Психология, как наука о душевной деятельности человека, является ровесницей нынешнего этапа мировой истории, характеризующегося форсированным технологическим прогрессом и тенденцией к функциональному антропоцентризму. Особенностью современной цивилизации является то, что человек, используя доныне немыслимые материальные возможности, расплачивается за это, становясь частью системы и утрачивает, в той или иной степени, собственную уникальность. То, что является для человека даром Свыше, а именно индивидуальная неповторимость, обуславливающая безусловную ценность каждой личности для ее Творца, развивается в период достижения человеком телесной и душевной зрелости.

В этой статье мы задумаемся о том, как протекает человеческая жизнь. Как мы убедимся, современная научная психология, разрабатывающая вопросы развития личности, останавливается на стадии достижения личностной зрелости и дальнейшее осмысление оказывается перспективным в рамках святоотеческого богословского подхода. Эта преемственность антропологического познания осознается психологами нашего времени и порой их выводы созвучны тем, что мы найдем в забытых нами творениях Святых Отцов. Вот просто один пример. Современная гештальт-психология построена на тезисе – "Целое больше суммы своих частей". И вновь св. Григория Нисского упоминает прот. И.Мейендорф в своих "Лекциях по святоотеческому богословию: "С его трактата "О сотворении человека" можно говорить о теоцентрической антропологии, сутью которой является то, что совокупность внешних атрибутов в сумме оказывается не адекватной личности" (11).

Но ближе присматриваясь к современной психологии, можно обратить внимание на то, что большая часть теоретических исследований относится к описанию ранних стадий становления личности. Так для З.Фрейда, определяющими все дальнейшее существование, оказываются первые 5 лет жизни. Согласно классику "психологии развития", Ж. Пиаже, когнитивное развитие заканчивается в подростковый период. Из восьми стадий жизненного цикла, выделяемых Э.Эриксоном, только три приходятся на взрослый возраст, остальные описывают динамику личности до 20-летнего возраста. Еще как бы "глубже" идут представители новейших направлений в своих психотерапевтических методиках, пытаясь воспроизвести "первичный крик" рождающегося ребенка или даже внутриутробное развитие плода (трансперсональная психология).

Попытаемся сопоставить эти подходы со святоотеческим учением. У св. Григория Нисского, первого из Отцов детально рассмотревшего то, что мы сейчас называем антропологией, читаем: "Создатель предназначил нам оставаться не в виде зародышей, и целью нашей природы является не младенческое состояние, ни следующие за ним возрасты, которые нас последовательно облекают, но это лишь части пути, а цель и предел возстановление в древнее состояние. Это время очищения, освобождения, изменения, переплавления" /цит по 2, стр. 176/.

Религиозно-ориентированные психологи замечают это акцентирование фундаментальных исследований на периоде детства, то есть того отрезка личностного бытия, когда в психике человека доминируют общие с животными черты. В одной из монографий, озаглавленной "Психология с христианской точки зрения", автор рассматривает человеческую личность, как обладающую чертами, роднящими ее животному, не знающему греха миру, так и причастную образу Божию. Цель человеческой жизни он видит в движении от первому ко второму аспекту личностного бытия (3). Это вполне созвучно святоотеческой мысли: "Бог сотворил человека животным, получившим повеление стать Богом вот строгое слово Василия Великого, на которое ссылается Григорий Нисский" /цит. по 4/.

Познакомимся теперь с характеристиками, которыми определяют личностную зрелость наиболее авторитетные современные психологи. Г.Аллпорт описывает как признаки зрелой личности "хорошее чувство себя" (само-осознаванием), теплое отношением к другим, чувство эмоциональной безопасности, само-принятие, реалистическое восприятие и наличие интегрирующей жизненной философии. По Э.Фромму зрелость характеризуется чувством принадлежности, любовью, само-ценностью, творчеством и независимостью. само-идентичностью и смыслом. В.Франкл определяет зрелость личности через обретение смысла существования, а динамику личностного роста как принятие свободы и ответственности.

Для того, чтобы продвинуться вперед в своем осознании "богословия зрелости", следует здесь остановиться и поразмышлять о том, какую пользу может принести психология, при разумном ее принятии.

В среде отечественных специалистов, именующих себя "православными психологами и психотерапевтами", прослеживается скрытый или явный негативизм по отношению к достижениям психологии, особенно западной. В сборнике статей, озаглавленном "Из дневника православного психиатра", изданном в 1998 году, один из авторов патетически восклицает: "Если Царствие Божие для Фрейда безумие, то что душеполезного может дать нам, православным, этот безбожный человек? Ответ ясен. Ничего" (стр.27). Тем самым коллега закрывает любую возможность диалога со светскими мыслителями. Нам представляется подобный подход одномерным. Широко известен случай из жизни (жития) преп. Силуана Афонского, который учил незадачливого миссионера не отвергать того доброго, что содержится в верованиях язычников, которым он проповедывал. И апостол Павел, пробиваясь к сердцам афинян, нашел мостик "особенной набожности" (ДА, 17:22), и тем самым смог "спасти по крайней мере некоторых" (1 Кор.9:22). Венский мыслитель З.Фрейд открыл человечеству то, что оно не хотело знать о себе. В его времени и культурной среде это была сексуальность, но ведь теперь мы понимаем, что не только на это человек склонен закрывать свой внутренний взор. Блестяще описанный Фрейдом феномен репрессии, когда личность подавляет или отрицает в себе то, с чем не согласна его совесть, обогащает наше восприятие себя и других. Фрейд преодолевает кажущуюся очевидность, заставляет задуматься о скрытых причинах наших поступков. Его тщательно разработанная концепция "психологических защит" показывает всю изворотливость человеческого сознания, направленную на само-оправдание. И применительно к духовной жизни можно предположить, что иногда стремление к безусловному послушанию диктуется только страхом принятия самостоятельных решений, что "благостное прощение" есть только "контейнирование" остающейся обиды, что замыкание себя в педантичном ритуализме на самом деле оказывается боязнью других, "чужих" людей.

Подлинно научная психология не претендует на то, чтобы объяснить все происходящее с человеком. Трезво мыслящие ученые всегда обозначают предел своего познания. И философ Макс Шелер в книге "О вечном в человеке" пишет: "В религии нет психических феноменов. В случае, если они есть, речь идет о бреде или ошибке. Тот, кто пытается изучать религию во всей ее истине и полноте не должен думать, что занимается психологией религии. Другими словами можно сказать, что современная психология религии имеет дело с аномальными, патологическими явлениями духовной жизни". Действительно, современная психология может оказать существенную помощь в распознавании того, что облекаясь в религиозную личину, не имеет ничего общего с подлинным Богообщением. Здесь мы не говорим о сознательном лицемерии, ханжестве или любых, столь часто наблюдаемых случаях, когда прилагательное "православный" служит средством для достижения материальных или политических преимуществ. Изощренным унижением веры является ее поддержка в качестве государственной идеологии. Подлинная вера не может быть средством для здоровья, благосостояния, политического могущества. Вера это сама цель. Обретением веры человек "исцеляется", становится целостным в той степени, в которой он верует, то есть принадлежит Богу.

Современными психологами сделан ряд ценных наблюдений, позволяющих отличить истинный (аутентичный) духовный опыт от мимикрии под него. В основе ложной духовности может быть обычная лень заниматься повседневными делами, болезненно депрессивное чувство вины, мазохизм, инфантилизм, агрессия, стремление к самоутверждению за счет других. Вера становится "фальшивой" когда сознательно или подспудно мы начинаем делить людей на своих и "не нашего духа", когда нам кажется, что мы посвящены в недоступные другим понятия, когда мы стремимся изменить людей по собственному покрою, отрицая их своеобычие, когда мы высокомерно "просвещаем" новообратившихся, растолковывая как "правильно, правой рукой" передавать свечки в храме. Священники, порой, могут быть неуважительны, предлагать упрощенные решения для многогранной проблемы, полагаясь на собственную "харизму" и символическое звучание архаичных выражений, рекомендовать собственный опыт в качестве единственно "спасительного", запрещая супружеские ласки как "взаимное рукоблудие".

