Читатель, нам с тобой предстоит прожить некоторое время вместе. То время, когда я пишу эти строки, и когда ты их читаешь – наше общее. В этой общности времени и состоит одно из фундаментальных особенностей процесса взаимодействия. Но подробнее мы будем говорить об этом намного позже. Пока лишь заметим, что особенностью нашего с тобой, читатель, общения, является то, что мы не стремимся объективно и отвлеченно познать, что же из себя представляет процесс взаимоотношений, напротив, мы погружаемся в этот процесс и наблюдаем его изнутри будучи самими непосредственными его участниками. И мартовское утро, когда я пишу эти строки, и табурет на котором я сижу и шариковая ручка, которая оставляет след на белой бумаге, все они участвуют в этом процессе, как однако и участвуют в нем и те предметы, события и домашние животные, которые в данный момент окружают тебя, читатель. Чтобы наше общение было более живым сообщу тебе, что в настоящий момент я сижу на кухне однокомнатной квартиры, которые я снимаю последние полгода, ем финики и мараю бумагу своими письменами, с некой духовной скорбью поглядывая на пачку угля, которым на этой бумаге можно было бы изобразить гораздо более занятные вещи: например кошку Люську или старый тапок с воткнутой в него хризантемой. Но я удерживаю себя от желания бросить ручку и взяться за уголек. Так часто бывает в начале общения, когда люди малознакомы и каждому хочется вернуться к своим любимым делам, а не тратить время на пустую болтовню, не будучи уверенным в том, что она может кого-то заинтересовать. Тебе уже скучно, читатель, ничего подожди, настоящая скука ждет тебя впереди, когда мы будем с тобой выковыривать из глины родного языка такие неудобоваримые конструкции, как собственное я, глобальное я, универсальное пространство и множество подобных словечек, которые мало что дают в деле понимания нашего с тобой общения, но зато оправдывают звонкое слово метафизика, которое ты прочел в подзаголовке. Но пускай тебя, читатель, не вводят в заблуждение те хитрости, которые встретишь во время нашего общего время препровождения. Не пытайся всего осмыслить, полагая, что это твоя святая обязанность. Я ведь и сам много не понимаю. И это вероятно одна из самых главных причин заставивших меня бросить любимое рисование и заняться не любимым писательством, которое внушает мне отвращение с тех пор, когда меня заставляли писать сочинения на уроках русского языка и литературы про какие-то образы в чьих-то произведениях. Когда я писал те сочинения мне было абсолютно ясно, что какой-то разночинец Белинский или Добролюбов уже открыли суть того, что мне предстоит открыть заново, поскольку ни Белинского ни Добролюбова я упорно не читал. Но уверенность, что истинна уже известна, и кроме выше перечисленных критиков ею обладает и молодящаяся русичка, которая мое сочинение будет с этой истинной сравнивать – все это делает процесс писанины чем-то обреченным, как рабство на галерах, когда твое дело лишь грести, а куда плыть тебе скажут другие.

Сейчас дело обстоит совершенно иначе. Куда плыть решаю я сам. Вернее это решаем мы с тобой читатель. Но пока ты сидишь внутри меня и не материализовался в обворожительную блондинку и пожилого спортсмена, которые на досуге решили позабавить себя чтением, до этой самой поры можем путешествовать по любым мирам и пространствам не мало не стесняясь своей телесной оболочки, поскольку ты пока что ее не имеешь, а я озабочен ей ровно на столько, насколько она только что сгрызла черный сухарь и ощутила неприятное покалывание в области поясницы. Но я надеюсь, читатель, что и в случае твоей материализации она не слишком тебе помешает, поскольку тело играет существенную роль в общении только когда думаешь заняться любовью или дать кому-нибудь в морду. В остальных случаях из всего нашего могучего или хлипкого организма нас интересует лишь слух да способность поизносить вслух те мысли, которые уже родились внутри нас. В нашем с тобой случае читатель, дело еще проще. Тебе из твоего тела нужна лишь голова, вернее глаза, а мне еще приходиться пользоваться рукой, но остальное, поверь мне, сейчас не играет сколь нибудь существенной роли. Но мне кажется вступление уже выполнило свой функции: мы вступили с тобой в контакт, читатель, и если ты сейчас же не выбросишь эту книгу в помойное ведро, возможно он продлится еще несколько часов или даже дней, в течение которых мы постараемся выяснить, чем же мы с тобой занимаемся, когда я пишу, а ты читаешь все выше сказанное.

Обсуждение процесса общения стоит начать с описания того пространства, где это общение происходит. Как уже было сказано во введение общаясь с тобой, читатель, а не могу тебя видеть, слышать и осязать, ты находишься в моем воображение, в моем внутреннем пространстве, в которое ты попадаешь дважды: первый раз, как некий неопределенный образ читающего человека, а второй раз ты входишь в мой мир в своем реальном воплощение со своими мыслями и чувствами, расширяя все прочитанное до границ своего сознания.

Но вернемся к вопросу о месте действия. Воображение, внутренний мир – что это такое? Где то место, где развиваются наши мысли, возникают чувства и желания, живут разные образы и картины? Начнем от противного. Это место принципиально отличается от того внешнего, физического мира в котором мы живем и которым принято считать реальным миром, хотя по этому вопросу не все сходится в едином мнение. И, вероятно, законы, которые действуют во внутреннем мире отличаются от тех которые действуют во внешнем. В этом месте я задумался: в какую сторону пойти дальше? Пойти по пути сравнения внешнего и внутреннего миров, чтобы от мира реального и материального перейти к миру внутреннему или начать описывать особенности строения внутреннего мира лишь при необходимости затрагивать устройство внешнего. Более привлекательным пока я писал мне показался первый путь. Вернее я побоялся упустить, как мне кажется очень важную мысль, что внутренний мир является комплексным. Подобно комплексным числам в математике каждый его элемент имеет реальную и мнимую компоненты. И если реальная часть является проекцией внешнего прообраза на внутренний образ так, как проецируется читающая публика внутри меня, порождая твой, читатель, образ, то мнимая составляющая представляет то собственное значение, тот личный интерес, который я к тебе читатель испытываю. И нетрудно заметить, что если реальная составляющая претендует на некоторую объективность, то мнимая целиком субъективна и отражает мои личные особенности. Но как мы уже сказали все объекты внутреннего мира являются комплексными и отделить реальное от мнимого, объективное от субъективного, практически можно лишь искусственно, при этом жизнеспособность внутреннего объекта будет скорее всего утрачена, как результат подобного анатомирования. Но если существует реальный мир и мир комплексный, то почему бы не предположить существование мира чисто мнимого, который будучи лишен реальных оснований, будет собой представлять некую чистую фантазию, не облаченную в конкретные образы. Рискуя навлечь на себя вполне обоснованную критику, все же назову эти миры физическим, душевным и духовным. При этом предметом нашего рассмотрения, а помню, является именно душевный мир, который мы волюнтаристически поместили между физическим и духовным мирами, сделав его заложником и того и другого. Это промежуточное положение многое объясняет (если конечно гипотеза может что либо объяснить). Пытаясь, с одной стороны, в наибольшей степени отражать ту реальность которую мы воспринимаем с помощью наших органов чувств, мы, с другой стороны, все время ищем в этой реальности некую полезность для нас самих. Мы постоянно определяем какое значение могут иметь те или иные объекты и явления внешнего мира для развития и жизнеобеспечения нашей индивидуальности. Например,вид полного человека в шляпе и в пенсне может вызывать у нас отвращение, так как будет напоминать Лаврентия Берию, усилиями которого были посажены близкие или дальние родственники практически у любого гражданина бывшего СССР. Хотя у тебя читатель этот образ может ассоциироваться в добрым дедушкой, которого ты очень любил, да и к Лаврентию Палычу ты не обязан относиться с отвращением, это может быть и равнодушие и даже некоторое восхищение им как некой абсолютизацией зла.

Прошло два дня после того, как я отложил ручку и прервал нашу с тобой, читатель, беседу. Так часто бывает, что несмотря на то что ни чего не произносится в слух, внутренний диалог продолжатся.

Буквально пол часа назад я спрашивал себя: «Может быть переписать всю первую главу и привести ее в согласие с теми мыслями, которые пришли мне в голову накануне?» Сейчас я уже понимаю, что это не выход, наше общение с тобой, читатель, уже началось и никакие мысли не стоят того, чтобы ради них отказываться от какой-либо части нашей с тобой уже общей истории. Но, вероятно, тебе может быть интересно, что это за мысли о которых я говорю.

Дело в том, что идея комплексности души и ее аналогия с миром комплексных чисел раскрыло для меня совершенно новый взгляд на предмет нашего разговора. Вернемся к истокам. Мы уже говорили, что все происходящие в душе человека, в его внутреннем мире имеет две составляющие: реальную и мнимую, объективную и субъективную, материальную и духовную. (Пока писал я подумал о других трех составляющих: прошлом, настоящем и будущем и как они связанны с первыми двумя, но об этом, надеюсь речь пойдет несколько позже). А сейчас вернемся к душе и ее двойственности. Как мы уже сказали одним концом, если можно так выразится, душа уходит в материальный, физический мир вещей и явлений, свойства которого мы изучали в школе и институте на уроках физики, химии, биологии и т.п. Другая составляющая, духовная, субъективная или мнимая, следуя этой логике должна происходить из мира духовного. По другому мы называли эту составляющую, следуя математическому жаргону, мнимой. Поясню для тех кто успел забыть курс математике средней школы. Мнимые числа возникают когда мы пытаемся извлечь квадратный корень из отрицательного числа. Сами по себе они не существуют в нашем действительном, реальном мире. Лишь при умножение, соединяясь друг с другом две мнимые части дают в результате нечто реальное – принадлежащее нашему миру число. Но удивительным образом математики разложили любое мнимое число на произведение (соединение) действительного (реального) числа и мнимой единицы, которая обладает свойством при присоединении сама с собой давать в результате -1, которая на ряду с единицей положительной задает непрерывность числовой оси. Не могу здесь удержаться от идеи времени, где прошлое – отрицательно, будущее – положительно, а настоящее соответствует нулю. В нашем разговоре с тобой, читатель, мы будем часто обращаться, как мне сейчас кажется к математике, рассматривая ее как некие душевные откровения, как некий продукт наиболее близкий по своим свойствам к своему прародителю – внутреннему миру человека, в значительной мере очищенному от внешней целесообразности. Но вернемся к мнимому миру. Как мы уже сказали в математике ему принадлежит только мнимая единица. Действительный множитель этому миру уже не принадлежит. Если обратиться к психической или душевной реальности, то любой внутренний объект, например стул, или ты, мой читатель. Любой внутренний объект имеет множество свойств и нечто, что делает этот объект уникальным. Удивительно то что уникальными свойствами обладают не только те образы которые существуют с материальном, физическом мире, но и те кого там еще пока нет и возможно никогда и не будет, например ты читатель. То, что тебя нет пока я пишу эти строки, понятно, но ты можешь и не возникнуть, если в плохом настроение я вздумаю, подобно Николаю Васильевичу растопить этими листами печь или костер. Итак читатель тебя пока нет нигде, кроме моего воображения, но в нем ты уникален. Поверь, я сейчас не разговариваю с сотнями Иванов, Николаев, Петров Кузьмичей, Николай Петровичей, я разговариваю только с тобой, которой возник внутри меня, когда я приступил к написанию этой книги. У тебя может потом возникнуть, десятки, а может и сотни реальных воплощений, но в настоящий момент их нет, ты пока мнимый образ, но несмотря на это, не имея действительной части, которая могла бы сделать тебя объектом реального мира, у тебя есть уже некоторые свойства, которые я приписал тебе исходя из собственного опыта из собственных переживаний. Например, я почти уверен, что тебе будет скучно и не интересно читать всю выше изложенную белиберду, если конечно, кто-то из уважаемых тобой авторитетов, не порекомендует тебе прочесть всю эту котавасию. И даже после этого, тебя не будет оставлять ощущение некоторого надувательства, поскольку метафизику заявленную в подзаголовке ты, вероятно, понимаешь совсем по другому. Видишь, сколько качеств я уже тебе успел приписать, и, будь уверен, это далеко не все, что я о тебе думаю. Но все эти разные свойства, которые я тебе приписал, не делают тебя чем-то реальным, повторяю, тебя пока нет в нашем мире, хотя, когда ты будешь это читать, ты уже обретешь тело, и я надеюсь, не одно. Но даже, когда тебя будет много, ты все равно останешься одним единственным моим собеседником, ты останешься самим собой – читателем к которому я обращаю эти строки. Твой образ в мнимом мире не измениться, как бы он не мутировал и размножался в мире реальном. Прости, что я так долго на этом вопросе останавливаюсь, но, поверь, я его проясняю не только для тебя но и про себя. Дело в том, что эти строки, уже написаны реальной ручкой на реальной бумаге, уже принадлежат реальному миру. Их раньше не было здесь, а сейчас они возникли и их возникновение – это результат объединения наших с тобой, читатель, мнимых частей. Моя уникальность соединилась с твоей и возник этот разговор, который имеет некую реальную форму в виде слов, букв, бумаги и т.п., но важно то, что он уже существует в этом физическом мире. Причем, наш разговор с тобой, читатель, также уникален, как и твой образ и как я сам. Этот разговор также уже занял свое место в мнимом мире, как имеют свое место я, , ты и все что происходит, происходило или может произойти в мире реальном, физическом. Может быть основное отличие мира мнимого от мира реального заключатся в том, что этот мир (мнимый) сплошь состоит из мнимых единиц, каждая из которых соответствует некому возможному предмету, существу, явлению, свойству, да в сущности всему тому, что можно и нельзя себе представить. Можно сказать по другому, отталкиваясь от обратного, что ничего нельзя представить в уме такого, чего бы уже не существовало в мнимом мире.

Этот мнимый мир – есть некоторое небытие, из которого рождается на свет все то, рождается на свет и бытийствует в реальном мире.

Каждая точка мнимого мира отличается от соседней, не по своим свойствам, как мне кажется, или вернее что следует из представления о мнимой единице, но лишь по своему положению в мнимом мире. Но кажется я немного заврался. Если есть положение, то есть уже некоторые свойства и некоторые мнимые единицы, как заметил Оруэл, более мнимые и более единицы, чем другие. Я думаю, что это не так. Мнимая единица одна. И нельзя, читатель, отличить твою мнимую уникальность от моей. Все они суть одно, я одновременно суть все что есть и может быть в этом или любом другом мире. О том, как много может быть миров я думаю ты догадался, рассудив, что этими мирами обладают все люди, но сдается мне не только они. Но обсуждение этого вопроса, а именно – имеет ли душу камни, звезды и кактусы, выходит за рамки нашего с тобой, читатель, интереса, хотя ты справедливо можешь заметить, что это не так. Ничего пока я пишу своей ручкой на своей бумаге, я сам буду решать, что интересно тебе, а что не интересно. Знакомая позиция. Не правда ли?

Пять минут перерыва подарили мне новые открытия. Ты не задумывался, читатель, почему все, что рождается в этом мире при соединении мнимых сущностей имеет отрицательный знак? Я задумывался, но, признаюсь, понять не мог. А сейчас понял.

Все дело в том, что возникнув это либо сразу становиться прошлым, историей, чем то, что уже случилось. Момент воплощения неуловим, а воплощенное это уже некий труп, некий гость из прошлого, который для нынешнего имеет полноправный отрицательный знак. Когда ты, читатель, будешь вникать в эти строки, они станут уже историей. Поэтому могу с полным правом сказать, что ты держишь в руках отрицательную книгу. Но в какой то момент, когда твой дух объединится с духом написанного ты превратишь прошлое в настоящее, рождая новый смысл, который неминуемо тут же станет исторически мертвым.

Помнишь как Христос сказал: иди за мной и предоставь мертвым погребать мертвых. Мне кажется я сейчас по новому понимаю смысл его слов. Жизнь вечная – это постоянное приобщение твоего мнимого, а по сути духовного с большой буквы Я к духу, который содержится в любом предмете и явлений внешнего мира. Ешьте хлеб – это тело мое, пейте вино – это кровь моя и обретете Жизнь вечную. Все это говорилось для того, чтобы даже за трапезой, запивая хлеб вином, человек помнил, что он принимает в себя не белки, жиры и углеводы, а воссоединяет свой дух с духом заключенным в хлебе, вине и всем том, что мы так часто не задумываясь отправляем себе в рот.

Удивлен, читатель? Не ожидал встретить Евангельскую проповедь, на страницах книги про общение, написанную практикующим психологом? Ничего. Я и сам немного удивился, когда понял, что я пишу, но не писать уже не мог. Происшедшее уже запечатлено на бумаге и имеет силу реальности. Не знаю, стало ли тебе, читатель, яснее устройство душевного мира, мне так кажется, что все затуманилось пуще прежнего. Но подождем. Может быть туман рассеется.

Здравствую, читатель. Я возобновляю прерванный накануне разговор с тобой. Припоминая, что речь в нем шла о реальном и мнимом, физическом и духовным. Не уверен, что эта тема маня сейчас волнует, но попробую вернуться в лоно матери-мысли, хотя это и не просто. После вчерашнего разговора с тобой, читатель, я чувствовал опустошение. Похоже, что ты занял во мне слишком много места, сузив мое собственное жизненное пространство. Это еще одна интересная особенность внутреннего мира, о которой, возможно, имеет смысл сейчас поговорить. Итак, как ты помнишь, читатель, мы предположили, что душа заселена комплексными и чисто мнимыми объектами и процессами. Увы, ничего реального, то есть чисто физического, что не имело бы мнимой части мы в себе не содержим поэтому все претензии на объективное знание это по меньшей мере утопия. Пока, как мы с тобой уже это обсуждали, ты, читатель, лишен реального воплощения и имеешь лишь мнимую часть. Можно сказать, что ты – идеальный, обобщенный образ. Из сказанных выше слов, можно заключить что ты – это идея и что эта идея образованна из моих представлений о людях, которым может быть интересна моя писанина. Но для меня, читатель, ты не только порода, а реальный собеседник, присутствие которого я ощущаю яснее, чем присутствие знакомого вахтера, с которым я пол-часа назад поздоровался. Но не обладая реальной частью, ты, читатель, пока всецело принадлежишь мне. Ты существуешь, пока, лишь постольку, поскольку я о тебе думаю. Сейчас когда я пишу ты подобен ребенку в чреве матери, который питается ее силами и наполняет ее жизнь смыслом. И как для беременной женщины ее плод является самым важным, что существует в этот момент ее жизни, так и для меня пока ты не появился на свет, ты представляешь огромную ценность. Но боюсь, что как только ты воплотишься в плоть и кровь и будешь в состоянии высказывать свое собственное мнение, наши отношения перестанут быть столь идиллическими.

Да, наши отношения с тобой, читатель, перестанут быть столь идиллическими. Твоя реальная часть, лишенная в своем грубом и зримом виде, какой-либо духовности, может мне показаться просто чудовищем, в которого превратился мой прекрасный младенец, извини, читатель, что я тебя так называю, и, ради Бога, не понимай все буквально. С другой стороны, когда ты будешь читать, то я буду для тебя таким же мифом, каким ты для меня сейчас являешься ты. Хотя тебе будет труднее. Ты не имеешь той свободы, какую имею я, рисуя твой образ. Поэтому ты скорее всего поступишь следующим образом (я сам очень часто так поступаю) – возьмешь из прочитанного то, до чего уже дошел сам, подивишься на сколько наши мысли совпадают и успокоишься соединив меня с собою. При этом дополнив и исправив в соответствии с собственным разумом. Самое печальное, что если тебе понравится прочитанное, то ты будешь говорить, что ты согласен с моими мыслями и следуешь указанному пути (Бог знает какой путь я указываю), но, скорее всего, меня на том пути уже не будет, там будут твои собственные мысли и чувства, подкрепленные цитатами из прочитанного. Существует целое полчище критиков, которые рассуждают на тему: что хотел сказать автор когда писал... Надеюсь, читатель, что ты не относишься к этому племени. Но по секрету скажу, что попытки выявить нечто реальное во всей этой писанине обречено на провал. Ничего реального, кроме бумаги с начертанными на ней буквами, увы не существует. Но как же тогда быть с истинной? На этом слове я споткнулся и перечитал несколько предыдущих предложений. Мне кажется, что я путаю и себя и тебя, читатель. Почему я решил, что критики ищут реальную основу? Почему я их так не люблю? Наверное, потому что они похожи на меня. Их долг распутать тот клубок ниток который предстает в виде килограмма макулатуры, выдаваемой за работы мысли. Когда я общаюсь с людьми, которые обращаются ко мне за психологической помощью, я занимаюсь тем же самым: пытаюсь понять, почему они говорят те или иные слова, и совершают те или иные поступки, которые в результате приводят их в мой кабинет. Там, где желание критика разобраться, что привело меня к письменному столу вполне закономерно.

Посмотри, читатель, как раздвоился твой образ. С одной стороны, ты мое еще не рожденное или вернее рождающиеся по мере написания дитя, которое неразрывно связанно со мной и питается моими чувствами и синими чернилами от шариковой ручки, а с другой стороны ты – это наблюдатель, который анализирует процесс, выделяет в нем отдельные составляющие и стремится из обрывков мыслей и ассоциаций составить некую цельную картину, не противоречивую по сути и способную вбирать в себя то новое что может на этих страницах произойти. Да, читатель, критик, к сожалению, это тоже ты, и хотя я могу разделить тебя в своем сознании на две составляющие и даже на два разных образа, но по сути это один и тот же читатель, который с одной стороны сопереживает мне и живет внутри меня, как и я буду жить внутри тебя, мой читатель, а с другой наблюдает за процессом, который разворачивается перед его глазами и отделяет себя от написанного, говоря, что это исключительно мои авторские заморочки, которые к нему, к читателю, прямого отношения не имеют.

