Поиск по сайту

 

Жизнь наша на земле есть не что иное, как путь к смерти. Память об этом является превосходным средством для должного приготовления к переходу в блаженную вечность, ибо помнящий об этом, по слову преп. Варсануфия Великого, «говорит помыслу своему: «Я и Бог – мы одни в мире! И если не исполню воли Его, буду уже принадлежать не Ему, а чуждому», и ежечасно ожидает исхода своего из тела, помышляя, как ему сретить Бога, и таковой скоро улучает путь спасения». Именно об этом заповеданном Отцами спасительном делании и пойдет у нас сегодня речь.

Моисей среди заповедей израильскому народу дал заповедь помнить день исшествия своего из земли египетской во все дни жизни своей (Втор. 16;3). Это указание в духовном смысле, кроме всего прочего, применимо и к памятованию смерти, ибо земля египетская есть образ земной жизни. Необходимость такой памяти в том, что «если не будем принуждать себя к воспоминанию о смерти, можем совершенно о ней забыть. Когда забудем о смерти, тогда начнем жить на земле как бы бессмертные», – говорит святитель Игнатий Брянчанинов. По причине забвения собственной смерти люди занимаются вещественным развитием, обращая все свое внимание на землю и забывают, что после смерти последует Суд Божий, на котором решится вечная участь каждого независимо от того, помнит он об этом или нет. И чтобы участь не была скорбной, необходимо принуждать себя к вспоминанию о предстоящем Суде, ибо, как сказал св. Симеон Новый Богослов, «всякому начавшему жить по Богу полезен страх Суда и порождаемая им болезнь сердца. Кто же без такого основания и без так их уз страха думает положить начало доброй жизни, тот не на песке только полагает основание своих деяний, но мечтает построить дом на воздухе без основания, что конечно невозможно». Такую же пользу приносит память о конечной участи, следующей за Судом. Поэтому необходимо поминать и рай, чтобы этой памятью возбуждать себя к доброделанию, и ад, чтобы удерживать себя от зла.

Св. Тихон Задонский, размышляя, говорит: «Смерть нечаянно приходит и восхищает всякого, праведника и грешника, и посылает в оный век. По смерти суд Христов следует праведный, на котором слов, дел и помышлений беззаконных испытание будет, где следует или прославиться, или постыдиться. По суде две дороги откроются: едина во ад, которою поженутся грешники нераскаянные; другая в Царство Небесное, и пойдут тою праведнии и святии. Сих размышление есть истинная христианская философия, которая научает не натуру вещей испытывать, но суету мира, кратность времени и долготу вечности познавать, и сердце обращать от видимых к невидимым и от временных к вечным». Упражнение в таком любомудрии доставляет человеку знание о том, что он не вечен в этом веке, а раз так, то ничего другого не остается ему, как оставить век сей и все его предметы. «Тогда подлинно, – говорит св. Тихон, – не захочешь ни чести, ни славы, ни богатства, ни угодий в мире искать. Какая бо польза тебе от сих, которых или сегодня, или утром оставишь и нехотя? Кто бо при смерти ищет богатитися, в чести быть и славиться? Спроси у больных, находящихся при смерти: что они думают? Тогда они правильно о всех мирских вещах рассуждают: признают от сердца, что вся – суета. Ты же сейчас делай то же, признавай истину сию, и как за дымом не гоняешься, так и не будешь гоняться за суетой».

