ЦЕНТР
ХРИСТИАНСКОЙ
ПСИХОЛОГИИ И
АНТРОПОЛОГИИ
Санкт-Петербург
"мы проповедуем
Христа распятого,
для Иудеев соблазн,
а для Еллинов безумие..."
(1 Кор. 1, 23)
ПСИХОЛОГИЯ И
АНТРОПОЛОГИЯ
В ЛИЦАХ
| |
|
|
| |
|
|
| |
|
|
| |
|
|
| |
|
|
| |
 |
|
| |
|
|
| |
|
|
| |
 |
|
| |
|
|
| |
|
|
| |
|
|
| |
|
|
| |
|
|
|
|
|
|
|
Поиск по сайту |
|
|
|
|
Иоанн Златоуст св.ТРИ БЕСЕДЫ О ДАВИДЕ И САУЛЕ 1).Беседа 1. Необходимость долговременного наставления для искоренения греховной страсти. Давид – высокий ветхозаветный пример кротости. Благодеяния Давида Саулу; безразсудство подозрений последнего к первому и посягательства на его жизнь. Не смотря на подвиги, скромность Давида и удаление его из отечества для прекращения злобы Саула. Необычайное незлобие Давида к Саулу в пещере, как к помазаннику Божию, не смотря на совет сподвижников Давида. Молитва его Господу о недопущении до греха против жизни царя и увещание укрощать свой гнев воспоминанием о благочестивых мужах. Беседа 2. Восхваление слушателей за их благорасположение и любовь к Давиду. Поправши гнев, Давид принес прекрасную жертву Богу; его победа над страстями не менее удивительна, чем спасение трех отроков и пророка Даниила; благотворные для Давида последствия оказанной им Саулу пощады. Скромность Давида и после этого подвига; представленные им Саулу доказательства его уважения к нему и незлобия. Глубокая смерть Давида о смерти Саула и его песнь. Увещание – прощать врагам при жизни и оплакивать их по смерти. Беседа 3. Грозное обличение ходивших на зрелища и призыв их очиститься от греха прежде вступления в храм. Тяжесть и гибельность греха, совершаемого посетителями зрелищ. Благотворность для нашей жизни высокого примера добродетелей Давида и неизвинительность христианина, не прощающего своим врагам. Прощение врагу принесло Давида славу на земле и на небе. Злословие со стороны врагов полезнее лести друзей и пример фарисея и мытаря. Влияние незлобия Давида на Саула и увещание – наперед оказывать честь ближнему. Нет ничего могущественнее кротости, как приводящей врага к сознанию причиненного зла и приносящей небесные награды. Попечение Давида о разслабленном сыне Саула и увещание – подражать этому.
БЕСЕДА 1.О Давиде и Сауле, также о незлобии, и о том, что должно щадить врагов и не злословить отсутствующих 1).
1. Когда тело страдает давним и сильным воспалением, тогда требуется много времени и труда, много благоразумия в употреблении лекарств, чтобы совершенно ослабить его силу. То же наблюдается и относительно души. Если кто захочет с корнем исторгнуть страсть, укоренившуюся и долго жившую в душе, то для этого исправления недостаточно однодневного или двухдневного увещания, а нужно часто и в продолжение многих дней беседовать об этом предмете, – если только хотим проповедовать не из честолюбия и для удовольствия, а для блага и пользы. Поэтому, что мы сделали относительно клятв 2), побеседовав с вами об одном и том же предмете в течение многих дней кряду, то же сделаем и относительно гнева, предложим о нем, по мере сил наших, продолжительное увещание. Это, мне кажется, самый лучший способ наставления – не переставать внушать, что бы то ни было, до тех пор, пока _______ 1) Три беседы о Давиде и Сауле, по словам самого Златоуста в первой из них (отд. I), говорены были вскоре после беседы на притчу о должнике десятью тысячами талантов; а эта последняя была произнесена в 387 (см. "П. собр. твор. Златоуста" т. III, стр. 1 и 923); к этому же 387 г. отнесены и эти три беседы. 2) При этом Златоуст разумеет, конечно, свои беседы к Антиох. народу, из которых в каждой почти он отклонял своих слушателей от греховной привычки клясться (см. "Полн. собр. твор. св. И. Златоуста" т. II, стр. 66-80 и др.). – 831 –не увидим, что внушение перешло в дело. Кто говорит сегодня о милостыне, завтра о молитве, послезавтра о кротости, далее о смиренномудрии, тот не утвердит своих слушателей ни в одной из этих добродетелей, потому что он постоянно перебегает от одного предмета к другому и от этого опять к иному. Напротив, кто хочет, чтобы слушатели исполняли на деле слова его, тот до тех пор не должен прекращать свое увещание и советы об одном и том же предмете и переходить к другому какому-нибудь, пока не увидит, что прежнее увещание хорошо укоренилось в них. Так поступают и учителя: они до тех пор не переходят с детьми к слогам, пока не убедятся в достаточном знакомстве их с буквами. Итак, прочитав вам недавно притчу о ста динариях и десяти тысячах талантов, мы показали, как гибельно было злопамятство. В самом деле, кого не погубили десять тысяч талантов, того потопили сто динариев; они и данное уже прощение отменили, и дар отняли, и освободившегося от суда снова ввели в судилище, а оттуда ввергли в темницу, и, таким образом, предали его вечному наказанию. А сегодня мы обратим слово к другому предмету. Правда, тому, кто хочет учить смирению и кротости, следовало бы самому подать примеры этих прекрасных добродетелей, чтобы и словами наставлять, и делами поучать. Но так как мы сами весьма скудны ими, то воспроизведем перед вами образ одного из святых (прославившихся этими добродетелями), и (как бы) поставив его перед вашими очами, сделаем вам убедительное и сильное увещание, побуждая и вас и себя подражать добродетели праведника, как некоему первообразу. Кого же представить (в пример), говоря о кротости? Кого другого, как не того, кто получил свидетельство свыше, и этим особенно заслужил удивление? Обрятох, сказано, Давида, сына Иесеова, мужа по сердцу моему" (Деян. XIII, 22). Когда Бог дает определение, тогда не может быть никакого противоречия: это определение нелицеприятно, потому что Бог судит не по пристрастию и не по ненависти, но произносит приговор судя только по добродетели души. Впрочем, мы представляем Давида в пример не потому только, что он получил свидетельство от Бога, но и потому еще, что он из числа воспитанных в ветхом завете. Нисколько не удивительно, если кто под благодатью, после Христовой смерти, после дарованного отпущения грехов, согласно заповедям, исполненным духа любви, не запятнает себя гневом, будет прощать врагам обиды и щадить оскорбителей. Но если кто в ветхом – 832 –завете, когда закон позволял вырывать око за око и зуб за зуб и за обиду платить равной обидой, возвысился над требованиями закона и достиг апостольского совершенства, то кого из слышащих не изумит это, у кого из не подражающих (такому примеру) не отнимет всякого извинения и оправдания? А чтобы нам с большей обстоятельностью познакомиться с добродетелью Давида, позвольте мне начать слово с предшествующего и сказать о благодеяниях, которые этот блаженный муж оказал Саулу. Просто не мстить врагу, сделавшему обиду, нисколько не удивительно. Но пощадить человека, которому оказаны многие и великие благодеяния, и который за эти благодеяния, и раз и два и многократно, покушался убить благодетеля, – (такого человека) захватив в руки и имея возможность убить, не только пощадить, но еще и спасти от умысла других, зная притом, что он снова примется за прежнее, – такому поступку, чего еще не достает до высшей степени совершенства? 2. Итак, выслушайте терпеливо краткое повествование о том, какие, когда и как оказал Давид благодеяния Саулу. Иудеев однажды постигла жесточайшая война. Все были поражены страхом и поверглись в уныние; никто не смел поднять головы, но все государство находилось в крайней опасности. Смерть была у всех перед глазами, все с каждым днем ожидали гибели и вели жизнь более жалкую, чем ведомые к пропасти 1). В это время Давид пришел от (стада) овец в воинский стан, и, не смотря на свой возраст, и неопытность в военных трудах, взял на себя войну за всех и совершил подвиги, превзошедшие всякое ожидание. Да если бы даже он и не имел совершенно успеха, и тогда за одно усердие и решимость следовало бы увенчать его. Не удивительно было бы, когда бы сделал это воин возмужалый: вменяется это в обязанность законом воинским. Но Давиду не было никакой настоятельной нужды, напротив – его многие удерживали (ведь и брат отговаривал его, и царь, в виду его юного возраста и чрезмерной опасности, удерживал и останавливал, говоря: невозможеши пойти, яко ты детищ вси, сей же муж борец есть от юности своея (1 Цар. XVII, 33), и однако, не будучи вызываем никакой необходимостью, а совершенно сам собой воспламенившись божественной ревностью и любовью к отечеству, он бесстрашно устремился на врагов, как будто видел перед собой овец, а не людей, и как будто собирался прогнать собак, а не такое полчище людей. А царю он оказал тогда еще _______ 1) Т. е. преступники, приговоренные быть брошенными в пропасть. – 833 –и ту услугу, что уже до сражения и победы ободрил его, поникшего взором, – так что не только последующими делами принес царю пользу, но еще и прежде того утешил его словами и убедил иметь бодрость и добрую надежду насчет будущего, говоря: да не ужасается сердце господину моему о сем: яко 1) раб твой пойдет и поборется с иноплеменником сим (ст. 32). Разве это малое дело, скажи мне, пожертвовать своей жизнью, не имея никакой необходимости, и броситься в середину врагов для спасения других, не получив от них никогда никакого добра? Не следовало ли после этого наименовать его владыкой, провозгласить спасителем всего государства, – его, который, по милости Божьей, спас и достоинство царя, и основы городов, и жизнь всех? Какое еще другое благодеяние могло быть больше этого? Он сделал добро не для денег и не для славы и власти, но для самой жизни (царя): он исхитил его из самых врат смерти, и насколько зависело от человека, благодаря ему царь остался жив и удержал власть. Чем же после этого он вознаградил? При рассмотрении этих великих подвигов (оказывается), что если бы Саул даже снял со своей головы венец и возложил его на Давида, то он все-таки еще не вознаградил бы его по заслугам, а оставался бы обязанным ему: ведь Давид спас ему и жизнь и царство, а он уступил бы ему одно царство. Посмотрим, однако же, на его награды. Какие же они были? Саул тотчас начал его подозревать: и бе подзирая от дне онаго (1 Цар. XVIII, 9). За что же и почему? Нужно указать и причину подозрения. Но кто что ни говори, не найдет никакой справедливой причины: какой, в самом деле, мог быть справедливый повод к подозрению на счет того, кто спас душу и даровал жизнь? Посмотрим, однако, на самую причину вражды, чтобы вам знать, что за то самое, за что впоследствии подвергся он подозрению и козням (Саула), Давид заслуживал не меньших почестей, чем и за победу. Так, какая же была причина подозрения? Когда Давид взял голову иноплеменника и возвращался с добычей, изыдоша, сказано (девы) ликовствующия, поющия и глаголющие: 2) победи Саул с тысящами своими, и Давид со тмами своими. И разгневася Саул и бе подвзирая Давида от дне онаго _______ 1) ότι согласно с Лукиан. сп.; в древн. Ватик. и др. сп., как и в евр. т., в согласно с ними си в Слав. Б., не читается. 