Но вот мы и договорились до разделения на рассуждающее и чувствующее начала. В голове моей шевелится мысль о том, что это нечто связанно с мнимой единицей, которую два дня назад один знакомый скульптор назвал духовной единицей, с той способностью к наблюдению, с одной стороны и сопереживанию с другой, о которых мы только что говорили. Попробуем так. Сопереживание – это существование в неком общем ритме, как в танце, когда ты чувствуешь партнера и в месте с ни движешься в ритм музыке. Речь – тоже музыка, и то, что ты сейчас читаешь, – ноты, которые звучат в твоей голове словами и фразами, которые ты про себя произносишь. Прекратив чтение ты еще некоторое время движешься туда, куда тебя влекут мои мусли, но постепенно действие их угасает и ты возвращаешься в свой собственный исходный ритм, который задается теми водителями ритма, которые разбросаны по всему телу, хотя особенно их много, почему-то, в сердце и в голове, толи еще не пойми в чем. А может быть ты займешься после чтения чем-то более полезным (я, например, сейчас собираюсь съесть салат), и будешь захвачен новым ритмом, с которым твои внутренние процессы будет согласовываться. Салат съеден, и я возвращаюсь к тебе, читатель. И так, сопереживание – это, как мы сказали, некий общий ритм, когда твои собственные периодические процессы приходят с некое соответствие с тем, что происходит вне тебя. Ты читаешь эти строки и твои мысли, читатель, движутся в такт с моими. Можно ли сказать, что есть реальный ритм и ритм мнимый. Пока я не вижу оснований к такому разделению, поскольку ритм – это что-то повторяющиеся с наружи и (или) внутри нас, давая нам возможность взаимодействовать со всем миром. Когда мы видим свет далекой звезды, то воспринимаем эти световые волны, этот ритм, который зародился за десятки, а быть может и сотни световых лет до нас (или от нас), не знаю что вернее. Слыша мурлыканье кошки и видя ее довольную, хитрую морду, я имею эту кошку в себе. И в тот момент, когда это происходит, кошка, лежащая у меня на животе, и кошка, живущая в моем воображение, объединяются в нечто единое целое, абсолютно реальное, где нет места (в этот конкретный момент) вымыслу и фантазии. Но как только я перестану ощущать кошку во всей ее полноте (хотя моя кошка совсем не полная и весьма изящная), мои мысли уплывут по ассоциативной реке, где от кошки останется толь одна идея и от нашего с ней контакта, который состоял из пересечения и объединения множества ритмов, останется может быть только один ритм, который оказался наиболее созвучным моему состоянию на тот момент времени, который совпал с моим собственным внутренним ритмом. Этот ритм разовьется в некую мелодию непрерывных ассоциаций, которая вместе с ритмической имеет некую мелодическую составляющую (боюсь что мои термины, не совсем совпадают с принятыми понятиями из теории музыки). Мелодия, в отличии от ритма, который задается изначально, развивается по законам гармонии когда каждый следующий звук с необходимостью вытекает из предыдущего. Конечно существуют моменты, когда в след за определенным звуком может последовать не один, а несколько нот, и в этом месте мелодия может пойти по разным руслам, но для нас важно то, что набор таких нот весьма ограничен, а вариантов развития всегда счетное число. Можно возразить, что теоретически таких вариантов бесконечное множество, но на практике даже в свободных джазовых импровизациях исполнитель ограничен если не законами музыкальной гармонии, то законами своего внутреннего состояния, которое может в какой-то момент быть уже не отличимо от исполняемой музыки. Но мы снова вернулись к слиянию внешних и внутренних ритмов, которые воспринимаются нами как некие моменты истинны (вот оказывается где всплыло слово за которое я запнулся пару страничек назад). Между тем двигаясь по ассоциативному потоку мы все дальше удаляемся от реального источника и направляемся в сторону мнимую и туманную. И ты читатель, когда будешь переваривать все выше сказанное, непременно в подобном тумане окажешься. А я уже ни чем не смогу тебе помочь, поскольку ты уже будешь совершенно не доступен и твои процессы потекут в одному тебе известном (а может быть и не известном) направлении. Возможно мы поговорим подробнее о тех силах, которые, действуют внутри нас, определяют движение мысли, но сейчас нам важно не упустить саму мысль, поскольку эти субстанции удивительно летучи и стоит открыть пробку, как джин вылезает из бутылки, и в отличии от благодарного старика Хатабыча, служившего Вольке верой и правдой, уносится в мировое пространство. В нашем случае это пространство будет внутреннее, по своему не менее необозримое чем мировое. Но мы будем бдительны и вернемся к исходной мысли, вспоминая, что неким чудесным образом только что прояснили суть реальности присутствующей внутри нас, и то как мы от этой реальности уходим. Ты, читатель, тоже являешься той реальностью, которая меня удерживает за столом, хотя ты не кошка Люська, но как это не странно ты, при всей твоей мнимости, становишься все более самостоятельным, и более того, сдерживаешь мой собственный волюнтаризм, который, дай ему волю, завел бы нас в тридевятое царство, тридесятое государство и Кощею Бессмертному... Шутка... А может быть и правда... Так вот, о чем это мы бишь? Кажется я перехожу на некий фольклорный стиль. Стоп, назад. Срочно заталкиваем джина обратно в бутылку, пока, подлюка, не улетел в дурную бесконечность. Итак. Я совершенно серьезен. Я абсолютно серьезен, мои мысли медленно возвращаются к ритмической составляющей нашей души. Так вот если мы говорим о ритмах, то не плохо бы поговорить о времени, поскольку наш разговор вывел нас постепенно на тему настоящего и прошлого. Я думаю ты, читатель, со мной согласишься, что когда я сливаюсь с кошкой, лежащей у меня на животе, я нахожусь в настоящем времени, а прошлое и будущее не имеют принципиального значения. В этот момент чистой реальности или чистого настоящего между мной и кошкой Люськой не стоит ни каких предрассудков, вроде того, что это животное, а я человек. И она живое и я живое. Да и это не совсем важно. Важнее другое, мое собственное мнимое или духовное Я в этот момент освобождается и сливается с Люськиным Я, рождая нечто совершенно реальное, что живет в моей памяти, а теперь и на бумаге совершенно не зависимо, от происшедшего события. Нечто свершилось... и настоящее стало прошлым. У этого прошлого есть реальная компонента, которая связанна с воспоминанием о происшедшем и мнимая часть, которая связывает этот опыт с остальным опытом и мнимыми частями всех других контактов и событий, которые случались в моей жизни. Все эти мнимые части выстраиваются в некую систему, о которой мы говорим, как о самих себе, как о своих взглядах, чувствах, представлениях и желаниях. Но они наши лишь постольку поскольку соединены с нашим собственным мнимым я, которое в отличии от наших суждений едино, неделимо и ревизии не подлежит. Мы говорим: я думаю, я хочу, я решил. А задумывался ли ты читатель, кто он тот, кто думает, хочет, решает? Это что облако идей и мыслей. Но нет мысли движутся, но не движут. И это все сказки о самогенерации идей. Так кто же управляет твоими глазами, читатель, когда ты вникаешь в эти строки? Мы возвращаемся, хотя мне и не совсем понятно как, к наблюдателю, критику, к тому кто стоит над схваткой, определяя ее ход, но не беря при этом в руки оружия. Так кто же это такой, наблюдатель? Его возможности весьма велики. Он наблюдает и за внешними процессами и явлениями, и за внутренними, контролируя мысли, чувства и то как их можно проявить. Этот наблюдатель никогда не выходит в своем собственном обличии, потому что в этом мире он лишен какого либо реального образа. Он может проявляться лишь в маске чувства, мысли, поступка. И чаще всего мы путаем одежду с ее хозяином. Но разделить их довольно легко. Любую часть одежды, маски, роли, образа можно удалить, заменить другой, но при этом суть не изменится. Уехав в Америку вы там тот же, что и дома, а то что вы теперь американец мало что меняет в вашей узнаваемости. Как я уважительно про американцев. Ты заметил, читатель, что я перешел на Вы? Возможно это не оговорка. Вернее, как учил мудрый старик Фрейд, за оговоркой может скрываться глубокое содержание. Хотя то, что приходит в голову достаточно прозрачно. Я перешел на Вы поскольку в тот момент ты, читатель, потерял свою единственность, распавшись на множество свойств и качеств, и мое наблюдающее тут же отметило этот прискорбный момент. Я уже не мог общаться с тобой как суть с сутью. Бубер написал прекрасную книгу Я и Ты по этому поводу. Только то что он называл без личным местоимением Он, я бы назвал личным Вы, но стоящим во множественном числе. Поскольку, когда единственность и уникальность пропадает, мир рассыпается на множество частных форм и смыслов, за которыми так трудно угадать это то единое целое. Но вернемся снова к наблюдателю. По нашей версии он является неким представителем иного мнимого или духовного мира, который по сути является нашим подлинным единым и неделимым я, который объединяясь с другими ему подобными и формируют нашу реальность видимую и невидимую, вещественную и мыслимую. Мы уже выше вскользь отметили, что только в момент слияния или созерцания, что в принципе одно и тоже, наша мнимая часть, хотя какая она часть, наше единое Я отделяется от частичных мыслей и существует относительно независимо от своего реального воплощения. Реальность существует отдельно, а наше естество имеет возможность за этой реальностью наблюдать. Если этого разделения не происходит, то мы оказываемся в плену внешней и внутренней реальности, когда наше я сливается со своим материальным носителем и выражает интересы то тела, то общества, то еще не пойми кого. Если мы не можем отделить свое я от потока вещей и явлений, то с одной стороны мы можем довольно легко найти свою роль и свое место в том мире, в котором живем, но при этом потеряем ту суть, которая делает нас с одной стороны уникальным и единым, а с другой приобщает нас к некому целому, которое порождая всё многообразие реальностей нашего мира, само по сути является простым и единым, и в которое мы можем влиться лишь преодолев свою множественность. Но я думаю, что ты, читатель несколько расстроен. С одной стороны моя патетика звучит довольно глупо, а с другой я противоречу сам себе, говоря с одной стороны, что слияние – это способ разделить собственное я и физически реальный мир, а с другой заявляю, что если мы не можем отделить свое я от мира вещей и явлений, то становимся по сути рабом этого мира. На самом деле здесь никакого противоречия нет. Вопрос лишь в полноте слияния. Чем оно полнее, тем свободнее наше собственное я, но если мы сливаемся не с реальностью, а со своим представлением о ней, если мы живем не в настоящем, а в прошлом, то возможность отделения формы и содержания, становится весьма проблематичным. Не буду повторять те аргументы которые уже приводил, скажу лишь, что удержаться в настоящем крайне сложно и есть несколько путей достижения этого состояния. Это искусство, когда процесс слияния внутреннего в настоящем моменте творчества практически ограничен лишь формой выражения. Эта наука, когда наблюдение становится главным признаком, основным свойством ученого, который пытаясь проникнуть в суть вещей и явлений сознательно контролирует свои субъективные проявления и фантазии, дабы увидеть процесс в его первозданности. И наконец религия, где наличие в ней духа Божия формулируется как изначальная данность, а жизнь человеческая становится возвращением блудного сына к отцу, от которого он ушел влекомый соблазнами этого мира, попал от них в зависимость и наконец, осознав свое происхождение и свое предназначение вернулся к отцу, который не на минуту не переставал считать его своим сыном. Возвращение к Отцу, возвращение к первоистоку – эта суть любой религии, любой Веры. На этом пути многое меняется и главное мнимое там становится реальным, а то, что нам кажется реальным оказывается мнимым. Но мы, будучи людьми суетными, признаем, что встать на путь подвижничества – это достойный выбор, но для большинства для нас он мало доступен. Но повторяю он не исключает остальных путей рознения истинны и самого себя. И одним из таких путей, кроме выше перечисленных, является общение, которым мы с тобой читатель, сейчас и занимаемся.

Приветствую тебя, читатель, мой собеседник. Видишь, я уже стал с тобой здороваться. Помнишь в Алисе «Разве можно съесть того, кому представлен?» Страна чудес и зазеркалье – это тот мнимый мир откуда появился и где пока существуешь ты, мой читатель. Интересно, я сказал «мой» и возможно тебя этим обидел, поскольку когда ты будешь читать эти строки ты будешь ничего общего со мной на имеющим. Иваном Петровичем или Раисой Владимировной, а может быть просто Машей. Припоминая, что во время предыдущих бесед, мы говорили будто реальность возникает при пересечение в материальном мире мнимых сущностей, что дает в результате отрицательную реальность, которую мы назвали прошлым. Сказали мы также, что настоящие можно осознать лишь слившись с окружающей тебя реальностью ибо именно в этот момент происходит отделение нашей мнимой индивидуальности, нашей субъективной единицы, которые будучи неотличимы от остальных мнимых единиц делает нас причастными ко всему мирозданию во всех его целокупности. Сегодня я обсуждал эту идею с одним моим старым клиентом, с которым мы общаемся более 5 лет. Будучи в прошлой жизни талантливым физиком он заметил, что мнимые единицы не могут входить в состав комплексного числа без действительного множителя. Если мы видим запись числа С=А+I, где А действительная часть, а I мнимая, то на самом деле мнимая часть есть не I, а I Умноженная на единицу. То есть мнимая часть в этом случае есть произведение двух единиц – реальной и мнимой. И если мнимая единица одна для всех комплексных чисел и объединяет нас всех в некую единую гармонию, то реальная единица сообщает произведение некую воплощенную в этом материальном мире материальность. 1 Иван Петрович 1 Рувиму Соломоновичу и даже одно-яйцевые близнецы не равны друг другу не смотря на идентичность генома. Вся современная логика построена на аксиома А=А но нам приходится постулировать другое предложение А никогда не равно А, 1 никогда не равна 1. Двух одинаковых единиц не существует. Любопытно на двух одинаковых i, также как и не одинаковых в нашем мире не существует, как собственно самой мнимой единицы, которая суть проявления иного мнимого мира, который из одной ее лишь и состоит, но при этом порождает весь мир действительный внешний, а также все миры комплексные внутренние. Рождение отрицательных сущностей -1, предшествует по видимому реальному воплощению в некую форму, обладающую определенными свойствами. Но как же из прошлого рождается настоящее и будущие? Как из отрицательного возникает положительное? Можно конечно заявить, что реального будущего нет, есть только его мнимая часть, наше представление о том, что будет с нами и всем нашим миром. Мои прогнозы относительно тебя, читатель, могут пойти прахом, если в минуту депрессии я сожгу эту рукопись или спущу ее предварительно порвав на мелкие клочочки в унитаз. Но не смотря на всю его неопределенность мы все являемся свидетелями неумолимой экспансии прошлого в сторону будущего. Настоящее не разделяет прошлое и будущее непреодолимой стеной. Наоборот оно связывает свершенное с тем что может свершиться в тугой узел, настолько тугой, что наиболее близкое к настоящему будущее просто не может не состояться. Если прошлое – это мир проявленный, то будущее – есть не проявленный мир. И давайте сделаем неко торые мысленный кульбит и скажем, что отрицательным является не прошлое, а будущее, я предлагаю это делать поскольку сейчас мне в голову пришла мысль, что наша реализация находится не в прошлом, а будущем. Именно она является целью, а отнють не причиной развития. Соединения двух мнимых сущностей дает будущее во всем его многообразии. Я пока не знаю как это происходит, но при этом чувствую, что мы с тобой читатель стоим на верном пути. Если предположить, что все в мире кроме действительной, имеет также и мнимую часть, то будущее можно определить как то, что разворачивается на поле всех возможных сочетаний мнимых частей, уже реализованных вещей структур и явлений. Все возможное будущее уже существует, но сам способ его реализации, определяется исходя из прошлого. Что это за способ, почему отрицательное потенциальное будущее становится положительным свершившимся прошлым? Бог его знает. Пусть эту задачу решают физики и математики, а то что-то что у нас с тобой, читатель, имеется – это наша беседа, наше общение, которое развивается от небытия к бытию, хотя по сути движение происходит в обратном направление от бытия к небытию, так как было лишь то, что свершилось, а то чего не было, или другими словами небытие явно относится к категории будущего. Что определяет будущее нашей с тобой беседы, читатель?

Скажу тебе по секрету, что беря в руки гелиевую палочку, которая оставляет синие следы на бумаге, я совершенно не представляю какие это будут следы. Но как только я начал писать меня захватил некий процесс, во власти которого я нахожусь до тех пор, пока не отложу ручку в сторону, но даже тогда этот процесс меня не оставит в покое. Вероятно ты понимаешь, что этот процесс возник задолго до того, как я решил писать книгу, и вряд ли завершится если ей суждено быть написанной. Посмотри, читатель, я не только к тебе, но и к книге, или вернее к ее идее отношусь как к чему-то личному. Но эта книга, как я тебе уже сообщил, является только частью процесса нашего с тобой общения. Что мною движет? Если говорить про ощущение – это некая сила, которая временами переживается как интерес, иногда как обязанность, иногда как вдохновение, но ответить на вопрос как рождаются слова, ложащиеся строчками на бумагу, я сказать не могу. Безусловно есть реальные предпосылки определяющие некоторые ходы мысли, не эти предпосылки оказывают реальное воздействие чаще всего лишь на первые фразы и мысли. А затем беседа само диктует то, что я записываю. Мое мнимое я, встречаясь с тобой читатель, с совершенно мнимой личностью, порождает процесс, которому послушно следуют мои мысли и моя рука, которая эти мысли записывает. Поскольку ты не имеешь реальной компоненты я не могу привязать тебя, читатель, к моему реальному прошлому, ты живешь лишь в будущем, когда может быть воплотишься в кучку крутолобых эстетов, стремящихся понять нечто о себе и о мире, в котором им выпало несчастье родится. Можно ли сказать, читатель, что мною движет твоя не воплощенность? Или может быть это моя не воплощенность пока ты, читатель, живешь во мне. Мое стремление к небытию, в неизвестность – может быть и является стремлением к реализации тех возможностей которые во мне скрыты и одно из таких возможностей являешься ты читатель. Почему я стремлюсь в небытие? Что не дает мне удержаться в рамках старого опыта. Сегодня я могу ответить на этот вопрос со всей определенностью. После того как мне было отказано в телесной близости, я оказался выброшенным из привычного стереотипа: работа, еда, секс, сон, еда, работа, и оказался среди ночи за кухонным столом, вместе с гелевым фаллическим символом, который в течение последних двух часов испытывает непрерывный оргазм заполняя каракулями чистые листы бумаги. Но и выше сказанное не отвечает на вопрос откуда берутся те мысли, которыми начиняется бумага для ксероксов. Знаешь, читатель, мне кажется, что то что двигало моей рукой постепенно ослабевает, и я снова начинаю чувствовать свое тело: шею поясницу колени, краем глаза замечаю таракана бегущего по стене и желание почесать левое плечо сильнее, нежели желание продолжить наше общение. Давай закончим на сегодня. Спокойной ночи читатель.

Добрый вечер, читатель. Мне в голову пришла сейчас интересная мысль, которую я спешу сообщить тебе, поскольку она напрямую связана с темой нашего прошлого ночного разговора. Вернемся к будущему (забавно звучит, не правда ли?) Так вот, в понятиях бытия и небытия мы в прошлый раз здорово запутались, а может быть все гораздо проще? Реальность стремится от бытия к небытию (см. второй закон термодинамики), а мнимые части из небытия формируют бытие объединяясь или вернее пересекаясь, как мы уже сказали, с другими мнимыми частями. Эти две противоположные тенденции образуют некую цикличность, и каким-то, для меня пока еще не понятным способом, делают время ритмически организованным. Ну вот и вся мысль. Иду спать. Если Бог даст завтра мы продолжим наш общий путь с тобой читатель.

Доброе утро, читатель. Пришедшая вчера в голову мысль о том что в реальности мир движется от бытия к небытию, а в мнимой своей части развивается в обратном направление от небытия к бытию имеет одно интересное следствие: время мнимое и время реальное противонаправлены, причем вектор реального времени устремлен в прошлое, а вектор мнимого – в будущее. Вся цикличность вытекает из этого следствия, тем как реальная компонента возвращает нас или что угодно иное на исходные позиции в то время как мнимая, стремясь к реализации, вызывает изменения, которые ограничены, как мы уже сказали, реальной компонентой.

В мире существует некое динамическое равновесие, которое приводит к тому, что практически во всем, что мы видим, слышим и ощущаем присутствует явная или скрытая периодичность. Ну как тебе, читатель? Как мы с тобой поработали? По моему очень не плохо и можно смело переходить к следующей, четвертой главе нашего с тобой диалога.