И не только к вещам сторонним не будет стремиться таковой, но и сами естественные свои потребности будет ограничивать. Живо поминающему смерть и пища на ум не приходит, и сон отлетает от очей. А с отсечением излишества в этих естественных страстях становится возможным отсечение и страстей противоестественных, основывающихся на падшем естестве. «Тогда, – по свидетельству Антония Великого, – не прогневляемся ни на кого, не стремимся к собранию земных сокровищ, попираем все тленное страхом могущего ежедневно последовать отшествия отсюда и непрестанным размышлением о разлучении души с телом. Тогда перестает действовать любовь к женскому полу, угасает пламень любодеяния». Памятью смертной можно обуздать и другие страсти. «Хочешь сказать что-нибудь непристойное, – говорит св. Иоанн Златоуст, – помысли о скрежете зубов, и страх оного обуздает язык твой. Желаешь ли сделать какое похищение, послушай, что Судья оный повелевает и говорит: связавши ему руцы и нози, возьмите его и вверзите в тьму кромешную (Мф. 22;13), и таким образом изгонишь и сию страсть. Если ты ведешь жизнь невоздержанную, то послушай, что говорит богач оный: посли Лазаря, да омочит конец перста своего в воде, и остудит язык мой: яко стражду в пламени сем (Лук. 16; 24-25), и не получил помощи. Часто приводя сие на память, наконец, ты отстанешь от страсти невоздержания. Если ты любишь увеселения, рассуждай о тесноте и скорбях, имеющих быть там; после сего ты и думать не станешь об увеселениях. Если ты жесток и немилосерд, то чаще припоминай тех дев, которые за то, что погасли их светильники, не были допущены в чертог Жениха; и ты скоро сделаешься человеколюбивым. Нерадив ты и беспечен? Размышляй о судьбе скрывшего талант свой, и ты сделаешься быстрее огня. Тебя снедает желание, как бы завладеть достоянием ближнего твоего? Воображай непрестанно тот неумирающий черв, и сим образом легко освободишься и от сей болезни, и все прочие слабости свои исправишь». Таким образом, памятование смерти оказывает непреодолимую силу в борьбе с грехом, ибо кто действительно понял, что есть предел жизни сей, тот только может положить предел и своим согрешениям. Поэтому справедливо заключает премудрый Сирах, говоря: «Во всех делах твоих помни о конце своем, и во веки не согрешишь» (Сирах. 7;39) «По важности плодов памятования смерти, – наставляет св. Игнатий Брянчанинов, – должно быть мужественным в возделывании их и преодолевать все препятствия разумным трудом и постоянством; должно веровать, что этих плодов достигнем и мы в свое время, по милости и благодати Божией. Воспоминание о смерти, о сопровождающих ее и о последующих ей страхах, воспоминание, сопряженное с усердною молитвой и плачем о себе, может заменить все подвиги, объять всю жизнь человека, доставить ему чистоту сердца, привлечь к нему благодать Святого Духа и тем даровать ему свободное вознесение на небо, мимо воздушных властей».

На основании вышеизложенного становится понятным утверждение св. Исаака, что «первая мысль, которая посылается человеколюбием Божиим человеку и руководствует его к жизни вечной, есть мысль об исходе. За этим помыслом естественно следует пренебрежение к миру и этим начинается в человеке всякое доброе движение, ведущее к жизни вечной». Помышление о смерти рождает всестороннее воздержание, печаль по Богу, слезные молитвы и исполнение многих заповедей Божиих. «Как хлеб нужнее всякой другой пищи, так и помышление о смерти нужнее всяких других деланий», – говорит преп. Иоанн Лествичник. Поэтому весь подвиг нашей души должен состоять в том, чтобы устремлять внимание на страшную мысль о смерти, которая, несмотря на постоянные напоминания в различных случаях жизни, постоянно уплывает из сознания человеческого. Некто, скорбя об этом, восклицал: «Гроб мой! Отчего я забываю тебя! Ты ждешь меня, ждешь, я наверно буду твоим жителем, отчего же я тебя забываю и веду себя так, как бы гроб был жребием только других человеков, а отнюдь не моим». Причиной такого забвения является грех, которому свойственно закрывать истинное познание. Мешает помнить о конце и привязанность к миру сему. При развлечениях и заботах решительно невозможно сохранять таковую память. Поэтому преп. Иоанн Лествичник и сказал прямо, что «кто хочет непрестанно сохранять в душе своей память смерти и суда Божия, а между тем предается попечениям и молвам житейским, тот подобен хотящему плавать, и в то же время плескать руками». А св. Игнатий Брянчанинов пояснил это еще так: «Густым облаком, хотя оно состоит из одних тонких паров, закрывается свет солнца и телесными наслаждениями, рассеянностью, ничтожными попечениями земными закрывается от взора души величественное и вечное. Тщетно сияет солнце с чистого неба для очей, пораженных слепотой, и вечность как бы не существует для сердца, обладаемого пристрастием к земле».

