– Борис Сергеевич, как возникла идея семинаров?

– Во многом благодаря инициативе студентов. Я время от времени проводил на факультете семинары в рамках студенческих конференций, и вот в апреле 1990 года студенты предложили один из семинаров сделать по теме «Психология и религия», сказали, что приведут на него двух священников. Еще до того, как они назвали их, я догадался, что это отец Борис Ничипоров и отец Иоанн Вавилов. Обоих я помнил студентами психологического факультета, Боря Ничипоров даже писал под моим руководством одну из курсовых. Когда они стали священниками, как бы ушли за горизонт. Я слышал, что они приняли сан, но до того момента много лет с ними не общался.

Изначально была предложена тема одного семинара. Но он вызвал такой интерес у участников, что превратился в постоянный, мы с отцом Борисом и отцом Иоанном проводили их примерно раз в месяц. На семинарах кроме известных психологов выступали Валентин Семенович Непомнящий, Андрей Борисович Зубов, Василий Георгиевич Моров, Борис Николаевич Любимов, историки Церкви – всех по именам не помню. На очень высоком уровне проходили семинары. (Я уж не говорю о том, что в 90-м году само присутствие батюшек в университетской аудитории было событием). Длились семинары часа по три без перерыва, а потом еще кулуары, неизменный чай опять же с обсуждением, хождения по коридору, разговоры, споры. Собирались в пять, а расходились где-то около десяти. Все это при переполненной аудитории, однажды, чтобы все желающие поместились в аудитории, пришлось вынести оттуда столы.

– И повлияли семинары на мировоззрение студентов?

– Безусловно. Во-первых, студенты видели много интересных, ярких людей, слышали уважительные дискуссии на высоком уровне, во-вторых, в главном вузе атеистического государства появилось место, где Церковь, христианство были не абстрактным предметом изучения, а живым миром. А как много значил для студентов выездной семинар, организованный отцом Борисом! Мы жили в палатках в лесу рядом с Оптиной пустынью, ходили туда на службы. По вечерам к нашему костру приходил насельник Оптиной пустыни иеромонах Ипатий, беседовал со студентами. Это же так привлекательно для молодых, в основном невоцерковленных людей – возможность в непринужденной походной обстановке общаться со священнослужителями, спорить с ними, не соглашаться. Потом уже многие студенты крестились, один после университета пошел в семинарию, две девушки стали матушками. Но отец Ипатий, отец Борис, отец Иоанн ничего не навязывали, а просто своим примером убеждали, что христианство – мир радостный, привлекательный. К вере человека может привести только Сам Господь, а задача миссионера – показать открытую дверь. В борьбе за души надо выходить в мир.

– 96 –

– Борис Сергеевич, мне посчастливилось познакомиться с отцом Борисом и сделать с ним интервью незадолго до его кончины. Он говорил, что во время его учебы в МГУ тема веры на лекциях не звучала. В том числе и о вашей вере он тогда не догадывался. А были ли вы уже в то время, в начале 70-х годов, верующим человеком?

– Мой путь – довольно типичный для человека моего поколения. Я родился в атеистической семье, от Церкви был далек. Переворот произошел со мной в 1971 году. Я перед этим уехал из Москвы в город моего отца Конотоп писать диссертацию. Работа над диссертацией шла успешно, но в душе переживал кризис, и в этом отчаянии вдруг понял, был осенен: Бог есть! Так началось мое медленное нерадивое движение. Через некоторое время понял, что хочу креститься. В Москве крестины тогда фиксировались, и данные передавались по месту работы. Для меня как преподавателя МГУ это означало бы неизбежное увольнение. Но вскоре случилась командировка в Польшу – первая в жизни поездка заграницу. В Варшаве, в маленьком храме при православном кладбище на Воле меня крестил отец Анатолий Шидловский. Естественно, в то время студенты не могли от меня ничего путного услышать на эту тему, и не только потому, что это было опасно, но мне и нечего было сказать им. Только начинал воцерковляться, практически с нуля.

– В то время, наверное, и невозможно было в светском вузе говорить о вере. Но ведь и в 1990-е годы не все приветствовали ваши семинары?