Теперь, читатель, после того как мы поговорили о времени и затронули тему бытия и небытия можно перейти к обсуждению вопроса, что же движет моей рукой и моими мыслями в тот момент, когда я общаюсь с тобой. Не имея реальной компоненты, ты мой мнимый читатель (извини что я тебя так называю) сместил равновесие души моей в сторону будущего и поэтому мысли мои свободно стекают из прошлого, обрушиваясь водопадом на листы бумаги, где в кружеве букв возникает бурление настоящего. У тебя нет прошлого, читатель. Я не могу с тобой обсудить прелести горных восходов и волжских закатов. Мы не будем тратить время на описание семейных коллизий или политических катаклизмов. Тебе это все не интересно, потому что у тебя нет своей истории и ты не можешь сопереживать моей. Ты можешь лишь увлекать меня по пути развития моей мнимой части. По сути ты выполняешь роль идеального психоаналитика, полностью лишенного какого-либо вкуса, цвета и запаха. Процесс свободных ассоциаций, который Фрейд применил, как психотерапевтический, по сути есть движение субъективной составляющей человеческой души, на пути которого стоит реальный аналитик и реальность психоаналитической ситуации. Сталкиваясь с этой реальностью, процесс реализации мнимого затормаживается и искажается. Сопротивление возникает из самой необходимости говорить. Помнишь, читатель, как меня ломало в начале нашего общения, когда мне казалось, что ты отвлекаешь меня от гораздо более интересного занятия рисованием? В тот момент, не смотря на твое отсутствие в реальном облике, у меня было некоторое обязательство перед самим собой, перед своим прошлым, которое принуждало меня брать ручку и что-то писать. Изначально существовал, признаюсь тебе с некоторым стыдом, даже план нашего с тобой общения. Но с каждым днем, с каждой главой ты и вместе с тобой я, мы оба стали освобождаться от этих условностей. Ведь только кажется что план ориентирован в будущее. План всегда ориентирован в прошлое и всегда способствует лишь его усилению и развитию. Будущее внепланово. Я не могу себе представить сейчас о чем будет пятая глава и будет ли она вообще, хотя мне очень нравится общаться с тобой, читатель, но при этом это не связано с желанием написать определенное количество глав, и осветить несколько, важных, на мой взгляд, тем. Сейчас я не испытываю сопротивление, что однако не значит, что оно не может возникнуть в дальнейшем, поскольку кроме нашего общения у меня существует и другая жизнь, в которой мою мнимую часть вместе с реальной может пригнуть так, что процесс самовыражения станет очень затруднен или на какое то время даже не возможен. Но важно другое, что ты, читатель, меня тормозить не можешь. Тормозить себя могу только я сам и обстоятельства моей внешней жизни, которые я несу в себе. В психоанализе с его расписанием и часовыми сессиями процесс самовыражения человека ставится в очень жесткие временные и пространственные (кушетка) рамки. Эти рамки своей жесткостью могут убить желание общаться и, как писал Гринсон, только очень большая степень страдания может заставить человека преодолеть сопротивление, перед этим искусственным, по всем внешним признакам, процессом. Психоаналитики, к сожалению, ничего не могут с этим поделать, поскольку проводить психоанализ, также как его проводил Фрейд, катаясь в лодке с Фереци по озеру, мы, к сожалению, в настоящий момент не можем. Да и в нашем климате время выдачи лодок на покат весьма ограничено. Вторым источником реальности в психоанализе является сам аналитик. Его рост, вес, цвет и запах настолько реальны, что клиент как бы ни хотел, не может от них уйти. Они волнуют его, но не находя почвы в знаниях о самом аналитике (он удивительно скрытная, как ему кажется, фигура), клиент вынужден в поисках утилизации своих ощущений обращается к прошлому, где он уже такие запахи слышал и такой скрипучий голос видел. Я думал тут поговорить с тобой читатель про перенос, но тема утилизации ощущений направила мои мысли к заглавию нашей с тобой истории. Что заставляет человека привязывать свои ощущения к чему то из прошлого? Помнится мы назвали наш разговор от частного к целому. Но в случае двунаправленности реального и мнимого процесса можно предположить что целое содержится и в прошлом и в будущем. Причем чем дальше отнесено событие в прошлое тем более цельным это нам представляется. Реальность бытийствующая в прошлом постоянно разрушается настоящим, что не может не вызывать тревоги у того кто это чувствует, и если этот человек не осознает, что одновременно с этим овеществляется нечто существовавшее раньше только в форме потенциальной идеи, стремящаяся в цельное будущее, то возникает страх и желание спрятать в свое прошлое, или прошлое других людей, а может и всего человечества, о чем писал не симпатичный мне Карл Густав Юнг. Его попытка убежать от реальной Сабины в мир архетипов по человечески понятна, но примером для подражания служить вряд ли может. Психоанализ же, практикуемый Фрейдом, вел человека в будущее, помогая ему преодолевать привязанности прошлого. При этом Фрейд конечно тоже опирался на свой прошлый опыт и его теория психосексуального развития яркое тому свидетельство, но он при этом не боялся и идти в будущее, которое он забавно и не совсем удачно назвал бессознательным. Он чувствовал некую несвершенность и несовершенность, которая присутствует во всем реальном, поскольку все обречено на умирение и развоплощение, но он чувствовал и животворящую силу либидо, которое вырывало человека из пессимизма несовершенства прошлого и ускользающего настоящего. В конце жизни он ясно ощущал само движение этих двух сил: либидо – влекущее в будущее, и деструдо – привязывающее и возвращающее в прошлое. Фрейд не придумал эти силы. Занимаясь по 10-11 часов в сутки с клиентами он, будучи честным человеком открытым новому опыту, не мог не описать два мира, два движения, одним из которых являлся Эрос, а другим Танатос. Называя себя беллетристом Фрейд утверждал, что в нем больше жизни, чем в привязанном к реальности кропотливом ученом, которым он был во времена своей молодости.

Это чепуха, что он мог бы быть счастлив занимаясь гистологией. Извини читатель, меня сейчас занесло в мое собственное прошлое, в мои занятия психоанализом и еще ранее аналитической психологией, а все началось, если ты успел заметить, с возвращения к заголовку, с этой зацепки за прошлое, которая тут же трансформировала мои мысли лишив их самостоятельности и привязав к шнуркам старика Фрейда. Реальность лукава, тебе кажется, что ты говоришь от своего имени, а выясняется, что ты уже выражаешь мнение своей семьи, своего профессионального клана. Твоя собственная мнимая единица, нагружаясь авторитетным множителем влечет нас в прошлое. Посмотри как любопытно. Я сказал не моя собственная мнимая единица, а твоя. Ты читатель, каким то неведомым образом превратился в толпу оголтелых аналитиков, превращаясь то в Юнга то в Фрейда. А что же происходило со мной? Я с легким сердцем пошел за тобой читатель, потому что знакомие имена и области внутреннего пространства, вызывают приятное чувство знакомости и оседлости. Но заметив это, я как вечный жид снимаюсь с насиженного места и говорю себе. Какой к черту Юнг, он же давно как помер, а ты читатель может еще и не родился. Юнг никогда не будет читать то, что я о нем здесь написал. А тебе, безвинный читатель, досталось за грехи юности незадачливого Карла. Правда тебе досталось и теплое чувство к отцу основателю, но я думаю ты этим вряд ли удовлетворишься, так как имеешь к нему еще меньшее отношение чем к кронпринцу, которому никогда не суждено было стать королем.

И все же я не совсем корректен. Сейчас между нами с тобой, читатель, произошло то, что часто случается при общении. Я спроэцировал свои качества и свою историю на другого, сказав при этом, что именно он меня увлек в нежелательном направление, соблазнив мой податливый разум. Сейчас я перечитал предыдущую страницу и понял, что игра местоименности моя и твоя, совершенно необоснована. Ты на первый взгляд, превратился в Юнга, Фрейда и других аналитиков, к которым у меня особое отношение, связаное как я уже сказал, с моей собственной историей. Конечно это не случайно. То что сейчас произошло демонстрирует явный случай искажения реальности, когда абсолютно непричастному субъекту (а как мы выяснили ты, читатель, никоим образом не причастен ни к какому прошлому, так как своего прошлого не имеешь) приписываются такие качества, принадлежащие другим людям или группе лиц, которые вызывают у говорящего актуальные чувства, связанные с его личной историей. Так в моей истории был эпизод, что меня не допустили в группу очень значимого в то время для меня американского психотерапевта у которого я обучался основам юнгинского анализа, и из-за которого и пришло окончательное решение стать психотерапевтом. Причем меня не просто не допустили, а аргументировали это тем, что я не выдержал групповой динамики на группе менее выдающегося уже отечественного психотерапевта Сережи Кучеренко. Не буду говорить почему я ушел с этой группы, но и без этого, ты, читатель вероятно догадываешься, что Карл Густав Юнг стал не самым позитивным для меня образом, связавшись с нечистоплотностью своих последователелей. И когда в книге Эткинда я прочел неблаговидную интрижку Юнга с Сабиной Шпильрейн, то ощущение нечистоплотности, связанной с процессом формирования группы, присовокупилось к личной непорядочности Юнга, хотя безусловно последняя для меня играла гораздо меньше личную роль, нежели ситуация с отказом приема в группу. Воспоминание оказалось настолько неприятным, что при первом удобном случае, по совершенно формальному поводу, я перенес на тебя, читатель, и образ Юнга и образ Фрейда и все психотерапевтическое сообщество, из которого я думал, что вышел уже окончательно. В психоанализе подобные искажения носят название переноса и служат для изучения личного прошлого клиента, которое, нагружая мнимую часть души человека, искажает его восприятие внешнего мира, делая взаимодействие с ним зависимым от прошлого опыта. Перенос как и сопротивление меняет направленность личного временного вектора, возвращая его владельца в прошлое и не давая ему возможность продвигаться в будущее.

Добрый день, читатель. Наш процесс несколько захватил меня, что сейчас я оказался от набросков с натуры, чтобы записать свои мысли по поводу нашего вчерашнего разговора. А привлекала меня идея твоего собственного, читатель, существования. Ты мое порождение, но ты уже мне не принадлежишь, более того ты имеешь надо мной некую силу, которая заставляет меня отказываться от других увлечениях, ради общения с тобой. Выходит, что ничто во мне и вне меня мне не принадлежит. Даже тело не является моим. При отнятие любой части, если только ее размеры достаточно малы, я останусь самим собой. Почему я сказал о размерах – это потому, чтобы можно было представить, что существование и самоиндентичность возможны без любого кусочка сердца или головного мозга, если он достаточно мал. Нет такого специального места в теле человека, где живет его душа и где обитает его дух. В нашем теле нет ничего такого с чем мы могли бы себя идентифицировать. И вместе с тем узнав себя на фотографии, мы говорим "это я, а вот рядом со мной Василий Николаевич". Как же так? Ни одну из своих частей я не могу назвать собой, а на фотографии по смутному силуэту туже себя узнаю и инденфицирую. Ответ прост: в первом случае мы говорили о нашем бытие во внутреннем комплексном мире, в котором мы сами являемся всем этим миром в целом, и ни одним из его элементов в частности, все то, что порождается внутри нас, нами не является, лишь говоря обо всем проявленном и непроявленном в себе мы можем сказать: это я. В физическом, материальном, внешнем мире положение совсем другое. Мы входим в этот мир как его часть и любую свою часть входящую в этот внешний большой мир мы обязаны признавать своей собственностью. Дети часто не делают различия между миром внешним и миром внутренним, они говорят "это не я сделал, это сделали мои ручки". Взрослый человек становится таким же как ребенок под действием алкоголя и наркотиков. "Это не я дерусь, это водка во мне дерется", говорит он, но никто не обманывается такими словами.

Чтобы преодолеть свою частичность, мы должны пройти два этапа. На первом мы должны избавится от внутренних привязанностей к частичным смыслам и значениям, которые до поры до времени, господствуют у нас в душе. На втором мы должны признать себя частью, причем неотъемлемой частью внешнего мира, свою неотделимость от него, свое единство с ним и подчинение ему. Если в первом случае мы отказываемся от своих частных мнений и суждений возрастая до своего единства, то во втором случае мы спускаемся с Олимпа собственной эгоистичности и исключительности, и принимаем с благодарностью то место, которое нам предначертано. Это восхождение в мире мнимом и нисхождение в мире реальном приводят к тому, что появляется реальная истинная единица – мы сами, которая соединяясь с реальными и мнимыми объяснениями не искажает их, по собственному развитию и бытию.

Что касается нашего с тобой, читатель, общения, я надеюсь, что обретя плоть и кровь и читая эти строки, ты никогда не станешь моим последователем тупо повторяющим и заучивающим не наизусть чужие фразы. Я надеюсь, что чтение позволит тебе самому преодолеть свои предрассудки и найти собственное место в жизни. Извини за патетический тон. Перед нами с тобой читатель два пути. Мы можем продолжить удаляться в заоблачные выси общих рассуждений или вернуться в реальность нашего общения. Меня притягивает первый путь, но разум и некоторый опыт, говорит об обратном. Если мы и уйдем в пусть и красивые, но и беспочвенные рассуждения, то уподобимся фантазерам, которые витают в облаках своего воображения, но совершенно не представляют как его применить в реальных обстоятельствах.

А каковы реальные обстоятельства у нас с тобой читатель? Во первых, можно отметить, что общаясь с тобой, я прошел несколько этапов, которые известны всем психоаналитикам, начиная с начального сопротивления, формирования твоего, читатель, образа, перенося на этот образ части себя самого и моей собственной истории, и включения тебя, читатель, и нашего с тобой общения в структуру моего внутреннего мира. Во вторых растет ворох исписанных листов. Тот реальный компонент наших общих разговоров, который нельзя отнести только к идеальному или мнимому. Исписанные листы бумаги – факт неоспоримый, хотя и уничтожимый. Переходя из моих фантазий в реальный мир рукописи, ты читатель перестаешь существовать в одном моем воображение. Если кто-то прочтет написанное, ты будешь жить в нем, как ты до сих пор жил во мне. Читатель, ты будешь жить в читателях так, как ты жил в писателе. Когда я говорил, что ты воплотишься в Ивана Кузьмича и Петра Валерьяновича я был не прав. И Петр Валерьянович, и Иван Кузьмич воплотились в этом мире реально, а возможно, что воплотятся позже тебя, читатель. Ты можешь проникнуть в их души, но не сможешь стать человеком во плоти. Увы читатель, ты не Пиннокио, ты никогда не станешь человеком, ты бедный Буратино, которому суждена жизнь на листах беленной целлюлозы в рукописном или печатном виде. А я – твой Папа Карло, у которого в каморке есть дверь в волшебную страну, но нет ключа, который открыл бы эту дверь. Принести этот Золотой ключик можешь только ты, читатель, потому что сам принадлежишь тому Волшебному миру, где рождаются сказки и фантазии, духи и феи. Без тебя невозможно было бы выйти за пределы реального мира, потому что ученые мужи, которые пишут диссертации и читают монографии никак не могут вдохновить полет мысли далее модернизации и утилизации бывших в употребление знаний и умений. Есть еще один способ – писать для детей чей мнимый, внутренний мир еще очень мало связан с реальностью. Когда-нибудь я и это попробую. А сейчас я благодарен тебе читатель, что ты позволяешь мне выйти за рамки здравого смысла, и общаться с тобой исходя из внутреннего побуждения, а не внешней целесообразности. А сейчас, спокойной ночи, читатель. Спокойной ночи, Буратино.

Доброе утро, читатель. Вчера у меня был напряженный день, но я продолжал думать о тебе. Наш разговор продолжался не на листах бумаги, а внутри меня, и любопытная вещь: чувствуя усталость, я боялся сказать тебе что либо вслух, написав свое обращение на листе бумаги. Мне не хотелось нагружать тебя, читатель, своими проблемами, которые могли выплыть, скорее всего, неявном виде, исказив то что я хотел тебе сказать. Я думаю, что это не только моя особенность. Когда человек устает он теряет силы и его мнимая единица, его дух не может вырваться из того внутреннего процесса или, образнее сказать, потока, который, доминируя во внутреннем мире, все смывает на своем пути, вынося в море усталости, обломки смятых конструкций. Усталость это даже не море. Это болото, из которого наше мнимое я не может выбраться. В такие минуты и часы очень трудно трезво смотреть на вещи. Взять управление внутренним миром в свои руки. Значительно легче уцепиться за плавающие вокруг обломки привычек и стереотипов, чтобы просто удержаться на плаву. В такие моменты очень трудно отделиться от этих внутренних нагромождений и просто посмотреть на то, что происходит вокруг и внутри тебя самого. Очень трудно быть добрым и видеть в окружающих не только ходячих манекенов, но одухотворенных живых существ, которые стремятся не к формальному выполнению правил, а к проявлению своего собственного мнимого я, своего духа, который объединил бы нас. Люди, особенно близкие, хотят чтобы мы воспринимали их не частично, потому что их части это далеко не они сами, а воспринимали их целиком, как некую реальную единицу, которой они по сути своей и являются. Но когда мы устали или когда мы поглощены каким-то внешним или внутренним потоком мы этого сделать зачастую, не в состоянии. Хуже всего в этом случае близким людям: "Лицом к лицу, лица не увидеть, большое видится на расстояние". Есенин прав, вблизи мы видим только фрагменты, отдельные свойства, которые очень трудно объединить в единое целое.

Из того что мы сказали можно сделать один важный вывод. Что общение по своей сути может быть частичным или цельным. Частичное общение – это общение функциями, ролями. При этом участники подобного общения являются не самостоятельными реальными единицами, а лишь частями гораздо большей и более сложно организованной системы, чем они сами: семьи, организации, государства. Дух, или мнимая единица не живет в моем ухе, почке или пятке. Хотя каждая клетка моего организма обладает некой цельностью и автономией, но он существует постолько, поскульку служит целям всего организма и вместе с его смертью умирает и сама. Люди в отличие от клеток каждый в себе содержат духовную единицу, но будучи высокоспециализированной частью высокоспециализированного общества, человек не имеет возможности этой духовной единицей стать. Его жизнь управляется другой духовной единицей, внешней по отношению к нему. Эта внешняя духовная единица заботится о сохранение целостности своего реального воплощения, неважно будет это компания подростков или унитарное государство. Мы с тобой читатель тоже образуем некую социальную систему состоящую из меня и моей фантазии, запечатленной на листах бумаги. У нас с тобой тоже есть духовное я, отличное от наших собственных мнимых единиц. И сейчас я уже могу ответить на вопрос, что движет моей рукой когда я пишу эти строки. Этой рукой движет наше общее духовное я, которое выражает собственную волю нашего с тобой, читатель, союза. Эта воля отличается от воли каждого из нас. Странно, правда. Вроде бы ты собственной воли, читатель, не имеешь, но, имея реальное воплощение в виде образа, запечатленного на бумаге, ты образуешь со мной, тебя создавшим, некую новую структуру, отличную от меня самого. И вот эта структура уже обладает собственной воле , которая может не совпадать с волей ее создателя. И если я буду доверять этой воли она может вывести меня за непривычные границы, в рамках которых я обычно существую, поэтому неправда что писатель в своих произведениях описывает самого себя. Вернее это правильно в отношение цельного я писателя, его как реальной единицы. Но бесполезно искать ответы на вопросы о ходе сюжетной линии в биографии этого человека. Образуя вместе со своим произведением новую реальность писатель выходит за рамки привычного и живет по законам, которые диктует ему его произведение. И чем больше он освобождает свое творение от себя самого тем шире будет тот мир о котором будет идти речь. Но возможно тем мельче он будет. Потому, что амые эмоциональные, самые насыщенные моменты связаны именно с процессом рождения, отделения строк от души писателя, когда из родившей души еще сочится кровь. Чистая фантазия может быть интересна и увлекательна, но она служит для того, чтобы увести читателя из его проблемного мира в чистое поле воображения. Когда дух книги сплетен с духом писателя, то через этот дух читатель начинает погружаться в ту реальность, о которой он читает. И тело безошибочно показывает, что не только ум, но ты весь целиком поглощен процессом общения, процессом вхождения в реальность другого человека, где книга служит только посредником, воротами в мир души других людей. Книга выполняет роль рамки, твердого проема, через который происходит общение, но без этого проема общение было бы невозможно. Только при наличие двери мы можем выйти в мир другого человека, и если дверь закроется, то общение прекратится. Если в нашем случае, читатель, такой дверью может служить стопка исписанных листов бумаги, то в случае реального общения двух реальных людей (я снова прошу прощения, читатель) таких способов гораздо больше. Но прежде чем углубиться в прозу описания различных выводов межличностной и внутриличностной коммуникации, мне бы хотелось вернутся к тем мыслям, с которыми я садился за кухонный стол в надежде излить их на бумагу. Надо сказать, что когда мы пошли в другую, хотя и не противоположную сторону, это меня не очень озаботило, потому что внутри сидела уверенность, что так или иначе мы вернемся к задуманному, но сейчас, когда мы готовы были перейти чуть ли не в практическую плоскость межличностных отношений, что-то во мне возопило. Как же так! Логика, логикой. Нить нитью, а те мысли, которые я вчера вынашивал в метро в промежутках между чтением Академического рисунка Ростовцева как же они? Ощущение ущемленности заставило меня взять процесс в свои руки и вернутся к теме реального мира, которую я обдумывал накануне и сегодня утром. Правда после всего написанного я вынужден излагать ее с учетом вышесказанного, но я думаю что справлюсь с этой задачей. Итак, то что привлекло вчера мое внимание, это аналогия между миром внешним и миром внутренним. Гермес Трисмегист бывало говаривал: "Что наверху, то и внизу", намекая, что микрокосм есть повторение макрокосма. И если мы говорили о комплексном характере внутреннего мира, то почему мы отказываем в этой комплексности миру внешнему. Далее моя мысль шла в том русле, что внешний мир будучи совокупностью реальных единиц, как я могу сейчас заметить, местами и временами друг в друга вложенных, содержит свою мнимую компоненту свое мнимое в связанном скрытом, непроявленном виде, содержащееся внутри реальных единиц и составляющих их ядро и суть.

Мне пришла в голову забавная мысль: не развить ли идею ядерной психологии в отдельную отрасль по примеру ядерной физики. Но вернемся к реальным единицам. Среди этих реальных единиц стоит выделить одушевленные и одухотворенные. Отличие их друг от друга и от неодушевленного мира состоит в том, содержат ли они комплексную мнимую часть и в каком виде они ее содержат.

Я боюсь сейчас уйти в спекулятивные пустые рассуждения относительно самовоспроизводства и тому подобной чепухи. Реально одушевленность познается только посредством нашей собственной души, когда мы можем преодолеть барьер реальности и войти во внутренний мир другого сущего, отнестись к нему не как к объекту исследования, а как к живой реальности и там, где мы услышим ответ, почувствуем отклик, мы можем предполагать наличие скрытого духовного начала, которое, несмотря на свое связанное материальной оболочкой состояние откликнется на наш зов. Единство мнимых единиц, которые образуют комплексные части, наряду с действительным множителем, дает нам возможность общаться с миром не на частичном функциональном, а на едином универсальном уровне. Чем меньше связано наше духовное начало, которое по сути является универсальным, тем яснее мы можем чувствовать это духовное начало в других. Тем легче мы можем трансцендентировать за пределы физической, реальной оболочки и устанавливать непосредственный контакт с миром и его обитателями. Сложнее всего дело обстоит с идеей вложенности. Как установить контакт, с семьей, поняв ее интересы и поняв свое место в ней, со страной, с планетой, с космосом. Все эти вертикальные уровни общения возможны, так как мнимая единица одна и для планеты земля и для таракана, который заполз с бутылкой водой и из последних сил пытается выбраться оттуда, но для того чтобы выделить это духовное начало необходимо сперва воспринять его носителя во всей целокупности, как реальную единицу, и сделать это с тем, частью чего ты являешься удивительно трудно. Однажды мне представился случай побеседовать с человеком, летавшим в космос, и я почувствовал, что его отношение к Земле отличается от моего собственного. Он видел ее снаружи. Он воспринимал ее целиком, не топча при этом ее луга и поля. Но в тот момент мне показалось, что и я могу ее так воспринимать, и для этого не обязательно подниматься на орбиту, хотя я до сих пор не знаю будет ли это знание столь же полным как у него или это будет всего лишь фантазия.