Об этом более всего заботится сатана, ибо он весьма ненавидит этот помысел и всеми силами старается истребить его в человеке, чтобы он не обратился к будущей жизни. Для этого и придуманы им все развлечения и источники различной информации, чтобы человек не сосредоточился на этом помысле. Цель искусителя – развлечь внимание и рассеять его по суетным предметам мира сего. «Если бы можно было, – говорит св. Исаак, – сатана отдал бы человеку царство целого мира, только бы развлечением избавить ум от такого помысла». Слышите! Он готов отдать все то, что является столь вожделенным и ради чего тратятся неразумными людьми невосполнимые годы их земной жизни. Таковые только тогда окажутся в трудном положении, когда после издевок над «измышлениями попов» переступят черту жизни, хотя они и уверены в том, что этого не будет у них и там. Такая уверенность основывается на современных «научных» исследованиях посмертного опыта, которые устраиваются не без помощи тех же бесовских сил. Практически все описанные учеными современные опыты посмертных переживаний являются совершенно не похожими на традиционные опыты загробной жизни, которые описывает христианская письменность. Основываясь на опросах людей, переживших клиническую смерть, эти неразумные исследователи самодовольно заявляют, что они не встретили в рассказах опрошенных ими людей описаний распространенных мифологических картин посмертного бытия. Они говорят, что модель посмертной награды или наказания отсутствует или отвергается даже глубоко религиозными людьми, имея в виду протестантов, что в потустороннем мире существует курорт с приятными ощущениями и новыми неземными впечатлениями. Следовательно, не нужно бояться смерти, потому что после нее не будет ни суда, ни ада, ни воздаяния, а лишь продолжение жизненной самореализации на более высоком уровне сознания.

Подобная духовная близорукость и детская наивность просто поражают. Современные исследования посмертных опытов могут доказать лишь то, что после смерти человеческая душа существует, но как она существует после нескольких первых минут и куда направляется, этого они сказать не могут при всем своем желании. Ибо, во-первых, сфера, в которую душа попадает по выходе из тела, – это еще не небо и не ад, а поднебесное воздушное пространство, где обитают падшие духи, которые все делают для того, чтобы обмануть нас и погубить; это не тот иной мир, в который определяется человеческая душа после смерти, а лишь невидимая часть этого (земного) мира, которую еще предстоит миновать, чтобы достичь неба или ада. Во-вторых, доверять экспериментаторам в этой области бесовского обмана, по крайней мере, неразумно. Опыт, полученный в этой среде, по самой своей природе есть опыт обманчивый. По слову православного подвижника иеромонаха Серафима (Роуза), подробно рассмотревшего в свете Истины современные описания посмертных опытов, одно дело “опыт” в материальном мире и совсем другое – “опыт” в воздушном царстве падших духов. «Сырой материал, с которым экспериментируют и который изучают, в одном случае – морально “нейтрален” и может быть объективно изучен и проверен другими, но в другом случае “сырой материал” скрыт, его трудно уловить и во многих случаях он имеет свою волю – волю обманывать наблюдателя. Поэтому-то серьезные исследователи вроде д-ра Муди, Крукела, Осиса и Харалдсона, и Кублер-Росс в конце концов, почти неизменно используют свои работы для распространения оккультных идей, которые “естественно получить из исследования оккультного воздушного царства». Воистину воскресающие из мертвых не могут убедить покаяться тех людей, которые не слушают Моисея и пророков (Лук. 16;31), да и Самого Господа, неоднократно говорившего как о рае, так и об аде. Об этом Он говорил им всегда с той целью, чтобы они готовились к вечности, зная, что от них самих зависит их судьба в вечности. «Бедное время наше, – с горестью восклицал св. Феофан, – ухитрился враг губить души наши. Знает, что страх смерти и суда самое сильное средство отрезвлению души, и заботится всячески разогнать его, и успевает». Бесстрашие современного оккультного сознания перед лицом смерти есть прямое следствие его невежества относительно будущей жизни. Истинные опыты или видения загробной жизни потрясают до глубины души и круто изменяют жизнь тех, кто нерадиво жил до этого. Примером тому является случай об одном нерадивом монахе, у которого однажды во время смертельной болезни наступила клиническая смерть. Потом, когда он пришел в себя, то умолял всех, чтобы они удалились. После чего закрылся и провел в келье неисходно 12 лет, никому не говоря ни пустого, ни дельного слова и ничего не вкушая, кроме хлеба и воды, а только постоянно сетуя о том, что увидел во время исступления. Когда же приблизилась смерть, то к нему пришли братья и спросили, почему он так делал. Тот ответил: «Простите, кто стяжал память смертную, тот никогда не может согрешить».