2) αι χορεύουσαι, άδυσαι και λέγουσαι, говорит Злат., ктатко излагая содержание 6-го ст. XXVIII гл. 1-й Царств и при этом ближе к Лукиан. сп., в которых именно читается здесь άδουσαι. – 834 –и потом (1 Цар. XVIII, 6-9). За что же, скажи мне? Если бы эти слова были и несправедливы, то и в таком случае не следовало бы Саулу враждовать против Давида, так как доброе расположение его к царю было засвидетельствовано делом; а, зная притом, что такой опасности Давид подвергался по собственной доброй воле, а не по чьему-либо принуждению или настоянию, – (Саул) совсем уже не должен был ничего злого подозревать в нем. Но ведь на самом-то деле похвалы (жен Давиду) были справедливы; а что еще более удивительно, – так это то, что говорившие (подобным образом) больше польстили Саулу, нежели Давиду, и ему следовало довольствоваться тем, что ему дали только тысячи. Почему же он негодует, что тому дали десятки тысяч? Если бы (сам) он хоть что-нибудь сделал для окончания войны и принял в ней хотя бы малое участие, тогда бы, кстати, можно было сказать, что Саул в тысящами и Давид мо тмами.. Но после того как он, в страхе и трепете сидел дома, каждый день, ожидая смерти, а Давид один сделал все, не величайшей ли нелепостью с его стороны было негодовать на то, что он получил меньшую похвалу, – он, который нисколько не боролся с теми опасностями? Если негодовать, так следовало Давиду негодовать на то, что он, сделавши все один, делит славу с другим. 3. Но, минуя все это, укажу на следующее: пусть так, жены сделали худо, и за это достойны осуждения и порицания; а Давид тут причем? Песен этих он не слагал; женам говорить то, что они говорили, не внушал, и не подстраивал, чтобы похвала была такого рода. Так, если досадовать, то нужно было досадовать на жен, а не на благодетеля целого царства, который достоин был тысячи венцов. Но Саул, оставив тех, пошел против Давида. Пусть бы этот блаженный, возгордившись такой похвалой, стал завидовать державному, делать ему оскорбления и презирать его власть: тогда злоба (Саула) имела бы, может быть, некоторое основание. Но если Давид сделался еще более кротким и скромным, и не выходил из ряда подчиненных, то какой справедливый предлог имела скорбь (Саула)? Когда удостаиваемый почестей восстает против своего покровителя и пользуется этими почестями с обидой для него, в таком случае подозрение имеет некоторое основание; но коль скоро он остается почтительным, даже еще более угождает, и во всем покорен, какое основание может тогда иметь ненависть? Итак, и помимо дальнейших заслуг (Давида), следовало еще более любить его за одно то, что он, при таком удобном – 835 –случае к присвоению власти, соблюл приличную ему скромность. Его не надмили не только прежние, но и последующие, гораздо важнейшие дела. Какие же они? И бе, сказано, Давидво всех путех своих смысля, и ГосподьВседержитель 1) бе с ним (1 Цар. XVIII, 14); весь же Израиль и Иуда любляху Давида, яко той вхождаше и нахождаше пред лицом людей (ст. 16); и Мелхола, дщерь Саулова (ст. 20), и весь Исраиль любит его (ст. 28), и Давид разумен бе паче всех слуг Сауловых и почтеся имя его зело (ст. 80); и Ионаван, сын Саулов, любяше Давида зело (1 Цар. XIX, 1). И, однако, расположив к себе весь народ и самый дом царский, везде побеждая в сражениях и нигде не испытывая неудачи и за эти благодеяния получая такие награды, он не возгордился, не пожелал царства, не мстил врагу, но продолжал благодетельствовать и за него вел войны. Кого бы и зверски жестокого и свирепого не заставило это оставить вражду и прекратить злобу? Но этого жестокого и бесчеловечного (мужа) ничто не преклонило. Закрыв глаза на все, отдавшись зависти, он замышляет убить Давида. И когда же? Когда он – что особенно замечательно и удивительно – играл и укрощал бешенство Саула: и Давид, сказано, пояше рукою своею по вся дни: копье же в руце Саули (1 Цар. XVIII, 10). И взя Саул копие и рече: поражу Давида и порази 2) к стене: и уклонился Давид от лица его дважлы (ст. 11). Можно ли представить высшую степень злобы? Таково же было и то, что произошло впоследствии. Только что были прогнаны неприятели, государство ободрилось и все приносили благодарственные жертвы за победу, Саул решился убить благодетеля, спасителя и виновника таких благ, во время его игры (1 Цар. XIX, 10). Самые благодеяния не укротили этого неистового безумца: он и раз и два бросал копье с целью убить его. Такими-то наградами Саул заплатил Давиду за опасности! И это делал он много раз, а не в один день. Но этот святой и после всего этого продолжал служить ему, подвергался опасностям для его спасения, сражался на всех войнах, собственными опасностями спасал своего убийцу, и ни словами, ни делами не оскорбил этого дикого зверя, но во всем ему уступал и повиновался. Он не получил награды, обещанной ему за победу, но никогда и словом не напомнил (об этой награде) ни воинам, ни царю, потому _______ 1) Παντοκράτορ согласно с Лукиан. сп.; в проч. сп., как и в Слав. Б., зе читается здесь это божес венное имя. 2) και επάταξεν согласно с Лигурийск. и Царским сп. (52 и 144 у Holmes); в Лукиан. – не читается, как и в евр. т. и Слав. Б. – 836 –что тот подвиг был совершен им не из-за награды человеческой, но в надежде на воздаяние свыше. И удивительно не то только, что он не требовал награды, а еще более то, что, по необычайной скромности, отказался и от предложенной награды. Когда Саул, не смотря на все свои попытки и усилия, не мог умертвить его, то вот строит ковы посредством брака и выдумывает какой-то новый род приданого и даров невесте не хощет, сказано, царьдаров, но токмо сто 1) краене иноплеменнических отместити врагом царевым (1 Цар. XVIII, 25). Слова эти значат: убей мне сто мужей, и это будет мне вместо даров. Так говорил он, желая, под предлогом брака, предать его врагам. 4. Однако Давид, судя о вещах с обычной своей скромностью, отказался от этого брака не по страху опасностей и врагов, но потому, что считал себя недостойным родства с царем; и вот что сказал слугам его: егда легко пред очима вашима, еже быти ми 2) зятем царю; аз бо есмь муж смирен и неславен (1 Цар. XVIII, 23). Брак этот, конечно, был долгом (со стороны царя), воздаянием и наградой Давиду за труды, но он имел такое смиренное сердце, что, и после таких подвигов, после такой славной победы и торжественного обещания, считал себя недостойным принять должную ему награду. И так думал он (о себе), готовясь подвергнуться новым опасностям. Победив врагов, и взяв (в супружество) царскую дочь, Давид играше, и искаше Саул поразити его копием, и порази 3) и отступи Давид, и удари Саул копием в стену (1 Цар. XIX, 8-10). Кого бы из самых преданных добродетели не привело это в гнев и не побудило убить несправедливого гонителя, если не для чего другого, так для собственной безопасности? Ведь это не было бы даже убийством, напротив (Давид) и в таком случае стал бы выше постановления закона 4). Закон повелевает вырывать око за око; а Давид, если бы и убил Саула, так сделал бы за три убийства только одно, притом – _______ 1) έδνα αλλ η εκατον согласно с Лкиан. сп. (за исключчением опущенного у Златоуста οτι = "яко", читаеого в сп. перед αλλ); в Ватик. и проч вместо этого читается: εν δόματι αλλ η Εν εκατον = с богатством, но токмо во сте (Слав. Б.). 2) επιγαμβρευσαί με согласно с Лукиан. сп., в проч сп., как и евр. т., με здесь не читается. 3) του πατάξαι αυτον εν τω δόρατι, και επάταξε согласно вообще с Лукиан. сп. (по Holmes); у de Lagarde και επάταξεν не читается, а по Holmes читается в Лукиан. сп. 19 и 108); вместо этого в древн. Ватик. и др.: πατάξαι το δόρυ εις Δαβείδ: поразити копием Давида (Слав. Б.). 4) το μέτρον του νόμου τότε θπερβαίνειν έμελλε. – 837 –за три такие убийства, которые не имели никакого благовидного предлога. Однако он ни на что такое не покушался, но решился лучше бежать, оставить дом отеческий, сделаться странником и скитальцем, и с горем приобретать себе необходимое пропитание, нежели сделаться виновным в убийстве царя. Он заботился не о том, чтобы отомстить за себя, а чтобы царя освободить от страсти. Поэтому и скрылся от глаз врага, чтобы укротить его гнев, потушить огонь (страсти), обуздать злобу. Лучше самому мне, говорил он, подвергнуться бедствиям и потерпеть тысячу зол, нежели подвергнуть его суду Божьему за неправедное убийство. Этому будем не только внимать, но и подражать; станем все переносить, и делать и терпеть, лишь бы врагов (наших) примирить с нами. Будем доискиваться не того, справедливо или несправедливо они злобятся на нас, а только того, чтобы они перестали враждовать против нас. И врач заботится о том, как бы вылечить больного от болезни, а не о том, насколько виновен он в своей болезни. И ты будь врачом для оскорбившего тебя: об одном только старайся, как бы уничтожить болезнь его. Так именно поступил и блаженный: он предпочел бедность богатству, пустыню отчизне, труды и опасности удовольствиям и безопасности, непрерывное бегство домашней жизни, для того, чтобы избавить Саула от злобы и вражды против себя. Но и это не принесло пользы Саулу. Он продолжал преследовать Давида, и всюду искал того, кто ничем не оскорбил его, напротив сам потерпел от него крайние обиды, и за эти обиды еще сделал чрезвычайно много добра. Наконец, неожиданно для себя, он попадает в самые сети Давида: и бе тамо, сказано, вертеп. И Саул вниде испразднитися, Давид же и мужие его во внутреннем вертепе 1) седяху. И речеша мужи Давидовы к нему: се день сей, якоже2) рече Господь: предаю 3) врага твоего в руце твои, и сотвори ему, якоже угодно пред очима твоима. И воста Давид, т отреза воскрилие одежлы Саула отай. И бысть по сих, и вострепета Дувиду сердце его, яко отреза воскрилие одежды 4). И рече Давид к мужем своим: никакоже ми от _______ 1) εν τω σπελαίω τω εσωτερω; в Лукиан. εν σπηλαίω εσώτεροι = "в вертепе внутренние"; в Ватик. и др. – εσωτερον του σπηλαίου = "внутри пещеры" . 2) καθως вместо ην = о нем же (Слав. Б.), как читаетсяв Лукиан. и проч. сп. согласно с евр. т.. 3) Δίδωμι согласно с Лукиан. сп. (в которых читается: Ιδου εγω δίδωμι = "вот Я предаю") вместо παραδουναι = предати (Слав. Б.) в Ватик. и др. сп. 4) της διπλοίδος с опущением αυτου = "его" или Σαουλ = Саула (Слав. Б.) как читается в Лукиан. и др. сп. – 838 –Господа, сотворити 1) глагол сей господину моему, Христу Господню, еже нанести руку мою нань, яко Зристос Господень есть сей (1 Цар. XXIV, 4-7). Видел ты, как раскинуты были сети, захвачена добыча, ловец стоял над ней, и все заставляли его вонзить меч в грудь врага? Оцени же его подвиг, посмотри на борьбу, на победу, на венец. Местом состязания была та пещера; борьба была чудная и необыкновенная: боролся Давид, нападал на него гнев, наградой служил Саул, а судьей состязания был Бог. Мало этого, он боролся не только с собой и со своей страстью, но и с бывшими с ним воинами. Пусть бы даже сам он и хотел быть умеренным и пощадить оскорбителя; но ведь ему еще нужно было опасаться воинов, чтобы они не убили его самого в пещере, как губителя и предателя их спасения, сохраняющего жизнь общему врагу их. Так естественно каждый из воинов мог с горечью подумать: мы сделались беглецами и скитальцами, оставили дом, отечество и все другое, делили с тобой все бедствия; а ты, имея в руках виновника всех этих зол, думаешь выпустить его, лишая нас надежды избавиться когда-либо от этих бедствий, и стараясь спасти врага, предаешь друзей. Где же тут справедливость? Если не заботишься о своем собственном спасении, так пощади нашу жизнь. Тебя не огорчает прошедшее? Ты не помнишь зла, которое потерпел от него? Умертви его ради будущего, чтобы не потерпеть нам еще больших и тягчайших зол. Все это, и еще больше этого, они, если и не высказали словами, так, по крайней мере, передумали в уме. 5. Но