Поиск по сайту

 

«Бодрствуйте на всякое время и молитесь» (Мф. 26;41), – заповедовал Господь некогда ученикам своим. Впоследствии сами ученики, повторяя и поясняя эту заповедь, говорили: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1Петр. 5;8). «Будьте постоянны в молитве, бодрствуя в ней с благодарением» (Кол. 4;2). Этими словами они прямо указывали на тот путь добродетели, о котором у нас сегодня пойдет речь. Это путь внимания, бодрствования и трезвения или путь собирания внутрь себя. А так как Царствие Божие внутри нас есть (Лк. 17;21), то путь внутрь себя есть прямой путь в Царствие Божие. Поэтому преп. Агафон и сказал, что невозможно без усиленного внимания к себе преуспеть в добродетели и невозможно встать на путь спасения. То же самое имел в виду и преп. Исихий Иерусалимский, когда называл трезвение путем всякой добродетели. Преподобные иноки, говоря о внимании, бодрствовании и трезвении обычно под ними разумеют одно – заключение сознания в сердце, составляющими которого являются вышеозначенные делания. Внимание есть собрание ума в сердце, бодренность – собрание воли, а трезвение – собрание чувств. Преимущественное значение среди этих деланий получает трезвение, без которого невозможно осуществление первых двух деланий и поэтому процесс самособирания и молитвенного над собой бдения чаще всего именуется подвижниками как трезвение. «Трезвение, – говорят они, – есть твердое устроение ума, стояние его при сердечной двери. Оно видит приходящих к нему помыслов-хищников, слышит, что они говорят, познает, что делают эти убийцы и какие образы начертываются и воздвигаются бесами, чтобы пленить ум мечтаниями». Объясняется это тем, что как находящемуся в центре круга видно по всем его радиусам, в отличие от вышедшего из центра, которому видно бывает по направлению одного только радиуса, так и собранному внутри души сознанию видны все движения сил душевных, равно как и приходящих в душу врагов. Рассеянному же и находящемуся во вне, невозможно вовремя усматривать приход в душу лукавых помыслов и чувств, не говоря уже о том, чтобы иметь силы противостоять им. Собранный же подобно связанному пучку хрупких веточек или устроенному войску, силен бывает выдержать и победить то, что рассеянному не под силу. Зная это, св. Исихий определяет трезвение как «духовное художество, совершенно избавляющее при помощи Божией человека от лукавых дел, от страстных слов и помышлений». Особенная же важность добродетели трезвения в том, что она открывает человеку, прежде всего, его собственное падение. Когда человек живет рассеянно, во вне, он не знает себя, когда же он начинает вникать в себя, наблюдать за собой, за своими сердечными движениями, мыслями и чувствами, то начинает видеть, насколько он пронизан грехом, насколько он страстен. По этой причине приходит к покаянию, плачу, сознанию своих грехов и из такого состояния может принять Искупителя.