Но познавший вышеописанную кознь невидимого врага, если начнет усиливаться в спасительном подвиге памятования смерти, внезапно обнаружит в себе новую брань его, выражающуюся в помыслах о достаточной крепости здоровья и продолжительности земной жизни, позволяющей пока отложить заботу о предстоящем исходе, или в помыслах о Божием милосердии. Большинство людей до тех пор, пока они здоровы и благополучны, о смерти не думают. Нет желания подумать и нет времени, ибо все мысли заняты каждодневными заботами. Кроме того, вся наша общественная жизнь построена так, чтобы смерти не видеть. Вся современная цивилизация направлена на отрицание смерти. Для многих сейчас смысл жизни в погоне за наслаждениями и развлечениями, а это со смертью совсем не вяжется. В результате мы не видим смерти и привыкаем не думать о ней, и не только о своей, но и вообще о смерти не думаем.

Чтобы напоминать себе об этом, полезно посещать тяжело больных и неопустительно присутствовать на похоронах, помня изречение, что лучше ходить в дом плача об умершем, нежели в дом веселья (Еклл. 7;2), а, отходя ко сну, представлять свою смерть, так как сон есть образ смерти, а смерть есть образ сна. Для любителей новостей хорошо было бы собирать новости о внезапной и неожиданной смерти, уразумевая из этих случаев, что такая смерть постигает как раз тех, кто совершенно не думает о ней и не готовится к ней. Потому что тех, кто заботится о своем спасении и думает о предстоящем загробном экзамене, смерть неожиданно не постигает. Как сказал Варсануфий Великий одному брату, боявшемуся неожиданной смерти: «Бог не возьмет души твоей, борющейся со страстьми и похотьми, доколе не приведет тебя в меру высокую». Уповающим на Божие милосердие немаловажно помнить предостережение св. Отцов о том, что злые духи часто, приняв светлый облик, стараются внушить, что память о смерти не необходима, а раскаяние и вовсе излишне. Но как говорил преп. Иоанн Синайский: «Когда оплакиваешь грехи свои, никогда не слушайся оного пса, который внушает тебе, что Бог человеколюбив; ибо он делает это с тем намерением, чтобы отторгнуть тебя от плача и от бесстрашного страха. Мысль же о милосердии Божием принимай только тогда, когда видишь, что низвлекаешься в глубину отчаяния».

Естественно воспоминание о смерти при всяких предприятиях, где вероятность смерти больше, как-то: при отъезде в путь, при прохождении опасных мест в лесу, болоте, горах, при хирургической операции и т.п. Св. Феофан Затворник вообще советует, берясь за совершение какого-либо дела, задавать себе вопрос: а что будет, если сейчас посетит меня смертью Господь? Если сердце осудит задуманное дело, то немедленно надо бросать его, ибо делателю добродетели надо быть готовым отойти в путь свой на всякий час. Смерть есть именно та реальность, которая вдохновляет на жизнь, исполненную покаяния и очищения, пока есть время. Когда авву Дорофея некий брат спросил о себе, от чего он впадает в беспечность в келлии своей, старец сказал ему: «От того, что ты не узнал ни ожидаемого покоя, ни будущего мучения. Ибо если ты бы достоверно знал это, то хотя бы келия твоя была полна червей, так что ты стоял бы в них по самую шею, ты терпел бы сие, не расслабевая».

А чтобы память смертная привязалась к нам, святые Отцы рекомендуют ежедневно выделять специальное время на размышление о смерти, ее обстоятельствах и последствиях, чтобы свыкнуться с этими мыслями или лучше всецело ими проникнуться. Впрочем, как сами же они и предупреждают, не так то просто принудить себя даже к холодному воспоминанию о смерти. Навык к рассеянию и мрачное забвение постоянно похищают мысль о смерти у начинающих трудиться в этом подвиге. Не без помощи бесовских сил неожиданно являются дела и попечения земные именно в тот час, который мы отделили для дел и попечений небесных или возникают помыслы сомнения относительно пользы подобного подвига, помыслы насмешки и хулы, именующих его странным и глупым.