праведник не думал ни о чем этом; он имел в виду одно только, как бы ему украситься венцом незлобия и совершить новое и особенное дело добродетели. Ведь, если бы он пощадил врага, будучи один и сам по себе, это было бы не так удивительно, как теперь удивительно то, что он сделал это при других, – потому что присутствие воинов вдвойне препятствовало его поступку. Так, часто мы сами решаемся оставить гнев и простить кому бы то ни было обиды, но, увидевшись с другими, под влиянием их подстрекательств, оставляем свое решение и следуем их словам. С блаженным Давидом этого не случилось; напротив, он и после убеждений и совета воинов остался непоколебим в своем решении. И удивительно не только то, что он и не увлекся советами других, и не побоялся их, но также то, что и их _______ 1) ποιησαι вместо ει ποιήσω = аще сотворю в Лукиан. и проч. сп. – 839 –настроил в одном с собой духе. Великое дело одолеть самому собственные страсти, но гораздо важнее – убедить и других принять тот же образ мыслей, притом других – не кротких и скромных людей, а воинов, привыкших к брани, утомленных множеством трудов, желавших хоть немного успокоиться, и знавших, что от гибели врага зависело не только немедленное прекращение их бедствий, но и приобретение бесчисленных благ, потому что, по смерти Саула, ничто бы не мешало царству тотчас перейти в руки Давида. Однако, не смотря на то, что столько было (обстоятельств), которые раздражали воинов, этот доблестный (муж) нашел в себе силы преодолеть все это и убедить их пощадить врага. Стоит вникнуть и в самый совет воинов: хитрость убеждения выказывает всю твердость и непреклонность воли праведника. Не сказали они: вот, кто причинил тебе бесчисленное множество зла, кто искал твоей гибели, кто ввергнул и нас в невыносимые бедствия. Так как они знали, что он пренебрегает всем этим и не обращает внимания на сделанные ему оскорбления, то указывают ему на приговор свыше, говоря: Бог предал его, – чтобы, покорившись высшему суду, он скорее решился на убийство. Разве ты мстишь за себя, говорили они; Богу повинуешься и служишь. Его суд приводишь в исполнение. Но на что они особенно рассчитывали, то самое еще сильнее побуждало его пощадить врага, так как он знал, что Бог предал ему Саула для того, чтобы дать ему случай заслужить большую славу. И ты, когда увидишь, что враг попал в твои руки, пользуйся этим не для наказания (врага), а для его спасения. Тогда-то особенно и должно оказывать врагам пощаду, когда получаем над ними власть. Но, может быть, скажет кто: что ж особенно удивительного в том, чтобы, имея врага в своей власти, пощадить его? Многие и другие цари, достигши власти и имея у себя в руках людей, некогда их оскорбивших, часто считали недостойным себя, на такой высоте власти, мстить за оскорбления: самое величие власти служило побуждением к прощению. Но к настоящему случаю это неприложимо. Давид имел Саула в своих руках, еще не достигши власти и не получив царства, и, не смотря на это, пощадил его, чтобы не сказал кто, будто величие власти потушило в нем гнев. Напротив, он знал, что и после пощады (Саул) снова примется за то же и подвергнет его еще большим опасностям, и, однако, не убил его. Не будем же сравнивать его с другими (царями). Тем легко оказывать пощаду, когда они имеют верный залог своей безопасности в будущем; а он и зная, – 840 –что отпускает врага себе и спасает своего гонителя, все-таки не умертвил его, и при том, когда было столь много побуждений к этому убийству. В самом деле, и отсутствие тех, кто помог бы Саулу, и убеждение воинов, и воспоминание о прошедшем, и страх будущего, также то, что, убив врага, он не будет и судим за убийство, и то, что после этого убийства он может стать выше закона, и многое другое, большее этого, склоняло и побуждало его вонзить меч в Саула. Но ничему этому он не уступил, а устоял, как адамант, и непоколебимо соблюл закон добродетели. Затем, чтобы не сказал ты, что он и не испытывал этих – столь естественных – чувств, и что поступок его доказывает не величие души, а бесчувственность, смотри, как он укротил свое раздражение. В нем поднимались волны гнева, и происходило сильное волнение помыслов, но бурю их он укрощал страхом Божьим и боролся с помыслами (своими), как это видно из самого события. И воста, сказано, и отрева воскрилие одежды Саули отай. Видишь, какая поднялась буря гнева? Но она не усилилась более и не причинила кораблекрушения, благодаря тому, что кормчий – дух благочестия – тотчас почувствовал (опасность), восстановил тишину вместо бури. И вострепета, сказано, Давиду сердце его, и он обуздал гнев, как скачущего и бешенного коня (1 Цар. XXIV, 5-6). 6. Таковы души святых: они восстают прежде, чем упадут, и прежде, чем дойдут до греха, удерживают себя, потому что трезвы и непрестанно бодрствуют. Велико ли было расстояние между телом и одеждой? Однако Давид имел столько силы, чтобы не пойти далее, да и за это самое строго осудил себя: вострепета, сказано, Давиду сердце его, яко отреза восерилие одежды Саули, и рече Давид к мужем своим: никакоже ми от Господа? То есть, да будет, говорит, милостив ко мне Господь, и если бы даже сам я и захотел, да не попустит мне Бог сделать когда-либо это, и да не позволит дойти до этого греха. Он видел, что такой подвиг почти превышает природу человеческую и требует помощи свыше, что и сам он едва не склонился на убийство: поэтому и молится, чтобы Господь сохранил руку его чистой. Что может превзойти кротость этой души? Называть ли еще его человеком, – его, который в человеческой природе совершил подвиг ангельский? Только не позволят этого божественные законы. Скажи мне, кто, в самом деле, решился бы принести такую молитву Богу? И что говорю – такую молитву? Кто без труда удержался бы от молитвы о погибели врага? – 841 –Многие ведь дошли до такого зверства, что, когда почувствуют себя слабыми и бессильными – сделать зло оскорбившему их, так вызывают на мщение самого Бога, и просят, чтобы Он дал им возможность наказать обидевших. А он, вознося молитву, совершенно противную молитве всех таких людей, просит – не допустить его до мщения, говоря: никакоже ми от Господа, еже нанесть руку мою нань, – говоря о враге, как о сыне, как о родном детище. Он не только пощадил (Саула), но еще придумывает для него и оправдание, и смотри, как разумно и мудро. Так как, рассматривая жизнь Саула, он не нашел в ней ничего доброго, и не мог сказать: я не обижен им и не потерпел от него никакого зла (это опровергли бы бывшие с ним воины, которые на себе испытали злобу Саула), то и заходит с другой стороны, стараясь найти благовидное оправдание. Не будучи в состоянии найти этого ни в жизни, ни в поступках Саула, он прибегнул к его сану, и сказал: яко Христов Господень есть сей. Что ты говоришь? скажут. Ведь это злодей, нечестивец, исполненный бесчисленных пороков, сделавший нам всякое зло? Но он царь, он начальник; ему вверена власть над нами! Притом, не сказал просто: царь; но что? яко Христос Господень есть; представил его достоуважаемым не за земной сан, но ради вышнего избрания. Ты, говорят, призираешь сораба? Почти же Владыку. Гнушаешься рукоположенным? Убойся Рукоположившего. Если мы боимся и трепещем низших начальников, поставленных от царя, хотя бы то были злые, хищники, разбойники, неправосудные, или в таком роде; если не презираем их за такую их злость, но уважаем ради достоинства того, кто поставил их, – то, тем более, должно это делать по отношению к Богу. (Бог), говорит Давид, еще не отнял у него власти и не сделал его частным человеком. Не будем же извращать порядка, не будем воевать с Богом, приводя в дело эти апостольские слова: темже противляяйся власти, Божию повелению поротивляется; противляющиися же себе грех приемлют (Римл. XIII, 2). И не только помазанником назвал он Саула, но и своим господином. Назвать врага именами, выражающими почтение и покорность – это дело не обыкновенного благоразумия. Как это важно, опять можно видеть из того, что случается с другими. Так, многие не могут называть врагов своих простыми и обыкновенными именами, но (называют) их другими весьма бранными, каковы, например: негодяй, безумный, сумасшедший, помешанный, губитель, – подбирают множество и других подобных имен, и их прилагают к врагам. И – 842 –что это правда, так я представлю тебе пример не издалека, а вблизи, именно в самом Сауле. По сильной ненависти он не мог называть этого праведника собственным его именем, но, заметив его отсутствие на одном празднестве, спрашивал о нем вот как: где сын Иесеев? А так называл его, с одной стороны, потому, что ненавидел его имя, с другой потому, что незнатностью отца хотел уменьшить славу праведника, не зная того, что знаменитым и славным человека делает не знатность предков, но доблесть души. Не так поступил блаженный Давид. Не назвал он Саула и по отцу, хотя и тот был весьма низкого и незнатного происхождения; не назвал и одним простым его именем; напротив, (назвал) по сану, по власти. Так незлобива была душа его. И ты, возлюбленный, поревнуй ему и научись, прежде всего, никогда не называть врага именами презрительными, а почетными. А если уста привыкнут называть оскорбившего именем почетным и приятным, то и душа, услышав это и будучи вразумляема и научаема языком, охотно примирится с ним. Самые слова будут наилучшим врачеством сердечной язвы. 7. Это сказал я ныне не для того, чтобы мы только похвалили Давида, но и чтобы поревновали ему. Пусть каждый живописует эту историю на сердце своем, постоянно изображая мыслями, как бы рукой, эту двойную пещеру, – Саула, спящего 1) внутри нее, связанного сном, как бы какой цепью и лежащего под рукой у того, кто потерпел от него величайшие обиды, – Давида, стоящего над спящим, – воинов, присутствовавших при этом и подстрекавших к убийству, – блаженного Давида, из любви к добродетели обуздывающего гнев и свой собственный и своих (воинов) и заступающегося за того, кто сделал ему столько зла. И не только будем представлять это в уме, но и постоянно говорить об этом друг с другом в собраниях; эти события станем всегда рассказывать и жене и детям. Хочешь ли говорить о царе? Вот царь. О воинах ли, о доме ли, о делах ли общественных? Обо всем этом найдешь весьма много (повествований) в Писании. Эти повествования приносят величайшую пользу. Ведь совершенно невозможно, чтобы душа, занимающаяся этими историями, могла когда поддаться страсти. Итак, чтобы нам не терять время напрасно, и не тратить жизнь свою на пустые и бесполезные разговоры, – изучим историю благочестивых мужей, и будем постоянно говорить о них. И если кто из собеседников захочет _______ 1) καθεύδοντα. – 843 –говорить о зрелищах, или о конском беге, или о делах, вовсе до тебя не касающихся, ты, отвлекши его от того предмета, предложи ему такую историю, чтобы мы, сохранив в чистоте душу, свободно насладившись удовольствием, приобретши кротость и снисходительность ко всем оскорбившим нас, отошли туда, не имея ни одного врага, и достигли вечных благ по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава во веки. Аминь. БЕСЕДА 2.О том, что не только подвизаться в добродетели, но хвалить ее – великое благо; также о том, что Давид одержал большую победу, пощадив Саула, нежели тогда, когда низложил Голиафа; и что, сделав это, он больше принес пользы себе, нежели Саулу; наконец, об оправдании его перед Саулом.