Противоположной этой добродетели является страсть рассеяния. Хотя провождающие жизнь свою в суете мало обращают внимания на эту страсть, но, тем не менее, она опасна. Во-первых, как говорит св. Игнатий Брянчанинов, «человек, преданный рассеянности, имеет о всех предметах, и самых важных, очень легкое, самое поверхностное понятие», так что не в силах бывает покаяться, совершить умоперемену. Во-вторых, «рассеянный обыкновенно непостоянен, его сердечные ощущения лишены глубины и силы, а потому они непрочны и маловременны». Как при этом возможно приобрести глубокую сердечную веру? В-третьих, «как мотылек порхает с цветка на цветок, так и рассеянный человек переходит от одного земного удовольствия к другому, от одного суетного попечения к другому». А такой род деятельности прямо противоречит христианскому образу жизни. Поэтому внимай себе, говорит Дух Святый через пророка Моисея, чтобы не вошла в сердце твое беззаконная мысль (Втор. 15;9) и не последовало за мыслью соответственное дело. Все святые Отцы старались избавиться от рассеяния, сосредотачивая все внимание на себе, на своем сердце, на своих мыслях, чтобы исправить и направить их по Евангелию. «Разве вы не знаете, – говорит тот же Святый Дух, но уже через Апостола, – что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас? Если кто растлит храм Божий, того покарает Бог» (1Кор. 34; 16-17). Как понимать эти слова? Вы – храм Божий и по телу, и по душе, и по духу. Через наш дух соединяется Дух Святый, который действует на душу и тело. Кто Божий храм растлит, того покарает Бог. Слово растлит содержит в себе корень «тлеть», а тление – это разрушение, распад. Человек, растленный душой, – это человек, повредивший свою личность или сведший ее на нет. Обычно тело растлевается, когда человек вступает в преступную связь с кем-либо, нарушая верность супруге или нарушая целомудрие вообще. То же самое происходит в духовном смысле, когда человек нарушает верность Христу и вступает в преступную связь с ложью. Это называется духовным прелюбодеянием. Почему наши молитвословы буквально переполнены такими выражениями как «аз есть блудный и прелюбодейный»? Эти молитвы составлены монахами святой жизни, которые, употребляя подобные выражения, имели в виду ту прелюбодейную связь, при которой человек нарушает верность Христу, вступая в прелюбодейную связь с грехом и тем растлевая душу. А кто растлит душу, того покарает Бог тем, что отступит от человека, ставшего недостойным того, чтобы Он в нем жил. Каковы последствия? – Смерть души и погребение ее в аду.

Господь говорил, что светильник тела есть око (Лук. 11;34), подразумевая под оком ум, дух, а под телом деятельность человека. От того, какое качество имеет ум или дух, зависит вся деятельность человека. Непорочность души и совершенство ее находятся в полной зависимости от духа. Итак, если око твое будет чисто, когда разум будет свободен от смешения добра и зла, когда там будет одно добро, то и все тело твое будет светло, т.е. деятельность будет правильная, святая. А если оно будет худо, заражено злом, то тело твое соответственно будет темно. Итак, смотри свет, который в тебе, не есть ли тьма (Лук. 11; 34-35)? Блюди себя от усвоения ложных мыслей, от усвоения себе зла, иначе это плохо будет сказываться на деятельности твоей. От чего бывает у нас око темное? Если человек приобщается лжи, скажем, через чтение еретических книг, то затемняет свой ум и делает свою деятельность непотребной и Богу неугодной. Вообще когда ум соединяется с ложью, тогда человек становится чадом дьявола, ибо отец лжи есть дьявол, и годен становится только для жительства вместе с дьяволом. Особое внимание поэтому нужно обращать на хранение душевного ока. Св. Игнатий Брянчанинов делает интересное замечание по поводу тех людей, которые любили читать романы, что вредным образом сказалось на них впоследствии. «Некоторые начитались романов, по ним настроили свой ум и сердце. Впоследствии, пораженные какой-нибудь превратностью жизни, или по собственному внутреннему проснувшемуся влечению, или по мановению милости Божией, эти люди захотели проводить жизнь благочестивую. Тогда-то обнаруживалось гибельное действие настроения, полученного предшествовавшим чтением. Навык к наслаждению сладострастием постоянно отвлекал их от чувства покаяния и вводил в самый подвиг наслаждение сладострастием, столь мерзостное перед Богом, соделывающее душу человека неприступной для Святого Духа, удобоприступной для сатаны, обителью его. С особенной ясностью это заметно на женском поле. Те женщины, которые читали много романов, потом предались набожности и даже подвижничеству, наиболее хотят, чтобы их новая жизнь была также романом. Они хотят быть по настроению души любовницами! Хотят, потому что воля, поврежденная неправильным употреблением ее, влечет их насильно к усвоившемуся сладострастию, а ум, ослабленный, помраченный, развращенный, плененный мыслями, сообщенными чтением, не имеет ни силы, ни способности руководствовать волей и удерживать ее от неправильного стремления. Напитанные чтением романов весьма способны к самообольщению, бесовской прелести, как стяжавшие вкус к наслаждению сладострастием, которое может действовать не только грубо, но и самым утонченным образом, непонятным и неприметным для человека, еще не свергнувшего с себя ига страстей». У него есть и другие высказывания о пагубности неразборчивого чтения книг, особенно книг, написанных западными подвижниками типа Фомы Кемпийского или Игнатия Лайолы, мало чем отличающихся от романов. Думается, что в контексте сказанного нет надобности вдаваться в подробные рассуждения о подобном или даже более сильном влиянии на душу человека просмотра им различного рода художественных фильмов, особенно тех фильмов, которые поражают и распаляют и без того болезненное воображение. Увлекшийся идеей суперменства наверняка и в духовной области будет мечтать о супер-святости и о значимости собственной персоны для всего человечества. Воспитавшемуся в почитании плоти и животной силы сложно будет подчинить плоть духу и приобрести сознание духовной нищеты и слабости. Кроме того, сейчас многие обращаются к христианству, пройдя через секты и усвоив там некоторые ложные мысли. Впоследствии они очень от этого страдают. Большей частью это выражается в том, что у них возникают разные сомнения или хулы. И все это есть следствие нехранения своего душевного ока, своего ума. Итак, надо хранить свой ум. «Все, что мы делаем вне Евангельского учения и законоположения непременно производит в нас вредное впечатление. Каждое дело, слово, помышление, как благое, так и злое, непременно кладет на нас соответствующую печать. Надо это знать и знать», – говорит св. Игнатий.