– У многих это вызывало недовольство и раздражение. В 1994 году произошел курьезный эпизод. В университет пришло распоряжение Министерства образования не пускать в аудитории сектантов. Причина была в том, что в то время в МГУ, давая якобы благотворительные деньги, стали активно внедряться муниты. (Не на наш факультет, но, по-моему, на журфаке они «миссионерствовали», где-то еще). Знаете, как оживились у нас на Ученом совете?! А у нас-то, говорят, какие-то семинары проходят, что на них творится? Хотя, казалось бы, чего проще, прийти и посмотреть, что «творится» – двери открыты. Но те, кто возмущался, ни разу не пришли к нам на семинар. Зато прислали на кафедру письмо, чтобы кафедра разобралась по поводу моей «сектантской» деятельности на факультете. Мне кажется, я в той ситуации принял правильное решение – закатил плановую истерику. Сказал, что возмущен самой постановкой вопроса, так как эти семинары воспитывают студентов, их посещают крупные ученые и т.д. И на кафедре приняли мою позицию и написали в ректорат: сектанты к нам не приходят, аудитории кафедра никому не сдает, а деятельность профессора Братуся ценит.

Конечно, нам повезло, что эта история с распоряжением из Министерства образования случилась только в 1994 году. К тому времени мы уже развернулись, даже сделали отдельное направление специализации «психология религии», ввели для отобранной группы студентов совершенно новые лекционные и практические курсы. Среди преподавателей были отец Борис, отец Иоанн, Федор Ефимович Василюк, Алексей Григорьевич Шкуропат и Тамара Александровна Флоренская. А в 1992 году Виталий Владимирович Рубцов был назначен директором Психологического института РАО и сразу предложил мне создать там лабораторию христианской психологии. Назвать ее ему так не дали, но лаборатория была создана и просуществовала 6 лет. (За это время ни один человек не назвал ее правильно – лаборатория философско-психологических основ развития человека). А слухи какие в институте ходили! Говорили, открывается новая лаборатория, будет теперь внизу у лестницы сидеть поп и всех входящих крестить. Но лаборатория открылась. Крошечная лаборатория, всего три сотрудника у меня было, в том числе на первых порах и

– 97 –

– В церковной среде многие до сих пор категорически отвергают психологию. А у вас никогда не было сомнений в совместимости психологии и христианства?

– У меня не было, хотя я, конечно, знаю, что некоторые не просто не признают психологию, но считают ее бесовской наукой. Посудите сами: Господь создал человека и человеческую психику, возможность восприятия, памяти, мышления, поэтому само по себе изучение этих вещей абсурдно считать чем-то богопротивным. Тогда и физиологию, и анатомию давайте объявим богоборческими науками! Мне близка позиция Михаила Васильевича Ломоносова. Он говорил, что Господь дал людям две книги: Писание и мир в натуре. Толкователи первой книги – богословы, второй – ученые. И задача психолога, как и любого ученого, – познание Божиего Творения. Другое дело, что большинство под психологией понимает исключительно психотерапию. Но, простите, психотерапия в нашей стране стала интенсивно развиваться примерно с начала 80-х годов. Основной корпус книг по психологии – о том, как мы видим, слышим, понимаем, действуем. И это не домыслы, а результаты тончайших исследований и экспериментов. А то, что в психологии можно найти и серьезные заблуждения, то назовите мне науку, тем более такую же молодую, которая бы их избежала. Дело поэтому не в «закрытии» психологии, а – напротив – в ее подлинном «открытии» как науки об удивительном, дарованном Богом инструменте человеческой жизни. Трудно в этой связи не посетовать, что сейчас многие дискредитируют психологию. Никто не дерзнет сказать о себе «я физик», если не имеет соответствующего образования. А психологами себя кто только ни называет.

Когда я в начале 60-х годов поступал в МГУ, психологического факультета не было, было отделение психологии на философском факультете – 25 человек на курсе. Такие же отделения были в Ленинградском и Тбилисском университетах – соответственно где-то 20 и 10 человек. Это на весь Советский Союз. А сегодня мало того, что факультеты открываются в непрофильных вузах, так еще и по всей стране действуют ускоренные курсы. Имя им – легион. Люди приходят туда, и их даже толком не интересуют тонкости устройства психики. Они прямо говорят: научите нас нажимать кнопки. И такой манипулятивный подход все чаще встречается и среди профессиональных психологов. Теория, говорят, нам неинтересна, вы в МГУ снобы, а нам практику подавай. Из-за этого уже многие крупные ученые стесняются называть себя психологами. И я понимаю негативное отношение к психологии некоторых представителей Церкви. Но мы, психологи, должны бороться за свою науку, не сдавать ее. Повторяю, в идеале я рассматриваю свою работу как способ богопознания. По воле Божией психологический аппарат работает, значит надо его изучать. А уж на совести каждого психолога, как он применит свои знания.

– Значит, многое зависит от мировоззрения специалиста?