1. Вы недавно похвалили Давида за терпение, а я вам подивился за благорасположение и любовь к Давиду. Не только прилежание и соревнование в добродетели, но и похвала и удивление подвизающимся в ней приносят нам немалую награду, – как не только самый грех, но и одобрение живущих в нем, подвергает нас немалому наказанию, и, как это ни удивительно, (наказанию) гораздо тягчайшему, чем то, какое навлекают на себя сами живущие в грехе. И что это правда, показывает Павел в следующих словах, в которых он, исчислив все виды греха и обвинив всех, попирающих законы Божьи, сказал в дополнение и о тех самых, которые оправдание Божие разумевше, яко таковая творящии достойни смерти суть, не точию сами творят, но но и соизволяют творящим. Сего ради безответен еси – о, человече (Рим. I, 32; II, 1). Видишь, что апостол сказал так для того, чтобы показать, что одобрение делающих худое преступнее самого делания зла. Следовательно, одобрение согрешающих заслуживает гораздо большего наказания, чем самое совершение греха. И совершенно справедливо, – потому что такое одобрение обнаруживает душу развращенную и страждущую неисцелимой болезнью. Кто, сделав грех, осуждает его, тот со временем когда-нибудь может исправиться; но кто хвалит грех, тот сам лишает себя врачества покаяния. Стало быть, апостол справедливо признал одобрение греха _______ – 844 –более преступным, чем самое делание греха. Следовательно, как не только делающие зло, но и одобряющие их, подвергаются одинаковому с ними, или даже более тяжкому наказанию, – так и хвалящие и уважающие добродетельных бывают участниками в венцах, кои тем уготованы. И это самое можно видеть также из Писания. Беседуя с Авраамом, Бог говорит: благословлю благословящия тя, и клянущия тя прокляну (Быт. XII, 3). Всякий знает, что тоже бывает и на олимпийских играх. Здесь не только борец, украшенный венцом, не только тот, кто понес труды и подвиги, но и тот, кто удивляется победителю, получает не малое удовольствие от этого прославления. Поэтому и я ублажаю не только этого доблестного мужа (Давида) за его великодушие, но и вас за благорасположение к нему. Он сразился, победил и получил венец. А. вы, прославив его победу, вышли из церкви, получив немалую часть его венца. Итак, чтобы умножить удовольствие и пользу, мы предложим вам и остальную часть истории. Приведя слова, которыми Давид отклонил убийство, дееписатель прибавил, что он не даде им возстати и убити 1) Саула (1 Цар. XXIV, 8); этим он хотел указать и стремление воинов к убийству и мужество Давида. Многие из врагов, любящие, по-видимому, добродетель, хотя сами и не станут убивать, не решаются, однако, препятствовать другим совершить убийство. Не так поступил Давид: напротив, получив как бы некоторый залог, в котором он должен дать отчет, не только сам не коснулся врага, но и другим воспрепятствовал убить его, и, таким образом, сделался вместо врага наилучшим телохранителем и защитником. Стало быть, не погрешит, кто скажет, что Давид подвергался тогда большей опасности, нежели Саул. Конечно, он вынес не малую борьбу, всячески стараясь избавить Саула от злого умысла воинов; и не столько боялся сам быть убитым, сколько боялся того, чтобы кто-нибудь из воинов, увлекшись гневом, не убил этого человека; поэтому он и прибег к такому способу оправдания (Саула). Воины обвиняли, обвиняемым был спавший, оправдывал враг, Бог был судьей, и Он утвердил решение Давида. В самом деле, без Божьей помощи Давид не мог бы одолеть неистовства (воинов); но благодать Божия восседала на устах пророка и сообщала его _______ 1) αναστηναι και αποκτεναι согласно отчасти с Алекс. и Лукиан. сп. (в которых читается: αναστηναι και θανατωσαι) вместо αναστάντας θυσαι = воставшим убити (Слав. Б.) в Ватик. и др. сп. – 845 –словам силу убедительности. Не мало этому содействовал и Давид: так как в предшествующее время он так воспитывал их (воинов), то во время борьбы нашел их готовыми и послушными. Он начальствовал над ними не как вождь над воинами, но как священник; и та пещера была как бы церковью. Как будто облеченный епископством, так он говорил им беседу, и после этой беседы вознес чудную и необыкновенную жертву: не тельца возложил на жертвенник, не агнца заколол, но, что гораздо драгоценнее этих жертв, принес Богу кротость и незлобие, заклал безумную ярость, убил гнев, и умертвил увы, яже на землиземные члены (Кол. III, 5). Сам он был и жертвой, и жрецом, и жертвенником, потому что и разум, принесший (в жертву) кротость и незлобие, и это незлобие, и эта кротость, и сердце, на котором они принесены, все было от него. 2. Итак, когда (он) принес эту прекрасную жертву, одержал такую победу и не опустил ничего, что (нужно было) для торжества, – встал, наконец, и предмет борьбы – Саул, и вышел из пещеры, не зная ничего случившегося. Изыде жеи Давид в след его (1 Цар. XXIV, 9). Теперь он смотрел на небо свободными очами и радовался в это время гораздо более, нежели тогда, когда низложил Голиафа и отсек голову иноплеменнику. Конечно, и победа эта была славнее той, и добыча значительнее, и прибыль важнее, и торжество блистательнее. Там нужны были и праща, и камни, и столкновение (с врагом); здесь все совершил разум, и победа одержана без оружия, торжество достигнуто без пролития крови. Итак, Давид вышел, неся не голову иноплеменника, но умерщвленную ярость и обессиленный гнев; и эту добычу внес он не в Иерусалим, но на небо, в горний град. Теперь не хоры жен встречали его похвальными песнями, но лик ангелов свыше рукоплескал ему, дивясь его мудрости и кротости. Он одержал победу, нанесши врагу бесчисленные раны; Саула он спас, а истинного врага – дьявола поразил многими ударами. Ведь дьявол, как враг мира, ненавистник согласия и отец злобы, сколько радуется и торжествует, когда мы предаемся гневу, ссоримся и нападаем друга на друга, столько же скорбит и печалится, когда мы сохраняем мир и согласие и обуздываем гнев. Итак, Давид вышел (из пещеры) с венцом не только на голове, но и на руке своей, драгоценной как целый мир. Как цари за успешную борьбу часто украшают венком, вместо головы, правую руку борца или победителя в – 846 –других играх 1), так и Бог увенчал ту руку, которая была в состоянии сохранить меч чистым, представить Богу оружие не обагренным кровью, и устоять против такого напора гнева. Давид не захватил тогда короны Саула, за то получил венец правды; не приобрел царской багряницы, за то облачился превышающей природу человеческую кротостью, – такой одеждой, которая блистательнее всякого облачения. Он вышел из пещеры с такой же славой, с какой три отрока (вышли) из печи: их не сжег огонь, а его не опалило пламя гнева. Отрокам ничего не сделал обнимавший их огонь; а Давид и внутри себя имел горящие угли, и вне видел дьявола, который поджигал печь видом врага, внушением воинов, удобством совершить убийство, отсутствием тех, кто помог бы (Саулу), воспоминанием прошедшего, опасением за будущее (все это, конечно, возбуждало более яркое пламя, чем хворост, смола, солома и другие вещества, разжигавшие вавилонскую печь), и, однако, не воспламенился и не потерпел ничего такого, что естественно было (потерпеть в подобном положении), но вышел (из испытания) чистым. Вид врага еще более воодушевил его решимостью. Увидев его спящим, неподвижным и неспособным ничего сделать, он сказал сам себе: где теперь его гнев, где злоба, где столь многократные злоумышления и наветы? Все это ушло и пропало при легком прикосновении сна; и царь лежит связанным, хотя мы нисколько не думали и не заботились об этом. Смотрел он на спящего, и размышлял об общей для всех смерти: ведь сон есть не иное что, как временная смерть и ежедневная кончина. Очень кстати вспомнить здесь о Данииле. Как Даниил вышел изо рва, победив зверей, так и Давид вышел из пещеры, одолев иных, более лютых зверей. Как того праведника с обеих сторон окружали львы, так и на этого нападали свирепейшие из всех львов, – страсти: с одной стороны – негодование за прошедшее, с другой – страх за будущее. Однако он усмирил и обуздал того и другого зверя, самым делом научая (нас), что нет ничего безвреднее, как щадить врагов, и ничего опаснее, как желание платить и мстить за себя. Вот, Саул, захотевший преследовать Давида, лежал обнаженный, безоружный, оставленный всеми, преданный (врагу) как пленник; а кроткий и всегда уступчивый, не решившийся _______ 1) Собственно – панкратиаста, т. е. победителя в пяти гимнастических играх, именно в борьбе, в кулачном бою, в беге, в игре в диск и в прыжках. – 847 –даже и на справедливое преследование, Давид захватил в свои руки врага без хитростей, без оружия, без конницы, без войска, и, что всего важнее, привлек к себе еще большее благоволение Божье. 3. Не за то, конечно, я ублажаю этого праведника, что он увидел врага лежащим у своих ног, но за то, что, захватив его в свои руки, пощадил. То было делом силы Божьей, а это его великодушия. И как потом воины должны были быть послушны ему! Какую любовь питать к нему! Если бы у них было по тысяче душ, не охотно ли бы они отдали все (души) за своего вождя, узнав на деле, из пощады врагу, любовь его к своим? Если он был кроток и снисходителен к оскорбившим, тем более мог быть так расположен к своим доброжелателям. А это служило ему наилучшим залогом безопасности. Впрочем, воины не только сделались преданнее ему, но и стали усерднее сражаться с врагами, узнав, что поборником своим они имеют Бога, всегда присущего их вождю и облегчающего все дела его. И они повиновались Давиду уже не как человеку, но как ангелу. Таким образом, он, прежде награды от Бога, еще здесь получил более пользы, нежели спасенный им (Саул), и одержал теперь более славную победу, нежели когда бы умертвил его. В самом деле, как бы мог он получить столько пользы, убив врага, сколько получил теперь, пощадив его? Так и ты, когда захватишь в свои руки оскорбившего тебя, рассуждай так, что гораздо лучше и полезнее пощадить, нежели погубить его. Кто погубит (врага), тот и сам будет часто осуждать себя, и совесть будет его беспокоить, ежедневно и ежечасно упрекая его в этом грехе. А кто пощадит и удержится на короткое время, тот после веселится и радуется, питая отрадные надежды и ожидая от Бога наград за терпение. И если он когда подвергнется какой-нибудь опасности, то с полным правом будет просить у Бога награды, как все это испытал на себе и Давид, получивший впоследствии от Бога великие и чудные награды за пощаду этого врага. Но посмотрим и на последующее. Изыде, говорит Писание Давид в след Саула из вертепа, и возопи Давид в след его, тако 1) глаголя: господине мой 2) царю! И озреся Саул в след себе, и преклонися _______ 1) και εβόησεν οπίσω αυτου ούτω согласно отчасти в древн. Ватик., Цитгав., Парижск. и др; в Лукиан. сп. эти слова не читаются (по de Lagarde). 