Та же психология учит нас, как может быть деструктивная абсолютизация относительного, и тому, что от правильной интерпретации текста, соответствующей условиям "здесь и теперь" зависит правильность его восприятия. Социальная психология эффективно используется для распознавания манипуляции, принятой в тоталитарных культах.

Психологи точно и непредвзято описывают "экклессиологические неврозы", "теопатологические расстройства" и феномен "религиозного пристрастия токсической веры". Авторы последней концепции так рассуждают в своем анализе того, что они приравнивают к наркотической зависимости: "Вера может быть названа токсической, когда кто-нибудь использует Бога или религию для достижения выгоды, власти, удовольствия или престижа. Можно выделить следующие разновидности "токсической веры": 1) Компульсивная религиозная активность – обусловлена чувством вины или желанием обрести особое расположение в глазах Бога. Люди с этой формой религиозности действительно усердно работают, но склонны верить в то, что Бог воздаст им больше, чем другим. 2) Пассивность – вместо того, чтобы действовать самим, люди с этой формой веры молят о чуде. Они снимают всю ответственность с себя. Они ждут, что Бог сделает то, что Он предназначил сделать им; 3) Само-центрированность – пренебрегая завету Христа "паси овец Моих", люди с этой формой религиозности не проявляют никакого интереса к другим. Для них существенно лишь собственное спасение. Аутентичная религиозная вера, характеризуется тем, что она: 1) центрирована на Боге; 2) не является умеренной, постоянно возрастает, так как невозможно любить Бога слишком много; 3) сопровождается уважением к собственной личности и убеждениям других; 4) ориентирована на свободное служение; 5) обогащает человека; 6) сопровождается осознаванием своего несовершенства; 7) происходит из внутренних убеждений и противостоит конформизму; 8) ориентирована на теплые межличностные отношения; 9) базируется на личном опыте Богообщения; 10) антиномична и не следует принципам "или/или; они/мы; все/ничего"; 11) не осуждающая; 12) основанная на реальности; 13) не несет функций защитного механизма; 14) преисполнена благоговения и любви". (5).

Авторитарно провозглашая ненужность чего бы то ни было на Земле, кроме явного греха, мы отгораживаемся от мира, мира существующего, страдающего, надеющегося. Мы забываем свое предназначение, на высоте которого, словами одного из подвижников, "мы призваны пополнить собой число отпадших ангелов". Для этого надо подняться в меру зрелости, которая определяется тем, насколько мы способны возрасти над собой. Мы, преодолевая собственную косность, открываем в глубинах себя все новые язвы и, врачуя их настоящим покаянием, движемся. Вверх или вглубь? Оказывается, что эти направления совпадают.

Бл.Августин в трактате "De quantitate animae" выделяет в жизни каждого человека семь этапов: органический, чувственный, рациональный, добродетельный (очистительный) умиротворение, вступление в Свет, Соединение с Творцом.

Для Климента Александрийского христианская жизнь представляет собой ряд этапов, проходя которые человек приближается к совершенству. Различные уровни совершенства называются "обителями любви". Это: 1) благоговейный страх; 2) вера; 3) надежда; 4) apatheia – высшее единство в любви.

Псевдо-Дионисий с его тенденцией к систематизации и установлению иерархичных систем соотношений, выделяет следующие стадии духовного роста: 1) очищение; 2) озарение; 3) совершенство. При этом каждому из этапов символически соответствуют Таинства, а именно: Крещения, Евхаристия, Миропомазание.

Св.Максим Исповедник выделил категории: 1) начинающих, движимых страхом; 2) преуспевающих, влекомых наградой; и 3) совершенных, устремляющихся любовью.

Фламандский мистик Рейсбрук описывает: 1) уподобление, когда человек обретает духовные способности (разум, память, волю); 2) интроверсию, проявляющуюся в сфере деятельности стяжанием добродотелей и в сфере созерцательности – стремление к Богообщению; 3) Соединение, которое не может быть передано словами, потому что превышает человеческий опыт.

В книге "О подражании Христу" Фомы Кемпийского выделяются последовательные уровни осознавания: 1) Осознание себя, смерть для любви к себе; 2) Осознавание антагонизма природы и Благодати; 3) Осознание Божественного всемогущества.

В западной духовности стала классической последовательность духовного пути, разработанная Дени Картузианцем. Его, преемственное псевдо-Дионисию учение о трех стадиях мистического совершенства, включает стадии: 1) Очищение – искоренение греха; 2) Озарение – созерцание Божественного; 3) Соединение – безумная любовь (экстаз) /Подробнее см.6/.

Православная духовность, отличающаяся "трезвенностью" – особой настороженностью к разного вида "прелести", как искажению подлинного духовного опыта, характеризуется тщательным, основательным и последовательным учением о достижении совершенства через "очищение от страстей". Св. Григорий Нисский четко определяет этот процесс "Добродетельная жизнь есть собирание и упрощение души", а подвижник авва Исайя полагает его границы – "Конец добродетелей любовь, а конец страстей самооправдание" /"Добротолюбие", Т.1/.

Вникнем глубже в классическое учение о пути человека, которое мы найдем у преп. Макария. Мы цитируем его слова из творений, изложенных в 1-ом томе "Добротолюбия" /дальнейшее цитирование по изданию "Добротолюбие", М., 1895/.

Аскет, проведший жизнь в Египетской пустыне в подвигах умерщвления плоти, начинает свое назидание с утверждения человеческого достоинства:

"Человек драгоценнее всех тварей, не только видимых, но и невидимых, т.е. служебных духов". Так мы узнаем, что для Бога человек оказывается более значимым по сравнению со всеми созданными существами, потенциально выше ангелов, сотворенных ранее его. Отсюда и наша потребность в том, что выше нас, жажда, которая не может быть ничем утолена, кроме Бога – "Поэтому душа, смысленная и благоразумная, обошедши все создания, не находит себе успокоения, как только во Едином Господе".

Бог отвечает любовью человеческой душе – "Он вложил в нее разумение, волю, владычествующий ум, утонченность, соделал ее удобоподвижной, легкокрылой, чтобы соделать ее невестой и сообщницей Ему. Это обилие благодати не имело ничего приневоливающего. Человек был свободен быть с Богом и благодатью или отделиться от них. Он отделился и пал, как пали и духи".

Так произошла катастрофа человеческой бытийности. В существование личности вошло зло. Оно в разные эпохи могла быть описано в различных категориях. Преп. Макарий пишет так: "Душа, ниспав с высоты своей встретила человеконенавистное царство и жестоких князей, которые понуждают ее созидать греховные грады порока".

Для современного человека может быть уместнее принять знание о себе в психологической терминологии. В учебнике известного теоретика Э.Берна "Психиатрия и психоанализ для непосвященных" читаем: "Человек имеет склонность взять то, что ему хочется и сразу же уничтожить все, что становится ему поперек пути, мешает или раздражает его. Интенсивность либидо и мортидо зависит, повидимому от химических веществ, находящихся в крови". Справедливо отметив разрушительные силы внутри личности, ученый, однако не может предположить иных путей преодоления их, кроме сублимации, т.е. выражения их в социально приемлемые формы поведения или репрессии подавления их, через отрицание, чем вызывается невроз.