Доброе утро, читатель. Вчера был напряженный день и я так и не смог вечером усадить себя за кухонный стол, хотя в мыслях неоднократно возвращался к нашему общению. И не только в мыслях. Я рассказываю о тебе, читатель, тем, кому это может быть интересно. Вчера говорил о тебе с Леной, с которой познакомился через отца Амвросия. Она очень глубокая девушка и сразу прониклась к тебе симпатией. Когда мы с ней разговаривали, выкристаллизовывалась одна мысль, которая неявно присутствовала и в нашем с тобой общении, но при разговоре с реальными слушателями, приобрела законченность. Мы с тобой уже упоминали о том, что внешний мир столь же комплексный, как и внутренний. Кроме того мы отметили, что представляя собой некую совокупность, которую мы назвали реальной единицей, мы с другой стороны, являемся частями структур более высокого порядка. Так я в данный момент, являюсь частью структуры нашего с тобой, читатель, общения. В этой структуре я являюсь только одной ее частью, с другой стороны и структуре нужна только какая то моя определенная часть. Для нашего с тобой читатель общения совершенно не важно состояние моих почек или мое отношение к американскому футболу. Получается интересная ситуация: с одной стороны я нахожусь внутри процесса общения, или скажем живу внутри государства Российского, но будучи включенным в систему более высокого порядка, я не весь становлюсь частью этой более высоко развитой системы, а лишь каким-то боком. Другие мои стороны систему не интересуют, а какие-то из них она рассматривает как угрозу своему существованию и стремится подавить их во мне. Я никогда не смогу всецело принадлежать обществу, семье, нашему с тобой читатель общению потому, что нет такой ограниченной системы или структуры, которая могла бы воспринять меня целиком. Лишь весь мир в целом, во всей своей совокупности может дать мне возможность почувствовать себя единым целым. Причем я имею в виду не только реальный физический мир, но и потенциальный мнимый мир идей и возможностей, которые как раз и реализуются в мире реальном, приобретая характер свершенности.

Для этого целокупного мира я не являюсь землянином, россиянином или психологом. Для этого изначального мира я есть некая точка, простая по своей природе, лишенная каких-либо свойств, занимающая присущее только мне одному место. Наше общение с тобой, читатель это другая, самостоятельная точка которая также уникальна как и я сам, причем эта точка несет в себе не только все сказанное но и все то, что возможно было сказать в ходе нашего с тобой общения. Каждый раз, когда я сажусь за стол, у меня есть несколько путеводных нитей, за которыми я могу последовать, но я могу выбрать только одну. При этом все остальные, нереализованные, также принадлежит нашему общению, читатель, как и то, что вырисовывается на бумаге в виде синих букв и слов.

Именно подход к общению как к целому, а не как к частному может сделать его не средством решения практических задач, а способом достижения собственного единства. Очень важно верить не только в то, что собеседник является кем-то цельным, единым и неделимым, но и в то, что любой процесс общения обладает той же цельностью, и имеет внутри себя неограниченное количество возможностей. Подобные непрагматический подход к общению трудно излагать кому-либо кроме тебя, читатель, так как люди пришедшие, скажем, ко мне на группу обучаться методом психологической помощи, имеют свои практические интересы, с которыми я должен все увязывать вышесказанное, что поверь мне, бывает ох как нелегко.

Любая реальная целокупная единица имеет свое место во всеобщем мире, который объединяет и свершенное и возможное и может быть и все невозможное, с нашей сегодняшней точки зрения. Это место и есть собственный смысл сущего или не сущего, явного или скрытого как целого. Если мы рассмотрим эту точку во времени, то получим бесконечное количество возможных вариантов развития, которые в сумме образуют индивидуальный смысл. Именно в сумме. Поскольку наш собственный смысл как целого заключен во всех без исключениях возможностях, которые в нас заложены. И как бы мы их не реализовывали мы никогда не сможем их реализовать целиком. Но для того, чтобы почувствовать себя цельными уникальными, мы можем принять себя не только как нечто реально существующее, но и во всем многообразии скрытых возможностей, и отказываясь от их реализации, понимая, что обладание чем угодно материальным или духовным не изменит нас. По какому бы мы пути не пошли, он неминуемо будет ограничен, и привязанность к этому пути отождествление себя с ним, неизбежно приведет нас в тупик частности. Лишь понимая свою ограниченность и смиряясь с ней, мы осознаем равнозначность путей развития по отношению к нашему собственному целому и целому всего мира.

Куда бы мы не пошли, мы будем реализовывать собственный смысл и предназначение, если только не будем считать, что этот путь и есть наше единственное предназначение. И в горе, и в радости, и в богатстве и в нищете, и в любви и в ненависти мы одни и те же. Мы не можем измениться, не можем выйти за рамки своего предназначения, но можем принять его в целом и в том частном виде, который уготовила нам наша судьба. Момент принятия себя совпадает и с принятием окружающего мира, поскольку, принимая необходимость своего места во вселенной, мы приходим к пониманию смысла всего, что нас окружает и всего, что в нас содержится. Я понимаю, что ты, читатель, не мой раб, у тебя есть свой смысл и своя судьба. Я только один из двоих родителей, вторым родителем является эта книга и вся идея нашего с тобой общения в целом. У тебя свое место в этом мире, читатель, и свой собственный смысл, отличный от моего. Я повторяю это уже, вероятно в двадцатый раз, но я это делаю главным образом для себя, чтобы освежить твою, читатель, индивидуальность, чтобы не поддаться идеи смотреть на тебя, как на собственное детище. И хотя ты родился из меня, но мы никогда не были с тобой единым целым. Я никогда не был тобой читатель, а ты никогда не был мной. У цельных реальных единиц есть одно свойство: они никогда не пересекаются в этом мире сливаясь друг с другом. Слиться могут только их части, порождая новые идеи или новую жизнь. Но не сливаясь друг другу сущее может открываться миру и в этот момент возникает ощущение ясности и осмысленности всего происходящего, и в этот момент наша духовная и доселе мнимая единица взаимодействует с духовным началом окружающего ближнего и дальнего мира, реального и идеального и рождает чувство принадлежности миру и чувство любви к Богу.

Добрый вечер, читатель. Не думаю, что напишу сегодня много, поэтому не стал открывать новую главу.

Сегодня я задумывался о том, как может завершиться наше с тобой общение. Вероятно, это будет похоже на смерть. Смерть в том смысле, что эти листки бумаги, которые нас сейчас связывают, начнут свое самостоятельное существование в виде книги, сайте в Интернете или чего-нибудь в этом роде. Это общение уже не будет зависеть от моего настроения, от моего тела. Тело будет где-то присутствовать какое-то время, вероятно, в живом, в дальнейшем, безусловно, мертвом виде, но это уже не как не повлияет на дальнейшую судьбу нашего с тобой, читатель, совместного творчества. Пока я пишу эти строки, пока я разговариваю с тобой моя жизнь неразрывна связана с твоей и с нашим общением. Можно сказать, что моя жизнь стекает с кончика пера и остается на листе бумаги, теряя одно важное качество – свою временность. То, что написано, существует в прошлом, настоящем и, Бог даст, будет существовать в будущем в том же виде, каким оно было в момент написания. Конечно дальнейшие редакторские правки могут изменить какие-то детали, но в общем и в целом то, о чем мы с тобой, читатель говорим, уже принадлежит истории.

И в тот момент когда закончится наше очное общение, закончится внутриутробный период существования продукта нашего взаимодействия, когда этот продукт питается моими соками и корейскими чернилами. Когда он (продукт) появится на свет и начнет свою самостоятельную жизнь, я буду ему уже не нужен. Может быть и тело для души выполняет в чем-то похожую функцию. В процессе жизни душа зависит от тела питается его ощущениями использует его органы чувств для установления контакта с окружающим миром. Но по мере созревания душа все меньше и меньше привязана к потребностям тела, его желаниям. К моменту смерти, если эта смерть естественна в широком смысле этого слова, душа обретает собственное, независимое существование в виде некой цельной субстанции, которая образовалась в результате жизненного пути от момента рождения до момента смерти. Эта субстанция, включает в себя не только все мысли, чувства, действия поступки ощущения и пр., которые имели место в течение жизни, но и все что могло с нами произойти.

Переходя из временной во вневременную форму существования и принимая вид некой завершенной единицы бытия или вернее универсального мира, душа не окаменевает. Просто она перестает принадлежать одному единственному телу также как книга перестает, после ее написания, принадлежать одному лишь автору. Так же как книгой после ее создания могут пользоваться другие люди, так, возможно, и душа, становясь неотъемлемой частью мироздания оказывается доступной всему миру в целом, который может использовать ее на свое усмотрение, не причиняя ей не малейшего вреда. Но это происходит вероятно, в том случае, если душа к моменту смерти, которую мы назвали естественной, не зависит от потребностей тела и тех частных смыслов, которые обычно наполняют все земное существование. Жизнь вечная, то есть вневременная, возможна в том случае, когда человек в процессе жизни принял свою роль в этой жизни, сыграл ее, но при этом не идентифицировался с этой ролью или набором ролей. Если он в каждый момент времени он помнил, что он нечто большее нежели муж, сын, отец, гражданин своей страны, работник, едок, болельщик, спортсмен и т.д. Может быть человек помнил не совсем то. Вернее жил так, что в результате многое испытав и пережив, понял и ощутил свою свободу от этого мира, то насколько мир не зависит от него, а он от мира. Насколько мало он в этом мире значит,и настолько мало мало мир значит для него самого. В раннехритианской традиции это называлось распять себя в мире и распять мир в себе. Но кроме этого назначения ничтожности и незначительности всех частых проявлений этого мира включая собственное существование, важна любовь к миру нерасщепленому, целому и единому, к тому, кого люди испокон веку называли Богом. В этой любви есть согласие в высшем смысле этого слова. Согласие войти в общий хор, стать точкой всеобщей картины мироздания. Согласие признать Бога своим единственным отцом, и занять место в его чертоге, то которое нам уготовлено, и которое воссоединяет нас с ним. Любовь означает, что ради этой любви мы готовы на смерть, мы готовы отказаться, оторваться от тех благ, которые получаем от жизни, от тех удовольствий, которые она нам приносит. И дело тут не в том, что мы меняем меньшее блаженство на большее, совершая выгодный обмен. Мы подчиняемся воле Отца Небесного потому, что только рядом с ним мы можем почувствовать себя дома, можем ощутить обретение собственного дома, собственной судьбы и собственного смысла, которые являются домом, судьбой и смыслом, которые уготовил наш Отец. Эта любовь и эта радость от того, что все видимое и невидимое, мыслимое и немыслимое, возможное и невозможное принимает тебя в свои объятия, заполняет тебя и становится доступным тебе, не оставляет места для трезвого расчета, рабского страха или научного мудрствования. Для того, же кто ценит земное существование и земные радости, для них, вероятно, исход может быть другим. Они оказались в роли писателя, который будучи наделен даром слова, так и не взялся за перо который не только письменно, но и устно ничего не сообщил о своих мыслях и чувствах окружающим. И его чувства и мысли умерли вместе м ним. Они не смогли обрести своего собственного существования, поскольку остались заключенными внутри черепной коробки их создателя. Он, как скупой рыцарь, никого не любил, ни с кем не делился, а копил свое добро, свои успехи, свою славу для одного лишь себя. Такой случай, конечно, маловероятен, поскольку дух или духовная единица, действуя в каждом, из нас временами раскрывает даже самое черствое сердце, но, когда такое случается крайне редко, отделиться от тела, от Земли и занять свое место в мире небесном, может оказаться делом крайне сложным, хотя и небезнадежным, поскольку до последнего вздоха у человека есть возможность, подобно блудному сыну, вернуться в лоно своего отца. Преодолеть притяжение Земли духовное и душевное может оказаться гораздо труднее чем преодолеть земную гравитацию, потому что, преодолев последнюю, человек обречен на возвращение на Землю, в то время как преодолев первое человек покидает Землю навсегда. Но и на Земле и кто жив и кто умер несут в себе ту мнимую духовную единицу которая объединяет нас со всем тварным и нетварным миром, и которая будучи воспринята как единственная истинная реальность может совершенно изменить нашу жизнь и судьбу. Хула на Сына Человеческого проститься, но хула на Духа Святого лишает человека надежды на выход из тюрьмы земных привязанностей и повседневних забот. Отрицание наличия в себе, не на словах а на деле, духовного начала, вероятно тоже есть самоубийство, только не физическое а духовное, но от этого не менее страшное. Поверь, читатель, что я совсем не думал, что напишу все вышесказанное, но я рад, что так получилось. До встречи.

Добрый день, читатель. Вчера ночью мы говорили с тобой о смерти. Вероятно, эта тема не способствует логическим рассуждениям и умозаключениям. Вспоминая прошлую ночь, я могу признаться, что не очень понимал что пишу. Точнее, мысль возникавшая у меня в голове, не претерпевая никакой критики или переработки, ложилась на бумагу. Этому процессу способствовало то, что устав до нельзя не только за вчерашний день, но и за всю предшествующую неделю, у меня не было сил утверждать свою волю и поэтому отдавшись процессу нашего с тобой, читатель, общения я полностью ему доверился, практически ничего не добавляя от себя самого. Такое бывало со мной и раньше, когда находясь в состояние усталости я выслушивал клиента или проводил практические занятия со студентами.

Не могу сказать, что в эти моменты происходили какие-то прорывы и откровения, но процесс психотерапии или обучения от этого явно не страдал. Вероятно и наше с тобой, читатель общение не пострадало от такого бессознательного, хотел я сказать, монолога. Но возможно о том можно ли вчерашний наш разговор назвать бессознательным стоит поговорить особо.

Добрый день читатель. Три дня я не подходил к стопке бумаги и не брался за ручку. Отчасти это связано с промозглой дождливой погодой, отчасти с усталостью и чувством опустошенности, которое возникло после нашего ночного разговора. У меня создалось впечатление, что мы с тобой читатель в процессе беседы пересекли ту невидимую грань, которая отделила нас от привычного состояния жизненности и временности и позволила прикоснутся к вечности.

На следующий день я попытался оправдаться и объяснить, что все произошло не совсем по моей воле, что здесь не обошлось без пресловутого бессознательного, о котором я и предложил тебе побеседовать. Но после того, как это предложение прозвучало, я три дня не мог вернуться к этому разговору. В чем же дело? Вероятно уйти в страну мертвых гораздо легче чем из нее вернуться. Такая жизнь после смерти уже несколько отличается от той жизни которая была до нее. С образовавшимся знанием и ощущением надо что то делать, потому что игнорировать это событие после того, как оно описано на бумаге уже невозможно. Любопытно, что смерть и бессознательное на следующий день пересеклись. Вероятно, о бессознательном действительно надо поговорить подробнее.

Начнем с ближайшего примера, то есть с трехдневного сопротивления продолжать наше с тобой читатель общение. Сознательно я понимал, что не могу остановиться на полуслове и бросить тебя на произвол судьбы, но при этом некая неведомая сила наполняла туманом мою голову, как только я собирался вернуться к прерванному разговору. Мне и сейчас нелегко даются эти строки. Все тело кажется одеревеневшим, желание сбежать или хотя бы на несколько минут отвлечься временами становится почти непреодолимым. При этом, повторяю, я сознательно хочу этого разговора. В чем же дело? Причин можно найти массу, но главная из них вероятно это страх снова оказаться за границей привычного, которую мы с тобой читатель, так беззаботно нарушили.

И это не только страх смерти. Сегодня включив радио я услышал отрывок из наставления Исаака Сирина, где он предупреждал об опасности прикасаться к Божественному знанию, не очистившись при этом от всех страстей и желаний. Сохраняя привязанность к этому миру. Увидев, говорит он, Божественное сияние, неподготовленным для этого глазом, можно потерять обычное зрение, вместо того, чтобы приобрести духовное. Говоря простым языком, можно просто сойти с ума. То состояние потери контроля, когда я ночью, точно под диктовку, записывал мысли о смерти, было похоже на некий психический автоматизм, который происходит в моменты душевного расщепления, когда нечто в душевном мире приобретает автономию и действуя по своим собственным законам, формирует некий альтернативный центр управления, не подвластный нашему волевому регулированию. Если мы, по словам Иоана Сирина, чисты от своих желаний и собственной воли, то никакого расщепления не возникает постольку, поскольку мы, не будучи ни к чему привязаны, воспринимаем звучащий в нас голос как нечто, чему мы с радостью и готовностью подчиняемся, не пытаясь бороться за собственный суверенитет и независимость. Но такое случается крайне редко. Состояние блаженства, возникающее при оставлении собственной воли, связано с длительным процессом духовного возрастания, которое в миру мало кому доступно. Про себя могу сказать, что во мне боролись два чувства. С одной стороны желание отдаться процессу нашего с тобой читатель общения, желание продолжать свободное излияние, когда твой ум уже не играет роль плотины на реке, а сам становится потоком мыслей, которые берут начало не в нем самом и также свободно уходят, как и появляются. С другой стороны, ощущение гордости за все написанное, которое хочется приписать своим заслугам, не задумываясь о том, что самое ценное, что в наших беседах с тобой содержится, пришло не как нечто мною созданное, но как мною нечто записанное, свидетелем чего я оказался, когда стал общаться с тобой, читатель. Но желание овладеть, присвоить себе результаты нашего общения, которые по сути своей принадлежать никому не могут, создает расщепления, когда я не являюсь уже простым свидетелем и стенографистом происходящего, принимающего это как данность, а возвожу себя в ранг создателя и творца, который пытается подчинить себе Золотую рыбку, используя ее на посылках. Еще немного хвастовства и упорства и я бы оказался у разбитого корыта, если бы бросил писать, растрезвонив до этого о том, что книга чуть ли не готова к изданию, или оказался бы в доме скорби, если бы продолжал упорствовать и утверждать свою линию в противовес происходящему между нами, читатель, процессу. Я уже отмечал ранее, что этот процесс уже приобрел такую автономность, что только прекращение его может что то с ним поделать, а пока я пишу строчку за строчкой мысли, которые я записываю, мне не принадлежат и то, что они рождаются внутри моего душевного пространства ничего не значит. Ребенок в течение 9 месяцев находится внутри матери, но от этого не становится ее собственностью. Огромное количество проблем возникает, когда мать этого не сознает. Если я не буду сознавать, что наше с тобой, читатель, общение не является моим собственным, то проблем может быть не меньше. И они начались, когда я попытался заявить о своих правах и отделиться, отбояриться от того процесса который между нами разворачивается.

Таким образом, в основе бессознательного сопротивления лежало малодушие и корыстолюбие. Страх перед процессом и желание воспользоваться его плодами одновременно. Нежелание себе в этом признаться и породило то пресловутое бессознательное, которое на проверку оказалось обычным враньем. Враньем, когда пытаясь сохранить свой непорочный облик поборника истины, я одновременно прикидывал как получше плодами этой жизни воспользоваться. Признание собственной слабости, ограниченности, суетливости, похотливости, невозможности что-либо сделать если не сложатся благоприятно обстоятельства еще не означает прекращения внутреннего противостояния наших собственных частных интересов с одной стороны и нашей целокупной подчиненности Божественному миропорядку с другой. Мир – часть нас, или мы – часть мира? Ответ вроде бы очевиден, но как часто мы ведем себя так, словно все на земле и за ее пределами предназначено для удовлетворения наших сиюминутных желаний. Страх выйти за собственные границы порождает желание все с чем мы сталкиваемся заключить внутрь себя, связать воедино причинно-следственными закономерности, и пользоваться этим по мере необходимости. То, что укладывается в схему или хотя бы не противоречит ей, остается в поле зрения. То же, что вступает в конфликт с декларируемыми нами идеями и представлениями, уходит в тень, которая тем гуще, чем глубже конфликт. Эта тень и является бессознательным в узком смысле этого слова. Как бы бессознательным внутреннего круга, когда мы отказываемся от отдельных частей собственного я, если они противоречат нашему жизненному опыту, и той структуре внутренних связей, которая на основании его формируется.

Другое бессознательное, которое мы так называем в силу того, что оно также недоступно для нашего повседневного использования и не входит в структуру установившихся во внутреннем мире и согласованных с внешним опытом связей – это то, что лежит за пределами нашего опыта, наших знаний, наших представлений, за границами структуры нашего Я, причем очевидно, что это не может помститься внутри нас в своем целокупном виде. Надо сказать, что мы ничего не можем иметь целиком. Любое наше обладание частично, поэтому любой цельный объект находится вне нас, также как и мы не принадлежим ни одному из обитателей внешнего, за исключением всего этого мира в целом, имя которому Бог. Есть два случая, когда мы с необходимостью выходим за собственные границы. Это моменты осознания любви и смерти. И в том и в другом случае наши частные интересы отходят на второй план, позволяя нам раскрыться для мира, не для утверждения себя, а для признания невозможности и бессмысленности нашего автономного существования, направленного на удовлетворение и самосохранение. Как любовь, так и смерть не оставляют нам надежды на то, что наш разум, сила, богатство и положение в обществе могут сделать нас любимыми или бессмертными. Когда мы выходим за грань сознания, за грань разума, то ощущаем присутствие другой воли, отличной от нашей собственной, иного смысла не совпадающего с нашими целями и стремлениями, которые обычно сводятся к самосохранению или обладанию. Но проходит время, и суета вновь поглощает нас. И любовь и мысли о смерти уступают место каждодневным заботам и привычному общению. Мало кто может удержаться достаточно долго в открытом состоянии благодати.

Доброе утро, читатель. В нашу предыдущую встречу я был очень утомлен и эта усталость вылилась в тяжелый душевный кризис, который длился несколько дней. Сейчас я понемногу стал оправляться и, перечитывая страницы моего последнего разговора, я понимаю, что то сопротивление, о котором мы беседовали, было вызвано не столько внутренним желанием обладать и контролировать наш процесс, пользуясь его плодами, сколько чувством самосохранения. Как я тебе уже говорил, поток нашего общения приобрел такую автономность, что менять его русло я могу лишь в относительно небольших пределах. Но в этом не было бы ничего страшного, если бы находясь в состоянии общения с тобой, я мог бы осознавать происходящее. Но что значит осознавать? Пятнадцать лет назад, на конференции, посвященной применению математики в биологии и медицине, я познакомился с замечательным русским математиком и философом Василием Васильевичем Налимовым. Излагая свои представления о внутреннем мире, он несколько раз употребил слово сознание. Закончив к тому моменту Бауманское Училище я очень щепетильно относился к терминам, поэтому задал Василию Васильевичу вопрос, что он понимает под словом сознательное. Он мне ответил: «В Тбилиси была конференция посвященная проблеме бессознательного. По ее результатам изданы четыре тома. Прочтите их, и то, что не войдет в область бессознательного и будет сознанием». Сейчас я понимаю, что это был замечательный ответ. Как сейчас выяснилось, после этого разговора я только тем и занимался, что изучал бессознательное. Сначала я это делал занимаясь гипнозом и дыхательными упражнениями, затем используя Юнгианскую парадигму исследовал методом активного воображения внутренний мир душевнобольных, а последние восемь лет изучал бессознательное, опираясь на психоаналитическую теорию и практику. За эти годы мои представления о бессознательном в значительной мере расширились, но и как пятнадцать лет назад я осознаю, что знаю об этой области довольно мало. Как то раз, беседуя с одним высокопоставленным городским чиновником, я был удивлен его рассказом о том, то подземная часть Москвы это лишь внешняя оболочка огромного живого организма, большая часть которого, скрыта под землей. Мы не задумываемся об этом пока все идет нормально, но если внутри происходит авария, то целые районы вдруг оказываются без тепла, электричества или воды. Сложность заключается в том, что организм города как бы вживлен в тело земли и подвержен действию тех сил, которые Земля порождает. Есть замечательный фильм Александра Миты «Сказка Странствий» с Андреем Мироновым в главной роли. В этом фильме герои попадают на тело спящего дракона, где рыцари отправлявшиеся на битву с ним, обнаружили оазис и создали деревню. На теплом драконе росло все необходимое, но рыцари решили пробурить скважину, чтобы иметь неограниченный источник энергии. В фильме дракон проснулся и разрушился весь идиллический мир, который был построен на спящем чудовище.