2) Κύριέ ωου согласно с Алекс., Лигур., Париж. (52 и 92 по Holmes) и евр. т.; в Лукиан – μου не читается, как и в Слав. Б. – 848 –Давид лицем своим до земли, и поклонился ему (1 Цар. XXIV, 9). Это служит к чести Давида не менее чем и спасение врага. Не возгордиться благодеяниями, оказанными ближнему, тем более не поступить подобно большей части людей, которые с презрением смотрят на облагодетельствованных ими, как на рабов, и высоко поднимают перед ними брови – это было делом необыкновенной души. Да, блаженный Давид не был подобен им: напротив, оказав благодеяние, он был еще более скромен. Причина та, что ни одного из этих добрых дел он не считал плодом своего старания, но все приписывал благодати Божьей. Поэтому, сам он – спасший (Саула), сам кланяется спасенному, и опять называет его царем, а себя именует рабом, перед достоинством его смиряя гордость, укрощая гнев и искореняя злобу. Выслушаем и его объяснение. Почто слушаеши словес людей, глаголющих: се Давид ищет души твоея (1 Цар. XXIV, 10)? Выше писатель сказал, что весь народ был на стороне Давида (1 Цар. XVIII, 16-28), что он пользовался любовью слуг царских (ст. 22), что и сын царя и все войско стояли заодно с ним (1 Цар. XIX, 1). Как же здесь говорит, что были люди, которые поносили (Давида), клеветали на него и раздражали Саула? Что Саул гнал праведника не по наущению других, но, сам возбудив в себе эту злобу, на это писатель книги тоже уже указывал, пояснив, что зависть родилась от похвал и потом возрастала с каждым днем (1 Цар. XVIII, 9, 29). Для чего же теперь Давид слагает вину на других, говоря: почто слушаеши словес людей, глаголющих: се Давид ищет дущи твоея? Для того чтобы дать ему случай прекратить злобу. Это делают часто и отцы с сыновьями: когда случится, что у кого-нибудь из них испортится сын и наделает много зла, то, хотя отец и совершенно убежден, что сын уклонился к злу сам собой, однако, слагает часто проступки его на другого, говоря так: "знаю, что это не твой был грех; другие соблазнили тебя и испортили; они всему этому виной". Слыша это, сын скорее может, мало-помалу устраняясь от зла, возвратиться к добродетели, потому что стыдно и совестно ему оказаться недостойным такого о себе мнения. Так поступил и Павел с галатами. После многих и продолжительных слов и сильных обвинений, которые высказал им, в конце послания, желая смягчить обвинение с той целью, чтобы они, несколько отдохнув от обличений, могли достигнуть оправдания, вот как он говорит: аз надеюся о вас, яко ничтоже ино разумети будете: смущаяй же вас понесет грех, кто бы ни был (Гал. V, 10). То же сделал здесь и Давид. Словами: – 849 –почто слушаеши словес людей, глаголющих: Давид ищет души твоея,, он показал, что другие раздражали (Саула) и расстраивали, всячески стараясь облегчить Саулу оправдание в его вине. Затем Давид, оправдывая самого себя, говорит: и се видеста очи твое днесь 1), яко предаде тя Господь 2) в руце мои в вертепе, и не восхотех убити тебе, и пощадих тя, и рех: не нанесу руки моея на Господа соего яко помазанник Господень 3) есть (1 Цар. XXIV, 11). Те клевещут на меня словами, говорит он, а я оправдываюсь делами, опровергаю обвинение поступками. Не нужны мне слова, когда самый исход дел яснее всякого слова может показать, кто они и кто я, и что донос, на меня сделанный, ложь и клевета; в свидетели этому призываю не другого кого, но самого тебя, мной облагодетельствованного. 4. Но как, скажет кто-нибудь, Саул мог быть свидетелем? Ведь, когда это происходило, он спал, и ни слов не слыхал, ни самого Давида не видал, когда он был около него и разговаривал с воинами. Как же ответить нам, чтобы доказательство было ясно? Если бы Давид представил в свидетели людей, которые тогда с ним были, Саул заподозрил бы это свидетельство, и подумал бы, что они говорят это в угоду праведнику. А если бы он вздумал оправдываться посредством умозаключений и вероятностей, то еще менее заслужил бы веры, потому что разум судившего был расстроен. В самом деле, кто после стольких благодеяний преследовал человека, не сделавшего ему никакой неприятности, тот как мог бы поверить, что обиженный, захватив в руки обидевшего, пощадил его? Люди, большей частью, судят и о других по себе. Так, постоянно пьянствующий не легко поверит, что есть люди, живущие трезво; привязанный к распутным женщинам считает распутными и тех, кто живет честно; похититель чужого не легко поверит, что есть люди, которые раздают и свое. Так и Саул, раз отдавшись гневу, не легко поверил бы, что есть человек, до того возвысившийся над этой страстью, что не только не наносит никому обиды, но и спасает своего оскорбителя. Итак, в виду того, что и разум судившего был расстроен и свидетели, если бы были представлены, могли быть _______ 1) και ιδου εωράκασιν οι σου σήμερον; вместо этого в Лукиан. сп.: και γε εν τη ημέρα ταύτη εωράκασιν οι οφθαλμοί σου = "и именно в день сей видели глаза твои". 2) читаемое затем σήμερον = днесь в Лукиан. и проч. сп. отсутствует у Злат. 3) ουτος = сей, читаемое в Лукиан. и проч. се., не читается у Злат. – 850 –заподозрены, Давид приготовил такое доказательство, которое сильно было заградить уста и самым бесстыдным людям. Какое же это доказательство? Край одежды; показывая его, он говорил: се воскрилие одежды с руце моей, еже аз отъях, и не убих тебе (1 Цар. XXIV, 12). Свидетель безгласный, но он свидетельствует громче имеющих голос. Если бы я, говорит, не был близко и не стоял подле самого твоего тела, то не отрезал бы части от твоей одежды. Видишь, сколько добра вышло из того, что Давид в начале был возмущен? Если бы он не подвигся на гнев, мы не узнали бы возвышенной души этого мужа (многим скорее показалось бы, что пощада сделана не по великодушию, а по бесчувственности); тогда он и не отрезал бы края одежды, а, не отрезав, не мог бы ничем другим убедить врага. Теперь же, разгневавшись и отрезав, он представил несомненное доказательство своей заботливости. Представив, таким образом, истинное и неопровержимое свидетельство, Давид уже самого врага призывает в судьи и свидетели своего к нему уважения, говоря: уразумей и виждь днесь, яко несть злобы в руце моей, ниже презорства, а ты ищеши души моея изъяти ю (1 Цар. XXIV, 12). Особенного удивления заслуживает его великодушие и в том отношении, что он заимствует свое оправдание только из событий того дня, на что и указывает словами: уразумей и виждь днесь. Ничего, сказал, не говорю о прошедшем; в доказательство довольно для меня и настоящего дня. Мог он, если бы захотел, насчитать много великих благодеяний, уже прежде оказанных (Саулу); мог напомнить ему о единоборстве с иноплеменником и сказать: когда иноплеменническая война, как приступ наводнения угрожала всему государству разорением, и вы все поражены были страхом и унынием, и каждый день ожидали смерти, тогда я пришел, и, хотя никто меня не понуждал, напротив, и ты останавливал и удерживал, говоря: не возможеше поити, яко ты детищ еси, сей же муж борец есть от юности своея (1 Цар. XVII, 33), однако я не утерпел, но выступил наперед всех других, схватил противника, отсек ему голову, остановил нападение врагов, стремительное как поток, и укрепил колеблющееся государство, – благодаря мне и ты имеешь царство и жизнь, и все другое, вместе с жизнью, отечество и дома, детей _______ 1) Читаемое затем в Ватик. и др. сп. σου = твоея (Слав. Б.) не читается у Злат. согласно с Лукиан. сп. 2) εγω αφειλον сходно с Лукиан. сп. (кроме ò поставленного вместо πτερύγιον); в Ватик. и др. сп.: εγω αφήρηκα = "я отнял". – 851 –и жен. Да и кроме этой победы мог он указать на другие, не менее важные войны, счастливо оконченные им. Мог присовокупить и то, что, хотя (Саул) не раз и не два, но многократно покушался убить его, и даже пускал копье в его голову, однако он не помнил зла; что и после этого, намереваясь дать награду (Давиду) за прежнее сражение, Саул потребовал от него в дар не золота и серебра, но смерти и совершенной погибели; да и на этом не остановился. Все это, и гораздо еще больше этого, мог сказать Давид: однако ничего такого не сказал, потому что хотел не попрекнуть его своими благодеяниями, но только убедить, что он (Давид) из числа тех, которые любят и почитают его (Саула), а не из тех, которые злоумышляют и враждуют против него. Поэтому, оставив все другое, он привел в оправдание свое только то, что случилось в тот день. Так был он чужд гордости и всякого тщеславия, и имел в виду только одно – волю Божью! Зачем говорить: да судит Господь между мною и тобою? Это слово сказал он не потому, что желал Саулу наказания и отмщения, но, чтобы устрашить его напоминанием о будущем суде, и не только, чтобы его устрашить, но чтобы и самому оправдать себя. Конечно, у меня, говорит он, есть весьма сильные доказательства в самых поступках моих; но если не веришь им, так я призываю в свидетели самого Бога, который знает сердечные тайны и может испытать совесть каждого. 5. Говорил же он это, давая разуметь, что он не осмелился бы призывать Судью нелицеприятного и передавать дело на Его суд, если бы не был совершенно уверен относительно себя, что чист от всякого злого умысла. И что сказанное мной не догадка, что он напомнил об этом суде, желая и оправдать себя, и вразумить Саула, это достаточно показывают уже и прежние события; но не менее их может уверить в этом и последующее. Когда он снова захватил в свои руки Саула, который и после той пощады преследовал его и хотел погубить, – когда имел возможность истребить его со всем войском, и тогда отпустил его, не причинив ему никакой неприятности, какой тот, естественно, мог бы подвергнуться. Поэтому видя, что Саул болен неисцелимо и никогда не оставит вражды против него, он скрылся с глаз его и жил у иноплеменников в рабстве, в уничижении, в поношении, с трудом и с горем приобретая себе необходимую пищу. И не это только достойно удивления, но и то, что, услышав о смерти (Саула) на войне, он разодрал одежду, посыпал себя пеплом – 852 –и восплакал таким плачем, каким другой восплакал бы, разве только лишившись единственного и любимого сына, постоянно повторяя его имя вместе с именем сына его, слагая им похвальную песнь, испуская жалобный вопль, до вечера оставаясь без пищи и проклиная самые те места, которые приняли в себя кровь Саула. Горы гелвуйския, говорил он, да не падет на вас 1) роса, ниже дождь на вас; горы смерти 2) яко тамо повержен бысть щит сильных (2 Цар. I, 21). Что делают часто отцы, отворачиваясь от дома и с грустью смотря на дорогу, по которой пронесли (умершего) сына, тоже сделал и Давид, прокляв горы, на которых совершилось поражение Саула. Ненавижу, говорил он, самое место из-за тех, которые пали там мертвыми. Не орошайтесь более дождями небесными, потому что вы однажды оросились, к несчастью, кровью друзей моих. И непрестанно повторяет он имена их, говоря так: "Саул и Ионафан, возлюбленнии и прекраснии, неразлучни в животе своем, и в смерти своей не разлучишася (2 Цар. I, 23). Не имея возможности обнять отсутствующие тела их, он обнимает через произношение их имена, услаждая, таким образом, по возможности, скорбь свою и облегчая тяжесть несчастья. И тогда как для многих падение обоих в один день казалось невыносимым несчастьем, он это самое обратил в предмет утешения. Это именно, а не другое что, показывают слова его: неразлучни в животе своем, и в смерти своей не разлучишася. Нельзя, говорит, сказать, чтобы сын оплакивал свое сиротство, а отец рыдал о потере сына; нет, чего не случилось ни с кем, то случилось, говорит, с ними: вместе, в один день лишились они жизни, и ни один не пережил другого; иначе, каждому из них жизнь была бы не в жизнь, если бы пришлось расстаться с другим. Вы растроганы теперь, заплакали, возмутились духом, и ваши глаза готовы проливать слезы? Вспомни же, каждый теперь, пока еще сердце горит печалью, о своем враге и оскорбителе, береги его при жизни, и оплакивай по смерти, не на показ, но от души и от чистого сердца. Хотя бы пришлось потерпеть что, чтобы не оскорбить обидевшего, все сделай и перенеси, в надежде великих наград от Бога. Вот он (Давид) и царство получил, и руки не осквернил, а чистой рукой надел венец, и на престол взошел, _______ 1) μη πέσοι εφ' υμας согласно с Лукиан. сп.; в Ватик. и Алекс. сп. вместо этого: μη καταβη... εφ' υμας = да не снидет... на вас (Слав. Б.). 2) όρη θανάτου согласно с Лукиан. и др. сп. вместо και αγροι απαρχων = и села начатков (Слав. Б.). – 853 –причем то, что он пощадил врага и оплакал его, когда тот пал, послужило к его славе больше, чем блеск короны и багряницы. За это он не только при жизни (прославляется), но вспоминается и по смерти. Так, если и ты, человек, желаешь и здесь получить всегдашнюю славу, и там насладиться неизменными благами, то подражай добродетели (этого) праведника, поревнуй его великодушию, покажи на деле такое же терпение, чтобы, понеся одинаковые с ним труды, удостоиться одинаковых и благ, которые получить да сподобимся все мы, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
БЕСЕДА 3.О том, что ходить на зрелища гибельно, что это ведет к прелюбодеянию и бывает причиной неудовольствия и раздора; также о том, что Давид в отношении к Саулу превзошел всякую меру терпения; о том, наконец, что перенести с кротостью хищение столько же значит, как подать милостыню.