Но самым сильным противодействием в этом подвиге является мучительный страх, производимый живым воспоминанием о смерти. При одной только мысли ужас наполняет воображение наше, сердце начинает томиться невыносимой тоской, и холодный трепет пробегает по телу. Это естественно для всякого живого существа. По сути страх смерти есть желание жизни, которое помогает сохранять ее. Чувство это неизбежно для всякого, кто облечен в тело. И Богочеловек ужасался при мысли о смерти, моля Отца Своего пронести чашу сию (Мф. 26;39), и всем нам нет возможности избежать подобного страха. Материалистическая философия, господствовавшая в прошлом веке, пыталась помочь людям, утверждая, что страха смерти вообще быть не должно, потому что не может быть страшно то, что естественно. Признавая всю логичность подобного утверждения, мы должны только заметить, что данное заявление не могло никого убедить по той простой причине, что смерть для живого существа есть явление противоестественное, явившееся в стране жизни как следствие греха (Иак. 1;15). Поэтому всем нам в той или иной степени присущ страх смерти. Этот страх усиливается еще от того, что, думая о конце нашего земного существования, мы думаем не о смерти тела, а о смерти вообще как о чем-то страшном и непонятном. Подобная ошибка мышления очень сильно пугает и рождает желание совсем об этом не думать. В результате мы знаем о смерти очень мало, в то время как самое страшное в ней – именно неизвестность того, что будет с нами дальше. Отказываясь же думать и узнавать, мы делаем неизвестность еще более темной и страшной. При этом смерть от того, что о ней не думают, не исчезает и страх смерти тоже не исчезает, а прячется глубоко в сознании, все время отравляя радость жизни. Стараясь не думать о смерти, мы боимся ее больше, чем могли бы. Мы не знаем, но подсознательно чувствуем, предчувствуем, что после смерти нас может постигнуть что-то нехорошее, которое мы не состоянии будем изменить. Страшит неизвестное, угрожающее и неотвратимое будущее. Избавиться же от страха смерти никогда не удастся, потому что этот страх нужен. Память смертная необходима и благодетельна для полноценного и достойного человеческого существования. Вследствие чего у праведника есть вера и надежда, а у грешника, наоборот, страх и отчаяние, в силу его неготовности к смерти. Но как бы глубоко не потрясал душу этот страх, по словам преп. Иоанна Синайского, «не нужно останавливаться, но прилагать страх к страху, пока не истощится последняя сила в костях». Не нужно отвергать этого делания из-за отчаянного страха, от него рождающегося, ибо такой страх, по слову того же святого Отца, есть «признак нераскаянных согрешений». Следовательно, надо желать раскаяния в совершенных грехах, а не желать грешить дальше, избегая памяти смертной.

Итак, как сказал один старец: «Пойди, имей такие мысли, какие имеют преступники, находясь в тюрьме. Они постоянно спрашивают других: где судья? когда он придет? И плачут от ожидания. Так должен всякий христианин непрестанно внимать и облегчать свою душу, говоря: увы мне! как я предстану на суд Христов!».

Такое делание, по всей видимости, имел преп. Агафон, потому что, когда наступило время его кончины, он три дня смог пребыть в глубоком внимании к себе, не беседуя ни с кем. На вопрос братии:

– Авва Агафон, где ты?

Он ответил:

– Я предстою суду Христову.

Братия, удивляясь, опять спросили:

– Неужели и ты, отец, боишься?

Он отвечал:

– Я старался по силе моей сохранить заповеди Божии, но я – человек, и откуда знаю, были ли угодны дела мои Богу.

Братия опять спросили:

– Неужели ты не уповаешь на жительство твое, которое было сообразно воле Божией?

– Не могу уповать, – отвечал он, – потому что ин суд человечий и ин суд Божий.

Они хотели еще спросить его, но он их попросил:

– Окажите мне любовь, теперь не говорите со мной, потому что я не свободен.

Когда он кончался, ученики свидетельствовали:

– Мы видели его веселящимся, как бы он встречал и приветствовал дорогих друзей.

Но это уже плод памятования смерти и суда; само же делание не так легко, как может показаться несведущему.

– Кто может носить помысел Антония? – спросил как-то Великий Сисой.

А потом, имея в виду себя, сказал:

– Впрочем, я знаю человека, который может носить его.

Что это за помысел, который носил Антоний Великий, и который трудно было носить кому-либо еще? Преп. Силуан Афонский объясняет, что Сисой имел в виду тот помысел, которому преп. Антоний научился у сапожника александрийского, открывшего ему свое духовное делание. Преподобный Антоний по указанию Божию пришел к сапожнику и спросил, как он живет. Тот ответил, что ничего особенного не делает, а лишь во время работы смотрит на проходящих мимо его людей и помышляет так: «Все жители этого города от большого до малого войдут в Царство Божие за свои добродетели. Я один пойду в вечную муку за мои грехи».