Наше с тобой общение, читатель, напоминает эту деревню, сооруженную на поверхности некого неведомого мира. Этот мир можно назвать бессознательным. Пока мы не погружались в этот мир достаточно глубоко, мир нашего общения и внутренний мир сосуществовали относительно спокойно. Но когда мы в своих изысканиях перешли некую грань – то, дракон проснулся. На уровне ощущения это представлялось, как падение в пропасть, когда вокруг нет ничего, за что можно было уцепиться. У меня был друг – Сергей Мисник – замечательный человек и прекрасный альпинист. Он погиб на восхождении на вершину с прозаическим названием Кирпич. Эта вершина называется так потому, что сверху она довольно пологая, а нижняя ее часть представляет собой вертикальную стену, по которой проходят несколько маршрутов высшей категории сложности.

После того, как Сергей с друзьями прошли стену погода резко испортилась, пошел дождь, который соприкасаясь с холодной стеной образовывал на куполе горы тонкую корочку льда. По скользким покатым скалам лезть практически невозможно и команда решила спускаться по пути подъема, то есть по стене. Как мне потом рассказывал участник этого восхождения, Сергей сматывал веревки, стоя на широкой полке, имеющей очень малый уклон. В какой то момент он поскользнулся и медленно поехал виз. В полуметре от него была натянута перильная веревка, его друг Любчик Коваль, пытался схватить его но не достал несколько сантиметров. Сергей Мисник, лучший альпинист Западной Украины все быстрее и быстрее скользил к обрыву. Я не знаю, что он чувствовал в тот момент, как он пережил момент отрыва и полет с километровой высоты, что он почувствовал, падая на ледник. Его тело разлетелось на части. На прошлой неделе мне казалось, что еще немного и также разлетится моя душа.

Пока мне повезло больше, чем Сергею. Я сумел удержаться на наклонной плоскости, пока еще мое скольжение не превратилось в свободный полет. Существует много причин, почему погиб Сережа. Это и мнение скалолаза, что на такой вышине, как Кирпич, не может встретится лед. Скорее это даже не мнение, а желание, чтобы такого не было. Желание настолько сильное, что никто не подумал захватить с собой ледовое снаряжение. Это усталость, которая накопилась за предыдущий день, когда Сергей работал первым на стене, стремясь как можно быстрее ее покорить. Это и уверенность в себе, когда несмотря на усталость он пренебрег азбучным правилом: страхуйся не там, где сложно, а там, где опасно. Нам часто кажется, что горы созданы для того, чтобы мы их покоряли, а внутренний мир для того, чтобы мы его исследовали. Вы не задумывались почему писатели, поэты, художники и музыканты так часто страдают душевными расстройствами?

То, что мы называем вдохновением, на деле может оказаться внутренним потоком, в который попадает человек и поначалу использует силу этого потока для того, чтобы создать нечто, некое произведение искусства. Но будучи неразрывно связанным с этим потоком он уже не может из него выбраться и в конце концов может наступить момент отрыва, когда жизнь только мешает, не дает целиком раствориться в собственных внутренних процессах. И тогда с жизнью расстаются. Расстаются или прямо или косвенно. Не буду приводить длинный список самоубийц и дуэлянтов. Я могу понять внутреннее состояние этих людей. К сожалению, большинство из них не вырвались наружу, на свет, а ушли внутрь, во тьму и дверь за ними захлопнулась звуком выстрела или падающей табуретки. Попробуем не повторить их судьбы, хотя никто не может сказать заранее, как сложатся его отношения с жизнью.

Хотя наш разговор, читатель продолжатся, но уместно сейчас начать новую главу.

То, о чем мы говорили в предыдущем разделе нуждается в осмыслении.

Я предлагаю выйти на некоторое время из потока, залезть на наблюдательную вышку и посмотреть: где мы находимся и куда идем.

Первое, что бросается в глаза, это то, что от абстрактных рассуждений мы перешли в жанр воспоминаний о встречах, фильмах и потерях. Такое ощущение, что рассказчик, то есть я, пытается пометить свой новый опыт, который возник в процессе общения с тобой, читатель, в контекст своей прежней жизни.

Интелектуализация – привычная защита автора, похоже, дала сбой. Образцово показательное раскаяние тоже мало помогло, возможно потому, что было сделано несколько шаблонно, на основании чтения святоотеческой литературы. Судя по тому, как неэффективны оказались привычные способы борьбы за самосохранение, угроза возникла нешуточная. Выстраивание контекста в виде конкретных событий и воспоминаний похоже на укрепление разрушенной плотины подручными средствами.

Если мы посмотрим на происшедшее с точки зрения его реальности и мнимости, то обнаружим, что процесс нашего с тобой, читатель, общения, будучи сам по себе реален, практически не имел связей с внешним миром иначе как через призму идей и мысле-образов. Также реальностью было и является состояние моего тела, которое уставая, как мы успели заметить, создает сложности в сознании происходящего. Как мы уже говорили выше, время формируется из двух потоков: реального текущего в прошлое, и мнимого (идеального), текущего в будущее. Напомню нашу идею о том, что реальность существует в прошлом, а в будущем ее ждет лишь разрушение, в то время как идея стремится в будущее, туда, где она может осуществиться. Взаимодействуя друг с другом, эти потоки создают стационарный динамический процесс, который имеет общую направленность в будущее с постоянными возвратами в прошлое.

Во время нашего общения, читатель, реальная часть временного потока оказалась гораздо слабее мнимой составляющей, и нас понесло в будущее с все нарастающей скоростью. Когда мы стали говорить о смерти, реальность уже почти престала существовать, но это не привело к освобождению собственного я, и возникновению нечто целого, поскольку нагруженная идеями мнимая часть способствовала уходу внутрь себя, туда, где мысли текут почти независимо от своих внешних источников и приобретая автономию поглощают того, кому они должны были бы принадлежать. Лишенное реальной части движение в будущее превращается в головокружительное падение в пропасть. Гладкость мыслей, их нарастающая стремительности могли привести к полному отрыву от реальности, включая собственное тело. Но этот отрыв не имеет ничего общего со свободой, когда мы перестаем зависеть от внешних и внутренних частичных процессов, становясь единым целым, которое открыто всему миру и становится его неотъемлемой частью.

Сейчас мы можем несколько по-новому взглянуть на понятие бессознательного.Взглянуть на него не сточки зрения его структуры, а с точки зрения его динамики. Фрейд, создавая свою экономическую модель психической деятельности, также шел в этом направлении, но к сожалению современный психоанализ не стал развивать смелые идеи своего основателя, хотя, возможно, я просто не информирован о реальном состоянии дел во всех областях современной теории психоанализа. Наш подход отличается от того, что предложил Зигмунд Фрейд. Как уже было сказано, мы будем исходить из разделения внутренних и внешних процессов на реальную и мнимую составляющие, первая их которых является фактически свершенной, а вторая – потенциально возможной. Сейчас самое время постараться ответить на вопрос, который я пятнадцать лет назад задавал Василию Васильевичу Налимову: «Что такое сознание?»

Мы уже говорили о чистой субъективности, о мнимой, или как мы ее еще называли, духовной единице. Когда я писал эти строчки голубь сел на подоконник открытого окна, и с удивлением заглянув в комнату, посмотрел на меня, как мне показалось внимательно, потоптался еще немного и улетел по своим делам. Если это и совпадение, то, надо отметить, довольно замечательное. Наш взгляд на вещи и явления также может аки голубь перелетать с места на место, позволяя нам воспринимать мир с разных точек зрения. Причем речь идет как о внешнем так и о внутреннем мире. Мы уже говорили о том, что наша чистая субъективность по сути безлична и может относительно свободно перемещаться в пределах внутреннего мира. Другими словами, можно сказать, что мнимая точка – это точка контакта нашего внутреннего мира и мира внешнего. Осознание – это процесс взаимодействия нашего внутреннего пространства неким внешним светом, который проникает к нам внутрь посредством нашего и одновременно всеобщего мнимого я. Таким образом, можно предположить, что точка зрения или позиция мнимого я всегда находится на границе и является, по сути, точкой контакта внешнего и внутреннего миров. Лет восемь назад, когда я обучался практической психологии в школе Лены Спиркиной, то на семинаре по психосинтезу нам было предложено соединить в одной структуре такие понятия как Я, бессознательное, эго и что-то еще, не помню что именно. Тогда мне в голову пришла модель песочных часов, где сверху располагался мир внешний, снизу внутренний, а точкой соединения было собственно Я, которое принадлежало одновременно обоим этим мирам. Тогда, то что Я – это точка контакта меня убедило и фонетическое сходство.

Я – русское, Ай – английское, Их – немецкое – все эти личные местоимения звучат как мгновенный вскрик, то, что не проговаривается, а восклицается. Я – это не только точка в пространстве, но также и точка во времени. Это место где сходятся прошлое и будущее, внешнее и внутреннее, осуществленное и вероятное. При этом само Я не принадлежит ни прошлому, ни будущему, ни внешнему, ни внутреннему, оно не реализовано и не является вероятным. Оно рождает новые смыслы, но собственным смыслом не обладает. Можно сказать, что Я – это отверстие в оболочке души, через которую свет озаряет разные области внутреннего пространства. Но какой свет проникает в душу через наше Я? Если мы вспомним наше рассуждение о том, что Я– это чистая мнимость, то станет ясно, что это не свет далеких звезд, которые, возможно уже давно погасли. Это свет будущего, свет того к чему стремиться душа человеческая, свет Бога. Именно этот свет движет нами на пути внутреннего развития, именно он освещает нам путь наполняя его смыслом и целью. При этом осознание является процессом установления сопричастности процесса собственного развития с движением всего мира в целом. Я – это та нить, которая ведет нас вперед, но ведет не в отрыве от мира, а в полном сознании того, кем мы являемся, с тем, что нас окружает. Когда я общаюсь тобой, читатель, я сознаю, что это происходит в Москве, на кухне блочного дома на 13 этаже. Что сейчас вечер понедельника и что завтра меня ждет насыщенный день. Я осознаю свое состояние, свои мысли и чувства. Я чувствую запах шариковой ручки, иногда чешу ею нос. Я осознаю, что выбрался из процесса неуправляемого общения с тобой читатель, который грозил серьезной опасностью. Я соотношу свои мысли с прошлым опытом и знаниями, не забывая при этом о цели нашего с тобой общения. Процесс осознания происходящего в христианстве, часто называют процессом трезвения, когда избавляясь от привязанностей внешних и внутренних ясно осознаешь свое место в мире, каким ничтожно малым оно не оказывалось бы на проверку. И если процессы осознания и трезвения – это процессы единения с миром, то бессознательные процессы – это суть отделения от него. Я сейчас не буду говорить о бессознательном в смысле таинства, этот вопрос мы затронули в предыдущей главе и возможно еще затронем в последующих. А сейчас отметим, каким образом отрыв от мира может быть связан с организацией временных потоков. Привязанность к идеям, как мы уже отметили, приводит к ускорению внутреннего времени, к отрыву от реальности и в конце концов к ощущению пустоты и бессмысленности реальной жизни, что часто ведет к физическому или духовному завершению.

Привязанность к реальности – это, по сути, привязанность к прошлому опыту, причем не только к своему, а и к опыту предшествующих поколений. Причем прошлое используется не для осознанного соотнесения с ним настоящего. Напротив, оно бессознательно автоматически повторяется таким образом, будто в жизни ничего не меняется. При этом мужчина может вести себя со своей женой, как со своей матерью. С детьми он будет копировать своего отца. Будет считать для них благом то, что сам хотел получить в собственном детстве. Это наиболее простые и общеизвестные схемы переиздания прошлого опыта в настоящем. Ригидные поведенческие, отношенческие и эмоциональные комплексы подменяют собой реальность, сводя знания о внешнем и внутреннем мире до набора стандартных схем, которые обычно формируются в раннем детском возрасте. Это путь в прошлое, который также не имеет отношения к реальности, как и соскальзывание в мир безудержных идей. И тот и другой путь уводят человека от сопричастности со Вселенной, от сопричастности с Богом.

Добрый день читатель. Я вновь за кухонным столом и, несмотря на прекрасную апрельскую погоду и пение птиц, возвращаюсь к прерванной накануне беседе. Мы предположили тогда наличие двух временных потоков, которые не согласуются с общим потоком времени и, выпадая из него, формируют основу для возникновения относительно независимых от нашего Я (не буду каждый раз добавлять эпитеты мнимое и духовное) душевных процессов. Другая причина, лежащая в основе наличия бессознательного, заключается в частичном, фрагментарном характере наших отношений с миром, который мы, в большинстве случаев, не осознаем как единое целое, а разлагаем на некие свойства, элементы и качества, которые в наших мыслях начинают свое самостоятельное, изолированное от породившего их мира, существование.

Подобный анализ, безусловно, дает ряд преимуществ тому, кто его проводит. Исследуя отдельные качества и свойства предметов и мира в целом, можно гораздо глубже и тоньше войти с ним во взаимодействие, понять скрытые в недрах его законы. Но в том случае, если свойства качества, события, структуры или что-либо другое, взятое в частном своем проявлении, абсолютизируется нами, как, например, власть отца в детстве или страх перед сверстниками, то в результате это приводит к возникновению изолированного центра внутренней напряженности, который косвенно оказывает влияние на весь ход психических процессов, искажая их смысл и направленность. Единство с миром в этом случае утрачивается и возникает целый набор явлений, который обычно ассоциируется с душевным нездоровьем. Психологи полагают, что такое частичное восприятие мира фиксируется в том случае, если то или иное качество не удается интегрировать в общую картину мира. Такое может случиться если интенсивность и значимость этот частного качества для человека чрезвычайно велика, или же это явление пусть даже не явно доминировало в отношениях человека с миром на протяжении достаточно длительного отрезка времени.

Когда я написал последние строки, у меня возникло ощущение некоторой фальши и заученности. Очень легко, читатель, повернуть наше общение в знакомое психоаналитическое русло, где большинство настоящих проблем, объясняются исходя из детских переживаний и объективных отношений, которые сформировались от общения с ближайшим окружением на протяжении первых лет жизни ребенка. Схема ясная и простая известная, по словам Фрейда, любой внимательной няньке, которая в отличии от матери, имеет возможность достаточно объективно наблюдать за поведением вверенных ей дитяток.

Почему же разговор об этой схеме вызывает внутреннее сопротивление? Не потому ли, что в последний год я достаточно решительно отошел от психоанализа и в своих взглядах и в своей практике? Безусловно, эту причину отрицать нельзя. Но дело, вероятно, не только в этом. Описать бессознательное через структуру детских фантазий – это все равно, что нарисовать прибрежные скалы не изобразив ни моря ни неба. Даже если вы очень подробно пропишите все складки и трещины горной породы, лишенные своего естественного окружения они будут мертвы и будут восприниматься просто как камни, наподобие тех, что лежат у меня на книжной полке. В уме я продолжил фразу: напоминая мне о Белом море и Соловецких островах. Интуитивно, мысленно я вернул эти камни в их естественную среду обитания. Они ценны для меня, эти кустки гранита, именно тем, что смотря на них, я чувствую запах моря, вижу его зеленоватую прозрачность, в которой отражается серое северное небо. Для меня эти камни живые. Они не экспонаты минералогического музея, а часть моей истории. Они являются частью моего мира, который существует лишь в своей целокупности. И писать о человеческих воспоминаниях о событиях из его прошлого как о точках фиксации сухо и даже кощунственно.

То, что воспоминания о строгостях со стороны бабушки, могли изгладиться из памяти, не означает то, что они умерли. Они живы и без них наша картина мира будет явно не полной. В ней возникнет дыра, чрез которую будет вытекать реальность нашего настоящего бытия. Вместо того чтобы течь в общем ритме, в гармонии с миром наши мысли и чувства раздвоятся, частично оставаясь в настоящем, и частично утекая через дыру в прошлом. Такое раздвоение возникает в тех случаях, когда какие-либо части настоящего, или его качества, например манера общаться нашего собеседника, напоминает нам о существовании дыры в нашей истории. Но дыры могут быть не только в прошлом, но и в будущем. Самая большая черная дыра, которая не оставляет в покое никого из живущих, – это смерть. Как она нас притянула мы уже успели заметить и пережить, исписав при этом немало бумаги. Но кроме этой глобальной ямы существуют дыры и поменьше – это неуверенность в завтрашнем дне, тревога за свою судьбу и судьбу близких людей, тревога за свой дом и свои планы, которые, как мы уже не раз писали, обретают свое собственное существование, переставая зависеть от судьбы того, чьими стараниями они появились на свет. Все эти тревоги и страхи коренятся в разделении мира на его отдельные составляющие, прекращении ощущения единства с Богом во всех его проявлениях. Мы теряем временную, пространственную и духовную идентичность, когда воспринимаем часть, как целое. Дело в том, что в этом случае, как и на примере нашего с тобой, читатель, общения, какая-то из частей внутреннего или внешнего мира наделяется мнимой автономией, мнимым Я, мнимой единицей, которая делает эту часть самостоятельным фигурантом внутреннего процесса. Так бывает не только во внутреннем но и во внешнем мире, когда человек начинает идентифицировать себя с тем местом, с той должностью, которую он занимает. Легко поверить, что ты Отец народов, когда все тебе об этом говорят. В этом случае, как и в случае внутреннего мира, когда часть претендует на роль целого, возникает искажение во всей целокупной картине происходящего. Но как и душевная, социальная болезнь имеет свои причины и свои последствия, которые выражаются в частности в том, что тот кто ее пережил ощущает себя более взрослым и зрелым, нежели тот кто был лишен подобного опыта.

В этом возможно и кроется внутренний смысл и духовное предназначение душевных недугов.

Помнишь, читатель, мы говорили о том, что реализоваться в этом мире можно лишь путем взаимодействия мнимых частей, когда их взаимное произведение дает некую свершенность, которую мы восприняли как отрицательный знак, получаемый при подобном перемножении. В том случае, если мы осознаем наличие в нас некой мнимой изолированной части, то в результате подобного взаимодействия, если следовать нашей логике, может получиться не отрицательный, а положительный результат, поскольку память о прошлом событии или явлении автономизируясь приобретает явно отрицательное значение. Будучи умножено на нашу собственную мнимую единицу оно дает явно позитивный результат, который может стать частью реальной картины мира, а не воспоминанием и пережитом. Подобное взаимодействие может быть одним из видов духовного возрастания. Другим его видом является любовь. Но об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз.

Добрый день, читатель. Весна уже вошла в полную силу. После почти двухмесячной слякоти и промозглости, после московский зимы, с ее разъеденными солью улицами и скользкими тротуарами, весенний воздух и теплое солнце воспринимаются как чудо, как Дар Божий. Будем надеяться, что солнечный свет поможет нам открыться Свету Божьему и обрести себя в Нем.

Но вернемся к прерванному разговору. Мы с тобой, читатель, внезапно уяснили для себя, что расчленение мира на частные самости, есть не нечто безболезненное или патологическое. Напротив, осознавая ранее отщепленные события или их части, мы обретаем тот позитивный опыт, то позитивное знание, которое делает нас более зрелыми и независимыми от превратностей судьбы и мира. Независимыми не в смысле изолированности, а в смысле отсутствия привязанности, к тем частям мира и самого себя, смысл и значение которых не можем полностью осознать.

А как же мы с тобой читатель. Какие скелеты из шкафа мы должны достать, чтобы стать взрослее и умудреннее? И что такое бессознательное применительно к нашей беседе? Вопрос весьма интересный. Возможно, для того, чтобы на него ответить, нужно спросить: а для кого мы с тобой здесь, читатель, так долго общаемся? " как, удивишься ты, конечно для меня. Для кого же, как не для читателя пишутся книги и придумываются разные истории. То, что ты пишешь, принадлежит мне, и я буду распоряжаться этим так, как захочу".

Ну что ж, ты, наверное, прав. То что я думаю, я делаю для тебя читатель. Но плох тот рассказчик, который меряя бумагу не преследует при этом свою выгоду. Эта выгода может быть явной и вполне осознаваемой: например, получить известность, заработать немного денег, завязать знакомства с интересующими тебя людьми, а может быть и скрытой, бессознательной, когда смысл наших разговоров сводится к повторам первичных отношений и мысленных стереотипов. Возможно слишком большое увлечение метафорой комплексных чисел, связано с обучением в математической школе и окончанием МВТУ имени Баумана.

Другим источником бессознательных мотивов могут служить страхи перед будущим.

Помнишь: "И вечен буду я, доколь в подлунном мире, жив будет хоть один пиит". Александр Сергеевич тоже боялся смерти и хотел обессмертить себя своими стихами. Не удалось. Но очень хотелось. Стихи живут сами по себе, и Александр Сергеевич жил сам по себе. Вероятно, надежда на бессмертие двигала не одним Пушкиным.

Помнишь, читатель, когда я говорил о прекращении нашего с тобой общения, как о смерти, возможно, это было настолько неприятно именно потому, что книга после этих рассуждений, перестала играть роль некого проводника в вечность. Наше общение, если ему это суждено, будет жить своей жизнью, мало влияя как на мою, так и на твою судьбу, читатель. Хотя наверняка об этом сказать сейчас вряд ли кто возьмется. Итак мы выяснили, что в нашем общении мое бессознательное играет весьма существенную роль. Но есть ли бессознательное у тебя, читатель?

Как мы уже говорили, несмотря на наше долгое общение, ты так и не приобрел никакого реального воплощения, но вместе с тем можешь вполне претендовать на то, что большая часть из произносимого адресуется тебе. Ты можешь принять это или отвергнуть. В зависимости от твоих пристрастий и, должен отметить, от твоего бессознательного.