1. Многие, думаю, из тех, которые недавно оставили нас, и ушли на зрелища беззакония, сегодня находятся здесь. Я хотел бы видеть их своими глазами, чтобы изгнать из священного притвора – не с тем, чтобы они навсегда остались вне его, но чтобы исправились и потом вошли сюда снова. Так часто и отцы выгоняют дурных детей из дома и удаляют от стола не с тем, чтобы они навсегда лишились того и другого, но чтобы, сделавшись лучшими от этого вразумления, возвратились под родительский кров с подобающей честью. Так делают и пастухи: отделяют овец, покрытых коростой, от здоровых, чтобы они, освободившись от злокачественной болезни, безопасно могли возвратиться к здоровым, и чтобы больные не сообщили всему стаду той же болезни. Поэтому и мы хотели видеть их; но если не можем рассмотреть их чувственными глазами, то слово отметит их и, коснувшись их совести, легко убедит их добровольно выйти (из церкви), внушая то, что внутри (нее) находится только тот, кто имеет расположение духа, достойное пребывания здесь, а тот, кто приходит в это священное собрание с развращенными нравами, – 854 –хотя и входит сюда телом, извержен (отсюда) и удален гораздо более тех, которые стоят за дверями и не могут быть причастниками священной трапезы. Изверженные и остающиеся вне (церкви), по заповеди Божьей, имеют еще добрые надежды, потому что, если захотят исправиться от грехов, за которые изгнаны из церкви, могут с чистой совестью опять войти. Но осквернившие себя и бесстыдно приходящие (в церковь), не смотря на запрещение входить сюда, пока не очистятся от греховной скверны, усиливают болезнь и растравляют рану. Преступно не столько делание греха, сколько бесстыдство после (совершения) греха и неповиновение священникам, которые налагают подобные запрещения. Но настолько ли важный грех, скажешь, сделали эти люди, чтобы за него изгнать их из этой священной ограды? А какой нужен тебе другой больший грех, когда они, сделав себя совершенными прелюбодеями, бесстыдно, как бешенные псы, устремляются к этой священной трапезе? И если хочешь ты узнать и самый способ прелюбодеяния, то скажу тебе слово – не мое, но самого Того, Кто будет судить всю нашу жизнь. Всяк, говорит Он, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем (Матф. V. 28). Если случайно встретившаяся на площади и одетая, как попало, женщина своим видом может иногда уловить человека, который из любопытства посмотрит на нее, то как могут сказать о себе, что смотрели не с похотью, те, которые идут в театры не просто и не случайно, но для этого именно и с таким рвением, что небрегут и о церкви, проводят целые дни, пригвоздившись глазами к бесчестным женщинам, где развратные речи, блудные песни, любострастный голос, подкрашенные брови, нарумяненные щеки, наряды, подобранные с особенным искусством, поступь, исполненная очарования, и множество других приманок для обольщения и увлечения зрителей; где и душа зрителя в беспечности и великой рассеянности, и самое место возбуждает к любострастию; где мелодия предшествующих и последующих песен, выигрываемых на трубах, свирелях и других подобных инструментах, очаровывает и расслабляет силу ума, подготавливает души находящихся там к обольщениям блудниц, и делает их легко уловимыми. Если похоть часто, как какой-нибудь хитрый разбойник, тайно входит и здесь, где псалмы и молитвы, и слушание божественных слов, и страх Божий, и великое благолепие, то как могут быть свободны от этой злой похоти те, которые сидят в театре, и ничего здравого не видят и не слышат, а, будучи исполнены – 855 –гнусности и беспечности, подвергаются воздействию через все (чувства) – и через слух, и через зрение? Если же они не свободны от этого, то, как могут когда-либо освободиться и от вины прелюбодеяния? А не свободные от вины прелюбодеяния, как могут, без покаяния, вступить в этот священный притвор и участвовать в этом прекрасном собрании? 2. Поэтому увещеваю и прошу их наперед очиститься исповедью и покаянием и всеми другими способами от греха, сделанного ими на зрелище, и тогда уже слушать божественные слова. Грех этот не маловажен; это всякий ясно увидит из примеров. Если бы какой слуга в тот ящик, где хранится дорогая и раззолоченная господская одежда, положил грязное и покрытое вшами служительское платье, перенес ли бы ты, скажи мне, равнодушно такое оскорбление? Или если бы кто в золотой сосуд, в котором постоянно держались благовонные мази, влил помет и грязь, не применил ли бы ты даже побоев для наказания виновного в этом? Так неужели о ящиках и сосудах, одеждах и благовонных мазях у нас найдется столько заботливости, а душу свою мы почтем хуже всего этого, и туда, куда влито духовное миро, будем влагать дьявольские внушения, сатанинские басни и песни блудные? Как, скажи мне, потерпит это Бог? А между тем, не так велико расстояние между благовонной мазью и грязью, и между одеждой господской и служительской, как – между духовной благодатью и этим злым делом. Ужели не боишься ты, человек, одними и теми же глазами смотреть и на сцену в театре, где представляются гнусные действия прелюбодеяния, и на эту священную трапезу, где совершаются страшные таинства? Одними и теми же ушами слушать и сквернословящую блудницу, и поучающего тебя (тайнам) пророка и апостола? Одним и тем же сердцем принимать и смертоносный яд, и страшную и святую жертву? Не отсюда ли развращение жизни, расстройство брачных союзов, распри и ссоры в семействах? В самом деле, когда ты, возбужденный тамошним зрелищем, сделавшись более сладострастным и похотливым и совершенным врагом целомудрия, возвратишься домой и увидишь свою жену, тебе совершенно неприятно будет смотреть на нее, какова бы она ни была. Распалившись на зрелищах похотью и пленяясь чужим обольстительным лицом, ты не ценишь целомудренной и скромной жены, подруги всей твоей жизни, оскорбляешь ее, осыпаешь тысячью упреков – не потому, чтобы было тебе за что винить ее, но потому, что стыдно высказать страсть и показать рану, с которой ты возвратился оттуда домой; сплетаешь другие предлоги, отыскивая – 856 –безумные поводы к ссоре; с отвращением смотришь на всех домашних, предавшись совершенно той гнусной и нечистой похоти, которой уязвлен, и, нося в душе запавший в нее звук голоса, поступь, взгляд, движения и все образы блудные, ни на что домашнее не смотришь с удовольствием. И что говорю о жене и доме? На самую церковь будешь смотреть с большим неудовольствием, а слова о целомудрии и чистоте слушать с досадой; они являются для тебя не поучением, а осуждением; впавши мало-помалу в отрицание, наконец, ты совсем удалишься от этого общеполезного учения. Поэтому прошу всех вас о том, чтобы и сами вы избегали гибельного пребывания на зрелищах, и посещающих отвлекали от них. Ведь все, что бывает там, доставляет не развлечение, а гибель, муку и осуждение. Что пользы в этом кратковременном удовольствии, когда от него происходит постоянная скорбь, и ты, днем и ночью уязвляемый похотью, для всех становишься тягостным и неприятным? Посмотри на самого себя, каков бываешь ты по возвращении из церкви, и каков по выходе из театра; сравни оба эти дня, и тебе не будет нужды в наших словах. Сравнение этих двух дней достаточно покажет тебе, как много пользы от пребывания здесь, и как много вреда от пребывания там. Что я теперь сказал вашей любви, то и никогда не перестану говорить, потому что через это мы и страждущих такими недугами облегчим, и здоровым доставим более безопасности. Тем и другим слово об этом полезно; одним для того, чтобы отстали (от страсти к театрам), а другим для того, чтобы не впали (в эту страсть). Но так как и в обличении нужно быть умеренными, то, остановив на этом наше увещание, предложим вам окончание наших прежних бесед и снова возвратимся к Давиду. Живописцы, желая написать портрет, сходный (с подлинником), сидят обыкновенно день, два и три перед теми, с кого хотят писать, чтобы при помощи продолжительного наблюдения сделать изображение безошибочно-верным. А так как и нам предстоит теперь живописать не изображение телесного вида, но красоту души и благообразие духа, то и мы хотим, чтобы сегодня сидел перед вами Давид и чтобы все вы, смотря на него, изобразили каждый на своей душе прекрасный вид праведника, его кротость и скромность, великодушие и все другие добродетели. Ведь, если изображения тела доставляют зрителям удовольствие, то тем более изображения души. Тех изображений нельзя видеть везде, а нужно оставаться постоянно на одном месте, а образ души беспрепятственно можно переносить, куда тебе будет угодно. – 857 –Положив его в сокровищнице души, ты постоянно, где ни будешь, можешь смотреть на него и получать от него великую пользу. И как больные глазами, держа губки и лоскутья от одежд зеленого цвета и постоянно смотря на них, получают от этого цвета некоторое облегчение болезни, так и ты, если будешь иметь перед глазами своими образ Давида и постоянно смотреть на него, то, хотя бы гнев тысячу раз возмущал и помрачал око твоего ума, ты, взирая на этот образ добродетели, сохранишь совершенное здоровье и чистоту души. 3. Пусть никто не говорит мне: у меня враг – человек злой, нечестивый, развращенный, неисправимый. Как бы ты ни назвал его, он не хуже Саула, который, будучи спасен Давидом раз и два и многократно, вслед затем строил ему бесчисленные козни, а потом, вместо этого облагодетельствованный, продолжал питать в себе злобу. Что, в самом деле, можешь ты сказать: что он отрезал у тебя земли, обидел в размежевании полей, нарушил границы твоих владений, похитил твоих рабов, причинил тебе урон, отнял у тебя имущество и довел тебя до бедности? Но он еще не отнял у тебя жизни, на что покушался тот; если же покусился он отнять и жизнь, так, может быть, отважился на это однажды, не дважды, не трижды и не многократно, как тот; а если (покушался) и раз, и два, и три, и многократно, то, не будучи столько облагодетельствован с твоей стороны, не после того, как попался в твои руки и раз, и другой, и был спасен. Но пусть бы и так: с Давидом и в таком случае нельзя сравняться. Да, не одно и тоже – отличаться такой добродетелью в ветхом завете, и оказывать такие благодеяния ныне, по явлении благодати. Давид не слушал притчи о десяти тысячах талантов и о ста динариях. Давид не слышал повеления, которое гласит: прощайте людям долги их, как и Отец наш небесный (Мк. 11:25, Мф. 6:12); не видел Христа распятым, ни драгоценной крови Его пролитой. Он не слушал и бесчисленных уроков божественной мудрости, не вкушал такой жертвы, не причащался Владычной крови, – и, однако, достиг самого верха добродетели, достойного времен благодати, будучи воспитан в законе столь несовершенном, не требовавшем ничего подобного. Притом, ты часто злопамятствуешь, гневаясь только за прошедшее, а он, сверх того, должен был опасаться и за будущее, хорошо зная, что в царстве не найдется ему места, и жизнь будет ему не в жизнь, если он спасет врага, и, не смотря на все это не перестал заботиться о нем и делал все со своей стороны для поддержания жизни – 858 –врага. Кто может указать на большее этого терпение? А чтобы и из современной жизни тебе видеть, что можно, если только мы захотим, смягчить всякого человека, враждующего против нас, то (спрошу я); что свирепее льва? Однако его укрощают люди; искусство их берет верх над природой; лютейший и сильнейший из зверей делается смирнее всякой овцы и ходит по площади, никого не пугая. Итак, какое будем мы иметь оправдание, какое извинение, если, укрощая зверей, будем говорить о людях, что никак не можем их смягчить и расположить к себе? Между тем, для зверя не естественна кротость, а для человека не естественна жестокость. Итак, когда мы побеждаем природу, какое будем иметь оправдание, говоря, будто не можем исправить свободной воли? Если же ты и после этого еще упорствуешь, скажу тебе, что, если (враг твой) болеет неисцелимо, тем больше у тебя труда и ухода за неизлечимо больным. Поэтому, будем заботиться не о том, чтобы нам не потерпеть от врагов ничего худого, но о том только, чтобы самим не сделать никакого зла. Тогда мы действительно не потерпим никакого зла, хотя бы подверглись бесчисленным опасностям, как и Давид не потерпел никакого зла, не смотря на то, что был гоним, убегал из отечества, подвергался даже умыслам на самую жизнь; напротив, он превзошел Саула и славой, и уважением, и любовью от всех – не только у людей, но у самого Бога. В самом деле, что потерял этот праведник, столько перенесший тогда у Саула? Не воспевается ли он до сих пор? Не славен ли на земле, и не славнее ли еще на небе? Не ожидают ли его неизреченные блага и царство небесное? А что приобрел тот несчастный и жалкий, строивший столько козней? Не потерял ли он царство, не подвергся ли несчастной смерти вместе с сыном, не осуждается ли всеми, и, что еще ужаснее, не терпит ли теперь вечного наказания? А затем, что остается, на что указывая не хочешь ты примириться с врагом? Он отнял у тебя деньги? Но если ты великодушно перенесешь это похищение, то получишь такую же награду, какую получил бы ты, если бы отдал их бедным, потому что и тот, кто подает бедному, и тот, кто не мстит похитителю и не проклинает его, – оба делают это для Бога; а коль скоро у них одно побуждение к пожертвованию, очевидно, что один и венец. Или враг твой покусился на твою жизнь, замыслил убить тебя? Если злоумышленника, который простер злобу свою даже до этого, причислишь к благодетелям и не перестанешь молиться за него и умолять Бога о – 859 –милосердии к нему, – это дело вменяется тебе в мученический подвиг. 