависимости от места совершения поклонов, на лбу набивается синяк и образуется опухоль, а иногда даже рана. По особому внешнему виду опухоли и ран знатоки узнают причину их возникновения, а также определяют, дал ли ритуал желаемые результаты"¹⁰⁷⁹.

Лишь в литературе я могу найти примеры усиленного "биения челом" – но тот контекст, в котором стоят эти образы, никак не располагает к циничности:

...Храм Божий на горе мелькнул
И детски-чистым чувством веры
Внезапно на душу пахнул.
Нет отрицанья, нет сомненья.
И шепчет голос неземной:
"Лови минуту умиленья,
Войди с открытой головой.
Войди! Христос наложит руки
И снимет волею святой
С души оковы, с сердца муки
И язвы с совести больной"...
Я внял... Я детски умилился...
И долго я рыдал и бился
О плиты старые челом,
Чтобы простил, чтоб заступился,
Чтоб осенил меня крестом
Бог угнетенных, Бог скорбящих,
Бог поколений, предстоящих
Пред этим скудным алтарем!

Конечно, у Некрасова это – стилизация ("лови минуту умиленья"), это не столько молитва, сколько мечта о молитве... Не вполне ясно, кается ли Некрасов перед Богом или перед народом, который молится этому Богу... И все же – представим, что в эту минуту Клизовский заглянул бы в этот храм.

Но дело не в оценке коленопреклоненной молитвы (хотя и так вполне очевидно, что есть такие мысли и чувства, которые во всяком случае труднее лелеять в сердце, стоя на коленях, чем сидя в кресле). Вопрос, поставленный Клизовским – это не вопрос об обряде, об образе молитвы. Это вопрос о Боге и об отношениях Бога и человека.

Клизовский прав: между его пониманием Фемиды и евангельским возвещением Бога не может быть ни примирения, ни компромисса. Тут и в самом деле "нужна максимальная честность и непредвзятость мысли, чтобы констатировать всю жизненную реальность того, что люди называют судьбой. Можно сказать так: понятие судьбы перестает играть доминирующую роль только в мировоззрении абсолютного теизма. Тут перед нами жесточайшая и беспощаднейшая, свирепейшая дилемма: или есть в бытии абсолютная целостность, включая все пространства и все времена, включая всю осознанность этого бытия и все его сознательное направление – и тогда существует Божество как Абсолютная Личность и тогда, в конечном счете, нет никакой судьбы, а есть только, самое большое, временное человеческое неведение, или не существует никакой абсолютно-личностной гарантии в бытии, тогда человек ничего не знает о реальном протекании бытия не в силу своей временной ограниченности, но в силу того, что вообще ничего нельзя узнать о бытии в том смысле, что там и узнавать-то нечего, то есть тогда – фатализм и судьба".

И тогда, при отвержении Личного и Живого Бога, каяться действительно бесполезно. "Живая этика" налагает запрет на покаяние и исповедь. Именно когда речь заходит об исповеди, Рерих говорит: "В чем заключается самый тяжкий грех церкви? Именно в том, что церковь, на протяжении веков, внедряла в сознание своей паствы чувство безответственности"¹⁰⁸¹. "Да, именно в этом внедрении в сознание с детских лет, что у человека есть мощная заступница-церковь, которая за пролитую слезу и некоторую мзду проведет его к вратам рая, и заключается тяжкое преступление церкви. Церковь дискредитировала великое понятие Божественной Справедливости"¹⁰⁸². Итак, вина Церкви – в замене закона "собаке собачья смерть" на проповедь милости и любви. Вина Церкви в том, что она проповедовала свободу и покаяние, призывала к раскаянию и исповеди и говорила, что не все предрешено, что человек хозяин своего сердца, а не "космические законы кармы и справедливости"¹⁰⁸³. Вместо "Кармы-Немезиды, рабыней которой является Природа"¹⁰⁸⁴, Евангелие возвестило прощение. Вместо оккультной веры в то, что "Светила предопределяют весь путь" (Беспредельное, 304), Церковь возвестила свободный диалог воли Бога и воли человека.

И этого оккультизм простить ей не смог.

Важнейший постулат оккультизма гласит, что Бог не может и не смеет прощать. "Никто, даже Высочайший Дух не может простить содеянных прегрешений, ибо это противоречило бы закону кармы" (Е. Рерих)¹⁰⁸⁵. Бог не свободен прощать, потому что Сам подчинен закону Кармы. Однако с точки зрения христианской философии, существо, которое подчинено чему-то иному, чем оно само, не может считаться Абсолютом. Но в теософии этот запрет логичен. Ведь Бога вне мира нет. Более того, Божество само постепенно развивается внутри мира. Естественно, что, развиваясь по общемировому закону кармы, оно и не может быть от него свободно. Так что здесь внутренне необходимая логическая связь: или мы признаем, что Бог может прощать людей, а значит, Он свободен от кармической необходимости, что, в свою очередь, означает, что Бог не включен в мир, и, следовательно, мир сотворен Богом; или же мы считаем, что мир совечен Божеству, и последнее подчинено закону кармы и ничем не может защитить нашу свободу.

Кант из феномена человеческой свободы выводил существование Бога. Из этого же феномена можно вывести суждение о том, что мир сотворен Богом "из ничто". Человек может быть свободен от мира только в том случае, если свободен от мира Бог. Ибо если Бог не свободен, но скован миром, то Он не может быть гарантом человеческой независимости от причинно-следственных цепей.

Свобода человека нуждается в свободе Бога. И поэтому Климент, борясь с античным пониманием фатума, настаивает и на свободе Бога: "Господь благ не независимо от своей воли, как огонь, который, и не желая того, обладает согревающей силой. В полноте свободы своей воли Он осыпает своими щедротами того, кто добровольно бросается в Его объятия" (Строматы, VII,7).

Бог свободен. И, значит, он может весь ход мировых событий повернуть так, чтобы у человека была возможность выжить даже при самой страшной и самой настойчивой его ошибке.

Но теософское утверждение автоматичности кармического закона не может признать за Богом свободы прощать. Г-ну Клизовскому бесполезно напоминать, скажем, евангельскую сцену о женщине, обвиненной в прелюбодеянии. Он убежден, будто "воздаяние за свои дела человек получает не от Господа, но мудрый космический закон отмечает каждый человеческий поступок"?¹⁰⁸⁶ Христос не имел права простить блудницу.

Когда христианство говорит о Божием Суде, оно мыслит его не как безглазую Фемиду. Оно утверждает самодержавие Бога над миром в надежде, что у монарха есть исключительная привилегия миловать там, где закон велит карать. Напоминанием именно об этой привилегии монарха авторитетнейший русский богослов ХХ века В. Н. Лосский закончил статью о том, что значит Господство Бога: "Высочайшее право Царя есть милосердие"¹⁰⁸⁷.