Я не могу игнорировать того факта, что любой реальный читатель будет относиться ко всему прочитанному с большой селективностью. Учитываю ли я это, когда общаюсь с тобой? Не могу сказать – да, и не могу сказать – нет.

Конечно, я записываю не все, что приходит мне в голову. Процесс нашего общения накладывает на меня некоторые ограничения. Скажу более: ни с кем другим, читатель, я не говорю так, как с тобой. И мне кажется, что далеко не все эти ограничения принадлежат мне одному. Есть еще время – весна 2000 года, и место: город Москва, кухня моей съемной квартиры или кабинет в Институте психологии, в котором я сижу в настоящий момент, за настоящим письменным, а не кухонным столом. Есть определенные события моей личной жизни и профессиональной деятельности, о которых я не буду здесь слишком много распространяться. Но сколько бы я о них не умалчивал они все равно пробираются в наши беседы и оказывают на них некоторое влияние. Но последнее – более личное. А бессознательное Москвы апреля 2000 года личным назвать гораздо труднее. Бессознательное Москвы начала тридцатых годов то ли прошлого то ли нынешнего века прекрасно показал Булгаков в своем «Мастере и Маргарите». Я думаю, что москвичи все те же и демократические катаклизмы их не намного улучшили. Но есть еще одно бессознательное, которое стоит того, чтобы о нем поговорить особо. Это бессознательное русского языка, опять же применительно к его варианту апреля 2000 года.

Оговорю сразу. С филологией у меня отношения более чем напряженные. Русский был самым нелюбимым предметом с первого по восьмой класс. Словарные слова, из которых кажется и состоял весь родной язык, вызывали ощущение полной безалаберности нашей письменной речи и полной убогости тех правил, которым правдивый и свободный никак не хотел подчиняться. Сейчас, ставя запятые, как Бог на душу положит, и не задумываясь о правописании, я испытываю мстительное наслаждение и ощущение сладостного реванша, который спустя 20 лет после окончания школы, все же настал. Хотя общаясь с тобой, читатель, я стремлюсь к привычному жанру разговорной речи, исписав кучу бумаги я поневоле пополняю грубую и разношерстную компанию литераторов.

Но если вернуться к русскому языку, на котором мы с тобой, читатель, изъясняемся, то в нем, как и в каждом из нас, есть нечто что делает его живым и не подвластным никакой внешней формализации. Это то, чему не учат в школе, но это составляет самое интересное и самое сокровенное во всей лингвистике и филологии. Кэрол в Алисе утверждает что нельзя съесть пирог, если ему представлен. Вероятно отношения с языком также меняеться, когда воспринимаешь его не как средство коммуникации, а как нечто живое, обладающее своим характером, историей, своей судьбой и предназначением, не в утилитарном а в высоком смысле этого слова. Такие отношения с языком по видимому были у Николая Васильевича Гоголя, который не случайно к «правдивому и свободному» обращался на ТЫ. Надо отметить, что язык ему платил взаимностью.

Добрый вечер, читатель. Позавчера, когда мы с тобой расстались, я думал, что при следующей встрече, мы с тобой поговорим о языке, как о целом, о том, что у него есть собственное бессознательное, и что твое бессознательное – это во многом бессознательное того языка, на котором мы с тобой общаемся. Но прошло два дня и возврат к прошлой теме мне сейчас кажется уже не актуальным. Если я постараюсь, игнорируя течение внешнего времени, вернуться к нашему процессу так, будто ничего и не было, это будет попахивать доктринерством, когда ради реализации нашей идеи, или вернее ее утверждения, мы жертвует самой жизнью, и всем тем, что эту идею породило и питает. Я не хочу вставать на этот путь. Тем более, что происшедшее стоит того, чтобы об этом упомянуть. Вчера мы с одним моим хорошим знакомым обсуждали тему протестантизма. Мой друг будучи как и я православным, выражал сомнения в легкости, предлагаемого протестантами пути. Ему видился в этом некий обман, когда реальный собственный опыт заменяется рассуждениями на тему духовности. Он утверждал, что в протестантских церквях не учат любви. На что я ему напомнил одну нашу общую знакомую из Англии, которая будучи квакером, несет в своем сердце столько любви к людям, что все мы можем только благодарить Господа, за то, что он подарил нам радость общения с Развитой Джармен, так зовут эту добрейшую английскую женщину. Практически не упоминая имени Христа она всем своим поведением, всеми своими делами олицетворяла подлинного христианина, но не по форме, а по сути. Этот пример позволил мне предположить, что когда мы критикуем или осуждает протестантизм, то надо быть достаточно честным, чтобы понять, что не весь протестантизм плох. Есть какие то его проявления, которые нас не устраивают. Но мы видим эту религию снаружи, отмечая лишь наиболее бросающиеся в глаза стороны, в то время как на православие смотрим изнутри, понимая необходимость каждого его элемента. Если бы мы подошли к протестантизму как к некому целому, имеющему право на существование, уже потому, что Господь допустил это, то у нас появилась бы возможность понять смысл, внутреннее содержание, ту идею которую он реализует. Наши отношения стали бы одухотворенными. Если бы нам это удалось, мы открыли бы для себя целый мир, вместо того, чтобы отыскивать в глазу у брата своего соломинку, не замечая бревна в своем собственном.

Переход от утилитарного к одухотворенному – это путь к всеобщему целому, путь к Богу. Выделяя из мира отдельные его части, мы можем это делать, пытаясь утвердить привычный и удобный нам порядок там, где реальность и не думает нам подчиняться. Мы, как капризные дети, можем кричать, шуметь, обижаться, говорить что это неправильные пчелы и, наверное, у них неправильный мед. Но в тот момент, когда что-то выпало из нашей привычной картины мира, у нас появился шанс усомниться в собственной непогрешимости и предположить, что есть кто-то более мудрый чем мы, кто допустил существование того, что нас рассердило и расстроило. Если мы не понимаем смысла чего-то, то это не значит что его нет совсем. Просто наша узость и ограниченность на позволяют увидеть смысл там, где он сталкивается с нашими привычными представлениями о мире. Иудеи не признали Христа потому, что мыслили шаблонно ища подтверждение своим догмам там, где была сама Жизнь и Жизнь Вечная. К сожалению мы только во время причастия воспринимаем хлеб, как тело Христово, а вино – как его кровь. Выходя из храма мы не задумываясь бросаем кусок недоеденной булки в урну, хотя несколько минут назад вкушали такой же хлеб с великим благоговением. Разница между этими кусками хлеба в том, что один из них был освещен таинством евхаристии, а другой нет. И освященный хлеб стал для нас источником Святого Духа и Вечной Жизни, а неосвященный оказался просто продуктом питания. Конечно, живя суетной повседневной жизнью мы лишены возможности одухотворить все, что нас окружает. Хотя опыт художников подсказывает, что любая помойка, любое урбанистическое уродство может заговорить и открыть свою душу тому, кто удосужится в нее заглянуть. Язык, религия, хлеб, вино, камень, дерево, птичья стая, отряд милиции особого назначения, роддом, детский сад, кошка Люська, плывущее по небу облако – все они могут быть одухотворены если мы увидим их место и предназначение в общей картине мироздания, если поймем их неслучайность и Божественную необходимость. Но прежде чем понять духовную суть чего бы то ни было, необходимо сначала отделить это от привычного нам потока вещей и явлений, удивиться этому, принять его уникальность. Только после этого нам может открыться тот смысл который заключен в каждой пылинке, в каждом стебельке, растущем на необъятном лугу. Такое уникальное персонифицированное отношение к разным частям этого мира, открывают нам путь к такому же отношению и ко всему миру целиком, видимому и невидимому, проявленному и непроявленному. Такое отношение и есть любовь. Но прежде чем полюбить весь мир, прежде чем полюбить Бога, нам предстоит полюбить своих ближних, тех кто нас окружает, независимо от того дружественно или враждебно они к нам относятся. Для меня в этом вся суть христианства. Действительно, если мы не можем полюбить то что видим перед глазами, то, как сказал Христос, как мы можем полюбить Бога, которого никогда не видели, и которого не знаем? Если мы отделяем себя от окружающего нас мира, гордимся собой, закрываемся от него, пытаемся навязать ему свою волю, то откуда возьмется любовь к Богу, который этот мир создал и который нас до такой степени не устраивает? Жить в мире и не желать его для себя очень трудно. Дело в том, что желания, будучи частью нас самих и мир расчленяют не на уникальные сущности, а на универсальные свойства, которые помогают или мешают эти желания удовлетворять. И если эти желания приковывают нас к себе, связываю наше духовное Я, наш дух, делая его зависимым от частных условий, то все реже мы можем увидеть звезды на небе, листочек на ветке и глаза любимой. Увидеть это не значит пронаблюдать и исследовать. Увидеть – это значит понять необходимость этой звезды, этого листочка этих глаз для нас самих и для всего мира. Что это и есть ворота в другой мир, который внешне ничем не отличаясь от привычного нам окружения, имеет совершенно другое содержание, содержание которым наделяют его не человек, а Господь.

Доброе утро, читатель. На выходные ездили в Оптину пустынь, вернулись в понедельник усталые, так что общение наше прервалось на четыре дня, так как только в среду у меня достало сил сесть за стол, снова кухонный, но стоящий на лоджии, и продолжить прерванную беседу. Обрати внимание, читатель. Я начал с того, что перед тобой оправдываюсь. Держу отчет в том, где я был и что я делал и почему так долго отсутствовал. Что это? Страх перед наказанием? Но ты не можешь меня ни наказать ни осудить. Ты скажешь – это привычка – и будешь, безусловно, прав. Но мы попробуем не остановиться на этом и понять, что заставляет взрослого, тридцатисемилетнего мужчину отчитываться в своих поступках тогда, когда его никто об этом не просит, да никому это в сущности не нужно. Начну со своего состояния на настоящий момент времени. Когда я сел за стол чтобы пообщаться с т бой, читатель, мое душевное состояние трудно назвать спокойным. Не углубляясь в подробности скажу, что чувствую сейчас и вину, и усталость и опустошение одновременно. Поверь мне, читатель, на то есть весьма веские причины. Но сколь существенными бы они не были, далеко не у всех они спровоцировали бы подобную внутреннюю реакцию. Если причины реальны, то мое состояние, нет не мнимое, но по крайней мере комплексное.

Хотя, возможно, здесь математические метафоры совершенно неуместны. Важно другое, что мое чувство вины не нужно никому из моих близких. Да и тебе читатель оно ни к чему. Так что же это за чувство, которое бесполезно для окружающих и так тягостно его обладателю? Как я сейчас это ощущаю, чувство вины – это одна из форм ощущения несвободы, зависимости от окружающих. Причем такой зависимости, когда ты взял на себя кучу обязательств и не смог со всеми ними справиться. Эти обязательства, причем, принадлежат уже не внутреннему, а внешнему миру. То же, что есть внутри – это страх обмишуриться, не выполнить хотя бы части из того, что наобещал. Перед тобой, читатель, у меня тоже оказались взяты такие обязательства. Для себя я решил, что наше общение будет длиться до Пасхи, и что книжка, если она получится, должна быть объемом не менее двухсот страниц. И ладно бы я сказал это одному себе. Так нет же, чтобы сделать условия более жесткими и бесповоротными я рассказал о нашем с тобой общении куче народа. Естественно, мне приятно было хвастаться, что я пишу книгу с таким заковыристым названием, но за любое удовольствие приходится платить. И платить в первую очередь своей несвободой. Ведь хвастаясь, мы не выделяемся из компании слушающих нас, напротив, мы оказываемся в положении, когда наши обещания или наши рассказы, демонстрируют нашу зависимость от мнения окружающих, от их одобрения и поддержки. Мы хотим показать свою ценность для них, при этом мы за это одобрение, фактически, продаем себя в рабство. Мы вступаем во внешнюю структуру межличностных отношений не как цельный индивид, обладающий всем набором имеющихся у него качеств, а как трусливы раб, который изо всех сил пытается догадаться, чего угодно его господину. Именно страх и неуверенность движут нами, когда мы пытаемся выделиться среди соплеменников. Мы боимся потерять уважение с их стороны, но еще больше мы боимся потерять те блага, которые нам это уважение сулит. Ребенок угождает родителям не только в силу своей беспомощности. Он понимает, что через чур противореча им, он может лишиться не только поблажек с их стороны, но и защиты и покровительства. Хотя в послушании ребенка гораздо большее вызывает симпатию, чем в угождении взрослого. Ребенок, в большинстве случаев, все же любит своих родителей и слушается их не ради какой-то частной выгоды, а ради того, чтобы не разрушить то единство, которое в семье существует. Это единство для него является часто более ценным, чем обладание любой, даже очень ценной вещью. Когда Христос говорил: будьте как дети ибо их есть царствие небесное, он возможно и имел в виду то, что дети не отделяют себя от мира и от Бога, а воспринимают себя как его неотъемлемую часть. Их желание пока еще подчинены единому целому, которое они видят в том, что ближе всего к ним находится – в их родителях. Они любят их и боятся их потерять. Но когда человек взрослеет, когда начинает осознавать, что, «разделились мы беспощадно на женщин и мужчин» то оказывается, что недостаточно просто быть частью, необходимо доказывать свою индивидуальность и ценность, чтобы занять достойное место, но уже не в мировой не в Божественной, а в социальной, человеческой иерархии. Вот я все это пишу и думаю, почему из меня снова полезли банальности, почему я снова метнулся от частного разговора и попытки разобраться в сути происходящего, на довольно плоский морализм, который являет собой некую смесь Христианства и психоанализа, причем смесь механическую, которая не рождает ничего нового, а лишь объединяет куски старого. Возможно так устроена моя душа, что почувствовав напряжение и дискомфорт, я не придумал ничего лучшего, как защититься, встав в учительскую позицию и начав, опираясь на авторитетные источники, проповедовать глубинный и небесный смысл происшедшего. Слава богу пока еще срабатывает звоночек, который реагирует на подобные выверты хитроумного не знаю чего, или кого.

А если задуматься ради чего я затеял… Стоп. Мне кажется, что я снова попадаю в прежнюю ловушку. Я говорю: я затеял, будто все дело во мне одном. Подобная самонадеянность и обращается потом в лучшем случае неудовлетворенностью, а в худшем – чувством вины. То, что происходит, затеял не я. Сколько раз уже было сказано, что наше общение с тобой, читатель, это только отчасти – я, а отчасти – ты, который олицетворяет место и время, но, кроме того, – это самостоятельный процесс, который живет своей жизнью, по своим законам, которые не могут быть произвольно нарушены. Моя мнимая свобода – это лишь осуществление определенной возможности или потенции, которая внутри нашего общения заложена. Чем больше я этих возможностей использую, тем наше общение будет богаче, но не уверен, что интереснее. Так как иногда ценнее проследить одну ниточку до конца, чем вывалить на стол сотню клубков и сказать: любуйтесь, идя за каждой из этих нитей, мы можем докопаться до чего-нибудь интересного. Но и это не совсем правда. Вываливание на стол нитяных клубков – это необходимое действие при следовании вполне определенной нити, так что своего мы все равно не упустим. Но если вернуться к началу нашей сегодняшней беседы, то, что же заставляет нас брать на себя особую ответственность. Что заставляет меня хвастаться нашими с тобой, читатель, отношениями? Почему не дать развиваться событиям так, как они развиваются? Как сказал отец Амвросий, когда мы с ним беседовали в скиту неподалеку от Оптной пустыни, покаяться можно когда угодно, если уверен, что жизнь твоя не прервется в следующий миг. Возможно, рамки и обязательства не так плохи сами по себе. Их честный и конечный характер соответствует конечности самой нашей земной жизни. Если со мной что-либо случиться, в смысле смерти, то наш разговор, читатель, окажется незаконченным и мой долг – невыполненным. В каком то смысле вся наша жизнь похожа на кредит, где нам даровали определенные способности и задатки, которые мы должны развить и вернуть свой долг делами и свершениями. Евангельская притча о талантах, которые оставил господин своим рабам, в надежде, что они их приумножат, как раз и показывает такой кредит в его явной форме. Но, вероятно, есть разница в том, когда кредит нам дается сверху или вернее от Бога, а когда мы сами, ради самоутверждения и страха оказаться не у дел, набираем на себя такой воз обязанностей, с которым потом не можем справиться.

То, что называют разносторонне развитой личностью, на деле оказывается пустым фанфаронством. Пустым… Отчего пустым? В беседе преп. Серафима Саровского с купцом Мотовиловым говорится: цель жизни христианской – это стяжение Святого Духа. А все добрые дела – это лишь подспорье в достижении этой главной цели. Как бы мы не хотели всем угодить, выполнить все обязательства и обеты, но если мы при этом ничего кроме обязательств не видим, если наш дух оказывается зависим от того сделаем мы что либо или нет: напишем ли мы книгу, придем ли вовремя домой, не расстроим ли своих близких прямым разговором, то все наши силы уйдут на то, чтобы контролировать себя, стараясь удержаться в заданных рамках, или укорять себя, испытывая страх наказания, если эти рамки соблюсти не удается. При этом весь мир сужается до размеров той клетки, которую мы сами себе построили. Но ты, читатель, возразишь, что не все прутья клетки – наши собственные, что многое из того что с нами происходит предопределено свыше. Но в том то весь и фокус. Если бы мы понимали свою вторичность по отношению к происходящему, если бы не преследовали своих собственных выгод, желая из этого потока выделиться, если бы не занимались самоутверждением, то любая ловушка, любая тюрьма, не воспринималась бы нами как таковая, а была бы частью мира, которая связывала бы нас с ним и с Богом, так же как связан с миром внешне совершенно свободный человек. То что наше тело находится в стесненных обстоятельствах совершенно может не относится к состоянию нашего духа. Так что же делает нас зависимыми от внешних обстоятельств, привязанными к ним? Отвечать на этот вопрос можно попробовать с двух сторон. Первая из них состоит в том, что наши зависимости – это те привычные способы отношения с внешним миром, которые вырабатывались у нас в течение жизни. Отвечая таким образом мы можем воспользоваться методологией, детально разработанной психоанализом, и привести человека к осознанию причин породивших те внутренние и внешние конфликты и зависимости от которых он страдает или не страдает, что тоже возможно. Такой путь позволяет человеку отказаться от старых, изживших себя способов отношения с миром и в большей степени соответствовать тем внешним и внутренним реалиям, в которых он на данный момент находится.

Другой подход, который к стати не противоречит первому, заключается в нашем отношении к конечному и бесконечному, утилитарному и Божественному. Если мы воспринимаем мир и самих себя лишь в ограниченном пространственно-временном промежутке, который нам дан в дар и этим даром мы должны воспользоваться наилучшим образом, то естественно вопрос обладания, присвоения себе или вернее не себе, а своему телу, как можно большего количества удовольствий станет главной задачей нашей жизни и сделает нас зависимыми от того, что может эти удовольствия принести или напротив этих удовольствий нас лишить. Частично мы можем реализовать наши потребности по мере их возникновения, более сложные социальные и сексуальные инстинкты могут потребовать длительных стремлений, которые могут занимать нас в гораздо большей степени, нежели те плоды, которые могут принести. Но все желания исходящие из ограниченной, пространственно и временно замкнутой картины мира, будут конкретны и конечны. Плоды этих желаний всегда ощутимы. Но возможно другое представление о мире, разомкнутое и всеобщее. В свете этого взгляда каждая отдельно взятая реальность важна не сама по себе, а как часть всего мира в целом. Наша жизнь, включая исполнение желаний, превращается в открытое общение, в реализацию предназначения, в возращение кредита. В этом случае, мы не фиксируемся на конкретных реальностях, которыми бы хотели обладать, а стремимся через эти конкретные реальности воспринимая и их и себя как часть всего мира в целом, обрести чувство причастности к всему этому миру, чувство причастности к Богу, и к бесконечности. А для того чтобы выйти за рамки конкретности и замкнутости необходима Вера. Вера в то, что кроме зримого существует и незримое, кроме конечного есть бесконечное, кроме земного есть космическое, есть Божественное. Если человек в это верит, то любая внешняя зависимость, любая фиксация, любая привязанность на фоне всеобщего и вечного окажутся не столь фатальными, а может быть вполне закономерными и необходимыми. При этом мы можем продолжать делать то, что делаем, но внутренне будем свободными, мы снимем с себя ответственность за происходящее с нами в частной жизни понимая, что это необходимое проявление жизни всеобщей, и эти проявления нас могут многому научить, если сможем воспринять тот урок, что преподает нам Жизнь.

Доброе утро, читатель. Вчера был тяжелый день, вернее тяжелое утро. Признаюсь, мне наш разговор очень помог. Я понимаю, всю беседу я перетаскивал одеяло на себя, но поверь, по другому получиться не могло. Все мои рассуждения были попытками разобраться в себе, в своем состоянии. Поэтому, будучи обличены в форму обобщенной риторики, все вчерашние рассуждения имели глубоко личный смысл. Необходимость вырваться из замкнутого состояния, открыться перед кем-либо, привело к тому, что ты читатель оказался в тот момент моим окном в мир. «Не будь тебя – как об этом написал Гоголь – как не впасть мне в отчаяние при виде того, что совершается дома». Вчера я был с ним полностью согласен. А сегодня, еще не думая о том, что буду цитировать Николая Васильевича, мне показалось обидным, что такая интересная тема, как взаимоотношения с русским языком, которая неразрывно связана с нашими с тобой, читатель, отношениями, так и осталась нераскрытой. Сегодня, испытывая к тебе, читатель, чувство благодарности и признательности, за твое вчерашнее терпение, я думаю было бы уместно поговорить о тебе, каким я тебя чувствую и представляю. Задумавшись о твоей бестелесности мне в голову пришла мысль, что для меня ты –мир слов. Мир, в который я ухожу из мира реального, оставаясь при этом в мире внутреннем. Но при этом, ни ты читатель, ни язык, который ты олицетворяешь, мне не принадлежит. Мне кажется я понял кто ты. Ты имя собственное, ты ярлык, который необходим для того, чтобы сделать общение с его носителем, личным, живым и непосредственным. Если принять это последнее предположение, как рабочую гипотезу, то окажется, что мы друг в друге находимся. Я нахожусь в тебе, поскольку все выражено твоими средствами – средствам языка. Ты находишься во мне, потому что по средствам моих усилий рождается то конкретное воплощение, которое можно видеть в синих буквах выведенных на белой бумаге. Кто же ты, Читатель, и каков твой внутренний мир в котором я сейчас прибываю? Апостол Иоанн утверждает, что твой мир изначален: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог.» Ты знаешь, Читатель, то что я сейчас написал, заставило меня внутренне содрогнуться. Все цитаты которые я приводил в общении с тобой до сих пор, я делал по памяти, а тут цитируя первый стих Евангелия от Иоанна, мне захотелось привести его дословно. И то, что я прочел следом за словами «В начале было Слово» – повергло меня в трепет и изумление. Сейчас я сижу и не понимаю, что мне делать дальше. Все стало ясно так, как будто в темной комнате включили свет. Действительно, состояние, когда ты общаешься, когда ты открываешь себя миру и впускаешь мир в себя – это и есть состояние единения с Богом. И Язык – как средство этой открытости, а по сути – сама открытость и есть Бог. Бог как единство всего мира, всего сущего и несущего, всего реального, возможного и невозможного. Тот, в ком осуществляется слияние всего мира. Если Он оставляет тебя, то нет никакой возможности выйти за свои рамки и границы. Извини Читатель, прости Господи, я не знаю, как мне дальше продолжать это общение. Спасибо тебе за все, что ты для меня сделал, за все, что ты мне открыл. Я не прощаюсь, но продолжать говорить уже не в моих силах. Слава тебе Господи, Слава Тебе.