Святым видится человеческий путь иначе. Они не настолько пессимистичны, чтобы обречь личность рабству "внутренних демонов" навсегда, однако и не доходят до свойственной иным конфессиям "уверенности в спасении".

"И в ином человек действительно мертв, а в ином живет, рассуждает, имеет волю. И по преступлении остается ведение, что видно в действиях совести. Несправедливо иные утверждают, что человек решительно умер и вовсе не может делать ничего доброго. Осталась в человеке свобода, которую Бог дал ему в начале. Свобода возможная простирается на то, чтобы противиться дьяволу". Здесь, за пятнадцать столетий до нашего времени, делается вполне трезвый вывод о пределах человеческих возможностей. А как легко мы покупаемся на подделки обманщиков, обещающих что угодно – от исцеления до левитации, от общения с умершими до поселения на другие планеты.

Все иначе. Все светлее и ... труднее. Труднее... но яснее. Яснее ... но больнее – отдать себя. Больнее, но захватывающе радостно стать иным. В этом парадокс. Это Христианство. "Господь пришел, чтобы преобразить, изменить, обновить естество. Устроив спасение, Господь хочет, чтобы желающие спастись – спасались; но никого не принуждает".

Эту непостижимую тяжеловесному земному рассудку почтительность Бога к Своему творению пытается осмыслить современный православный богослов: "Бог становится бессильным перед человеческой свободой. Человек был сотворен одной волей Божией, но ею одной он не может быть обожен. Одна воля в творении, но две в обожении. Любовь Бога к человеку так велика, что она не может принуждать ибо нет любви без уважения. Божественная воля всегда будет покоряться блужданиям, уклонениям и даже бунтам воли человеческой, чтобы привести ее к свободному согласию. Таков Божественный промысел и классический образ педагога покажется весьма слабым каждому, кто почувствовал в Боге просящего подаяния в любви нищего, ждущего у дверей души и никогда не дерзающего их взломать" /4, стр.244/.

Итак, что же делать? Выбор за нами. Идти? "Движение души начинается с образования желания спасения и твердой решимости. Надо чтобы человек сперва понял, потом возлюбил, и начал волею. Если нет воли – Сам Бог ничего не делает". И далее – "Решимость есть исходная точка. Надо назначить ей цель. Достигнуть обновления естества, душа входит в душу и человек оживает духовно" /"Добротолюбие", том 1, М., 1895/. Того, что преподобный называет решимостью, нельзя переоценить. Это первый шаг, пусть маленький и, может быть, неловкий, но не следует смущаться. Здесь нас уверенно поддержит четким определением св. Исаак Сирин – "Смущение прилично назвать колесницей диавола, потому что сатана возседает на ум с кучей страстей и погружает ее в смущение. В рабском делании нет мира уму. Смущение отнимает вкус у смысла и понятливостии расхищает мысли" /"Добротолюбие", том 2, М., 1895/.

Стеснение и робость – вовсе не христианские добродетели. Бравада и лихость – то же. А уж постно-унылых, занудно-елейных, напоказ печальных сам Спаситель обличал, как лицемеров, по сути-то и неверующих вовсе (Мф.6:16).

Каким может быть путь? Что если ничего не происходит? Тут св.Иоанн Златоуст резонно замечает: "Как скоро мы вовлечены в борьбу, то должны стоять мужественно, а если нет вызова к ней, то должны спокойно ожидать времени подвигов, чтобы показать себя и нетщеславными и мужественными" /Св.Иоанн Златоуст "Толкование на св.Матфея Евангелиста", т.1, М., 1993, стр.226/.

"Не старайся распознать достойного от недостойного, пусть все люди будут у тебя равны для доброго дела" /Св.Исаак Сирин, "Добротолюбие", том 2, стр.705/.

"Христиане должны стараться никого не осуждать ни явную блудницу, ни грешника, ни бесчинных, никем не гнушаться и не делать различия между людьми" /Творения преп. Макария, "Добротолюбие", том 1/.

Поскольку человек мыслит, постольку он имеет суждения, то есть судит. Суд представляет собой оценку, определение позитивного и негативного смысла. В этих высказываниях Отцы стремятся повернуть вектор нашей оценки вовнутрь. В суждении о себе, суде над собой и осуждении себя – начало духовной мудрости. В том, что Отцы учат относиться к людям, не делая различия между ними, есть искра высшего смысла, может быть превосходящего наше понимание. Как мы можем отнестись одинаково к родным и, скажем, к случайным прохожим? А так: либо для родных делать так мало, как для прохожих, или прохожим, нуждающимся в нас, уделить столько внимания, сколько родным по естеству. Да, первый вариант – ниже-естественный, второй выше-естественный. Пока мы не в силах совладать с симпатиями и антипатиями, очарованием и отвращением, но, обращаясь вовне, мы можем, по крайней мере, сохранять благожелательную корректность. Будет ли это притворством? Мудрая женщина, прошедшая сталинские лагерные "крутые маршруты", однажды заметила: "Лучше фальшивая вежливость, чем искреннее хамство".

В психологии описан интересный защитный механизм проекции. Это достаточно сложное понятие, суть которого сводится к тому, что мы, не принимая в себе каких-то качеств, защищаясь от них, приписываем их другим. В практике духовной жизни подмечено, что то, в чем мы осудили других, вскоре проявится у нас. Совпадение?

"Бойся привычек, более чем врагов. Когда даешь нуждающимся, пусть веселость лица твоего предваряет даяние твое. С больными болезнуй, с грешниками проливай слезы, с кающимися радуйся. Не обличай, не поноси, распростри одежду свою над падающим и покрой его. Если ты не миротворец, не будь хотя бы любителем мятежа" /Св. Исаак Сирин, "Добротолюбие", том 2, стр. 755/

И еще об этом, диалог из романа Ф.М.Достоевского "Бесы":

" – Я вижу, что вы вовсе не переменились, капитан, в эти с лишком четыре года, – проговорил Николай Всеволодович. – Видно правда, что вся вторая половина человеческой жизни составляется обыкновенно из одних только накопленных в первую половину привычек.

– Высокие слова! Вы разрешаете загадку жизни! – вскричал капитан, наполовину плутуя, а в половину действительно в неподдельном восторге, потому что был большой любитель словечек". Здесь bon mot Ставрогина оказывается в контексте действительной невозможности перемены (метанойи) для ерничающего Лебядкина.

"Если что-то желая, хочешь взять, не ропщи на брата – почему он не догадался дать мне, но скажи дерзновенно в простоте -дай мне то-то. Это и есть святая прямота сердечная" /авва Исайя "Наставления для новоначальных", "Добротолюбие", том 1/

Здесь речь идет о простоте, простоте искренней, дерзновенной, открытой. Это не та простота, которая "хуже воровства", не примитивность простофилей. Это внутренняя собранность, целостность, интегрированность. Это отсутствие двоемыслия, прямая устремленность. В этой простоте слышится "рост". Это простота уверенной и спокойной открытости, когда ничего не нужно скрывать, незачем кривить. В ней красота – соответствие формы содержанию, произведения предназначению. Это неуязвимая проницаемость, рельефная ясность.

В психологии существует понятие "конгруэнтность". Оно широко распространено в практике консультирования и описывает соответствие между тем, что хочет сообщить человек другому и как он это сообщает. Если предположить, что каждая личность – это послание Бога миру, то простота личности является необходимым условием того, чтобы текст был различим и осмыслен.

"Забвение добрых дел своих есть самое безопасное их хранение" /Св.Иоанн Златоуст "Толкование на св.Матфея Евангелиста", т.1, М., 1993, стр.32/.