Через всю христианскую литературу проходит уверенность в том, что Бог выше справедливости. Евангелие началось с возвещения о том, что Любовь выше справедливости и закона. Преп. Исаак Сирин пишет: "Не называй Бога правосудным. Хотя Давид называет Его правосудным и справедливым, но Сын открыл нам, что Он скорее благ и благостен... Почему человек называет Бога правосудным, когда в главе о блудном сыне читает, что при одном сокрушении, которое явил сын, отец прибежал и упал на шею его и дал ему власть над всем богатством своим? Где же правосудие Божие? В том, что мы грешники, а Христос за нас умер? Где воздаяние за дела наши? (Слово, 60). А в "Древнем Патерике" описывается, как именно Диавол просит Бога, чтобы Тот справедливо судил людей, по делам их – в обоснованной надежде, что в этом случае Бог должен будет отречься от всего человечества¹⁰⁸⁸...

Теософы полагают, что эта просьба Сатаны была удовлетворена. Если Евангелие говорит, что Отец передал суд Христу, то теософия уверяет, что Бог (которого нет) передал суд над миром полностью на усмотрение... Сатане. "Сатана есть Судья Справедливости Бога (Кармы); он держит весы и меч", – приводит Е. Блаватская цитату из "превосходного", по ее словам, трактата "Тайна Сатаны"¹⁰⁸⁹.

Каяться бесполезно. Бога нет. Его вообще нет, а тем более такого, который мог бы прощать. В мире вообще ничего нет, кроме кармы. Причины и следствия от века порождают друг друга, и "в сущности говоря, ничего кроме кармы не существует. Все Бытие есть лишь нескончаемая цепь причин и следствий"¹⁰⁹⁰.

И эту цепь нельзя порвать. В одном из селений Индии Блаватская разговаривала с потомком некогда очень могущественного царя, который рассказал следующее: во время одного из своих путешествий царь, как было принято, щедро одарил мудрецов, но при этом забыл одному из присутствующих принести дары, и, смертельно оскорбленный, тот проклял царя. В ужасе царь бросился к его ногам и стал молить о прощении. И вот здесь произошло самое, на мой взгляд, интересное. Мудрец ответил, что уже поздно: проклятие начало действовать, и остановить его нельзя – царь потеряет трон, но жизнь ему и потомкам мудрец постарается сохранить¹⁰⁹¹.

Так что же такое – эта неумолимая карма?

Карме можно дать несколько определений. Самое корректное (то есть наиболее точно выражающее смысл собственно индийской философии) звучит так: "Карма – всякое действие, мотивированное желаниями"¹⁰⁹². Кармой можно назвать любое "обусловленное бытие". То, у чего есть причина для его существования, кармично. Влияние одной жизни человека на следующее его перевоплощение – это лишь одна из сторон действия этого общекосмического закона. В этом контексте есть свой смысл в этимологии, производящей французское слово сhause (вещь) от латинского сausа, причина. Вещь – это причиненное.

Теософы любят приводить пример с камнем, брошенным в воду. Войдя в воду, камень породил волны. Эти волны кругами расходятся по воде, порождая друг друга. Камень давно покоится на дне, а волны еще бегут. Так и человеческое действие. Оно само осталось уже давно в прошлом, а его последствия сказываются еще годы и века. И нет такой силы, что могла бы остановить круги на воде или кармические последствия в жизни людей... Христос умел останавливать морское волнение.

Христианство в принципе иначе ставит проблему. Там, где теософия видит комплекс "причина-следствие", там христианство видит человека. Можно изучать волны, произведенные "камнем". А можно заметить, что камень и волны – просто не одно и то же. Человек не сводится к сумме тех воздействий на мир, которые он произвел. Человек вообще не сводится к своим функциям.

Вся христианская этика строится на принципе различения человека и его поступков. Однажды к авве Дорофею пришел послушник и спросил: отче, как могу я исполнить заповедь "не суди"? Если я вижу, что брат мой солгал – должен ли я считать, что все равно он поступил право? В ответ он услышал от старца: Если ты скажешь, что "мой брат солгал" – ты скажешь правду. Но если ты скажешь "мой брат лжец" – ты осудил его. Ибо это осуждение самого расположения души его, произнесение приговора о всей его жизни. И добавил: а грех осуждения по сравнению с любым иным грехом – бревно и сучок по притче Христовой...

В Евангелии сказано "каким судом судите, таким будете судимы" (Мф. 7,2). Эта привычная уже мысль рисует на деле совершенно необычную ситуацию. Представьте, что человеку, которого уже взяли под стражу и который неизбежно должен будет явиться на суд, вдруг предлагается самому написать Уголовный Кодекс (он в былые годы с Президентом в теннис играл). Он знает, в чем его обвинят на суде. И постарается составить Кодекс так, чтобы "его" статья трактовалась как можно мягче... Именно так предлагает нам поступить Христос: "каким судом судите, таким будете судимы". Сами выберите – за что вас будут судить в Последний День. То, за что ты осуждаешь и презираешь своих ближних, – не окажется ли в тебе самом?

Но ведь немыслимо жить и не оценивать поступки людей. Значит, вопрос не в оценке. Вопрос в суде. Как я должен относиться к другим людям, проще понять, если себя представить перед судом Господа. Мои грехи там будут очевидны и для меня, и для Судии. Чем я смогу оправдаться? Только если смогу показать: "да, Господи, это было. Но это – не весь я. И дело даже не в том, что было и что-то светлое в моих делах. Дело в том, что я прошу Тебя: то, что было "моим" – отбрось в небытие. Но, отделив мои дела от меня, сохрани меня, мою душу. Да не буду в Твоих глазах я нерасторжим с моими грехами!".

Но если я рассчитываю на такой суд по отношению ко мне – я должен так же поступать с другими людьми. Святоотеческая заповедь дает образ подобного разделения: "Люби грешника и ненавидь грех".

Итак, важно за "делами" заметить самого человека. Если признать, что в человеке существует личность – это не так уж сложно. Но если по-теософски утверждать, что личности в человеке нет, а есть лишь сцепление кармических обстоятельств, то за вычетом этих "обстоятельств", от человека не остается уже ничего.

Для теософии человек есть лишь комбинация некоторых случайно или закономерно сложившихся характеристик, и каждая из тех компонент, что составляют наличную психическую жизнь человека, будет действовать сама по себе, пока не приведет к следующему результату, к следующей реинкарнационной мозаике. Оккультизм всюду видит лишь некую Единую Энергию, безличную и даже не знающую и не рефлектирующую себя. Частные же сознания – это не более чем случайные всплески на ее поверхности.

Непонятно, однако, как эту космологию можно сочетать с декларациями об "этике", "творчестве" и "ответственности" человека. Откуда же в человеке, который есть не более чем сочетание прежних событий, может взяться та независимость от былого, которая может позволить ему самому сотворить свое не-кармическое будущее? Что во мне или в мире может сделать меня столь независимым от моего прошлого, чтобы не оно, а я сам смог создать и избрать свое будущее? Как может творить человек, если "карма творит свое" (Беспредельное, 463)?

По утверждению еще одной современной продавщицы "карма-колы", "что происходит с нами сейчас, не зависит от нас, что же касается нашего будущего, то оно исключительно в наших руках"¹⁰⁹³. Но в том-то и дело, что только сейчас, только в моем настоящем я могу создать свое будущее. Будущее творится не в будущем, а в настоящем. А если все, что в настоящем окружает меня, и все, что наполняет меня, мои мысли и мои желания "не зависят от нас", то тогда не я творю мое будущее, а прошлое создает свою вечность.