Если посмотреть творения аввы Дорофея, св. Исаака Сирина, преп. Иоанна Лествичника, то можно заметить, что первые их поучения начинаются с призыва к отречению от мира. И все святые Отцы, когда учили, как вести христианскую жизнь, учили, в первую очередь, отвергнуться мира и того, что в мире. И Господь постоянно говорил: «Не любите мира, ни того, что в мире. Кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполнивший волю Божию пребывает вовек (1Ин. 2;15-17). Прелюбодеи и прелюбодейцы! не знаете ли, что дружба с миром есть вражда против Бога. Итак, кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу» (Иак. 4;4). Впрочем, есть изречения, говорящие и о противоположном, вроде таких, как это: «ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Своего Сына в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был через Него» (Ин. 3;16-17). Из всех этих высказываний видно только то, что есть два значения «мира». В одном значении в Свящ. Писании употребляется слово «мир» для определения таких понятий как украшение или как упорядоченная совокупность всего сотворенного Богом, то есть все тварное бытие, или как общество разумных свободных существ, включая ангелов и человека, или вообще людской род и те условия, в которых живет этот род. Другой «мир» в Свящ. Писании описывается как мир, который во зле лежит (1Ин. 5;19), в котором царствует смерть (Рим. 5;14) и у которого есть свой князь – сатана (Ин. 12;31). Соответственно, дух, царствующий в этом мире, есть дух антихристов (1Ин. 4;3) и мудрость его есть безумие перед Богом (1Кор. 1;20). Говоря современным языком, это и есть та культура, которая ныне царствует и царство которой характерно тем, что совершенно противоположно Царству Божиему.