Обдумывая это выражение Святителя, мы можем принять во внимание еще одну психоаналитическую конструкцию – вытеснение (репрессию). Это вариант психологической защиты, при котором то, что не может выдержать наше нравственное сознание (совесть), вытесняется в бессознательную сферу психики. Следуя мысли Златоуста, мы открываем для себя принципиально противоположный, просветляющий путь. Вместо того, чтобы прикрывать слабость индивидуального бытия щитом своих положительных поступков, мы позволяем им забываться, они вытесняются из фокуса нашего сознания и уходят вглубь личности. Так наше бессознательное, вместо того, чтобы оставаться вместилищем неразрешенных конфликтов и непрощенных обид, становится хранилищем добра, которым мы не можем оправдываться и кичиться, потому что мы забыли о нем. На этом основании строится подлинное достоинство уверенного бытия. Наш современник, о.Иоанн (Крестьянкин) учит о "пути малых добрых дел". Пусть наши добрые дела будут для нас действительно малыми, чтобы не заостряя на них внимания, мы могли бы творить их легко и не замечая. Есть в поп-песенке Джона Секады хорошие слова: "Настоящее – это когда танцующий становится танцем". Так и подлинная доброта – не в том, чтобы делать, а в том, чтобы быть.

"Во всех наших делах Бог смотрит на намерение, для Него ли их мы делаем, или ради иной причины" /Пр. Иоанн Лествичник, Добротолюбие, Т.2/.

Вот здесь, стройная хорошо работающая модель секулярной психологии дает сбой. Если только в старости, мы достигаем видения жизни с позиции смысла, то чему он служит? Только удовлетворению или разочарованию? И обесценивается смысл, подлинную значимость которого мы можем восстановить лишь sub specie aeternitas. Психолог уступает место святому, о котором составитель книги "Добротолюбия" пишет: "Св. Макарий в своих писаниях стремится дать должное направление, указать последнюю цель. Это освящение души благодатью Св.Духа. Одуховление есть душа души. Без него нет жизни. Св.Макарий имеет дело с падшей душой, научая как из состояния тьмы, растления, мертвенности выйти на свет, уврачеваться, ожить. Это важно не для одних мироотречников, но для всех христиан. Путь начинается от положения твердолй решимости, продолжается через трудничество до того, чтобы благодать Св.Духа открылась в сердце в силе и действенности до возможного на Земле совершенства во Христе".

Действительно, сейчас может быть кто-то подумает, что эти советы пригодны лишь для монахов? Но нет же. Вспомним структуру столь значимого для многих поколений христиан классического сборника "Добротолюбие", на который мы ссылаемся здесь постоянно. Итак, схематично: 1 том – о христианской жизни, 2-ой – детальное учение о борьбе со страстями аскетика, 3-й – о созерцательной жизни и любви, 4-й – практическое устройство монастырской жизни по св. Феодору Студиту, и 5-й, наиболее таинственный о верщинах богопознания, о сокровенном безмолвии, об уединенном "восхищении", об "умной молитве и боговидении. Так вот примечательно, что величайший из мистиков Православия, чьими откровениями завершается "Добротолюбие", поднявшийся на вершины Богообщения и один из трех Святых, именуемых Церковью Богословом, начинает свое обращение главой "К тем, которые говорят, что живущему в мире невозможно достигнуть совершенства". Решительно отвергая деление на особых, "продвинутых", "посвященных", что характерно для любого вида эзотеризма, Святитель пишет: "Знаю я человека, который долгих постов не держал, ни бдений не совершал, не спал на голой земле, ни тяжелых подвигов на себя не налагал, но приведши на память грехи свои, смирился и за одно это Господь спас его. Короче сказать, поверил словам Бога и за веру Господь принял его" /Св.Симеон Новый Богослов. "Добротолюбие", т.5, стр.458/.

И далее у этого Отца читаем: "Те, кто вращается в многолюдстве и треволнениях мира, если ведут себя как должно, обретают спасение.Так истинен Тот, кто обещал даровать спасение ради веры в Него. Веруйте от всей души в Господа и ненавидьте мир, как подобает".

Что значит ненавидеть мир "как подобает"? Должны ли мы отворачиваться от всего что видим вокруг в презрении и свысока? Отрицает ли здесь святитель мир, гнушается ли им? Читаем дальше... "Для того мы люди созданы от Бога разумными, чтобы прославляли Его, и любили за невеликие блага, дарованные Им для настоящей жизни. Горе нам, что мы пребываем неблагодарными за настоящее, уподобляясь демонам, или, лучше сказать, являясь хуже их" Святитель воспринимает неблагодарного христианина ниже демона. Почему? "Мы больше облагодетельствованы, чем они" /Св.Симеон Новый Богослов в "Добротолюбии", том 5, стр.458/.

Отцами высказано мнение и о том, как надлежит относиться к притеснениям, и о том, как возгревать в себе надежду (что в нынешней популярной психологии называется "позитивным мышлением"): "Должно христианину иметь упование, радость и чаяние и говорить "Если не избавлен я сегодня, буду избавлен наутро" (авва Исайя, "Добротолюбие", том 1). "Гонение – дар, надо жить достойно сего дара" /Св.Феодор Студит. "Добротолюбие", т.4, стр. 543/.

И, наконец, рассудительность. Нас предостерегают: "У каждого свое призвание. Многие по Боголюбию оставив свой чин жизнии устремясь к другому свой потеряли, а того, желаемого не достигли. Какую пользу принес псаломщику всхождение на столп? Не снесли ли его оттуда в исступлении? /Св. Феодор Студит, "Добротолюбие", том 4, стр.484/.

Как найти свое подлинное призвание, свой путь? "Светило Церкви Иоанн Златоуст говорит, что недостаточно одного усилия человеческого, если не будет помощи свыше и опять, никакой не будет пользы от помощи свыше, если не будет собственного усилия. Из того и другого соплетается добродетель" /св.Феодор Едесский, Добротолюбие/.

Как может проявиться эта помощь Свыше? Порой неожиданно, в кризисах, тех явлениях, которые Св.Отцы называли искушениями. Итак, "искушений произвольных три – здоровье, богатство и слава, непроизвольных также три причины – потери, болезни и клеветы. Бывает же сие иным на созидание, иным на разорение" /"Цветособрании Илии пресвитера", Добротолюбие, Т.3/.

Есть опасности и препятствия на этом пути. Искушения и соблазны, подсказки и ловушки, падения и неверные решения – все это мы призваны пережить. Но главной угрозой является потеря цели, придание временному и преходящему приоритетного смысла, забвение Вечного и погружение в обыденность мирской суеты. Послушаем истинно духовного человека, патриарха Константинополя, которому, несмотря на высокий церковный сан пришлось претерпеть мучения от своих же отцов, братьев и детей – христиан: от епископов, клеветавших на него императору, до солдат, издевавшихся над ослабевшим стариком. Не поколебавшись в вере, не изменив мирному благородству души, сохранив верность своему единственному Пастырю и любовь к своей пастве, он имеет право поучать нас: "Ничто столько не препятствует человеку познать себя, как прилепление к житейскому; и наоборот, ничто столько не побуждает его прилепляться к житейским делам, как неведение самого себя" /Св.Иоанн Златоуст "Толкование на св.Матфея Евангелиста", т.1, М., 1993, стр.291/.

И что же мы получаем? Каковы признаки, что мы движемся правильным путем? Какое устроение души мы обретаем?

"Страх Божий, предложившись в вожделение Бога, соделывает душу свободной от страха, полной любви и божественного разумения" /Пр. Никиты Стифата. Сотница психологических глав об очищении ума. "Добротолюбие", том 3/.