Это как раз тот взгляд на мир и на человека, с которым христианство вполне сознательно вступило в борьбу. Если есть судьба, если "карма творит свое" – то мы марионетки. Тогда "напрасно после этого и доискиваться мне, что за странное животное я представляю – я, жребий коего необходимость, который от судьбы наделен желаниями, однакоже возбуждаемыми какой-то чуждой мне силой" (Климент Александрийский. Строматы, II,3). Христианство выступило в защиту свободы человека. Но этика человеческой свободы может быть обоснована только антропологически. Чтобы обосновать способность человека самому, а не под тиранией прошлого, из коего исходят все его части, создавать свое будущее, должно признать, что в человеке есть личность. Есть та надвременная и надмирная целостность его сознания, которая обладает способностью к свободному самоопределению. Но раз теософия видит в человеке лишь "комплекс сочетаний" – то и не может она заметить того, что делает меня свободным от кармического прошлого и от универсума.

Когда Е. Рерих не занимается морализаторством, она высказывает ясное понимание сути проповедуемой ею системы. "Не легко человеку принять истину о его зависимости. Ведь ту цепь существований не прервать, не выделить себя, не приостановить течение. Как один поток Вселенная!" (Беспредельное, 193). "Предопределение есть следствие заложенной причины"¹⁰⁹⁴. Закон кармы можно назвать "слепым в силу его неизменности, непоколебимости, когда он действует космически непреложно. Закон кармы становится разумным в действиях человека с пробужденным разумом"¹⁰⁹⁵. Последнее, кстати, очень близко сердцу советского человека, воспитанному на диамате: "свобода – это осознанная необходимость".

Клизовский же это описывает еще прямее: признав, что "Закон Кармы, или закон причин и следствий, есть то, что в обычном понимании значится как судьба или рок", он утешает тем, что карму можно изучить и увидеть в ней "порядок, к которому можно приспособиться"¹⁰⁹⁶. В самом деле, если человек изучил распорядок лагеря и научился жить строго по режиму – вот он уже и свободен.

Познав закон Кармы и его непреложность, человек должен восславить свои цепи. "Когда дух поймет, как беспрерывно текут проявления жизни, тогда можно указать на беспрерывность всех цепей. Цепь мысли, цепь действия, цепь следствий, цепь стремлений, цепь жизней – одна цепь предопределяет другую!" (Беспредельное, 451). Когда Е. Рерих думает, она приходит к логичному выводу: "Нарушить цепь нельзя, но заменить железные кольца более тонким металлом можно" (Беспредельное, 48). Но стоит ей заняться пропагандой, – и лозунги забывают о всякой философии: "разорвите цепи и откажитесь от кармы быть порождением" (Беспредельное, 63). В другом же месте она вновь вспоминает о том, что теософия давно уже преодолела христианский невежественный предрассудок о личности и свободе: "Творчество магнита жизни состоит из этих цепей. И дух должен содрогнуться при мысли о нарушении цепи. Если проследить, как несутся в пространстве рекорды порванных цепей, то содрогнется, истинно, дух. Достигнет тот, кто примкнул к единству эволюции" (Беспредельное, 451).

Итак, просвещенный теософ должен делать свои выводы.

Во-первых, каяться некому – потому что нет личности, а "комбинация сочетаний" не может стать чем-то иным, нежели она есть. Во-вторых, каяться не перед Кем, потому что Карма не слышит и не желает, а Бога, свободного от мировой и собственной кармы, просто нет. В-третьих, каяться бесполезно, потому что покаяние не может изменить тех следствий, что были порождены прежде происшедшими грехами. "Около понятия прощения много непонимания, – пишет Е. Рерих. – Простивший полагает, что он совершил нечто особенное, между тем, он лишь сохранил свою карму от осложнений. Прощенный думает, что все кончилось, но ведь карма остается за ним. Сам закон кармы остается поверх обоих участников"¹⁰⁹⁷. Не важно – просишь ты прощения у человека и Бога, или нет. "Карма остается за тобой".

Выбора не избежать: либо есть Личный Бог и человек призван к познанию его воли, либо и познавать-то нечего, потому что человек нигде не встретит Собеседника, нигде не встретит тепла любви и свободы, но будет натыкаться лишь на безжалостные законы. И здесь уж поистине – "удовольствия мало, если монах и за гробом не находит никого, а только идеи. Может быть, лучше уж было бы не столь идеально жить и умирать, но было бы устроено так, чтобы там, за гробом, оказался кто-нибудь, живая личность, а не общая идея"¹⁰⁹⁸.

Так что перед нами две внутренне прочные связки: или есть свобода человека – и есть Бог, трансцендентный по отношению к нашему космосу. Или – нет Бога и нет свободы. Итак, дано: христиане фанатично, со свойственным им невежеством и средневековым мракобесием отстаивают свободу человека. Рерихи веротерпимо и современно уверяют, что свободы нет и быть не может. Задача для прессы: доказать, что "Живая Этика" более гуманистична и демократична, чем христианство...

Как возвестили сами оккультисты, с появлением теософии темное средневековье кончилось. Никаких "личностей" не обнаружено не только "там, за гробом", но и в мире людей. А потому – "настал час указать, что Величайший Бог – это Бог непреложного Закона, Бог Справедливого воздаяния, но не произвола в Милосердии"¹⁰⁹⁹. Теперь больше не будет звучать невежественных суеверий типа того, что пересказывалось в христианских монастырях: "Спрошен был старец одним воином: принимает ли Бог раскаяние. И старец говорит ему: скажи мне, возлюбленный, если у тебя разорвется плащ, то выбросишь ли его вон? Воин говорит ему: нет, но я зашью его и опять буду употреблять его. Старец говорит ему: если ты так щадишь свою одежду, то тем паче Бог не пощадит ли Свое творение?"¹¹⁰⁰. Не будет больше таких старцев.

Теософская наука точно установила, что Великие Учителя человечества, в числе которых она особенно ценит Иисуса Христа, считали безнравственной проповедь покаяния. Теософская наука с помощью безупречно выверенной оккультной методики доказала, что даже Евангелие не проповедовало ничего, кроме Кармы.

Рерихи не вместили новизны христианства – и поэтому обвинили его в отсталости. Не теософия, а Евангелие обладает подлинной новизной. Кармические идеи были известны до Христа. Идеи, проповедуемые ими, повергали в ужас еще античный мир. Вспомним Софокла: "Ты спрашиваешь меня, к какому богу я сойду? К богу, никогда не знавшему ни снисхождения, ни милости, но постоянно облеченному в строгую справедливость" (цит. – Строматы, II,20).

И все же даже не в этом самая темная тайна теософской Кармы. Последняя (или, как все в оккультизме – "предпоследняя") тайна состоит в том, что от вести о бессилии Бога в прощении, от уверения в том, что никакое покаяние не способно ни на йоту изменить жизнь человеку и его "карму", надо все-таки придти к выводу, что Карма не безлика. Живым олицетворением Кармы являются Дхиан-коганы: "эти Высокие Существа выбирают для каждой развивающейся души соответствующие условия и место рождения"¹¹⁰¹. Как всегда, в теософии вслед за философски-обосновываемым запретом на обращение к Богу следует эзотерический совет: там, где не сможет помочь Бог, там космические духи смогут по своему выбору помогать тебе.