4. Не будем смотреть на то, что Бог не попустил Давиду быть убитым; но обрати внимание на то, что от козней Саула он получил три, или даже четыре венца мученических. В самом деле, ради Бога спасая врага, раз и два и многократно бросившего копье в его голову, и пощадив его, когда имел возможность убить и притом знал, что он и после пощады опять начнет преследовать его, Давид, очевидно, тысячу раз умирал произволением; а тысячу раз умерши ради Бога, получает он много и венцов мученических. И как Павел говорил о себе, что ради Бога он умирает каждый день (Римл. 8:36), так и Давид терпел для Бога. Он мог убить врага, но ради Бога не захотел, а решился лучше подвергаться каждый день опасностям, нежели освободиться от стольких смертей совершением убийства, хотя и справедливого. Если же не должно мстить и платить ненавистью покушающемуся на самую жизнь, тем более причиняющему другую какую-нибудь обиду. Для многих невыносимее всех смертей кажется то, когда враги распространяют об них худые слухи и навлекают на них подозрение. Рассмотрим и это. О тебе кто-нибудь сказал худое, назвал тебя блудником и прелюбодеем? Если это правда, исправься; если ложь, посмейся над этим; если сознаешь за собой то, что сказано, вразумись; если не сознаешь, оставь без внимания; лучше же (сказать), не только посмейся и оставь без внимания, но и радуйся и веселись, по слову Господа, повелевающего так делать: егда поносят вам, говорит Он, и рекут всяк зол глагол, на вы лжуще, радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех (Матф. V, 11, 12); и еще: возрадуйтеся и взыграйте, егда пронесут имя ваше, яко зло лжуще (Лук. VI, 22, 23). Если (враг) и правду скажет, а ты перенесешь его слова с кротостью, не будешь мстить ему и поносить его, но горько восстенаешь и осудишь свои грехи, – и тогда ты получишь награду не меньше первой. Постараюсь и это подтвердить вам из Писания, чтобы вы узнали, что, сколько вреда делают нам друзья, когда хвалят и ласкают нас, столько же пользы приносят враги, говоря о нас дурно, хотя и справедливо, если только мы захотим надлежащим образом воспользоваться их порицаниями. Ведь друзья, из любви, часто и льстят нам; а враги _______ 1) ένεκεν εμου = Мене ради по тексту Миня не читается у Злат. 2) ως πονηρòν ψευδόμενοι. – 860 –обличают наши грехи. По самолюбию мы не видим своих недостатков, а они по вражде смотрят за нами внимательнее и своим злословием поставляют нас в необходимость исправиться; и вот вражда их становится для нас источником величайшей пользы, потому что, вразумляемые ими, мы не только познаем свои грехи, но и отстаем от них. В самом деле, если враг укорил тебя в грехе, который ты сознаешь за собой, и ты, услышав это, не ответил ему оскорблением, но горько восстенал и помолился Богу, тем самым ты уже и сложил с себя весь грех. Что же может быть лучше? Что удобнее к освобождению от грехов? А чтобы ты не подумал, будто мы без основания внушаем это тебе, я приведу на это свидетельство из божественного Писания, чтобы не осталось у тебя никакого сомнения. Был некто фарисей и мытарь. Мытарь дошел до крайнего нечестия; фарисей заботился о высокой праведности, раздавал свое имение, пребывал в посте, был чужд корыстолюбия, тогда как мытарь проводил все время в хищничестве и насилии. Оба они пришли в церковь помолиться. И вот фарисей, став, говорил: Боже, хвалу тебе воздаю, яко несмь, якоже прочии человецы, хищницы, неправедницы. или якоже скй мытарь (Лук. XVIII, 11, 12). А мытарь, стоя вдали, не укорил (фарисея) взаимно, не отплатил ему поношением, не сказал ему, как говорят многие: "и ты смеешь касаться моей жизни и попрекать меня за мои поступки? Не лучше ли я тебя? Вот я разглашу твои преступления, и сделаю то, что ты никогда уже не войдешь в этот священный притвор". Нет, он не сказал ни одного из этих безумных слов, которые мы каждодневно говорим, укоряя друг друга; но, горько восстенав и ударив себя в грудь, сказал только вот что: буди милостив мне грешнику (ст. 18), – и вышел оправданным. Видишь, как скоро? Он получил укоризну, и смыл ее; сознал грехи, и освободился от них; упрек в грехе послужил к искоренению греха, и враг вопреки намерению стал благодетелем. Сколько бы нужно было мытарю потрудиться в посте, в возлежании на земле, в бодрствовании, в раздаянии бедным имущества, в долговременном ношении вретища и посыпании головы пеплом, чтобы успеть очистить свои грехи! Но, не сделав ничего такого, он очистил все грехи одним только словом; укоризны и оскорбительные слова, которыми (фарисей) думал унизить его, доставили ему венец праведности, без усилий, без трудов, в короткое время. Видишь ли, что, хотя бы и правду говорил кто про нас, именно то, что сами знаем за собой, но если мы не оскорбим – 861 –говорящего это, будем горько плакать и умолять Бога о своих согрешениях, то успеем загладить все грехи? Так оправдался и мытарь: не отплатил он фарисею за укоризну укоризной, но восстенал о своих грехах; потому и сниде сей оправдан паче онаго. 5. Видишь, сколько пользы доставляет обида со стороны врагов, если мы великодушно ее перенесем. Если же враги приносят нам пользу, говоря ложь и правду, то для чего мы скорбим? Зачем впадаем в досаду? Если ты, человек, сам не повредишь себе, не может повредить тебе ни друг, ни враг, ни сам дьявол. Коль скоро и оскорбители, и похитители имения, даже умышляющие на самую жизнь приносят нам венец мученический, как мы объяснили, а другие изглаживают наши грехи и доставляют нам оправдание, как это было с мытарем, за что же мы раздражаемся против них? Не будем же говорить: такой-то раздражил меня, такой-то вынудил меня сказать дурные слова; сами мы виной всего этого. Если мы захотим сохранить добродетель, так сам демон будет не в состоянии подвигнуть нас к гневу. Помимо многого другого, это будет видно и из предлежащей истории о Давиде, которую нам следует сегодня продолжить, напомнив сначала вашей любви, на чем мы прежде остановились. Итак, на чем мы остановились? На оправдании Давидовом. Значит, сегодня нам надо привести слова Саула, – видеть, что он отвечал Давиду на его оправдание. Добродетель Давида мы увидим не только из слов, какие сказал Давид, но и из того, что отвечал Саул. Если окажется, что и этот отвечает скромно и кротко, то причину этого припишем Давиду, переменившему такого человека, вразумившему и приведшему в порядок его душу, Что же говорит Саул? Услышав слова Давида: се воскрилие одежды в руце моей, и все другое, что он говорил далее в свое оправдание, (он ответил): твой ли глас сей, чадо Давиде (ст. 17)? Какая произошла вдруг перемена! Тот, кто не хотел прежде назвать его просто по имени, ненавидел и самое имя его, – теперь ввел его даже в родство с собой, назвал его чадом. Что же блаженнее Давида, который из человекоубийцы сделал отца, и из волка овцу, печь гнева обильно наполнил росой, бурю превратил в тишину, и совершенно погасил пламя ярости? Ведь именно слова Давида, проникнув в душу этого ожесточенного, произвели в ней всю эту перемену, какая обнаруживается в этих его словах. Не сказал он: твои ли это слова, сын мой Давид; но что? твой ли глас сей, чадо Давиде? Вот уже самый голос смягчил его. Как отец, после – 862 –продолжительной разлуки, услышав голос возвратившегося откуда-нибудь сына, испытывает волнение не только при виде лица, но и от самого голоса сына, так и Саул после того, как слова Давида проникли в его душу и изгнали оттуда гнев, узнал, наконец, святого, и, отложив страсть, дал место другим чувствам: потушив гнев, почувствовал благодушие и сострадательность. Как ночью мы часто не узнаем и друга даже вблизи, а днем узнаем его и издали, так бывает обыкновенно и во вражде. Пока есть между нами неприязнь, до тех пор и голос слышится нам иначе, и на лицо смотрим мы с расстроенной мыслью; а когда оставим гнев, то и голос, прежде ненавистный и противный, кажется нам мягким и весьма приятным и лицо, противное и неприятное, оказывается милым и любезным. 6. То же бывает и в непогоду. Сгущение облаков не дает открываться красоте неба, и тогда, хотя бы зрение у нас было самое острое, мы не можем усмотреть небесной лазури. Когда же теплота (солнечных) лучей, проникнув сквозь облака и разорвав их, покажет солнце, – тогда обнаруживается снова и красота неба. Так бывает и с нами в минуты гнева: вражда, как густое облако, став у нас перед глазами и ушами, делает то, что иными кажутся нам и голоса, и лица. Но если кто, поразмыслив, отложит вражду и рассеет облако скорби, то начинает беспристрастно и видеть, и слышать все. Это испытал на себе и Саул. Когда рассеялось облако вражды, тогда он узнал и голос Давида и сказал: "твой ли это голос, сын мой Давид"? Какой – твой? Тот, который низложил Голиафа, избавил царство от несчастий, возвратил безопасность и свободу всем, кому угрожали рабство и смерть, укрощал неистовство самого Саула и сделал ему много великого добра. Действительно, этот голос низложил тогда иноплеменника: его победила сила молитвы прежде, чем камень, потому что Давид бросил камень не просто, но, сказав наперед: "ты идешь против меня" во имя своих богов, "а я иду против тебя во имя Господа Саваофа, Бога воинств Израильских, которые ты поносил" (1 Цар. 17:45), потом уже пустил и камень. Этот голос дал направление камню; он же привел в смущение иноплеменника; он отнял у неприятеля бодрость. И почему дивишься ты, что голос праведника укрощает гнев _______ 1) εν τοις θεοις σου; эти слова не читаются в греч списках иприбавлены Златоустом для яснейшего выражения противоположности между Голиафом, проклявшим Давида богами своими. (1 Цар. XVII, 43), и Давидом, выступавшим в надежде на помощи от Господа Саваофа, Бога Израилева. – 863 –и поражает врагов, когда он прогоняет и демонов? Апостолы лишь только начинали говорить, и все противные силы убегали. Голос праведных нередко останавливал и стихии, и изменял их действия. Так, Иисус Навин сказал только: да станет солнце и луна (Нов. X, 12), и стали. Так и Моисей запретил морю, и оно покорилось. Так три отрока погасили силу огненную своими песнями и голосом. Поэтому и Саул, смягченный самым голосом (Давида), сказал: твой ли глас сей, чаде Давиде? Что же Давид? Раб твой, господине мой царю. Уже начинается спор и состязание о том, кто больше почтит ближнего. Один вводит в родство с собой; другой называет себя рабом. Слова (Давида) означают вот что: одного ищу я, – твоего спасения и преуспеяния в добродетели. Ты назвал меня сыном; а мне будет приятно и любезно, если ты будешь считать меня рабом своим, – только оставь гнев, только не подозревай меня ни в чем худом, и не почитай злоумышленником и врагом. Он исполнял апостольскую заповедь, повелевающую друг друга честию больша себе творить (Филип. II, 3), – не так, как поступают многие, которые, по чувствам будучи хуже скотов, не хотят первые и заговорить с ближним, и считают за стыд и унижение сказать кому-нибудь простое приветствие. Что может быть смешнее этого безумия? Что постыднее этой надменности и высокомерия? Именно, тогда-то ты и унижаешься, человек, тогда-то покрываешься и стыдом и бесчестьем, когда выжидаешь, чтобы ближний твой первый заговорил с тобой. Что хуже этой надменности? Что смешнее этого высокомерия и тщеславия? Если ты заговоришь первый, то и Бог, что важнее всего, одобрит тебя, и люди похвалят, и ты получишь полную награду за это приветствие (врагу). Но если ты выжидаешь, чтобы он наперед почтил тебя, а потом уже и ты почтишь его, то ничего особенного не сделаешь, потому что кто предупредил почтить тебя, тот предвосхитит и всю награду за состоявшееся между вами примирение. Итак, не будем выжидать, чтобы другие почтили нас первые; напротив, будем мы спешить делать честь ближним своим и всегда первые обращаться к ним с приветствием; не станем думать, будто пустое и низкое дело быть ласковым и приветливым. Пренебрежение этого дела расторгло многие дружеские связи, породило много вражды, тогда как тщательное исполнение его не раз прекращало продолжительные ссоры и укрепляло существовавшие дружеские связи. Не пренебрегай же, возлюбленный, заботой об этом; но если случится нам встретиться с кем бы – 864 –то ни было, первые обласкаем их и приветствиями, и всем прочим. Если же другой предупредит тебя, тем большую окажи ему честь со своей стороны. Это заповедал Павел, сказав так: друг друга честию больша себе творитепочитайте один другого высшим себя (Фил. II, 3). Так поступил и Давид: он первый почтил (Саула), и, когда сам был почтен им, то со своей стороны оказал ему еще большую честь, сказав: раб твой, господине мой царю. И смотри, сколько получил он пользы. После того, как Давид сказал это, Саул уже не мог без слез слышать его голоса; но горько заплакал, и этими слезами обнаружил душевное здравие и доброе настроение, которые сообщил ему Давид. 