Вот, может быть самое важное. Исчезает страх. Страх, лежащий в глубине личности. Он, подобный решетке над бездной, предохраняет нас от падения в нее, но и препятствует тому, чтобы эту глубь нашего бессознательного пронзил луч Любви. Зрелость правильно построенной души характеризуется тем, что страх исчезает через его принятие, его преображение. "Энергийность" тревоги превращается в источник смирения, творчества, свободного сотрадания, любви.

Один из психоаналитически мыслящих авторов, Ш.Ференчи, писал о том, что характер человека, формирующий его внутренний костяк, представляет собой систему защитных механизмов, предназначенных для сохранения человека от осознания собственной смертности. Принимая знание смерти, отказываясь от защиты в надежде на Того, Кто "смертию смерть попрал и сущим во гробех живот даровал", мы становимся не далеки от такого устроения души, о котором писал апостол "Уже не я живу, но живет во мне Христос" (Гал.2:20).

Но действительно, до этого нашим спутником в жизни является страх. Кто знает, от чего кричит рождающийся младенец? Наиболее уязвимый период в жизни – детство – мы проводим надеясь на взрослых, иначе мы просто бы ни могли существовать. Что происходит потом, чем вызван "трудный возраст"? Подросток начинает надеяться на себя, и чем он больше боится, тем более выражена его защита. А защита, или становление характера, манифестирует зачастую агрессией, направленных на тех, кто призван способствовать правильному устроению души. Защита, как само-утверждение, может также проявляться созданием для себя миражей, которые личность, не в силах освободиться, проносит за собой на протяжении жизни.

Каковы же эти миражи? Карьера или культ удовольствий, тщеславное само-любование или уход в искусственно созданный мир, будь то наркотический кайф или "виртуальная реальность". При всем разнообразии они сводятся к двум характеристикам – они обманчивы и они конечны. Обман миража как нельзя лучше иллюстрируется возможностью повторения ситуаций. Каждое мгновение подлинной жизни неповторимо. А меняя очередного сексуального партнера или вновь запуская сценарий компьютерной игры, мы в сознательном или бессознательном обмане. Путь к зрелости – это путь к реальности. Реальности, как данности, а не к тому мирку, в котором нам уютно. Заданная Творцом реальность бесконечна, потому что она укоренена в Нем.

Приняв тезис о том, что достижению зрелости мешает страх, мы найдем общее в одержимых стяжанием "бизнесменах" и эпатирующих "кислотным прикидом" модниках, властолюбивых "князей церкви" и опустившихся бомжах. Их объединяет то, что они не могут выдержать свободы бесстрашного бытия, им нужно что-то, наподобие "ходунков" – кругов на колесиках, в которых делают шаги младенцы. Такими ходунками могут быть мобильные телефоны, вопли фанатов, счета в банках, накачанные мускулы и бутылка дешевой водки. Все это на время позволяет забыться, в полном смысле забыть свое существование как богоподобного творения. Боящемуся иногда требуется постоянно подтверждать себе, что он существует. И тогда, словно стремясь напомнить о себе, он ищет эротических приключений или пишет книги. Но то, что не преображено, что движимо тревогой, не может быть ни любовью, ни творчеством.

Часто мы идем по жизни, окружая себя туманом иллюзий. Он и сохраняет в каком, то смысле нас, но и препятствует видеть "вещи, какими они есть бесконечными" (У.Блейк). Разновидности этого тумана, укореняясь, становятся теми уродливыми разрастаниями души, которые в аскетической литературе получили названия "страстей". Они тонко проанализированы в "Добротолюбии". А далее, уплотняясь, они становятся чертами характера, от которых страдаем мы или окружающие, тем, что психиатры называют "психопатиями". А может быть, материализуясь еще, на уровне тела, они становятся болезнями, такими загадочными, как шизофрения, эпилепсия, опухоли.

Мы заключим этот раздел мыслью св.Григория Нисского, которая открывает нам цель нашего устремления и единственное средство, обуславливающее достижение этой цели.

"Человек был бы совершенен, если бы его природа не повредилась злом. Из-за того и причастность страстному и животному рождению не дает Божественному образу сразу просиять в создании, но последовательно известным путем от вещественных и более животных особенностей души ведет человека к совершенству. Апостол Павел (Кол.3:9-10), желающим слушать, предлагает способ: совлечься ветхого человека и облечься в нового, обновляемого по образу Создавшего" /7, стр.109/.

Насколько более высокой, воодушевленной и захватывающе дерзновенной оказывается здесь святоотеческая мысль! Св. Иоанн Златоуст говорит от том, что происходит с человеком, обретающим духовную зрелость: "Невозможно описать неизмеримое безпредельное богатство христиан. Если человек плотский решается изменить себя, он сперва умирает и делается безплодным для прежней лукавой жизни" /Св.Иоанн Златоуст "Толкование на св.Матфея Евангелиста", т.1, М., 1993/.

Необыкновенно поднимает достоинство зрелой личности Св.Григорий Богослов: "Если ты будешь низко думать о себе, то напомню, что ты созданный бог, через Христовы страдания идущий в вечную славу" (цит. по 1.стр.219)

И наконец, один из учителей "Добротолюбия" приоткрывает нам то, что еще трудно принять несовершенным:"Странное скажу тебе слово, но не дивись. Человек, совершенно изменившись, соединяется с Богом. Творя чудеса, ... он словно понуждает человеколюбивейшего Бога. Он превзошел меру тления и смертности, как обыкновенный сон приемля смерть" /Творения преп.Феогноста, "Добротолюбие", том 1/.

Здесь мы подошли к главному. Смысл человеческого совершенства не в "улучшении себя", не в плоскостном "само-раскрытии", а в полном изменении, выходе за пределы прежних личностных ограничений, в становлении иным, "новым" человеком. Из всего творения, только человек может преодолеть то, что его сковывает – факторы наследственности, среды или собственных психологических защит, преобразить себя и стать тем, кем был задуман Свыше.

Это не мгновенное волшебное превращение Золушки, чем завлекают современные поп-психологи – представители направления НЛП (понятие о содержании их учения можно составить даже по названиям их книг – "Из лягушек в принцы" с помощью "Структуры магии"). Здесь же постоянный, длительный процесс "делания себя", в котором Бог и художник и помощник человека. Правильно построенный, это восхитительный и увлекательный процесс творения себя в соответствии с замыслом Бога о назначении данной личности в величественном плане мироздания. Здесь невозможно остановиться – "Если ты звезда, старайся сделаться солнцем" – призывает преп. Феодор Студит /"Добротолюбие" том 4, стр.110/. А критерий правильного устроения подсказывает один из западных святых, Бернард Клервосский: "Степень совершенства, определяется жаждой еще большего совершенства. Отказом от возрастания мы сразу умерщвляем в себе благое".

Как происходит этот процесс, что является его основой и сутью? На лекции в Свято-Тихоновском Богословском Институте, прот. В.Свешников сформулировал так: "Покаяние является духовно-нравственной точкой, перед которой стоит человек еще ветхий, а пройдя, человек оказывается в пространстве новой твари" (8).

Покаяние... Метанойя...Изменение ума (сути себя, самости). В этом центр христианского учения о назначении человека. По словам св. Исаака Сирина, это "Состояние, противороложное самодовольству и не имеющее предела. Это одновременно этап и постоянное состояние стремящихся".

Итак, существует два аспекта покаяния – как событие и как стремление.