А имя самого большого космического друга человечества хорошо известно. "Люцифер есть божественный и земной свет, "святой Дух" и "Сатана",.. есть Карма Человечества"¹¹⁰². Как мы помним, Блаватская отождествляет Люцифера с Астральным Светом. И вот оказывается, что причины не сами собой прелагаются в следствия, но что между действием и причиной, между одной жизнью и следующей есть еще Посредник-Люцифер. "Астральный Свет есть Всемирная причина в своем непроявленном единстве и бесконечности. По отношению к человечеству он становится просто следствиями причин, порожденными людьми в течение их греховных жизней"¹¹⁰³. "Само человечество определяет действие и реакцию в великом Магическом Посреднике"¹¹⁰⁴.

Значит, будущая жизнь человека зависит от "реакции" Люцифера на его нынешнюю жизнь. А реакция его известна заранее: он не умеет прощать и он чужд таким антропоморфическим порывам как "любовь".

 

 

---

 

 

23. "Диагностика кармы" и диагностика совести

Одна из самых популярных книг последних лет – "Диагностика кармы" С. Н. Лазарева. То, что люди ее читают, мне кажется вполне светлым знаком. Это значит, что многие люди перестали искать источник зла и страдания где-то вдали – в партиях и "властях". Полярное мышление, для которого "мы" – это белоснежные ангелы и праведники-страдальцы, а "они" – это воплощение всех мыслимых пороков воодушевляло "перестройку" (для которой "Мы" означало читателей "Московских новостей", а "они" – партократию). "Диагностика кармы" С. Н. Лазарева, насколько я могу судить по разговорам с читателями этой книги, была воспринята как призыв к самопознанию. С ее помощью многие стали задаваться тяжелым и непривычным вопросом: что во мне, в моей жизни, в моем характере есть такого, что притягивает боль и страдание к моему миру?

Этот великий вопрос, служащий преддверием христианства, долго вызревал в глубине умов. "Диагностика кармы" помогла ему пробиться на поверхность. И при этом предложила слишком пошлый ответ на него.

Если бы Лазарев сказал: "те грехи, что совершил я в моей прошлой жизни, тяготеют надо мной сегодня" – это было бы нравственная проповедь.

Она была бы нехристианской (ибо Евангелие обращается к свободному и ответственному человеку и потому не знает никакой "кармы" или "судьбы"). Но все же это была бы нравственная проповедь. Mea culpa – по моей вине...

Она была бы и философски не слишком убедительной (потому что представление о карме лишь отодвигает исток зла на несколько поколений назад; в итоге же человек все равно должен принять на себя ответственность за зло в мире, но при этом вместо осознания своих действительных грехов в действительном мире он должен погрузиться в мир фантазий). Но все же это была бы идея, которая заслуживает обсуждения.

Увы, "кармическая диагностика" на деле превращается в копание в грехах ближних. С. Н. Лазарев, например, рассказывает, как он лечил "порчу", переданную через икону, написанную в прошлом веке художником, никак не связанным с нынешними обитателями той квартиры, где его икона оказывает неблагоприятное воздействие. "Диагностика", проведенная Лазаревым через столетие, показала, что иконописец писал икону ради денег, без духовного подъема – поэтому она вобрала в себя "негативную энергетику", которую и выплескивает на людей... Вывод: "Иконы, написанные человеком в обычном состоянии, даже освященные в церкви, могут наносить вред их владельцам"¹¹⁰⁵.

Особенно любит Лазарев рассказывать ужасные истории о том, как родители портят карму своим детям. Например, мальчик болеет от того, что за три года до его рождения отец держал иконы в баре¹¹⁰⁶. Лазарев это считает нормальным. Но Бог, возвещенный Евангелием, не столь злопамятен, как закон кармы...

То, чем занимается Лазарев, слишком часто оказывается поиском чужих грехов – грехов предков. Лазаревская "Диагностика кармы" просто безнравственна: "Допустим, у меня есть кармические нарушения: мой отец или мать кого-то ненавидели"¹¹⁰⁷. С библейских пор выглядывание греха в своем отце называется хамством...

Закон кармы, оказывается, не есть закон перевоплощений: виноват оказываюсь не только я, но и мои родители и более далекие предки, и просто все остальные люди, ибо "на полевом уровне мы едины"¹¹⁰⁸. Это значит, что у моих несчастий может быть любая причина. Лазарев приводит слова своей ассистентки: "Ты пойми, что все вокруг живое: телевизор, холодильник, все предметы в доме. И если ты к ним плохо относишься, они тебе отвечают тем же"¹¹⁰⁹.

В оккультной доктрине, видящей "все во всем", конкретные причины и следствия оказываются неразличимы. Все связано со всем. И все что угодно может быть причиной чего угодно. Пантеистическая философия "холизма", то есть восприятие мира как абсолютно единого и тотально взаимосвязанного целого позволяет увидеть причины моих бед вовне, в других людях и в событиях, прямым участником которых я не был. Карма людей заложена еще в прототуманностях. Оттуда ползет неизбежная цепь причин и следствий, которые ныне определяют наши судьбы и характеры. Из теософских доктрин можно заключить, что все события на Земле – это следствия чьих-то грехов на Сатурне или Венере, в наказание за которые более высокие духи обречены воплощаться в "низших мирах". Например, "тяжкая Карма Пятой Расы" (то есть современного человечества) была порождена атлантами¹¹¹⁰.

Аналогично и лазаревская "диагностика" ссылками на "иные миры и иные жизни" может объяснить все, а, значит, не объясняет ничего.

Но кроме того, книжка Лазарева еще и философски безграмотна. Ведь первый постулат "кармической философии" гласит, что любое "я" иллюзорно. И поэтому начинать диагноз со слов: "В прошлой жизни Вы были мужчиной и жили в Австралии"¹¹¹¹ или "В прошлой жизни вы жили в Тибете, у Вас были большие способности"¹¹¹² – это значит просто работать непрофессионально. Та философская традиция, на которую ссылается Лазарев – традиция тибетских и индийских философских школ – отрицает само существование человеческой души.

Вторая книга Лазарева являет еще большее отступление автора от канонов индийской философии. С точки зрения последней, закон кармы действует сам по себе, и у него нет своего рода "судебных исполнителей". Действие закона кармы не персонализированно ни в ком. Действие человека само порождает свое следствие. Усилить или погасить его могут лишь действия самого же человека. Если человек копил добро и духовное благо в одной своей жизни – то индивид, порожденный итогом жизни такого подвижника, также будет способен к духовному восхождению и к прибавлению духовного капитала к тому, через который он был приведен в бытие.

С точки зрения Лазарева, все обстоит весьма иначе. Есть некая инстанция, которая разумно управляет течением кармы. У нее есть свой план относительно людей. И судьба человека, условия его нового рождения зависят не от того, как раньше жили составляющие его элементы, а от того, какой смысл вкладывает в это его воплощение некий "Владыка Кармы".