Свое начало греховная культура берет от первой четы человеческой. Уже первый родившийся у них сын Каин за свою деятельность получил проклятие Божие. И пошел Каин от лица Господня, т.е. в сторону, от Бога противоположную, и поселился в земле Нод, на восток от Эдема (Быт. 4;16). Там он построил город, ограду (4;17), вероятно, с целью воевать и защищаться. В шестом его колене родился сын Ламех, который взял себе две жены: имя одной Ада, а второй – Цилла (4;19), что свидетельствует о грубом проявлении чувственности, ибо он взял не просто женщин, а самых красивых женщин,¹ и не столько для деторождения, сколько для удовлетворения похоти. Из детей, рожденных Адой, первый сын Иавал стал отцом живущих в шатрах со стадами, т.е. с ним возникли кочевой образ жизни и земледелие. Когда же установилась сытая, привольная жизнь, то появилась нужда в музыке, чтобы веселиться, и второй ее сын Иувал, гениальный человек для своего времени, придумал для этого разные музыкальные инструменты. Тувалкаин, рожденный от Циллы, научился ковать железо, в результате чего появилось оружие войны. О сестре Тувалкаина сказано, что она называлась Наима (4;22), но не сказано, чем она занималась. В переводе с еврейского Наима означает прелестная и исключительно красивая. В толковании св. Иоанна Златоуста между строк можно прочитать, что, имея такую красоту, она стала ее продавать. Согласно другим толкованиям, она изобрела также ткачество, что вполне логично, ибо с ее ремеслом напрямую связана мода. Такое начало берет так называемый культурный прогресс, но прогресс не святости, ибо о Боге никто из потомков Каина и не вспоминает, а греховной жизни. Противоположное каинитам направление взяли сифиты. Они первые, кто начал служить Богу в молитве, и первые, кто установил богослужение (Быт. 4;26). Люди этого поколения старались всей своей благочестивой жизнью угодить Богу (Быт. 5;24). Некоторые представители этого поколения за чистоту и святость жизни своей сподоблялись прозорливости и ясного видения того, к чему может привести жизнь, созидаемая на началах отчуждения от Бога (Иуд. 1; 14-16). Эта жизнь именуется ими откровенно нечестивой, греховной, злой (2Петр. 2;5) в отличие от жизни чистой, святой, доброй (1Фесс. 4;7).

С тех пор существует два направления жизни. Один путь – служение Добру, другой – служение Злу. Сторонников последнего служения в мире, лежащем во зле, гораздо больше оказывается, чем сторонников противоположного служения. Из-за многочисленности злых и греховных проявлений в мире сем, святые Отцы обыкновенно словом «мир» обозначают совокупность всех греховных движений. «Когда, – говорят они, – мы хотим наименовать страсти общим именем, именуем их миром. Когда же намереваемся распределить их по частным названиям, тогда именуем их страстями». Такой мир не может не омрачать тех, которые устремляют к нему свои вожделенные взоры. И даже те, которые подвизаются выйти из тьмы мира, доколе находятся еще среди него, не могут видеть оплетений его. «Мир держит в оковах не только учеников, чад и пленников своих, но вот – он и нестяжателей, и подвижников, и возвысившихся превыше его начал уловлять в дела свои различными образцами, попирает их и повергает под свои ноги», – говорит св. Исаак. Как видим, мир держит в оковах даже тех людей, которые подвизаются выйти из мира. Те же, которые находятся среди мира, вообще не в состоянии преодолеть его пленяющего действия, подобно упившимся вином, не только не могущим преодолеть его опьяняющего действия, но порой даже сознать пагубность своего состояния. А ведь есть пьянство от вина, а есть пьянство и не от вина. Как говорит св. Тихон Задонский: «Яко же глаголется пьяни без вина. Пьянство от вина – когда человек выше меры употребляет вино, а пьянство не от вина – когда человек любовью мира сего, суетой мысли, беззаконными начинаниями упивается. Упившийся от вина часто не знает, что говорит, что делает, ни стыда, ни страха не имеет и что ни делает, почти все смеха достойно делает. Так упившийся любовью мира сего, прочими беззаконными мыслями, не знает, что делает, то за то, то за другое хватается, но все начинания дел его против него есть. Например, все знают, что умрут, но копят богатство. Или видят тщетность славы, но все равно к ней стремятся. Все это делает пьянство от любви мира сего сотворенное, которое так ум омрачило, что бедные сами не знают, что делают. Но упившийся от вина и сикеры удобно истрезвляется, а упившийся любовью мира сего с великой трудностью истрезвляется. Похоть, которая в нем живет и обезумляет его, много причин вымышляет и не допущает ему истрезвиться. Мне, де, ради жены, ради детей, ради старости моей немало надобно. Пьяный от вина не чувствует, сколь вредно есть пьянство, пока упивается. Так и упившийся от похоти мира сего не знает, сколь вредны похоти те, пока в них пребывает. Упившийся от вина, как начнет истрезвляться, познает, сколь вредно есть пьянство. Так и упившийся от похоти мира, когда начнет в чувство приходить, познает, сколь вредны суть похоти мира». Что чувствует пьяный, когда отрезвляется? Головную боль и общую расслабленность. Так человек, когда из мира приходит и начинает отрезвляться, чувствует расслабление души, потому что прихоти мира душу расслабляют. Кроме того, «человек, истрезвившийся от пьянства, жалеет, стыдится, что без меры употреблял вино, в бесчувствии был и без чина поступал. И так сам себе вредил и людям смех был. Так и христианин, пришедший в чувство, жалеет и стыдится, кается, сокрушается, что за прихотями мира сего гонялся, оставлял Истину, Добро и все прежние дни, как погибшие, оплакивает».