Первый аспект, который также можно обозначить как обращение, ясно и трогательно описывается в "житийных" источниках. Вот лишь несколько примеров:

1. К монаху пришла блудница, чтобы искусить его и притворно просила пустить в келлию. "Отче, я заблудилась, звери меня истерзают". Монах смутился и подумал, что может оказаться виновным в ее смерти. Когда она вошла, блудный бес напал на инока. Тогда он возложил руку на светильник, говоря себе: "Смотри, можешь ли ты перенести огонь вечный?" Видевши это, девица от ужаса окаменела и сделалась как мертвая. Пришедшие утром за ней спросили: "Была ли в эту ночь у тебя женщина?" – "Она и теперь здесь", ответил старец. Показал им сожженые пальцы и сказал: "Вот что она со мной сделала, но Бог не велел платить злом за зло" и с этими словами поднял оживленную им женщину. После этого она покаялась.

2. Однажды обкрадывали авву Евпрения: он помогал ворам выносить из келлии находившееся в ней. Воры вынесли все и, собрав унесенное, пошли. Только жезл старца остался в келлии. Старец, увидевши это, опечалился. Взяв жезл, он пошел за ворами, и отдавал им его, но они отказывались принять. Тогда старец, встретившись с некоторыми людьми, шедшими по той же дороге, упросил их взять жезл и передать его ворам.

3. Преподобный Пафнутий, будучи постником, никогда не вкушал вина. Когда он попал к разбойникам, их старейшина сказал: "Пей вино, а иначе я тебя убью". Чтобы не ввести разбойника в грех убийства, старец взял чашу и выпил вино. Тогда старейшина разбойников сказал: "Отче, прости, что я оскорбил тебя". Пафнутий отвечал: "Верю, сын мой, что за эту чашу Господь окажет тебе милость в сей век и в будущий". Разбойник этими словами умилился, пошел за Пафнутием и спас свою душу, живя в покаянии.

4. Однажды святитель Тихон Задонский вступил в спор с юношей, хвалившимся своими атеистическими убеждениями. Ответы святителя были так метки, что юноша в пылу спора, ударил его. Тогда Святитель пал в ноги обидчику и просил прощения за то, что ввел его в гнев. Такое смирение поразило юношу и он сделался ревностным христианином.

Мы можем почувствовать своеобразное "умиление", не дешевую сентиментальность, но подлинное – сердечное движение, духовный аффект, приводящий к открытию новой, доброй и мудрой, прощающей и облагораживающей реальности. Мы видим как действует целительная сила любви, побеждающая косность закоренелой тьмы. Мы убеждаемся в онтологической немощи зла. Зло, мягко и тонко доведенное до абсурда (а именно в этом смысл столь смутительной для многих заповеди о другой щеке), исчезает, растворяется, исчезает шипящими пузырьками, в кристальной воде прощения. Богословски это утверждает св.Григорий Нисский: "Так как порок не простирается в беспредельность, то по сему за пределами зла следует преемство добра" /Цит по 2, стр.166/, а о том, что это "действует на практике" с полным основанием свидетельствует Хризостом: "Поистине ничто так не удерживает обижающих, как кроткое терпение обижаемых. Оно не только удерживает их от дальнейших порывов, но еще заставляет раскаяться и в прежних и из неприятелей и врагов делаются не только их друзьями, но самыми близкими людьми и рабами" /Св.Иоанн Златоуст "Толкование на св.Матфея Евангелиста", т.1, М., 1993, стр.205/.

Рассмотрим другой аспект покаяния – как постоянного расположения души. В нем нет ничего от унылости, угнетенности, наоборот, здесь источник обновления, одухотворения, приобретения внутренней радостной легкости, пардоксально, как и все в настоящем Христианстве, сочетающейся со "светлой печалью". В святоотеческой литературе мы можем встретить непонятное отяжеленному нашему уму выражение – "радостнотворный плач". Младенец плачет, появляясь на свет. Также, когда мы обновляемся для вечной жизни, внутренние очищающие слезы только прояснят наш взор и новое восприятие происходящего. И вслед за аввой Исайей, мы поймем, что "покаяние в том состоит, чтобы отвращаться от греха. Но грех не один, а весь ветхий человек называется грехом" /"Добротолюбие", том 1/. Так таинство покаяния, часто называемое Святыми Отцами "вторым Крещением", является постоянным рождением в новую жизнь с перерезанием многочисленных пуповин, связывающих нас с устаревшей реальность "бывшего себя в мире".

Пожалуй никто не смог найти таких действенных слов, выявляющих самую суть покаяния и его значение в нашей земной и последующей жизни, как св. Исаак Сирин.

"24 часа дня и ночи мы имеем нужду в покаянии. Иные раз за разом преступают закон и покаянием врачуют души свои и благодать приемлет их, потому что с каждым человеком ежечасно происходят изменения. Значение же слова – покаяние – как дознали мы из действительного свойства вещей таково: оно есть оно есть неослабное прошение об оставление прошедшего и болезнование о хранении будущего. Это дверь милости, жезл управляющий нами, пока не достигнем в рай, а когда достигнем тогда оставит он нас и возвратится. Рай есть любовь Божия и наслаждение всеми блаженствами. Смрадное море между нами и раем можно переплыть лишь на ладье покаяния" /Слова 47 и 83, "Добротолюбие", том 5, стр.398/.

Св. Исаака Сирина, когда он пишет о благодатности покаяния, цитирует прот. Г.Флоровский: "Покаяние – матерь жизни, высший дар для человека, высшая благодать, дверь милости. Это не момент, но постоянный мотив подлинной жизни. Мир, имя собирательное, охватывающее все, что называется страстью. Мир есть разсеянность, рассеяние, "кружение страстей". Покаяние есть постоянный исход, новая установка ума. Покаяние это трепет души перед вратами рая" /2/.

Св. Исаака Сирина, когда он пишет об отсутствии покаяния, цитирует В.Н.Лосский: "Душа, не движимая покаянием – нечувствие окаменелого сердца, остановка на пути к Богу, духовная смерть" /4/.

В детстве мы делаем первые шаги, держась за мамину руку. Мать Церковь учит нас покаянию и каждый год Великим постом мы можем услышать Великий покаянный канон Андрея Критского. Как писал бл. Иероним, "критский пастырь собрал для тебя удивительные места из Священного Писания, сплел тебе душистый венок покаяния из лучших Евангельских цветов" (9). Здесь последовательно изложенное Божественное Откровение словно вступает в диалог с нами, обращаясь призывно к каждой душе, напоминая о падениях человеческого рода и о Божией милости к нему. Словами церковной книги "Синаксарь", в этом каноне " умиление невыразимое и так он силен и трогателен, что может смягчить самую загрубелую душу и вдохнуть в нее бодрость и силы".

Стремительно сменяются картины Священной истории: "падение первого человека и глубокое растление первобытного мира; добродетели Ноя и упорная нераскаянность Содома, благочестие Давида, его страшное падение и возстание; величие и унижение Соломона ... нечестие и великие образцы покаяния" (9). Мы видим, что нет ни одной заповеди, которая не нарушалось бы многократно. Но также мы убеждаемся, что нет "механизма возмездия" со стороны Бога, нет непреложного мщения "кармы". Есть Бог, у Которого "милость превозносится над судом" (Иак.2:13). И Давид, который "к беззаконию присоединил беззаконие", властитель, который мог исполнить свою любую прихоть, мучается от бессилия, и находит слова покаяния: "Сам очисти мя".

Но полнота покаяния до Спасителя еще не открылась, пока "покрывало доныне остается неснятым, при чтении Ветхого Завета, потому что оно снимается Христом" (2 Кор.3:14). Человек восстанавливается лишь в меру закона, лишь в образ "праведного себя" – "совсем потерял я образ Твой, исказил Твой закон, помрачил, все, что было во мне хорошего, страсти затушили светильник ума, возврати мне, как говорил Давид, радование" (Канон, песнь седьмая). Радование прощением – чтож, и это утешение для того, кто "грех свой всегда имеет перед глазами своими" (Псалом 50-й).