7. Кто может быть блаженнее пророка, который в короткое время так преобразовал врага, и душу, жаждавшую крови и убийства, вдруг поверг в слезы и стенания? Я не столько дивлюсь Моисею, что он извел потоки вод из твердого камня, сколько Давиду, что он извел источники слез из каменных очей. Тот победил природу; этот восторжествовал над свободной волей. Моисей жезлом ударил в камень; Давид словом поразил сердце, не с тем, чтобы опечалить его, но чтобы сделать чистым и кротким, чего и достиг, оказав этим (Саулу) еще больше прежнего благодеяние. Конечно, заслуживает похвалы и величайшего удивления и то, что он не вонзил меча, не отсек голову врага. Но еще больших венцов заслуживает то, что он изменил и самую волю, сделал его лучшим и внушил ему такую же, какую имел сам, кротость. Это благодеяние больше того, потому что не все равно – даровать жизнь и умиротворить душу; не все равно – освободить от гнева, дышащего неправедным убийством, отвлечь от убийства, и положить конец самому умоисступлению, толкающему на злодеяние. Помешав своим телохранителям убить Саула, Давид сделал ему добро для настоящей жизни; а, изгнав кроткими словами злобу из его души, он даровал ему, сколько это зависело от него, будущую жизнь и неизменные блага. Итак, когда станешь хвалить Давида за его собственную кротость, то еще более подивись ему за перемену Саула. В самом деле, восторжествовать над безумием других, укротить пламенеющее сердце, такую бурю превратить в такую тишину, и глаза, смотревшие убийством, наполнить горячими слезами гораздо важнее, чем победить собственные страсти. Это-то и заслуживает полного удивления и уважения. Если бы Саул был из числа людей кротких и умеренных, не очень великое было _______ 1) τη φιλοσοφίαν. – 865 –бы дело – возвратить его к свойственной ему добродетели; но человека разъяренного, дошедшего до крайней злобы и стремившегося к убийству заставить в краткое мгновение времени потушить всю эту злость – такой подвиг кого не затмит из славившихся когда-либо учением о добродетели? Так и ты, когда будет в твоих руках враг, не о том заботься, как бы отомстить ему и, осыпав бесчисленными ругательствами, выставить его на позор, а о том, как бы уврачевать его, как бы возвратить к кротости; и до тех пор не переставай делать и говорить все, пока своей кротостью не победишь его жестокости. Ничего нет могущественнее кротости. Указывая на это самое, некто сказал: язык мягок сокрушает кости (Притч. XXV, 15). Что тверже кости? Однако, хотя бы кто был так же тверд и жесток (как она), и его легко победит тот, кто будет обращаться с ним кротко. И еще: ответ смирен отвращает ярость (Притч. XV, 1). Отсюда ясно, что ты более чем сам враг твой, властен и раздражить, и укротить его. В самом деле, от нас, а не от тех, кто гневается (на нас), зависит и погасить пламень их гнева, и раздуть его сильнее. И это самое объяснил опять сказавший предыдущие слова простым примером. Если, говорит, подуешь на искру огня, то возгорится пламя, а если плюнешь, то погасишь; то и другое в твоей власти: обоя изо уст твоих мсходят (Сир. XVIII, 14). Так и с враждой ближнего: если ты будешь говорить с ним дерзко и надменно, то зажжешь в нем огонь, раздуешь угли, а если кротко и ласково, то потушишь весь гнев прежде, чем поднимется пламя. Не говори же: то и то потерпел я; то и то слышал. Все это от тебя зависит. От тебя зависит воспламенить или погасить гнев, точно также как зажечь или потушить искру. Когда увидишь врага, или придет тебе на ум, сколько ты слышал или потерпел неприятностей, старайся забыть все это; если же и вспомнишь, приписывай это дьяволу, а сам припоминай то, что (враг) сказал или сделал тебе когда-либо доброго. Если на этом будешь останавливаться воспоминанием, то скоро прекратишь вражду. А если вознамеришься и обличить врага, и рассчитаться с ним, то наперед подави страсть и погаси гнев, а потом уже рассчитывайся и обличай: тогда легко можешь победить его. В гневе мы не можем ни сказать, ни выслушать что-нибудь здравое; а, освободившись от этой страсти, и сами не выпустим обидного слова, и не послышится нам, будто другие говорят что-нибудь такое, – потому что обыкновенно мы раздражаемся не столько от самого свойства слов, сколько оттого, что уже до этого были объяты враждой. Так часто, когда те же самые оскорбительные – 866 –слова говорят нам или друзья в шутку и в веселом расположении духа, или малые дети, мы не только не чувствуем ничего неприятного и не сердимся, но еще улыбаемся и заливаемся смехом: это оттого, что мы слушаем не с расстроенным духом, не с объятой гневом душой. Стало быть, и в отношении к врагам, если ты погасишь гнев и отбросишь вражду, то никакое слово не сможет огорчить тебя. 8. И что говорю: никакое слово? (Не огорчит) ни одно и из дел, как и блаженного Давида. Видя, что враг покушается на его безопасность и для этого употребляет все, он не только не озлобился, но и почувствовал еще большее сострадание; чем больше тот злоумышлял против него, тем больше он его оплакивал. Знал он, хорошо знал, что не тот, кто терпит, а тот, кто делает зло, достоин слез и оплакивания, потому что он губит сам себя. Поэтому Давид и произнес перед ним столь продолжительное оправдание и окончил его не прежде, как, расположив и самого (Саула) извиняться со слезами и плачем. Вот, послушай, что сказал тот, вдохнув, горестно воскликнув и сильно зарыдав: правен еси ты паче мене, яко ты воздал ми еси благая, аз же тебе воздах злая (1 Цар. XXIV, 18). Видишь, как он и осуждает свою собственную злобу, и прославляет добродетель праведника, и извиняется, никем не будучи принуждаем к тому? Так и ты сделай. Когда враг твой будет в твоих руках, не вини его, но оправдывай, чтобы заставить его самого обвинить себя. Ведь, если мы станем винить врага, он ожесточится; если же будем его извинять, он, пристыженный нашей кротостью, сам, наконец, станет обвинять себя. Таким образом, и обвинение будет не подозрительно, и обвиняемый вовсе прекратит злобу, как это случилось и здесь. Оскорбленный молчал, а оскорбивший обвинял себя с великой силой. Он не просто сказал: ты сделал мне добро, но: воздал мне еси благая, то есть, за коварство, за убийство, за неисчислимые оскорбления ты отплатил мне великими благодеяниями; я оттого не сделался лучше, и после тех благодеяний упорно стоял в своей злобе; но ты и тогда не переменился, а продолжал действовать по своим правилам и благодетельствовать, несмотря на мои злые умыслы. Скольких венцов достоин Давид за каждое из этих слов! Хотя их произнесли уста Саула, но насаждены они были в душе его мудростью и искусством Давида. И ты, говорит Саул, возвестил ми еси днесь, яже сотворил ми благая, яко заключи мя Господь в руки твоя днесть, и не убил мя еси (1 Цар. XXIV, 19). Здесь он свидетельствует о другой добродетели (Давида), – о том, что он, оказав – 867 –благодеяние, не умолчал, не оставил без внимания, но, придя, сказал (Саулу); а делал это не из тщеславия, но чтобы показать и внушить самым делом, что он из числа преданных ему и пекущихся о нем, а не из числа наветников и зложелателей. О своих добрых делах нужно говорить, когда предвидится от этого очень большая польза. Кто объявляет и разглашает их без всякого повода, тот ничем не лучше поносителя; а кто делает это с тем, чтобы разуверить человека, расстроенного (умом) и предубежденного против него, тот становится попечителем и благодетелем этого человека. Так и поступил Давид, не ища себе славы от Саула, но, желая вырвать укоренившийся в нем гнев. За это-то и похвалил его Саул, что он и сделал благодеяние, и сказал о нем. Затем, приискивая награду и не находя ни одной, которая бы достойна была дел Давида, Саул предлагает должником ему самого Бога, говоря так: и якоже аще кто обрел бы врага своего в печали, и отпустил бы его в путь благ, и Господьда воздасть ему благая, якоже ты сотворил еси днесь (20). В самом деле, мог ли он заплатить вполне за благодеяния Давида, если бы отдал Давиду и царство и города? Давид подарил ему не города только и царство, но и самую жизнь; а Саул не мог заплатить другой жизнью. Поэтому он отсылает Давида к Богу и награждает его небесными наградами, чем и прославляет Давида, и внушает всем, что большие награды будут приготовлены нам от Бога тогда, когда мы, сделав много добра врагам, потерпим от них противное. Потом говорит (Саул): и ныне се аз вем, яко царю, я царствовати имаши, и стати имать в руце твоей царство израилево: и ныне кленися ми Господом, яко не искорениши семене моего по мне, и не погубиши имене моего от дому отца моего (ст. 21, 22). Откуда же знаешь это, скажи мне? У тебя войско, у тебя деньги, оружие, города, кони, воины, вся сила царского вооружения; а он одинок, не имеет ничего – ни города, ни дома, ни семьи. Почему же ты говоришь это, скажи мне? По самому образу действий. Ничего не имеющий, безоружный и одинокий не победил бы меня, вооруженного и обладающего такой силой, если бы не был с ним Бог. А теперь, когда с ним Бог, он всех сильнее. Видишь, как здраво рассуждает Саул после злого умысла? _______ 1) ανταποδω; в Алекс. и Лукиан. сп. ανταποδώσει = воздает (Слав. Б.); в Ватик. и др. – ανταποτίσει = воздаст. – 868 –Видишь, как можно выкинуть из себя всякую злобу, перемениться и обратиться к лучшему? 9. Итак, не будем отчаиваться в своем спасении. Хотя бы низвергались мы в самую бездну порока, можно опять подняться, сделаться лучшими и вовсе оставить порок. Что потом сказал Саул? Клянися ми Господом, яко не искорениши семене моего по мне, и не погубиши имене моего от дому отца моего. Царь обращается с просьбой к частному человеку; увенчанный короной умоляет изгнанника, упрашивая за детей своих. И то самое, что враг осмелился обратиться с такой просьбой, свидетельствует о добродетели Давида. А что он требовал клятвы, это происходило не от недоверия к характеру Давида, а от мысли о том, сколько зла он сделал ему. Клянися ми, яко не искорениши семене моего по мне. Врага оставляет попечителем своих детей, и в его руки отдает своих потомков, словами этими как бы взяв их за руки и поставляя Бога посредником. Что же Давид? Посмеялся ли хоть сколько-нибудь над этим? Нисколько; а в ту же минуту согласился на просьбу. И когда Саул умер, он не только не истребил его потомства, но и сделал для него больше, нежели сколько обещал. Хромого и расслабленного голенями сына его он ввел в свой дом, посадил за свой стол и удостоил величайшей почести. И не стыдился этого, не скрывал и не думал, будто царский стол опозорен увечьем отрока; напротив, еще красовался и хвалился этим. И в самом деле, всякий из разделявших с ним трапезу уходил от него с великим уроком великодушия. Видя, что сын Саула, сделавшего Давиду так много зла, пользуется у него такой честью, всякий, хотя бы он был свирепее всех зверей, начинал стыдиться и краснеть за себя, и мирился со всеми врагами. Велико было бы и то, если бы Давид в другом месте дал стол сыну Саула и назначил ему определенное содержание; но допустить его к собственному своему столу – это уже верх великодушия. Вы, конечно, знаете, как не легко любить детей врагов своих. И что я говорю – любить? (Как не легко) не ненавидеть их, не преследовать. Многие по смерти своих врагов переносят свою ненависть к ним на их детей. Не так поступил великодушный Давид; нет, он и при жизни врага спасал его, и по смерти его перенес свое благорасположение на детей его. Что святее трапезы Давида, которую окружали дети врага, и врага – убийцы? Что возвышеннее того пиршества, на которое изливалось так много благословений? Скорее ангел, а не человек, был тот, кто созывал (на это – 869 –пиршество). И действительно, в этот (ангельский) лик вводит его благоволение и любовь к детям человека, который тысячу раз покушался убить его и до конца жизни сохранил такое расположение. Так делай и ты, возлюбленный. Оказывай услуги детям врагов своих и при жизни, и по смерти их, при жизни, чтобы таким образом примириться с их отцами, по смерти, чтобы привлечь на себя великую милость от Бога, получить бесчисленные венцы и заслужить также бесчисленные благожелания от всех, не только от облагодетельствованных тобой, но и от видевших это. Это защитит тебя в день суда; облагодетельствованные (тобой) враги будут для тебя сильными ходатаями на суде; ты загладишь множество грехов и получишь награду. Хотя бы ты и без числа согрешил, но, вознося молитву, гласящую: прощайте врагам вашим, и Отец ваш простит вам согрешения ваши, с великим дерзновением получишь прощение всех своих грехов, и будешь здесь жить в доброй надежде, и пользоваться всеобщим благорасположением. В самом деле, всякий, кто видит, что ты любишь как врагов так и их детей, не захочет ли сделаться твоим другом и приятелем, и все за тебя и сделать и потерпеть? Когда же ты будешь пользоваться таким благоволением Божьим, и все будут молитвенно желать тебе всяких благ, какой неприятности можешь ты тогда подвергнуться, и кого не будешь ты счастливее в жизни? Этому не будем дивиться только здесь, но, и, вышедши отсюда, станем это соблюдать: обойдем везде и, узнав каждый врагов своих, примирим их с собой и, сделаем искренними друзьями. Если нужно будет и извиниться и попросить у них прощения, не откажемся и от этого, хотя бы мы сами были обижены. Таким способом мы приготовим себе великую награду и твердое упование; таким путем мы несомненно достигнем царствия небесного, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, к Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков, Аминь. _______ 1) Златоуст передает своими словами заповедь Христову о прощении ближним нанесенных нам ими обид (Мф. VI, 14; XVIII, 35; Мрк. XI, 25-26). – 870 –
Текст приводится по изданию (в переводе на современную орфографию): Иоанн Златоуст св. Три беседы о Давиде и Сауле // Его же. Полное собрание творений в 12 т. Т. 4. Кн. 2. – М., 1995, с. 831-870 (репр. переизд.: СПб., 1898).
Номера страниц идут после текста.
Первоначальный файл с сайта ispovednik.ru. Текст в данном оформлении из библиотеки сайта Христианская психология и антропология.
Последнее обновление файла: 01.01.2013.
|
|
адресом этой страницы |
| СОТРУДНИЧЕСТВО И ПОМОЩЬ |
(код баннера)
| Hits | Pages | Visits |
|---|---|---|
| 6535 | 2186 | 752 |