– Смотря какого специалиста. В России есть выдающиеся психологи, которые занимаются психофизиологией, проблемой цветового зрения. Они проводят тончайшие опыты на нейронном уровне. Некоторые механизмы там изучаются на улитке. Имеет ли здесь значение мировоззрение? Думаю, достаточно косвенное. А вот если психолог занимается проблемой личности, да еще кого-то консультирует, претендует на воспитание, тогда мы вправе спросить его, как он понимает цель человеческой жизни. Психолог не может подменять собой священника, богословствовать (он работает на другом уровне человеческого бытия), но должен понимать, что он не механик, работает не с мотором, а с душой человеческой.

– Часто ли психологи понимают психологический уровень бытия как высший?

– Бывает. И пытаются решать непсихологические проблемы. Какой-то психологический империализм! Надо понять, где наша профессиональная граница. У меня ощущение, что многие психологи забыли слово «нет». О чем их ни спросишь, все они могут. Неправда! Не может наука все.

– 98 –

– Борис Сергеевич, мне очень понравились слова одного из ваших учеников, Андрея Феликсовича Копьева, что само психологическое консультирование не несет в себе ничего положительного, что это опыт человеческих ошибок, а не путь в светлое будущее.

– Красиво сказано! И точно! Не все это понимают, отсюда и манипуляции, и претензии психологов на то, что они могут быть учителями жизни. Надо трезвее оценивать свои возможности.

– Все ли студенты, прошедшие через ваши семинары, впоследствии воцерковились?

– Конечно, нет. Это невозможно, мы на это и не рассчитывали. Но даром наши семинары не прошли. В первые годы существования семинаров ко мне обратились специалисты из института нейрохирургии имени Бурденко с просьбой помочь им организовать психологическую службу. И несколько выпускников нашего семинара пошли туда работать. Это такой страшный институт, переполненный тяжелейшими и слишком часто необратимыми страданиями и увечьями психики! Мало кто из студентов решился бы туда пойти. Так что плоды наши семинары принесли, души разбудили, но у каждого свой путь к Истине, это уже зависит не от нас. Но я уверен, что все, кто прошел специализацию «психология религии», через наши семинары, будут в своей практике с уважением относиться к человеческой личности.

– А насколько религиозны сегодня студенты психологического факультета МГУ?

– Они задают вопросы о христианской психологии. Но вообще я убедился, что к этим вопросам студента надо подводить осторожно. Иначе что-то у него внутри щелкает – и он закрывается. Тогда достучаться до него очень трудно. А сегодня у нас новая проблема – студент помолодел. Примерно 20 процентов поступающих на первый курс – 16-летние подростки. Вундеркиндов среди них единицы, большинство не готово к университетскому образованию, они еще совсем дети. Пришлось открыть новый курс «Мир и психология». Мы ведем его с Владимиром Владимировичем Умрихиным. На этом курсе мы вводим их в университетское пространство. Вернее, пытаемся ввести, не знаем, насколько успешно.

– Известно, что часто человека в психологию приводят собственные комплексы. У вас много таких студентов?

– На второе высшее образование или на курсы дополнительного образования очень многие приходят из-за личных проблем, например, сложных отношений со своими детьми.

Я считаю, что нужны более жесткие требования к поступающим на психологические факультеты. Сегодня единственный барьер для абитуриента – психиатрический. Этого недостаточно.

– Борис Сергеевич, а вы сами почему пошли в психологию?

– Сначала хотел, как все ребята того времени, поступить на что-то «приличное», стать физиком или математиком. Старший брат у меня мехмат окончил. Но я вовремя понял, что в области математики абсолютно бездарен. Стал листать справочник, по справочнику и выбрал психологическое отделение философского факультета. Вообще мне кажется, что когда говорят «я с трех лет почувствовал свое призвание», это ерунда. В дело надо ввязаться. Я всегда советую своим студентам не зацикливаться на том, кем они хотят быть: клиническими психологами или школьными или еще кем-то. Пусть внимательно слушают, стараются понять, «открыть», что такое психология. А потом они найдут где применить свои знания. Путь настоящего ученого – кривая. Тесный, всегда требующий полной самоотдачи, драматичный путь к Истине.

Беседовал Леонид ВИНОГРАДОВ

– 99 –

Издание:

Братусь Б. С. Прямой путь – кривая // Нескучный сад. 2006, № 1 (18), с. 96-99.

Первоначальный электронный файл с сайта nsad.ru.

Текст в данном оформлении: Библиотека христианской психологии и антропологии.

Последнее обновление файла: 01.04.2012.