Но вот "рождение Богочеловека обновляет всю природу" (Канон, песнь девятая). Становление Бога одним из нас открывает возможность иного покаяния – не легитимно-простительного, а преображающего, возводящего нас в достоинство "нового человека". Назначение личности оказывается выше предписаний закона, а мера покаяния теперь – становление богом по благодати, обожение. Нам невозможно понять, почему Бог избрал этот путь умаления Себя до предела – до "обнищания" (2 Кор.8:9), до "проклятия" (Гал.3:13), до "смерти крестной" (Флп.2:8) для нашего спасения. Многие из святоотеческих богословов, от Афанасия Великого до Григория Паламы, утверждали, что у Бога были другие способы нас спасти и избавить от рабства смерти и дьявола. Но может быть, только так Бог, не нарушая заложенной Им свободы в нас, стремится "пробиться" к нам сквозь нашу окаменелую нечувственность, животность, самодовольство.

Найдем в Евангелии образы "нового покаяния". Сначала самарянка у колодца – ее жизнь меняется с водой, почерпнутой для Христа. Здесь праздник – в мире открывается фонтан живой воды – "в жизнь вечную". Затем Закхей он превышает готовностью раздать половину имущества меру закона, его обновление – радостный пир. Покаяние грешной женщины, помазавшей миром ноги Спасителя пронизано светлой грустью. Покаяние Петра – с горькими слезами. Покаяние разбойника на кресте – с кровью. И, наконец, обращение Савла, который из гонителя становится первоверховным апостолом язычников, происходит с изменением его тела – "три дня он не видел, и не ел и не пил" (Деян.9:9) и имени (Деян.13:9).

Так пришло Христианство и стало возможным наше истинное призвание "отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу" (Еф.4:22-24). Как же приступить к этому? Прислушаемся вновь к Отцам, которые достигли святости "обновления естества", подумаем, что из их опыта возможно для нас.

Многократно, в своих творениях и письмах, св. Игнатий (Брянчанинов) повторяет, что покаяние для него – бесценный дар. Эту дарственную, нисходящую благодатно Свыше суть покаяния, как возможность быть принятым, утверждает Златоуст: "Не нужно переплывать море, совершать дальние путешествия, восходить на вершины гор, тратить деньги, удручать тело; довольно только пожелать и все грехи прощены" /Св.Иоанн Златоуст "Толкование на св.Матфея Евангелиста", т.1, М., 1993, стр.228/.

Пожелать... Принять... Позволить Творцу изменить нас. От нас – только прекратить защищаться, сдаться на милость Бога. В этом высшая смелость.

Смелый, тот кто смеет. Сметь – значит быть в состоянии. Сметь – это быть. Смелый – тот, кто отважился быть, тот, кто есть. Но в отличие от другого творения, для личности просто быть – недостаточно. Личность существует, когда она сбывается. Сбываться – значит приближаться к замыслу Творца о себе.

"Внимание есть признак истинного покаяния. Внимание есть воззвание души к себе самой... несомненнное убеждение в отпущении грехов, стояние ума (перед Богом)" /Никифор-уединенник, "Добротолюбие", том 5, стр. 248/.

Действительно, подлинная зрелость определяется вниманием, или возможностью воспринимать происходящее внутри и вовне так, чтобы это способствовало нашему постоянному возрастанию в само-понимании и пониманию воли Бога о нас. Внимать значит быть открытым и в то же время "трезвенным", не падким на многочисленные и разнообразные искушения, сохранять правильную "иерархию ценностей". Внимать – значит быть достаточно пластичным и готовым к переменам, мягким в общении и настойчивым в достижении. Внимание противостоит рассеянности, суетности, спешке. Внимание себе – это прислушивание к собственной совести, но и здесь, как и повсюду в духовной жизни, нас подстерегают вредоносные крайности. С одной стороны, совесть может быть недостаточно выверенной или льстивой, а с другой, избыток самонаблюдения может парализовать нашу деятельность и, подобно той сороконожке, решившей понять, с какой ноги она начинает движение, мы впадаем в ступор рефлексии.

"Не оскорбляйся на того, кто против твоей воли хирургисал – оперировал тебя, т.е. с обличением вывел наружу кроющееся в тебе зло, и взирая на выброшенную нечистоту себя осуждай, а Бога прославляй" /бл.Максим Исповедник, Добротолюбие, Т.3/.

Покаяние – действительно хирургия совести, приводящая к изменению мышления. Иногда для того, чтобы изменить устоявшуюся, застывшую сущность, следует отказаться от того, что нам кажется столь логичным и привычным. В русском переводе апостольского послания, читаем здравомысленный совет рабам – "Если можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся" (1 Кор. 7:21), а в славянском, больше зависящем от подлинника тексте тот же отрывок звучит так – "больше поработи себя". Парадокс, выбивание привычной опоры, а в результате – новое, более глубокое принятие себя.

Слабый отблеск этого явления присутствует в хорошем методе лечения неврозов, предложенном основателем одного из самых духовных подходов к психологическому консультированию, В.Франклом, которому его "терапия смыслом" помогла выжить в нацистском концлагере. Так вот он предлагает клиентам произвольно усилить до крайности, до предела, до смешного, те симптомы, которые мучили их долгие годы. И симптомы в подобной "парадоксальной интенции" исчезают. В полном соответствии с христианской мудростью, В.Франкл формулирует – "Смысл страдания – стать иным".

Св. Иоанн Златоуст предупреждает: "Не почитай себя безопасным, если не скорбишь о грехах своих" /"Толкование на св.Матфея Евангелиста", т.1, М., 1993, стр.146/. Итак, скорбь о грехах, что же это – горе, слезы, тоска? Проявления скорби о грехах многообразны, иногда сдержаны, иногда драматичны. Многое зависит от темперамента личности и не существует единой дисциплины скорби. Нам не у кого научиться, ведь покаяние – это единственное, в чем мы не можем подражать Спасителю. Но из апостольских посланий мы узнаем, когда наша скорбь переходит должные границы. Как только появляется уныние, безнадежность, отчаяние – наша скорбь перестала быть светлой печалью по Богу. И здесь будем помнить о крайностях, вспоминая проницательное замечание преп. Иоанна Лествичника – "Прежде падения в грех бесы представляют нам Бога человеколюбивым, а после падения – неприступно строгим" /Добротолюбие, Т.2, стр.496/. А внешний образ скорби? "Имей лицо с печалью и сокрушением, когда ты один, и радушно приятное для странных, тогда вселится в тебя страх Божий" /авва Исайя "Наставление для новоначальных", Добротолюбие, Т.1/

Говоря о покаянии и прощении, преп. Иоанн Лествичник указывает: "Признак разрешения в падении – постоянное признание себя должником" /"Добротолюбие", том 2/. Быть должником – значит чувствовать себя обязанным. Тонкие христианские психологи и педагоги, о. Адриан ван Каам и Сьюзан Мьюто в своей книге "Обязательство – ключ к христианской зрелости" пишут: "Можно утверждать, что человеку по природе свойственно чувствовать себя обязанным, когда он испытывает любовь, уважение или желание посвятить чему-то жизнь. В повседневной жизни, занятые воспитанием детей, оплатой счетов и деловыми встречами, мы, как правило, не осознаем своего глубинного призвания – быть обязанными Богу, себе и другим людям. Между тем, обязательства, подобно подводным течениям, формируют атмосферу нашей жизни. Находясь на работе или в кругу семьи, следует почаще вспоминать об основном призвании – быть верным своим обязательствам. Только так мы можем ответить на неумолкающий призыв Бога к нашему духовному возрастанию" (10).