Но самое страшное то, что если человек пристрастится к миру, то он легко и даже естественно, по утверждению св. Игнатия Брянчанинова, примет антихриста, ибо «при служении миру невозможно служить Богу. Друг мира непременно соделывается, может быть, незаметно для себя, злейшим врагом Бога и своего спасения. Вкрадывается миролюбие в душу как тать, пользующийся мраком ночи, нерадением, невниманием к себе». Примером тому является иудейское духовенство, которое распяло Христа по причине миролюбия, так как не захотело отречься от мирских благ. По этой же самой причине в конце мира люди примут антихриста, если будут пропитаны этим мирским духом. «Страшно миролюбие, оно входит в человека неприметным образом, а вошедши, соделывается его жестоким и неограниченным владыкой. Постепенно приготовились человеки и стяжали душевное настроение, способное к богоубийству. Постепенно они приготовляются, стяжевают настроение, характер, способный к принятию антихриста». Постепенно и незаметно. Поэтому Господь и повелел последователям своим распяться миру, как это сделал Апостол, сказавший: «Для меня мир распят и я для мира» (Гал. 6;14). Как мир распинается человеку, а человек миру? Когда человек отрекается от мира, оставляет имущество и суетные дела, тогда распинается мир ему. А когда, освободившись от внешних вещей, он подвизается против самих услаждений и пожеланий, тогда, умертвив свои страсти, он сам распинается миру. Первой ступенью отречения от мира является отказ от всего лишнего, второй – отказ от пристрастия к вещам. Добродетель не в том, чтобы мало иметь, а чтобы не пленяться этим. Можно иголку с ниткой иметь и о них все время думать. Полное освобождение от мира есть освобождение от пристрастий к нему. Когда человек освобождается от мирских пристрастий, тогда он может жить среди мира и это ему не повредит. Но дойти до этого удобнее через первичное отречение и телесное удаление от мира.

Но как же жить человеку в мире, если у него нет возможности телесно удалиться от него? Как находиться в житейском и не пристращаться к нему? В этом нет ничего невозможного, утверждает св. Феофан Затворник. «У нас есть поверье и чуть ли не всеобщее, что как скоро займемся чем-либо по дому или вне его, то выступаем из области дел Божеских и Богу угодных. От того, когда родится желание жить богоугодно или зайдет речь о том, то обыкновенно с этим сопрегают мысль, что уж коли так, то беги из общества, беги из дома в пустыню, в лес. Между тем и то, и другое не так. Дела житейские и общественные, от которых зависит состояние домов и обществ, суть Богом определенные дела. Исполнение их не есть отбегание в область небогоугодную, а есть хождение в делах Божеских». Исходя из этого, он советует возыметь убеждение, что деятельность домашняя и общественная есть деятельность богоугодная, ибо «на все сюда относящееся есть особые заповеди. Заповедей же исполнение как будет не угодно Богу»!? Отчего не ладятся дела житейские? «Житейские дела лезут в сознание и память о Господе вытесняют. А следует делать наоборот: о житейских делах хлопотать, но как о Господнем поручении и как перед Богом». Например, приходит к нам человек, а мы читаем Слово Божие. Вот, думаем принесла его нелегкая, отвлекает от богоугодной жизни, а Господь послал этого человека и смотрит, как мы с ним поступим. Или мать стоит на молитве утром, а ребенок в это время просыпается и плачет. Что ей делать – молиться дальше или пеленать его? Разве пеленание – это богоугодное дело? В данный момент явно богоугоднее, чем молитва. Подавление религиозных чувств зависит не от природы житейских дел, а «от нашей оплошности, – говорит св. Феофан, – по которой попускаем сами себе погрязнуть и мыслями, и чувствами, и желаниями, и заботами в одно житейское. А этого может и не быть. Старайтесь не всей душой быть в хлопотах, но одними концами рук и ног и одной поверхностью глаз и ушей, а все остальное обращено к Богу».