Лазарев называет его Богом. И в его представлении Божественный Промысл работает с человеком так: "Чтобы накопить духовный потенциал, он должен был пройти полную нищету и не упасть при этом духом. Вынести самые тяжкие удары судьбы. Происходящие события заставят его усомниться в разумности и справедливости окружающего мира, и чтобы сохранить свой потенциал, он должен быть устремлен к Богу. Потом человеку дадут физическую ущербность, а не материальный капитал. В следующей жизни ему дадут возможность вырваться вперед, почувствовать себя намного способнее других и тут же пошлют смерть, чтобы ощущение превосходства над другими ассоциировалось у него со смертью. Так постепенно будут увеличивать амплитуду, даруя все больше земных возможностей и счастья, а потом разом разрушая все это, чтобы человек постепенно перемещал цель жизни на любовь к Богу"¹¹¹³. "В этой жизни к деньгам допускают того, кто в прошлой их не имел и о них не думал"¹¹¹⁴.

Так кто же допускает или не допускает человека к деньгам? Кто сознательно дает ему возможность жить радикально в иных условиях, чем в прежней жизни? Кто заботится о том, чтобы человек не впадал в некоторые грехи, а для того заранее, до их совершения дает ему болезни, препятствующие той или иной страсти ("Зацепка за мудрость... блокируется эпилепсией, шизофренией, диабетом, астмой, онкологией, сердечно-сосудистыми заболеваниями"¹¹¹⁵)? Кто, наконец, убирает человека из жизни именно из опасения, как бы тот не испортил себе карму?

Так можно говорить только с позиций теизма. Если Лазарев всерьез настаивает на этих своих мыслях – он должен покинуть индийскую философию, покинуть оккультизм и принять библейское понимание Бога. Бог – вечный и самосознающий разум, Дух, который есть Любовь и который в своей свободе и в своей любви вне Себя создал мир как материальный, так и духовный. Вечный Бог по ту сторону времени и пространства, Бог создал космос, но Бог не есть ни космос, ни его законы.

Но если Лазарев примет последовательно теистическую позицию, то будет невозможно писать бессмыслицу вроде "Есть Бог-Отец, Бог-Сын, Бог-Дух. Бог-Сын – материя, Бог-Дух – поле, пространство, Бог-Отец – то, что их рождает вместе"¹¹¹⁶. Лазареву придется осознать, что космос – это отнюдь не Бог. Бог – это не "космическая энергия" или "поле", или "единство вещество-энергия" ("Информация, энергия, вещество составляют единое целое. В христианстве – понятие Святой Троицы"¹¹¹⁷). Это – Создатель мира. И именно потому, что Бог не есть ни мир, ни его часть, Он может менять то, что случается в мире. Всемирную кармическую цепь может остановить Тот, Кто не скован ею.

Если нет евангельского Бога, о котором Отцы говорили, что вся бездна грехов человека перед Его любовью – что горсть песка перед морем, то человеку нет послабления от слепого действия безликого и нерассуждающего закона кармы. Как однажды написал сам Лазарев, "система полевой регуляции – это обратная связь Вселенной. Суть ее заключается в том, что любое действие человека, хорошее или плохое, через единство информационно-энергетического поля Вселенной возвращается к нему обратно"¹¹¹⁸.

Может быть, Лазарев пересмотрел свои взгляды и отказался от понимания Бога как "системы полевой регуляции", которую он отстаивал в первой своей книге. Но в таком случае (хотя бы для того, чтобы не отягчать своей кармы) имело бы смысл во второй книге повиниться перед читателями: "простите, уважаемые, я ложно говорил о Боге, я говорил о том, что дурно понимал, но теперь мой взгляд стал более близким к Евангелию, а потому я прошу вас забыть то, что я говорил о Боге и Карме в первой книге и прошу простить мне мое невежество". Пока же таких слов от Лазарева не слышно, и потому остается констатировать, что Лазарев сервирует на стол читателей традиционное блюдо российского интеллигента под названием "каша в голове".

Полагаю, что даже человек, верящий в реинкарнацию и карму, выразит недоумение при знакомстве с таким, например, опытом "диагностики кармы": "Однажды в компании я встретился с молодым человеком, который очень богат. Он сказал, что швыряет деньги направо и налево, но они все равно к нему возвращаются. Мне стало интересно, в чем же дело? Посмотрел его поле и увидел там мощную связь с Божественным. Причина крылась в его прошлой жизни, в которой он был монашкой, молился всю жизнь, и поэтому, сколько бы денег он не имел сейчас, все равно его душа не прилипнет к земному"¹¹¹⁹. Итак, монахиня-молитвенница стала кутилой... Из рассказа Лазарева следует, что она была не наказана, но именно поощрена таким перевоплощением. Вряд ли в любой религии мира найдется хоть один монах и хоть один религиозный мыслитель, который признает, что монах трудится именно для того, чтобы в следующей жизни стать нуворишем...

Отношение Лазарева к деньгам вообще своеобразно. По его мнению, "чтобы получить и сохранить богатство, человек должен иметь нравственный потенциал, накопленный в прошлых жизнях"¹¹²⁰. Возможно Лазарев не знает о том, что не он первый пришел к такому воззрению. Ряд протестантских сект XVII-XVIII веков мыслили также. Конечно, идея реинкарнации была им чужда. Тем не менее они исходили из схожей предпосылки: судьба человека предопределена Богом еще до сотворения мира. Человек не может сделать ничего для того, чтобы приобрести спасение или утратить его. Мы можем лишь стремиться к тому, чтобы узнать – внесены ли мы в книгу жизни или нет. Признак, по которому можно узнать, отношусь ли я к числу избранных – это Божие благоволение ко мне во время моей земной жизни (ибо если Бог любит меня в вечности, то Он должен одаривать меня всяческими благами и на земле). Отсюда они делали вывод: тот, в ком Бог видит праведника и кого Он желает спасти, должен быть богат. Людей, терявших состояние, такие секты, бывало даже отлучали от причастия. Бедность же рассматривалась как состояние, обличающее богоборца и грешника... Отсюда радикальная перемена в отношении к бедности, столь поражавшая Диккенса и Честертона. Христианское средневековье умело ценить бедность и утешать бедных. Пуритане Нового времени приняли жесточайшие законы против нищих¹¹²¹.

Вообще кармические философии очень легко и логично приходят к мысли о необходимости кастового разделения людей (кастовое разделение не то же самое, что классовое: классовое разделение не оправдывается религиозно, в то время как кастовые барьеры рассматриваются как освященные свыше). Касту сверхчеловеков возвещала Блаватская. Кастово расчлененное общество обещает устроить движение "Хари Кришна" в случае, если оно придет к власти. Эта идея брезжит и за лазаревским кармизмом. Отметив, что есть чистые аватары, а есть те, кто никогда не сможет очиститься, Лазарев итожит: "Поэтому их нужно разделить на касты"¹¹²².

Но все же вновь обратим внимание на фундаментальный вопрос: что есть Бог по Лазареву? Действительно ли Он свободен от мира, или даже выбор судьбы для человека Он совершает, подчинясь действию более высоких и непреложных законов? Но если над Богом властны законы – то на самом деле у Бога нет никакого выбора. Бог не свободен помогать человеку. Бог не свободен принимать покаяние человека. В своем классическом виде философия кармы не может признать ни возможность, ни действенность покаяния.