Преп. Иоанн Лествичник формулирует признаки подлинного покаяния очень определенно. Так, уверяя, что "Язвы будучи объявляемы не развержаются, но врачуются" /"Добротолюбие", том 2/, он предостерегает от боязливого закоснения в своих недостатках, недолжных пристрастиях и прямых грехах. Не следует "загонять их внутрь", успокаивая себя или, что хуже, отрицать их, лукавя перед собой. Отвага противостоит тревоге. Возможность мужественно взглянуть внутрь себя и понять необходимость что-то изменить в себе (а она всегда есть) – хороший критерий духовной зрелости. Тот же подвижник мудро замечает, касаясь правильного отношения к окружающим: "Кто плачет о себе, не станет узнавать о падении или укоризне другого" /"Добротолюбие, том 2/.

Нас могут обескуражить слова преп. Исаака Сирина – "Если у тебя нет недостатка в потребном и тело здорово и не боишься ничего и говоришь, что при этом можешь чисто шествовать ко Христу, то знай, что ты болен умом" /"Добротолюбие", том 2/. Значит ли это, что мы должны быть непременно бедны, больны и робки, для того чтобы быть христианами? Увы, иногда это понимается и так. Но суть этого экспрессивного выражения состоит в отвращении нас от самодовольства. Вспомним обличающие слова Откровения "Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп, и наг" (Апок.3:17). Речь идет о об осознанном принятии нашей самой глубинной потребности – нужды в Боге и в других людях. Кто-то из духовно зрелых людей сказал – "христианин не спасается в одиночку".

Мысль эта очень глубока и, размышляя о спасении, примем во внимание мнение выдающегося богослова прот.И.Мейендорфа, который рассматривая подход св. Григория Паламы, писал так: "Элементы тварного бытия устремляются к человеку, который осуществляя личное спасение, увлекает за собой все свои взаимоотношения, таланты, друзей. Так Моцарт будет спасен со своей музыкой" /11/

Судьба человека в вечности также таинственно прикровенна, как подлинное покаяние. Мы лишь можем положиться на прозрения подвижников. Так св. Максим Исповедник говорит: "Конец настоящей жизни не справедливо, думаю, называть смертью, а скорее избавлением от смерти, удалением из области тления, освобождением от рабства, прекращением тревог, выходом из тьмы, отдыхом от трудов, утишением кипячения, укрытием от стыда и пределом всех зол" /"Добротолюбие", том 3/.

О противоположном состоянии души указывается, что "Ад есть тьма неведения, покрывающая разумную тварь после потери ею созерцания Бога" /"Добротолюбие", Творения Евагрия монаха о деятельной жизни/. Отец, так много учивший нас покаянию, преп.Исаак Сирин убежден – "Геенское мучение есть раскаяние" /"Добротолюбие, том 5/. Здесь "грешники будут мучимы огнем любви". Мы можем предположить семантическое рвзличие между покаянием и раскаянием. Покаяние – свободное, диалогичное, устремление создания к Создателю, через преодоление всего, что мешает вожделенному объединению в любви. Раскаяние – признание неправоты, происходящее перед очевидностью Истины. Когда нам открывается Любовь, мы обретаем знание, мы видим себя в ее свете и уже не можем выбирать – все ясно в этом Свете. Может быть это и есть мучение "огнем неугасимым" – запоздалое раскаянное видение себя далеким от возможного себя. Во всяком случае, для св. Иоанна Златоуста, "Нестерпима геенна и мучение в ней, но если представить и тысячу геенн, то все это ничего не будет значить в сравнении с несчатьем видеть, как кроткое лицо Господа отвращается от нас и ясное око Его не хочет нас видеть" /"Толкование на св.Матфея Евангелиста", т.1, М., 1993, стр.223/.

Подходя к завершению того, что мы можем представить в этой статье, мы приведем отрывок из книги авторитетного мыслителя, психолога и священника о.Адриана ван Каама, который в современных терминах обосновывает значение покаяния, вполне созвучное святоотеческому богословию: "Покаяние это приглашение к познанию тех заслонов, которые мы ставим перед собой для чтобы защититься от Бога. Спокойное, умиротворенное покаяние ведет к личностной целостности. Противоположностью покаяния является репрессия (подавление), когда мы переполняем наше бессознательное тем, что не можем принять, в чем не можем раскаяться, что продолжаем упорно отрицать. Для подлинного (аутентичного) покаяния характерна постепенность. Отчаянная компульсивная печаль эгоистична и чувственна, она не приводит к благодатному покаянию. Зрелое покаяние не бывает поспешным, тревожным, беспокойным или агонизирующим. В покаянии мы прекращаем свое заблуждение, относительно возможности полной защищенности. Нам открываются двери зависимости от Бога. Суть трансцендентной исповеди – отречение от доминирования витального и функциональной самости. Зрелая кающаяся личность отказывается от ригидного само-умерщвления и приходит к открытости себе, людям и Богу" /12/.

Эту статью мы закончим еще одной святоотеческой мыслью, которая относится к выражению покаяния между людьми. Как для отдельной личности, покаяние является оздоравливающей и одухотворяющей энергией сознания общества. Зарю заката тоталитаризма в России ознаменовало появление фильма "Покаяния" со звучащим в нем мотивом "дороги к храму". С тех пор прошли годы, но что характерно, чаще призыв к покаянию приходит извне, кто-то требует покаяния от Коммунистической Партии, кто-то от Московской Патриархии. Стремление к покаянию рождается изнутри, оно только тогда подлинно, когда инициатива исходит от нас. И если в Церкви мы слышим призыв к покаянию, то это скорее напоминание, чем повеленение. Нам следует быть очень бережными и осторожными в том, что является по природе своей таинственным. Подлинное покаяние красиво, благородно и тактично. О подобном отношении к покаянию пишет св.Амвросий Медиоланский: "Умеренность почитается изящнейшей из всех добродетелей, ибо тем, кого осуждает, не причиняет обиды и делает осужденных достойными прощения... Не следует считать учениками Христовыми тех, которые вместо кротости дышат жестокостью. Какая жестокость в том, что они повелевая приносить покаяние не хотят облегчить его. Потому что никто не может каяться, если не будет уверен в милости и прощении" /13, стр.46/.

Итак наше размышление о личностной зрелости и покаянии, как ее основе, мы закончим словами подвижника "Добротолюбия" – "Лествица Царства внутри тебя. В самом себе погрузись глубже греха и найдешь там восхождение".

ИСТОЧНИКИ:

Арх.Киприан (Керн) "Антропология св. Григория Паламы". "Паломник", М., 1996.

Г.В.Флоровский "Восточные отцы 4 века", Париж, 1931.

Koteskey R.L. "Psychology from a Christian Perspective", Abingdon, Nashville, 1980

В.Н.Лосский "Догматическое богословие", М.,1991

Arterburn S. & Felton J. "Toxic Faith: Understanding And Overcoming Religious Addiction", 1991.

Д.Омэнн "Христианская духовность в католической традиции", Рим, 1994.

Св.Григорий Нисский "Об устроении человека" СПб., 1995.

Прот.В.Свешников, неопубликованная лекция 11.05.92, прочитанная в курсе "Нравственное богословие" в Св.Тихоновском Богословском Институте, г.Москва.

"Житие св. Андрея Критскаго", М., 1902.

A. van Kaam & S.Muto "Commitment: Key to the Christian Maturity",1989.

И.Мейендорф "Лекции по святоотеческому богословию",

A. van Kaam "The Transcendent Self", 1980.

Св.Амвросий Медиоланский "Две книги о покаянии", серия "Учителя неразделенной церкви" М. 1996/.

Первоначальный электронный файл с сайта Епифания.

Текст в данном оформлении: Библиотека сайта Христианская психология и антропология.

Последнее обновление файла: 01.07.2011.