Говорят, все время суечусь, одна суета кругом. Согласимся, что человеку приходится делать много дел, но это не обязательно составляет суету. Суета образуется от того, что человек при совершении какого-либо дела думает о еще несовершенных делах и мятется. А если он делает без посторонних мыслей, тогда это не суета. Таким образом, осуечение составляют не дела, а образ их совершения. И к тому же, совсем бросить совершение житейских дел нельзя. Мы связаны в отношении их заповедями и, нарушая их или не исполняя, будем делать Богу неугодное. Еще бывает убеждение у людей, что для того, чтобы Богу угодить, надо делать какие-то великие подвиги: наложить на себя строжайший пост, читать множество молитв, акафистов, канонов, кафизм. Но, как объясняют святые Отцы, «большое заблуждение в том, когда люди думают, будто для неба надо предпринимать большие и громкие дела. Надо только делать все по заповедям Господним. Что же именно? Ничего особенного, – как только то, что всякому представляется по обстоятельствам его жизни». Например, пришел к нам бедный. Это Бог его привел. Что нужно сделать? «Отстань, я молюсь, кафизмы читаю»? Нет, помочь, ибо Бог и привел бедного с желанием, чтобы мы поступили по отношению к этому бедному как Ему угодно. А Ему угодно, чтобы мы помогли. Вот и богоугодное дело! Очевидно, что верный путь к богоугодной жизни есть исполнение заповедей: просящему дай, обидчика прости, грешника не осуждай, с соперником скорее мирись, недостает чего – молись и т.д. «Мне кажется, здесь все ясно и просто, – говорит св. Феофан Затворник, – и нечего томить себя мудреными задачами, надо выбросить из головы все планы о многополезной, многообразной, общечеловеческой деятельности, какою бредят нынешние умники… В житейском быту, если есть что мешающее духовной жизни, то это совсем не дела и занятия, а пустая многозаботливость, точащая сердце. Эта самая многозаботливость есть болезнь падшего, который взялся сам устроить свою судьбу и мечется во все стороны». Так что житейские дела не есть суетность, напротив, это Божии дела, только совершать такие дела надо с сознанием, что, исполняя их, мы волю Божию исполняем. Следовательно, для того, чтобы научиться вниманию и трезвению, нужно исполнять общественные и частные дела, потому что рассеянность не с ними соединена. Рассеянность соединена с праздностью. Чтобы научиться вниманию, нужно отвергнуть пустые, праздные дела, а не отвергнуть вообще дела. «Занятие полезное, в особенности занятие служебное, сопряженное с ответственностью, не препятствует к сохранению внимания к себе, – подтверждает эту мысль св. Игнатий Брянчанинов, – оно руководствует к такому вниманию… Деятельность – необходимый путь к бдительности над собой». Надо только приучиться начинать и совершать любое дело с молитвой, с возношением своего ума к Богу.

Итак, сущность трезвения в том, чтобы ум был сосредотачиваем на Боге и вещах духовных, не опьяняясь страстями и суетой. Отсюда делается понятным закономерность такого рода наставлений: «Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими, и чтобы день тот не постиг вас внезапно» (Лук. 21;34). Чтобы ум не помрачался, требуется соблюдать умеренность во всем: в употреблении пищи и пития, во сне, в беседах и в житейских делах. Утерявшему правильность удовлетворения естественных пожеланий плоти невозможно выйти из образовавшегося вследствие этого плотского состояния и приобрести светлость ума, способного беспрепятственно совершать духовные свои занятия, а значит, и невозможно одержать победу над врагами своего спасения – грехом, диаволом и смертью. Ибо, как наставляет авва Пимен, «доколе котел разогрет горящим под ним огнем, дотоле не дерзает прикасаться к нему ни муха, ни пресмыкающееся. Когда же котел остынет, тогда свободно садятся на него все гады. Подобно этому совершается и с иноком. Доколе инок пребывает в духовном делании, дотоле враг не находит возможности его победить». Духовное же делание состоит прежде всего в памятовании Бога и в отрезвлении от всего препятствующего этому (1Кор. 15;34). Великое усердие в этом делании показывает сам давший это наставление, как видно из следующего случая.