В книге "Коррекция кармы", имитирующей брошюру С. Н. Лазарева, яснее, чем в иных изданиях, видна логика оккультного христоборчества. С одной стороны, как и положено рерихианке, Н. Ф. Лазарева утверждает: "Нет такого понятия, как прощение или смывание того злого и безнравственного, что уже содеяно, другим способом, кроме соответствующего наказания грешника... Раскаяние удержит человека от повторения ошибок, но оно не может спасти его или других от последствия уже совершенного и, что абсолютно точно, настигнет его в этой жизни или в следующем воплощении"¹¹²³. При этом возникает вопрос: а о чем тогда вся остальная книга? Зачем в таком случае все эти кармические целители занимаются лечением кармических болезней? Если человек должен сам выстрадать ту меру болезней и несчастий, которые он накопил на свою голову в прежних жизнях, то зачем же облегчать его страдания? Не станет ли хуже участь "исцеленного" в будущем еще и от того, что он отказался нести кармическую ношу в этой жизни и прибег к магической "коррекции кармы"?

Более тонко разбирающийся в кармических проблемах Махатма Ганди, если верить Борхесу, возражал против открытия больниц на том основании, что благотворительность лишь оттягивает искупление грехов¹¹²⁴. Некий дух Рамфа, сильно покровительствующий движению New-Age, учил своих контактеров быть элементарно последовательными в своих кармических взглядах: "Каждый, кто голодает и страдает, сам выбрал свой опыт (по закону кармы), оставьте их одних и позвольте им развиваться в соответствии с их желаниями и потребностями"¹¹²⁵. Алиса Бейли с позиций кармической диалектики увидела положительный момент в катастрофах Первой мировой войны: она усмотрела в ней "опыт Арджуны" и позитивно расценила то, что многие в страданиях войны расплатились со своими кармическими долгами¹¹²⁶. Елена Рерих с позиций кармической же мудрости оправдывала Большой Террор: "Не будем думать, что Россия в терроре. Смерть висит над теми, кто причинил ее другим. Так действует Высшая Справедливость"¹¹²⁷. Как говорит "Живая этика", облеченный этой мудростью "йог проходит мимо кажущегося несчастья, ибо ему ясны причины и следствия случая" (Агни Йога, 187).

Поведение многочисленных "кармических целителей" непонятно и по другим основаниям. Если они уверены, что искупить последствие греха "не может никто, кроме самого согрешившего", зачем они сами влезают в душу человека? За Богом они отрицают свободу прощать человека. Но сами готовы заняться "коррекцией кармы" за умеренную плату. С. Н. Лазарев, вспомнив слова Христа "Нельзя служить Богу и мамоне", считает возможным подкорректировать их: "Сейчас мир изменился. Человек должен быть одновременно святым и дельцом"¹¹²⁸. Слово "святой" здесь явно лишнее. Честнее было бы прямо сказать – "шаманом".

Скажете, слово "шаман" здесь напрасно? Но разве не приложимо это слово для определения деятельности человека, который пишет, что "без вреда для себя магией и оккультизмом мог заниматься только человек, знающий законы Вселенной". Лазарев-то наверняка считает, что он "знает законы Вселенной"¹¹²⁹. Значит, про себя он решил, что "мне позволено". Лазарев с понимающим сочувствием готов воспроизводить суеверия, которые обычно относят к "темным средневековым предрассудкам": "Стало понятно, почему всех ведьм рисовали с распущенными волосами. Оказывается, волосы могут иметь отношение к колдовству. Если желание человека проникает на тонкие уровни и достигает загробного мира, то вероятность реализации этого желания многократно возрастает. Когда человек, высказывая свои желания, поглаживает волосы, наблюдается тот же эффект. Волосы женщин усиливают возможность реализации земных желаний, сбивают энергетику и мешают духовному настрою"¹¹³⁰.

Вполне шаманскими являются и методы работы кармических чистильщиков. "Я согласился сделать приворот. Я попросил Лену привезти мне несколько металлических предметов, которые она впоследствии могла передать своему возлюбленному, имея при этом 100 процентов уверенности, что последний будет носить их на своем теле... Я запомнил эту струящуюся от посетительницы душевную волну. Пальцами своих рук я "навел" эту волну на лежавшие передо мной предметы. Металлический предмет (а также вода, соль, вино, мыло, а в итальянских деревнях такие свойства приписываются коровьему помету, которым некоторые влюбленные обмазывают ворота своих избранников) обладает свойством передавать наведенное на него биоэнергетическое поле тому человеку, с телом которого предмет соприкасается"¹¹³¹. Или: "Прокатав яйцо по телу мужчины, который попросил убрать у него заикание (оно возникло у него в 1993 году после решения Центробанка об обмене старых купюр на деньги нового образца), я разбил яйцо и отделил белок. Белок был слегка замутнен, причем белые ниточки, придающие мутность яйцу, имеют вполне определенный рисунок. Этот рисунок поведал мне о том, что у мужчины не только возникло заикание, но и ухудшилась деятельность почек"¹¹³². Или: "Накануне августовских событий 91 года ко мне обратился мужчина, которого мучало предчувствие, что он скоро должен совершить поступок, который в результате исковеркает ему жизнь. С чем будет связан этот поступок, он не знал. Мне же узнать об этом труда не составило. Установив чашку с холодной водой за спиной мужчины на уровне затылка, я затем растопил свечной воск и вылил его в воду. Застывшая на поверхности восковая лепешка в точности повторяла силу скрещенных "серпа и молота". Я понял, что ждет посетителя: он должен был вступить в коммунистическую партию"¹¹³³.

Если и это считать "синтезом науки, философии и религии", то придется в Академии Наук открыть отделение научного шаманизма с секцией гаруспики – предсказания "кармы" по внутренностям животных и по полету птиц. Юлиан Отступник наконец-то сможет сказать: "Ты проиграл, Галилеянин"....

И вполне по-шамански Лазарев указывает на "мировую ось", которая из конкретной географической точки соединяет мир земной с надземным. "Информационные структуры человека приходят в этот мир через центр звезды, в данном случае – Солнца"¹¹³⁴. "Души будущих детей приходят из загробного мира через Южный полюс"¹¹³⁵. "Зачатие человечества происходило в атмосфере Земли над Южным полюсом"¹¹³⁶.

Очевидно, из чувства профессиональной шаманской солидарности Лазарев помог умножению числа колдуний в нашем мире. По его рассказу, он однажды вступил в контакт с душой умершей бабки-колдуньи и помог ей передать знания ее внучке¹¹³⁷. Для христианина такое поведение явно невозможно. Но для шамана оно только естественно. Если из всего Писания признавать только одну фразу – "по плодам их познаете их" – то и ее будет достаточно для того, чтобы диагностировать религиозную практику Лазарева как однозначно антихристианскую.