Антоний, приготовленный подвигами и долговременным пребыванием в пустыне, почувствовал силу помысла этого сапожника и понял, что Господь через сапожника указал ему еще одно делание, которое необходимо спасающимся. Умирая, он завещал не забывать об исходе своем во все дни жизни своей. От него же это делание восприняли и другие отцы-пустынники. Сам преп. Силуан памятью адских мук боролся со своими страстями. Этому деланию он научился непосредственно от Бога, Который во время молитвы дал ему такую заповедь: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». Это делали и до него многие Отцы. Из наших соотечественников св. Тихон Задонский говорил: «Ныне сходи умом во ад, да не потом душою и телом снидеши»! И св. Игнатий Брянчанинов говорил: «Стяжи предощущение адских мук, чтобы душа твоя при живом воспоминании о них содрогалась и отторгалась от греха, прибегала к Богу со смиренной молитвой о помиловании в надежде на Его неограниченную благость и без надежды на себя». Адские муки тяжелее всякой смерти, так что смерть во аде столько же вожделенна, сколько вожделенна жизнь на земле. Поэтому предлагается еще здесь приговорить себя на вечную муку, ибо из этого сознания легко будут рождаться молитвенные вопли, столь могущественные, что могут склонить Бога к помилованию нас и ввести в рай вместо ада.

Впрочем, как ни поразительны мрачные картины лютой смерти нераскаянного грешника или грозного Суда за гробом, и в особенности вечных мучений в темнице адской, сами по себе они не могут тронуть и растопить ожесточенного сердца нашего. Один Бог может отнять сердце каменное и дать сердце плотяное (Иезек. 11;19). «Удостоверим себя, – говорит преп. Иоанн Лествичник, – что памятование смерти, как и все другие блага, есть дар Божий; потому что часто, находясь и у самых гробов, мы пребываем без слез и в ожесточении; а в другое время, и не имея такого печального зрелища перед глазами, приходим в умиление». Такое памятование смерти существенно отличается от той частной мысли о смерти и ее последствиях, которая иногда тревожит грешника и от которой он старается скорее избавиться, и от той уверенности в неизбежной участи всякого смертного, которая холодно смотрит на все в отвлечении, и даже от ожидания близкой смерти, наводящей ужас на нашего телесного человека. «Будем же разуметь это, – говорит св. Исаак Сирин, – не о том первом помысле, который напоминанием своим возбуждает в нас память смертную, но о полноте сего дела, когда налагается на человека неотлучная мысль о смерти. Помышлением о ней человек поставляется в состояние непрестанного удивления».

Первый помысл можно назвать помыслом телесным, а страх, рождающийся от него, есть страх души за тело, т.е. боязнь внезапно умереть и, может быть, погибнуть на веки. Следующее же за ними помышление принимает духовное свойство и порождает уже страх не за тело, но за душу, доставляющий душе тишину, отраду и мужество с готовностью исполнять заповеди Божии.  «Когда же на страх за тело приникает страх за душу, тогда, – по слову св. Исаака, – страх телесный изнемогает перед страхом душевным, как воск от силы пожигающего огня». И хотя эти страхи сходны по внешности, но, как утверждает преп. Иоанн Лествичник, для рассудительных ясно и очевидно различие между естественным и противоестественным страхом смерти. И если первое помышление можно назвать телесным созерцанием – созерцанием, не выходящим за пределы тела, то второй род помышления есть не что иное как духовное созерцание, которое облечено светлыми мыслями и радостными чувствованиями.

Таким образом, благодатная память смерти уже не мучает, ибо, как утверждает преп. Иоанн Лествичник, «совершенное чувство смерти свободно от страха». Поэтому, уразумев конечность краткой жизни нашей и ужасную будущность нерадеющих о ней, отвратим умное око наше от пристального внимания на приятную, но обольстительную красоту мира сего и обратим его к страшному, но спасительному зрелищу – предстоящей нашей смерти. Кто будет чаще созерцать сие страшное зрелище и «не станет уклоняться и бегать сердечного болезнования, порождаемого страхом вечного мучения, но будет последовать ему произволением сердца и по мере успеха все более и более стягивать себя узами его, тот – по слову св. Симеона, – поспешнее будет шествовать». И нет сомнений в том, что такое шествие по пути спасения не замедлит скоро представить шествующего пред лице Царя царствующих и насладиться неизреченным зрелищем, которого человеческое око никогда еще не видело (1Кор. 2;9).

 

 

Издание:

Коржевский Вадим иерей. Пути спасения христианина: беседы. – Тюмень: Русская неделя, 2010.

 

Текст в данном оформлении из Библиотеки христианской психологии и антропологии.

 

 

Последнее обновление файла: 10.03.2012.