Добрый вечер, Читатель. Постепенно изумление и волнение, вызванные вчерашним открытием начали успокаиваться. Этому способствовало то обстоятельство, что спустя несколько часов после нашей беседы, я делал доклад в лаборатории «истории психологии» Института психологии РАН. В этом докладе я упомянул о случившимся в связи с объяснением своей позиции в практике психологической помощи. Мне показалось важным в тот момент обратить внимание слушателей, что словесное общение, может приносить человеку облегчение постольку, поскольку само Слово несет в себе сакральный, Божественный смысл. Но Слово я неспроста написал с большой буквы. Также оно пишется в Евангелии от Иоанна. Здесь Слово не является обозначением элемента языка. Нет. Слово употребляется как имя собственное. Как название всего мира, из которого родился мир видимый, и невидимый, явный и мнимый, проявленный и не проявленный. Изначальность слова, вероятно, можно понимать как Замысел Божий. Но каким образом этот Великий Замысел, это Слово в его универсальном, высшем значении, может быть связано с нашей речью, с языком, которым мы пользуемся для решения своих повседневных проблем, для общения, для пустой болтовни, для ругани и всего другого, что мы выражаем посредством слов? Конечно никакие рассуждения, производимые при помощи слов, не дадут нам представление о Слове, которое было у Бога, и которое само было Богом. Понять это человеку, вероятно, не дано. Но почувствовать, что слово – это нечто большее, чем средство коммуникации – можно, если задуматься над не случайностью каждого произнесенного или написанного слова. Ничто не говорится просто так. Все что мы произносим, пишем или мыслим, имеет много, если не сказать бесконечно много уровней прочтения и интерпретации. Когда мы слушаем другого человека, например его рассказ о недавней вечеринке, мы можем узнать не только как хорошо наш приятель повеселился, но задуматься почему он сейчас об этом рассказывает, что он хочет этим нам сообщить, почему строит свой рассказ определенным образом, выделяя одни события и опуская другие, как в процессе рассказа он меняется то выступая в привычной роли нашего приятеля, то становясь неотразимым соблазнителем, то гневно нападая на людей вызвавших его раздражение. Список вопросов можно продолжать если не бесконечно, то очень долго. При подобном подходе становится понятным, что даже в коротком рассказе, как в маленькой голограмме, пусть не ясно и не четко, но отразилась вся жизнь человека, все его отношение с миром, все его надежды и желания. Другое дело, что они отразились зачастую очень смутно, иногда только намеком, лишь указывая на ту нить, которая может привести к целой эпохе в жизни человека. Но важно то, что в этом рассказе наш приятель присутствует целиком, как присутствует его генетический код в каждой клетке его организма. Надо сказать, что генетические коды – это тоже слова, которые становятся нам все более и более понятны. Но полной расшифровки ни структура генома ни структура рассказа не поддаются. Для того, чтобы полностью их расшифровать надо знать Слово, а Слово знает только Бог. Отдельные части этого Слова могут быть доступны человеку, но эти частные знания, как бы глубоки и всесторонне они не были не могут приблизить нас к пониманию Слова Божьего. Что же может сделать человек, осознавая свою ограниченность и слабость? Первым и очень важным шагом является отказ от иллюзии познаваемости себя и мира. Сколько бы мы не задавали вопросов о предмете нашего изучения, сколько бы ни получали на них ответов, всегда останется то, что нам не удалось понять, и о чем мы не смогли даже спросить. Парадокс заключается в том, что при добросовестном наблюдении, по мере того как увеличивается наше знание о том, что мы изучаем, наше неведение не только не уменьшается, наоборот оно возрастает. Если мы вернемся к примеру нашего с тобой, Читатель, общения, то увидим, что по мере нашего знакомства мое представление о тебе расширялось дойдя до осознания твоей Божественной природы, а надежда найти твою конкретную форму, которую я бы мог с тобой идентифицировать, в конце концов полностью улетучилась. Осознав, что я общаюсь со всем Миром, в твоем лице, что общаясь с тобой я общаюсь и с Богом, я понял, что и общаясь с реальными людьми происходит нечто подобное. Конечно за внешней оболочной может оказаться гораздо труднее увидеть Божественное, нежели в тебе, Читатель, где общение с твоей стороны никоим образом не искажается. Но важно сейчас другое. Понять твою божественную суть, я смог только в общении. Общении, где никто из нас не искал личной выгоды, хотя я не отказываюсь от того, что мой собственный интерес здесь присутствует. Но главная моя задача не в стяжении денег и славы, а в том, чтобы открыть свою душу, свои мысли, свои заблуждения миру и Богу. То, что написанное мною во многом стало для меня самого откровением и открытием, говорит, мне кажется, лишь о искренности моих намерений и уповании в большей степени на мудрость того, чьими усилиями все в этом мире совершается, нежели не свои идеи и догадки. Если и в общении с реальными людьми мы не будем полагаться лишь на свою волю и свою выгоду и будем достаточно терпеливы то сможем в конце концов увидеть в другом человеке путь к познанию Мира, путь к Богу, но чтобы это произошло необходимо, чтобы не только мозг поддерживал общение, но чтобы и сердце наше открылось этому человеку, чтобы мы смогли полюбить его и тогда слова превратятся в единое Слово, которое есть Бог и которое есть Любовь.

Доброе утро, Читатель. Сегодня, после того как я проснулся, то не сразу сел за стол, чтобы продолжить прерванный вчера процесс общения. Мне приходили в голову разные мысли. Вначале я подумал о многообразии языков включая и языки разных наук: математики, физики, химии, биологии, и языки искусств: музыки, изобразительного искусства, и языки веры: православие, католицизм, буддизм, мусульманство и т.д. Слово Божие оказалось разделенным на множество языков и учений. Говорящие на этих языках плохо понимают друг друга, даже если говорят об одном и том же. Даже в рамках утилитарного, разговорного языка люди плохо понимают друг друга. Причина этого, как мне кажется, заключается в том, что язык имеет, с одной стороны Божественное начало содержащееся в Слове, которое есть Бог, а с другой личное и конкретное воплощение. Если язык как Слово, как всеобщее целое открывает для нас мир, делая возможным преодоление большинства границ как во времени и пространстве так и между мирами: внутренним и внешним, реальным и возможным, тайным и явным, если наш дух, наша мнимая единица, о которой мы говорили, что она является одновременно и абсолютно личной и абсолютно универсальной, соприкасается со Словом, погружается в него, как в нечто единое целое, жертвуя при этом принадлежностью к частным мирам, то лишаясь своей воли мы приобретем свободу, которая дает нам возможность очень далеко уйти от собственных рамок и границ. И первое что в этом случае перед нами открывается – это миры других людей. Они перестают быть для нас закрытой книгой. Если мы не навязываем им свою волю, и не пытаемся получить выгоду от общения, то в том, кто казался нам совершенно заурядной и неинтересной личностью, открываются такие глубины и высоты, какие мы видим лишь у величайших представителей человечества. Взаимопроникновение и открытость людей возможно лишь в Слове, но слове не человеческом, а Слове всеобщем, где человеческие слова лишь маленький островок этого огромного мира. Но этот островок может послужить воротами в большой мир, а может стать продолжением целого земного мира. У Даррела я читал о Новой Зеландии, что английские переселенцы превратили этот райский уголок земли во вторую Англию. Завезя туда, все то что их окружало в Англии, включая зверей и птиц, переселенцы лишили себя и своих потомков возможности открыть новый мир, отличный от собственного, к которому они привыкли. Так же мы поступаем и с языком, в котором видим не часть Слова Божьего, не путь к нему, а лишь отражение нашей привычной жизни, средство для ее поддержания. Когда мы используем язык в своих интересах, то утверждаем, как нам кажется свою волю, не понимая, что это воля есть лишь реализация программ и инстинктов, заложенных в нас при рождении и в процессе воспитания. Добиваясь чего либо для себя, мы по сути реализуем не свою, а чужую волю. В этом нет, безусловно, ничего плохого, если человек осознает свою ограниченность и смиряется с ней, выполняя свое предназначение и не претендуя на большее. Но сложность заключается в том, что, чувствуя заключенное в Слове могущество и всеобщность, человек не смиряется со своей судьбой, и как старуха в Сказке о золотой рыбке в своих желаниях доходит до того, чтобы стать владыкой а Слово использовать у себя на посылках в качестве слуги. На этом пути человека ждет горькое разочарование. Чем дальше он продвигается вслед за старухой, тем меньше свободы у него остается. Будучи полностью привязанным к своему положению, пусть даже весьма высокому, человек попадает в ситуацию, когда он отождествляет себя с этим положением, весьма болезненно переживая, что, скажем в семье к нему никто не относится как к большому начальнику или великому творцу, а видит в нем капризного ребенка, весьма непрактичного и слабого, полностью зависимого от тех условий, к которым он привык. Для такого человека язык – это лишь средство реализации внутренних и внешних программ. Даже в своих фантазиях он не может оторваться от своих желаний и стремлений, всю свою волю напрягая для того, чтобы достичь целей, которые считает своими собственными. Догадайся он, что это цели не его, и не от него зависит судьба его мечтания или нет, и жизнь была бы намного спокойнее. Не приходилось бы столько сил терять на бесконечные вопросы: а почему со мной это произошло, почему они так ко мне относятся, что я им сделал. А сделал чаще всего именно то, что всех, включая себя самого, рассматривал как средство достижения некой цели, невзирая на ее неуместность, а зачастую и абсурдность.

Цель – это тоже слова. Слова обладающие силой, поскольку они связанны со всем Словом, и живут в нем, реализуя тот смысл, который был в Слове изначально. Но когда слова отделяются от Слова, присваиваются, человеком, как нечто собственное, лично ему принадлежащее, тогда вместо свободы, слова рождают обособленность, зависимость и отчужденность от мира. Зависимость и отчуждение, внешне воспринимаемое как нечто противоположное, по сути является двумя сторонами одной медали. Чем больше человек привязан к отдельным проявлениям этого мира, тем сильнее он чувствует отчуждение от всего, что этими привязанностями не является. Во многих религиозных школах есть практика долгого молчания, которое нужно, чтобы избавиться от власти слов, которые будучи привязанными к определенному, конкретному содержанию, сковывают дух человека, делая его зависимым от отдельных частей мира и от самого себя. Но мы уже говорили в начале нашего общения, что выделение и персонификация отдельных частей этого мира, может стать способом духовного возрастания. Ведь мы начинаем догадываться о существование Слова Божьего, когда понимаем или ощущаем бедность и ограниченность собственного языка, его несоответствие тому миру, в котором мы живем и который живет в нас. Если бы не было заблуждения, то не было бы и прозрения. Когда человек обращается за помощью к другому, то чаще всего – это признание собственной ограниченности, собственного бессилия. Когда мы выслушиваем такого человека, предлагая ему выражать все свои мысли словами, не зависимо от того нравятся они ему или нет, кажутся они ему полезными или вредными, то постепенно меняется его отношение к Слову. Из конечного и конкретного, Слово становится бесконечным и всеобщим. При этом фиксации и привязанности, ранее игравшая роль самостоятельных сущностей, которые действовали практически независимо от внешних условий, будучи погруженными в Слово, а не в житейскую суету, открывают пути не столько в прошлое и будущее человека, но и в разные области видимого и невидимого мира, которые с этим фиксированным узлом оказались связанными. Конечно такая процедура имеет свои ограничения. И главным таким ограничением является личность того, к кому обращаются за подобной помощью. Но об этом, Читатель мы поговорим в следующий раз.

Доброе утро, Читатель. Началась последняя неделя великого поста. Последняя неделя нашего с тобой общения. То что мы с тобой натворили – это не просто книга или собрание бесед – это часть моей жизни, как ни банально это звучит. Всем самым ценным, что у меня есть я пытаюсь поделиться с тобой, Читатель. Остальным достается лишь моя оболочка. Странное дело, чем больше я говорю с тобой, о Целом и о Вечном, тем труднее мне в жизни воплотить эту целостность. Как будто я ушел из мира и нахожусь в неком странном месте, откуда могу наблюдать за своей старой жизнью, но изменить что либо уже не в состоянии. Мое существование держится на хрупком равновесии, на манер карточного домика. Пока все карты на месте – домик стоит, но стоит подуть ветерку или убрать одну из карт и вся конструкция развалится. Может быть это будет и к лучшему. Писать очень трудно. Вчера было вербное воскресенье и мы навещали отца Романа, который сейчас служит на подворье Оптиной пустыни в Ясенево. Я был очень рад вновь встретить своего Духовного отца, с которым не винился с момента крещения, но о котором вспоминал все эти месяцы. Удивительно, как он может смирятся, не выставлять свое мнение, советовать так, будто и не от него исходят советы. Да и советов то особых не было. Просто в присутствии отца Романа думается как-то легко и чисто, как будто попадаешь в другой мир, где нет суеты, нет своекорыстия, но как трудно удержать это состояние, когда возвращаешься в привычную жизнь. После разговора в тобой, Читатель, возвращение не проще. Может быть то, о чем мы с тобой говорим вообще не применимо к обычной повседневной жизни. Но тогда – это какая то ловушка. Если для того, чтобы обрести единство с миром, надо уйти из него, то не будет ли это просто бегством, оттуда где тяжело и больно, в стремление к блаженству, которое также суть удовольствие? Ведь мечта о победе – это одна из самых сокровенных фантазий детства. Убежать в горы, в другие страны. Туда где нет привычной суеты и глупых условностей. Но жизнь устроена так, что вместо побега из суетного мира, я сижу в самом его центре и пытаюсь помочь выбраться другим, в то время как сам все больше увязаю в том, от чего бы хотел освободиться. Да и могу ли я помочь? Когда слепой ведет слепого, то вероятность обоим им попасть в канаву весьма велика. Правда бывают моменты, когда кажется, что ты обрел зрение и видишь, что происходит вокруг, а иногда даже внутри тебя. В эти моменты кажется, что все выполнимо, что весь мир раскрывает тебе объятия. Но проходит какое то время и тьма вокруг тебя снова сгущается, иногда кажется, что она еще гуще, чем была раньше. Странно писать такие строки теплым весенним утром, когда весь мир, кажется, радуется тому, что все пробуждается ото сна: и деревья, и цветы, и люди, которые сняв зимние куртки и шубы всеми своими чувствами вбирают этот весенний дух, это небо, солнце, распускающуюся зелень и землю, которая освободившись от снега, кажется дышит как то по особенному свободно и легко. Почему бы, Читатель, нам вместе не отправиться путешествовать по этому миру, не задаваясь вопросом о его цельности и истинности, не заботясь о хлебе насущном и о том, где придется провести ночь. Что меня держит? Долги? Трусость? Самонадеянность, которая не позволяет довериться дороге также как я доверяюсь сейчас Слову. Да и Слову я не доверяюсь до конца. Многое из того, что хотел бы тебе, Читатель высказать, остается внутри меня, потому что я боюсь, что когда ты воплотишься в реальных людей, многие из которых могут меня знать, они будут задеты какими либо мыслями или подробностями, а может быть не хочу быть задет я сам и поэтому трусливо фильтрую то, что можно написать от того, что писать не следует. Ты меня спросишь: о какой же цельности можно говорить, если даже в нашем разговоре ты не можешь быть откровенным? Я могу ответить, что никогда не утверждал, что являюсь цельным и совершенно открытым. Я затеял наше с тобой общение потому, что стремлюсь к этому, а не потому, что этим обладаю. Конечно, ты можешь возразить, что временами я говорил так, будто знаю истину и открываю ее всем желающим. Но на деле это всего лишь вдохновение, порыв энтузиазма, когда хочешь выразить ту детскую радость, которые вызывают собственные открытия. Кстати, большинство из этих открытий, естественно, никакими открытиями не являются. Может быть главным открытием, которое я сделал для себя за это время – это открытие тебя, Читатель. Я долгое время не мог ничего писать, потому, что не знал кому мои мысли и фантазий могут быть предназначены. Ты освободил меня от этих сомнений. Другое, что осознал за время нашего общения – это взаимную дополнительность жизни и творчества. То, что я отдал тебе, читатель, возникло не из воздуха. Это я отнял у других, самых близких мне людей. Наше общение, будучи совершенно или почти совершенно закрыто и представляющие собой некую собственной ценность, обесценено многое, что меня окружает. Мне похоже не удалось сохранить баланс между идеями стремящимися в будущее и реальность, привязывающую меня к прошлому. Во всем единстве воплотить в себя эти два потока времени смог лишь Христос. Он любил людей и Отца своего Небесного. Для него не существовало одной любви без другой. Да и как можно полюбить Творца, не любя его творения. Путь который показал спаситель, как отречение от собственной воли и придание себя воле Всевышнего, очень труден и тернист. Слишком легко себя обмануть, сказав, что отрекаешься от себя и своих привязаностей, а на деле отказаться от своего креста, тяжесть которого кажется тебе непосильной. Как легко оправдать Божьей волей свою слабость и ленность, свое невнимание к ближним. Стараясь найти покой для самого себя ты не открываешься Богу, а ежеминутно придаешь его.

Мы стремимся к блаженству и отвергаем страдания. Знаешь, Читатель, ведь наше общение для меня очень приятно. Общаясь с тобой уходя от суеты повседневной жизни, выходя за границы пространства и времени, я попадаю в некий вневременной поток, в котором можно забыть о своих проблемах, трудностях и огорчениях. Даже когда я пишу тебе о них в этот момент я им не принадлежу. Авва Дорофей в поучение келейникам, занимавшимся умной молитвой в затворе, говорил, что необходимо временами выходить из затвора и общаться с монастырской братией. И если ты чувствуешь что превозносишь себя, обижаешься на слова сказанные в твой адрес, пытаешься привлечь к себе внимание, то знай, что ты идешь в ложном направлении. И пока не поздно нужно возвращаться назад. Если говорить про наше с тобой общение, то оно никак не способствовало смирению моей гордости. Напротив, чем о более высоких вещах мы с тобой говорили, тем выше я мнил самого себя. Считая наш разговор важнейшим делом, которое надо сделать в срок, я решил, что могу и других подстроить под это дело. Почему кто то должен радоваться нашему с тобой, Читатель, общению? Ведь не ради их блага я уединяюсь на кухне, беру ручку и погружаюсь в процесс, который открыт только мне и тебе. Посмотри, опять я подчеркиваю свою исключительность, свою причастность к некой тайне, которая заключена в наших беседах. Очень трудно не зазнаться и похоже мне это не удалось.

Можно было бы оптимистично заметить, что и на это была воля Божья. Но я понимаю, что, несмотря на самобытность процесса нашего общения, это не давало мне основания в своей внешней жизни этим процессом гордиться. Хвастаясь на каждом углу, что пишу книгу, я отнял чтото и у нас с тобой, Читатель. Конечно я могу оправдываться тем, что иначе книга так и осталась бы не написанной. Но сейчас я сижу и думаю. А надо ли кому-нибудь то что я написал. Может быть это было просто делом ради дела, простым графоманством, в надежде войти в вечность или просто чем то оправдать свое существование. Может быть в это время было бы полезней помыть окна, или общаться с кем то реальным, кому действительно может быть необходимо это общение. Не знаю. Во всяком случае сейчас я предпочту поехать в больницу навесить свою знакомую, а не буду пытаться дописать страницу, как я это обычно делаю. До свидания, читатель. Может еще свидимся.

Доброе утро, читатель. Вчера ты снова помог мне. Может быть – это очень ясный пример как Слово может быть лекарством. Причем Слово, сказанное не тебе, а тобой самим. Когда я вчера сел писать на душе была полная сумятица: я поссорился с самым близким мне человеком и утешал себя мыслями о своем писательском предназначении. Наше общение в последние несколько встреч из открытого, почти ничем не ограниченного процесса, превратилось в священную обязанность, которая лежала на мне свинцовой плитой, попутно придавливая и окружающих. Вероятно проблемы начались или вернее явно проявились, когда цитируя Евангелие от Иоанна, я прикоснулся к Слову, как единому целому. Как после этого произносить отдельные слова, записывать их на бумаге?