Беспокаянное существование и игры с оккультными силами не могут пройти даром. Нравственное чувство "духовидца" начинает замутняться. Как мы помним, Лазарев считает вполне допустимым, не спросясь, вторгаться в сознание для кармической "корректировки"¹¹³⁸. И у него есть оправдание такому образу действий: "Сейчас я подхожу к такому периоду, когда для помощи другим мое проникновение в их пространственно-временные структуры становится необходимым"¹¹³⁹.

Лазарев о многом пишет верно. Действительно, мы теснее связаны друг с другом и особенно с нашими ближними, чем нам кажется. Действительно, наши болезни нередко приходят как отголосок нашего греха. И, действительно, самый страшный грех – убийство любви. Церковь знает об этом. И на этом знании (отнюдь не оккультном) строит свою практику. В Требнике говорится, что при соборовании больного помазуется не только сам больной, но и присутствующие. Это признание того, что люди солидарны, что болезнь одного не есть событие, постороннее для других – для исцеления одного надо исцелить весь дом.

Но тем опаснее ложь, если она прикидывается частичкой правды. Лазарев – не христианин. Полагаю, он и не врач. Он просто обычный сектант. И как многие сектанты, он спешит поделиться своим Апокалипсисом. Сроки Армагеддона у него выглядят так: "С августа 1945 г. происходит увеличение подсознательной агрессии в информационных структурах Земли... В последние два-три года резко обострились все энергетические процессы на Земле, и сейчас то, что называется в биоэнергетике кармой, работает в десятки раз быстрее, чем раньше... С осени 1995 г., судя по результатам моих исследований, должны включиться программы самоуничтожения человечества... Сейчас началась реализация программы уничтожения человечества"¹¹⁴⁰.

Как практически любые сектантские брошюры, книги Лазарева просто пошлы. Он пытается говорить языком, которым не владеет, и о вещах, которых не знает. Формула типа "механизм покаяния"¹¹⁴¹ выдает человека, который не знает, что покаяние – это чудо, это подвиг свободы. Поэтому Достоевский никогда не пытался психологически "анатомировать" момент раскаяния. По слову преп. Исаака Сирина, покаяние – это трепет души перед вратами рая. Это глубоко личное переживание перед лицом живого Бога, и потому оно совсем не тождественно обычному самоосуждению. Лазаревская формула "смирение есть высшая техника развития духа"¹¹⁴² настраивает человека на совершенно ложный тон.

"Что такое смирение и как оно рождается в душе, никто не может выразить словами, если человек не научится сему из опыта", – пишет авва Дорофей¹¹⁴³. Смирение не есть просто осознание своих недостатков, но есть особое чувство сердца. Можно указать путь ко смирению, но о самом состоянии смирения вряд ли что можно сказать. По слову старца, "считать себя ниже всех и постоянно молиться – это путь ко смирению"¹¹⁴⁴, но не само смирение.

Смирение не достигается ни техникой, ни медитацией. Все проще, неэзотеричнее. Вот лишь несколько святоотеческих размышлений о том, каково делание смирения. "Дело смирения – не измерять себя с другими"¹¹⁴⁵. Старца спросили: что такое смирение. Старец сказал: "когда согрешит против тебя брат твой, и ты простишь ему прежде, нежели он пред тобою раскается"¹¹⁴⁶. "Что есть смиренномудрие? – То, чтобы ты благодарил делающему тебе зло. И брат говорит: а если кто не достигнет в эту меру, что сделает? – Пусть бежит, избравши молчание"¹¹⁴⁷. "Каждый молящийся Богу : "Господи, дай мне смирение" должен знать, что он просит Бога, чтобы Он послал кого-нибудь оскорбить его"¹¹⁴⁸. "Помню, однажды мы имели разговор о смирении и один из знатных граждан Газы, слыша наши слова, что чем более кто приближается к Богу, тем более видит себя грешным, удивлялся и говорил: как это может быть? Я сказал ему: "Кем ты считаешь себя в своем городе?". Он отвечал: "считаю себя за великого и первого в городе". Говорю ему: "Если ты пойдешь в Кесарию, за кого будешь считать себя там?". Он отвечал: "За последнего из тамошних вельмож". Если же, опять говорю ему, ты отправишься в Антиохию, за кого ты там будешь себя считать? "Там, – отвечал он, – буду считать себя за одного из простолюдинов". Если же, говорю, пойдешь в Константинополь и приблизишься к царю, там за кого ты станешь считать себя? И он отвечал: "почти за нищего". Тогда я сказал ему: вот так и святые чем более приближаются к Богу, тем более видят себя грешными"¹¹⁴⁹.

Итак, не смирение и не покаяние, взятые в своем чисто психологическом аспекте, обновляют и спасают человека. Это всего лишь средства, которыми человек открывает свою душу для исцеляющего помазания благодати. Нет добра в той грязи, в поношениях и скорбях, которые встречает человек на путях своей жизни. Они могут стать проводником добра лишь в том случае, если человек, вразумленный и очищенный страданиями, откроет себя перед Богом. Лазарев же обожествляет саму грязь. "Душа лечится грязью, черной неблагодарностью, если она это не осуждает и принимает как данное Богом"¹¹⁵⁰. На деле душа лечится благодатью. "Грязь", как и любое иное обстоятельство земной жизни – лишь средство.

Лазарев говорит, что его "еще в юности тянуло к индийской философии"¹¹⁵¹. Насколько можно заметить, от увлечения Индией, от вполне безрелигиозной жизни он пробует проторить путь к Евангелию. Само усилие можно лишь одобрить. Но нельзя не заметить, что слишком уж много оккультного фона он продолжает нести в себе. Не очистив свою мысль, свое сердце от страстей и от языческих стереотипов, он берется выступать в качестве христианского учителя жизни.

Он никак не может привыкнуть к мысли о Боге. То его фантазия привычно по наезженной языческой колее устремляется к "космическим обителям" ("Структура нашей Вселенной состоит из 33 миров"¹¹⁵²). То он берется решать за Бога, на какие просьбы Тот благосклонен откликаться, а какие нужды людей считает ниже Своего достоинства ("Бога можно просить только о том, чтобы была дана возможность любить его больше, чем любое земное счастье. А когда просите у Бога не духовного, а физического благополучия, то Вы не просите, а воруете"¹¹⁵³). Как помнится, в Евангелии рассказывается о том, что первое свое чудо Христос совершил по просьбе человека. И этот человек (Дева Мария) просила тогда Христа не о том, чтобы окружающие встали на путь монашества, а о том, чтобы свадьба прошла веселее. И Господь не обвинил Свою Мать в "воровстве", а просто умножил вино в сосудах...

И "Бог", с которым общается Лазарев, говорит с ним каким-то уж слишком "новорусским" языком: "Пошло автоматическое письмо. "...Скоро получишь большие деньги. Успей отдать на создание школы изучения полевых структур. Если опять будешь вторгаться в наш мир,.. потеряешь свою силу с женщинами. Скоро это будет. Жди. Отец"¹¹⁵⁴. Впрочем, все эти ужасы миновали Лазарева. Он смог вовремя подкорректировать свою карму.