Однажды авва Исаак сидел у аввы Пимена. В это время раздался голос петуха. Авва Исаак спросил у аввы Пимена:

– Авва, здесь есть петухи?

Пимен ему отвечает:

– Исаак, зачем ты принуждаешь меня говорить об этом? Ты и подобные тебе слышат петухов, а тому, кто трезвится, нет дела до них.

Проходящие подвиг трезвения хотят быть незнающими ничего, кроме Иисуса Христа (1Кор. 2;2), в Котором сокрыты все сокровища премудрости и ведения (Кол. 2;3). Польза от такого «незнания» настолько ощутима и предпочтительна, что побуждает к такого рода поведению, от которого неведающие сего приходят в великое недоумение. Да и как не прийти в недоумение нам, рассеянным и стремящимся к собиранию всякого рода сведений от всевозможных информационных источников, когда бы мы прочитали в Отечнике об одном подвижнике, жившем в пустыне со своим учеником и не знавшем даже его имени, хотя ученик тот находился при нем около двух лет. И в доказательство тому, что это было действительно нелюбопытство ради Бога, служит пример действия другого подвижника, пришедшего к нему по делу и спросившего об имени ученика его. Когда же он узнал о том, что старцу неизвестно имя ученика его, то, уразумев настоящую причину такого незнания, рассудил как истинный делатель трезвения: «Если ученик твой при тебе живет два года, и ты не знаешь имени его: то зачем мне узнавать имя его для одного дня»? Св. Игнатий Брянчанинов, поясняя такое странное для нас поведение, пишет, что «древние иноки-безмолвники, храня со всевозможным тщанием безмолвие души, крайне охранялись от любопытства, от всякого излишнего знания, могущего нарушить безмолвие сердца и прервать его таинственную беседу с Богом». И вспоминает далее случай, описанный в Добротолюбии, об авве Филимоне, который не интересовался делами ученика своего и никогда не спрашивал его: куда он ходил и что он делал. Он не изменил этому правилу даже тогда, когда его ученик отсутствовал продолжительное время, посетив Александрию, Константинополь и не известив об этом своего наставника. И не только безмолвники, но даже и настоятели монастырей в древности являли подобные примеры, как тот игумен, который ходил в Александрию по какому-то делу и когда по возвращении он был спрошен своей братией о том, что видел в городе, то ему нечего было ответить, разве что:

– Поверьте, братия, кроме епископа, я никого там не видел.

На их удивление по поводу случившегося с городом, он объяснил им так:

– Я старался, когда шел по городу, ни на кого не смотреть и никого не видел, кроме епископа.

Подобных случаев в жизни христианских подвижников встречается довольно много и все они учат тому, что все силы ума своего и сердца следует обращать единственно к вещам духовным, не обращая внимания своего на вещи преходящие. Ведь если образ мира сего проходит (1Кор. 7;31), то неразумно его запечатлевать в своем сознании. Так что христианину, если он действительно хочет, чтобы по имени его было и житие его, необходимо все внимание ока души своей сосредоточить на образе Христа, явленном в Евангелии и внимать единственно этому образу, доколе не изобразится в нем Христос (Гал. 4;19), по образу и подобию Которого он сотворен.

 

 

1. Ада означает украшение гарема, Цилла – тень, приятная прохлада.

 

 

Издание:

Коржевский Вадим иерей. Пути спасения христианина: беседы. – Тюмень: Русская неделя, 2010.

 

Текст в данном оформлении из Библиотеки христианской психологии и антропологии.

 

 

Последнее обновление файла: 10.03.2012.