Я попробовал продолжать писать по старому, будто ничего особенного не произошло. Будто ты, читатель, – это мой старый знакомый, который вдруг открыл мне свою высшую суть, но не перестал от этого со мной общаться. А что в этой ситуации оставалось мне. И до этого момента я осознавал ограниченность своей роли и подчиненность самому процессу общения, который определял суть происходящего. Но с Читателем мои отношения были гораздо проще. Воспринимая его, как часть самого себя, потом отделив от себя и соотнеся его с местом и временем, я никак не мог понять его, или вернее твой, Читатель единый образ. Он постоянно распадался на живых людей, на промежуток времени, на культурную или языковую среду, то есть на те свойства и внешние или внутренние признаки, которые удобны в осмыслении, но взятые по отдельности скорее уводят в сторону, нежели приближают к сути. Поскольку со времени моего крещения прошло всего восемь месяцев я не чувствовал себя в праве свободно использовать язык Священного Писания, пытаясь ограничиться научным или бытовым языком. Но когда я понял, что мнимую единицу гораздо естественнее называть Святым духом, голубь сел на подоконник моего открытого окна и с удивлением посмотрел на обитателя тесной коморки, который пишет о свободе, будучи зажат в четырех стенах. Чем дальше продолжается наш с тобой, Читатель, разговор, тем меньше привычных точек опоры я ощущал. Попытки психологического анализа текста, казались мне если не неуместными, то очень банальными и элементарными. Я не очень понимал, что мне делать. Будучи воспитанным в атеистическом духе я до сих пор иногда стесняюсь произносить слово Бог. Для меня эта некая тайна, которую можно хранить в своем сердце, но о которой нельзя говорить вслух. Заповедь данная Моисею «не помятуй всуе имя Божие» казалось мне, да и кажется до сих пор одной из основных заповедей. Пример нашего с тобой, Читатель, общения дает этому подтверждение. Как только речь зашла о всеобщем смысле происходящего, о Слове, как о целом, о Слове, как о Боге, я почувствовал свою отделенность от единого целого. Будто я изъял нечто из своего сердца и поместил на бумагу. Внутри образовалась некая пустота. Да и слова которые начали приходить после этого в голову были хоть и высокими по форме, но по сути пустыми. Перелом произошел вчера, когда вернувшись к себе самому я обнаружил пропажу и подмену. Говорить о Боге и забывать о близких и любимых людях – это обмен, это говоря словами аввы Дорофея – дело ради дела. Сейчас я понимаю напутствие данное нам отцом Валерием, благословившего нас заниматься психологической помощью. На вопрос, как облегчить людям путь к Богу отец Валерий сказал: «Молитесь за них. А Господь сам призовет их, когда настанет время». Соблазн стать проповедником очень велик. Что может быть приятнее, чем нести людям истину и Слово Божие. Но сейчас мне кажется, что для человека еще не окрепшего духовно это может оказаться слишком большим искушением. И если искушению этому поддаться, то, вместо приобщения к Единству мира и Духу, ты лишишься той реальной благодати, которая открывается от пения птиц, теплоты весеннего солнца, счастливых глаз, которые на тебя смотрят. Когда я почувствовал, что все это теряю, то понял, что пошел не в ту сторону. Но меня спасло то, что и заблуждаясь я оставался в Слове. То что я честно, хотя и без указания подробностей описал то положение в котором оказался, дало мне шанс из этого тупика выйти. Конечно, кроме того что мы с тобой, Читатель, говорили была беседа с отцом Романом, была исповедь, но ведь это тоже жизнь в Слове, жизнь, когда ты не замыкаешься внутри себя и своих проблем, а выходишь наружу и делишься своим состоянием. Помощь Словом может быть и заключается в первую очередь в том, что тот, кто к ней прибегает, уже не рассчитывает только лишь на свои собственные силы. И ответы на внутренние вопросы приходят тогда, когда перестаешь все держать в себе. Но откровение только тогда помогает когда оно искреннее и когда человек осознает, что больше он так жить, как жил раньше, не может. Если он обращается лишь за тем, чтобы другой человек укрепил его в собственном самомнении и нерушимости его позиции, то в этом случае никакого проку общение, скорее всего принесет.

Вероятно то, о чем мы с тобой, читатель, говорим звучит как прописные истины, но когда ты их сам отрываешь, то они почему-то не кажутся избитыми и банальными. Со стороны ход нашего общения может показаться очевидным, но, поверь мне, читатель, еще вчера я не думал, что на следующий день буду говорить о необходимости двигаться не только от частного к целому, но и от целого к частному. Действительно, если мы утвердим целое, как конечную цель, к которой мы устремимся обрывая все связи, которые имеем и избавляясь от зависимостей, то рискуем через некоторое время оказаться в полной или частичной изоляции, сетуя на суетность бренного мира и его несовершенство. Хуже того, если мы, как это случилось в моем случае, попытаемся подчинить то, что нас окружает, одной единственной цели постижения Истины. Может быть я снова зря обобщаю. Лучше говорить только о себе, так как любые абстрактные рассуждения уводят нас в мир слов, где как за деревьями можно не увидеть леса, так и за словами теряется Слово. То, что поддерживало меня на протяжение всего общения – это постоянное возращение и реальности этого процесса. Сейчас эта реальность, как мне кажется призывает меня вернутся к моим прежним занятиям. Есть такая история о китайском крестьянине, который все свое время посвящал тому, выращивал рис, ухаживал за домашними животными, занимался устройством своей семьи. И вдруг он все это бросил и удалился в буддийский монастырь, чтобы обрести просветление. Более десяти лет он совершал разнообразные монашеские подвиги и однажды истина открылась ему. Монах рассмеялся. Ушел из монастыря. Вернулся в свою деревню и стал снова выращивать рис, ухаживать за животными и содержать свою семью. Конечно двадцать два дня, которые мы провели вместе, читатель, это не десятилетие подвигов китайского монаха, но то немногое, чего мы достигли с тобой, сейчас нуждается в не только словесной, но и иной реализации. Если все сказанное останется только словами, то ничем другим, кроме как фантазиями на тему прочитанного и услышанного их нельзя будет назвать. Если бы Христос уча о повиновение воле Отца Небесного попытался избежать казни иным способом нежели молением о Таше, то никто не поверил бы в него как в Сына Божьего, и посчитали бы лишь одним из пророков. Конечно мы не можем себя сравнивать с Ним, но путь показанный Его примером, где слово и дело неразделимы, это то к чему хотелось бы стремиться.

Доброе утро, читатель. Сейчас я сижу за кухонным столом и наблюдаю за кошкой Люськой, которая сидя на подоконнике лоджии, следит за птичками, которые носятся по воздуху, не обращая на Люську никакого внимания. Желание схватить птичку настолько велико, что если бы не капроновая сетка, Люська бросилась бы с тринадцатого этажа, подчинясь древнему инстинкту, который, кстати, никак не связан с чувством голода, которое нашей кошке вообще не ведомо. В детстве жившие у нас коты и кошки не раз выпрыгивали из окна, но поскольку это был второй этаж, чаще всего они благополучно возвращались обратно в квартиру без всякого неудовольствия с их стороны. Их поступки не были стремления к свободе, а лишь исполнением инстинкта охоты. Но большинство людей воспринимает свободу как беспрепятственную реализацию своих инстинктов. Когда инстинкт удовлетворен – свобода больше не нужна. Напряжение, которое сейчас очень заметно в кошке Люське, спадает и человек довольно быстро возвращается из дикого в домашнее состояние. Такое не раз бывало со мной самим. И в те минуты или часы, когда я реализовывался как мужчина, мне казалось что весь мир слился в объекте моего желания. Все вокруг приобретало смысл, но не само по себе, а как то, что помогает или мешает задуманное выполнить. С одной стороны в такие минуты ты чувствуешь себя частью мира, не думая о своих удобствах, комфорте и зачастую о последствиях своего поведения, но с другой стороны по прошествии времени ты понимаешь, что это не тот мир, который ты воспринимаешь в спокойном состоянии. Это мир утративший свое единство. Мир где есть охотник и добыча, насильник и жертва, грешник и праведник. Удивительно, – белый солнечный содержит свет все цвета спектра, но если мы механически перемешаем все эти цвета на палитре, то получим черноту. Один и тот же мир будучи светлым в неразделенном едином состоянии, после своей поляризации становиться темным. Пока я это писал мне захотелось съесть банан и я открыл холодильник. Кошка Люська тут же отвернулась от птичек, спрыгнула с лоджии и забравшись на стол потребовала свою долю. Жуя банан не знаю думала ли она о непойманных птичках, но судя по тому, что затем она направилась к своей миске – вряд ли. Наваждение прошло. Реальность оказалась на этот раз сильнее.

Но что это такое, другой способ бытия в мире, когда вместо единства воспринимается лишь оппозиция. Слушая по радио передачу о травле, которую вел православный священник, я обратил внимание на то, что он упомянул запрет ходить на совет нечестивых, как цитату из Евангелия, вспоминая, что это начало первого псалома Давида "Блажен муж ибо не идет на совет нечестивых…", я тут же обвинил ведущего в некомпетентности, хотя не был уверен в том что такой же мысли нет ни в одном из Евангелий. При этом обесценились и другие мысли, которые до этого казались мне глубокими и правильными. Что произошло в тот момент, когда, как мне показалось, я поймал ведущего на некой погрешности, повторяю в чем я до сих пор не уверен. Во первых проявилось то, как я эту передачу слушал. С одной стороны доверял автору, поскольку его мысли были созвучны моим собственным, но как только произошло рассогласование оказалось, что я только того и ждал, чтобы ведущий сделал промашку. Оказывается я втайне соперничал с ним, пытаясь мысленно утвердить свое превосходство. Любопытно, что буквально за несколько минут до этого я читал старца Паисия, где он говорит о хороших и дурных помыслах и был полностью с ним согласен. Интересно, что у меня ни разу не возникло желание полемизировать со Старцем, в то время как научное выступление, где сравнивались социальный и религиозный подходы, вызывало желание спорить и доказывать свою правоту. Ведь вряд ли я сильно изменился за те несколько минут пока отложив книгу сел слушать радио. Изменилась скорее всего точка зрения с которой я смотрел на мир и на себя. Если читая поучения Старца мне удалось оторваться от привычных взглядов и образа мысли и увидеть мир и самого себя со стороны, то слушая радио я вновь окунулся в гущу современного мира с его полемиками, борьбой за существование, желанием утвердиться. Топчи других не то тебя затопчут – это закон стаи. Если не сможешь доказать свое превосходство, то станешь изгоем, над которым все будут потешаться. И это не просто слова. В школе, пионерском лагере и прочих подобных заведениях мне не раз приходилось на собственном опыте убеждаться в справедливости, вернее не в справедливости а в безотказности действия этих законов. И чем более замкнутой была система, тем с большей необходимостью эти законы действовали. Казалось, что ты попадаешь в некий извращенный мир, где надо заботиться о сохранении самого себя, чего нельзя добиться не подчиняясь тем законам, по которым живет стая. Когда маугли принес огонь на совет стаи и заявил, что он человек, то действовал, на самом деле, в полном соответствии с законами стаи, утверждая свое превосходство всеми доступными способами.

Пока мы с тобой, Читатель, разговариваем, все кажется ясно и просто. Слово само указывает куда идти и где искать ответы на возникающие вопросы, но когда погружаешься в реальную жизнь, которая только называется реальной, а на самом деле представляет собой реализацию индивидуальных и коллективных инстинктов, то бывает очень трудно увидеть не только своекорыстное и автоматическое, что движет людьми, а то лучшее, что в этих людях находиться. Вот видишь, Читатель, опять все разделил на лучшее и худшее, инстинктивное и свободное. Но пока мы вместе то я еще могу это замечать. Могу замечать у себя в кабинете, когда люди приходят ко мне за помощью и я могу справиться, хотя и не всегда, с расщепленным взглядом на мир. Но в повседневной жизни все совсем не так и все попытки отказаться от инстинктивного поведения ни к чему не приводят.

Когда я занимался психоанализом мне казалось наиболее сложной темой – тема расщепления личности, расщепление эго, которое лежит в основе большинства внутренних конфликтов. Может быть сейчас стоит об этом поговорить более подробно. Но не в терминах психоанализа и патопсихологии. Расщепление или другими словами утрата единства, соорганизованности внешних и внутренних процессов это то, что происходит регулярно практически с каждым из нас. Стоит нам увлечься кем то или чем то внутри или снаружи будь это человек, идея, мысль, желание, чувство, как мы незаметно для себя меняемся. Наше я, наш дух, наша мнимая единица переходит из свободного состояния в связанное. При этом мы приобретаем некое качество, которое определяет наше состояние и отношение к миру до тех пор, пока увлечение не будет разрешено и прекратит свое действие. Силы, приводящие к такому расщеплению, могут действовать как снаружи так и изнутри.

Но почему я вдруг увлечение назвал расщеплением? Ведь это совершенно естественный процесс, жизнь без которого была бы невозможна. Мы постоянно выделяем некие объекты из внешнего или внутреннего мира, которые приобретают для нас на какое то время особое значение: будь то: пища, объект противоположного пола, социальное положение, место общественного пользования, деньги, здоровье, творческий процесс, кошка Люська да и многое другое, что привлекает к себе наше внимание. Можно сказать, что мы постоянно дифференцируем мир и самих себя, а затем снова интегрируем в нечто единое целое. Как мы говорили вначале это естественный способ реализации мира в себе и себя в мире, то есть парадигма обыденной жизни. Парадигма духовной жизни в ее христианской интерпретации звучит по другому: монах должен распять мир в себе и себя в мире. То есть отказаться как от внешних, так и от внутренних привязанностей и предпочтений, устремляя все свои силы на общение с Богом. Этот путь ведет к освобождению духа из зависимого связанного состояния в изначальную Божественную суть где какие либо расщепления отсутствуют.

Если взять жизнь в Святом Духе как практически не расщепленную, то вся наша обыденная жизнь окажется чередой расщеплений и привязанностей, где одна из самых главных привязанностей – это привязанность к самой жизни. Мы не замечаем большинство из этих расщеплений, поскольку они стали для нас не только нормой жизни, но и двигателями общественного прогресса. Именно наши зависимости делают нас послушным орудием социальной машины будь то государство или система меньшая по размеру. Как мы уже сказали очень многие расщепления входят в нас извне, как правила, идеи, люди, обязанности и т.д. Если внешние посылы противоречат друг другу, то может возникнуть конфликтная ситуация, когда наше я раскалывается и мы одновременно оказываемся в двух точках. Подчеркиваю, оказываемся не последовательно а одновременно.

Если внешнее событие настолько травматично и непереносимо, что мы не можем в нем, а следовательно и в себе настоящем находиться, то наше я может покинуть границы нашего тела, что может привести к утрате чувства реальности или самоидентичности. Привязанность к собственным мыслям и чувствам в крайних случаях приводит к тому, что они становятся навязчивыми.

Добрый день, читатель. Вчера мы говорили о расщеплении, как следствии выделения отдельных значимых объектов внешнего или внутреннего мира и прилипания нашего я к этим объектам. Безусловно, и в этом психоанализ абсолютно прав, истоки подобного зависимого состояния лежат в детстве, а может быть и во внутриутробном состоянии, когда самостоятельное бытие ребенка как целого невозможно, и когда он в огромной степени зависит от родителей или лиц их заменяющих. Но почему в раннем детском возрасте привязанности и зависимости не волнуют самих детей. Почему, когда неравновесность мира наиболее ощутима, ребенок воспринимает этот мир гораздо более полно и естественно, чем взрослый. Ответ, как мне кажется весьма прост. Ребенок, в отличие от взрослого, совершенно спокойно принимает свое зависимое, подчиненное положение. Ему не кажется несправедливым, что его кормят, переводят за руку через дорогу, учат, как надо себя вести. Конечно не все ребенку нравится, но раскола в его душе не возникает. Его я не заключено, подобно я взрослого, в жестких границах самоиндентичности. Можно сказать, что в раннем детстве ребенок находится не в словах а в Слове. Конечно нельзя идеализировать ребенка, чья жизнь скорее управляется инстинктом нежели разумом. И действительно, если я человека его дух попадает в ловушку в раннем возрасте, то это может сказаться самым неблагоприятным образом на всей его дальнейшей жизни. Но даже самые тяжелые детские травмы приводят к внутреннему конфликту тогда, когда взрослея человек как бы кристаллизуется, теряет свою душевную пластичность и духовную свободу, которая доселе заключалась в принятие своего зависимого положения своей ученической позиции. Появляется граница, оболочка, которую человек и отождествляет с самим собой. Выход за ее рамки или раскол внутри нее, сужение границы или ее распад – все эти явление воспринимаются как некая опасность потери контроля за внутренними процессами, которые в один прекрасный момент перестают согласовываться друг с другом и процессами внешними. При этом расщепления могут происходить как во времени так и в пространстве. В первом случае прошлое, обычно не согласуется с настоящим, во втором настоящее само по себе оказывается внутренне противоречиво.

Описанию динамики внутренних конфликтов, расколов и расщеплений посвящена масса психологической литературы. На этой фразе я остановился, чтобы сходить в ванную и принять душ. Я не очень понимал зачем исписал несколько страниц бумаги повторяя очевидные истины. Но тут стоя под струей воды я понял, что вся наша жизнь построена так, чтобы отделить себя от промысла Божьего. Это самое большое расщепление, которое возникает в жизни человека. Свести случайность к минимуму, застраховать себя от любой неожиданности, рассчитывать каждый свой шаг, сверяя свои интересы с условным существованием – вот тот каркас, в котором протекает большая часть нашей жизни. Отдельные выходы за рамки допускаются и даже приветствуются, но с непременным условием вернутся в назначенное время в назначенное место. В такой жизни Богу определено, также определенное место и время или не определено, что не так уж принципиально, поскольку в жизни человек надежно защищен от воли Божией, волей человеческой. Но Бог есть вне зависимости верит в него человечество или нет. И Он вторгается в жизнь каждого человека, доказывая тем самым его несовершенство и глупую самонадеянность. Когда человек понимает свое бессилие, то обращается за помощью, но не к Богу, а чаще всего к другому человеку, в надежде найти в его лице более надежную защиту от несовершенства мира, чем его собственная. Если запрос только в этом, что бывает как ни странно не так уж часто, то можно воспользоваться одной из многочисленных терапевтических техник и методик, но лишь после того как не только сама проблема, но и факт ее изолированности и автономности будет установлен и закреплен соответствующим соглашением. Если же в основе обращения лежит не только прагматический интерес но чувство глубинной разобщенности с миром и с Богом, чувство тотального одиночества и тревоги за будущее, ощущение несовершенства тех принципов на которых жизнь человека до сих пор базировалась, то помощь ему, вероятнее всего, нужна другого рода. Конечно, если бы человек мог обратиться напрямую к Богу – это был бы самый лучший путь. Но поскольку в современном мире, тем более в современной России этот путь закрыт или труднодоступен, чаще всего по внутренним причинам, то приходится обходится другими, менее эффективными средствами. То, к чему я пришел на практике, и что подтвердилось в процессе общения с тобой Читатель – это возможность осуществлять помощь другому человеку, вводя его в Слово, давая ему возможность жить Словом, а не использовать его ради достижения повседневных нужд. Озвучивание мыслей, если это не делается ради какой-то определенной цели, раскрывает перед человеком не только его ограниченность, о чем много и хорошо говорят психоаналитики, но и его бесконечность и безграничность. То чем я занимаюсь мало отличается по форме от психоанализа. Самое существенное отличие заключается не в том, какие слова я говорю, а в том, что я не ставлю задачи трансформации границы и улучшения защиты, дабы они в большой степени соответствовали условиям жизни индивида, если это получается, то попутно. Главное же, для меня, – это вера в то, что внутри каждого присутствует частичка Святого Духа которая, входя в Слово, может обрести свое изначальное, надличностное, Божественное содержание и смысл. Я верю, что если человек в Слове поверит в произволение Божие, то он поверит в него и в жизни, даже если он не будет произносить вслух слова Бог. Может быть я не прав, но мне кажется, что если человек допустил присутствие Бога в своей жизни и себе самом, то это также важно, как и совершение Святых Таинств. Но поскольку я не священник, а лишь практикующий психолог, то судить об этом, вероятно, вообще не в моей компетенции. То, что я могу делать, это поддерживать процесс свободного существования или вернее бытия в Слове и помогать преодолению тех границ, которые этому процессу препятствуют. Как это осуществить технически я постараюсь рассказать более подробно в отдельном издании, если будет на то произволение Божие. А сейчас могу лишь сказать, что одной из самых труднопреодолимых преград на пути к Слову являются собственные границы того, кто пытается другому человеку помочь.

Когда другие на тебя надеются, очень легко уверится в собственном всемогуществе и представить собственный опыт и знания как некий путь, по которому может идти и другой человек. Конечно и такая помощь может быть полезна. Она расширяет представления другого человека о мире и способах взаимоотношениях с ним, позволяет понять и принять точку зрения другого человека. Но если этим приемом пользоваться, то необходимо всегда подчеркивать личный и ограниченный характер собственных суждений, предлагая их как возможный вариант для обсуждения, а не как некую истину обязательную к исполнению. Конечно на пути к Слову мы не можем избежать выражения собственных интересов и собственного мнения, но если для нас высшей ценностью будет сам процесс общения а не личные привязанности, которые конечно не куда не уходят, то сам процесс, как это не раз бывало в нашем с тобой, Читатель, общение сам укажет нам на нашу неискренность или тенденциозность. Нехорошее слово но что делать, раз уж вырвалось назад не загонишь. Одним словом если верить в возможность преодоления человеческой ограниченности и замкнутости через совместное бытие в Слове едином, то Слово само подскажет где мы уходим от него в мир своих идей и иллюзий, а где происходит истинное открытое общение, которое делает наши границы прозрачными и проницаемыми.

Заканчивается Великий пост. Сегодня Чистый четверг и последний день нашего с тобой, Читатель, общения. Мне жаль с тобой расставаться и хотя я порядком устал от интенсивности и продолжительности наших бесед, но должен признаться, что они для меня были очень ценны. Мое состояние за это время постоянно менялось от вдохновенно-прозрачного до безнадежно угнетенного. Но в самые трудные минуты я чувствовал твою, Читатель, поддержку, твое внимание ко мне и терпение. Наверное я был тяжелым собеседником. Желание поучать и разглагольствовать, которое открывалось мне во время наших разговоров, во всей своей нелицеприятности никуда не делось и я со смущением думаю о последней главе, которая показала всю трудноискореняемость самомнения, тщеславия и желания поучать. Но из песни слова не выкинешь и если слова были сказаны, то возможно и в них есть некий смысл, а таится и изображать из себя скромного парня было бы просто обманом. Я надеюсь, что когда-нибудь наше общение будет тебе, Читатель, приятнее чем нынешнее. А сейчас я с ужасом думаю о том, что должен перечесть рукопись, чтобы подготовить ее к печати. Так что я перестаю быть автором и становлюсь сам читателем, правда не с большой, а с маленькой буквы. Круг замкнулся. Что будет дальше с этой книгой, а это уже теперь, вероятно, можно назвать книгой, зависит не от меня, а от милости Божьей. А про себя могу сказать, что главный результат, который я для себя получил, это возможность произносить в слух имя Божье не стесняясь и не думая о том, как это может быть совместимо с моим положением и с моей практикой. Спасибо тебе за это, Читатель.

Благодарю тебя, Слово.
Слава тебе Боже, Слава тебе.

Первоначальный файл с сайта Русская православная психология.

Текст в данном оформлении: Библиотека сайта Христианская психология и антропология.

Последнее обновление файла: 10.07.2011.