Но вообще стоит заметить, что Лазарев очень высоко оценивает свою роль в судьбах мироздания. "Как-то при очередной попытке нащупать пространственные структуры и найти способы воздействия на них, неожиданно пошла информация текстом: "Если ты выйдешь за пределы шагового пространства, Вселенная погибнет"¹¹⁵⁵. Судя по тому, что Вселенная до сих пор существует, Лазарев своим разумным поведением ее спас.

Все подвластно великому магу. Самые смелые мечты и страхи фантастов доступны ему: "Я вышел на контакт с моими будущими детьми"¹¹⁵⁶. Время вообще полностью подвластно Лазареву: "Целители более высокого уровня очищают настоящее, выбрасывая грязь в будущее. Для того, чтобы очистить человека, подтягиваю грязь из будущего, чтобы человек покаянием очистил свою душу в настоящем. Но одновременно с этим я ускорял время¹¹⁵⁷".

Если бы Лазарев просто шел от индийской философии к философии христианской, то бездарный эклектизм его философических построений был бы всего лишь более-менее безобидной особенностью его собственной судьбы¹¹⁵⁸. Бумага в конце концов все стерпит. Но не все стерпит человеческая душа. Не все эксперименты и не все "чистки" оставляют в целостности и неповрежденности человеческую душу. Лазарев не философ. Он практикующий оккультист. А это означает, что даже если он научится правильно употреблять слово Бог и даже если он приспособится с выражением читать православный Символ Веры – общение с ним все еще будет небезопасно.

Лазарев уже умеет цитировать Евангелие. Но он еще не прекратил бороться с ним. Он еще притязает на то, что может вести людей дальше, чем Христос. И потому для полного "очищения кармы" желательно отречься от Христа... "Развитие идет через патологию. Познание Бога идет через отречение от Него"¹¹⁵⁹.

Псевдобуддистский пафос разрушения всего и отречения от всего еще силен в нем. Даже Христос для него важен именно как разрушитель. "Иисус Христос должен был не только дать информацию, которая бы определяла стратегическое назначение человечества, он должен был избавить человечество от прилипания к земному и повышенной зависимости от него. Это могло быть достигнуто через уничтожение всего живого, что было в нем самом. Он должен был быть уничтожен в физическом теле, и его распяли, он должен был быть унижен в мудрости, в деньгах, и благополучной судьбе, и он был всего этого лишен"¹¹⁶⁰. Но Христос пришел не для уничтожения земного, а для спасения.

При этом цель "освобождения" оправдывает чуть ли не любые средства – от наркотиков¹¹⁶¹ до прелюбодеяния¹¹⁶² и Богохульства. И в самом буквальном смысле кармическими врагами человека оказываются близкие его. "Моя теща сломала себе обе руки. Выйдя из больницы, сломала ногу. Тут явно чувствуется чье-то воздействие. – Да, воздействие есть, – отвечаю. – Вы. – Да что Вы? – опешил молодой человек. – Я ведь к ней прекрасно отношусь. – В этом-то все и дело. У вас есть тенденция привязываться к людям, и этим Вы им вредите"¹¹⁶³. Те же кармическо-космические безымянные владыки позаботятся о том, чтобы сердце их избранника не прикипало к родным: "Если человек любил родителей больше, чем Бога, то в следующей жизни родители должны были обижать его, плохо к нему относиться, чтобы его душа не привязывалась им, и он свою любовь направил к Богу"¹¹⁶⁴.

Если хранить верность лазаревскому "Богу", то дозволительно и прямо становиться преступником и нарушать законы: "А помните притчу, рассказанную Иисусом Христом о слуге, который распродавал масло своего хозяина? Смысл этой притчи в том, что человек может нарушать земные законы, но не может нарушать законы Божественные"¹¹⁶⁵. Собственно евангельский смысл этой притчи не в поощрении преступлений. Речь идет о том, что каждый человек — временный владелец тех талантов, которые дал ему Господь. Дар нашей любви и нашего разума, дары нашего труда и нашей веры даны нам от Бога. Ему мы должны их вернуть. И если не сумеем их приумножить, как велит притча о талантах, то не стоит их зарывать в землю. Лучше тогда уж хотя бы просто раздать, подарить себя другим людям. Не смог принести свою жизнь в посвящение, в жертву Богу — раздай ее людям и, может быть, будешь оправдан этим. Если человек пройдет жизнь так, что в своей собственной душе не сможет стяжать или сохранить необходимое духовное сокровище, то пусть хотя бы своими добрыми делами соберет себе добрых свидетелей о себе, которые на последнем Суде смогли бы сказать о нем: да, Господи, он редко ходил в храм. Но это потому, что в это время он помогал тем, кому было тяжело...

Но самым религиозно опасным постулатом лазаревского вероучения является проповедь Богоотступничества. Не только к родителям и не только к деньгам, к успеху или к знанию не надо привязываться. В своих духовных странствиях человек еще должен пройти мимо Христа. Пройти, миновать Христа, и — оттолкнуть от себя "зацепку" за Спасителя. "Недавно я посмотрел мировые религии с точки зрения прилипания к земному. Оказалось, что религии не блокируют зацепку за духовного отца и его мудрость. Значит, все религии, устремляя человека к Богу, одновременно имеют подводное течение: все более мощное прилипание к Земле, которое в последнее время усиливается. Постепенно я понял, в чем дело. Все религии слабеют, чтобы уступить дорогу новому детищу — религии, которая станет наукой. Вера является звеном, соединяющим человека с тем, кто создал религию, то есть с духовным отцом. Желание поставить выше Бога духовного отца и его мудрость неизбежно приведет к осуждению духовного отца и его мудрости, поэтому Иуда должен был предать Иисуса Христа. И Христос знал и понимал, что Иуда здесь ни при чем"¹¹⁶⁶. Любимое занятие эзотериков — оправдывать Иуду...

От Христа тем более надо держаться подальше, что Он постоянно утверждал, что тот, кто не принимает Его, не принимает и Отца, а тот, кто отрекается от Него, отрекается и от Отца... По мысли же Лазарева, "Любая религия, осуждая тех, кто не принимает идей, данных ее основателем, все сильнее зацепляется за него и за его мудрость"¹¹⁶⁷.

На самом Лазареве сбывается то, от чего он на словах предостерегает: "Если не заблокирована карма, другими словами, если человек с земными страстями вторгается в душу¹¹⁶⁸... ". Да, его оккультные вторжения в души не делают их более чистыми и более близкими к Богу Евангелия.

Александр Нейфах, заведующий лабораторией Института биологии развития РАН, привел пример, как безответственная пропаганда "нетрадиционных методов целительства" может привести к гибели сотен людей¹¹⁶⁹. "Кармическая диагностика" может тысячи душ поставить на грань нравственной и духовной катастрофы.

Путей к прелести много. Но на каждом из них встречается извращение или отсутствие покаянного чувства. Чтобы избежать духовных катастроф, надо искать истинного Христа, а не лжехриста магии. И для этого лучше пользоваться не обломками Евангелия, рассеянными по оккультным книжкам, а самим Евангелием. И лучше каяться не перед космосом, а перед Богом.

 

 

Первоначальный файл с сайта: kuraev.vinchi.ru.

Текст в данном оформлении: Библиотека сайта Христианская психология и антропология.

 

 

Последнее обновление файла: 01.08.2011.